Ангел

Крылатая птица счастья (слабонервным не читать)

Посвящается всем, потерявшим близких

Часть первая

Сыночек. Мистер Костян.
Светлый ангел. Мальчик с гитарой. Костик.
Реквием по сыну
Мой барон Мюнхгаузен
Король Марьиной Рощи
Мистер Парадокс. Крик. Плач.

                Каждого человека воспринимай как ангела божьего
                (Из православного катехизиса)

                Пишу, пишу рукой небрежной,
                Чтоб здесь, чрез много скучных лет,
                От жизни краткой, но мятежной,
                Какой-нибудь остался след.
                М. Ю. Лермонтов

                Предисловие

                Нам не дано предугадать,
                Как слово наше отзовётся,
                И нам сочувствие даётся,
                Как нам даётся благодать…
                Ф. Тютчев

     В ночь с субботы на воскресенье с 4-го на 5-ое апреля 1998 года на Дмитровском шоссе против дома 11 (из центра) в автокатастрофе трагически погиб Костик Машкович в возрасте 20 лет 4 месяцев 18 дней.
     Что таится за скупыми сводками происшествий?! За ними — человеческие судьбы, жизни.
     Костя — наш первенец.

Реквием по сыну

     Ахнуть не успели, а мальчика уже нет. И зачем тогда всё это? Столько труда вложено! Человек страдал, мучился, искал себя! И совсем не дать ему пожить…

     Наверно, мы могли потерять его и раньше, потому что на долю Кости выпало много «болячек».
     В три года — редчайшая! киста урахуса — четырёхчасовая сложнейшая операция. Слава нашим докторам, их золотым рукам! Спасли ребёнка! Тогда о нём в первый раз доложили на медицинской конференции.
     В 89-90 годах — туберкулезные дела, склероз лёгких — из-за этого всей семьей крестились!
     Три операции водянки: первая в 87-м, вторая и третья в 92-м.
     До этого — иерсиниоз, лечили в Русаковке (еле успели довезти из пионерского лагеря) и сальмонеллёз. Тогда и слов таких никто не знал. Костя всегда был первооткрывателем.
     В 98-м — желтуха — полтора месяца под капельницей. Но парень выжил.
     Зачем? Чтоб тут же погибнуть в автокатастрофе? Неисповедимы пути Господни!..

     Сын погиб, и было очень больно. Сначала приходила и приходила к нему, садилась на скамеечку, разговаривала и плакала. Но однажды увидела, что кто-то принёс стихи.

     «Стихи твои, как острый нож по венам рук моих,
     Я чувствую свою беспомощность и обречённость.
     Что можем мы сказать себе?
     Что человек сильнее всех?
     Что он могуч, всесилен? — Ерунда!
     Всё это ложь, пустая болтовня и полный бред!
До той поры, пока есть жизнь на свете белом,
Смерть безотступно рядом с нами будет жить.
И только смерть живее всех живых и ей под силу,
Лишь ей одной под силу всех нас пережить.
     В моей душе бушует буря страшная,
     Хочу я злую ведьму задушить,
     Ту ведьму, что забрала друга нашего,
     Смерть — ту, что не дала ему пожить.
Когда-нибудь я доберусь до этой проклятой,
Быть может, лишь тогда, когда придёт и мой черёд.
Я отомщу за всё: за жизнь твою короткую,
За доброту твоей души, за молодость, за то,
     Что мы не видим больше глаз твоих,
     Всегда немного грустных и таких …
     Мне трудно подобрать слова, чтоб объяснить
     Тот свет и грусть, которую я вижу в них.
Это глаза, которые действительно
Как омут увлекают в глубину.
И глядя, в них, я просто утопаю в их просторе,
Но как приятно было в них идти ко дну.
Глаза, они сейчас на фотографии,
Хранят все тайны жизни, прожитой тобой.
Я будто сознаю всё горе страшное,
Но все равно ты для меня живой!
И все мы втихомолку иль вполголоса
Теперь с тобою говорим, ты слышишь нас?
Я знаю, слышишь и в ответ во сне приходишь к нам,
Ведь лишь во сне мы можем встретиться сейчас.
Теперь лишь сон — единственная ниточка,
Когда воочию мы можем встретиться с тобой,
Смеяться, говорить, просить прощения,
Или парить безмолвно над землей.
Я посвящаю эти строки скорбные — тебе.
И Господу молюсь за твой покой.
Прощай, любимый всеми нами Костенька!
Прощай … Да будет Бог с тобой!»
Так и не знаю, кто это был. Спасибо, безымянный человек! Но с тех пор я стала писать стихи. Боль уходила в них. Стало возможно дышать. Стало можно жить дальше.
;
Костеньке
Зачем ты ушёл, сыночек,
В надзвёздные края?
Жизни тёплый комочек,
Частица бытия.
Зачем пережить на свете
Было суждено
Мне дитятко родное,
Сокровище моё?
Ты — продолженье рода,
Ты — будущего миг,
Утерянная надежда,
Оборванный мой крик.
Ты — целый мир потерянный,
Ты — в мир иной гонец,
Угасший преждевременно
Отчаянный юнец.
Познал ли блаженство вечное?
И что там за чертой?
Дадут ли родным страдающим
Увидеться с тобой?
Вопросы без ответов
Теснят и теснят мне грудь,
Позволь хоть во сне, сыночек,
Мне на тебя взглянуть.
Сказать, как истосковалось
Разбитое сердце мое,
Прижать тебя, милый, к сердцу…
Уж сердцу не будет темно…
;
Годовщина апреля 1998
Гитара замолчала, оборвана струна,
А как, бывало, пела под пальцами она.
Аккорды брали за душу — и музыка лилась.
Тобой рождалась песня, а где она сейчас?
Осталась лишь тетрадочка песен и стихов,
В каждой мы услышим грустный Коськин вздох:
’'Это настолько серьёзно, чтоб сейчас умереть,
Но хотелось бы очень эту песню допеть…''
Не допел и ушёл в Царство Божье и снов…
Как на свете прожить, коль такая ЛЮБОВЬ?
МЫ ЛЮБИМ И ПОМНИМ, ТАК БУДЕТ ВСЕГДА!
Вот уже годовщина… Как жить без ТЕБЯ?
Апрель 1999
Я люблю тебя, сыночек,
Не могу никак смириться.
С той поры бьюсь в этой жизни,
Как подстреленная птица.
Ты мне снишься, Коська милый,
О тебе молюсь всечасно,
Я ищу тебя повсюду,
Я отчаянно несчастна.
Нет покорности судьбе,
Горе есть, что затмевает.
Как дожить мне здесь свой век?
Про то Бог лишь только знает…;
Апрель 2002
Четыре года без тебя
Здесь незаметно пролетели,
Двухтысячный преодолели,
Две тысячи второй уже…
А ты, живой, во мне живёшь,
И сердце, радуясь и плача,
Всё выбирает наудачу
Другой итог твоей судьбы…
Ты не поехал в час ночной
По Дмитровке, и в той машине,
Разбитой, не было тебя,
Песнь, не допев до середины, ты не погиб.
Ты ходишь, радуясь друзьям,
Душа, как прежде, нараспашку,
Отдашь последнюю рубашку,
Под вечер возвратишься к нам.
Ты с нами, как всегда, сынок,
Все вещи сложены в порядке,
В столе лежат твои тетрадки,
На полке бритвенный станок.
Твои лучистые глаза
И милый стриженый затылок…
Забыть тебя не в силах я,
И жить так тоже я не в силах…
;
Друзьям
Я благодарен вам, что вы
Меня не забываете,
Что в суете извечных дел
Вы друга вспоминаете.
Я просто вышел покурить,
Со мною Стат и Женечка,
Мы не смогли войти назад,
Вот ведь какая “фенечка”.
За годом год Земля летит,
Отсчитывает времечко.
Мы вам желаем всяких благ,
Вот ведь какая “фенечка”.
Нам не хватает вас, друзья,
Но вы сюда не рвитесь.
Коль не понравится вам здесь,
Назад не возвратитесь.
Отсюда нет пути назад,
Здесь всё совсем иное,
Чем ты горел на свете том,
На этом всё — пустое.
Здесь царство духа, и века –
Как малое мгновенье.
А жизнь земная хороша –
В ней есть страстей кипенье.
Я вам желаю долгих лет,
Вы нас не забывайте,
Пивка попейте за меня.
Привет вам всем, прощайте.
Мистер Костян;
После стихов неведомыми путями стали появляться рассказы, грустные и смешные, разные, они давали возможность жить.
Как рождаются рассказы? Загадки творчества! Художественное творчество — это всегда живая эмоция. И насколько ты смог её передать, от этого зависит: найдёшь отклик в душе читателя или нет. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» С прозой то же. Рассказ и жизнь не одно и то же, но жизнь присутствует обязательно: чьи-то истории, плюс собственный опыт и обязательно живая эмоция, что-то тебя должно затронуть, чтоб состоялся рассказ. С миру по нитке — голому рубашка.
Постепенно рассказов набралось на книжку, а потом и на вторую.
Раньше думала: вот-вот, ещё немного и появится книга — повесть о Костике, Косте Маленьком, нашем сыночке, потому что хочу, чтобы он жил, хотя бы в книге. Прошёл год, три, десять, тринадцать, пятнадцать лет со дня его гибели, книга так и не появилась.
Так долго я вынашивала эту книжку! Мучили сомнения. Напишу ли я когда-нибудь книжку о моём мальчике? Напишу ли её так, чтобы каждый задумался о себе и своей жизни? Смогу ли? Как мало в жизни доброты и любви, крохи… Из меня и крохи не выжмешь. Чудесный мой муж, мой Костенька, Костя Большой, именно на нём держится наша семья.
;
Семья
У нас такая семья: папа Костя, он же Костя Большой, и мама Люба, а также наши дети: Костя Маленький, хотя он самый старший; Мишенька; Игорёк; Любочка, но никто не зовёт её Люба Маленькая, её называют просто: Дорогая, и Максимка. Мы очень счастливы, хотя подчас бывает очень трудно.
У Пушкиных в семье было четверо детей. Папенька их называл: «Сашка, Машка, Гришка и Наташка». Старший был назван в честь папы, младшая — мамы. Похоже, мы пошли по их пути.
Сначала в семье один за другим появились три сыночка. И жили мы примерно так:
Достала… или любовь-злодейка
Достала, всё, не могу больше — Василий Иванович Чапаев жадно затянулся папиросой.
Достала по самое не могу, уйду, но куда? Вот в чём вопрос! Детишек — куча, как их бросишь? Повязала по рукам и ногам. Ну, баба…
Говорят, в заключении год за два идет, а у меня год — за три, точно, к доктору не ходи, и срок — пожизненный…
Что делать? Куда податься?
Дурак, ой, дурак, попался как «кур в ощип», сам в петлю голову сунул.
А вы бы не сунули? Молодая, ядрёная, «кровь с молоком», с копной белокурых волос, глаза синие, ясные — «со слезой». Влюбился, пропал. Сначала и подойти к ней боялся: с высшим образованием, начитанная, за словом в карман не лезет. Таким только попадись на язычок, так отбреет — мало не покажется, на смех поднимет — только держись.
А он кто? Работяга простой, товарищ надежный, не урод, конечно, но не Ален Делон.
Женский пол его давно интересовал, но опыта не было.
Как-то ехали с вечеринки домой — по пути оказалось, слово за слово — разговорились. Такой хороший, душевный разговор получился, как будто они родные люди, одинаково по разным вопросам думают. Совпадали не только суждения и мысли, а даже слова — хором иногда говорили. Не было, оказывается, между ними никакой пропасти, просто встретились два близких человека.
Полюбила она его сразу и бесповоротно, приняла и душой, и плотью — в этом он и сейчас не сомневался. Муж и жена — едина плоть, как по Писанию, поженились в кратчайшие сроки, даже кольца не успели купить, потом докупали.
Дураки молодые — как в омут с головой.
Василий Иванович вздохнул, вспомнил, как стояли они на остановке и строили рожицы, смотрясь в новенькие золотые колечки. Лица их в отражениях то растягивались «поперек себя шире», то худосочно вытягивались по ободку. А они умирали от смеха.
Всё им тогда было нипочём. Голодное и холодное, но весёлое было времечко.
За модой следили. Она ему первым делом сострочила джинсы, а себе — узкую вельветовую юбку с жилеткой. В этой одёжке, в сабо на каблуках, она была обворожительна. Как он любил её тогда, с ума сходил, без неё задыхался.
Ой, дурак, бежать надо было, куда глаза глядят, но подальше. Хотя её этим не возьмешь. Достанет…
Вспомнил, как уехал на заработки с геологами в Восточный Саян. Так она и туда притащилась с грудным ребёнком на руках. Все их деньги угрохала на самолёт, прилетела на субботу-воскресенье, и куда? — в тайгу, в болото.
Начальника партии чуть инфаркт не хватил, когда из вертолёта в таёжном распадке показалась она в той самой вельветовой юбке и на каблуках с грудником на руках.
Они повылезали из палаток — зачуханные, заросшие, кругом комарьё, гнус — и на тебе — небесное видение.
И премило так говорит, что прилетела хоть одним глазком на любимого взглянуть, а потом улетит и сможет дотерпеть до его возвращения осенью. Декабристка несчастная.
Вот когда ему надо было тревогу забить и задуматься. Начальник потом долго орал, что скорее сам уволится, чем такую авантюристку на работу возьмёт. Кричал, а сам всё за сердце хватался.
А он, Василий, цвёл и пах от таких доказательств её любви. Приятно было получать от неё письма мешками, писала каждый день — писательница. Из вертолёта с оказией сбрасывали почту: полмешка — ему, пол — всем остальным в экспедиции.
— Ох, достала, достала… — Василий Иванович скрипнул зубами.
Ему с детства приходилось нелегко: с такой фамилией такое имя дать ребёнку — папка весёлый оказался. Родители-вредители повеселились — а он расхлёбывай.
А тут ещё жёнушка любимая «масла в огонь подливает». Хотя нет — масла от неё не очень-то допросишься. Ладно, раньше было голодно, хоть что-то готовила: завтрак там, обед, ужин. Каша, супчик, котлеты — какой-то минимум всегда был. Она, правда, ещё до свадьбы честно предупреждала, что мужчину, который любит поесть, ей не прокормить — не любит готовить. И вообще такие её раздражают. Её теория — «не человек для живота, а живот для человека». Но не до такой же степени!..
Теперь и деньги есть, за последние годы он здорово поднялся, стал предпринимателем. Так нет — приходит голодный — а она: «Свари пельмени, милый, мне — пять штучек». И только попробуй возникни, так она томным голосом: «Дорогой, ты меня с кем-то путаешь, я не ткачиха с поварихой, я — третья сестра, которая…», — ну, вы сами знаете.
Так что ж, если она мне родила трёх богатырей, так уж и делать ничего не надо. Сидит целый день дома, кофеёк попивает и смотрит канал «Культура». Достала уже с этим каналом. И ведь переключать не даёт, сразу елейным голосом: «Я на нём душой отдыхаю. Неужели вам нравится дрянь, что по другим каналам показывают, они же народ «опускают»».
Хоть третий телевизор покупай, потому что второй тёща любимая оккупировала — у той сплошная дикая природа.
Ой, попроще баб искать надо. Чтоб убирала, готовила и, главное, не возникала.
А то по улицам в своё удовольствие не прокатишься. Только он своего мустанга взнуздает, да стартанет на зелёный первым, так она ему: «Милый, не гони — я еще пожить хочу, вот тот справа подрезает, и, вообще, здесь не автобан…»
Да, готовить не любит, а по ресторанам — всегда пожалуйста. Поест, чаевые даст и с улыбочкой: «Передайте вашему шеф-повару, что борщ сильно переварен, это уже не борщ, а каша, долма — пересолена, а если это лобио, то я — испанский лётчик». Редкий случай, чтоб промолчала. Любительница повыступать.
Общительная — страсть, знакомится с пол-оборота, прямо в транспорте, если больше одной остановки ехать, как так можно? Не успеешь оглянуться, уже с кем-то, чуть не за пуговицу друг друга держат, заливаются. Всё обсудят: от погоды до правительства. Бывает, люди на нашей остановке выходят, до дома провожают — наговориться не могут. Спрашиваю:
— Это школьный товарищ, подруга?
— Нет, — говорит, — только что познакомились.
Но я людей где-то понимаю — сам люблю с ней поговорить.
Да, попал я… Иногда не знаешь куда глаза девать, неудобно за неё — такое представление устроит. У неё в пятом поколении купцы были. Так ей купеческая жилка, видно, с генами попала. «Хлебом не корми» — дай поторговаться…
На рынке нас уже знают, ждут. Со всеми поздоровается, всё попробует, выберет самое-самое… И начинается… И главное — удовольствие получает: сразу блеск в глазах, речь обходительная, такая свойская становится — последнее с себя снимешь и отдашь. Сам в сторонке стою, вмешиваться бесполезно. Потом спросишь:
— Что тебе эти пять-десять рублей дают, если сотнями расплачиваешься?
Она смеется:
— Зато чупа-чупсы детям мне бесплатно обходятся. Как ты не понимаешь? Это же самая привлекательная сторона рынка и для покупателя, и для продавца — живое непосредственное общение, игра.
Видать, не наигралась в детстве. Что с ней делать?
Шопинг — это отдельное шоу. Всегда спросит то, чего нет в магазине, как это ей удаётся? И нравится ей, чтоб все вокруг неё бегали, всех загрузит. У самой вид скучающей королевы. А в конце:
— Солнце, заплати и забери покупки.
Он горбатится, а она в королеву играет.
А тут взъелась — не так постригся.
— Я, — говорит, — тебя за кудри полюбила, а ты под ноль стал стричься, под авторитета косишь — смотреть на тебя тошно.
Я ж молчу, что я вижу, когда на неё смотрю, уж, чай, не девочка.
Пробовал её воспитывать по молодости:
— Давай я буду делать это, а ты — то.
А она сделает гримаску, личико скукожит:
— Люди начинают считаться, когда любовь проходит. Ты что, меня разлюбил? — и в глазах слезы. Начинаешь утешать и забываешь, с чего начал.
Теперь-то привык к ней, привязался. Теперь сложнее. Только начнёшь хмуриться, она как чувствует, змея:
— Какой ты у меня умный, чуткий, благородный, только ты меня понимаешь, красавец мой…
И ведь всё — правда. Надо отдать ей должное, его — адекватно оценивает.
Иной раз даже жалко её становится, витает где-то в облаках, к жизни абсолютно не приспособлена, беспомощная, даже дверь сама открыть не может — верите?
А тут вбила себе в голову детям Париж показать.
Пробовал возражать:
— Вырастут — сами съездят.
А она на меня смотрит так серьёзно:
— Нет, — говорит, — я много людей знаю, которые рады бы поехать, да возможности нет. Неизвестно, как у наших детей жизнь сложится. Давай их свозим, я тебя больше ни о чём в жизни просить не буду.
Это ж надо, всем колхозом в Париж!
А как я купил рулон рисовой бумаги, тушь и кисточку для иероглифов, так чуть не взорвалась:
— Нельзя ли хобби чуть попроще, сложный мой?
Как ей объяснить — это ж искусство, не могу же я школьной кистью в альбоме для рисования творить вечное.
Или вот: у меня с детства интерес к языкам. Словарь новый купишь — сердится:
— Зачем тебе испанский? — И так подозрительно, — ты что, с испанцами общаешься?
— Нет, а вдруг доведётся…
Не понимает:
— У тебя, — говорит, — уже на полке туркменский, турецкий, итальянский, японский, немецкий, французский, английский. Ставить их некуда. Купи уж лучше китайский, может, пригодится — они скоро экономически тихо-мирно весь свет завоюют — я чувствую. Опять же рождаемость у нас падает, а их наоборот ограничивают, потому что уже каждый четвёртый житель Земли — китаец.
Рождаемость, дети — это у неё отдельная тема. По вопросам воспитания заслушаешься — профессор.
По молодости куда с ней только не ездил, через что только не прошёл: и к Никитиным за опытом, и в семейные клубы, и на лекции по детской психологии. Что только ни услышит — сейчас на практике применять.
То «чепчик русалки» сшила и новорожденного сынка шмяк в ванну по программе «плавать раньше, чем ходить», смотрит: потонет или поплывёт. Хорошо я рядом был — вовремя подхватил.
То просит какие-то кубики покрасить, то спорткомплекс в квартире соорудить. Она начитается — а я с детьми отдувайся.
Только малыши подросли, начала нас по театрам и выставкам таскать:
— Детям нужно гармоничное воспитание.
И все выходные — вперёд и с песней.
Ох, натерпелся я, когда она за меня принялась. Ухаживаешь — в театр водишь — это как водится. А когда поженились, уже и отдохнуть можно, всё. Так нет.
— Я, — говорит, — очень оперу люблю, хочу, чтоб и ты со мной наслаждался.
Пробовал опаздывать, ко второму акту приходить. Обижается:
— Я с таким трудом билеты достала, и потом — ты такую арию пропустил…
У самой чуть не слёзы в глазах, актриса моя трагическая. Терплю до сих пор.
Пострадать любит, сентиментальная — жуть! Чуть что не так — в слёзы! И что страдать, если не мужик, а клад достался?! Не понимает! Достала!..
Иногда так устанешь, бросил бы всё, хочется отдохнуть, просто вдвоём побыть. Предложишь:
— Давай махнём куда-нибудь на пару-тройку дней, я за баранкой, куда хочешь увезу!
Задумается:
— За детей будет сердце болеть, и потом, если здорово будет — буду жалеть, что их нет с нами, а если плохо — что и ехать…
Вот же дал Господь!
А ревнивая какая! Прихожу однажды домой, переодеваюсь. Сама — ласковая такая, приветливая. Вдруг как подскочит:
— У тебя губная помада на плече!!!
Что тут началось! Думал — убьёт! Хорошо вскоре вспомнила, что сама чмокнула пять минут назад. Вот же наказание!
А её и ревновать бесполезно.
— У меня, — говорит, — есть два любимых мужчины, я не скрываю: Лотман и Хворостовский.
Но один — старичок по телеку про культуру рассказывает, а другой — оперный певец из Лондона. Чего тут ревновать — у меня все преимущества — я ближе.
Премию получил — решил ей подарок сделать.
— На, — говорю, — тебе денежки, купи что хочешь.
Она так потупилась и спрашивает тихо-тихо:
— Можно я средство для похудания куплю? Если я буду красивой, то всё равно, что на мне одето, правда?
Ну, я по широте душевной, махнул рукой — ладно! И денежки — тю-тю, только два килограмма прибавила. Но мне комфортнее — мягче.
Умишко-то женский — не понимает, что «худеть» — это бизнес выгодный. Все равно, что трамплины продавать — кто до Луны выше подпрыгнет. А нам мужикам не форма нужна, а доброта да ласка. Хотя, конечно, приятная форма для глаза приятно. По-моему, женщина-тростинка, женщина-скрипка и роскошная женщина — все хороши.
А тут ещё — уединишься, расположишься со вкусом: чайку нальёшь свежезаваренного (заваришь, конечно, сам), бутербродик сделаешь…
Так нет, подойдёт, хвать чашку. Спросишь так мирно:
— Сделать тебе чаю?
А она:
— Нет, я только глоточек попробовать, из твоей чашки вкуснее, — и за бутерброд…
Что с ней делать?
Книжку купишь — начнёшь читать. И книжку — хвать.
Писательницу я из неё сделал. Стишки какие-то накропала и мне показывает, как? Я ж жалею её — правду ж не скажешь — похвалил её графоманские опусы. А она поверила — и пишет, и пишет. Со стихов на рассказы перешла, убогая моя. А я хвалю, пусть потешится — думаю. Так она додумалась и в редакцию снесла, а они печатать взяли. Небось, голову им заморочила, а может тоже пожалели. Потом в другую редакцию, в третью — и везде берут, везде печатают. Господи, не успеешь оглянуться, станет знаменитостью, и будет он — не мужик, а муж писательницы Костиной. А он ведь сам ого-го, крутизна — только для узкого круга, секретная миссия у него.
С этой писаниной теперь и рот открыть страшно, только слово скажешь — сейчас всё в рассказ вставит — это у неё «записки с натуры».
Ой, не хватает терпения, бедные мы мужики, бедные. Из-за потребности в них, бабах, такие муки терпим!
А развестись? Не успеешь отдышаться, уж другая на шее сидит, ещё неизвестно, что достанется. Эту хоть маленько изучил.
Да, не простая ситуация. Как быть, что делать? С тем светом легче. Про тот свет Василий Иванович твёрдо знал: ему — прямая дорога в Рай. Как только он заикнётся, кто у него жена, ему все грехи простятся. Бог всё видит, всё знает. А сейчас? Сейчас он купит себе бутылочку светлого пивка и пойдёт смотреть канал «Культура».
И Василий Иванович бодро зашагал домой.
Он открыл дверь. Из динамика доносилось: «Сэр Артур нервно курил трубку — леди Джейн стала решительно невыносима…».
— Ага, я — не одинок, «богатые тоже плачут», — подумал Василий Иванович, и ему стало легче.
А навстречу уже летела сияющая жена с поцелуями и трое пацанов с визгом: «Ура! Папа пришел!»
Когда я в ожидании младшего сына с занятий спортивной секции сочиняла этот рассказ, сидя на скамейке, моя соседка по лавочке заинтересовалась, о чём я так сосредоточенно пишу, и попросила разрешения почитать. Я разрешила.
Женщина взяла блокнот, прочитала, но не засмеялась, как я ожидала, а сказала задумчиво:
— Надо же, какая любовь! А ведь мы тоже когда-то из одной тарелки ели!.. — и вздохнула.
— А сейчас?
— Сейчас нет.
— И куда всё делось?
— Сама не знаю…
В то время мы напоминали агитку счастливой советской семьи до такой степени, что однажды брат моей подруги поплатился за это. Он ехал разводиться, путь его лежал через Москву, и он остановился у нас на пару дней. А когда доехал до родного города, то помирился с женой — и они родили второго ребёнка. Через пару лет они всё же развелись, но его алименты уже были не 25 %, а 33 %. Подруга моя очень на нас за это сердилась.
6 апреля 2009
Прошло одиннадцать лет с гибели Коськи. И что интересно: дни недели совпадают, так же суббота — 4 апреля, воскресенье — 5-ое. Как это может быть, ведь дни повторяются раз в двенадцать лет, или то же будет в следующем?
Я цепляюсь за эти мелочи, потому что не хочу думать о главном, что моего сына нет на этом свете уже одиннадцать лет!
Мне так фигово было эти два дня! Может это роковая дата давала себя знать.
Существует легенда, что вы ехали за гитарой. Я считала, что на такой скорости тебя везли домой, чтобы мы, родители, не волновались. Мой любимый мальчик с гитарой, ты и после смерти заставляешь думать и что-то понимать, бережнее относиться к живым, хотя не всегда получается.
В окне темно,
Лишь светят фары,
И я дремлю
Под звук гитары.
Будить меня не надо, братцы,
Мой гроб заказан, только жди,
Мне снится в чёрном леди,
И жить ещё минуты три.
В окне темно,
Не светят фары,
И умер я под звук гитары.
Вечный чайник (нарисован)
Это стихи со «стены мыслей» из нашего подъезда. Это тоже про тебя, мой мальчик?!
Стена мыслей
У нас в подъезде до недавнего времени существовала стена мыслей, потому что на ней так и было написано:
Стена мыслей
пиши что хочешь
Вот все кому не лень и упражнялись в творчестве. Некоторые записи были весьма любопытны.
Давай дружить, налей в пластмассовый стакан, ведь счастье с нами, и никто не нужен нам. Мы будем вместе — так тому и быть, и эти годы нам нельзя забыть. Ведь в эти годы мы познали путь, так дай, аллах, хоть чуть, но отдохнуть. Потом пойдём мы правильным путём, а здесь мы выпьем и опять вдвоём нальём.
Самое прекрасное, что есть на свете, так это свобода, солнце и пиво. Всё вместе взятое составляет понятие о счастье.
Если вы придерживаетесь другого мнения, то вы не оставите светлого следа в этой жизни. Впрочем, у каждого есть право на «выбор».
Костик, мы помним тебя!
Солдатами не рождаются, солдатами умирают.
Рисунок с аккордами, как их правильно зажимать.
Костя не умер
Он просто вышел покурить
Жизнь коротка
Постарайся выжить!!!
Стена плача нашей убитой юности.
В окне темно,
Лишь светят фары,
И я дремлю
Под звук гитары.
Будить меня не надо, братцы,
Мой гроб заказан, только жди,
Мне снится в чёрном леди,
И жить ещё минуты три.
В окне темно,
Не светят фары,
И умер я под звук гитары.
Вечный (нарисован чайник)
Это только некоторые опусы, два пролёта лестничных маршей были исписаны сверху донизу. Выше всех надписей наш Костя нарисовал храм со стихами внутри, а на стене напротив сын написал цитату из фильма «Тот самый Мюнхгаузен».
05.04.12
Четырнадцать лет как нет с нами на этом свете Костеньки. Об этом даже думать не хочется. Очень большой срок, почти Максимкина жизнь.
Больше всего на свете я бы хотела, чтобы Костик был с нами, и у него всё сложилось хорошо. За это согласилась бы отдать четырнадцать лет своей жизни, даже если они у меня последние.
Так было тяжело, что поехала к маме.
Нужно собраться с силами и дописать книгу про Костика. Давно пора!
Очень скучаю по Костику, иногда перебираю его вещи. Вот его смешная мальчишеская записка:
Кого я больше всего люблю:
Бога, папу, маму, дядю Колю (крёстного), Ольгу Евгеньевну (классный руководитель), дядю Жору и тётю Валю (наши друзья), Тимку (наша собака), Цоя, одноклассников. (Компьютерные игры, смотреть видик, есть вкусные вещи, кататься с горок на скейте). Нинзя, Брюс Ли, Кросби, джедай.
Самый обычный мальчик.
Пометки мои.
24.05.12
Ничего нет вечного. Кинотеатр «Гавана» кардинально переделывают в «Планету КВН», а значит Костино кресло с надписью на бортике «Мистер Костян» кануло в небытие. Может, ещё можно надпись заполучить? Маловероятно. Духу у меня не хватит выпросить.
04.04.2013
Сегодня последний день Коськиной жизни пятнадцать лет назад. И от этого болит сердце.
Когда думаю о Котёнке, сердце сжимается, что не уберегла. Запрещаю себе думать об этом, а то не выдержать.
Прошло пятнадцать лет… Сердце болит. Книги о Котёнке всё нет.
05.04.14
Этот скорбный день (16 лет гибели Кости) прошёл почти счастливо. Трое детей с нами вместе! Игорь, Макс, Дорогая. Мишенька женился и живёт отдельно.
Почему до сих пор нет книги? Не знаю, может быть, тема очень больная. В минуты отчаяния даже думала: лучше б Котёнка не было вовсе, чем пережить такое горе. Нет, лучше бы был. Мой мятущийся мальчик. Написал стихи на стене подъезда: такие сокровенные, искренние, трогательные, — и погиб через полтора года, именно в то время, которое предчувствовал, о котором писал. Да, нам незнание даётся, как нам дается благодать.
Жил мальчишка, полный надежд, до последнего мгновения. Очень его люблю и на вопрос, счастлива ли, отвечаю, да, если бы не Котёнок…
Чего он хотел? Написал в стихах: счастья, добра, материнского тепла; не плыть, как щепка, по теченью. И ещё у него в тетрадке были такие слова:
Но если бы мы друг друга поняли,
Остановились и помолчали,
Мы бы тогда не жили мечтами,
И обрели то, что потеряли.
Теперь я поняла, но как мне обрести сына? Того, что это написал. Когда-то это случится, с каждым днём ближе встреча. Не стремлюсь умирать, у меня на этом свете много горячо любимых. А Котик он где-то рядом — я чувствую. Может быть, сбылась его просьба: «О Боже, дай благословенье: чтобы забыть, покончить с этим, счастливо жить на белом свете! О большем я и не мечтаю, ну а пока я… умираю». Так вот: если сбылось последнее, может быть, и просьба удовлетворена — и мой мальчик счастлив!
Мой любимый барон Мюнхгаузен!.. Всякий раз я смотрю этот фильм, как привет от сына. Ему нравился этот фильм. И он написал для нас на «стене мыслей» в подъезде:
— Господа! Я знаю, в чём ваша проблема. Умное лицо — это ещё не признак ума. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!
Тот самый барон Мюнхгаузен
А ещё ему нравился фильм «Франциск Ассизский» и «Форест Гамп», ну и конечно фильмы с Джеки Чаном, Брюс Ли, Ван Дамом, приключения Индианы Джонса. Мальчишка мой любимый!
С причала рыбачил апостол Андрей
Любимой песней Костика была песня группы Наутилус Помпилиус «С причала рыбачил апостол Андрей». Особенно Косте нравилась её первая половина:
С причала рыбачил апостол Андрей,
А Спаситель ходил по воде.
И Андрей доставал из воды пескарей,
А Спаситель погибших людей…
И Андрей закричал: «Я покину причал,
Если ты мне откроешь секрет!»
И Спаситель ответил: «Спокойно, Андрей,
Никакого секрета здесь нет…
Видишь, там, на горе возвышается крест,
Под ним десяток солдат, повиси-ка на нём,
А когда надоест, возвращайся назад,
Гулять по воде, гулять по воде,
Гулять по воде со мной».
Костя быстро выучил аккорды и самозабвенно распевал песню под гитару. А потом, когда всё произошло, и мы поставили крест с костиной фотографией, получилось как в песне: и «…возвышается крест», и «…повиси-ка на нём». Но может у нашего мальчика получится и «…гулять по воде»?! Одно время у Кости в школе было прозвище «Монах». Как всё странно!..

