Красота и безумие

Татьяна росла в окружении роскоши и привилегий. Ее отец, Иван Анатольевич, занимал престижную должность в городской администрации, а мать, Серафима Ильинична, была директором самого крупного и популярного ресторана города. Серафима Ильинична была не только успешной женщиной, но и настоящей красавицей: стройной, высокой, с безупречным вкусом и строгим стилем. Многие мужчины не могли отвести глаз от её грациозной фигуры и чарующей улыбки.

Татьяна с трепетом любила свою маму. Она с гордостью смотрела ей вслед, когда та шла к своей машине — недоступная, словно звезда на небосклоне. Девочка мечтала стать такой же красивой и уверенной в себе, как мама. Она старалась подражать ей во всём: одежде, даже в манере держаться.

Однако между ними близких тёплых отношений не складывалось. Серафима Ильинична была постоянно занята заботами о ресторане и его гостях — высокопоставленных особах, которым она уделяла всё своё время и внимание. Ей нравилось чувствовать восхищение окружающих, получать дорогие подарки и комплименты. Отец же — Иван Анатольевич — безумно любил свою жену. Он потакал всем её капризам, закрывал глаза на её флирт и мимолётные увлечения другими мужчинами.

Татьяна, окончив школу, по настоянию матери поступила учиться в торговый техникум. Хотя ей хотелось выбрать другую специальность, она не посмела ослушаться маму — уж слишком велик был её авторитет в семье. Внутри она чувствовала, что это не её путь, но боялась разочаровать мать и потерять её одобрение.

Ещё учась на первом курсе техникума, Татьяна начала замечать странные перемены в поведении Серафимы Ильиничны. Мать становилась всё более задумчивой, молчаливой. У неё появилась привычка садиться у окна и часами смотреть в него, словно ожидая чего-то невидимого. Если её окликали, она делала вид, что не слышит, или настолько уходила в себя, что казалось исчезала из реальности. Мать перестала следить за своей внешностью: несколько дней подряд не появлялась на работе. Это состояние могло длиться неделями. Затем, Серафима Ильинична, как бы пробуждалась от сна и вновь превращалась в прежнюю деятельную и жизнерадостную женщину. Проходила неделя, другая и Таня с отцом вновь замечали, что мать опять впадает в депрессию. Снова садится у окна и часами неподвижная и молчаливая смотрит в него. Иван Анатольевич по совету родных решил показать жену психиатру. С большим трудом удалось уговорить Серафиму Ильиничну пойти на приём к врачу. Врач, выслушав жалобы Ивана Анатольевича и осмотрев больную пришёл к выводу, что женщину нужно госпитализировать, чтобы начать лечение пока болезнь не произвела серьёзных нарушений в разуме женщины. Доктор поставил диагноз "Прогрессирующая шизофрения". Иван Анатольевич был потрясён. Он не верил словам врача.
-Его Симочка, его гордая красавица, разве может быть сумасшедшей?
Он наотрез отказался от госпитализации. Мужчина решил не афишировать диагноз, поставленный доктором, сходил на место работы Серафимы Ильиничны, написал заявление на отпуск, объяснив сотрудникам, что они приобрели путёвку на курорт. Сам Иван Анатольевич тоже оформил отпуск и решил всё своё время и внимание уделить жене.

Вместе с дочерью Татьяной они старались всеми средствами отвлечь Серафиму Ильиничну от мрачных мыслей, развеселить её. Включали весёлые фильмы, рассказывали смешные истории, старались предугадать все её желания. Но всё было напрасно. С каждым днём состояние женщины становилось всё хуже и хуже. Она перестала умываться, расчёсываться, целый день ходила в ночной рубашке, словно сомнамбула. Если дочь или муж пытались умыть или расчесать её, Серафима Ильинична становилась злобной и агрессивной. Болезнь всё сильнее накладывала свой отпечаток на лицо женщины — уже не было той гордой красавицы, лишь тень былой силы и достоинства. Перед глазами родных она превращалась в нечто чужое — в женщину-демона, лишённую человеческих черт.

В конце концов родные решились на её госпитализацию. Но даже там надежды таяли как снег под солнцем. Время шло, а состояние матери только ухудшалось: она всё больше уходила в себя, теряла связь с реальностью. Иван Анатольевич решил навестить свою жену в психиатрической больнице. Он нашёл её подавленной, исхудавшей до изнеможения — словно тень самой жизни. Его сердце разрывалось от боли и отчаяния. Муж ласково подошёл к ней и, обняв за плечи, тихо проговорил:
— Симочка! Это я, ты узнаёшь меня?

