16 - 22 ноября

16 ноября

Не заходят ко мне ромы что-то, напрягает меня это, ведь не так сложно подойти и сказать: "Так получилось, что наш бара категорически против". В последние дни в основном помогал ребятам: охотился, вырезал выкройки из шкур, даже торговал. Последнее было той ещё историей, на наше прошение выйти поговорить отреагировали почти все дворянчики, видно, Сэм обрёл славу в их среде, благодаря той поездке. Мы убеждали их купить всякие мази да микстурки, одного из богатеев Сэм смог заверить в том, что у него есть бутылёк, позволяющий человеку, сделавшему пару глотков, не болеть в течение нескольких месяцев. Я поздно догадался, что никакого чудного защитного средства от хворей у моего товарища не имеется, мне жаль этого обманутого покупателя, но моей вины в его печали нет: меня подставили. Возвращаясь домой, я спросил у Сэма, что будем делать, если обман раскроется, после этого не прошло и нескольких минут, как к нам подошёл Лёлик. Невероятно любезным голосом он произнёс: "Парни, слушайте, а правда было бы здорово создать такой препарат, который бы позволял человеку бороться с любой заразой. У меня в принципе есть наработка, как думаете, что в ней?". Я никак не пойму, как у Лёлика получается быть таким, какой он есть, мне кажется, для этого нужен особый талант. Сэм сказал ему, что расскажет свою готовую наработку, взамен на... не представляю, как лекари сами не путаются в своих названиях, взамен на какие-то травы в общем. Лёлик сразу обрадовался, мы дошли до его дома, он собрал сушеный букетик и вручил нам. Сэм важно покивал, забрал у Лёлика маску наставника и сказал: "Практическим методом, стало понято, что врождённое уродство, от которого страдаю я и мой друг, имеет и обратную сторону монеты, об эти удлиненные зубы слюна очищается, поэтому при её сглатывании мы не переносим внутрь себя грязь, мешающую телу выигрывать сражение против болезней, и даже больше, в сочетании с хлебом и вином, нашей слюной можно чудесным образом воздействовать на других людей, помогая им защититься от недугов". Лёлик сначала разозлился, но поверил после нескольких аргументов, записал метод приготовления чудодейственного зелья, и даже попросил нас продать ему ингредиентов. Сэм наотрез отказался, после чего мы ушли. Смеялись, как сумасшедшие, брать деньги за слюни, да ещё и жадничать их, что может быть глупее? Самое забавное, что лжи было сказано меньше, чем правды, ведь проклятье действительно спасает от болезней, и основные компоненты для того, чтобы "наградить" им человека были названы. Наверное, нужно как-то извиниться перед Лёликом, а то он обидится ещё, и кто меня тогда будет так сильно веселить? Никто, и понимание этого факта ещё больше убеждает меня, что для того, чтобы вести себя подобно Лёлику, нужно быть человеком уникальным. Я бы сказал, что он как Тео, но в другую сторону. Сейчас, пожалуй, загляну к Филипу, который плотник, узнаю у него, где ромы живут.

Пора бы уже спать, но я никак не могу перестать напевать. Кабак Кемане — надо запомнить это слово, иначе получится нелепейшее явление: музыкант, который сам не знает на чём играет. Мне повезло, сегодня Филип работал со своим подмастерьем, я смог его застать. Это высокий смуглый кареглазый парень, убирающий свои чёрные как сажа волосы в хвост, доходящий ему до локтя. Как я позже догадался, для ромов подобные прически явление нередкое. Филипов ученик проводил меня до трактира, сказал подождать, а сам ушёл наверх к комнатам. Вскоре он вышел вместе с морщинистым мужчиной, поседевшие в нескольких местах тёмные кудри которого переходили в густую бороду, тоже носящую на себе прикосновения старости. Это Бара, человек, которого слушаются все ромы, хотя никакой реальной власти у него нет, он никак не может наказать за неповиновение своей воле, да и не должен этого делать. Его главенство не дано кем-то свыше, не избрано, оно возникло само собой, появилось естественно, природно, также как волчью стаю рано или поздно возглавляет сильнейший из этих животных, вожак. Только у ромов в цене не способность побеждать в грызнях, а мудрость. Бара сказал мне, что Кхамало ещё не вернулся и предложил пока познакомиться друг с другом. Я попробовал сблизиться на той почве, что долго был тоже своего рода скиталецем, описал свои путешествия, в который раз забыл, что в моей жизни произошло слишком много событий для молодого человека. Мои россказни пришлись старцу по душе, мы смогли обсудить, какими разными люди бывают, как иногда злоба берёт на тех, кто отказывает в помощи, в общем трудности нашей бездомной жизни. Он напомнил мне, что я обещал им пособить тушами, ещё сказал, что слышал моё пение и ему понравилось. Вроде много раз хвалили по этому поводу, а всё равно каждый раз одинаково приятно. Потом появилась Бахт, хотевшая посмотреть, что происходит. При Баре она вела себя