Часть вторая
Герой нашего времени
Герой моего романа
Ты был, наверно, светлый ангел,
Что прилетел издалека…
Ты пробыл на земле недолго
И вновь умчался в облака.
Мой сыночек! Вознёсся или упал? Я мать, я хочу думать, что вознёсся. Господи, молю тебя, пусть мне будет по вере моей!!!
Вещи
«Что остаётся от сказки потом? После того, как её рассказали?» Что осталось от Костика?
Дубовые подиумы-витрины в Историческом музее в Москве, залы с первого по десятый. В последнее время нумерацию изменили, но их можно узнать по массивным дубовым витринам. Костик с бригадой делал их днём и ночью, чтоб успеть открыть обновлённый музей ко Дню города — к 850-летию Москвы. Работал по дереву при оформлении ресторана «Ностальжи».
«Ностальжи»
Мы все знакомы через рукопожатие.
Лариса Гузеева — красавица, актриса, интересный человек и медийное лицо. Её муж, Игорь Бухаров, в своё время открыл ресторан «Ностальжи».
А наш Костя с бригадой однажды выполнял деревянный декор для этого ресторана и говорил нам, что там очень красиво.
Позже, скучая по сыну, мы пошли туда обедать, не ради еды, а чтобы посмотреть на его работу, хоть чуть прикоснуться к сыну, к тому, что после него осталось. Действительно, там очень красиво! И готовят вкусно!
Гитара, тетрадь песен, личные вещи, несколько рамок для картин, доски для резки хлеба и овощей на кухне, вешалка в прихожей, перетянутые табуретки, походная ложечка — и память друзей, родных, семьи.
Однажды я попросила старшего сына:
— Костик, вырежи мне подставку под горячее.
Сын к этому времени учился в художественном колледже на столяра-краснодеревщика.
Через несколько дней сын принёс инкрустированную дощечку в форме разделённого пополам круга. На светлом фоне была изображена тёмная печальная маска, на тёмном — светлая смеющаяся. Все правильно: грустное и смешное в жизни под ручку ходят. Но я просила подставку…
— Ну, ты даёшь!.. Нужно было просто дощечку отпилить. А на эту красоту жалко ставить горячее, ещё попортишь…
— Не жалей, ставь, я тебе ещё сделаю.
Я держу эту дощечку в руках.
Очень трудные слова: «никогда больше не будет…» Они придавливают, от этого так трудно расставаться с вещами. Вещи — это куски жизни, часто счастливой, неповторимой. Дети никогда уже не будут маленькими и не нарисуют эти милые каракули, не напишут «июнь — ийунь», не оденут алые пионерские галстуки — «пионер — всем ребятам пример», а в этих плавках они впервые плавали в море, играли с волнами. Бережёшь вещи как овеществление этого невозвратного счастья, возможность потрогать отблеск его. Вещи — живые воспоминания.
А как выбросить вещи мальчика, которого уже нет на этом свете?!.. А ты его безумно любишь, и сердце всё время болит…
Ценность каждого человека в том, что это штучный товар. Больше такого нет, и не будет.
И однажды родилась зарисовка:

Никогда
Я никогда не буду петь грустные песни о любви по-английски, и по-испански тоже, хотя, если честно, я их и по-русски не пою. Но так хочется — с придыханием по-английски, а еще лучше по-испански, так чтоб сердце разрывалось от любви и печали. Да, по-испански я бы спела. Нет лучше языка для любви.
Я никогда не растаю в твоих объятиях, прекрасный мачо, благородный мужественный незнакомец с ямочкой на подбородке, сраженный моей красотой, полюбивший меня с первого взгляда. Страдай молча до конца жизни, потому что я так же безнадежно влюблена в своего мужа.
Я никогда не буду скользить на доске по гребню волны, замирая от сладкого ужаса грозящей мне опасности.
Я никогда не съеду на горных лыжах по черной трассе в облаке искрящейся снежной пыли, ловко лавируя меж деревьев и валунов, лихо проносясь мимо них на огромной скорости.
Я никогда не встречу рассвет в Гималаях, и горы вокруг не окрасятся розовым светом, не зажгутся сполохи красок.
Я никогда не увижу и сотой доли красот и чудес нашей маленькой зелено-голубой Земли, затерянной в необъятной Вселенной.
Я никогда не проведу тыльной стороной ладони по твоей щеке, сыночек мой, потому что ты погиб десять лет назад.
Грустное слово никогда.
Если ребёнок погиб в 20 лет. То что?
Когда-то на работе во время обеда в столовой мне с опаской показали стоящую перед нами в очереди симпатичную женщину лет сорока, со строгим лицом, и рассказали, что у неё полгода назад погиб единственный сын, двадцати лет отроду.
Они с мужем в какой-то момент не выдержали горя и решили отравиться газом. Но соседи по многоквартирному дому почувствовали запах и ... Одним словом, их спасли. И, Слава Богу, не погибли вместе с ними невинные люди.
Родить ребёнка супруги уже не могли, но спустя какое-то время пара завела щеночка. Он стал их любимцем. И постепенно они оттаяли.
Помню, тогда эта история меня потрясла. С ужасом и любопытством я исподтишка разглядывала несчастную мать, потому что никогда прежде не находилась так близко от настоящей трагедии, буквально метр отделял меня от печальной женщины. Тогда я на всю жизнь поняла, что нельзя иметь одного ребёнка, это очень опасно.
Знала ли тогда я, восемнадцатилетняя девчонка, что спустя двадцать пять лет тоже потеряю первенца; и мальчику моему будет именно двадцать лет. А самое ужасное, что после трагедии «не разверзаются небеса», ты не падаешь в тартарары, жизнь буднично течёт дальше, и ты вынуждена жить, Бог знает ещё сколько времени. А ты рвёшься к ребёнку, плачешь и стенаешь, но живёшь. Вот ведь ужас! И где пределы человеческому страданию?! Несть их!
Как смерть принять без боли?
И утрату любимых не оплакивать?
Принять как естество, как данность
Переход
Из мира нашего,
Где свет, где звук, где запах
Волнуют, будоражат и манят.
Если любовь есть высшее из благ,
Как можно потерять того, что любишь,
И это пережить?

Сыночек
Сын!!! Что такое сын? Продолжение рода?! Заложенный в тебя природой, неосознанный инстинкт продолжения жизни, та драгоценная особенность и привилегия, что отличает женщин от мужчин. Только женщина продолжает жизнь человечества на земле. И она же расплачивается за эту свою особенность, если не найдёт достойного спутника, боготворящего её за это.
Сын, как и доченька, и вообще, ребёнок — капелька, кровиночка, что любит тебя независимо от твоей внешности, возраста, образования, положения, хотя бы поначалу. Для малыша мама — самая лучшая, самая красивая! Ребёнок любит тебя бескорыстно. И материнская любовь — высшее проявление любви, участливой, внимательной, прощающей, жертвенной, великодушной! Я, конечно, говорю о нормальных матерях.
Какое чудесное, крепкое, основательное слово — сын. Кроха-сын сосёт грудь: сначала тычется — ищет, нашёл, ухватил, начал сосать. Сладкий тянущий отзвук в груди — тонкими струйками пошло молоко.
Сын трудится так, что за несколько дней на губке образуется мозолька. Наелся, отвалился — из уголка крошечного рта потекли последние капли, те, что уже не было сил проглотить, так как устал — и уснул. От напряжения «испотел» (так он будет потом говорить) — бисеринки пота выступили на лбу. Молочный мой сосунок, сыночек!
Сандалии
Сегодня ехала в автобусе, и вспомнилось отчего-то, как Котёнок уснул в автобусе, когда возвращался из школы. Он учился тогда в третьем классе.
Мешок со сменкой, новенькими тёмно-синими кожаными импортными сандалиями, подарок дедушки из заграничной командировки, видимо, упал. Костик проехал нашу остановку и вышел на другой остановке с одним портфелем.
Как же он горевал, горевал ещё больше меня: ведь первый день пошёл с обновкой в школу! Мы звонили в автопарк, но в бюро находок никто детскую обувь не передал.
Так остро захотелось перенестись в тот день, оказаться в этом автобусе, осторожно разбудить своего спящего мальчика и выйти с ним на остановке, не забыв сандалии, и даже, можно, забыв… Только бы выйти с сыном, держа его ладошку или обняв за худенькие плечи.
А был ли мальчик? Был, был, был!..
День последних проводов Костика. Поминальная тризна за столом.
Перед этим накануне мать ходила по магазинам за продуктами и, холодея от ужаса, думала, что же она делает, чем занимается? Покупает продукты на поминки по двадцатилетнему сыну, по первенцу!!! И гнала эти мысли от себя прочь, потому что всё сразу валилось из рук и силы оставляли её. Тупо покупала необходимое.
Гости сидели за столом. Это было в последний раз, когда трое, попавших в аварию, незримо присутствовали здесь, среди милых её сердцу молодых людей, в основном ей незнакомых. Ребята взахлёб рассказывали о своих друзьях, сообщая ей милые подробности о неведомой стороне жизни её сына Костика и этих двух влюбленных Саше и Женечке — современных Ромео и Джульетте. Говорили об их верном друге Костике, на счастье и на беду познакомившем их.
Как дороги были её сердцу эти молодые люди, открывающие ей неизвестные страницы жизни сына. В этих рассказах Костик был бесшабашным, весёлым, бесконечно добрым, всеобщим любимцем. Его знали все четыре факультета и все четыре курса. «Если Костик приходил в колледж — жизнь будет!» — говорили ребята.
А мать слушала и думала, что судьба непреодолимо вела этих троих к роковой минуте, перечеркнувшей их, и не только их, жизнь.
Часть третья
Кто знает Костика
Миша
Как я не любил, когда в мою тарелку с восхитительным картофельным пюре и горячей вкусной котлетой на край клали тёртую морковку. Оранжевая жидкость расползалась по краю, стекала на пюре и подмачивала котлету.
— Вы, что? Опять! Я же просил!
Родители каждый раз недоумённо возражали:
— Куда же нам её класть?! Не выдумывай! Ничего страшного!
Не думайте, я любил эту сладкую морковку с молоком и сметаной. Но не в пюре! Не на котлету!
Только брат Костик меня понимал, понимающе кивал, как будто говорил: «Терпи, брат!» Он натерпелся от родителей больше меня, потому что родился на один год и семь месяцев раньше, и воспитывать его начали раньше.
Я знал его с рождения. Мой старший брат любил меня, опекал. Я был ему товарищем в играх и проказах.
Ему повезло со мной: благодаря моему рождению он не ходил в ясли — мама сидела дома со мной, а заодно и с ним. Потом мама вышла на работу, Костик пошёл в детский сад, а я — в ясли.
Много позднее, его взяли «Христа ради» в десятый класс, потому что раньше в эту школу взяли меня, хорошего ученика. Правда, в первый класс английской школы меня взяли потому, что там уже учился он. Так что мне тоже с ним повезло.
Мои детские воспоминания: мы с братом гуляем во дворе.
— Мультик! — зовёт в окно мама.
Мы несёмся наперегонки и плюхаемся перед телевизором. Облом, засада, подстава! Мультик — кукольный, а мы ждали рисованный!
Костик
Я родился ноябрьским днём, аккурат в пересменок, в девять часов тридцать минут утра. Вес — три килограмма шестьсот граммов, рост — пятьдесят три сантиметра. Среднестатистический малыш. Я родился и сразу закричал — вдохнул здешнего воздуха. Среднестатистический малыш, но не розовый, а синенький. И услышал удивлённый вопрос моей матушки, студентки четвёртого курса:
— Что это с ним?
Врач ответил, что я загорел в утробе матери, поскольку она, будучи в интересном положении, потащилась с моим папой и другими студентами их геологоразведочного института в поход на Кавказ, устанавливать мемориальные доски на горном перевале и в станице Ищёрской, где воевали в Великую отечественную войну студенты их вуза.
И после этого моя легкомысленная мать ещё спрашивает, что со мной!
Мамина младшая сестрёнка Верочка, семнадцатилетняя розовощёкая красавица с толстой косой ниже пояса, мечтавшая стать врачом — позднее она окончит медицинский институт с красным дипломом, — специально устроилась санитаркой в этот роддом заранее, чтобы обеспечить мне наилучший приём. В это утро она как раз заступила на смену и первой из родни увидела меня. Вот кому я понравился сразу и безоговорочно!
Не успела моя маменька ещё отойти после родов, как под окнами разнеслись громкие крики моего отца:
— Любаша! Любаша!
И эта ненормальная побежала босиком к окну и закричала:
— Милый, мне ещё нельзя вставать!
— И не вставай! А мы в институте за твоё здоровье и здоровье новорожденного уже выпили бутылочку «Мурфатлара»! Славное вино оказалось!
— Вот вы какие! Я тоже хочу!
— С этим придётся погодить. Нельзя же ребёнка спаивать.
Потом, уже дома, когда нас выписали, молодой отец спросил:
— Как назовём мальца?
— Константином.
Мой отец, которого именно так и звали, напрягся:
— Почему это?
— Потому что это самое лучшее имя в мире! Мы же договорились, что девочек будешь называть ты, а я — мальчиков. Родился мальчик. Я называю его Костик! — важно сказала моя матушка.
— Глупо! Тебя будут спрашивать: «Ну, как поживают твои Кости?» — отец передёрнул плечами.
— Ничего подобного! Меня будут спрашивать: «Как там твои Костеньки?»
И я стал Костиком. Меня устраивало. И только повзрослев, увидел, что для Константина Константиновича анкетная строчка маловата.
Я был первенцем, первым ребёнком, первым внуком, первым племянником, рос со взрослыми и быстро развивался. Позднее логопед нашего детского сада, Фаина Григорьевна, говорила родителям, что меня нужно притормозить, а то я «на ходу подмётки рву» — один за всю группу отвечаю. Но меня всё устраивало, потому что лучшая девочка подготовительной группы Лена Сурикова считала меня благородным мальчиком. Я был рад и горд, может, даже счастлив, я тогда в этом не разбирался, просто мне было хорошо.
Мама Костика
Сколько раз пыталась писать о них. Трудно. Очень. Но очень хочется рассказать всем, какие это были прекрасные, юные дети. И такими остались навсегда.
Мой сын, Мистер Парадокс, я его так называла. Обожаю молодых мужчин. А этого особенно. Знаю ли я его? Не берусь утверждать. Хотя прожила с ним двадцать лет.
Начнём с детства. Память услужливо подсовывает забавные моменты.
Маленький Костик был страшным аккуратистом: не ел чёрную смородину, говорил: «Она — грязная». «Нет, она чистая, просто чёрная», — объясняли ему. Не верил!
Крохой был удобным ребёнком, как все наши дети (за исключением Игоря), покушает и спит. Молока было много, и я сцеживала его в молочные бутылки, чтобы бабушке, моей маме, было чем кормить ребёнка, пока я на занятиях в институте. Иногда малыш торопился и ел взахлёб, потом лишнее срыгивал папе на пиджак. Если запахло печёным хлебушком — меняй ползунки, ни у кого больше так не пахло. А пальчики на ножках были круглые, розовые — ягоды-бруснички.
Маленький Котька был изумительным старшим братом. Их, бедных, с братом Мишей воспитывали по Споку. Тот учил в своей педагогической книжке, что если дети сухие, неголодные, но плачут — сразу на руки детей можно не брать — пусть поплачут, нечего капризничать! Какой же он гад, этот Спок! Мы же были очень молодые и глупые — верили авторитетам!
А Котёнок не читал Спока и жалел маленького братика: брал нас за палец и вёл к плачущему Мишутке, приговаривая:
— Маа А-А-А!
Что означало, «маленький плачет», приходилось брать малыша на ручки.
И вы не верьте таким псевдоучителям! Если новорожденный ребёнок плачет, он думает, что он потерялся, ему страшно в этом мире! Возьмите его и прижмите к себе. Он вырастет спокойным и комфортным. А воспитывать будете позже.
Когда же Мишута немного подрос, то бывало, вцепится брату в волосы, да так, что у Костика слёзы из глаз, а он только кричит:
— Мама! Папа!..
Мы:
— Да дай ты ему!..
— Нельзя, он — маленький…
И нам становилось стыдно…
Позже мы учли свои ошибки и воспитывали третьего сыночка Игорёчка иначе — не давали ему плакать вовсе, поэтому, когда мы с ним, четырёхмесячным, поехали на Азовское море, то все люди вокруг его называли не иначе, как Мальчик-Улыбка.
Первые испытания
В то время мы жили с моими родителями, они очень помогали нам, потому что у нас было два малыша. Костик пошёл в садик, Мишеньке исполнился годик — я вышла на работу. Помощь родных нас здорово выручала.
Родители жили в районе-новостройке, поэтому детские сады и поликлиники были переполнены. Костика удалось устроить в садик только в районе ВДНХа, что было достаточно далеко. Единственным удобством было, что садик был пятидневка, и отвозить ребёнка нужно было по понедельникам, а забирать в пятницу. Тогда это было ещё нормой, многие росли в таких садиках и интернатах, пока родители работали. Позднее, когда Мишута пошёл в этот садик, он вытребовал, чтобы его забирали на ночь ещё и в среду, мы были не против.
Всё было бы хорошо, но годам к трём у Костика вдруг начала подниматься высокая температура на фоне общего здоровья. Приходила наш участковый педиатр, она же заведующая отделением, давала бюллетень на неделю. Температура падала, нас благополучно выписывали.
Но со временем температура начала подниматься с пугающей периодичностью: раз в месяц. Меня это настораживало. Костик стал жаловаться на живот, но врач пальпировала — и ничего не находила. Обойти врача мы не могли, она ведь была заведующей, в направлении к хирургу отказывала — не видела показаний, но бюллетень давала исправно.
И вот в очередной раз я не выдержала, взяла сына за ручку и повела к хирургу без направления и талона. Перед кабинетом была огромная очередь измученных детей и родителей. Я посмотрела-посмотрела, поняла, что надеяться не на что, и как только в очередной раз открылась дверь в кабинет, выпуская пациентов, зашла туда с Костиком.
— Ваш талон, — молодая женщина-хирург оторвалась от бумаг на столе и взглянула на нас.
— У нас нет талона, — я смело посмотрела на врача.
— Покиньте помещение, возьмите талон, как положено, и приходите.
— У нас нет такой возможности. Нам не дают направления к вам. Нам поставили ОРЗ! А ребёнок жалуется на живот!
— Выйдите немедленно! Не отнимайте моё время! У меня и так полно народа.
— Никуда я не уйду! Вы — врач, посмотрите ребёнка! Если у него всё нормально со стороны хирургии, я вам буду благодарна, мне только нужно знать, что ничего страшного у него нет. Пожалуйста, умоляю вас!
— Правильно говорят, нахальство — второе счастье! Хорошо, я посмотрю, — она раскрыла нашу карту, а потом стала осматривать Костика. Мяла ему животик, но ему везде было больно, напоследок нажала на спинку — Костик заплакал. Но врач засмеялась:
— Не беспокойтесь, так не бывает, чтоб везде болело. Ваш ребёнок — хороший симулянт! У него банальное ОРЗ, идите и спите спокойно. И без талона больше не приходите!
У меня гора с плеч упала. Мы пошли домой, температура к тому времени упала — и через день нас благополучно выписали.
На радостях мы поехали в гости к родителям мужа и оставили у них Костика на ночь, чтоб мальчишка подольше поспал в понедельник, потому что садик был в двух остановках от дома дедушки и бабушки.
Я сосредоточенно работала над геологическими картами, когда меня позвали к телефону. На работу звонила свекровь:
— Костика увезли в больницу. У него с утра опять поднялась температура, вызвали врача, и он обнаружил перитонит. Его отвезли в Русаковку. Хирургия, палата №14. В полдень будет беседа с лечащим врачом.
Счастье так хрупко. Только что всё было хорошо — и вот наше благополучие висит на волоске: страх за ребёнка сжимает сердце. Одно радует, что мальчишка был не дома, а то бы нам опять дали бюллетень! Я позвонила мужу, сможет ли он подъехать, поговорить с врачом. Он поехал, а я с замиранием сердца ждала известий. Мобильников в то время не было. Время стало тягучее как повидло. В нём вязли попеременно то надежда, то страхи.
Позвонил муж, он был очень встревожен. В назначенное время лечащие врачи вышли к родителям. Но в палате №14 нашего мальчика не было. В справочной сказали, что его перевели в палату №19. Но врач палаты №19 утверждал, что такой ребёнок к ним не поступал.
— Где мой сын? Куда он пропал? Что с ним? Где ребёнок? — метался наш папа.
— Другой информации у нас нет! — сказали ему сухо в справочной.
Несчастный отец сел на банкетку в холле и решил не покидать больницу, пока не выяснит, где малыш.
Томительно тянулись минуты. Через час с улицы в холл зашла молодая женщина, ещё через десять минут к ней вышел молодой врач:
— Извини, я на секунду. У нас сложный случай. Трёхлетнему малышу стали оперировать перитонит, но когда рассекли ткани, увидели, что аппендицит почти в норме, зато обнаружили опухоль с куриное яйцо, что давила на внутренние органы, редкий случай, киста урахуса! Послали за нашими светилами, они оперируют его уже четыре часа. Так что я бегу обратно!
Наш папа дёрнулся при этих словах и бросился к врачу:
— Пожалуйста, как фамилия ребёнка?
— Извините. Ничего не могу сказать, — врач поспешно скрылся.
Папа остался ждать. Ещё через два часа в справочной ему сказали, что Косте успешно сделали операцию, но состояние малыша тяжёлое. Он привязан к кровати, весь в трубочках, ему нужна сиделка, поэтому мне дадут бюллетень и постоянный пропуск в отделение.
Когда я вошла в палату и увидела сына всего в трубочках, привязанного к кровати, чтобы он их случайно не сорвал, сердце моё дрогнуло, а Костик обрадовался и сказал:
— Мамочка, как хорошо, что ты пришла! А я думал, что меня старенькая бабушка потеряла.
Он даже не понял, что с ним случилось. Дедушка с бабушкой не отвели внука в сад из-за температуры, сами ушли на работу. Малыша оставили на прабабушку, она вызвала неотложку, ребёнка срочно увезли в больницу.
Следующие две недели мы дневали и ночевали в больнице. Дома бывали по очереди. От отчаяния нас спасал маленький Миша: он был несмышлёныш и требовал заботы.
Хорошо, что Котёнок был маленьким, на нём всё замечательно заживало. Через две недели наш сыночек уже кувыркался в коридоре.
Слава нашим докторам и их золотым рукам! Они спасли нам ребёнка.
Тогда-то о Косте первый раз доложили на медицинской конференции.
Но врач в больнице удивлялась, почему мы раньше не били тревогу? Рассказала ей о визите к хирургу и её заключении, что ребёнок симулирует. Она возразила:
— Запомните, маленькие дети никогда не симулируют!
Хорошо, что нашему мальчику повезло.
Но мысль о регулярных бюллетенях нашего доброго педиатра и диагнозе хирурга из поликлиники не давала покоя. Мы чуть не потеряли сына из-за их небрежности. Но есть и другие дети!..
Поэтому я взяла выписку из больницы и пошла к хирургу. Прошла мимо очереди и зашла в кабинет:
— Вы помните меня и моего сына? — обратилась я к хирургу.
Женщина засмеялась:
— Вас трудно забыть! Как у вас дела?
— Вот с этим я и пришла, — я протянула ей выписку.
Она стала читать и побледнела:
— Я вообще не должна была вас тогда принимать!..
— Не собираюсь вас привлекать! Просто, хочу чтоб вы знали: не всё сводится к банальному ОРЗ. И мне сказали, что маленькие дети не симулируют. Будьте к ним внимательнее! Всего доброго!
Участковому терапевту мы тоже показали выписку, но уже ничего не сказали!
Бейте тревогу, дорогие, когда чувствуете неладное! Стучитесь во все двери!
Тогда же, в больнице, я впервые увидела брошенных детей, впервые узнала о них.
Каждый раз при этом я вспоминаю Семенова и Юрочку. И описала в одной из повестей это так.
«В три года Данька попал в больницу, Ниночка находилась при нём. Первые четыре дня она не видела ничего вокруг из-за горя и слез, боязнь потерять сына парализовывала волю и силы.
Но когда кризис миновал, и дело пошло на поправку, молодая мать повеселела и увидела, что в больнице они не одни. Сначала она заметила маленького сопливого Юрочку. Хорошенький кудрявый малыш с круглыми голубыми глазами был как кукла для отделения, его брали поиграть девочки постарше, медсестры время от времени совали ему то яблоко, то конфету. Мальчику было около двух лет.
— А где же его родители? Таких маленьких ведь с мамой кладут, — поинтересовалась она.
— А у него нет, детей до трех лет часто держат по больницам и потом распределяют в детские дома.
Жалость полоснула сердце. Ниночка пригляделась к мальчику повнимательнее. Замурзанное личико, замурзанная рубашонка.
А на тумбочке у Данилки чего только нет: черешня, первая клубника, заморские бананы, даже маленькая баночка красной икры. Она перевела взгляд на сына. Вот он — её кроха любимая: чистенький, бледный, бесконечно дорогой забылся во сне, только ручка подрагивает.
Тогда она решительно подвела Юрочку к раковине, взяла ребёнка на руки и стала умывать. Отмывать чужие сопли было неприятно, но она пересилила себя, отмыла заодно и ручки. Утёрла его домашним пушистым полотенцем, потом сняла с мальчишки рубашонку и стала стирать. А пока, запнувшись на секунду, надела на ребёнка данилину футболку и голубую мохеровую кофточку с тонким синим узором. Посадила малыша на стул и дала грызть яблоко. Он спокойно сидел и болтал ногами, глядя, как она ловко отстирывает его рубашку. Потом рубашка была отжата, тщательно расправлена — утюга-то в отделении нет, и развешена на батарее. В это время кто-то из мам зашел в их палату:
— О, у нас новый маленький пациент появился, — весело сказала женщина.
— Где? — не поняла сначала Ниночка.
— Да вот, ножками болтает.
— Это же Юрочка!
— Вот это да! Я его не узнала. Богатым будешь, карапуз!
С этого дня популярность Юрочки резко выросла. Но сам он старался прибиться к Ниночке: частенько заглядывал в дверь, ждал, пока она освободится. Сама она охотно брала его в свободные минуты на колени, читала данилкины книжки с красивыми картинками, рисовала сама, объясняя: «Это дом, это солнце, это цветок».
Как-то на ночь её подменил Борис. Она поехала домой немного выспаться и помыться. А когда утром открыла дверь отделения, к ней в ноги бросился Юрочка с криком: «Мама!» и громким плачем. Это было неожиданно. Она почти оттолкнула его. «Она ему не мама! Она мама Данилы!» Но потом, устыдившись, взяла малыша на руки, расцеловала мокрые щёчки, погладила по голове, прижала. В этот момент в ней произошел переворот, она приняла Юру сердцем.
Прошло ещё два дня, она продумывала, как начать разговор с Борей об усыновлении Юрочки.
— Будет у них два сыночка. И Данилке хорошо — будет дружок для игр, будет о ком заботиться, он же станет старшим братом. Они молодые — вырастят! Но сможет ли, захочет ли Борис принять чужого ребенка, как приняла его она?
Юра к этому времени их палату практически не покидал, только на ночь она относила спящего ребенка в кроватку, предварительно нежно поцеловав.
Данилушка семимильными шагами шёл на поправку: щёчки порозовели, капельницу убрали, ел он уже сам, все швы сняли, ему разрешили вставать, Данила с Юрочкой с увлечением собирали картинки из кубиков или слушали её сказки. Ниночка начала переговоры с лечащим врачом о возможной выписке. Поручив знакомой маме приглядеть за сыном, она поехала отвезти часть вещей домой, а когда вернулась, Юрочка не ждал её у дверей, не было его и в палате, она забеспокоилась и спросила у дежурной:
— А где Юрочка?
— А его забрали родители часа два назад, приехали и забрали.
В палате на стуле сиротливо лежали данилкины футболка и голубая мохеровая кофточка с тонким синим узором. Значит, не был он сиротой. Просто родители разные бывают, и обстоятельства у людей тоже разные.
Она скучала по Юрочке, вспоминала, как неприятно ей было его «мама!», и вот надо же, именно тогда, когда она приняла дитя сердцем, её лишили этого ребенка.
Тогда-то она и увидела Семёнова. Она и раньше видела этого Семёнова, но не особо обращала внимание. Он был некрасивый, не то, что Юрочка. Семёнов был нечто. Нечто было лет трёх, круглоголовое стриженое налысо существо, с бессознательным выражением круглого лица. Относительно Семёнова она слышала только команды медсестёр: «Семёнов — есть! Семёнов — спать! Семёнов — горшок!» Семёнов исполнял. Она никогда не слышала его голоса, и никто в отделении не знал, умеет ли Семёнов разговаривать, с ним просто никто и никогда не говорил. Но Семёнов все-таки был маленьким человеком, потому что иногда Ниночка слышала, как медсёстры просят девочек-школьниц: «Девочки, покормите, пожалуйста, Семёнова».
Тут Ниночка заинтересовалась Семёновым. Она подошла к посту и спросила:
— А Семёнов, это вообще кто? Девочка или мальчик? И с чем он лежит?
Никто точно не знал. Медсестра открыла его карту, и выяснилось, что всё-таки мальчик Лёша, три с половиной года, ничем особо не болен, из «этих» — точно без родителей, подержат по больницам лет до пяти, а потом в детдом.
Теперь Ниночка заботу и нежность, предназначенную Юрочке, устремила на Семёнова. Он не знал, что его зовут Лёша, не откликался на это имя, плохо понимал слова, только команды: есть, пить, спать. А самое ужасное — он не умел улыбаться. Он про это ничего не знал.
Ниночке стало стыдно за своё благополучие. И она принялась тормошить Лёшу Семёнова: она делала ему «козу», водила по ладошке «сороку-белобоку», дула ему в лицо «полетели-полетели, на головку сели», кувыркала «ехал, ехал пан-пан по дорожке сам-сам…» и добилась: на четвёртый день Семёнов улыбнулся. И тут Ниночка с удивлением обнаружила, что никакой он не урод, а очень симпатичный мальчик Лёша, и если ему не состригать машинкой наголо волосы, то он будет даже похож на их Данилу, который для них с Борей самый красивый мальчик на свете. А разница между ними только в одном: один — любимый, а другой — нет.
Еще через три дня их выписали домой».
Воспоминания, воспоминания!..
Как часто дети учат нас!
У мужа на работе была сменная обувь, удобные старые туфли. Это очень хорошая практика. В осенне-весеннюю распутицу снимешь подмокшие ботинки и ходишь в лёгкой сухой обуви целый день. А тем более, зимой!
Но пару раз, задержавшись на работе, а потом торопясь домой, наш папа забыл переобуться и сильно промочил ноги. Я сердилась и подсмеивалась над тем, какой у нас папа-растяпа.
И вот в очередной раз, когда я так весело смеялась, трехлетний Костик, мы как раз шли с ним из детского сада, внимательно посмотрел на меня и очень серьёзно спросил:
— Мама, а ты папу любишь?
Конечно, — ответила я, не задумываясь.
— Зачем же ты так говоришь про него? Не говори так больше!
И мне стало стыдно. Больше я так не говорила.
Костик обожал папу, а мне объяснял:
— Я папу больше люблю, потому что я — мальчик, и он — мальчик, если бы ты, мама, была мальчик, я бы тебя больше любил!
Я не обижалась, сама мужа очень люблю.
С братом Мишей ссорились из-за папиных рук, за какую держаться:
— Это моя!
— Нет, моя!
А зимний красивый красный финский комбинезон Костик уступил братишке без боя, сказал снисходительно:
— Пусть маленький носит!
К этому времени относятся и весьма драматичные воспоминания.
Страна строила социализм, в апреле ежегодно устраивались обязательные ленинские коммунистические субботники, зачастую они проводились на рабочих местах, иногда в парках и скверах. Таким образом город чистил пёрышки после зимы, хорошел на глазах, совместный труд воодушевлял. Но по сути это был бесплатный рабочий день. В детском саду нас, родителей, предупредили, чтобы мы не беспокоились о детях. В саду тоже субботник, поэтому детей забирать нужно не в пятницу, а в субботу.
Мы с мужем со спокойной душой отработали, а когда приехали за Костей: сын сидел в раздевалке на банкетке, плакал и не хотел к нам идти. Оказалось, он один ночевал в детском саду, всех ребят забрали накануне.
Мы с мужем были в шоке, почему нам не позвонили, когда увидели, что ребёнок остаётся один? Мы бы приехали за ним даже ночью! Но заведующая не понимала, чем мы так возмущаемся, ведь это другие родители взяли детей раньше времени, а мы забираем, как положено.
Бедный наш ребёнок, что он испытал той ночью! Один ночевал в двухэтажном детском саду со сторожем и нянечкой!
Это — грустное воспоминание! Но хорошего и весёлого в нашей жизни было в тысячи раз больше!
Детки подрастали. Костик был для Миши бо-о-ольшим авторитетом, все-таки на год и семь месяцев старше! Огромная разница в этом возрасте! К тому времени мы съехали от моих родителей.
У нас всего одна комната в коммуналке, сквозь сон мы слышим, как шестилетний Костя объясняет брату:
— У человека главное — три вещи: воздух, кровь и живот.
— А голова? — размышляет вслух Мишенька.
Старший брат задумался…
Мы затаили дыхание. Нам тоже интересно.
— Нет, голова — не главное… — услышали через мгновение.
Оказалось — главное! Свою «буйную головушку» не уберёг!
В скорбный ночной час папа погладил его по «непокорному» ежику:
— Ой, какие мягкие, а при жизни не давался погладить…
Человек, человек!.. Долог ли, короток ли твой век?! Как Бог даст! Человек — век чела. Пользуешься словами и редко о них задумываешься. Только в двадцатом веке, когда медицина достигла таких высот, что стала возможна пересадка органов, люди задумались — по этическим причинам — в каких случаях можно считать человека умершим? Когда можно брать у него органы для трансплантации? И договорились: смерть — гибель мозга! Получилось век чела, то, что изначально заключалось в слове «человек».
Что это, совпадение? Или промысел Божий, который мы постепенно постигаем!
У нашего мальчика век оказался не долог! Это разбивает мне сердце.
Фуражечка
— Мама, пойдём, посмотрим фуражечку, — просит меня шестилетний сын Костик.
Мы идём, взявшись за руки. Для того, чтобы увидеть фуражечку, нужно пройти между новыми домами, перейти железнодорожную насыпь, выйти на Дмитровку, пересечь её и пройти остановку до Детского мира. Там, на верхней полке в секции «Головные уборы» лежит заветная фуражечка.
И что это за фуражечка! Тёмно-синяя, суконная, с черным лаковым козырьком, витыми золотыми позументами, закрепленными по краям маленькими золотыми пуговками, и золочёным якорьком посредине. Не фуражечка, а загляденье!
Мальчишка замирает в восхищении. Я прошу продавщицу показать фуражечку поближе. Котёнок осторожно проводит пальцем по лаковому козырьку. Мы даже меряем фуражечку. Она сидит на сыне как влитая. Шестилетний маленький капитан смотрит на меня с надеждой.
— Сколько стоит? — спрашиваю я безразлично, хотя ответ знаю прекрасно.
— Четыре рубля, — охотно отвечает продавщица.
— Размер твой, но давай посмотрим что-нибудь ещё, сынок.
Костик с сожалением провожает взглядом фуражечку, которую, не спеша, убирает продавщица, кладя её на место, на верхнюю полку. И она опять лежит там, прекрасная и недосягаемая.
Мы уходим, по-прежнему взявшись за руки. Концерт окончен. Скоро два месяца, как мы ходим любоваться фуражечкой.
— Коська, она стоит бешеные деньги! — оправдываюсь я. — Четыре рубля! А килограмм мяса — два рубля! Это очень дорого!
Мясо мы позволяем себе раз в месяц. Пельмени и котлеты чаще — они дешевле, по семьдесят копеек и рубль двадцать соответственно. Зато салаты из морковки и капусты у нас не переводятся.
У нас молодая семья. Двое маленьких детей. Костик — старший. Мне очень хочется порадовать сына, но четыре рубля — это слишком дорого!
Мысли Котёнка опять возвращаются к фуражечке:
— Мама, правда, она — очень красивая?!
— Правда, сынок. Но не очень практичная. В холод не годится — не греет, и уши открыты, в жару — тоже. В общем, не самая подходящая вещь.
— Но красивая.
— Это правда.
Костик рассказал про фуражечку папе — и в выходные мы пошли ещё раз на неё посмотреть.
Папа фуражечку оценил. И на головёнке сына она смотрелась отлично. Но цена остановила и папу.
— Пока, сын, мы не можем себе позволить такую покупку.
— А потом? — с надеждой спросил Костик.
Разве мы могли, глядя в глаза сына, сказать ему, что потом тоже. Мы не могли, сказали:
— Там видно будет.
Пусть у парня будет надежда.
Мы ещё раза три ходили смотреть заветную фуражечку. И вот в очередной раз, возвращаясь через насыпь, Котик спросил:
— А бабушка с дедушкой у нас богатые?
— Даже не знаю, что сказать. А что?
— У них же машина есть. (Личные автомобили в то время были большой редкостью).
— Тогда богатые.
— Значит, они могли бы купить мне фуражечку?
Краска стыда залила моё лицо. Бабушка с дедушкой, родители мужа, никогда и трёх рублей нам в долг не дали до получки — воспитывали. Мы сначала пытались у них перехватить. Но проще было занять на работе.
У меня в кошельке была пятёрка: заплатить за телефон и свет. Решение созрело мгновенно:
— Знаешь, сыночек, пойдём обратно и купим тебе твою фуражечку. Хватит на неё смотреть!
Лицо мальчишки вмиг просияло. Ещё несколько мгновений на нём жило недоверие, но отчаянная радость и ликование смели все сомнения.
— Мама, а вдруг её купят? — с ужасом спросил Костик.
— Не купят, не успеют.
Мы почти опрометью бросились обратно. Через пять минут мы уже входили в пустой отдел. Сонная продавщица посмотрела на нас:
— Надумали всё-таки?
— Да, время подумать было. Да и что тут думать: нужно брать такую замечательную фуражку!
Мы заплатили, и Костик пошёл домой в новой фуражке.
А вскоре тётя Вера подарила любимому племяннику на День рождения белую «кожаную» куртку.
И не было на свете мальчика счастливее нашего маленького капитана!
А что же дальше?
Костик рос, а мы усиленно разрушали его авторитет, заодно и свой:
— Он должен слушаться, — настаивал Костя, — я — старший брат.
— Разве ты всегда сам правильно поступаешь? Ты его должен убедить… — возражали мы.
Много позже уже мы сами говорили Косте:
— Ты — старший брат, ты должен…
— Кому я должен — я прощаю. А я обязан? Отстаньте и не напрягайте.
Последнее лето, когда он сильно напрягался для семьи и, может, надорвался (в переносном смысле!) — за год до папиной защиты кандидатской диссертации — на даче в Сазоново. К этому времени в семье уже было четверо детей: подрастал третий сын, Игорёк, и родилась малышка Любочка. Папа работал, а я с детьми была на даче.
Костик тогда на даче был у нас за главного мужика: носил воду, выносил, топил печь и так далее. Ему было четырнадцать лет.
Если у Костика были неприятности, он ложился спать. В детстве не мог нам, взрослым, противостоять, забивался в уголок, едва научившись писать, писал записочки: «Мама толка умеет портить настроения», «могу есть без тарелки»…
Не любил мыть за собой тарелки, а у нас было правило: кастрюли моем по очереди, а тарелки-чашки каждый сам за собой, потому что довольно быстро семья стала многодетной — и посуды было много.
Восьмилетний Костя написал нам отчаянное письмо с объяснением. Это почти крик:
«Вы же сами не хотите чтобы я не кушал, точнее вы не хотите, чтоб я кушал из тарелки, а затем потом вы скажете Костя помой свою тарелку, а я не хочу мыть свою тарелку, и я умею кушать без тарелки
это говорит папа это уже раз минус « — »
а это говорит мама, ах раз не хочет мыть свою тарелку, то тогда и не кушай.
это, говорит мама это уже два минуса « -, -;»
вот я и не буду кушать!» (пунктуация Кости)
Мы пожалели сынишку, письмо показали родным, но тарелку мыть требовали.
Через несколько лет, после очередной нашей «разборки» с сыном — ему уже исполнилось пятнадцать, и он стал особенно поперечным — моя сестра Верочка, когда Костя был у них в гостях, предложила ему:
— Костик, иди к нам жить. Я за тебя тарелки мыть буду.
Костик благодарно посмотрел на неё и не согласился:
— Нет, тётя Вера, спасибо, конечно! Но я останусь дома — я их люблю…
Брат Игорь
Нам клятвенно обещали девочку. И мы решились на третьего ребёнка. В очередной раз мы ждали Машеньку, но у нас родился третий сыночек, маленький, милый, с копной тёмных волос на крошечной головёнке, как приговаривала по этому поводу нянечка:
— Вашего не спутаешь! Таких на весь роддом — двое, но второй — совсем грузин.
Остро встал вопрос имени. Конечно, третий сын в сказках — всегда Ванечка, но обычно это бывает Иванушка-дурачок, а дурачка не хотелось. Мы задумались. Но тут свекровь сказала:
— Можно уже одного внучка и в честь дедушки назвать!
Дедушка у нас был импозантный, умный, успешный! И мы назвали лохматого сыночка Игорёчком.
Так у наших сыновей появился маленький братик.
Каждому хотелось увидеть малыша первым, мальчики так переживали по этому поводу, что папа пообещал, что они обязательно увидят брата вместе, одновременно. Легко сказать!
Муж забрал из роддома нас с малышом, а потом поехал в детский сад за мальчиками. Но в нашем тесном коридорчике братья стали толкаться и оттеснять от двери один другого, как это часто бывает у мальчишек.
И вот они стоят и смотрят во все глаза на крохотное неведомое существо, их нового братика. Папа заставил детей помыть руки, и они осторожно дотрагиваются до крошечных кулачков и розовой треугольной пяточки.
А я вижу их чумазые мордашки — видно, они по дороге толкались, ревели и размазывали слёзы по лицу грязными руками — и говорю Костику, потому что Мишенька пошёл с папой на кухню ставить чайник:
— А что же вы лицо не умыли?
— А зачем? — простодушно спрашивает Костя, — мы же его руками трогаем.
Действительно зачем? Но тут я нахожусь:
— Тогда сможете его поцеловать!
Коська с воплем летит на кухню:
— Миша, Миша! Мама сказала, если мы помоем лицо, нам разрешат маленького поцеловать!
Братья наперегонки несутся в ванную.
Через год наши многолетние мытарства закончились, нам дали новую квартиру. До этого нас держали в очереди как флаг, чтобы говорить остальным, вот видите, как люди с тремя детьми живут и мучаются в одной маленькой комнате коммуналки, а вы, что хотите?
Прошло пять лет. Маленький Игорёк простудился, разболелся. Он полусидит на диване в большой комнате, весь в подушках и одеялах, разглядывает картинки в книжках. На столике рядом стоит клюквенный морс. В какой-то момент Игорь не выдерживает — слеза катится из-под ресниц — и говорит:
— Я, наверно, уже никогда не поправлюсь!
— Да ты что! — кидается Костик, — ты обязательно поправишься!
Миша приходит на помощь брату и утешает Игорька, садится рядом и читает ему книжку.
Костик же тем временем одевается и уходит. Минут через сорок он возвращается и протягивает Игорю красную пластмассовую саблю. Он ходил в Марьинский мосторг за подарком для брата.
Теперь Миша молча одевается и уходит, а через полчаса приносит братику тоже красный и пластмассовый, но уже автомат.
Мы с папой оценили: каждый истратил свой заветный рубль!
А Игорёк через неделю поправился.
Счастье
Был чудесный летний день, и они всей семьей пошли гулять в Фестивальный парк. Он был так с любовью и со вкусом оформлен к недавнему фестивалю молодежи, как иногда делаются вещи на выставку. Этакий выставочный образец — вот как мы умеем, но не хотим. Здесь были чудесные деревянные паровозики, горка, крепости, непременные песочница и качели и даже домик для голубей. Не парк, а оазис мира и добра в большом и шумном городе.
В парке было много старых деревьев, кряжистых и могучих, видевших много на своем веку, — это был остаток Лазаревского кладбища, о котором писал в воспоминаниях Давид Самойлов, выросший неподалёку на площади Борьбы и наблюдавший его из окон своего дома.
День был сказочный: сквозь густые кроны бликами пробивалось солнце, — игра света и тени, причудливая мозаика пронизанных светом листьев уносили душу в чудесное зазеркалье, в детство. Их старшие мальчишки — Коська с Мишуткой — с упоением принялись исследовать канаты, стенки и подвесные мостики. Маленький Игорёк с восторгом управлял паровозиком. Счастливые лица увлеченных игрой детей, птичий гомон, цветы — вся эта щедрость мира вдруг нестерпимо нахлынула на неё, и она заплакала.
— Ты что? Что с тобой? — испугался он.
— Ничего, это от счастья. Ведь это и есть счастье, когда мы все вместе, здоровы и такой чудесный солнечный день, такая безмятежность.
Потом было много всего: и радости, и горя, — но этот день, эти секунды нестерпимого счастья она запомнила на всю жизнь.
К этому времени относятся замечательные письма Котёнка из деревни Сазоново, где они с Мишенькой жили летом с родственницей, тётей Валей, и нашей собачкой Тимошкой.
Письмо первое
Папе, Маме и Игорёчку!!!
Дорогие мои родители! Я по вам очень скучаю. Мы все ездили к дяде Симе. Дядя Боря сделал нам удочки. Я к вам рвусь всеми силами и сердцем. Письмо я получил, очень обрадовался! Теперь всегда пишите письма.
1. Дорогая моя мамочка! Я очень прошу тебя: не надо больше привозить всяких сладостей! Ты лучше, когда папа приедет, сразу же передай ему письмо. Целую тебя, дорогая мамочка.
2. Дорогой мой папочка! Я очень тебя люблю. Приезжай скорей сюда с мамой и Игорем! Дорогой папа, мне очень хочется с тобой пойти в лес, половить рыбу, что-нибудь поделать.
3. Мой любимый Игорёчек, я желаю тебе здоровья, радости и счастья. Поскорее приезжайте.
Целую, Костя! Тётя Валя просила передать привет.
Всех нас нарисовал.