Серафима Ильинична еле слышно прошептала:
— Ваня… я хочу домой… забери меня отсюда…

Эти слова прорезали сердце Ивана Анатольевича как ножом. Он чувствовал, что теряет свою любимую женщину навсегда — её глаза были полны страдания и безысходности. После беседы с врачом он написал расписку и забрал жену домой — хотя внутри его бушевала безысходная боль и ощущение полной утраты.

Татьяна, окончив торговый техникум по направлению, уехала в другой город и вскоре вышла замуж. Отец остался один с тяжело больной матерью — без сил и без надежды на лучшее будущее. Они переписывались с дочерью редкими письмами; Отец никогда не жаловался на мать в своих письмах — он писал лишь о том, что ничего страшного с ней не происходит и что он прекрасно справляется со всем сам. Но внутри его сердце кричало о потерянных мечтах и разрушенной судьбе.

Через два года Татьяна получила телеграмму от отца. В ней он писал, что мать при смерти, и просил срочно приехать. Сердце Татьяны сжалось от тревоги — она с мужем и двухлетним сыном собрались в дорогу, не зная, что их ждёт. Женщина ничего не рассказывала мужу о том, что мать психически больна — говорила, что она просто страдает сердечным заболеванием. Теперь Татьяна боялась за состояние матери, но в письмах отец ничего не писал об ухудшении её психического здоровья, и дочь надеялась, что всё не так уж плохо. Она верила, что перед её мужем и сыном не предстанет ничего ужасного.

Но она жестоко ошибалась.

Когда они вошли в квартиру, их встретило жуткое зрелище. Дверь открыл отец — и это был уже не тот бравый и ухоженный мужчина, каким он был раньше. Перед ними стоял сгорбленный, изможденный горем старик — его лицо было иссушено страданиями и бессонными ночами. Взгляд его был пустым и усталым.

— Где мама? — тихо спросила Татьяна, дрожа от тревоги.

Отец подозвал её к двери комнаты, которая была заделана решёткой. Когда дочь подошла ближе, она увидела на кровати распластанную женщину. Это было настоящее зрелище — ужасное и потрясающее своей жуткостью. Больная лежала на голой металлической сетке кровати, словно в клетке. Руки её были раскинуты в разные стороны, пальцы искривлены. Грудь тяжело вздымалась в мучительном дыхании, хрипя и бормоча что-то невнятное. Седые волосы свисали с кровати до самого пола, растрёпанные и грязные. Женщина была совершенно обнажена — кожа казалась бледной и измождённой до прозрачности.

На её пальцах виднелись длинные когтистые ногти, как у птицы: загибались вниз и казались опасными. Лицо было искривлено злобой и страшной мукой: глаза полузакрыты, взгляд безжизненный и дикий; губы растянуты в гримасе страдания и ярости. Вся фигура казалась изломанной — словно она превратилась в нечто чужое, демоническое существо.

Татьяна остолбенела от ужаса: сердце сжалось так сильно, что ей казалось — сейчас оно вырвется из груди. В этом страшном образе она не узнавала свою мать — это было нечто другое, порождение кошмара. Её муж и сын стояли неподвижно рядом — они онемели при виде этого зрелища: их глаза широко раскрылись от ужаса и шока.

Вся комната была наполнена гнетущей тишиной, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием женщины и тихими стонами боли или безумия. Этот момент стал для Татьяны самым страшным испытанием — она увидели ту самую женщину, которую любила всю жизнь, превращённую в ужасное существо из кошмара…

Папа, что с ней? Почему она нагая? Как долго она в таком состоянии? — дрожащим голосом прошептала дочь.

— Ох, дочка… — тихо ответил отец, его голос дрожал от тяжести переживаний. — Я не хотел тебя расстраивать. Как ты уехала, состояние матери становилось всё ужаснее и ужаснее. Мне предлагали оформить её в сумасшедший дом, но я не смог сделать этого с ней. Я распрощался со своей работой, чтобы ухаживать за ней сам. Сделал решётку — потому что она в безумии крушила всё вокруг: мебель, стены, даже свою одежду рвала на куски, словно одержимая демоном ярости. Серафима превращалась в зверя: кидалась на меня, когда я пытался ей помочь. Одежду и постельное бельё разрывала в клочья, словно дикое животное. Я нанимал сиделок — но никто не мог с ней справиться. Только я один научился входить к ней в комнату, кормить её и поить. Иногда приходилось связывать её, когда она словно одержимая безумием тварь пыталась меня укусить или ударить.