более скромно, почти ничего не говорила. Я пытался втянуть её в разговор, но Бара вечно вклинивал свой голос раньше, чем Бахт успевала открыть рот, и потом тема становилась уже совсем не к месту. Дождавшись скрипача (Как бы его было назвать правильно? Кеманист?), мы сразу поднялись к ним в комнату. Для пространства, ограниченного четырьмя стенами было довольно людно, наверное, даже тесновато. Я как будто оказался в одной большой семье, там было несколько детей, они общались со всеми присутствующими женщинами и мужчинами так, что было непонятно, кто кому кем приходится. Поначалу было немного неуютно от того, что я ярко чувствовал насколько лишним являюсь для всей собравшейся компании, до меня доносились чужие диалоги, польскую речь было невозможно разобрать, не только из-за того, что в неё вкрапливались иноземные слова, а ещё из-за того, что почти все ромы любители тараторить, мешал шум, и мне казалось, что мы со своей игрой тоже мешаем. Меня сильно подбадривала реакция Кхамало на мои "успехи" в обращении с кабак кемане, он улыбался и говорил, что начинал точно также. Тео был раза в два строже. В какой-то момент ко мне подбежала девочка, спросила про мои зубы, я на ходу придумал легенду о том, что это подарок от одного великого польского охотника, решившего меня наградить, как способного в его промысле человека. Малышка убежала в другой конец комнаты, а потом я услышал, как она пересказывает кому-то эту историю. Кхамало я, как и Баре, соврал, что это врожденная болезнь, и это не породило новых вопросов. У меня только-только начало что-то получаться, как я увидел, что за окном уже почти совсем стемнело. Я попрощался со знакомыми в очень теплых чувствах, остальные вроде тоже отнеслись к моему появлению благожелательно. Хочется верить, что следующие встречи пройдут в таких же настроениях. День выдался замечательным, я чувствую полное умиротворение. Может быть, моё счастье в том, чтобы стремиться стать человеком-капеллой?

17 ноября   

Возвращаясь с утренней охоты, столкнулся с Бахт. Мы поделили добычу, она сказала, что моя вчерашняя история так понравилась Розе, её племяннице, что та теперь мечтает выйти замуж непременно за охотника, чтобы он тоже стал самым лучшим, и у него были такие же клыки как у меня. Я предложил как-нибудь отправить девочку со мной в лес, раз она заинтересовалась этой темой, но Бахт отказалась, пояснив, что это неженское занятие, и у них так непринято. У нас тоже непринято, конечно, но, в самом деле, разве умение прокормить себя может как-то помешать хранить очаг, рожать детей и так далее. Вообще эта ситуация позволила мне вспомнить один разговор с Сэмом на похожую тему. Он произошёл, когда стало очевидным, что старение совсем не затронуло наших тел, тогда же появилось предположение, что так будет всегда и для нас смерти не существует. Сэм рассуждал следующим образом: при бессмертном муже женщине незачем рожать ребёнка, если только она не делает этого, чтобы удовлетворить свою природную потребность в материнстве. Отказ от роли родительницы освобождает для женщины много времени, и это даёт ей потенциал овладеть каким-либо мастерством и добиться в нём успеха, а если речь идёт не исключительно о бессмертии, а о нашем проклятии, то выбор может пасть совершенно на любой навык, потому что у женщины появляется способность к самозащите, отпадают переживания о пище и впереди не маячит старости, так что, например, при желании какая-нибудь особенная энтузиастка вполне могла бы стать способной ковальщицей. Я не имею такого прагматичного взгляда на жизнь, каким обладает Сэм, для него было бы пустым звуком, начни я рассказывать свои мысли: про чувственное значение ребенка для пары, про божественное предписание, — а потому я решил сыграть по его правилам и сказал, что ведение быта и потребность в украшательстве не дадут женщине достичь того успеха, которого мог бы добиться мужчина на ее месте. Я знаю, что проклятье меняет человеческие нужды и самосознание, и произойди такой диалог между нами сейчас, я бы обратил внимание на что-нибудь другое, но тогда я обратился к первому, что пришло в голову, потому что надеялся на более ли менее интересную дискуссию. Забавно, что мои надежды не оправдались, так как Сэм быстро сменил тему пришёл к выводу, что проклятым людям незачем жениться, женщине — потому что в своём новом обличье она способна сама добывать себе ресурсы, также как и избежать любой опасности, просто сбежав, завидев приближающуюся угрозу, а мужчине — потому что у него отпала надобность в детях, а все остальное даруемое браком либо можно получить иным способом, либо представляет из себя прихоть, без которой можно обойтись. Понятно, что Сэм рос без матери и рассуждал о вещах, о которых имеет смутное представление, нет ничего удивительного в том, что его мнение поменялось, когда он влюбился.