Письмо второе
Дорогая мамочка, я по тебе тоже очень скучаю! Живём мы тут хорошо, даже отлично. Тётя Валя нас кормит хорошо. Играем во все игры. Правда самовар к обеду иногда поспевает. Ваши письма прочёл, привезите пилку, она нам очень нужна. Каждый день ходим на родник! Все ягоды поспели. Только крыжовник поспевает. Спим мы отдельно на своих кроватях. Я ближе к тёте Вале, Миша у окна. С тётей Валей отношения хорошие. Тимошка тут целый день на воле. А ночью в коридоре. А купаться ходим мы редко. Мы хотели сначала бежать. А потом передумали. Так как осталось не три, а две недели.
ПРОДОЛЖЕНИЕ на другом листе!
Письмо третье
Мой любимый папочка. Очень хочу с тобой повидаться. Без тебя даже нечего делать. Кормите получше Игоря. Скажи спасибо маме за бананы и персики, они нам очень понравились. Но больше таких удовольствий не нужно. Нам особенно ничего не надо, только пакеты со щами и хлеба с молоком. У дяди Павла всё сосут козлята. Так что хватает только на одну кашу. Я с Тимошкой гуляю каждый день в 7-8 и в 17-18 на поле. Вода у неё всегда свежая.

Ваш сын Костя.
Я вас умоляю не приезжать. Лучше приезжайте сразу за нами!!!

