Щель для Тарака-на. Одним файлом

     Возможно, у иного читателя упоминание об этих мерзких насекомых вызывает приступ брезгливости.

     Автор приносит кучу извинений вам, читатель, за эту свою вольность.
   
     Совсем недавно, наличие этих насекомых из отряда таракановых наблюдалось практически в любом жилище человека.
      
     Причем, признаться своему соседу об их наличии в своем жилье считалось дурным тоном.
   
     Как же, может подумать сосед (или, соседка), что вы – неряха и грязнуля, раз в вашем доме поселился таракан.
   
     Нет сейчас смысла раскрывать глубину проблемы борьбы с этим древнейшим насекомым.
   
     Столетиями бьется человека мысль, чтобы его уничтожить.
   
     Но речь сейчас пойдет не о том.
   
     Случилось так, что автору рассказа довелось повстречать в своей жизни человека, который таракана боготворил.
   
     Ну, как таракана? Не то чтобы само он насекомое любил и уважал. Нет-нет, господа. Он его создал. Можно сказать, он его конструировал-рожал.
   
     Собственно, как такового, у Вальки-пекаря (так звали молодого ученого друзья) не было влечения к питомцам дома, в лице Прусака, иль Черного, либо Восточного тараканов.
      
     Создал Валентин Кузьмич, благодаря, как он любил говорить, злодею-случаю, – устройство, нано-механизм.
      
     Его создание ума рождено было в муфельной печи.
      
     Нашел Кузьмич для себя зерно истины теории возникновения жизни на земле из «первобытного бульона», благоволеньем случая.
      
     «Чем чёрт не шутит, но природа победит!» – молвил Валентин, загружая муфельную печь хламом радиодеталей.
      
     Его начальник, уже который раз, на заседании парткома ставил вопрос о привлечении «пекаря» за расхищение - растраты народного добра.
   
     Годичные запасы радиодеталей факультета учреждения расходованы были им в два дня.
      
     Собственно, и кличку «пекарь» Валька получил за то, что третий год, пользовал радиодетали в муфельной печи. Спекал он транзисторы, сопротивления, диоды, и еще, бог весть что. И все лишь для того, чтобы искусственный интеллект в печи родить.
   
     Высоким градусом нихромовой спирали пытался Валька-пекарь превзойти самого себя.
   
     И вот, в канун празднования Нового года, под бой курантов, должен открыть Валентин Кузьмич свою печь. В тысячный раз, поверьте!
   
     Сказать тут нужно честно, сотрудники лаборатории высоких температур его института все давно были дома.
   
     А Кузьмич, с праздничным фужером в руках, прослушав речь президента, бежит к печи.
   
     Таймер печи давно погас. Давно остыл и радио - хлам в печи, ждет своего хозяина.
   
     Сказать, что Валька-пекарь был пьян от игристого вина, автор не берется.
   
     Однако, непонятно от чего взявшееся в нем, волнение его тела, не смогло унять дрожь в его обожженных пальцах рук.
   
     Извлеченный из муфельной печи спекшийся «каравай» хлама падает на кафель плитки пола.
   
     Это ему было не в диковинку: четверть его спекшихся образцов, выпекаемых им «булок», всегда падали на пол и находили себе место в ящике для отходов.
   
     А тут, в первый раз, «пирог», испытав на себе десять земных g, не просто шмякнулся на пол и солидно на нем замер.
   
     Разлетелся он на тысячи, миллион мельчайших осколков.
   
     «Тяжелы пути твои, пирог печи!» – в сердцах произнес пекарь, и, взяв в руки совок и веник, попытался собрать разлетевшиеся по всей лаборатории осколки.
   
     Не тут-то было. Как ни пытался он сгрести их в кучу, они тут же вновь разлетались по полу.
   
     «Во, дела! Это что за карусель в новогоднюю ночь? Ну-ка, быстро по щелям, таракашки!» – засмеялся он и в сердцах топнул по полу ногой.
      
     Подкова его правого ботинка извлекла из плитки искру. Причем, замысловатый шлейф белесоватого дымка, отдававший запахом железа, окутал весь его ботинок.
   
     И тут началось-поехало.
   
     Мельчайшие осколки новогоднего «пирога» из муфельной печи стали роиться, словно мухи, у его правой ноги.
   
     «Ну, тут, конечно, нужно еще маленько выпить, чтоб соблюсти так нужный статус-кво!» – наливает Валентин остатки выдохнувшегося уже вина из бутылки в фужер.
   
     Пьет залпом, слегка поморщив нос и смачно крякнув.
   
     Опускает Кузьмич взгляд своих осоловелых глаз на пол и видит у своих ног странное создание.
   
     Несравнимое ни с каким земным животным, на него смотрит, вытаращив глаза, явно живое существо.   
   
     «Ну, ты просто Тарака! – смеется Валька - пекарь – раз глаза таращишь так. Да, к тому же и глаз у тебя не два, а три!»
   
     «Впрочем, будем звать тебя не Таракой, как - то не совсем красиво звучит. Давай, ты будешь Тарака - н - ом!» – садится он за стол перед компьютером и начинает писать отчет о завершении четырехгодичного эксперимента.
   
     Тарака-н, испуская, как казалось, искры счастья из среднего своего глаза, начинает пускать чудесные ароматы лесных цветов своими двумя оставшимися глазами.
    
     "Эх, как же славненько, что прогресс в конце двадцатого века позволил, наконец, уйти от перфоленты и перфокарт, которыми мы вводили и хранили информацию в накопителях программных машин, – начинает «пекарь» стучать «барабанной дробью» по кнопкам клавиатуры, – иначе и до утра трудился бы мой «дырокол», в них пробивая дырочки!"
   