Кстати, по поводу влюбленностей. Предсказание Бахт не сбылось. Может быть, я просто не замечаю, может быть, не прошло достаточно времени, а может быть произошла ошибка в трактовке, и гадание показало мою игру на кабак кемане. Хотя нет, Бахт говорила, что та карта означает какую-либо хорошую весть, сообщение о событии, а не само событие. Не сходится. Бахт на эти рассуждения только пожала плечами и указала ждать, мол, обычно всё, что она пророчит, всегда случается. По возвращению домой я узнал, что Сэм ушёл осматривать Войцехову дочку, мучающуюся от жара. Мы остались с Лялей один на один, она спросила, почему мы стали меньше общаться. Ну и вот как в такой ситуации не солгать? Ответить что-то нужно, а правда... Как бы она звучала? Ляля, ты прекрасный человек, очень светлая, добрая девушка, хорошая подруга, раскрывающая в моем ближайшем друге всё лучшее, что в нём есть. Я даже при всем желании не смог бы держать на тебя зла будь на это причина, тем более что сейчас никаких причин нет. Просто пойми, твой запах заставляет меня переживать настолько сильно, что эти чувства могут сравниться только с теми, что были вызваны откровением о своём проклятии давным-давно. Не спрашивай подробностей, не пытайся разобраться, это очень долгая история, в которой я сам многого не понимаю. Важно лишь одно: когда я стою рядом с тобой, я будто полностью себя теряю. В присутствии Сэма я ещё как-то чувствую себя разумным, подвластным самому себе, но, как только он уходит, это ощущение слабеет до невозможного. Я смотрю на твоё лицо, а взгляд мой сползает к шее, мысли мои наполняют страшные образы, мне отвратительно оттого, что моя голова способна рождать таких чудищ, пожалуйста, не проси меня пересказать эти ведения. Когда я никак не могу отвлечься от запаха твоей крови, всё человеческое во мне будто уходит на второй план, освобождая место глупой, слишком падкой на свои желания животной сущности. Я знаю, что с моей стороны эгоистично подвергать тебя опасности, что я не должен жить с вами, и я уеду. Дай мне только немного времени свыкнуться с этой участью, я слишком отчётливо помню, каково жить одиноким в своем горе. Сэм останется с тобой, я не могу предугадать позволит ли судьба нам снова встретиться, и представление такого будущего пугает меня немногим меньше, чем то, что происходит в настоящем.
По совести нужно было так и ответить. Хотя я не уверен, тайна-то наша общая с Сэмом, сомневаюсь, что правильно принимать решение о её раскрытии без его участия. Получается, в любом случае обхожусь с кем-то некрасиво. Я сказал Ляле, что слишком увлёкся сначала охотничьим делом, потом ромами, и совсем перестал замечать всё остальное, что, если и избегал проводить время с ней, то без умысла. Благо она меня сразу поняла. Ляля рассказала, что после появления ромов в городе, несколько людей жаловалось на пропажу вещей, она считает, что это неспроста, и посоветовала мне держаться от новых знакомых подальше, назвав их коварными, живущими за чужой счёт бездельниками. Мне такой взгляд кажется неправильным, ромы получили деньги просто так лишь однажды, во всех остальных случаях они заработали их гаданиями и музыкой. У них мудрый, открытый к новому лидер, с которым приятно разговаривать, они сдержали своё слово по поводу обучения, да и вообще, пока нет доказательств, что в исчезновении каких-то предметов виновны именно ромы, обвинения в их сторону — это не больше, чем слухи и сплетни.