Другое
С раннего детства мы стремились «сеять разумное, доброе, вечное». Много читали детям вслух, постоянно ходили с ними на выставки, в музеи, в театры; ездили на море, на экскурсии выходного дня в другие города. Растили гармоничных людей.
В шесть лет Костю отдали в хоровую музыкальную школу, другой музыкальной школы поблизости не было.
В музыкальной школе на прослушивании Костя произвёл сенсацию, спел полублатную дворовую песню: «Шли два героя с германского боя… Лежу я в палате на чистой кровати, и раны болят у меня…».
— Костик, почему ты спел эту песню? Ты же другую учил! — стонем мы.
Оказывается, песни, что мы с ним подготовили, уже спели другие дети раньше, а что можно их спеть ещё раз, он не сообразил.
Родители часто хотят дать детям то, чего сами были лишены, реализовать в детях свои мечты. Идея домашнего музицирования нам очень нравилась.
Нужен был инструмент. В кредит, с большим надрывом — нам это было не по средствам — купили пианино. Это была идея Котёнка:
— Купите нам пианино! — как-то сказал сынишка.
— Зачем? — удивились мы.
— Я буду играть, а вы петь. — Он уже всё решил.
И тут включился Миша:
— Я тоже хочу играть!
Котька ответил, не задумываясь:
— Они нам два купят!
Зато, когда, наконец, пианино было куплено, а дело было летом, мы поехали в родительский день к Мише на дачу их детского сада, что находилась недалеко от станции «Зосимова пустынь» по Киевской дороге, решили потрясти младшего сына и похвалились:
— Миша, мы пианино купили!
— А я знаю.
— Откуда?
— От верблюда.
Вот и старайся после этого!
Любовь — то, что даёт возможность жизнь. Любовь наполняет теплом и участием холодный космос. Любовь в широком смысле. К мужу, ребёнку, Родине, к таланту, силе духа и слабости. Мы жили в любви, купались в ней.
А ещё любили купаться в море.
В первый раз в жизни я увидела море во время крымской практики, когда училась в институте. Мне было двадцать лет. В выходной на попутках мы с девчонками рванули с полигона на море.
Пустынный степной берег с высушенной добела травой, небольшой спуск, и дальше бескрайнее море.
Оно было тёплое, желтоватого цвета. Как будто большой пушистый мягкий зверь мягко, ласково обхватил тебя и баюкает. Щенячий восторг и радость, и любовь на всю жизнь! Так вот ты какое, море!
Поэтому да ещё согласно лозунгу «Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья!» мы старались воплотить всё это в жизнь и для наших детей.
Поэтому летом ездили с детьми на море, старались закалить детей, оздоровить. Ездили на излёте сезона, чтоб подешевле, жили в частном секторе.
Однажды нам повезло, на работе нам продали дешёвые профсоюзные путёвки в пансионат «Черноморец» в Адлере. Дощатые домики, ненавязчивый сервис, но мы были счастливы, потому что очень любили море.
Младший Костик обожал кататься в волнах.
В один из дней штормило, купаться было запрещено, а сын ныл и просился в море. Ему было десять лет. Я не выдержала и сказала: «Как папа…».
И, как только папа появился, Коська без спроса рванулся в море.
Его подхватило и понесло на рельсы, по которым спускали лодки, на волнолом. Весь пляж замер, ничего нельзя было сделать — волны были страшные. Спасатели бросились в воду, но за волноломом. К счастью, пик волны обрушился раньше шпал, и мальчишку протащило по ним по касательной. Спасатели его тут же вытащили. Весь живот, грудь и ноги были в ссадинах. Мы чуть не умерли от радости. Но уж у врача он получил по заслугам! Ему смазывали раны — дико щипало, а он только морщился и кряхтел.
Наступила школьная пора. Костя выдержал экзамен в английскую спецшколу № 62 (1236), ходил туда с бабушкой Галей на собеседование. Позже туда по стопам брата поступил Мишенька. Братцы проучились там по восьмой класс.
Осень — благодатное время для застолья, поэтому Дни рождения Костика всегда отмечались широко. Это был отличный повод собраться. Всегда покупались огромные фигурные торты. Приезжали гости. За столом царили шум и веселье.
Запомнился День рождения в 1986-ом с Ольгой Евгеньевной, его любимой классной учительницей (третий по счёту классный руководитель — прим. автора), тогда в прихожей даже настольный теннис соорудили, чтоб было чем гостей занять. Было много ребят из их третьего класса.
И только 19-летие мы отмечали без Костика — он ушёл в подмосковные пещеры, в Сьяны, с друзьями, посидели семьёй, подняли по бокалу за его здоровье.
На 20-летие мы с папой сказали ему:
— Поздравляем тебя, сын! Мы тебя вырастили! Счастья тебе!
В английской спецшколе №1236 Костик проучился по восьмой класс.
Потом он год учился в школе №237 на улице Октябрьской. Я бы дорого дала, чтоб он там никогда не учился, компания там была отвратительная. Из четырёх мальчиков его класса двое оказались на кладбище, включая нашего, а один в тюрьме.
Закончил учёбу в 259-ой школе, куда уже перешёл Миша.
Мы уважали личное пространство друг друга и детей. Немыслимо было рыться в карманах, личных вещах и записях. Но после того, как… я так тосковала, что всё-таки дневник Кости прочла. И кое-что сейчас привожу.
Какой ты был, Костик? О чём думал?
;
Костин дневник
09.12.93
Мне исполнилось 16 лет, день рождения был так себе: мне подарили перчатки китайские, мягкие и тёплые, разноцветные, но я хотел маленькие перчатки для карате.
Очень люблю маленькую сестрёнку Любочку. Кстати, она сейчас стоит на подоконнике и смотрит на «би-би» (машины).
Учусь я в школе №237 в бизнес-классе и езжу в финансовую академию около экскурсионного корпуса телебашни.
Иногда мы там с местными парнями бьёмся.
Теперь слушаю металлику:
— Да будет сила наша велика, и да будет число наше преумножаться новыми фанатами, и звучит музыка эта везде, и играют её непрерывно!
— Только истинный непобедимый воин всех времён и рас выживет! Этот всемогущий посланник силы неукротим, страшен, как нечто похожее на грозу, гром, лаву, молнию! Его спасёт сила воли, терпение и всемогущий ум, с которым можно разрушить все жизненные барьеры! И никаким армиям зла не остановить их!
Это мои мысли, когда слушаю металлику.
16.12.93
Сегодня мы чуть не поругались с отцом. Меня недавно покусала собака (американский стаффорд), и он бегает по судам, потому что мы на них кинули заяву, а его на работе обувают (врут и не дают денег).
Отца кинули на работе в каком-то «фонде помощи афганцам», он на них три месяца пахал, а ему не заплатили; я предложил пойти, разобраться, а он, не твоё дело! Как же так? Я же переживаю за него.
А я хочу ему это объяснить и помочь, а его это бесит. Он говорит, что это не моё дело, а я говорю, если у меня будут разборки, ты мне не поможешь? Ведь я-то хочу ему помочь! А он говорит, да какое мне дело! Я отвечаю:
— Если убьют меня в академии, то ты вспомнишь этот разговор!
Но он лишь повторил эту фразу и добавил, что это не его проблемы.
Я от такого базара обалдел, он попал мне прямо в сердце, я даже не удержал слёзы и заперся в ванной.
29.12.93
Надо быть умней себя, человечества, рептилий и тому подобное. Надо постигать ум любого существа, как нидзя, учиться гипнотизировать и запомнить, что ум — сила (knowledge is power).
Я с отцом сейчас в нормальных отношениях, потому что я постиг то, чего не понимал раньше. Я больше с ним не пререкаюсь, а только соглашаюсь с ним, ему уже не в чем меня упрекнуть — и он перестаёт, а сейчас и вовсе не придирается. Я о нём забочусь, но не надоедаю, добровольно спрашиваю: не помочь ли ему в чём-нибудь.
Надо научиться ставить себя на место другого человека и находить выход, стараться узнать о чём думает некто, проникнуть в его мысли и выйти сухим из (например) конфликтной ситуации.
Сегодня я постарался внушить учителю, что я что-нибудь знаю, и за экзамен, на котором всё и было, и где я почти ничего не сказал, он мне поставил «удовлетворительно», конечно, сегодня мне помогала и мимика.
29.01.94
Я окрылён мрачными крыльями, потому что я «безответно» люблю N. Я её люблю, очень люблю, люблю, просто люблю, ещё миллион раз люблю. Она мне нравится, я её обожаю, я счастлив наполовину! Наша бессловесная ссора дала мне понять, что я её люблю. Я не знаю, что со мной, это невозможно описать, но я знаю, что я её люблю. Я хожу в трансе, мне на всё наплевать, мои мозги загружены ею, даже сейчас я не понимаю, что я пишу, фразы сами пишутся, поэтому столько исправлений. Я хочу заорать, даже заплакать, но у меня это не получается. Я её так люблю, она для меня всё. Сколько раз я зарекался никого не любить, но сейчас понял, что это не поддаётся сознанию, все говорят, что это сложно! Я боялся, что влюблюсь в неё, и я влюбился, а теперь свершилось то, чего я боялся: мы расстались! Я знал её три дня! Я не могу, я умираю, а-а-а-а-а, да когда же это кончится! Я не могу больше страдать, я хочу к ней! Может быть, она это когда-нибудь прочтёт, хотя в этом я очень даже не уверен. Она — это мой идеал! Она обо всём этом слышала. Но она не поверила ни одному моему слову! А я не стал это доказывать! Я, конечно, понимаю, какую чушь я несу, но всё-таки выслушайте!!! Я больше не могу, мои нервы на пределе, пойду курить, потому что не вижу выбора успокоиться… Милая N, я тебя так люблю!
Тут Костик нарисовал чёрное сердце в огне и написал:
Это сердце почернело. Оно узнало обратную сторону любви.
07.02.94
С N помирился.
Мне купили зимние крутые кожаные, высокие, ботинки, на меху и с пряжкой, такое чувство, что их даже снимать не хочется дома.
Родители наконец-то купили телевизор «AKAI» — 21 дюйм, и в субботу у меня будет вечеринка.
01.03.94
Страдаю …., делаю уроки довольно часто, выучил пять стихов по литературе: три Тютчева и два Фета.
03.09.94
Мне поставили диагноз: воспаление лёгких. Врачей вызвала моя ненормальная матушка. На больного я не похож. Хожу как все нормальные люди, только иногда кашляю. К тому же я не лечусь! Ем немного, избегаю мясного, стараюсь голодать, побольше пью воды, не курю вообще и не пью спиртного.
Двое вышибал собрались везти меня в больницу, но я не дал согласия — и они уехали ни с чем.
Учусь теперь не в 237 школе, а в 259 с Саней Гусевым в одном классе. Со старыми знакомыми больше не знаюсь. Они решили, что я не их круга. Одного из них посадили.
Про N уже забыл, просто, читая, вспомнил и решил написать.
А курить и пить я бросил потому, что прочёл книгу, которую сам же и купил, называется «Как жить не старея». Теперь хочу прожить 120 лет, сколько дано человеку в Библии.
Теперь я уже не металлист, слушаю более спокойную, ритмичную музыку — техно. Но опять же не фанат, а слушаю, когда захочется. Подумал, что хватит уже тупить мозги забойным металлом.
Сегодня выпил таблетку одну всё-таки. Уж больно кашель замучил, да и в принципе вижу, что организм сам не справляется.
С родителями вообще не разговариваю, и доказываю им, что они тупые, а они стоят, слушают, и всё равно не верят. Ну, вроде всё! Пока!
А вообще болеть плохо.
02.01.95
С другом Лёшей нашли секцию (стиль Брюс Ли). Занимаюсь там два раза в неделю и два раза в школе в секции карате. От единоборств фанатею. Благодаря тренировкам, я стал более уверенным в себе, ценю свои силы и возможности по достоинству, знаю, что далеко не слабак.
Ездили на соревнования по самбо в совхоз имени Доватора, у меня — серебро. Не расстраиваюсь, потому что занимаюсь только полгода.
Учусь в 11 классе. Кстати учусь (стараюсь) хорошо. Меня прикололо быть отличником. Самое главное к контрольным готовиться и чуточку делать уроки. Это классно не зависеть от учителей и одноклассниц-отличниц. Теперь я сам ОТЛИЧНИК.
20.03.95
Какая-то мелонхолия. Начались каникулы. Сижу дома. Думаю о разном. Делать нечего.
Ещё раз убеждаюсь, что Бог есть! С родителями дела расклеиваются всё больше и больше. Отношения всё же терпимые. Понял после того, как Лёха подвёл, что надеяться можно только на себя и Бога.
Кстати, классно, когда порядок: помылся, убрался в комнате досконально, постирал все свои вещи. Порядок наводить не трудно, но зато потом это окупится сполна: самому приятно, вещи не теряются, родители не домогают, да и сам в грязном не ходишь.
Хочется любви, понимания, уединения. Например: пойти с девчонкой какой-нибудь на Планерную (на природу) дня на два на три, с другом и его девчонкой, например. И вчетвером разговаривать, отдыхать, слушать музыку, сидеть у костра.
И Бог меня услышал!
06.08.95
Ездил в лагерь, вчера вернулся. Отдохнул неплохо. В лагере был с 12 июля, лагерь трудовой, так что научился полоть сорняки (полю теперь как трактор). Даже теперь доставляет удовольствие, думаю, проблем с прополкой на даче больше не будет.
В середине смены познакомился с девчонкой. К ней очень привязался. По моим понятиям почти идеал. Моим словам можно верить. Скучаю по ней, хотя не виделись всего день с небольшим. Я ей тоже очень нравлюсь.
Завтра получу в своей школе заработанные в лагере деньги и поеду к ней на день рождения. Она младше на год, но выглядит мне ровесницей, да и на разницу в возрасте мне наплевать.
Думаю, что люблю её, хотя раньше этого никогда не испытывал. И она меня, только не говорит.
Даже подумываю насчёт женитьбы, хотя вряд ли. Но дети будут сильные, ведь я скорпион, в год змеи рождённый, а она — лев. Если сын будет скорпионом, а я постараюсь, да ещё и первенцем, то это будет нечто. Ну ладно, перед завтрашним днём надо выспаться! Пока.
Тот же день.
Вдруг перевернул страничку и прочёл, и подумал вот это да. Начинаю подозревать, что всё, что я здесь пишу, Бог старается исполнить в какой-то мере. Не удивительно, ведь пишу от души.
Ну как понять, что просто так написал, что любви хотелось, хотя хотелось уединения, мира и спокойствия, насколько я помню, просто всё это охарактеризовал любовью.
И вот Бог мне её и послал. Слава тебе, Господи!!!
После получения аттестата Костя сказал:
— Мам, у нас оказывается, столько интересных предметов было, а я и не знал!
Не учился, но был любимцем школы — получил в знак признания две футболки с эмблемой школы, грамоту и денежную премию. Люди ему были интереснее, чем предметы. Нужно было с пятого по седьмой класс больше труда вложить, чтоб учился лучше, возможно, сейчас был бы другой результат.
Не любил читать, смеялся, что засыпает на пятой странице любой книжки. Исключение — культовый журнал «Столица» и книга «Искусство жить в России».
Да, долгое время Костя обгонял сверстников в развитии, помните, как логопед в саду сетовала: «Надо его притормозить, на ходу подметки рвёт, отвечает за всю группу». Но после шестого класса стал отставать — не любил читать, потерял интерес к учёбе, достали учителя.
Школа
Со школой у нас тогда любви не случилось. А хотелось взаимопонимания. Мы даже в семейный клуб на занятия ходили, специально пошли на лекцию «Адаптация детей к школе». Там услышали, что у детей часто бывает синдром первой отметки, поэтому первая отметка обязательно должна быть хорошей.
Наслушавшись, я на всякий случай решила поговорить с нашей учительницей. Это была симпатичная молодая женщина. Я рассказала ей о синдроме и попросила её выбрать момент, когда у Кости будет хорошая работа, и поставить ему хорошую оценку, не обязательно «пять», пусть «четыре», а на следующий день можно «два», но первую — обязательно хорошую. Учительница удивилась:
— Вы можете об этом не волноваться. У Кости лучшие прописи в классе. Двойка ему не светит.
Какую оценку принёс Костя первой? Правильно! «Два»! Забыла ли учительница или что-то еще — не знаю, но «два».
Костику очень хотелось получить пятёрку за домашнюю работу. Выводил буковки старательно, но всё напрасно. Как только работа выполнена отлично — в тетради обычное «см» (смотрел), но если есть помарка — подчеркнут жирно красным и влепят «тройку». Пробовала ходить в школу, объясняться, почему не наоборот: поставить в первом случае отлично, а во втором — «см».
— Нет, у нас правило занижать оценку, чтоб у ребёнка был стимул стараться.
— Да вы наоборот всю охоту отбиваете. Не ставите отличных оценок, когда ребёнок старался изо всех сил и заслужил!
Но ничего так и не добилась.
Позже история повторилась с Мишей. И Костик учил младшего братишку:
— Ты, Мишута, не старайся так. И не расстраивайся! Всё равно хорошую оценку тебе не поставят. Дождутся, пока ошибёшься. Даже если сам исправишь, всё равно поставят трояк.
С Мишей ещё хуже история получилась. Пришёл мальчишка с уроков — он учился тогда во втором классе — и сказал, что меня вызывают в школу. Это было странно, потому что Мишенька был хороший, послушный мальчик. Я позвонила учительнице, предупредила, что могу зайти с утра, до работы.
— Нет. С утра мне некогда Вами заниматься и до семи вечера я Вас тоже ждать не буду. Приезжайте днём! — слышу строгий голос в трубке.
Отпрашиваюсь с работы на пару часов и, всё на свете проклиная, еду в школу. Пожилая учительница протягивает мне листок с контрольной по математике, внизу красуется жирная двойка. Работа неряшлива, с исправлениями.
— Посмотрите. Это же возмутительно!
Я беру листок в руки. Действительно, красоты и чистоты мало, а записей много. Что-то залезло на поля, что-то втиснуто между строчек. Начинаю вглядываться и спрашиваю:
— У Вас три варианта было?
— Да.
— И что Вам в этой работе не нравится? Ребёнок решил все три варианта и всё правильно! Оформлено ужасно, но если это математика, а не чистописание, Вы должны были ему три пятерки поставить! И из-за этого Вы меня срывали с работы и гнали среди бела дня в школу через весь город?
Учительница негодует, я тоже.
Вечером после моего рассказа муж говорит:
— Пожалуйста, не ходи больше в школу. Ты их только раздражаешь. Лучше я буду ходить.
Но однажды, когда Костя учился в старших классах, меня опять вызвали на ковёр. Я приехала.
Молодая, крупная учительница с непослушными завитками кудряшек была хороша, про таких говорят, «кровь с молоком», больше всего она напоминала кустодиевскую купчиху с картины «Чаепитие в Мытищах». Я залюбовалась, но она смотрела холодно и гневно, кусала губы, представилась:
— Здравствуйте, меня зовут Марина Валерьевна.
— А я — мама Кости. Что случилось?
— Что случилось? Да ваш сын ославил меня на всю школу, дал мне прозвище Малина Вареньевна! Меня теперь все только так и называют!!!
Чего угодно я ожидала: разносов за несделанные уроки, поведение, только не этого! Я засмеялась:
— Прелесть какая! Вам идёт! Вы такая и есть! Это же очень мило! Я бы порадовалась. И как с именем перекликается! Молодец Костик!
Учительница смотрела на меня ошарашенно и слов не могла найти. Я пожелала ей успехов в работе и ушла.
Ещё о школе
Всякое учреждение — это не только система, но и люди. Человеческий фактор во многом определяет отношение к учреждению, его успех и неуспех.
Любовь со школой у нас случилась позже, когда младшие дети пошли в замечательную французскую школу на улице Достоевского. Там была директором Ольга Геннадиевна Смаль, царила домашняя атмосфера, и работали талантливые учителя, те, что любили свой предмет и своих учеников.
Мы, родители, сидели на собрании в классе. Разговор шёл об успеваемости детей. Она кое-где хромала. Как вдруг оказалось, что по истории у всего класса замечательные оценки, всем детям нравится предмет, и они делают большие успехи.
«Посади огурец в рассол — и он хочет, не хочет, но засолится». Мы были наслышаны об учителях-новаторах.
— А можно узнать, кто ведёт историю? — поинтересовалась я.
— Это Екатерина Николаевна, наш молодой педагог.
Позже мы увидели её, когда в класс вошла подтянутая обаятельная женщина. Она любила свой предмет и детей заразила своей любовью.
Через несколько лет она стала классным руководителем нашего сына. Дети её обожали, а Максим мотивировал это так:
— Ека за нас любого порвёт! — это было высшей похвалой в устах ребят, но и они в ней тоже души не чаяли.
У Максима были трудности с французским, но когда он в старших классах перешёл к потрясающему педагогу и новатору, Марине Яковлевне, французский резко пошёл на лад. А Максим с горечью признался:
— Раньше я думал, что это я не дотягиваю, что я такой неспособный, а теперь понял, что моя бывшая — вообще не учитель!
Мои дети, Любаша с Максом, влюбились в Марину Яковлевну так, что я даже немножко ревновала. А она была влюблена в свой французский и новые методы преподавания до такой степени, что её французские друзья сетовали:
— Марина, ну когда же ты начнёшь ездить в Париж за шляпками и перестанешь ездить сюда за книжками?
Юность
Костик ещё немного помучился и перестал стараться, махнул на учёбу рукой — на всё оставшееся время.
Но одаренность прорывалась: хорошо играл на гитаре, сочинял песни — музыку и стихи; хорошо рисовал — из колледжа передали его работы; быстро овладел ремеслом столяра-краснодеревщика. Руки были золотые!
Лет с пятнадцати активизировался азарт — идти на риск, попробовать недозволенное, «лезть на рожон». Попадало, били, потом говорил: «Ну, я — дура-а-а-к…». Всё равно рисковал.
Смешные словечки: в детстве — «испотел», «шутка юмора», «шутка-нанайка», в двадцать лет — «не умничай!» и ещё куча «фенечек», странных словечек, — они нас очень раздражали.
Ещё одна Костина фенечка — «мне по барабану», то есть «все равно, не касается», из той же оперы «кому я должен — я прощаю».
Работа
Про будущего Максимку, пятого ребёнка в семье.
— Костик, ты что-то решай с работой, а то я скоро не смогу работать… — сказала я своему восемнадцатилетнему старшему сыну.
— Почему? — удивился он.
— У нас будет малыш. — Объясняю я уже очевидное.
— Ты шутишь? Миша, что она говорит?! — сын изумлён.
Рассудительный Миша невозмутим:
— Костя, ты на маму-то посмотри!
— Ну, ладно, — соглашается Костя, — только на молочную кухню за питанием я больше ездить не буду, или, ладно, за питанием — это не самое страшное. Обидно, что ещё одного ребёнка будут воспитывать неправильно!
— Ну, если что, ты подкорректируешь.
Костя смиряется, но ворчит:
— Почему всё время нужно помогать?!
— А почему бы родителям и не помочь, — отзывается Миша.
Чья-то мама из класса устроила Костика в КБ Сухого курьером. Сам устроился в торговую палатку «Рица» ночным продавцом, чтоб помогать семье. Был очень доволен и горд, что устроился сам. Сказал, что хозяин Виктор — мировой мужик.
— Костик, а сколько ты будешь получать?
— Он сказал — не обидит.
— Не обидит — это сколько?
— Вот заладили-то, наверняка хорошая зарплата, потом узнаем.
Через месяц работы в «Рице» ему не заплатили.
— Костик, а где деньги?
— Хозяин сказал, сколько понадобится — он нам будет выдавать. А пока пусть наши деньги у него будут накапливаться, как в сейфе.
— Это странно. Если ему жалко работнику за месяц заплатить, неужели отдаст за два? Не нравится нам всё это. Уходи оттуда! Не работай больше!
— Что вы такие недоверчивые? Витя — надежный мужик!
Через месяц Костик опять не принёс зарплату. Тогда папа решил поговорить с хозяином. Но ничего хорошего из этого не вышло. Хозяин объяснил:
— Я вашему сыну зарплату уже два месяца не плачу, а он купил спортивный костюм, кроссовки. Значит, ворует! И у меня недостача. Так что с вас две тысячи причитается.
В то время это были очень приличные деньги. Папа был потрясён, но не сдавался:
— Какую же вы сыну зарплату положили, если он, работая два месяца и ни копейки не получая, ещё должником остается? Он — не вор. Парень в другом месте работает курьером, получает зарплату. На эти деньги и купил одежду, могли мы купить ему, вообще, его одежда — не Ваше дело!
— Не будем разбираться, с вас две тысячи. Срок — месяц. Время пошло!
Папа ушёл ни с чем.
Недели через две стоит Костик с другом Сашей, по прозвищу Стат, недалеко от этой палатки и разговаривает.
Вдруг подъезжает мерседес и едет прямо на них, да так, что Костю зацепил, по боку чиркнул, хотя места вокруг достаточно.
Ребята возмутились — и Костик шлёпнул по капоту ладонью. Тут из машины вылезают четверо бритоголовых парней.
Стат им и говорит:
— Вы что не видите, куда едете? Человека задели!
А они ему:
— Ты не в своё дело не лезь!
И аккуратно так его за шкирку взяли, а он крупный был парень, и об стеночку головой приложили, он и сполз. Посмотрели на Костю и говорят:
— Всё видел? Всё понял? Гони должок!
И уехали, ничего в палатке не купили. А Витя, хозяин, руки на груди сложил, смотрит на Костю и улыбается. Вроде, он и ни при чём.
Мы переживали, не знали, как помочь, шли разбойные девяностые:
— Может, к участковому обратиться?
— Ну, ты, мамочка моя, — наивная, — сказал Костик. — Участковый регулярно в магазинчик к Вите заходит. Ему в сумочку продуктов соберут — он в ответ чуть не кланяется. Не будет он с Витей ссориться.
Пришлось Косте свою курьерскую зарплату отдать Вите.
К тому времени он уже у Вити не работал.
Позже моя подружка Леночка объясняла нам, неразумным:
— Это самая простая схема, мне моя приятельница рассказала, у неё три торговые точки. Набираешь продавцов таким образом: предлагаешь человеку любые деньги чуть выше реальных, он соглашается. Через месяц не платишь, объясняешь: налоговая наехала, пожарники, санинспекция, временные трудности.
Ещё через месяц — то же самое. Кто-то за месяц всё понимает, большинство за два, самые упрямые работают по три месяца. Если начинают настаивать, пугаешь их солидной недостачей. Мол, я закрывала глаза, но всему есть предел. Все уходят ни с чем, не связываются. Договора-то нет! Набираешь новых людей по той же схеме. Бесплатные работники — выгодно!
Единственное: приходится время от времени ценники проверять, чтоб повыше не ставили в неурочное время. Ну, и смотришь, чтоб на самом деле недостачи не было, не все же честные попадаются, иногда бывают ушлые, но это редкость.
Мы только подивились цинизму философии работодателей. Видно, наш Костик к такому и попал.
Костик
Пекарня
Не люблю сидеть сложа руки. Мы с моим приятелем Лёхой устроились на работу в пекарню, печь бублики.
Наши бублики были большие, светлые, щедро посыпанные маком, но хороши они были только горячие, потом рассыпались.
Однако работа была тяжёлая: нам нужно было таскать тяжёлые мешки, засыпать, месить, успевать печь и вынимать готовую продукцию.
Через неделю к нам в пекарню взяли ещё одного парня, Пашу. Мы обрадовались. Мы с приятелем были честные и ответственные люди, нам нужны были деньги — и мы работали не за страх, а за совесть, к тому же так были воспитаны. А Паша оказался откровенным сачком: то и дело отлынивал, выходил на воздух подышать, перекурить и всячески старался увильнуть от работы.
Нас с Лёхой это стало доставать, мы пытались воззвать к пашиной совести, но получили в ответ: «Дураков работа любит!» Так хотелось стукнуть ленивого гада!
В конце месяца хозяин заплатил нам всем поровну, хотя работали мы вдвоём, а Паша только сачковал.
Как-то раз мы с Лёхой решили на минуту выйти продышаться и передохнуть, но в этот самый момент зашёл хозяин и увидел, что мы, два его работника, прохлаждаемся на улице, а третий, Паша — наша «пчёлка», трудится в поте лица. Хозяин высказал нам, что думает, и ушёл. Мы просто обалдели, а Паша хохотал над нами, работягами, до слёз — и продолжал сачковать.
Так прошло два или три месяца. И каждый раз как мы выходили на воздух, хозяин заставал Пашу за работой.
— Как же так? Нюх у него, что ли, на хозяина? — поражались мы с Лёшей. — Ведь всё время пока мы вкалываем, не разгибаясь, — хозяина нет, но стоит нам на секунду выйти, передохнуть — хозяин тут как тут. А Пашка симулирует героический труд! Но лодырь тут же перестаёт что-либо делать, как только хозяин уходит!
В конце третьего месяца нам урезали зарплату, зато Паше выдали солидную премию. Объяснять что-либо было бесполезно, ведь хозяин своими глазами видел, кто из нас работает! Тогда мы с Лёхой не выдержали, пошли и уволились: пусть наш передовик работает!
Колледж
После рождения Максимки Костя целый год ездил за детским питанием на молочную кухню по уговору: ему купили дорогущий фуганок «Стенли», так как он поступил в художественный колледж, учиться на столяра-краснодеревщика, и ему нужен был хороший инструмент. Я была рада, что у парня будет мастерство в руках. Всегда любила запах свежеструганного дерева, отец у меня был столяр-плотник и, чего мелочиться, сам Господь Иисус вырос в семье Иосифа-плотника. Так что ничего зазорного в этом не было.
Только наш папа ворчал:
— Зачем было учиться в английской спецшколе, учиться в музыкальной школе, чтобы пойти в рабочие???
— От тебя, папа, останутся устаревшие приказы и ворох никому ненужных бумаг, а от меня добротно сделанные, нужные людям вещи, — парировал сын.
Когда Костя поступил в художественный колледж на столяра-краснодеревщика, то не только учился в колледже, но и работал, часто по ночам. В колледже была очень толковый директор, она старалась всех ребят трудоустроить, потому что шли трудные для народа, «лихие, девяностые» годы. Костик очень уставал, хотел есть, запасал себе «хавчик» — в какие-нибудь рожки или лапшу крошил мелко колбаски по принципу «я — не гурман, мне дерьма, но побольше».
Костин дневник
14.11.96
Понял много нового. Стал посерьёзнее, поспокойнее.
Наверное, я буду всю жизнь одиноким, хотя, может, и найду себе ту, которая будет мне заменять всё.
Учусь в московском колледже художественных ремёсел, первый курс, по специальности «столяр-изготовитель художественной мебели». Мне нравится, даже очень, по-моему, я себя нашёл.
А дальше — научиться рисовать как настоящий художник, куда-нибудь в художественную академию, потом шить (текстиль и мода).
Написал две песни на гитаре и написал музыку для третьей, всё записано в нотной тетради.
Ну, пока, очень я что-то устал.
К этому времени в нашей семье стало пять детей: Костик, Мишенька, Игорёк, Любочка и Максим. Четыре сыночка и лапочка-дочка! Между старшим и младшим разница почти двадцать лет.
В полтора года Максим сильно заболел, не хотел принимать дорогое лекарство, говорю:
— Подержите его!
А Костик:
— Мам, не насилуй. Максим, а ну, открой рот!
Максим, как заворожённый, открывает — и мы даём ему лекарство. Сколько я потом ни пыталась повторить, ни разу не получилось.
Как на видеопленке: «А ну, играй, сказал», — и Игорь стал играть на фортепиано, хотя до этого отнекивался.
Потрясение от гибели Костика так велико, что воспоминания ускользают как песок сквозь пальцы.
Боль невыносима, очень хочется прикоснуться к Костику или хотя бы дотронуться до того, чего касался он. Хоть какая-то связь! И мы идём в Исторический музей. С первого по десятый залы оформлял Костик с бригадой. Очень много любимого Коськиного морёного дуба: панели, подиумы — огромная работа. Понятно, почему они работали в авральном режиме днём и ночью. Гонка к открытию музея, приуроченного к 850-летию Москвы в 1997 году. Из-за этого он к нам не выбрался на дачу в Сазоново, хотя, говорит, порывался. И из-за этого не поехал с нами летом на Азовское море, сказал:
— Не могу бригаду подвести. А директор по хозяйственной части у них вообще мировой мужик! Он похож на нашего знакомого, дядю Жору, зовёт к себе на постоянную работу, говорит, на меня персонально заявку сделает, уж больно нравится, как я всё тщательно делаю.
— Нравится, а посмотри, какие у тебя руки израненные стали, ужас!
— Это потому что мы сейчас с дубом работаем. Некоторые работают в перчатках, но мне в них неудобно.
— Все-таки я тебе их куплю, хоть иногда надевай.
— Спасибо, попробую. Дуб сложно обрабатывать. Но я его люблю, уважаю. Дуб — мужское дерево. Намаешься с ним, но изделие на века, не то, что липа — податливое, женское дерево.
Отрочество
Сколько раз, устав от несговорчивости своего старшего сына, я вскрикивала:
— Коська, что ты такой поперечный?
— Зато со мной не соскучишься!
И это истинная правда!
С 5 февраля по 12 марта 1998 года лежал с желтухой в Первой инфекционной больнице.
— Мама, там было так скучно, что я три книги прочёл.
— Ой, как хорошо, — радуюсь я, — а какие?
— «Жизнь в зоне», «Записки дрянной девчонки» и «Как не быть в жизни дураком».
Ну и набор! Хоть стой, хоть падай, что тут скажешь? Я промолчала.
Однажды я всё-таки попыталась понять:
— Костик! Зачем тебе все эти боевые искусства: дзюдо, каратэ, увлечение «ниндзя»; зачем ты делаешь эти нунчаки, звёздочки? Это для фильмов хорошо! Понимаю, что ты активный спортивный мальчишка. Но в жизни всё это не нужно!
— Да, вы, родители, вообще не живёте, а витаете в облаках. Вы знаете, как обычные люди живут? Не знаете! Человек должен уметь за себя постоять!
— Мы и есть обычные люди. И мы же так живём, и наши знакомые так живут. И биться нам ни с кем не надо.
Но не договорились, каждый остался при своём.
Сейчас я думаю, что немалую роль здесь сыграл мой брат Егор, что прошёл службу в десантных войсках. Когда Котёнку было тринадцать лет, Егор как раз пришёл из армии, демобилизовался. Это было в 1990 году, после событий в Баку. Егор тайком пробрался в самолёт, чтоб участвовать в событиях, но его, Слава Богу, вернули. Не участвовал он в кровавых событиях.