А теперь… — отец запнулся, его глаза наполнились слезами.— Уже три дня она лежит неподвижно на кровати. Не шевелится. Вся комната пропиталась гнилью и смертью. Взгляд её белых глаз безжизненно блуждает по стенам — будто она уже потеряла себя навсегда. Сумасшедшая будто мертва внутри этого тела, а всё ещё живёт только потому, что её мучает невыносимая боль.

— Папа… — слёзы хлынули из глаз Татьяны.— Надо бы её умыть и одеть.

Вместе они кое-как умыли и одели больную женщину. Спилили длинные ногти пилкой.

— Дочка… — прошептал отец сквозь слёзы.— Сейчас она не сопротивляется… Но я боялся подходить к ней с ножницами: она как фурия накидывалась на меня с яростью безумной зверицы.

Прошла неделя с тех пор, как Татьяна с семьёй приехали в дом родителей. Мать находилась в том же ужасном состоянии: иногда казалось, что она умерла — дыхания почти не слышно было вовсе. Но когда подходили к ней ближе — она всё равно ворочала глазами, словно боролась за каждую секунду жизни в этом аду страдания.

Вновь вызвали врача. Он осмотрел женщину и был потрясён до глубины души: по всему телу пошли трупные пятна; исходил зловонный запах гнили и разложения — этот запах проникал во все уголки комнаты и заставлял сердце сжиматься от ужаса. Но несмотря на это… женщина оставалась жива.

— Такой случай впервые вижу,— произнёс врач со смятением.— У неё признаки смерти: трупные пятна по всему телу; запах разложения; кожа покрыта трещинами и морщинами… А она всё ещё дышит.

Это зрелище стало для них настоящим кошмаром: сердце Татьяны рвалось из груди от боли и ужаса перед лицом этого страшного превращения матери в живой ужас. Каждая минута казалась вечностью мучений и страдания: ведь они знали — смерть уже близко… Но почему же мать ещё жива? Почему её тело продолжает бороться за жизнь среди этого ада?

После ухода врача Татьяна обратилась к отцу, её голос дрожал, словно из последних сил:

— Папа… мама так мучается, что-то ей не даёт умереть. Может, стоит пригласить священника? Он помолится над ней, и, может быть, Господь примет её душу… — слёзы лились из её глаз, сердце разрывалось от безысходности.

— Что ты, дочка! — ответил отец. — Мама была ярой атеисткой. Она не признавала церковь. За то, что бабушка без разрешения покрестила тебя, Серафима не простила свою мать и даже не присутствовала на её похоронах. Она отвергала Бога и всё святое… Может быть поэтому теперь она страдает так ужасно?

Больше разговоров о священнике Татьяна не вела.

Отец, глядя на страдания жены, не выдержал. Его сердце не справилось с мукой и напряжением, случился обширный инфаркт. Он умер, не дождавшись скорой помощи. Почти сразу после смерти отца мать наконец-то отошла в мир иной — тихо и безмолвно, словно исчезла из этого ада навсегда.

Родственники Ивана Анатольевича не хотели хоронить его рядом с Серафимой. Они считали её одержимой дьяволом, виновной в смерти их близкого человека. Их взгляды были полны ненависти и проклятий: «Пусть она лежит одна в этой могиле — ведь она ведьма!» — шептали они за спиной.

Но Татьяна решила похоронить отца и мать рядом. Она чувствовала внутри себя непреодолимую силу любви и преданности: если отец до конца ухаживал за матерью несмотря на её сумасшествие — значит он любил её до самой смерти. И пусть тела их лежат рядом в земле… Но куда полетят их души? В ад или рай? Это знает только Господь…

После погребения родителей внутри дочери бушевала лишь пустота. Татьяна размышляла: почему всё это случилось? Почему проклятие пришло в их дом?
Она чувствовала себя заблудшей душой в бескрайней тьме.

Но вдруг внутри зажглась слабая искра надежды. Татьяна почувствовала: несмотря ни на что, жизнь продолжается. В глубине души она поняла: даже в самой тёмной ночи есть рассвет.

Женщина закрыла глаза на мгновение и тихо прошептала себе: «Я верю… верю в лучшее будущее». И эта вера стала для неё последним маяком среди мрака — маленьким огоньком веры на светлое завтра после долгих бессонных ночей и страдания.