Ты молилась...

*

В грязи луж промокшая,
сквозняками и дождями трёпаная,
гнилью с гарью крашеная,
меж понурых тополей притихшая,
в землю вросшая, мхом обросшая
краса бревенчатого зодчества
из далёко-близкого отечества
раскисает в слёзной осени.

Почернели стены, рамы, двери, сени...
будто скачут кони, прорастают корни
свежести младой, греют ласкою лесной
до студёных зимних холодов.

Поделила совесть память всех годков;
миру нынче-то неведомых судьбы ходов:
переломанных, да перекованных подков.
 
Бродят миражи в чёрно-белой ряби сна;
хочется  обмана, мол, придёт ещё весна.

Распинали души, адом вскормленные всадники:
без Христа – без головы – черносотенцы-урядники,
помахав нагайками, чёрной памятью в историю ушли.

Но, явились избранные праведники:
проклинали беса, восхваляли небеса
и бесились на земле Бога каверзники.

Мракобесие войны не вновь – всюду кровь:
измеряли время жизни от ушей...  до лба
и делили интеллект по роду...  до столба.

Дни промчались ночью – мира бы воочию,
чтоб блеснула искра жизни ...  праздником;
накрывал фашизм будущее, медным тазиком.

Леденеет липкая на брёвнах влага стен,
нескончаемые списки опустевших вен,
вереницы уходящих в горизонт семей;
свастикой нацизма распластался змей.

Ты молилась...
Проклинала и молилась,
проклинала и молилась...
Он, не слышал...
Ты молилась...
Ты молилась...

У надежды вера совестью любви:
путь спасения и утешения души.

А спустя десятки лет
разумения померкнет свет;
олигархия вопит:
Мох суждений, позабыла современность!

Но, хранит
набатом прожитую древность
битый градом много-много лун
обезличенный историей валун;
братом средь камней лежит,
боком треснутым скрепит
кровью крашенный гранит.

Стонет вековою родовою болью,
искрошился каменною солью;
нынче славен либеральной молью:
по событиям скользит –
мотыльком из трещины летит,
у него один ответ:
на сегодня нет
никаких нацизма бед.

Искра прошлых лет мелькнёт –
родовую память обожжёт
и поднимется пузырь,
то не козырь, а хлопок –
горя избранности сток.

Серый зуб один во рту старушки;
старой правдой из фундамента торчит.

Спит старушка-синагога;  у забора нет ворот,
в небо вместо крыши раскрывает рот,
покосились стены – их не перебрать,
с заколоченными наглухо дверьми стоять,
сгнившими глазницами разбитых окон напугать.

Старость, всем равна:
исчезает мира красота – сыплется труха.

Отзовётся скрипами ступенька,
без крыльца, она одна...
подвывает на ветру, стонет ночь и день,
время подбирается... память замыкается;
настигает-отступает смерти тень.

Создаются сладкой горечи былины и утопии.
Время не торопит – разумению истории
безразличны побуждения, сомнения и морали лик.

Время всё схоронит – у живого миг;
память упирается – не верит...
Собралась веками жить.
Быть. Коль кто, её хранит.

Памяти, какой?
Правдой,  повелитель мировой.



3 августа 2020г.


-*.*-

(а)