Но обработали их в армии хорошо. Чтобы вчерашние мальчишки взяли в руки автоматы и начали стрелять по живым людям, выполнять «боевую задачу» нужно очень постараться.
Человеческая жизнь священна! Когда ты убиваешь, ранишь, делаешь инвалидом другого незнакомого человека, то думаешь ли, что могут убить, ранить, сделать инвалидом тебя?
И вот наш Егор — супермен, супергерой вернулся в семью, а тут Костя, что смотрит на него восхищёнными глазами.
Отрочество — очень податливый возраст, взросление часто мучительно, возраст открытий, проб и ошибок. Егор начал везде брать с собой Костю.
Однажды Костя не пришёл ночевать, мы переживали всю ночь, мобильников в те времена не было. Утром Егор привёз Костика.
— Мы все извелись, перенервничали! Где вы были ночью? — спросила я брата.
— Где, где, в борделе! — бросил тот.
Нам с мужем всё это не нравилось, но что мы могли сделать. У нас было три сына, младшему Игорьку было всего пять лет, мы работали не покладая рук. Надеялись на благоразумие обоих. У нас не было возможности особенно баловать детей, еле сводили концы с концами. Папа подрабатывал, где мог, например, переводами научных статей с французского: по вечерам и ночам он переводил, я печатала; разносил утреннюю почту до основной работы инженером.
Мы кормили, одевали, обували детей, но не могли дать им тысячу рублей, а Егор давал Косте деньги, и был замечательным, лучшим дядей на свете, не то, что мы. Мы пытались объяснить Косте разницу, и в тратах тоже, но переубедить его не могли.
Года через четыре в каком-то разговоре Костя рассказал мне один эпизод из той жизни.
Егор повёз племянника навестить приятеля в какой-то район массовой застройки. Поднялись в типовую квартиру, и тут выяснилось, что угощать гостей хозяину нечем. Егор вызвался сбегать в магазин и ушёл, оставив Костика с приятелем. Тот был какой-то странный, нервный, решил занять гостя, усадил его в кресло и спросил мальчишку, держал ли тот когда-нибудь в руках настоящее оружие. У нашего папы было охотничье ружьё, но когда сыновья стали подрастать, он его сдал «от греха подальше». Костик сказал, что видел в детстве у отца охотничье ружьё. Тогда молодой мужчина принёс из соседней комнаты пистолет и дал мальчишке в руки. Костик взял оружие. Пистолет был тяжёлый, холодный и опасный. Потом мужчина показал, как взводится курок, и забрал пистолет. Костя думал, что тот унесёт опасную вещь на место, но вдруг почувствовал на затылке холодную сталь и услышал ставший стальным, чужой голос:
— Сейчас я тебя застрелю, парень, и ничего мне за это не будет. Про меня никто не знает. А твой дядька шума поднимать не будет. Так что, прощайся с жизнью!
У Кости внутри всё заледенело. Он очень испугался, но сделать ничего не мог. И виноват был только сам: думай, куда и к кому идёшь! Он понял, что попал к сумасшедшему. Попрощался со своей молодой жизнью, вряд ли в этот момент он подумал о нас, родителях.
Тут псих передёрнул затвор, убрал пистолет и засмеялся:
— Ну вот, парень, теперь ты знаешь, что такое страх!
Вскоре пришёл Егор, они посидели, поболтали и уехали.
Если бы Костик рассказал нам сразу об этом происшествии, мы бы постарались оградить его от Егора.
Знаки
Мне кажется, Бог не забирает людей сразу. Он даёт какие-то знаки, но мы их не видим. Сначала Бог взял Костю на время: это когда он попал в больницу с желтухой. Потом вернул нам нашего мальчика на три недели — и забрал его уже насовсем… Навсегда.
Перед уходом 4 апреля около 17 часов принесли со Статом сумку отличной картошки, купили на Бутырском рынке. Глянула и похвалила:
— Коська, молодец! Научился картошку выбирать! — На руке сына блеснули командирские часы, засмеялась. — Ой, совсем взрослый, часы всамделишные!
— Да, мне на работе хороший ремешок для них принесли и запасной дали.
Запасной мы потом нашли в кармане рабочих джинсов. В ту роковую ночь на нём были: куртка чёрная на двойном синтепоне; чёрные джинсы, рэповские, новые; новые высокие чёрные ботинки — ему очень нравились; чёрная шелковистая шерстяная водолазка — подарок тёти Веры на День рождения; новые серые носки, новые трусики и майка-тельняшка; зелёный шнурок с брелком-лазером и ключами на солдатском ремне (шнурок с брелком-лазером украли вместе с проездным) и шапочка-ниндзя в кармане. Ремень и шапочку мы потом забрали.
Сначала мы хотели забрать вещи сына. Но когда открыли огромный глубокий пакет бумаги Крафт, из него так остро пахнуло сырой кровью и ужасом, что потрясённые мы зажмурились и тут же закрыли его. А сотрудник заметил:
— Я же вас предупреждал! После автоаварий никто не берёт. Страшные вещи!..
Вещи
От Коськи в наследство остались интересные «штучки»: ввёл в обиход «фумитокс» на даче в Сазоново, определитель банкнот, аккумулятор для подзарядки батареек, пейджер (потерял Игорь), плеер (подарок Веруни). Радовался покупке импортного телевизора. Ему очень хотелось видик, когда купили, насмотрелся боевиков всласть. Костя первым освоил видеокамеру (День рождения Любаши), успел постирать в стиральной машине «Brandt», не успел поиграть в компьютер дома. Тогда эра импортной техники для нас, советских граждан, только начиналась.
Коська — абсолютный бессребреник и не барахольщик, довольствовался малым — тем, что есть.
Захотел варёные джинсы — сварил в хлорке. А когда я остолбенела, сказал:
— Не расстраивайся! Мальчики в пионерлагере даже джинсы за 25 рублей варили, мои всё-таки семь стоят!
И с удовольствием их носил.
Научился строчить — сшил себе зелёные рэперские штаны и был доволен, оценка вещи: «радостная — нерадостная». Однажды «нерадостные» зимние сапоги в магазине поменяли на «радостные» английские ботинки. Костик был счастлив, а папа возмущался. Одеждой, в основном, он обеспечивал себя сам, кое-что, мало, дарили.
Первую чёрную зимнюю куртку заработал у знакомого предпринимателя, дяди Жоры в Калининграде-Кенигсберге, оттуда привёз несколько ящиков яблок. В купе сказали:
— Ваш мальчик может быть пожарным, проспал всю дорогу, больше суток.
Коська рассказывал, как они ездили за яблоками:
— Папа с дядей Жорой рвали все подряд, лишь бы быстрее, а я — пробовал, чтоб вкусные, говорил — с этой рвите, а с этой — нет, — папа возмущался.
До этого Костя ходил в школу в рукотворной одёжке. Шёл 1992 год — самый тяжёлый год перестройки. Все детские шубки и пихоры (пихор — китайская куртка из ткани на меховой подкладке) советского периода мальчишка уже относил. Он рос. Ему было четырнадцать лет, нужна была верхняя тёплая одежда, а магазины были пусты. Как известно, «голь на выдумки хитра». Бабушке Тамаре выдали на работе производственную одежду, новенькую чёрную телогрейку, и она отдала её внуку. Кто-то из ребят подарил Косте капюшон от куртки. Мальчишка не растерялся: пришил крупные кнопки под воротник телогрейки и к капюшону — и пристегнул, поменял пуговицы, — получилась вполне приличная вещь. Никто бы не узнал в ней обычную телогрейку. И так ходил.
На вторую зимнюю чёрную куртку скинулись: частично его любимая тетя Вера, частично Коська, частично мы, — и купили только зимой 96-97-го. Почему? Бесполезно было рваться и покупать что-то замечательное и ценное. Легко относился к вещам: «Как пришла, так и ушла». Мог потерять в тот же день, или снять с него могли, мог подарить. Как когда-то случилось с замечательной кожаной курткой, подарок моего брата Егора, очень ему шла. На последнем звонке в школе №1236 его напоили и куртку украли. Ни минуты не жалел.
Как-то Костя купил себе новые зимние ботинки, а я попросила:
— Отдай Игорьку свои старые, они ещё в хорошем состоянии.
— Ой, а я их уже отдал одному хохлу на работе. Прикинь, он зимой по снегу в кедах ходил. Это же только простужаться. Ну, я и говорю: «Возьми, носи на здоровье!» Они ему как раз по ноге пришлись.
— Ну, и хорошо! Правильно сделал! Игорюшке мы что-нибудь придумаем.
Тарзанка
В стране шла перестройка. Вся страна пришла в движение: поехали за товаром челночники, кто-то что-то стал шить, кто-то печь, открывались кафе, а в парке Горького появился новый аттракцион — прыжок Тарзана. Прыгаешь с головокружительной высоты на эластичном тросе и потом взмываешь вверх, смотреть и то страшно, дух захватывает. Прыжок стоил очень дорого. И вдруг мы узнаём, что Костик подарил такой прыжок своему другу. Мы остолбенели, поразились:
— Костик, почему ты сам не прыгнул? Такие астрономические деньги! И какому-то парню!
— Мой друг так об этом мечтал! Вот я и решил накопить денег и подарить ему прыжок на День рождения. А сам я не очень-то и хотел.
И мы поняли, что Костик — настоящий внук бабушки Тамары, которая проповедовала принцип: «пусть не хватает на необходимое, но на мечту должно хватать и денег, и сил, и времени!»
Мистер Парадокс
В восемнадцать лет на исходе лета сказал:
— Мам, я как-то потерялся в жизни…
— Ничего, Коська, найдёшься, это у всех периодически бывает.
Обожаю своего сына Костика, зову его «Мистер Парадокс» и души в нём не чаю.
Он — очень искренний, ранимый, хотя подчас и грубый, и агрессивный.
С ним всегда интересно разговаривать: сочетание детской наивности и оригинальных парадоксальных мыслей. Вот несколько примеров.
После гибели любимого Цоя.
— Мам, я знаю, почему Цой погиб.
— ???
— По заповеди «не сотвори себе кумира», а он становился кумиром.
Выбирали: кому какая красавица больше нравится.
— На самом деле людям нравятся больше те, кто на них похож, — заявляет сын.
— Почему? Мне и темноволосые нравятся… — тяну я.
— Но блондинки ближе? — парирует он.
— Ну да, ближе! — я соглашаюсь.
Смотрели фильм о несчастной любви.
— Страшно потерять того, в ком не успел разочароваться, — говорит мой юный философ.
О воспитании. Работала в фирме, где было строго с режимом — за опоздание удерживали часть зарплаты, поэтому по утрам маленькую Любочку в сад отводил муж. Дочка из папы «верёвки плела»: сначала отказалась ходить — носи на руках, потом причёсываться — заплетал в садике, позже колготки одевать — носил полураздетую, нечёсаную. И одевал, заплетал уже в садике. Я возмущалась, но вмешаться не могла. Как-то муж не смог отводить — уехал в командировку. Отводил Костя. После двух-трёх дней ребёнок стал шёлковый, беспрекословно одевался, причёсывался и бежал сам вприпрыжку, чтоб не отстать. Отводить было одно удовольствие. Чуть начинались капризы:
— Ну, тогда Костя отведёт!
Ребенок шёлковый.
— Любаш, а что Коська с тобой делал?
— Я уже не помню…
Но что-то Любанька помнит.
Малышам трудно свет включать — они ещё не достают до выключателя. Просят старших. Так вот Костик брал веник и дрессировал сестричку:
— Прыгай выше! Прыгай выше!
И по ногам ей веником. Ей приходилось прыгать выше, доставать выключатель. Ужас ужасный! Мы не знали!
— И что, Дорогая, часто тебя Костя обижал?
— Нет, никогда не обижал. Он приучал меня к взрослой жизни. Мы с ним поливали цветы, а ещё он учил, что я сама должна собирать свои игрушки, и я собирала.
Когда размышляли, отдавать ли дочку Любочку учиться в американский колледж, кто-то из знакомых пообещал устроить, Костик сказал:
— Мам, тебе надо, чтоб она английский знала, а душу свою потеряла?
Позже провожали доченьку на занятия в школу, из школы, в дом творчества. Иногда просили проводить Костю. Он отнекивался:
— Пусть она сама идёт, это же близко!
— Нет, одной — опасно, ты же читаешь газеты.
— Да, что вы её запугиваете! Растите всю в «розах-мимозах», музыке — и запугиваете! Что из неё вырастет? Любаша, ничего и никого не бойся, а если кто полезет — сразу в глаз и лучше ногой, иди, я тебе приёмы покажу.
И показывал. Увлекался карате, дзюдо, восточными единоборствами, ходил на тренировки. Позже сам тренировал ребятню в школьной секции родной 259 школы.
Когда я уставала или мне нездоровилось — ложилась спать днём. Если Костя дома с детьми — тишина, если Миша — шум, разборки, полежишь и встанешь. Правда, если папа — тоже тихо, но по-другому, папа их занимал, а с Костей занимались сами.
Костик первым научился нырять и братьев с сестрёнкой научил. А его научил папа.
Вспоминается: жаркий день, мы с годовалым Максимочкой сидим на мостках на прудике — на даче в Сазоново — и болтаем в воде ногами.
Мимо нас пробегает по мосткам Костя и ныряет в пруд, за ним прыгает Миша, потом Игорёк, за братьями храбро ныряет Любанька.
И так это заразительно, что и малыш Максим неожиданно сползает с мостков и ныряет в пруд! А за ним прыгаю и я! Тут же вытаскиваю его, пускающего пузыри и ошеломлённого происшедшим. Пройдет два-три года, и он вслед за братьями и сестрой научится нырять.
Детство
А когда-то и Костик был малышом. Вспоминаю, как мы учим Костика кататься на двухколёсном велосипеде «Дружок» вдоль Дмитровского шоссе. Солнечный день. Новенький, весь в золотистых искрах велосипед. Наш маленький сын, как игрушка, в новом красном финском комбинезоне и синих чешских сапогах с белой меховой опушкой, старательно пытается удержать равновесие. А мы бежим рядом, готовые подхватить, спасти от падения.
Маленьким мальчиком с папой бегал по утрам зимой вдоль Савеловской железной дороги и обтирался снегом — народ балдел.
Папа — главный авторитет для сына. Наш Костик идёт в школу, верхняя пуговка рубашки расстёгнута.
— Костик, застегни! Некрасиво! — говорим мы.
— Я — как папа! — парирует сын.
Папе приходилось застегиваться.
Восьмилетним мальчишкой сделал ходули в Сазоново и очень ловко на них ходил.
У папы Костик научился жонглировать тремя мячами.
В десять лет ему подарили «набор юного фокусника». Он быстро его освоил и с удовольствием показывал нам карточки: «Попались», «опять попались».
Академик Юрий Лотман сказал, что на ценность стихов влияет, какую цену заплатил поэт. Теперь все Костины стихи полны новым смыслом.
Если бы мы друг друга поняли,
Остановились и помолчали,
Мы бы тогда не жили мечтами
И обрели то, что потеряли
Не жили бы сейчас мечтами, как могло быть хорошо. Коська был бы с нами, если бы больше его хвалили, если бы меньше ругали. Если бы, если бы, если бы...
Чего стоит история с нашей собакой Тимошкой.
Пошёл мальчик вечером выгуливать собаку и потерял! Ругали его на чём свет стоит:
— Иди, ищи, не возвращайся без Тимки! — искал до темноты.
Потом оказалось, что разработали план с бабушкой Тамарой… как случить Тимочку с подходящим кобельком. Ведь один раз хотя бы собачке нужны щеночки, чтоб нормально развивалась.
Так что через два-три дня Тимочка нашлась, а еще некоторое время спустя появилось четыре щеночка, белых с рыжими пятнышками, одного назвали Грошиком — тогда-то всё и открылось.
Двух щенков пристроили быстро, а два оставались, опять ругали:
— Вот ваши выдумки! Куда их теперь девать? Сам заварил — сам расхлебывай.
Влажным весенним днем увидели мальчика, в вязаной коричневой шапочке, со щеночками у станции метро «Рижская». Это же наш Коська! Но пока добежали, мальчик исчез, продал их за символическую плату и поехал домой, пристроил…
Было ему десять лет.
Потом я написала об этом рассказ. Не могу читать его без слёз. Всегда удивлялась, почему? А моя мудрая подруга Ольга объяснила, потому что он о Косте, который погиб.
Щеночки
У нас есть собачка Тимка. Я её люблю. У неё весёлые глаза, белая гладкая шёрстка, острая мордочка, тонкие ножки, хвост крючком и смешное золотистое пятно на ухе. По-моему, она очень красивая.
Мама говорит, что Тимка — дворняжка, я не верю — не соглашаюсь, она же не во дворе живёт! По-моему, она — не дворняжка, а дворянка, мы про них книжку читали. Она такая же благородная: любит нас, ждёт и защищает.
Однажды мама перед работой вывела её на улицу погулять, а там шёл пьяный. Тимка терпеть их не может. И бросилась на него с лаем — маму защищать. А мама держалась за поводок и упала прямо в грязь — поскользнулась. На работу в тот день опоздала, расстроилась и говорит:
— Больше я с ней по утрам гулять не буду, сами выходите.
А Тимка не виновата: она маму защищала. Но теперь по утрам до школы гуляю с ней я.
Тимке уже два, нет, три года. Я говорю:
— Давайте заведём ей щеночков, ей же хочется и мне тоже.
А родители говорят:
— Куда нам щеночки, что мы с ними делать будем, мы с одной собакой еле управляемся — мы же работаем.
И ни в какую не соглашаются. Я уж просил-просил, убеждал. Приехала бабушка Тамара, я с ней поделился, она меня поняла, говорит:
— Правильно, хотя бы один раз в жизни у собачки должны быть щеночки. У меня и знакомый пёсик на примете есть — у нас по улице бегает, очень похож на Тимку, хорошенькие щеночки получатся.
Я обрадовался, и мы с бабушкой разработали план.
Как-то вечером бабушка собралась к себе домой, я с Тимкой пошёл её провожать. А вернулся один. Родители спрашивают:
— Где собака?
— Потерялась, — говорю.
— Как это потерялась? Бабушка старенькая, с неё спросу нет, а ты отвечаешь за собаку, раз ты с ней гулять пошёл. Тебе уже десять лет! Иди, ищи. Без неё не возвращайся!
Что делать? Я пошёл, искал-искал, не нашёл, прихожу:
— Нет нигде!..
Папа с мамой не поверили, собрались, пошли со мной вместе.
— Вспомни, — говорят, — хорошенько, где ты её последний раз видел?
— Здесь, — говорю, — как бабушку до метро проводил, отпустил здесь Тимочку побегать между кустов, а потом звал-звал, а её — нет нигде.
Поискали мы все вместе, покричали, но не нашли. Там рядом, за забором, какая-то фабрика есть, вот родители и решили, что она туда, наверно, забежала. Пошли мы домой. Расстроились они, горевали и на меня с укоризной смотрели.
А через четыре дня нашлась наша Тимошка. Худая, грязная — на улице осень была, сама к бабушке подбежала, когда та к нам шла.
Мы все обрадовались, отмыли её. Она стала чистая, беленькая, как прежде, все ей на радостях пихали кто колбасы, кто булку. А Тимка, по-моему, радовалась больше всех.
А потом у неё родились щеночки. Такие хорошенькие, маленькие, совсем слепые, только розовые рты разевали. А потом у них глазки открылись, и они стали расползаться в разные стороны, бороться друг с другом и оставлять на полу маленькие круглые лужицы. А я вытирал, чтобы мама не ругалась.
Из Тимки получилась отличная мама, она всё время их кормила, вылизывала, сама не кушала — боялась от них отойти, совсем исхудала — и я ей приносил миску прямо в коробку, где она лежала со щеночками.
Зато щеночки всё время сосали, сосали и округлялись на глазах. Они стали очень симпатичные, все четверо — белые с рыжими пятнышками. У одного было всего одно рыжее пятнышко на спинке, и я назвал его Грошиком — его я любил больше всех.
Я рассказал про щеночков в школе, и одному мальчику, Коле, из нашего класса разрешили завести собачку. Он пришел к нам домой вместе с родителями выбирать щенка. И я испугался, что выберут Грошика. Но им больше понравился другой — задиристый. Они сунули его в шапку ушанку, чтобы не замёрз, и уехали.
Ещё одну девочку взяла бабушка, у неё попросили щеночка-девочку на работе. А двух никто больше не просил. А у них чесались зубки, и они стали грызть всё в доме. Родители опять стали ругать нас с бабушкой, к тому времени мы им сознались в своем заговоре:
— Вот ваши выдумки! Куда их теперь девать? Сам заварил кашу — сам расхлебывай.
Наступила весна, и в солнечный день я решился. Я взял сумку, посадил туда своего любимого Грошика и другого щеночка, весёлого увальня Марека, и пошёл к метро. Достал их из сумки и встал у входа.
Они были такие хорошенькие, что около меня стали толпиться люди, всем хотелось погладить их по шёлковой лобастой головке. Я сказал, что собачки продаются за сколько не жалко.
Через десять минут у меня купили Грошика. Весёлые молодожёны подхватили его на руки и сказали, что для полного счастья им не хватает только такой собачки. А когда я им сказал, что его зовут Грошик, они засмеялись:
— Ну вот, теперь мы всегда будем с деньгами, хотя бы «Грошик» у нас всегда будет!
И дали мне десять рублей. Бабушка сказала, что бесплатно животных нельзя отдавать, чтоб потом их на улицу не выбросили. А даже за маленькие деньги люди подумают: покупать или нет.
Мне было жалко расставаться с Грошиком, но я знал, что он попал в хорошие руки.
А потом ещё минут через пятнадцать у меня купили Марека. Молодая женщина с грустными глазами взяла его на руки и сказала:
— Иди ко мне, малыш! Ты, наверно, то, чего мне не хватает в жизни. Вдвоём нам будет веселей.
И Марек весело тявкнул, как будто понял. А женщина засмеялась и дала мне пятьдесят рублей. Я не хотел брать так много, а она сказала:
— Бери, мальчик, и пусть этот щенок принесёт мне счастье.
Я пошел домой, по дороге зашёл в магазин, купил хлеба домой, молока и колбасы. А когда пришёл, Тимошка бегала по дому, нюхала углы, искала щенков. Я позвал её, сел на пол, обнял её за шею, и мы так долго сидели — и она всё поняла. А коробку я выбросил.
Про курение
После очередного родительского собрания в нашем втором классе, где учительница сетовала, что некоторые мальчики курят и настойчиво просила провести с детьми разъяснительную работу, мы спросили сына:
— Костик, а ты у нас случаем не куришь?
— Да что Вы, родители, я ещё в первом классе бросил. Мне не понравилось.
— А на собрании сказали, что некоторые ребята из вашего класса курят!
— Конечно! У Саши, например, все в доме курят: папа, мама, старшая сестра. А ему, не кури, сынок! И сигареты в ящик запирают. Уходят на работу, он открывает и курит. Я его понимаю.
Мы тоже поняли, как часто мы, взрослые, говорим одно, а делаем совсем другое.
Мы успокоились, но прошёл год, другой и как-то сын пришёл прокуренный, запах почувствовали сразу, потому что у нас дома никто не курит.
Папа решил бороться с курением сыновей радикально: купил пачку «Беломора» и заставил детей курить.
Миша пытался объяснить, что не курит и курить не собирался.
Но папа не верил, был строг:
— Нравится, детки, курите! Но под моим присмотром! Курите, курите, берите ещё, не стесняйтесь.
Бедные мальчики дымили как паровозы, слёзы катились из их глаз, голова кружилась и вполне могли дети отравиться и, наверное, отравились бы, но папа, наконец, сжалился:
— Не хотите, мальчики, больше? Тогда хватит!
Мишенька, как выяснилось, тогда и не собирался курить — просто попал папе под горячую руку с братцем заодно. Ужас ужасный! Дети страшно беззащитны перед нами, взрослыми! Костику же «учения» хватило дет на десять.
Вот так подрастал наш мальчик
Костик долго мечтал о хорошем скейте. Сыночек всё надеялся, что дедушка из-за границы привезёт. Но, так и не дождавшись, купил через несколько лет за десять рублей у какого-то мужика простенький скейт и быстро освоил.
В одиннадцать лет привязался к нему непроходящий удушливый кашель. Лечили, лечили, обследовали. Врачи руками развели — склероз лёгких, неизлечимое, редчайшее заболевание, потому что развивается у глубоких старцев после восьмидесяти лет, а как угораздило ребёнка, мальчишку??! И в очередной раз доложили о нём на медицинской конференции. Но нам от этого было не легче. Мы мыкались, мыкались и пришли к Богу. И Он помог!
Вот как это было.
Добрый пастырь
(вторая редакция)
Посвящается Александру Шинделю
В семье случилось несчастье, серьёзно заболел ребёнок, и врачи поставили диагноз — неизлечим. Смириться с этим было трудно, но всех врачей уже обошли, и спасения ждать было неоткуда.
Как вдруг кто-то спросил родителей:
— А он у вас крещёный? Нет? Так крестите! Что вы теряете?
Терять было уже нечего. И они решили креститься всей семьей. К православию относились с уважением, как к чужим убеждениям, хотя и считали, что «религия — опиум для народа». Об этом честно предупредили. Будущие крёстные решили познакомить их с батюшкой, что проведёт обряд крещения, сказав, что предварительная беседа обязательна.
Несколько раз встреча срывалась, откладывалась, будущие крёстные были люди занятые. Так что, в конце концов, получилось, что они сами стали нетерпеливо торопить с крещением, тем более, что состояние ребёнка ухудшалось.
Первым крестился муж — Константин. Вечером он восторженно рассказывал жене Любаше, как всё было, уверял, что батюшка замечательный, волноваться и бояться не стоит, показывал подаренный ему батюшкой диковинный с завитками крупный крестик. Одним словом, стал посвящён во что-то, пока неведомое для неё.
Наконец, день крещения был назначен и для Любаши. Она поехала знакомиться. Это был небольшой уютный храм «Взыскания погибших» на улице Неждановой в самом центре Москвы за Моссоветом. Духовным пастырем его был владыка Питирим, человек яркий, талантливый, глубоко верующий, а вокруг таких пастырей всегда сплачивается яркая талантливая молодёжь. Отец Владимир, отец Геннадий, отец Артемий — все в это время служили в храме.
Люба с любопытством разглядывала храм и людей в нём.
До этого момента храмы были для неё памятниками архитектуры, разделяющимися по эпохам и стилям.
XIV век — массивные простые храмы со шлемовидными куполами, такие она видела на экскурсии в Переславле-Залесском. Позже строили храмы более изысканные, украшенные пилястрами, закомарами, барельефами, куполами-луковками. Еще позже появились нарядные храмы в нарышкинском стиле, красно-белые, как в Ново-Девичьем монастыре, — от одного их вида становилось радостно на душе. А потом классицизм — с портиками и колоннами.
Храмы Любаше нравились, она считала их украшением любой среды, будь то городская застройка или сельская местность. Даже их руины с деревцами на крышах всегда были очень живописны, как живописны остатки римских акведуков с их арками.
А вот внутри храмов Любаша оказывалась редко, разве что с экскурсиями. В действующих же храмах и вообще не была, за исключением двух случаев.
Однажды они с родителями заглянули в безлюдный храм из любопытства. Там шло венчание — это было очень красиво и странно, как будто в прошлом времени оказались. Очень хотелось посмотреть, но они застеснялись и быстро вышли.
А в другой раз она ездила со школой на экскурсию в Загорск, и там, в Лавре, в Трапезной церкви шла церковная служба. Они с девочками внимательно рассматривали росписи, элементы декора, всем видом показывая, что они — неверующие, не на службу пришли. Как вдруг все вокруг них повалились на колени на пол, а они остались стоять, и стояли как столпы — одни во всем храме, и хоть испытывали некоторую неловкость, на колени опуститься не могли и не опустились. В конце службы вышел какой-то дивно благообразный старец и обратился к людям. Они немного послушали и поспешили ретироваться. Поистине «религия — опиум для народа», такие добрые и правильные слова говорил старичок, что девочки и сами чуть не уловились.
И вот сейчас Любаша стояла и с любопытством наблюдала чужую жизнь. Одни батюшки внимательно выслушивали людей из очереди, тихонько что-то им говорили и крестили им головы, другие служили в алтаре. Любаше очень хотелось увидеть наконец мифического батюшку Геннадия, что обещал окрестить их семью, крестил уже мужа, и о котором так много ей говорили.
— Этот? Или тот? — спрашивала она у подруги Елены, согласившейся стать крёстной матерью.
— Нет, это не он, — машинально отвечала Лена, внимательно отыскивая кого-то в толпе. — Ты знаешь что, ты пока хоть креститься потренируйся, хоть разочек попробуй, — предложила она.
— Нет, у меня рука не поднимается, я же не верующая, я лучше потом, когда на меня благодать сойдет.
Ей сказали, что во время крещения все прежние грехи человеку прощаются, он становится ровно ангел, и на него сходит благодать. Любаша хоть и не особенно в это верила, но втайне надеялась.
Вдруг по храму прошло лёгкое волнение, толпа раздалась. К ним приближался молодой батюшка, в чёрном подряснике с широкими рукавами, тонкий и гибкий. Он походил на бабочку и даже двигался также — не шёл, а парил.
— Ой, ну надо же, не идет, а парит, — не заметила, как сказала это вслух Люба.
— Если он не будет парить, он ножки протянет, — отозвалась Елена, — это батюшка Артемий, у него знаешь какие нагрузки? Он и в храме служит, и в Лавре преподает — одна дорога чего стоит, и еще куча дел.
— Опять не он, а где же он? Батюшка Геннадий? — подумала Люба.
— Да, вот же он, — словно отозвалась Елена и, радостно улыбаясь, заспешила навстречу могучему, как богатырь, батюшке.
Золотистые волосы чуть вились вокруг закрасневшегося доброго лица, голубые глаза мягко и приветливо остановились на их лицах.
— Ничего себе, вот так батюшка, это какой-то «рубаха-парень», «парень-рубашка, грудь нараспашку» — не слишком почтительно подумала Люба.
— Вот, батюшка, привели Вам нашу Любашу, — Лена подтолкнула подругу вперед.
— Очень приятно. Ну, пойдёмте, Люба, побеседуем, — предложил батюшка.
Они вышли из храма, присели в тени на скамеечку. Люба рассказала о своей ситуации, что крестятся ради ребенка, сами в Бога не верят, но относятся с уважением.
— Это ничего, это придёт, Бог даст, а я вот что хотел Вас спросить. У Вас дети, а как Вы к абортам относитесь?
— Нормально, это же не человек, а зародыш, что же теперь всех детей рожать?
— Ах, вот как! А вот видите: по переулку человек идёт. Пойдите и убейте его!
— Да, Вы что, батюшка, с какой стати, я его и знать-то не знаю.
— А как же Вы руку на своего ребёнка поднимаете? Ведь не Вы же ему жизнь даёте!
— А кто же?
— Бог.
— Я как-то в этом ключе никогда не думала. — Любаша подивилась. — Совсем не прост этот батюшка Геннадий. Ишь, как повернул, и возразить-то нечего.
— И вот что я Вас прошу, вы семьям с детками помогайте.
Хотелось воскликнуть:
— Да мы сами — многодетные, нам бы кто помог, — но Люба промолчала.
Потом пошли креститься. Елена посерьёзнела, как настоящая крёстная мама стала опекать Любашу, тихонечко подсказывать, что делать. Одновременно с Любой крестилась ещё одна женщина постарше, а кто вместе крестится, становятся «крестовыми братьями и сёстрами». Батюшка спросил, какие молитвы они знают. «Отче наш» Люба выучила наизусть, а «Символ веры» — близко к тексту. Обряд шёл своим чередом, Любаша старательно повторяла за батюшкой слова, выполняла указания, а благодать всё не сходила.
— Наверно, я какая-нибудь бесчувственная, — думала Люба, — вот на меня и не действует.
Она уже смирилась с этой мыслью, как вдруг произошло что-то неуловимое, но ясно ощутимое. Всю её как будто облило золотым светом, радость забила и задрожала в каждой жилке, рука сама поднялась и начала креститься усердно и ловко, как будто с детства была приучена, а рот растянулся до ушей — и она ничего не могла с собой поделать. Так и улыбалась всем направо и налево. Потом их повели из крещальни в церковь — «воцерковляться». В храме было тихо и пусто, мыли полы. Убиравшаяся бабуля заулыбалась:
— Кто же у Вас крестился?
— Да вот её же сразу видно, сияет как солнышко, — указали на Любашу и засмеялись.
Так она крестилась, увидела свет Божий — и позже без него уже жизни не мыслила, хотя и разное случалось. После неё через неделю, крестили детей. Ребёнок выздоровел. Сделали новые снимки, а на них всё в норме. И если бы не было старых снимков, всё бы можно было признать за ошибку, за неверный диагноз. Слава Богу!
Позднее Любаша не раз убеждалась в Божьем промысле.
Прошло не больше месяца с их крещения, как они стали участниками и свидетелями чуда и ещё раз порадовались, что крестились.
Они всей семьей поехали на дачу. Все любили эти вылазки на природу, когда, вырвавшись из большого шумного города, с непривычки начинает голова кружиться от кислорода, а тишина такая, что редкая машина воспринимается как чудище вонючее и громогласное.
По тёплому времени все разувались и шли босиком через сад и луг проведать маленький пруд, притаившийся в куще деревьев.
Маленький мальчишка идёт по дорожке,
Колкие травинки щекочут ему ножки.
Пруд встречал их таинственный, безлюдный. Можно было босой ногой попробовать воду. Тёмная, холодноватая, она будто ждала их семейство. Пруд питался родниковыми водами, и кроме них почти никто из деревенских не отваживался в нём купаться — холодно. Иногда в холодные дни вода становилась и просто ледяной. Но они всё равно купались. Вылез из прудика и счастлив до смерти, что вылез живой. Адреналин, понимаешь!
А вечером ставили самовар. Тут был главным средний сын, десятилетний Миша. Он сноровисто разжигал медный самовар берестой, потом в ход шли аккуратные щепочки, а уже за ними до финального фырканья закипевшей воды летели в пламя шишки.
Все повторилось и в этот приезд. Стол уже был накрыт для чаепития. Конфеты, пряники, баранки, варенье ждали своего часа. Дело было только за самоваром. И вот он поспел.
Тут Мишута решил занести его в дом сам, не дожидаясь папы. Он поднял самовар, но не успел сделать и шагу, как самовар качнулся и… как в замедленной съёмке опрокинулся, на мальчика хлынул раскалённый кипяток. Мгновение спустя вся семья уже была около него.
Миша продолжал держать пустой самовар и смущённо улыбался. На нём не было ни единого ожога, даже покраснения не наблюдалось. Вода просто скатилась по ребёнку, не причинив ему никакого вреда. Видно, Ангел Хранитель мгновенно остудил воду или закрыл Мишеньку непроницаемой для кипятка завесой. Чудны дела Твои, Господи!