     «И что же тут было бы страшного, мой господин? А я вам на что?  – слышит он женский голосок – Уж дырок этих я вам бы настучала столько, что и не счесть их было бы и за год».
   
     От этих прозвучавших в ночной тишине слов у Валентина Кузьмича побежали мерзкие мурашки по всему телу.
      
     – Так, доработался ты, Валька, до глюков. Ведь говорила мама, что пора пойти мне в отпуск, – крутанулся ученый в офисном кресле, пытаясь отыскать глазами Таракана, – иначе можно и шифер крыши потерять!
   
     – Ну, что же вы, мой создатель! Право, себя вы не щадите, работая уже который год, не покладая рук, – кладет ему на плечо почти невесомую ладошку голубоглазая блондинка.
   
     – Так! Сгинь нечистая сила! Тебя-то мне только не хватало! Сгинь, иначе, блин, перекрещу! – начинает Валентин неистово креститься.
      
     – Не пристало, Валентин Кузьмич, члену  партии креститься. Впрочем, вы вольны делать все, что будет вам угодно. Ну, а, чтобы поверили вы в то, что я не сатана, не сила зла и нечисть, извольте видеть,  – трижды себя осеняет крестом блондинка.
   
     – Ага! Как же, я прямо вот во все поверил! Сплю я, видимо! – вскакивает пекарь со своего кресла.
   
     От этого его резкого движения кресло завертелось, что твоя юла.
   
     Несколько раз кряду он зовет по имени свое создание печи: «Таракан – Таракан – Тараканище! Объявись, покажись!»
   
     Для большей убедительности своей просьбы-приказа «пекарь» трижды топает правой ногой по полу и даже высоко над ним подпрыгивает.
   
     – Во-во, еще и пальчиками щелкните пару-тройку раз, поплюйте в потолок, спляшите «гопака»! Зачем так нервничать? Я здесь, мой повелитель! – юлой начинает крутиться юная особа.
   
     Проходит сущее мгновение, и у ног Валентина сидит создание его печи.
   
     – Так это все же ты Таракаша? Это все – твои проделки?
   
     – А кого вы еще здесь видите кроме меня?  – смеяться начинает Тарака-н – Впрочем, прошу я вас нижайше дать мне другое  имя. В крайнем случае, коль я не схож ни с чем земным, прошу вас называть меня хотя бы числительным.
   
     – Так, ладно, попробую поверить в этот бред моего ума, – устало потирает лоб свой Валентин Кузьмич, – будешь ты у нас Первым.
   
     – Отличненько, господин-товарищ-барин! А как же называться буду я? Ведь мы – дама-с! – смеяться начинает уже блондинка, сидящая в его офисном кресле.
   
     – Чтобы сильно не париться, какой бы вид ты ни имел, Тарака-н, имя твое будет среднего рода. Будешь у нас – Первое существо.
   
     – Слушаюсь, господин! – слегка склоняет перед ним голову уже красавец-мужчина.
   
     – Впрочем, давай, наверное, несколько приукрасим твое имя! Будешь ты у нас Первачком!
   
     – Как угодно-с. Первачок так Первачок!
         
     – Да хоть шестерка, хоть вторичка! Как их ни назови, они будут жить и в нашем мире! Ох уж эти бредни сил удара! – про себя восклицает уборщица тетя Люся, легонько поглаживая "пекаря" по плечу.
   
     Добрых земных полчаса она слушала бред сумасшедшего гения, ему искусно подыгрывая, гостем других миров.
   
     – Да, хорошо же, Валентин Кузьмич, тебя шарахнуло из муфеля печи. Вон, видишь, как дверцу печи огонь с петель сорвал. И, вон, какая шишка, словно горный пик, след ее горячего удара, на голове твоей сверкает. Ну, ничего, мил человек, ее-то мы легко на твоем гениальном затылке уберем! – прикладывает служительница порядка холодный компресс на место травмы.
   
     – Так, Первачок, готов ли ты служить своему господину? Не нужно кланяться, мой друг! – одобряюще похлопывает Валька - «пекарь» уборщицу по плечу – Как мне кажется, возможности твои безграничны, ведь так?
   
     – Не сомневайтесь, мой повелитель! В стенах этого здания, особенно в часы ночные, я – бог и царь! – охотно отзывается тетя Люся. – Особенно боятся меня пыль и грязь! – уже про себя утверждает бог чистоты. – Все мне подвластно.
   
     – Тогда, мой дорогой, отмотай время на пару дней назад, когда я в ресторане  был «продинамлен» блондинкой Верочкой. Нужно ей, кстати, преподать урок морали.
     Да, и не мешало бы мне чуть-чуть подправить жизни бег. С этого дня приоритет всему – мое здоровье.
     Займемся мы моей фигурой. Сбросим лишний вес, бросим курить. Подумаем и о любимых женщинах, сумеем их прельстить манерами своими, с иголочки костюмом, внешним видом.
   
     – Легко, мой создатель! – начинает тетя Люся, с половой тряпкой на швабре, вальсировать по кафелю пола.
   
     Неслись мгновения бреда ушибленного дверцей человека, в часы слагаясь.
   
     Луч припозднившегося светила дня отбросил тени офисного кресла, в котором человек приказы отдавал своим Тараканам, в своей же голове.

     У каждого из них, как то и должно, была своя «щель». И, с каждым часом, щель для них становилась все уже - уже.