22 ноября

Моя голова болит, меня тошнит, хотя я успел очистить желудок дважды. Не могу сказать точно стоило того так сильно напиваться или всё-таки нет, потому что мои воспоминания как будто закрыты запотевшей рамой. Вчера я в очередной раз пришёл к ромам играть, а Кхамало сообщил мне, что никаких уроков он давать не будет, потому что у них праздник. Одна женщина из их табора разродилась, подарив племени сына. Несколько десятков человек, все относятся к разным семьям, и всё равно каждый воспринял эту радость как свою собственную. Бара предложил мне остаться, было интересно посмотреть на празднество, потому я, не раздумывая, согласился. Мы с Кхамало разделывали последние из принесенных мною туш, когда пришёл ученик Филипа-плотника, Чандер. Мой наставник отошёл вместе с ним, желая выслушать новость, пока они разговаривали, я закончил с мясом и стал искать глазами Бахт. Она готовила вместе с остальными женщинами, в момент когда я подошёл к ней поболтать, какой-то мужчина позади меня сразу вскочил со своего места. Я бы не придал этому значения, если бы периодически не замечал, что в другие мои приходы, он также на меня пялится. Он не подошёл, просто стоял и продолжал смотреть. Ростом на голову выше меня, в глаза бросаются рыжие, отличные по своему цвету от бровей, волосы, полностью закрывающие уши. Я видел этого человека раньше, он мало двигался, а если у него возникала нужда добраться до какого-нибудь места, под его рукой всегда была опора. Бахт тоже поняла, что за нами наблюдают, и прямым текстом прогнала меня, сказав, чтобы… Обычно бывает, что не помню событий, уже после того, как нахрюкался, а сейчас из головы ещё и вылетело то, что было до. Бахт стоит передо мной, смотрит своими лисьими карими глазами в мои, я пытаюсь держаться к ней ближе, потому что только её запах из всего табора для меня отталкивающий. Я рассказываю ей, как мы с Сэмом ворвались в женский монастырь, чтобы вывести оттуда на ночь приятельницу и напоить её вином, а она меня прервала и сказала… Она сказала, что нам лучше поговорить позже, потому что я нервирую её жениха. Кошмар! Такой красивой деве, с великолепной грацией, пластикой, низким и оттого выделяющимся красивейшим голосом придётся связать свою жизнь с ничем невыдающимся мужчиной, славным лишь заслугами отца (и не факт, что своего собственного, учитывая его огненную шевелюру). Стерпится, слюбится, конечно, но я представить не могу за какие качества ей можно уцепиться. Они с Манушем должны были пожениться год назад, но незадолго до свадьбы, жених попал под лошадь, из-за чего долгое время вообще не мог шевелить ногами. Его родители посчитали это событие знаковым, сигнализирующим, что брак обречет их ребёнка на несчастья, семья Бахт чудом уговорила свекров не рубить с плеча и подумать ещё. Необязательно, что Мануш до конца выздоровеет, а так как единственное, чего хорошего, я смог о нём услышать, это подвиги в охоте да драках, всё по-настоящему печально.
Эти рассуждения рассеяли некоторую туманность в моей памяти, но лучше, наверное, писать по порядку, может быть чего ещё всплывёт. Видя, что я внёс в предстоящие застолье весь возможный с моей стороны вклад я попытался вклиниться в разговор Чандера и Кхамало. Последний сказал мне, что они обсуждают вещи, о которых имеют какие-то представления только ромы, и мне эта беседа будет совершенна неинтересна и непонятна. Его перебил Чандер, сказав что-то на их языке, Кхамало кивнул, подозвал меня ближе и наклонился к моему уху. Такая неожиданная близость потребовала у меня определенных усилий, чтобы держать себя в руках, мне пришлось попросить его повторить сказанное, потому что я совсем ничего не смог разобрать из-за недостатка внимания к услышанному. Как же я в такие моменты завидую Сэму, отвращение к чужой крови быстро становится привычным и незаметным, но вот соблазны, которые порождает "своя" с каждым днем только набирают сил. Как оказалось, Филип-плотник, узнав