От изумления и радости никто не стал укорять Мишуту за неосторожность. Мама со слезами обнимала своего дорогого мальчика, папа гладил его соломенные вихры. И только старший брат, двенадцатилетний Костик, присвистнул: «Ну, ты даёшь!»
Это было чудесное время для семейства. Вечером родители просили прощения у детей за дневные обиды, а дети — у родителей. На ночь читали «Детскую библию» или отрывки из «Святого Евангелия», читали вечернюю молитву и умиротворённые ложились спать.
Раз в месяц ходили семьёй причащаться, ездили в храм или к «Взыскания погибших», или к «Пимена Великого». Оказалось, что в последнем часто причащалась прабабушка: в прежние времена, когда на церковь были гонения, многие храмы закрыли, а этот действовал.
Они много для себя открыли: по-новому увидели картины в Третьяковке, написанные на библейские сюжеты, которые теперь стали доступны и понятны.
Узнали, что знаменитый призыв «враг не дремлет» имеет совершенно противоположный смысл: враг — не другой человек, а твоя дурная сущность, дурные наклонности, с которыми нужно непрестанно бороться. А когда не очень получается, запачкаешься, начинаешь злиться на окружающих, значит, пора к причастию. И с божьей помощью — в свой личный бой, чтоб душе твоей было легче.
Все заметили, что и к людям их отношение изменилось, они стали добрее и мягче, терпимее. Если раньше утренние давки раздражали, из автобуса Люба выходила с шубой на голове и оторванными пуговицами, то сейчас, готовясь к выходу, просила: «Люди добрые, выйти очень надо, подтолкните на следующей остановочке», — пассажиры смеялись, но выйти помогали. Шутки очень разряжали атмосферу. «Ближе к народу», «давайте дружно выдохнем, посадим бабулю», «в тесноте, да не в обиде» — помогали с честью пережить толкотню и давку.
Жалко было людей злых, обиженных жизнью. Любаша ясно видела, что беда их была в жизни без Бога. Она уже знала, что «каждая душа — христианка», даже у атеистов, вот душа и мучается, и страдает без веры, а люди не находят душевного спокойствия, не могут понять в чём дело, помочь себе. Это Люба очень ясно ощутила, оказавшись на спектакле «Современника» по Шукшину «А поутру они проснулись». Почти физически она ощущала мучения персонажей на сцене, их поиски истины, Бога, их беспомощность и трагедию. Так и хотелось сказать: «Миленькие, да вот же выход, вот же Бог. Обретите его, и мир наступит в Вашем сердце».
Но она, конечно, промолчала. Только потом рассказала об этом Валентине, давней, ещё со студенческих времён, близкой подруге, наезжавшей к ним время от времени в гости из далёкого города, куда она с мужем уехала работать после института по распределению. Валя с интересом смотрела на неё:
— Что с тобой произошло? Ты же всегда была убеждённым атеистом, по марксизму-ленинизму у тебя были одни пятёрки.
— Да ты не понимаешь, если б нас не растили атеистами, я бы, знаешь, сколько ошибок в своей жизни не сделала. Дурацкая вседозволенность вместо целомудрия. Ты хоть задумывалась над этим словом, оно же от слова «мудрость». А «спасибо» употребляешь, а это, между прочим, «Спаси Бог». А притчу о блудном сыне слышала, а это ведь не частный случай отдельной семьи, я думаю, это всё человечество — блудный сын, только одни набьют шишек и приходят к Богу, а другие так в гордыне и маются.
— Да, интересно с тобой теперь разговаривать, не соскучишься, — посмеивалась Валентина, а в следующий приезд неожиданно попросила. — Ты мне сына покрести, пусть у него будет Ангел Хранитель, на всякий случай.
— А сама?
— Мне ещё рано, не созрела.
Часто они ходили на службу к батюшке Геннадию. Он, встречаясь глазами, едва заметно, приветливо кивал, добрая улыбка сияла на лице. Службу он служил истово, становился серьёзным, вдохновенным, совершал таинство, а не отслуживал. На исповеди спрашивал:
— Ну, как дела, братцы? — «Братцы мои» было любимое батюшкино обращение.
— Да грехов очень много набрали… — Они начинали перечислять. — Знаете, батюшка, иногда кажется, что головы не поднять, нет сил с ними бороться.
— Понимаю, понимаю, братцы мои, я и сам грешный. Но Вы не унывайте, боритесь!
Батюшка отпускал грехи, сразу становилось легче. Порою делал Любаше замечания, но не обидно, а как бы извиняясь. Увидел их с Еленой в шляпках и сказал:
— Шляпки — это ничего, но платочки женщинам милее. Вы обратили внимание, какие все женщины милые в платочках.
Летом в жаркий день тихонько прошептал Любаше на ухо:
— Женщинам в храме полагается руки прикрывать, — и пошёл дальше. Люба была в футболке с коротким рукавом.
А осенью на остановке встретил её и удивился: « Что же ты в брюках?
— Так ведь так удобнее, батюшка.
— А кому удобнее?
— Не так холодно.
— А холодно, ну ладно. Но юбочка куда лучше.
Люба улыбнулась:
— Вы потерпите, батюшка, я скоро образумлюсь, лет через десять, — батюшка только сокрушённо вздохнул.
Однажды ей довелось побывать с батюшкой у старицы Макарии. Люба слышала, что есть на свете старчики-отшельники, светильники веры. Живут они в уединении, часто в нужде, голоде и холоде. Но мирское их не очень тревожит, ибо молятся они за весь мир, за нас грешных. И их молитвами стоит мир. Господь даёт им особую прозорливость, ведомы им ответы на многие вопросы, но только хода к ним нет, нет к ним духовного туризма.
Старица Макария жила в деревеньке где-то в Смоленской области. Приезжали к ней люди за помощью из разных уголков нашей необъятной Родины. Помогала матушка чем может: и советом, и молитвой, хотя и очень уставала. Была она слаба, немощна телом, но сильна духом — безропотно несла свой «крест», свое великое послушание. Но и таким людям нужна помощь — причащение Святых даров. Вот и поехал батюшка Геннадий проведать старицу, спросить совета и причастить её.
Ехали вчетвером. Отвезти их вызвался любашин сослуживец, кроткий, тихий Слава. В автомобиле с ними ехал крёстный семьи — Николай, он многих опекал. Ему-то и была обязана поездкой Люба. Она рассказала Николаю, что старшему сыну Косте, его крестнику, предлагают сделать операцию, а она не знает соглашаться или нет, ибо аналогичную сыну уже делали лет пять назад и, как видно, без особого результата.
— Может быть, спросишь у своей духовной матери, как нам лучше поступить? — Люба просительно взглянула на Николая.
— Да ты сама спроси, тебе можно поехать. Разрешили!
И вот она уже в машине в такой славной компании. Они со Славой немного робели, больше прислушивались к батюшке и Николаю, чем сами говорили. Слушать было очень интересно.
Накануне Коля рассказал ей, что когда батюшка в первый раз приехал к старице, она встретила его словами: «Вот и премудрый Геннадий пожаловал», батюшка удивился и смутился, откуда она узнала его имя, приезд был неожиданный, сказать ей никто не мог — и уж очень высокую оценку дала ему схимонахиня Макария.
Любаша поинтересовалась, отчего это у матушки такое странное имя, мужское на женский лад? И узнала, что при пострижении в монахи людям меняют имена, так как меняется их жизнь, а при принятии глубокой схимы — имя меняется ещё раз, и даже на мужское для женщин, так как они отрекаются от своей женской сути. Имя выбирают не произвольно, а по святцам — какого святого почитают в этот день.
День был чудесный, тёплый, весёлый. Батюшка с Колей запели, заканчивали одну песнь, начинали другую, только спрашивали: «А вот эту помнишь? А давай вот ту…» Согласно кивали головами и продолжали петь. Голоса были не оперные сильные, а мягкие задушевные. Петь оба очень любили, мелодию тонко чувствовали, и получалось у них удивительно согласно.
Слава с Любой совсем примолкли, заслушались, да и песни такие они слушали впервые, слов, конечно, не знали, подпеть не могли.
Окончив пение, батюшка с улыбкой посмотрел на Любу:
— А что, Любаша, когда же вы с Костей венчаться придёте?
— Да, что Вы, батюшка, у нас же трое детей, какое венчание, стыдно…
— А в грехе жить не стыдно? — изумился батюшка. «Срезал» одной фразой. Тут же и договорились, что придут венчаться в ближайшее время вместе со Славой и его женой.
— Вот это славно, это хорошо, братцы мои, — радовался батюшка.
Любаша постепенно освоилась.
— А знаете, какой сейчас со мной интересный случай произошёл, когда я хлеб в дорогу покупала. Сейчас расскажу. Пришла я рановато, до открытия булочной оставалось минут пятнадцать, за это время собралась небольшая очередь, завязался разговор.
Бабуля, стоявшая первой, стала жаловаться, что прожила тяжёлую трудовую жизнь, детей одна подняла — муж на войне погиб, хором не нажила и вот теперь на старости лет должна в очереди стоять, караулить хлеб. А сосед её проворачивает какие-то махинации, ездит на дорогой машине и уж за хлебом точно не стоит. Рассказала с обидой, губы поджала, в глазах слёзы стоят.
Тут уж я, батюшка, не выдержала: «Да, как же Вы на такую жизнь жалуетесь? Ведь Вы же прожили большую честную жизнь, не крали, не подличали, Вам не стыдно людям в глаза смотреть. А Ваш сосед, может, ночей не спит — совесть мучает или боится, что посадят, или что своим подельщикам не угодит. Это Вам в пору завидовать — такую чистую честную жизнь прожить не каждый сможет». Люди в очереди согласно закивали, бабуля приосанилась: «Ой, и правда, что это я, кому позавидовала, грех один…».
Слушатели засмеялись:
— Ай да Любаша!.. Ай, молодец, готовый проповедник. Но сказала всё правильно, на таких, как эта бабуля, Земля Русская держится.
За разговором доехали до места, остановились у крестьянской избы ближе к концу деревни. Недалеко шло строительство дома отца Николая, помогавшего матушке Макарии в её духовном подвиге. Со стройки вкусно пахло свежей стружкой.
С робостью Любаша вошла в дом. На кухне по хозяйству хлопотала женщина средних лет. Она сноровисто разобрала привезённые гостинцы по местам, открыла банку шпрот, поставила кошке. Люба ахнула, они такие баночки берегли и открывали только по праздникам.
Уголком глаза заглянула в горницу: в красном углу — образа, у стены — печь, в простенке у двери на кровати на корточках сидела матушка Макария. У неё были больны ножки, ходить она не могла, но взамен стяжала «духа святого» и могла помочь людям.
Её обрядили в монашескую одежду, матушка радовалась предстоящей службе как ребенок. Батюшка тоже облачился в ризы.
— Ну-ка, Любаша, иди-помогай, кадить мне будешь, ходи за мной и кади…
— Ой, да как же, батюшка, я же не умею.
— Ничего, это поправимо…
И батюшка показал, что и как надо делать. Любаша стала старательно кадить, изба наполнилась благовонным дымом, служба началась…
Матушку причастили.
Потом батюшка долго и обстоятельно беседовал с матушкой о своём служении, спрашивал совета, как правильно поступить в том или ином случае, старица отвечала просто и понятно, почти всегда положительно.
Дошла очередь и до Любаши. Она спросила о сыне и услышала странный ответ:
— Делай — не делай, всё одно будет…
— Так может, не делать? — спросил Николай, — зачем парня зря резать?
— Это уж как родители решат, пусть они решают…
— А вот у меня есть подруга, просит крестить её, надо ли ей помочь, а то мне сказали, что со своими грехами сначала надо справиться, а потом уже чужие наваливать.
— Помочь креститься надо, как же в таком деле не помочь.
Любаша решила спросить ещё:
— Матушка, надо ли мне стремиться: денег заработать?
— А у тебя хозяин есть?
— Есть, матушка…
— Ну, так хозяин пускай зарабатывает, а ты за детьми смотри.
Любаша подняла глаза, увидела доброе лицо, большую голову на слабом тельце, сами-собой навернулись слезы, так ей стало жаль старицу, и полушёпотом спросила:
— Матушка, а я — не безнадежная?
— Не безнадежная… — Маленькая ручка погладила её по голове.
Любаша, ничего не видя от слез, вышла из комнаты.
Раньше, если Любашу спрашивали, какое качество в человеке она ценит выше всех, Любаша отвечала: — Ум!
Теперь же она поняла, что превыше всего: Доброта. Её такой дефицит в мире, что иногда удивляешься, когда встретишь доброго человека. Мудрая доброта, снисхождение к чужим ошибкам и заблуждениям, промахам — это очень трудно. Иногда она даже завидовала блаженным дурачкам с их детской открытой улыбкой на лице, завидовала их широко распахнутым доверчивым глазам. У них не хватало ума злиться и обижаться на окружающий мир за собственную убогость. Нужен ли такой ум? Вот в чём вопрос!
Батюшка Геннадий был человеком редкой доброты. Он помог креститься Любиной подруге Вале и крестил её приёмных детей.
Потом венчал Любу с мужем, в законном браке у них появилось ещё двое детей. Крестили их, конечно, тоже у батюшки Геннадия.
Как-то у одной Любашиной подруги на работе начался разлад с мужем. Красавица Аня таяла на глазах, страшно нервничала, вся извелась и, в конце концов, отправилась к психологу за помощью, но нарвалась только на непристойное предложение — утешить. Рассказывая, как всё было, Аня заливалась слезами. Она искренно любила мужа и тяжело переживала разрыв.
— Не в те места ты ходишь, Анна, по душевным делам надо идти к священнику. Пойдем-ка, я отведу тебя к батюшке Геннадию…- решила Любаша.
Договорилась с батюшкой и отвела Аню в храм на Неждановой, а сама усердно молилась в другом приделе о своей красавице-подруге:
— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
Она по многу раз прочла все молитвы, что знала, а беседа всё продолжалась. Вышли почти за полночь, Аня только повторяла:
— Какой батюшка! Неужели можно в наше время так жить: так чисто, светло, ясно… Какой человек!
Это Любаша ещё не раз слышала от разных людей.
Поразила её притча батюшки Геннадия о чистом листе.
Как-то он показал слушателям чистый лист, в центре которого стояла чёрная точка, и спросил людей, что они видят?
— Чёрную точку,- ответили почти все.
— Посмотрите внимательнее, — попросил батюшка.
— Она неровная, с рваными краями, — люди смущенно замолчали, не зная, что сказать.
— А ещё что видите? — настаивал батюшка.
Но все молчали.
— Как же вы все увидели маленькую чёрную точку и не увидели прекрасный белый лист? — изумился отец Геннадий и даже расстроился.
Так он учил нас видеть в жизни и людях хорошее, доброе, а не зацикливаться на чёрных точках.
Однажды на работе у начальника сильно заболел сын, и он решил отвезти его к экстрасенсам. Люба испугалась:
— Как ты можешь так рисковать собственным ребёнком? Это совсем не безобидные вещи! Самое главное у нас — душа, а ты её отдаёшь в руки каких-то экстрасенсов. Прошу тебя, прежде чем идти, пойдём, сходим к батюшке Геннадию, это близко от работы, может он найдёт лучшие слова, переубедит тебя.
Начальник согласился. Люба не знает, смог ли переубедить его батюшка, но что заставил задуматься и посмотреть на всё с другой точки зрения — это точно.
— Батюшка, конечно, человек удивительный, — рассказывал начальник.
Все загорелись приобщиться. И в один из ближайших выходных большой компанией отправились к батюшке креститься сами и крестить своих близких. Атмосфера царила празднично-радостная, все друг друга знали.
Про батюшку и говорить нечего, он очень любил крестить и первым делом, как получил храм Малого Вознесения на Большой Никитской, что напротив Консерватории, устроил сначала крещальню, а уж потом всё остальное стал обустраивать. В этом батюшке помогло, что по первому образованию он был архитектором.
В стране шла перестройка. Любаша с улыбкой вспоминала про «перестроечные подарочки» батюшке: это мог быть лимон или пара шерстяных перчаток — магазины были пусты, всякой малостью делились с ближним.
— Это, батюшка, Вам «перестроечный подарочек», — глаза батюшки вспыхивали весёлым смехом, ладошка прикрывала рот. Батюшка и сам любил одаривать, как память о нём, висят на стене две иконки.
Добр был батюшка и всё же один раз рассердился не на шутку, когда Любаша на исповеди начала сетовать, что Костику, старшему сыну, хочется колбасы в пост, а она не даёт.
— Да дай ты ему колбасы, дай!
— Да как же, батюшка, сначала колбасы, когда нельзя, потом ещё что-нибудь захочет, как же воспитание? Не дам!
— Дай, ничего страшного, ну, если ему так хочется, дай…
Но она не дала.
Батюшка Геннадий очень любил исповедовать, так близко к сердцу всё принимал, что сердце не выдерживало — и он на несколько месяцев попадал в больницу. Кто-то даже попросил батюшку:
— Вы бы поберегли себя, батюшка!
— А зачем?! — серьёзно ответил отец Геннадий.
Это «зачем» потрясло Любашу.
За их семью он тоже переживал:
— Вашей семье нужен духовник! Это очень важно — духовное руководство, — убеждал батюшка.
А они давно уже выбрали себе его духовником, только прямо не попросили об этом. Люба вообще заметила за собой, что часто мысленно исповедуется батюшке, делится наболевшим, ей этого хватало, выбраться к батюшке в храм не всегда получалось. Любаша совсем уж было собралась просить батюшку стать духовником, да испугалась: влюбишься ещё, как не влюбиться в человека, которому доверяешь свои мысли и сомнения, свои беды и невзгоды, тем более, если знаешь, что он всегда на твоей стороне, поможет, подскажет, пожалеет тебя бесталанную. Как же смеялась над ней её крёстная матушка Елена, узнав об этих страхах:
— Ведь так и надо общаться — сердечно и открыто, а то привыкли отгораживаться да замыкаться. Какая же ты у меня ещё глупенькая дурочка!
Жили они — не тужили, как вдруг пробежала чёрная кошка. Люба стала ссориться с мужем, ни из-за чего, знаете, как бывает: всё не так, всё плохо, объяснить невозможно, поделать ничего нельзя, всё рассыпается. Одним словом, «враг не дремлет». На дворе была весна, на душе — тоска, погода способствовала — шел мелкий моросящий дождь. Вот она и надумала — поеду к батюшке Геннадию, станет полегче. Оделась, вышла и, переходя дорогу, нос к носу столкнулась с мужем.
— Ты куда? — удивился Константин.
— К батюшке Геннадию собралась. Поедем вместе? — Люба с надеждой посмотрела на мужа.
— Такой дождь, я не поеду и тебе не советую, — холодно ответил он.
С тем и разошлись.
Любаша не заметила, как доехала до храма, на душе кошки скребли.
В маленьком храме было людно, горел свет, в жёлтом освещении плавали дымы от кадильниц, трепетали свечи.
— Что можно сказать батюшке? Как объяснить ситуацию? Ведь всё же на пустом месте, ничего не произошло… Ужасно!.. Всё бессмысленно, ничто не поможет, ничего поделать нельзя.
Кто-то передавал свечи, кто-то проходил мимо, о чём-то переговаривались рядом. Ничто не касалось Любаши, вся эта жизнь происходила помимо неё.
Она увидела батюшку Геннадия впереди, он тоже заметил её и улыбнулся, чуть кивнул, приветствуя. Но Люба не ответила, только холодно взглянула на батюшку и ниже надвинула шляпку на глаза, ещё больше отгораживаясь от мира.
— Ах, оставьте, никто мне не в силах помочь…
Она увидела, как устал батюшка, тонкие тени под глазами, осунувшееся лицо, приветливый взгляд, добрая улыбка… и море тянущихся к нему людей… и у каждого свои заботы, горести, невзгоды… Ей стало невыносимо жаль отца Геннадия.
— Как он выносит это бремя, этот груз людских страданий и чаяний?! Не буду я ему ничего говорить, не буду нагружать его своими проблемами, как-нибудь справлюсь сама…- решила Любаша и, постояв ещё немного, выскользнула из храма. Поехала домой…
Не прошло и недели, как вечером раздался телефонный звонок, и Коля сказал, что батюшки больше нет, прощание с ним завтра в его храме Малого Вознесения, что напротив Консерватории.
Это было выше человеческих сил. Любаша не владела собой, она закричала Коле какие-то обидные глупые слова о том, что, Слава Богу, она — не хан в прежние времена, а то за такую весть Коля лишился бы головы. Ярость и бессилие переполняли Любу, она плакала навзрыд, а когда немного пришла в себя, позвонила маме и попросила посидеть с малышом, потому что ей очень надо хоть ещё один раз увидеть батюшку, и как ужасно, что этот раз — последний.
Мама приехала.
Вокруг храма были толпы людей, но в храм войти ещё было можно. Люба подошла к гробу, но батюшку не увидела, потому что лицо было закрыто. Для неё было неожиданностью, что священникам закрывают лица, как монахам. Оставались только руки, руки батюшки, так часто дававшие отпущение грехов, благословляющие, родные…
К ним Люба и припала. Рыдания сотрясали её тело, она плакала, как никогда на свете, ей было неловко, что подумают окружающие, но поделать с собой ничего не могла, плакала навзрыд, исходила слезами. Горечь, что могла тогда подойти исповедаться, поговорить и не подошла, стыд за свой холодный гордый взгляд, ужасное слово «никогда» — душили её. Она стояла рядом с гробом, плакала и думала:
— Как хочется убрать пелену с лица, только на мгновение поднять и сразу опустить, только ещё один раз увидеть. Ведь она совсем рядом, стоит только руку протянуть, а потом будь что будет…
Но Любаша не сделала этого, уважение к батюшке помешало.
Люди всё прибывали. Все хотели попрощаться с отцом Геннадием. Начиналась давка.
Этого она не могла допустить: подошла к дружинникам и с властным лицом расставила их так, чтобы люди подходили прощаться с одной стороны, а уходили с другой, закольцевала очередь.
Все приняли её за важное лицо и подчинились, послушались. Это то, что она могла ещё сделать для батюшки. Когда воцарился порядок, она ещё раз поцеловала руки батюшки, прощаясь.
Как жаль, как жаль!..
Потом были похороны, много священников, семья, очень много людей…
Все стали друг другу как родные, приглашали в машины тех, кто хочет поехать на кладбище. Люба поехала, видела дом батюшки, видела его чудесную жену строгую матушку Елену, бросила горсть земли на его могилу.
Мама отца Геннадия все приговаривала:
— Потерять такого сына…
А Люба отвечала:
— Вы — счастливая. Иметь такого сына!
Дома она ещё долго плакала и горевала. Муж, Костя Большой, сердился.
А Коська, Константин, Котёнок — старший сын, из-за которого они все когда-то крестились, из-за которого она ездила к матушке, сказал:
— Поплачь, тебе легче будет…
— Понимаешь, Котёнок, я могла к нему подойти — и не подошла, а теперь не смогу никогда… Ведь какой человек, всё — от себя, ничего — к себе… Редкий, такого больше не будет…Умер на Благовещение, сердце не выдержало, его Богородица, наверно, к себе взяла… Ты знаешь, он был такой усталый, я и думаю, что я его буду загружать своими проблемами, и не подошла…
— Да, не убивайся так, мам, правильно сделала, чего человека загружать, мы как-нибудь сами.
А через год на Благовещение в автокатастрофе погиб и Коська, Котёнок, Константин. Но Любаша втайне надеется, что он в хорошей компании: с добрым пастырем — батюшкой Геннадием и милой матушкой — старицей Макарией.
Ещё немного о матушке Макарии
Перечитывая и правя этот рассказ в очередной раз, я наткнулась на слова матушки Макарии, «делай — не делай, всё одно будет!»
Словно вспышка молнии прорезала мой мозг! Она тогда уже всё знала, но нам не сказала! Мудрая провидица! Милосердная душа! Разве можно матери открывать такие вещи?!!
И я вспомнила обстоятельства той операции. Тогда матушка спросила меня, на что влияет состояние сына. Перед этим наш крёстный, Николай, предупредил, что матушка, невзирая на возраст, — целомудренная девушка, и говорить с ней обо всём нужно очень деликатно. Я ответила ей, что впоследствии это может сказаться на деторождении, деток не будет. И она сказала, что вопрос об операции оставляет на наше усмотрение. Однако странные непонятные слова «делай — не делай, всё одно будет» засели в моём мозгу.
Врач в детской поликлинике советовал сделать операцию сыну до того, как мальчишку передадут во взрослую поликлинику. Потому что потом всё будет гораздо сложнее, а к детям в медицине особое бережное отношение.
Мы решились. Сына положили в Русаковку. Хирург обнадёжил, что операция несложная, «на потоке», и через три-пять дней Костика выпишут.
Мы спокойно ждали результата, но когда приехали забирать сына, всех прооперированных с сыном детей выписали, а нас пригласили к врачу. Мы напряглись. Хирург сказал, что сделал операцию, идентичную той, что делали Косте в «Филатовской» пять лет назад. Но выписать его не может, так как случилась странная необъяснимая вещь: за три дня у мальчишки скопилась жидкость в том же объёме, что за предыдущие пять лет! И откуда и почему она взялась непонятно! Он доложит об этом уникальном случае на медицинской конференции! И будет делать сыну ещё одну операцию!
Тут мы поняли слова матушки Макарии!
— Пожалуйста, больше никаких операций! Мы забираем парня домой! Мы попытались перехитрить судьбу, но неудачно! Больше не будем экспериментировать и резать сына.
— Нет, — ответил врач, — теперь Вам его никто в таком виде не отдаст, мы будем иссекать мягкие ткани более радикально!
Вот когда мы заволновались не на шутку. Убедились, что крестик на нём, и все дни молились за успех операции денно и нощно. Операция прошла успешно. Костику было пятнадцать лет.
А через пять лет, когда он погиб, слова старицы «делай — не делай, всё одно будет» зазвучали по-новому. Деток у Костика нет и не будет!.. Так вот что имела в виду матушка Макария, но открыть нам это не могла, чтоб не испугать и не разрушить нашу жизнь.
Так же, как когда-то она спросила Юрия Гагарина: «А ты не можешь не летать в таких-то числах?» «Нет, матушка, я же военный!» — ответил он. Полетел — и разбился!..
Царствие ей Небесное! Царствие им всем Небесное!
Владыка Питирим
После крещения мы всей семьёй стали ходить в воскресную школу, что располагалась на первом этаже старинного двухэтажного особнячка на улице Достоевского. Батюшка Александр и матушка Наталья отдавали школе много времени и сил, а перед нами: детьми, а ещё больше родителями, — открывали огромный удивительный мир.
Однажды мы с воскресной школой поехали на экскурсию в Иосифо-Волоцкий монастырь. Там все приняли участие в празднике, детям разрешили звонить в колокола. Там мы подошли под благословение к владыке Питириму. Это был замечательный человек: внешне очень красивый, но ещё внимательный и участливый, он стал знакомиться с детьми, а Костику сказал:
— Будем знакомы, тёзка! Меня ведь в миру тоже Константином звали!
Владыка Питирим произвёл на Костика неизгладимое впечатление, каждый раз, когда мальчишка видел владыку по телевизору, лицо его сияло, и он говорил: «Это мой тёзка!»
И вот однажды мы встретили владыку Питирима в Большом театре, подошли под благословение, напомнили о встрече и попросили молиться за его тёзку, нашего дорогого мальчика, которого уже не было на этом свете. Владыка сердечно обещал.
Теперь мы молимся за них обоих! Упокой, Господи, с миром души рабов твоих!
Про воскресную школу и то счастливое время я написала рассказ.
Притча матушки Натальи
Есть на свете светлые люди, такие, к которым тянешься всем сердцем, матушка Наталья из их числа. Молодая улыбчивая женщина преподавала в воскресной школе и опекала детей, а родителей тянуло к ней как магнитом. Такой необъятный удивительный мир открывался перед воспитанными в атеизме взрослыми, такая доброта исходила от молодой женщины и батюшки Александра, что взрослым уходить не хотелось из воскресной школы. И все было интересно. Вот однажды и рассказала матушка притчу о кресте.
«Показалось одному человеку, что тяжел его жизненный крест. И взмолился он Богу, чтобы тот пожалел его.
В то же мгновение он оказался в сокровищнице, где были собраны кресты со всего света, и услышал голос:
— Выбирай любой!
Сначала человек бросился к массивным золотым крестам, богато изукрашенным драгоценными каменьями. Но тяжелы они были. К тому же он рассудил, что иметь такой крест опасно. И взял золотой крест с изумрудами поменьше. Но и тот был тяжел. Так он перебирал кресты, выбирая все проще и скромнее. И, в конце концов, остановился на маленьком скромном простом крестике со словами:
— Господи! Я выбрал.
— Так ты свой крест и взял, — услышал он глас».
Рассказала матушка Наталья притчу, а потом добавила:
— Есть на этот счет и еще присказка: «Если б люди знали, как в монастыре тяжело, никто б не пошел! А если бы знали, как в раю хорошо, все бы побежали!»
Батюшка Александр тоже поразил всех своей премудростью. Перед Рождеством он объявил:
— У меня есть два билета на ёлку, а детей много и все хороши. Поэтому пусть каждый ребенок сам испечет пирог к праздничному чаепитию. У кого окажутся самые вкусные пироги, тот и пойдет на ёлку. Только, чур, уговор: дети пекут сами, а родители могут ими руководить.
И вот за праздничным столом собрались дети с батюшкой. Такого разнообразия пирогов родители больше никогда не видели. Началось чаепитие, но все стремятся батюшку угостить своим пирогом, а он только:
— Вы ешьте, ешьте, не беспокойтесь, — а сам чай пьет и внимательно за происходящим наблюдает.
Все в толк не возьмут: что батюшка задумал, как приз будет присуждать? А он только улыбается всем приветливо.
И вот как начали пироги подъедать, так и спрашивает:
— Это чьи две пустые тарелочки?
Два мальчика отозвались:
— Наши…
— Вот Вы на елку и пойдете!
Тут все и поняли: самое вкусное первым съедается! Ох, и премудр батюшка Александр! А ведь даже не попробовал!
P.S. Два мальчика, что сами испекли вкусные пироги с лимонным кремом под кодовым названием «птичье молоко», были Костя с Мишей. Миша пёк коржи, Костя готовил крем.
Так наши мальчики попали на патриаршую ёлку.
И всё бы хорошо. Но в 14-15 лет дети часто отпадают от Бога. Они уже не так послушно постятся и ходят на причастие. Часто задают вопросы, на которые и у нас нет ответов.
Вот и Костик как-то пришёл, озадаченнный, и спросил:
— Вот, если человек живёт неправедно, даже подло и гнусно, у него в жизни происходят болезни и несчастья — это Бог его наказывает?!
— Да!
— А почему же так часто мучаются, страдают и тяжело болеют хорошие праведные люди?
— Это испытания! Их Господь испытывает, как несчастного Иова.
— Так зачем же тогда жить праведно, поститься, во многом себе отказывать, если у одних наказание, у других испытания, а суть одна?!
— Разница есть. Бог даёт тебе свободу выбора! Дальше дело за тобой, как жить, что выбрать.
Но я видела, что мой ответ не убедил Костю. Тогда он решил помогать восстанавливать храм и пошёл к батюшке Борису, а потом поехал в Новогиреево помочь батюшке Александру. Но оба отправили парня восвояси, на стройке нужны были взрослые профессиональные плотники и столяры.
Этапы взросления
Лет в 14-15 Костя мечтал о «мастерских коньках». Шёл 1991-1992 год, самое трудное, голодное время.
До такой степени трудное, что когда я кликнула на работе клич по сбору старых детских вещичек для новорожденной дочки, никто не откликнулся и ничего не принёс.
Хорошо в это время муж устроился класть плитку на шёлковом комбинате Розы Люксембург. Там ему дали связку бракованных обрезков вытирать руки. Он принёс обрезки домой, я вырезала хорошие кусочки и из них сшила детское одеялко малышке.
Какие коньки?! Достать бы хлеба и молока! Только через два года папа ему всё же купил эти коньки на День рождения на 16-летие, но сын уже перегорел.
Костик просил купить ему взрослый велосипед, но мы боялись, что со своим бесстрашным характером наш мальчик попадёт на этом велосипеде под машину. Ставили условие — «закончи год без троек», а это не получалось. Много позже купили большой дорожный велосипед. Костик на нём почти не катался, катались Миша и Игорь, у которого он и «ушёл».
Коська потом говорил:
— Ах, вот в чём дело, боялись аварии! А я вам верил, старался закончить без троек!
В восьмом-девятом классе спрашивали:
— Костик, куда думаешь поступать? За два-три года мы тебя натаскаем, поступишь, куда захочешь.
Он очень хорошо рисовал, а чертил так, что учительница в школе прониклась и тоже обещала позаниматься, помочь.
Наш мальчик перестал записывать домашнее задание, чтобы с ним не учили. Мы не сдавались: я звонила его одноклассникам домой — узнавала уроки. Тогда сын договорился с ребятами, чтобы отвечали, что ничего не задано.
От отчаяния я бросилась за советом к Мише, нашему умнику-разумнику и главному помощнику:
— Мишенька, ну что с ним делать???
— Подрастёт — образумится, не переживай так, — успокаивал Мишута.
Два братца были такие разные! Костик, резкий, прямой, очень искренний, обожавший авантюры, приключения, увлекавшийся единоборствами, то звал брата с собой в пещеры, то предлагал научить драться:
— Ты же парень! Нужно уметь постоять за себя!
— Спасибо. Может, мне и не придется, — отказывался Миша.
И точно: Костик регулярно дрался, а спокойный начитанный Миша пользовался у ребят авторитетом и был со всеми в хороших отношениях.
Однажды я заглянула в его список литературы и, увидев в нём кучу философов и мудрецов, включая Фому Аквинского, пришла в ужас:
— Мишенька, ты поосторожнее с такой литературой, а то потом не женишься! Где найдёшь такую умную девчонку?
— Это не обязательно, потому что все женщины делятся всего на две категории.
— Ну-ка, ну-ка, это интересно. Просвети меня.
— Или «прелесть какая дурочка», или «ужас какая дура».
В тот момент я посмеялась, но спустя много лет поинтересовалась у сына, какой вариант ему попался?
— Моя Катюша — исключение, — ответил умный Миша.

