Дуэт их жизни

Г.К. и М.С.


Когда я вышла после душа на балкон, накинув лишь халат, но не стянув его поясом, Галина стояла, опираясь спиной на перила, полуобернувшись в сторону закатного солнца. И вся она, в лёгком летнем платье, была словно облита золотистым светом. Глаза, невидимые мне, изучают что-то в долине, или просто грустят. Большая тревожная птица, совершившая перелёт в южную страну, но путь домой оказался отрезан. Одна из многих, впрочем, единственая на земле.

— Голубка, будешь вино? Лавочник уступил две бутылки по цене одной, милейший человек... Надеюсь, не прокисшее.

Галина не меняет позы, лишь пожимает плечами. Попробуй разбери, что это означает. Ни да, ни нет... Так на неё похоже. Писательница. Странный народ. Видно, душой обитают на Парнасе, там их думы. Что же, лишь бы телом оставалась здесь.

Плещу вино в пару бокалов наполовину, несу жеманно (в таком виде даже развратно, вижу отражение в зеркале). По пути вдыхаю запах — вроде бы неплох.

— Раздели со мной этот нектар, богиня! Почти смертную хотя бы взглядом!

Вижу, как дрогнула щека улыбкой, но ещё подобна статуе. Где почерпнуть мне силу Пигмалиона оживить её? Пригубляю вино, лишь бы смочить губы и язык, и касаюсь ими изящной ушной раковины, так же золотой на солнце. Оборачивается, уже прохладно-серьёзная. Во взгляде блеск (слёз?).

— Снова от него письмо. Не хотела вскрывать, но прочла. То же самое...

— Мы же договорились, что за корреспонденцию буду отвечать я! И решать, что читать, или нет. Разумеется, он будет талдычить одно и то же. Как ты хотела?

— Я бы хотела, чтобы никто не страдал. Даже он. Нет, именно он не должен страдать из-за меня. Он огромный человек, поэтому такой сложный. Я не могла больше быть с ним, с ними...

— Вот именно, ты тоже человек, и твоё право быть счастливой, не смотря ни на чьё величие! — Протягиваю бокал. — Ты любишь меня, скажи абсолютно честно!

— Мне легко тебя любить, как бы самое себя... Словно я в защищённой от всех врагов и бед стране, а ты фея Моргана!

— Значит, выпьем волшебного зелья и забудем о горестной земной юдоли!

Тянем пряную хмельную жидкость, похожую на кровь дракона. Она глотает жадно, надеется ли на чудо преображения? Или последнюю дрожь цикуты? Нет, я не отравлю тебя, и дар мой иного рода. Чуть приникаю к ней, халат распадается на створки занавеса и уходит в стороны. Сейчас дирижёр взмахнёт палочкой, взовьются смычки, и лёгкие наполнятся воздухом для дебютной ноты... Вожделеющее контральто разнесётся в застывшем зале...

— Представляешь, он корит нас неблагословенностью нашей связи! Как будто прежняя жизнь с ним и его женой была верхом добродетели! — Галина не принимает нежности, раздражена прошлым, возможно, угрызением совести, или памятью о стыдном. Не пытаюсь побороть её чувства, они как внезапный шквал на взморье: налетит, потреплет снасти, напугает неопытного морехода, и оставит до времени. Просто глажу плечи, руки, смотрю в глаза ласково, спокойно.

— После Нобелевской премии он полагал, что привяжет меня навсегда, крепче крепкого, ещё бы, такой капитал в наше нищее время! Можно позволить хоть гарем!

— Галина, ты всё же несправедлива к Ивану Алексеевичу. Он почти невыносимый тип мужчины, но он благородный человек!

— Да, я несправедлива, но послушай, что он пишет! Марга, ты, как отпетая лесбиянка, не пригодна, мол, для длительных отношений, не способна на любовь, а только в плане противоестественной похоти — поматросить и бросить! Ещё много мерзкого, невозможно пересказать...

— Не обращай внимания на ревнивый гнев, помноженный на уязвлённую гордость. Ты сама веришь мне?

— Да... Надеюсь, ты не бросишь меня?

Пожалуй, пришла пора поднимать парус и выходить в море. Отставляю бокалы на кофейный столик, и подступаю снова. Её взор робок, но в нём отражаются сполохи близкой страсти. Ещё бы — и я спускаю с плеч халат, скользнувший за спиной на мраморный пол. Так лучше, моя милая птичка? Силки готовы, сейчас захлопнутся. Кладу руки на плечи, приближаю лицо к лицу. Манят губы, совсем детские, не тронутые помадой. Дыхание, уже жаркое, неровное, выдаёт тайную суть.

Прижимаю её к себе, прижимаюсь... Ни на йоту ничего насильно, только вместе, полноценный дуэт желаний и воль. Шепчу: “Ты моя?” — еле слышно в ответ: “Только твоя!” Смыкаются губы, рот ко рту, переплетаются языки. Дрожь вожделения, плоть тает, словно сахар в чае, и тут же распускается пышным упругим пионом. Становится так много рук для двоих, все они творят из тел блаженное совершенство.

Само собой через голову слетает, шурша шёлком, платье, исчезает прочь. Следом остальное с тебя, уже лишнее, быстрее-быстрее,  и вот Афродита свободна, нагая, моя! Гладкость бедра проникает в заветное, там скудость завитков и нежности нежнее нежность, уже орошённая росой, и трение божественных сил, не исчисленное даже Ньютоном.

Соединение-сплетение, сладость полуслов, похожих на хрип умирающих солдат, но счастье всё ближе, зато слабость ног, поэтому упасть на оттоманку, и снова черпать из бездны, но до дна... молить и ненавидеть завершение, кусать губы в немом крике и биться в попытке сорвать кожу с себя...

Ещё мелькают ласточки в синем небе вверху, когда колокольчик зовёт постояльцев к ужину. На лице Галины истомная улыбка, ищет рукой, чем прикрыться  Женщина, так и оставшаяся девочкой. Моя возлюбленная. Не первая, что с того? Мы ищем, не понимая, где и в чём наша цель. некоторым сказочно везёт найти её раньше, чем окаменеет сердце и растреплются чувства. И тогда вцепятся в неё обеими руками, сунут под рубаху на грудь, и не отпустят вовеки.

Вспоминаю про вино, беру бокалы за длинные хрустальные ножки. Нектар богов утоляет жажду и дарит новые силы! Смеёмся, отчего рука дрогнула и проливает содержимое одной чаши на округлый девичий живот Галины. Ха-ха, вот забава! Выплескиваю вино из другого бокала на себя, и мы принимаемся растирать пряную влагу по нашим телам посредством объятий, плавно перетекающих в близость.

Потом была тёплая звёздная ночь. И ещё много разных ночей, так же дней, иногда хороших, но чаще всяких. Это была жизнь, наша жизнь, которую мы прошли вместе.


Г.К. и М.С. — Галина Кузнецова и Маргарита (Марга) Степун.
Иван Алексеевич Бунин.