о празднике, и о том, что его подмастерью скорее всего не будет позволено напиваться, предложил заглянуть вечером к нему на вино. Я предполагаю, что Филип либо принадлежит к числу тех людей, которые позволяют алкоголю проникать в свое тело только при наличии какого-либо повода, и ему так хотелось выпить, что он решил примазаться к чужому, либо у него случилась какая-то серьезная ссора со своими собутыльниками, раз пришлось хвататься за молодняк. Ребятам предложение показалось очень заманчивым, ведь, что удивительно, им никогда в жизни не доводилось пробовать вина. Они хотели, чтобы я к концу вечера изобразил, что пьян до нестояния, на что они бы вызвались проводить меня, получив убедительную причину выйти из-за стола. В момент обсуждения всей этой затеи подошла Бахт, она извинилась за то, что грубо прогнала меня, а потом на ромовском обратилась то ли к Кхамало, то ли к Чандеру. Они долго все втроем что-то выясняли, и закончилось всё тем, что Бахт взяли в винную долю. Я подумал и решил, что при таком раскладе, тоже бы не отказался продолжить пьянку уже у Филипа, и условился, что буду разыгрывать сцену, только если тоже буду потом в деле. На том и договорились. Потом я узнал от Бары о дальнейших планах табора. Мне стало интересно, почему они не желают купить дом и где-нибудь осесть, не все же из них зарабатывают уличной игрой, да и нельзя на этом заработать столько денег, чтобы хватало на всю их ораву. Бара ответил, что пока они не нашли подходящего места, и что по весне он обещал встретиться в Кракове с другим ромовским табором, и эти слова он никак не может забрать назад. Также он дал мне представление о каждом из присутствующих, но, признаться честно, уже вчера достижения и пороки его сородичей смешались в моих мыслях в кашу, из которой невозможно что-то вычленить. Ромы несильно отличаются от нас, у них также почитается верность своим традициям и родным, альтруизм, сила, порицается слабость, пустословие, вспыльчивость... в общем их мораль близка полякам, единственное, мне кажется, что они достаточно терпимы ко лжи, если только она не происходит внутри табора. Я не считаю это правильным, но мне было бы очень на руку перенять этот момент и поверить в его правильность, ибо не врать не могу никому кроме Сэма, и от этого каждый раз совестно.
Застолье оставило у меня двоякое впечатление, мужчины сидели за одной стороной стола, женщины за другой, разговоры велись на ромовском языке, по просьбе Бары тосты произносились на польском, но далеко не все. Были очень вкусные блюда, не знаю выдумали их ромы сами или переняли от турков, да и какая разница, я за свою жизнь много чего перепробовал, и меня сложно удивить пищей, но у них получилось. Например, там была тарелка, наполненная какой-то мешаниной из жаренного мяса и овощей. Мы с родителями готовили нечто подобное, когда годы выдавались плохими: брали всё, что в доме найти можно, и перемешивали между собой, чтобы сытнее было. Если у нас это было вынужденной мерой, то у ромов так и задумывалось, вкус шикарный, несмотря на то что острая еда мне никогда не нравилась. Или тот кубик, который мне протянул Бара незаметно от остальных, нечто обсыпанное сахаром и приятно таящее во рту. Запивалось всё это дело штучкой под названием ракы. Это турецкий алкоголь, который сам по себе прозрачный, но белеет от воды, Бара сказал мне не увлекаться, предупредив, что я опьянею намного раньше, чем от вина, да там этого особенно не получилось бы, потому что наливали по чуть-чуть и потом разбавляли. Я услышал много новых песен, посмотрел на их танцы, выглядело завораживающе красиво. Практически все застольные разговоры мне были недоступны, я быстро с этим смирился, пока в какой-то момент Бара не начал подсказывать мне значения некоторых слов. Я даже увлекся попытками догадаться, что имеет ввиду тот или иной ром, но по достаточно красноречивому взгляду Кхамало понял, что втягиваться в происходящее начал зря.