Костин дневник
15.04.95
Мне бы хотелось знать много профессий: плотник, повар, слесарь, электрик (немного), парикмахер, знать законы, фокусник (карты, развить ловкость рук), тренер по кунг-фу, дизайнер, психолог, врач народной медицины, массажист.
Но я, наверное, пойду в Высшую школу милиции на следователя, а если повезёт, то в разведку, там научусь языкам, снайпер, специалист по взрывчатым веществам, боевое самбо, программист широкого профиля, — но это если повезёт. А так я подумал: мы все живём в обществе, где есть законы (а я буду представителем закона).
Где закон, там и деньги, вон! сколько сейчас менты получают, а в разведке вдвое больше! притом в долларах! Плюс ко всему к этому не маленькая пенсия, да ещё и в сорок пять лет! А в сорок пять лет, я думаю, что буду в самом расцвете сил. Да ещё, если буду работать в разведке, куплю себе пару квартир, пару машин, пару счетов открою в банке, и мне даже пенсия будет не нужна! И после себя ещё наследство оставлю. А если убьют, то ладно, хоть жена с детьми страховку получит.
Наивный мой, отважный сыночек однажды, во время жуткого нашего безденежья, предложил:
— Есть такие подпольные бои без правил, давай, я туда пойду, биться за деньги!
— Нет, Костик, тебя там покалечат или даже убьют! Умоляю, не надо, не ходи! Не для этого мы вас растим!
— Пусть убьют, зато вы денег кучу получите!
— Нет, сын, и тебя убьют, и денег не получим. Думаю, там основные деньги устроители получают. И вообще, мерзость какая, не будем об этом говорить!..
Слава Богу, не пошёл!
Поздно ночью — мы возвращаемся из гостей — на станции метро «Ленинский проспект» нам не хватает одного пятачка, а кассы уже закрыты. Мы в растерянности. Но Костик проходит без оплаты прямо мимо служащей.
Она недоумевает:
— Молодой человек!
— Я — ваш будущий президент! — бросает он ей солидно на ходу и бодрым шагом идёт на эскалатор.
Она так и замирает с открытым ртом, провожая его взглядом.
Я — король Марьиной рощи! — заявляет Костик. Это из той же серии. Но в Марьиной роще он среди сверстников лицо действительно известное и популярное.
Когда Костик перешёл в другую школу, мы с мужем смирились — насильно ума не вложишь.
С последней школой нам повезло. Там директором была замечательная женщина, Галина Александровна Смольникова. Главное её достоинство состояло в том, что она любила своих подопечных детей и стояла за них горой. Она понимала, как важно высшее образование, особенно для мальчишек. Нужно напомнить, что в это время в стране шла Чеченская война, которая оборвала жизнь одних ребят, а других искалечила.
Поэтому от школы выпускников направили в институт на льготных условиях.
Мы с папой упрашивали строптивого сына:
— Костя, иди в МИИТ! Мы поможем! — боялись Чечни и вообще считали, что высшее образование — некий стержень, что не даст сломаться в трудных жизненных ситуациях, а при случае поможет заработать.
Нет! Наш сын пошёл и забрал документы из института!
— Зачем???
— Потому что вам очень хотелось, чтоб я там учился.
Теперь нам грозила армия. Не мирная, нет! Шла война в Чечне…
Тогда в газетах и на телевидении прошла информация о зверствах боевиков, как они колючей проволокой отрезают головы нашим солдатам. Такой судьбы сыну не хотелось. Но не хотелось, и чтобы сын стал убийцей.
— Костик, как же ты людей убивать будешь?
— Не буду. Лучше быть убитым, чем убить самому.
Всё это не вселяло надежды в светлое будущее Костика.
Нам грозила Чечня. Принесли повестку: семнадцатого ноября в День рождения — предварительная явка в военкомат.
— Костя, что тебе подарить на День рождения? — интересуемся мы.
Сын долго молчит, а числа пятнадцатого-шестнадцатого говорит:
— Мне предложили за сто долларов убрать личное дело подальше, я буду рад, если вы мне их подарите …
— Что же ты раньше молчал? У нас была заветная сотня, но мы её разменяли, чтоб справить твой День рождения, у нас осталось только пятьдесят!
Сходили к священнику, посоветовались.
— Дайте пятьдесят и попросите, чтоб послали не в горячую точку.
Попросили, но проще оказалось документы задвинуть. В военкомате решили готовить его к поступлению в военное училище, кажется, пограничников. Мы несказанно обрадовались, ведь у Кости прадедушка Георгий Васильевич был когда-то начальником погранзаставы. Вот какая преемственность вырисовывалась!
Но через год он поступил в художественный колледж.
Можно ли обмануть, обыграть судьбу? Нужно ли пытаться?
От гибели нашего мальчика всё это не уберегло. Но если бы он погиб в мучениях в плену, мы бы больше себя корили!
Однако когда через два месяца после трагедии утром в нашу квартиру пришли два автоматчика забирать в армию Костика, мы были в шоке! Ведь у него был отвод из-за желтухи и учился на дневном отделении. И вообще его здесь не было! Гадость какая!..
В 1998 году Костя — два месяца назад ему исполнилось двадцать лет — заболел желтухой, попал в инфекционную больницу, где пролежал полтора месяца под капельницей. Слава Богу, парня поставили на ноги!
Костик вернулся из больницы после желтухи 12 марта 1998 года, был очень рад, соскучился.
Захожу домой, в прихожей на коврике стоят ботинки сына, спрашиваю у детей:
— Коська вернулся?
— Да.
Наш парень сидит в большой комнате на диване, рот до ушей:
— Коська! Вернулся!.. И молчит, поросёнок, слышишь же — мама пришла, хоть бы голос подал, — расцеловала его, -теперь тебе надо диету выдержать и тяжести не поднимать! Мы с папой выдержали год — у нас без последствий.
Мы когда-то тоже переболели желтухой: я попила сок в жару на улице в автомате, а муж заболел в Казахстане на практике.
Сын пошёл в ванную, намылся в своё удовольствие. Потом позвонил дедушке Игорю, что оброс. Дедуся прилетел стричь внучка, священнодействовали в нашей ванной.
В этот же день Костик опробовал новую стиральную машину — перестирали с Мишутой всё на свете. Белые футболки стали серыми.
— Коська, что ж ты белые футболки с чёрными джинсами вместе стирал?
— Ой, мам, я не знал, что джинсы так линяют.
В первый день посмотрел телевизор, устал от впечатлений, уснул, а к вечеру, как все улеглись, стал одеваться.
— Костик, ты что? — встрепенулась я.
— Не спится, пойду, пройдусь, — отозвался сын.
— Подожди, я с тобой, мне тоже не спится.
Сделали круг по Вадковскому, Новослободской, Сущёвскому. Поговорили о больнице, о книгах, им прочитанных, поговорили «за жизнь».
У меня много знакомых девчонок, воспитывающих детей в одиночку. Мужиков всегда не хватает, особенно стоящих.
— Коська, а ты бы мог жениться на женщине с ребёнком?
— Мог бы.
— И никогда бы её не упрекал?
— Нет, никогда, это же до меня было. Так что всё нормально. Просто, им не повезло, что ж за это упрекать, тут жалеть надо.
И он действительно жалел и опекал девчонок. У себя в колледже помогал им налаживать мольберты, резал девочкам-художницам шкатулочки под росписи.
— Костик, ну что ты с ними столько возишься?
— Мам, ну они же сами не могут, нужно помочь.
— Ну, хоть деньги бери.
— Нет, с друзей денег не берут — это последнее дело.
Заговорил с уважением о «ворах в законе», об их кодексе чести. Не сдержалась, возмутилась:
— Да какой кодекс чести?! Они бандиты и душегубы, их общак — не заработанные деньги, а ворованное, тем или иным способом. А честно зарабатывают только нормальные обычные люди. Таких денег много не заработаешь, хоть умри на работе. А большие деньги — «делают», то есть не доплачивают этим работягам в масштабах предприятия, отрасли или страны. Слышал о вторичном распределении денег? Как правило, деньги скапливаются в руках не тех, кто их зарабатывает. И твои воры не исключение. Или они их «своим горбом» заработали? Прикинь!
Прикинул и со мной согласился.
Было безлюдно и как-то неприятно, тревожно, что кто-нибудь привяжется. Около дома остановилась:
— Всё с меня хватит. Пошли домой! — попросила я.
— Нет, мы так мало не гуляем. Пошли ещё!.. — не согласился Костя.
— Нет, я домой, — я с надеждой посмотрела на него.
— Я ещё похожу, — не уступил он.
Было боязно его оставлять.
— Только недолго, я буду волноваться.
Не успела раздеться и лечь, как он вернулся. Ну и Слава Богу!
Слава Богу, когда дети возвращаются! Слава Богу, когда есть с кем поспорить, поругаться, даже повоспитывать. Слава Богу, когда есть о ком заботиться! Как ужасно, когда уже не о ком.
Костин дневник
20.08.96
Вечер. В жизни как-то потерял цель, будет, что будет. Работал в палатке — уволился, на заводе — уволился, в пекарне уволился. Что делать дальше не знаю, будет, что будет. Без работы не могу. Пока морочаюсь потихоньку (что-то делаю полезное для себя). Всё чаще задаю себе вопросы типа, а зачем это мне нужно? Становишься рациональным и рассудительным.
20.03.98
Почитал ранние записи. Молодой был!
Сейчас работаю, делаю мебель. В колледже заканчиваю второй курс.
Давно не писал, ну и ладно. Просто раньше (по молодости) новыми возрастными открытиями был потрясён, считал их важными, поэтому и записывал их, кстати, самому интересно почитать.
Хочу пойти учиться на повара, парикмахера, психолога, но это в пометках на будущее. Пока учиться хочу, но хочу ещё и деньги хорошие зарабатывать на себя, семью, а совмещать сейчас не получается — и учишься хреново, и заработать учёба мешает.
Неделю как из больницы, больше месяца болел гепатитом. В больнице лежал с зеками, узнал про понятия их, дай Бог! Теперь надо печень беречь.
Хотелось бы поехать на пол годика в англоговорящую страну, язык подучить, может быть, как-нибудь осуществится.
Хочется познакомиться или полюбить хорошую девчонку, где найти не знаю, надеюсь, как дурак, что сама появится, хотя знаю, что такого не бывает, значит если не ищу, то плохо хочется.
Знакомые говорят, что вышел из больницы, стал серьёзнее. С одной стороны хорошо, отношение ко мне, да и у меня к людям, правильнее, уважительней общение со мной происходит. Но пропал тот весёлый мой смех, это, наверное, плохо. Теперь понимаю, почему взрослых семейных людей проблемы грузят, они не могут не думать о завтрашнем дне, но это их дело.
Дома дела нормально, особо не ссоримся, разговариваем разумно друг с другом. Может, вообще больше ссориться не будем, появилось взаимопонимание на базе уважения — и это радует.
Недостаток в семье бьёт по отношениям — это точно, когда достаток, то и ссориться не о чем.
Появилась у меня цель — это денег заработать, надо быть солидным, думать о будущем (квартира, машина), тогда уже и о семье подумать, о своей, а пока рано. Да и не жить же на горбу (квартире) у родителей постоянно, пора остепениться. В двадцать лет самое время, так как к тридцати уже должно быть всё вышеперечисленное, а то и раньше.
Вот такие мысли, вот такая жизнь!
Хороший я, наверное, человек, по крайней мере, многие так считают. Главное это поступки твои, а наговорить можно, что угодно, за это меня, наверно, и уважают.
Хорошо, что есть друзья, без них жизнь — дерьмо, я это понял. Это самое ценное, что есть на свете, да семья, да дети, да родня и доверие!
27.03.98
Вчера как идиот нажрался с пацанами, давно не виделись — ну и идиотский аргумент, ну и ладно! Водка — дрянь: ходишь пьяный как дурак, ни хрена не помнишь, не даёшь себе никакого отчёта, со всеми ссоришься, портишь репутацию, да и деньги все ещё улетают по пьяни, и рожу могут разбить! Кому это надо! Водяра — бычий кайф, легализованный наркотик! Дерьмом поят нашего брата! Дурят, как хотят! Вот если бы вчера в кафе мороженого поели — вот это дело! А то нажрались, ну и чего! Всё, пить надо бросать, делать нечего, водке — бой! А то начнёшь и остановиться не можешь, пока не нажрёшься, а оставаться до конца — это тоже ясно, так как конец этот все и так знают, но на утро плохо помнят только, какой он был конец!
А вот более раннее.
03.01.96
Я стараюсь не пить водку, у меня к ней отвращение, уж лучше покурить.
Вспомнил, как был с одной девчонкой Зосей в ресторане Maxim/s — самый дорогой ресторан в Москве. Она выиграла два приглашения на радио «Максимум», и мы с ней сходили.
Лучше ресторана не существует! Лично я не знаю, что ещё туда добавить, чтобы он был лучше — он идеален!
Ну, я там, например, взял только сигарету — ко мне сразу подбежали и дали прикурить, только пепел сбросил, сразу приносят другую пепельницу.
Хлеб кончился, сразу приносят другую булочку (хлеб они сами пекут).
Спрашивают, вам мясо какой прожарки, а я и не знал, что разная бывает.
Так что я пришёл к выводу, что детей надо будет учить правилам этикета — это надо всем!
Где ты, сыночек, отзовись!!!
У Костика такая чудовищная смерть. Мгновенная, очень насильственная и, одновременно, без злого умысла. Ахнуть не успели, а мальчика уже нет. И зачем тогда всё это? Столько труда вложено! Человек страдал, мучился, искал себя, а одних «болячек» сколько! И совсем не дать ему пожить…
«Вера» трещит по швам, хотя сам Коська ни минуты не сомневался: «Помоги нам, Боже, не терять Надежду, Веру и опору…» Или, правда, Коська — светлый ангел, посланный к нам в мир для проверки нашей «вшивости» и чтоб привести нас всех к Богу, через нас ещё кучу народа: Валеньку с детьми, Надюшу с Машей, Лену Репину с Сережей Губановым и даже смертью своей Стата с мамой, Женю с сестрой.
«Ты был, наверно, светлый ангел, что прилетел издалека…»
Очень люблю Костеньку и мысленно всё время рыдаю, а во сне мне часто снится, как их машина разбивается, и я лихорадочно думаю, как их спасти? Выскочить на дорогу? Умолять не садиться в машину? Может, Костику нужно откинуться в кресле? Что можно ещё придумать? И можно ли что-то придумать?
Ужасное случилось, но я была бы так рада встретить Костика на улице, или чтоб он вернулся в дом… и всё оказалось плохим сном. Может, когда-то так и будет, в вечной жизни эта будет казаться только трудным и горьким экзаменом. Виню себя…
Очень скучаю по сыну. Всё пытаюсь отыскать Коську, случайно встретить на улице. Иногда мне это удаётся. Раньше было проще — по городу много ходило ребят в такой же одежде: чёрных куртках, широких рэперских штанах, бейсболках с длинным козырьком. У кого-то был его затылок, у кого-то похожая улыбка, у кого-то глаза, у кого-то походка, но ни у кого всё вместе. За эту встречу я готова отдать остаток жизни, очень соскучилась. Прошло три года, а надежда не угасает. Я решила, если встречу — всё прощу, даже столь долгое отсутствие, не буду спрашивать, где он был всё это время. И вдруг в подземном переходе рядом с домом я встретила его, он шёл навстречу. Мгновенный укол в сердце, сердце задохнулось, и слезы брызнули из глаз от непереносимой радости. И в следующую секунду они стали слезами непереносимого горя — не он!
Где ты, сыночек, отзовись!!!
Воспоминания
«Заморочки» — ещё одна фенечка (странное словечко) Кости.
Любимый культовый фильм — «Барон Мюнхгаузен». На «стене мыслей» в подъезде Костик написал любимое:
«Улыбайтесь, господа улыбайтесь! Умное лицо — это еще не признак ума! Все глупости в этом мире делаются именно с этим выражением лица.
Улыбайтесь, господа улыбайтесь!
И подписался:
Тот самый барон Мюнхгаузен».
Это он на нас с папой наехал. Справедливо!
Квартира у нас удобная, похожа на ладошку: комнаты-пальцы, посредине прихожая. Но комнаты крохотные, поэтому всегда все двери нараспашку. Вдруг Костя начал двери закрывать.
— Костя, сейчас же открой, что ты там делаешь? Не обособляйся, мы живём одной семьей, у нас нет личных комнат, — кричала я из-за двери.
Как ума хватило остановиться и не открыть силой? Он делал мне подарок на Восьмое марта и День рождения. Потом было стыдно.
Почему не пришло в голову записать, как поёт под гитару? Не обратили внимания на его сочинительство. Приняли как должное. Похвалили бы — установилось доверие. Папину записочку: «Сынок, я о тебе беспокоюсь…» — берёг полтора года в ящике письменного стола.
Теперь гитара мёртвая, пыльная стоит в углу. Струны наполовину оборваны, сделать некому и незачем — никто не умеет больше играть. Раньше она стояла под окном и, когда задергивали — отдергивали занавески, отзывалась, вздыхала, теперь молчит. Очень жаль.
Это я писала через несколько лет после гибели Кости, но подросли младшие дети, Любаша и Максим, и выучились играть на гитаре, правда, им купили другую гитару.
Стихи
Одно воспоминание не даёт мне покоя.
Мы с мужем возвращались из театра поздним вечером, поднимались по лестнице пешком. Подниматься было интересно.
У нас в подъезде между вторым и третьим этажом существует «стена мыслей».
На бледно-голубой стене внизу, почти у пола, над черным рядком кафельной плитки когда-то кто-то написал «стена мыслей, пиши, что хочешь». Вот ребята, облюбовавшие себе эту площадку, — потому что душой их компании был наш старший сын Костя, как он сам себя называл: «Я — король Марьиной Рощи», — и упражнялись «кто во что горазд». Иногда здесь встречались очень интересные мысли, иногда забавные стихи.
Мы с мужем возвращались из театра и по привычке разглядывали исписанную «стену мыслей», отмечая свежие надписи, когда заметили на «стене мыслей» вверху над площадкой новый рисунок.
Это был храм с большим куполом-луковицей, с двумя приделами, с узкими высокими окошками в них, и тремя ступеньками. В центральной части храма знакомой рукой было написано стихотворение.
— Это что-то новенькое, — мы остановились и стали читать:

