Предначертание

               

Козловский Виктор (1962 - 1983), курсант Ленинградского высшего ракетно-зенитного училища, которое окончил за три месяца до встречи с Богом. Справа – счастливая улыбка мамы на Первомайской демонстрации. Гродно.  Его прабабушка Ядвига и моя бабушка Павлина - сёстры.   

   Я был на его похоронах, и не дай Бог увидеть мне еще хоть раз такое горе мамы, которая хоронит своего единственного сына. Хоронили военные с той части, где служил Виктор. Хоронили с военными почестями. С течением времени выплатили и дань: высоченный гранитный памятник. Почти самый высокий на Гожском кладбище, рядом с которым через пять лет нашла приют и его мама Стефания. Умерла от онкологического заболевания. Стрессовой пусковой механизм рака поработал на полную.
   Во время выезда танка из гаража обрушилась бетонная гаражная конструкция и именно в той точке, где находился Виктор. На похоронах я спросил у командира части.
 - Кто виноват:  молоденький, зелёный лейтенантик  Виктор, или ещё кто-нибудь, кто отвечал за технику безопасности?
 - Командир роты потерял звезду, старшину выгнали, - ответил подполковник и добавил, - в армии нужно учиться думать, а Виктор ещё не умел думать.
Конечно же ещё не умел. Не все же люди в двадцать один год могут быть Александром Македонским.
   Вспоминаю Виктора и воскрешаю встречу тридцатилетней давности, когда он со своим отцом Генрихом приходили ко мне в гости. Веселый, эмоциональный, амбициозный в хорошем смысле этого слова, лейтенант. Не курил, не пил. Только в глазах, как мне показалось, какая-то загадочная обеспокоенность: то ли тоска, то ли обреченность. И сейчас, когда ещё раз встретился с ним на фотографии, мое убеждение не изменилось. Глаза. В них что-то трагическое, как запланированная карма. Что-то подобное у меня возникает, когда всматриваюсь в фотографию молоденькой, красивой поэтессы Евгении Янищиц. Глаза говорят, только не все умеют прочитать - о чём. А такие люди есть. Во время работы в Первой городской больнице Гродно меня (и не только) всегда удивляли нестандартные способности участкового терапевта. Ей не нужны были анализы, ей достаточно было посмотреть больному в глаза. Однажды я попросил её проконсультировать мою пациентку: "Мечислав, успокой больную, нет у нее онкологии". Возвращаюсь с больной с той консультации в свой кабинет и думаю, как это нет: хирурги во главе с профессором во время операции видели своими глазами твердую, как камень, огромную опухоль, с метастазами в лимфоузлах по всему животу. Даже кусочек опухоли взяли на анализ. Правда гистолог раковых клеток там не нашёл, но такое бывает, хотя и не часто. Зашили живот и отправили умирать. Я сделал, что мог - первую группу инвалидности и, чтобы не мучилась от боли, выписал наркотики. В круговороте  бумажных отчётов, отписок и приписок о ней и забыл. А через год захожу по дороге с работы в продуктовый магазин, подходит женщина и тихо спрашивает: "Доктор, может вам гречка нужна?" Кстати, гречка была нужна, на полках продуктовых магазинов её не было. Ещё раз познакомились, так как я её не узнал. Инвалид первой группы с запущенным раком поджелудочной железы, стройная, с весёлой улыбкой на привлекательных губах, работает в этом продуктовом магазине и мне в знак благодарности за действенное “чудо-лекарство” хочет с подприлавка продать килограмм гречки. Я шёл домой с гречкой и ещё раз думал: что видела в её глазах мая коллега по работе? Наверное, всё что угодно, только не смерть.