Ушли мы легко, с этим проблем не возникло. На улице встретили Бахт, она успокаивала парней, мол, никто и не заметит их отсутствия, а те пытались выдумать убедительную причину по поводу того, почему им пришлось пропадать непонятно где всю ночь. Это выглядело довольно странно, потому что мы в наших с Сэмом затеями привыкли сначала думать, а потом делать. Хотя, может, в их возрасте с нами тоже такие нелепицы приключались, а уже иначе соображающий я просто не могу вспомнить. Филип нашему с ребятами приходу не обрадовался, он рассчитывал только на двоих гостей. Чандеру удалось его уболтать, и на столе появилась вторая бутылка вина. В основном я общался с Бахт, мне запомнился её рассказ про мальчика, шедшего ночью через кладбище. Точнее, не сам рассказ, баек про мертвецов я много слыхал, все пугались, но никого восставшие трупы так и не задушили, опасаться нужно живых. Мне скорее запало в душу то, как она передавала эту историю, всё происходящее она описывала невероятно красочно, будто рисуя словом, так может не каждый менестрел. Вино Бахт понравилось, я тоже выпил, совсем немного. Ну, во всяком случае я так помню, и, учитывая, как сильно мне сейчас плохо, подозреваю, что память меня обманывает. Вообще всё становится логично, если учитывать, что к Филипу я уже пришёл пьяный из-за ракы. Ещё и вкус у вина был, пожалуй, слишком кислый, короче говоря, ближе к худшему из того, что мне доводилось пробовать. Бахт говорила, что я зря называю клыки болезнью, что они символизируют мою силу духа. Мне стало смешно от этого, она обиженно сказала, что Бара не посадил бы подле себя слабого человека, и что она еще не слышала, чтобы ганжу вообще пускали на их торжество. У меня не оставалось иного варианта, кроме как поблагодарить её, но я до сих пор продолжаю находить такое замечание забавным. Я не борец и никогда им не был. Можно было бы взять слюну, чтоб сразу лечить ей раны, и отправиться по Польше нести благодатный огонь, навязывать свою мораль и порядки, даже у меня не хватает воображения, чтобы представить себя в такой роли. О какой силе духа может идти речь, если и в своей тихой бытовухе я почти никогда не вижу смысла стоять на своем и что-то доказывать, пускай в некоторых случаях это стоило бы сделать. Вот как с Сэмом, к счастью, он пришёл к осознанию ужаса наших поступков сам. Я сказал Бахт, что был очень впечатлен её танцем, и это чистая правда, было видно, что ей нравится то, что она делает, что она наслаждается вниманием, и её безумно красит сосредоточенность. Позже мы коснулись разных историй из жизни, она проболталась, что привирает в гаданиях. Мне не удалось вывести её на чистую воду до конца, Бахт уперто говорила, что что-то она всё-таки видит.
Филип в какой-то момент, мурлыкая себе под нос песню о тихих ночах ушёл спать, Чандер вскоре последовал за ним. Мы остались играть в карты с Кхамало, речь зашла о суженом Бахт. Она описывала свои переживания по этому поводу, обычный страх перед неизвестностью, ничего дурного в сторону Мануша не прозвучало. Кхамало положил руки на стол и уткнулся в них носом, заверив, что он всё слушает и вернётся в игру, как только даст глазам немного отдохнуть. Вскоре в комнате зазвучал приглушенный свист — наш третий игрок засопел. Я помню, что собирался его разбудить и проводить до кровати, но так этого и не сделал. Мы ещё выпили, я стал рассказывать Бахт про последнюю прочитанную книгу, декламировал ей стихи Тео. Не могу уловить момент, когда её голова оказалась на моём плече, и мы перешли от литературы к каким-то откровениям. Мне было очень приятно сидеть с ней таким образом, я не чувствовал страха, то и дело забывал, что её кровь имеет запах, противостояние соблазнам ушло, словно его никогда и не было, сплошной покой. Я знаю, что она хотела меня поцеловать, и сейчас мне кажется, что её предсказание было способом продемонстрировать свою симпатию. Бахт что-то остановило, внутреннее понимание неправильности происходящего, оттого что родители вверили ее судьбу другому мужчине или боязнь того, что кто-то из её земляков может проснуться и увидеть, а может всё сразу, тем не менее ее губы коснулись моей щеки. А мои её. Я гладил её по голове, проводя пальцами сквозь густые волосы, смотрел в глаза, и это приводило меня в то же самое умиротворение, что было с единорогами. Я бы не сказал, что мне хотелось большего, что меня расстраивает её замужество по какой-то другой причине, отличной от той, что она заслуживает лучшего, чем Мануш. Моё сердце не билось чаще, не было внутри бабочек, я не чувствовал, как это описывают, переполняющего счастья, которое невозможно удержать внутри себя и необходимо выплеснуть. Но это было очень приятно, и я забыл в тот момент, что проклят, не осознавал, что настанет новый день, и от воспоминаний об этом мне всё также тепло. Я поражаюсь себе, что не смог вспомнить такого по пробуждению. Бахт так и проснулась у меня на плече, практически одновременно со мной. Кхамало с Чандером ещё видели сны, а я принёс нам воды. Слова, чтобы завести беседу у меня не подбирались, Бахт тоже не спешила этого сделать. Мы дошли до трактира молча. Когда я сказал: "До встречи, ещё свидимся", — она улыбнулась и согласилась со мной, так что, наверное, всё в порядке. Сейчас дам себе ещё немного времени прийти в себя и на охоту. К ромам сегодня не буду заглядывать, думаю, их тела переживают ощущения не многим лучше тех, что испытываю я.