Командировка на саланг-5

   Место, где размещались спальные помещения роты трудно назвать местом для отдыха: старое помещение, дощато-фанерное продуваемое насквозь ветром и морозом, в котором стояли в два яруса армейские кровати. В помещении был полумрак, потому что свет давался в лампочки Ильича от генератора. Меня встретил прапорщик этой роты, он определил мне кровать на втором ярусе, на первом отдыхал он сам. Незаменимое средство для таких встреч – это водка, но ее ни у прапорщика ни у меня не оказалось. Как он объяснил, достать ее на перевале за 50 чеков можно, но уже поздно, темно, опять начался снегопад, практически в этих условиях невозможно. Я после двух бессонных ночей и напряжения чувствовал себя так, будто бы я неделю гулял не просыхая. Меня шатало из стороны в сторону, и трудно было даже разговаривать. Биджо на время потерял сознание, шел и отключился и его еле привели в чувство, а у Якубенко так вдруг заболели зубы, что только укол пармидола, который был у нас в аптечке, снял эту боль.
    Не раздеваясь, натянув на себя одеяло, я попытался заснуть. Но это мне не удалось сделать. Я просто лежал из чувства солидарности, боясь пошевелиться. Внизу спал прапорщик, привыкший к этим условиям и я боялся его разбудить. Мысли, которые путались в голове не давали заснуть, страшный шум в голове, одна мысль, основная, что делать дальше. Со слов прапорщика, а он в этой стае оказался нормальным парнем, Кондрашов вел себя правильно, защищая машину от мародеров в офицерском званиях. «Единственно в чем может он не прав, то что вел себя вызывающе смело, что и не понравилось командиру роты, который привык чтобы его приказы выполнялись беспрекословно. А тут вдруг сержант в присутствии подчиненных дал ему отпор. За это он его и наказал. А так парень неплохой, я помогал ему тоже как мог». Бывает так в семье, один сын умный, а второй офицер. Не потерял прапорщик совесть и честь мундира среди оборотней в погонах. Сейчас я могу так смело утверждать. Много лет спустя я брал интервью у заслуженного врача Украины  Мосийчука. Он рассказывал о своей службе в ДРА, где в Кабуле в эти годы 1980-1981 году он организовывал инфекционный госпиталь. В апреле 1981 года, с перевала Саланг с комендантской роты к нему привезли молодого солдата с "букетом болезней". Солдата вовремя, несмотря на его жалобы,в части не осмотрели медики, отцы-командиры довели его до дистрофии заставляя выполнять служебные обязанности, будучи нездоровым. Привезли его в госпиталь без сознания, весом 40 килограммов. После оказанной помощи,когда его фактически вернули с того света, солдат отказался возвращаться в часть и его оставили служить санитаром при госпитале. Все совпадает, было такое отношение на Саланге к солдатам со стороны офицеров и сержантов.

    Проанализировав за ночь ситуацию, к утру я четко представлял себе план действий. Еле дождавшись утра, я отправился к старшему лейтенанту. «Я забираю машину и своего бойца, верни ему документы и автомат». В ответ он начал говорить что все его вещи в сейфе у капитана, а ключ только у него. А так как связи с ним нет, остается только его ждать еще несколько дней. И тут "Остапа понесло№. В роли Остапа был я: рассказал ему, что думаю о них и о сложившейся ситуации, собрав все яркие слова командирского лексикона. Я не говорил - кричал, не понимая такого отношения к солдату, пусть и чужому, который даже и нарушил, по их мнению, субординацию.Сможет ли кто-то из актеров сыграть эту роль сейчас и разрешат ли с экрана говорить то, что орал я. А в переводе, суть моего выступления сводилась к следующему. Я забираю машину и бойца, а по приезду в часть смысл моей жизни будет в том, чтобы довести капитана до трибунала, даже если для этого нужно будет ехать в Москву. Удар двери прозвучал как выстрел, дежурный уже готов был объявить тревогу. Я его успокоил и присоединился к своим бойцам, которые определяли степень неисправности машины. Консилиум определил что машину Кондрашова можно транспортировать только на жесткой сцепке. Как она нам пригодилась эта железяка , заброшенная Якубенко в последний момент и как она чуть не угробила нас позже! Вчетвером мы стащили сцепку и в спешке начали пытаться надеть её на уши фаркопа «Урала». Я приказал спешно покинуть перевал, потому что не знал реакции хозяев на мой монолог. Если они взяли в плен бойца, чем черт не шутит, попытаются взять и нас, а мы все с оружием и на нервах.
    К этому времени снегопад стих, выглянуло солнце, мороз усилился. Тяжелая сцепка не слушалась, закрепили ее на машине Якубенко, накинули на одно ухо второго «Урала», а на второе никак. У нас на позиции она одевалась спокойно, а здесь видимо от мороза она стала меньше. Работая, я наблюдал за окружающей обстановкой. Из двери штаба, откуда я недавно вышел, выбежал старший лейтенант и направился в нашу сторону. В руках у него был автомат. Я приказал бойцам бросить сцепку, и приготовиться действовать по моей команде, отражая нападение. Это не шутка, это действительно так было. Наши опасения не оправдались. Пару раз поскользнувшись, ругаясь при этом, подбежал запыхавшийся старлей. В руках он держал автомат Кондрашова, его личные вещи и документы. Оказалось, что после моего монолога у него настроилась связь с капитаном, и нашелся ключ от его сейфа. Он еще что-то пытался объяснить, но у меня не было желания вести с ним беседу. Морально стало гораздо легче, задачу основную мы выполнили, осталось вернуться домой.
   Торопиться уже не было смысла и я попросил Колю прокатить меня через туннель перевала Саланг. Проехались с ветерком порядка трех километров, выехали на сторону Кабула и назад. С трудом натянули сцепку на второе ухо и двинулись в обратный путь. Я с Якубенко в первой машине, а биджо и Кондрашов во второй. В ней было не так комфортно, потому что вместо лобового стекла бойцы поставили фанеру с обзором дороги для водителя. Так что свежего воздуха им хватало. И если настроение было значительно лучше, чем мы ехали сюда, то реальная ситуация осложнилась. Прошедший снегопад прикрыл лед на дороге и любое неверное действие водителя грозило пропастью, тем более, что на хвосте у нас висел неисправный «Урал». И здесь уже нужны были совместные действия двух водителей, да и старших тоже.
   В этой ситуации лозунг «моя хата с краю, я ничего не знаю» не действовал. Потому что эта хата находилась на дне пропасти. А вид сверху вниз впечатлял, машины внизу на серпантине казались игрушечными, а периодически встречающиеся обломки техники на дне этой пропасти держали нас в постоянном напряжении. И нельзя было забывать, что в любой момент на дороге может оказаться мина или мы можем оказаться на мушке снайпера. Так что спуск технически оказался гораздо сложнее подъема. Если бы голова была на резьбе, то она могла бы отвинтиться от постоянной вибрации и поворотов головы в разные стороны.

   Так, борясь с каждым метром дороги, мы медленно в составе колонны машин спускались вниз.

              Продолжение следует...