Осталось полчаса до сна,
И снова я схожу с ума:
Себе я места не найду –
Мне кажется, вот-вот умру.
А, может, умер я давно?
Мне будет проще от того.
Кому такая жизнь нужна?
В ней нет ни счастья, ни добра,
Ни материнского тепла!
Это не жизнь, а пустота!
Плыву, как щепка по теченью,
О Боже! Дай благословенье,
Чтобы забыть, покончить с этим,
Счастливо жить на белом свете!
О большем я и не мечтаю!
Ну а пока я … умираю...
На трех ступеньках храма печатными буквами было написано поочередно: «Бред»,
30 июля 1996 года
Подпись
Дата была двухнедельной давности. А роспись нашего дорогого мальчика.
Боже! Как обидно! Это написал наш собственный старший сын! Обидный «бред» задел нас. Разгневанные мы почти бегом взбежали по лестнице, влетели в квартиру и обрушились на смущённо улыбающегося автора, Костика:
— Мы сейчас прочли твои стихи на стене. Как тебе не стыдно! Это тебе-то нет материнского тепла! Да мы только и делаем, что с тобой возимся! Это другие дети вправе обижаться, что им не достаётся внимания, потому что с тобой всё время что-то происходит, — бушевал папа. Я только обиженно кусала губы.
Боже! Какие мы были дураки! Ему оставалось жить полтора года. И всё в этих стихах было правдой, они были пророческие… Погиб он именно в это позднее время.
Наша семья — это двое работающих родителей и пять детей. Пока все уроки с детьми переделаешь, пока все дела раскидаешь, да хочется и телевизор посмотреть, и спокойно за чашкой ночного чая пообщаться, — в общем, мы ложились спать очень поздно, ближе к двенадцати. А Костик погиб где-то в 0.17 — 0.30. Никто точное время не знает — свидетелей не было. Роковая дата его жизни — 5 апреля 1998 года, хотя получается, что пятого он практически и не жил.
Нужно было похвалить, стихи-то славные, искренние. И просто сказать, что мы его очень, очень любим. Так просто! Ему ведь это нужно было. А мы?!..
Позже, когда стихи стали правдой, я подумала: умру, но вспомню, что было в тот день 30 июля 1996 года, почему сын написал эти стихи. Как ни странно, всё удалось вспомнить.
Тем летом у нас родился малыш, наш младший сын Максим, и мы всей семьей уехали на дачу, все за исключением Костика. Ему было восемнадцать лет. Сын не поехал, потому что решил:
— Буду устраиваться на работу! Семья у нас большая, папа работает один. Буду помогать!
Парень остался в Москве, искал работу, чтоб помочь папе.
Так что в тот день он просто был один дома, и ему взгрустнулось. Может быть, было одиноко. Какие же мы были обидчивые дураки! Теперь понятно, что нужно было просто обнять сына, похвалить стихи и сказать, что мы его очень любим, потому что именно это ему было нужно. Но поздно!..
Мой родной любимый сыночек. Прошло девять лет, а я всё помню. Помню, как вернулись с маленькой Любочкой из воскресной школы батюшки Артемия с огромным фигурным тортом в руках. Назавтра должны были ехать к моей сестрёнке Верочке на День рождения. Коська всё ещё сладко спал, подложив руку под голову.
— Соня любимый, вставай, посмотри, какой мы торт огромный купили.
Потом за ним зашел Санёк (Стат), и они отправились гулять, предварительно купив отличной картошки на Бутырском рынке.
Через несколько лет я написала рассказ, но имена в нём не хочу менять, слишком больно.
Сон
У Надежды Петровны погиб сын Виталик. Погиб не один, в той машине было ещё двое детей: однокурсница Сашенька и одноклассник Васька. Василий был за рулём и решил покатать друга и невесту по Москве. Покатал…
Все оказались на том свете.
Но зла на Василия Надежда Петровна не держала, скорее сердце пронзили острое сострадание и вселенская боль. Была она верующей и знала, что «волос не упадет с головы человека без воли Божией». Значит, попустил Господь, а Васька — только орудие.
Но что не давало ей покоя, это сознание, что она одна из всех родителей была тогда дома и отпустила детей гулять с лёгким сердцем. А могла задержать, не пускать, сейчас она придумывала тысячи вариантов, как это сделать. Так что во всём случившемся она, скорее, винила себя, ведь не зря она была в тот момент дома, значит, что-то могла сделать, была у неё такая возможность.
Она помнила тот день до мельчайших подробностей, сколько раз потом перебирала в памяти все слова и поступки, всё запечатлелось как на цветной киноплёнке.
Это было в выходной, в субботу. Был чудесный апрельский день, очень тёплый и солнечный. Они приехали из воскресной школы с дочкой и средним сыном с огромным фигурным тортом: собирались в гости на следующий день к её сестре на День рождения. А Виталик ещё спал: подрабатывал по ночам, днём учился в колледже, и старался поспать при любой возможности, да и любил поспать.
— Лежебока, вставай, полдня уже прошло, — весело будила его Надежда Петровна. — Смотри, какой мы торт огромный тёте Вере купили!
Виталик встал, долго фыркал и плескался в ванной, потом пил чай на кухне. Позвонила бабушка Галя, звать любимого внука на дачу.
— Мам, мам, не говори, что мы едем в гости!
— Вот сам и не говори, на-ка трубку.
Около четырёх пришёл Васька.
— Мы пойдем, погуляем.
— Идите, в такую погоду грех дома сидеть. Только картошки мне купите, чтоб было, чем вас кормить, там с машины продают.
Ребята ушли, а через десять минут вернулись:
— Уехала твоя машина.
— Ну, так идите на рынок, не мне же картошку таскать.
— Деньги на такси давай.
— На такси она у меня золотая будет, езжайте на автобусе.
Притащили картошки килограмм десять, поставили на кухне и за дверь. Посмотрела картошку и ахнула — отборная: ровная, круглая, чистая. Открыла дверь и крикнула вдогонку:
— Молодец, Виталик, научился картошку выбирать, — думала, они на лифте поехали.
— Конечно, мы все ряды обошли, выбрали лучшую, да еще и поторговались, — раздался рядом голос сына, оказалось, они сидели в подъезде на подоконнике, решили перекурить.
А она и не подошла, не обняла, не сказала, как любит его, как он ей дорог, не взглянула в последний раз. А могла бы. Кто мог знать тогда: что это в последний раз она его слышит, картошку он купил себе на похороны, и Василий уже повёл его убивать, как агнца на заклание. Место рядом с водителем — самое смертное.
Вспомнилось, как одевал Виталик куртку перед уходом, и на руке блеснули «командирские» часы.
— Ой, что делается, и часы как у большого, всамделишные, — засмеялась Надежда Петровна, любуясь сыном. Двадцать лет — отличный возраст.
— Да, мне на работе ремешки для них принесли, даже запасной, — отозвался благодушно Виталик. Они в семье любили подтрунивать друг над другом и не обижались.
Этот запасной ремешок позже нашли они в кармане его штанов, часов на руке не было, как не было и лазерной указки, и проездного, и денег. Бог с ними, хуже было, что не было в живых их мальчика, а душа его, выбитая страшным ударом, металась где-то рядом и не могла вернуться в прежнее любимое тело.
Потом были похороны и толпы людей. Оказалось, что их Виталик был душой общества, любимцем колледжа, школы и всей округи. Веселый бессребреник, мальчик с гитарой, громко распевавший свои и чужие песни, он мог отдать последнюю рубашку — люди это чувствовали, знали и шли, шли, шли…
— Если Виталик пришёл в колледж, значит, жизнь будет, — рассказывали мальчишки и, не стесняясь, плакали.
А она могла что-то сделать, предотвратить и не сделала — это мучило ее.
Так прошло около месяца, повседневные дела отвлекали. Только сердце чутко прислушивалось: не раздастся ли звук поворачиваемого в замке ключа, не возвращается ли Виталик.
Снов не было, спала как убитая и даже плакать не могла.
А на исходе месяца, под утро, приснился ей сон, а может, и не сон то был. Будто откуда-то сверху, из-за облаков, молодой юношеский голос, но не Виталика и никого из знакомых, спросил:
— А вот, если бы Вы ехали в дальнюю поездку, Вы бы вышли на своей остановке?
— Бред какой-то, — подумала она, — к чему это?
И начала о чём-то смутно догадываться. Представилось, как они ездят всей семьей с детьми на море, с баулами и чуть ли не ночными горшками. Ответила:
— Конечно, на своей!
— Но Вы бы не вышли остановкой раньше или остановкой позже? — продолжал мягко допытываться голос.
— Нет, конечно. — И подумала, что там, где на поезде между остановками полчаса, самому добираться на перекладных целый день. Она начала сердиться.
— Ну вот.
— Что вот?- спросила она, холодея, ибо уже всё поняла.
— Это была его остановка!
Такой вот рассказ. Конечно, я помню всё до мельчайших подробностей.
Ужас ужасный
Ночью я проснулась от испуга, что Кости Маленького нет, не вернулся с прогулки. С моей кровати виден кусочек его комнаты с изголовьем. Мой двадцатилетний ребёнок отсутствовал, и я начала своими словами молиться Богородице, чтоб охранила своим покровом ребят от всяких бед, чтоб они ничего плохого не наделали, и с ними тоже ничего плохого не сделали.
Наутро оказалось, что Костик так и не пришёл — загулял…
А нам с мужем уже нужно было ехать в театр. Билеты на гастроли Мариинки в Большом театре покупали за месяц перед тем с большим трудом и смогли достать только на дневной спектакль. Распорядились:
— Вы езжайте к тёте Вере. Костик понесёт Максимку. Ты, Миша, повезёшь торт. Игорь, держи Любашу за руку. А мы сразу после спектакля поедем на День рождения. Надеемся, что не сильно опоздаем к началу. Если Костик опоздает, то ты, Миша, неси Максика, а торт повезёт Игорёк. И смотрите хорошенько за Любочкой.
Опера была трагическая, музыка тяжёлая, и я не выдержала — разрыдалась. Ехали в гости под впечатлением.
И никто на том Дне рождения особо не веселился. Не было хозяина дома. Об его отсутствии спрашивать было неловко, неудобно. Котика тоже не было.
Первым не выдержал наш папа и сказал в сердцах:
— Где же ваш хвалёный Костик? К любимой тёте Вере на День рождения не приехал! А ведь знал заранее! Где у него совесть? Ведь договаривались!
Губы моей кузины Нади задрожали. Она заговорила с горячностью.
Надежда
— Не смей при мне говорить плохо об этом мальчике! Мне сорок лет. И за всю жизнь я только одного настоящего мужика встретила — твоего сына! Всегда всем от меня что-то надо было. А ему — ничего не надо, только помочь.
Я сейчас поясню. У меня донышко ящика в буфете выломалось — он не закрывался. Я позвонила, попросила Костю помочь, он обещал, но был сильно занят и выбрался только через неделю. Приехал с инструментом и очень ловко починил ящик. А потом говорит:
— Давайте я Вам ещё что-нибудь починю!
А у меня без мужских рук уже много всего скопилось.
И он стал чинить всё подряд: стол, табуретку, на лоджии крючок приспособил, чтоб окно не хлопало — сам придумал. Еще что-то, сейчас и не вспомнить. Возился, пока совсем не стемнело, в конце работы говорит:
— Ну, кажется, я всё починил. Теперь у Вас всё в порядке!
И видно, что доволен. И тут я совсем некстати вспомнила про колченогий стул на балконе. Говорю ему:
— Есть ещё стул, шатается весь, но Бог с ним, ты его в следующий раз починишь. Езжай домой, а то на метро опоздаешь! Поздно уже!
А он:
— Нет, я лучше сейчас всё доделаю, а то неизвестно, когда ещё смогу выбраться.
(Как в воду глядел. Не смог больше. Никогда).
Он споро начал приводить в порядок стул. А я не рада была, что про него вспомнила. Боялась, что на метро опоздает, переживала. Спрашиваю:
— Может, здесь переночуешь?
— Нет, лучше домой поеду. Родители будут волноваться, и занятия у меня с утра.
В общем, перечинил он мне всё, что было сломано в доме. Очень славный мальчишка!
— А на метро-то он успел тогда?
— На метро? Успел, Слава Богу! Так что при мне, Костя, ты о сыне ничего плохого не говори!
Мама
Мы помолчали. Где его носит, этого славного мальчика? И что за характер? Нам он про это ничего не рассказывал! Когда возвращался за полночь, и мы его принимались ругать: «Где тебя носит? Мы же переживаем!» Ронял в ответ: «Уж и погулять нельзя!»
— Надо же! Нам он об этом почему-то никогда не рассказывал! — сказала я вслух.
— Он и к нам сколько раз приезжал помогать: то на балконе разобраться, то что-то сделать. Это был самый легкий способ его увидеть — позвонить и попросить о помощи, — улыбнулась Верунька.
— Ну, и где же он сейчас, безотказный помощник?
— Будем считать, что их с Петей задержали важные дела, — пошутила Верунька. — А ты, что такая грустная?
— Как-то музыка на меня сильно подействовала. Всё-таки Вагнер! Очень трагическая! О неприкаянной душе, которая в конце концов успокоилась.
Я вкратце пересказала сюжет «Летучего голландца».
Вернулись домой мы поздно. Хотелось подольше пообщаться с родными. В двери нашей квартиры торчала записка. Костя развернул: «Позвоните в ГАИ». И номер телефона.
Я занервничала:
— Наверно, спровоцировали аварию и сидят в милиции. А родители расхлёбывай, плати.
— Ну, позвони, узнай, — отозвался муж.
— Лучше ты. Я боюсь.
Как часто мы перекладываем неприятности на чужие плечи, в этот раз я не была исключением.
Раздался телефонный звонок. Это был Игорь, сосед. Сказал, что если нам понадобится машина, он готов отвезти. Мы отмахнулись — ничего не поняли.
Муж позвонил в ГАИ. Я услышала:
— Нашли паспорт Кости? Это — не он! У него паспорт украли!
Я сказала:
— К сожалению, паспорт вернули. Это, скорей всего, он!
Потом наш папа повесил трубку и сказал:
— Мишенька, уложи детей. Мы с мамой поедем в Боткинскую больницу. Костя в аварию попал, он с какой-то девочкой в реанимации, — и потом, грустно глядя на меня, добавил, — ты собирайся, возьми паспорт, халат, тапки, возможно, за ним понадобится ухаживать.
Я торопливо собиралась и читала молитвы, пока Костя Большой звонил соседу Игорю.
— Игорь, у нас Костик в реанимации в Боткинской… Отвези нас, пожалуйста…
Нашим богатством были наши дети, мир и лад в семье, а вот машины у нас не было.
Через несколько минут мы ехали в машине Игоря по ночной Москве.
— Игорь, представляешь, наш Костик попал в аварию, только бы он был жив, только бы жив!!! Мальчик мой!.. — вздыхала я, а Игорь молчал.
Скоро мы подъехали к центральному входу. Вышел охранник, начал объяснять, что нам нужен другой вход. Еще через пару минут мы подъехали к небольшому зданию с глухой металлической дверью. Мы пошли к двери, и тут Костя придержал меня за руку:
— Я должен тебе сказать, что это морг. Это девочка в реанимации, а наш сын погиб на месте. Я не мог тебе сразу сказать.
Внутри у меня всё заледенело. Я взяла мужа за руку. Она была тёплая, живая. Мы позвонили. Дверь открылась.
— У нас сюда, кажется, сына после аварии привезли. Можно посмотреть?
— Уже ночь. Завтра приезжайте.
— Слушай, друг! Как же нам дожить до утра? Если это наш ребенок? А если это не наш? Как нам дожить? Покажи парня!
Мужик был неплохой. Понял.
— Ладно!
И он вывез нам тележку.
Это был наш. Он спокойно и как-то свободно лежал на тележке, как будто спал. Только в одежде. «Соня любимый!» Чёрные джинсы. Чёрная водолазка под горло. Карман джинсов оттопыривался, и из него почти вываливалась записная книжка и несколько сложенных бумажек.
— Давай возьмём. Раз до сих пор не взяли, значит следователю не нужно. А нам — память.
И мы взяли.
Потом долго смотрели на своего мальчика.
Губка треснула от осколков, и виден был красивый белый ряд молодых зубов. Он весь был ужасно молодой и ладный, стройный. Одна рука спокойно лежала на груди. Другая была вытянута вдоль тела. И нога, одна, полусогнута в колене, а другая вытянута. Просто сын безмятежно спит! Вечным сном!
В этот скорбный ночной час папа погладил его по «непокорному» ёжику, удивился:
— Ой, какие мягкие! А при жизни не давался погладить…
Жалею, до сих пор жалею, что не побыли тогда с ним подольше. Интеллигентская совестливость. Нам было неловко, что человек ради нас нарушает правила. Мы считали, что нужно поскорее уйти, чтоб не затруднять его больше.
Мы вышли, грустно переглянулись:
— Ну вот… Теперь можно о нём не беспокоиться. Теперь он всегда будет с нами...
Мы ехали домой молча. Говорил Игорь. Оказалось, он уже всё знал. Нас не было дома. И гаишник пришёл к ним, просил передать, но они отказались. Кто согласится сообщить родителям такую страшную весть?!
— Мишенька, Костик разбился прошлой ночью на Дмитровском шоссе, насмерть, за рулём был Стат. Поэтому он и на день рождения не приехал. Уже не мог. Поэтому было так грустно. Видно, его душа рвалась к нам, потому мы о нём и заговорили. Надюшка сказала добрые слова. Наверно, они ему очень нужны были, да?! Хотел быть с нами, и чтоб мы о нём поговорили. Так и случилось!.. Если тебе будет совсем худо, ты не терпи — скажи! У нас есть лекарства. В машине ещё девочка была, может быть, Женечка? Давайте, позвоним! А то вдруг родители не знают? Хоть успеют к ней…
Папа
Мы нашли в записной книжке у Костика, той, из кармана, телефон Женечки. Но как позвонить? Что сказать? Ночь на дворе. А ждать нельзя, вдруг, она? Мы стали звонить. Безрезультатно. Стали звонить другим ребятам, чтоб узнать телефон. То же.
— Странность какая. Ни по одному телефону дозвониться нельзя!
Мишенька подошёл, заглянул в книжку и спросил:
— А вы по каким телефонам звоните?
— По тем, что написаны! А что?
— Нужно набирать номер задом наперёд! Это же Костик! У него шифр!
И тут впервые за эту ночь мы улыбнулись друг другу измученной улыбкой. Да, в этом наш Костик! Игруля, фантазёр!
Набрали задом наперёд — оказался правильный номер.
— Извините, пожалуйста, можно Женю?
— Её нет.
— А где она? — вопрос, конечно, наглый, но выбора у нас нет.
— А кто её собственно спрашивает?
— Видите ли. Это родители Кости, мальчика из её колледжа. Он погиб в автокатастрофе, а за рулём был Саша Статных. Но в машине была ещё девочка, она в реанимации в Боткинской больнице. И мы боимся, что это ваша Женечка. Но если она жива-здорова, мы очень рады. Пусть она передаст в колледже, что похороны Костика в среду. Пусть ребята приходят, кто захочет.
— Да, она должна была поехать с Сашей на дачу. Её до сих пор нет. И мы думали, что она там. Спасибо Вам. Мы сейчас поедем.
Мама
Как закрутились и сложно переплелись линии судеб наших детей! Судьба связала в смертоносный узел эту троицу, свела в одно время, в ночь на пятое апреля, в одном месте, стареньком жигулёнке, в одной точке, Дмитровское шоссе, из центра, напротив дома 11.
Легенда была такая.
Ребята где-то купили Костику, их песеннику и барду, новую гитару взамен старой раздолбанной. Стемнело. Костик боялся, что мы будем тревожиться, и спешил домой. Сашок с Женечкой везли его домой, торопились. Саша жал на газ.
Они врезались на огромной скорости в брошенный у обочины грузовик, тёмную массу с запылёнными катафотами. Санька, видимо, пытался вырулить, и весь удар пришёлся по Костику. Его зажало — потом спасатели вынимали. Это показали в «Дорожном патруле», но мы тот выпуск не видели. Не любили смотреть страшилки.
Он погиб мгновенно. Из него вышибло душу страшным ударом. Машину смяло по диагонали в гармошку. От удара дверцы открылись. И худенькая Женька, сидевшая сзади, чёрным комочком (на ней были чёрные свитер и брюки) вылетела и ударилась о бетонный столб. По иронии судьбы Саша физически не пострадал. С ним случился шок и потеря памяти. Позже, в больнице, придя в себя, он спросил:
— А что, в нас кто-то врезался?
— Ты врезался в стоящий грузовик.
Он этого не помнил. Помнил только, что должна была приехать его любимая, его невеста, Женечка. Он тихонько покинул больницу и поехал к ней. Но дверь никто не открыл и на звонки не отвечал. Тогда он поехал домой.
Про Костика он не помнил, как не помнят про смятый трамвайный билет, что валяется в кармане. И от мысли об этом больно сжимается моё сердце. Попробуйте вырастить ребёнка до двадцати лет: не спать ночами, переживать, воспитывать, радоваться успехам. И такой исход!
Если б Костик в колледже не познакомил Женю со своим школьным другом Сашей Статных, она была бы жива!
Если бы он не был лучшим другом наших влюбленных, его бы не пригласили в машину кататься по ночной Москве. И он был бы жив!
Есть ли у судьбы сослагательное наклонение? Если бы, если бы, если бы…
Недели за три до этого я спросила:
— Костик, ты жениться собираешься? Детей иметь?
— Я сначала думал, без детей. Но теперь думаю, будут. Парочка. Я уже не могу без этих маленьких. Ты представляешь, у нас все женятся. Уже у трёх пар свадьбы были. Через две недели ещё у двух пар свадьбы будут — меня звали. А осенью и Стат с Женей собираются пожениться.
Женечка — маленькая худенькая темноволосая девочка с мальчишеской короткой причёской ходит всегда в чёрном: чёрные брюки, чёрный свитер. Женя целыми днями пропадает у нас в подъезде. И всегда молчит, что бы ей ни говорили.
Это девочка Стата. У них любовь.
Иногда Костик просит:
— Мам, можно они посидят у нас, погреются, а то в подъезде очень холодно.
— Хорошо.
Девочка садится молча на маленькую табуретку у входной двери и так сидит.
— Может, ты их хоть чаем угостишь? — не выдерживаю я.
— Они не хотят.
Но иногда всё-таки пьют чай на кухне. Костя за хозяина.
Иногда я принимаюсь учить её уму-разуму:
— Не оставайся с мальчиками одна. Знаешь выражение «враг не дремлет»? Вот, будь осторожней! Видишь, последние девочки уходят, и ты с ними уходи. Не оставайся одна. Мальчики хорошие, но мало ли что в голову придёт? Возраст у вас такой! Лукавый тут как тут! Не искушай! Потом всем стыдно будет, но потом. Тем более пиво пьют. Сами же пишут на стене «водка без пива — деньги на ветер». А хмель рассудку не товарищ.
Но девчонка молчит безучастно. То ли не считает нужным отвечать, то ли просто игнорирует. Я не унимаюсь:
— Тебя что — дома не ждут? Уже поздно. Езжай домой.
Но ребята предпочитают просиживать у нас в подъезде целыми днями до глубокой ночи. Одни приходят, другие уходят, но кто-то сидит всегда. Эти двое чаще других. Они любят друг друга. И здесь могут быть вместе. А я не понимаю, сержусь, спрашиваю Костю:
— Она что, немая? Говорить не может? Что она не отвечает?
Костик мягко отвечает:
— Успокойся, мам, не переживай так. Просто такая девочка. Я с ней полтора года работал, прежде чем она заговорила.
Всё переменилось в один день. Я поднималась с тяжёлыми сумками по лестнице, когда увидела этот рисунок. Внизу стены чёрным маркером смело, размашисто кто-то набросал Стата в его обычной позе: задумавшегося, со склонённой головой, сидящего на ступеньках. И хотя лица видно не было, это был именно Стат: в бушлате, мощный, почти квадратный, со сложенными на коленях руками.
Сумки чуть не выпали из моих рук. Потрясающий рисунок! А я даже внимания не обращала на чёрную мазню под ногами. Уж очень низко он был нарисован.
На одном дыхании я взлетела по ступенькам и ворвалась в квартиру. Костя сидел на кухне, пил чай.
— Чей это рисунок, Костя, там, в подъезде? Кто нарисовал Стата?
— А тебе какая разница? Кто нарисовал — тот нарисовал.
— Нет, ты не понимаешь. Есть способности, а тот, кто это нарисовал, он — гений! А это очень большая редкость! Ему учиться надо. Познакомь меня с ним, я постараюсь его убедить.
— А вот не скажу.
— Ты что, совсем не понимаешь? Это очень серьёзно! Пожалуйста, познакомь!
— Да не волнуйся ты так! Этот человек уже учится на художника в нашем колледже. Это Женька.
— А, ну ладно. Хорошо.
Я была потрясена.
И в следующий раз, когда ребята опять устроили посиделки в подъезде, Костик приоткрыл дверь квартиры и громко сказал:
— Женька, моя мама говорит, что ты — гений. А она в этом разбирается. С детства затаскали нас с братом по выставкам. Слышали все, ребята, Женька у нас — гений!
Ребята дружелюбно смеются. Женя слабо протестует.
Я выглядываю в подъезд и обращаюсь прямо к ней:
— Это действительно гениальный рисунок, Женечка. Ты мне потом что-нибудь нарисуй, я на стенку в рамочку повешу!
— А я ту рамочку сделаю, — обещает Костик и добавляет, — ты еще не видела, какую она для курсового копию Айвазовского делает! Закачаешься!
— Ой, нет, вот копию мне не надо. Ты мне своё что-нибудь нарисуй, хоть обычную ветку с листьями или что-то на свой выбор.
— Хорошо. Нарисую! — обещает Женя.
Так я впервые слышу её голос. Оказывается, она хорошая, милая девочка, к тому же ещё и жутко талантливая.
После гибели Костика, мы познакомились с родителями Жени и Саши, а потом и передружились. У всех нас были проблемы с детьми. Дети были хорошие, но очень самостоятельные и очень поперечные. И когда они один за другим стали уходить от нас — мы уцепились друг за друга, как хватается утопающий за последнюю соломинку.
Наши дети нас связывали. Нам их не хватало, мы скучали по ним, нам хотелось о них говорить, как будто они здесь, рядом. А с кем ещё мы могли о них поговорить? Кто мог нас понять? С кем ещё мы могли вспоминать разные случаи из их жизни.
Сашина мама, Вера, вспомнила, как они страшно нервничали, когда Саша в детстве, как Буратино, нечаянно проглотил пятачок, и ему в больнице доставали его.
А у нас был свой Буратино, третий сын, сыночек Игорёчек, который однажды закопал хрустальные подвески от нашей люстры в разных местах.
Шестилетний мальчишка был очень доволен своей сообразительностью и вечером спросил нас:
— Посмотрите на люстру! Вы ничего не замечаете?
Мы внимательно посмотрели на нашу гордость, хрустальную чешскую люстру.
— Протереть пора!..
— А ещё?..
И тут мы увидели, что трети подвесок нет.
— Что это значит? Где подвески? — возопили мы.
— А я их закопал! Теперь у нас их много будет! — сыночек светился от гордости.
— Что ты наделал! Пошли, показывай, где ты их закопал, пока их кто-то другой не нашёл!
И вот, вооружившись фонариком и лопатой, тёмной ночью мы ищем свои сокровища на газоне во дворе.
Часть мы всё-таки нашли на клумбе, отмыли и вернули на место, а часть он забыл, где закопал. Так что, если у Вас во дворе вырастет хрустальное деревце, знайте — из наших подвесок.
А вот ещё случай, который тоже рассказала мама Вера.
Однажды Костик ночевал у них и долго не просыпался, так что мама Вера даже заволновалась:
— Что-то Костик очень долго спит. Саша, пойди, посмотри, как он там. А то нам неудобно.
Саша зашёл. Через минуту на пороге комнаты стоял потягивающийся, улыбающийся Костик.
— Вот, спасибо! Выспался на славу!
Увидел новые двери большой комнаты и сказал:
— Знатные у Вас двери. Это я вам как специалист говорю. У Вас этим дверям вся квартира радуется!
А Женя специально ела немытые яблоки, когда в Астрахани начались вспышки холеры. Ей интересно было заболеть. Ей интересна была смерть. Но, Слава Богу, она не заболела.
Говорят, не вглядывайся в смерть слишком пристально, а то она начнёт вглядываться в тебя. А молодые — смелые! Им всё нипочем!
У Жени была православная подружка Маша. Очень милая славная девочка. Жене захотелось креститься, и она попросила об этом маму. Это стоило не очень дорого, но всё-таки приличные деньги, соразмерные с другими тратами. И крестины всё время откладывались. То нужно было обувь на осень купить. То курточку. Лишние деньги никак не возникали.
А тут, когда она была в беспамятстве, в реанимации, вспомнили родители об её просьбе. Да и на кого ещё было им надеяться в такой ситуации, как не на Бога. Женечку крестили прямо в реанимации. И через день она умерла.
Для меня это ещё одно доказательство бытия Бога. Бог хотел взять эту девочку ангелом и ждал, пока её окрестят.
Поздно ночью дрожащим голосом мне позвонила мама Лариса и сказала:
— Позвонили из больницы. Женечка умерла, не приходя в сознание.
— Слава Богу, что она ушла на небо ангелом! Не убивайся сильно, подумай, наверно ей было так больно, что Бог сжалился над ней и взял её, не дав прийти в сознание.
— Лучше бы она осталась жива…
— Но тебе же врачи сказали, что большая часть мозга утрачена, и это была бы не твоя прежняя Женечка, а жалкий инвалид, растение.
— Я согласна на всё, я бы её поила, кормила, всё делала для неё — пусть бы только жила…
— А ты её спросила, хотела бы она этого? Она бы согласилась на растительное существование?
Но что мне самой непонятно: как это дать такой талант, и не дать ему развиться, реализоваться?
Я скорблю вместе с тобой. Но ты хотя бы можешь быть спокойна, что твоя дочь в Царствии Небесном, она — ангел. Хотелось бы, чтоб она была в компании с Костиком, с ним веселее, он её в обиду не даст и грустить не позволит. Но нам за него молиться и молиться. Нет твёрдой уверенности. Нам в храме батюшка Борис сказал, что он не «агнец на заклании» и не «невинно убиенный», что это несчастный случай, а не злой умысел. Надо молиться. Постарайся уснуть. Тебе ещё много вынести предстоит, нужны силы.
В чуткой безбрежной ночи две матери роняют друг другу на ухо тихие слова, пытаются поддержать друг друга, пытаются шёпотом заговорить друг друга в придавившем их горе. Кажется, никого кроме них нет в бескрайней безмолвной ночи, кто бы мог им помочь, понять, поддержать. Ночь такая кромешная, что даже телефонных трубок не видно. Они сжимают их невидимой рукой, и только их живые голоса бьются, как испуганные птицы, утешая друг друга: «Милая, сестра моя, крепись, держись, нам нельзя упасть, как жаль, как жаль…»
Потом были похороны Женечки на Пятницком кладбище. В храме в нарядном гробу лежала спящая царевна. На голове её поверх целомудренно повязанного белого платочка был веночек из мелких бело-розовых роз. Из этого платочка, как из рамы, выступало женечкино лицо. И была она хороша и строга, как средневековая княжна, может быть ещё и из-за строгого светлого костюмчика, что на неё одели, из-за стоячего воротника пиджачка. Всегда внимательные женины глаза теперь были закрыты, и от пушистых ресниц ложились длинные тени.
Женины друзья, девчонки и ребята, толпились вокруг гроба и с удивлением рассматривали эту знакомую незнакомку.
Отдельно стоял Стат. Все обходили его стороной, как прокажённого, и посматривали на него не то с укоризной, не то с брезгливостью. А он стоял, ничего не замечая, и видел одну только Женечку, свою несбывшуюся жену. Всё у него получилось как в сказке: «Не досталась никому, только гробу одному».
Мне стало жаль его. Я с ужасом представила, что с ним будет, если он придёт в себя и увидит, что от него шарахаются, как от зачумлённого. И вообще он попал в такую передрягу, что «не приведи Господи»! Я подошла к нему, обняла за плечи и сказала:
— Они ушли, а ты остался. Ты теперь знаешь, каким мужиком обязан быть?! Должен жить за себя и за них! У тебя теперь нет права ни сломаться, ни спиться! Имей это в виду. И держись!
Он кивнул откуда-то издалека, как мне показалось, мало что понимая. Но был благодарен, что я встала рядом.
В конце похорон ко мне подошла стайка девочек:
— Вот, Вы хотели увидеть. Это и есть наша Наташа.
Я увидела тоненькую темноволосую девочку, изящную, очаровательную, с зелёной газовой косынкой на шее. Больше всего она походила на юность и весну. О такой девочке я не смела и мечтать!
— Какое ты чудо! Я тебя не такой представляла! Ну здравствуй, костина сестрёнка! Он всегда про тебя говорил: «Наташка — мой друг, товарищ и брат! Наташа — сестра моя!» Я думала, ты — светловолосая полная девушка с русой косой и веснушками. А ты совсем другая. Ты знаешь, что ты внешне очень похожа на Костика?
— Знаю, — она улыбнулась, — у нас в колледже многие думали, что мы брат с сестрой. Мне даже один преподаватель сказал:
-Ты, передай своему брату, чтобы зашёл ко мне.
А я спрашиваю:
— Какому брату?
— Да, Костику...
Мама Костика (Франциск Ассизский)
Однажды Наташа принесла в колледж фильм «Франциск» с Микки Рурком в главной роли и дала Костику посмотреть.
Фильм его задел, зацепил так, что Костик смотрел его несколько раз и очень хотел, чтобы я его посмотрела, просил: «Мама, ну пожалуйста, иди, посмотри!..»
А я не шла: то суп варила, то стирала, то отмывала что-то, отговариваясь: «Хорошо, хорошо, сыночек, обязательно посмотрю, только попозже, сейчас некогда». Но так и не посмотрела.
Он надеялся, ждал, не отдавал кассету обратно. Несколько раз включал фильм и звал меня, я посмотрю минуту-другую и отойду — неотложные дела, а он смотрит.
И вдруг, во время очередного просмотра Костик разрыдался. Да как!!!
Он плакал тяжело, глухо, навзрыд. Это было какое-то глубинное затаённое горе и отчаяние, что-то очень личное, очень интимное…
Мы были на кухне, осторожно заглянули в комнату, увидели: сын лежит на диване ничком и плачет. Но как?!!
Так не принято плакать! Он же — взрослый! Ему девятнадцать лет!
Его плач придавил нас. Нам всем было неловко, как будто мы увидели что-то сокровенное, потаённое, то, что видеть не полагается.
Никто не подошёл к нему, не обнял, не положил руку на затылок, не погладил — не утешил!
Мы постеснялись. Может, даже испугались.
Что его так потрясло? О чём он думал? Мы не знаем и никогда не узнаем.
Ну почему мы так сделали???
Боже мой, какие идиоты! И как хочется сейчас броситься к нему, обнять, успокоить и расспросить, что его так тронуло? Может, он прозревал тогда свою короткую жизнь и безвременную гибель? Может, что-то другое… В любом случае сочувствие и сердечность не помешали бы!..
Мальчик мой любимый!
Надо было подойти, поговорить, пожалеть! «Жалость унижает» учили нас в школе. Какая чушь! Если человеку плохо, пожалеть надо. Да здравствует милосердие и сострадание! Но тогда мы этого не сделали. Жаль! Всю жизнь что-то понимаем. Но жалеем в первую очередь себя.
И сейчас я отчаянно жалею, что нельзя туда вернуться…
В Норвегии в Осло всех туристов возят в парк скульптур Вигеланда.
Парк напоминает фашистские хроники — имперский неоклассицизм, но со знаком плюс. В скульптурах мастера видно пристальное внимание к человеку: философское осмысление жизненного пути, противоборство судьбе, поражения и победы человеческого духа, путь от рождения до смерти, и как апофеоз — неиссякаемая чаша жизни, бьющая через край, и человечество, выталкивающее на поверхность, в будущее, детей, как продолжение человеческого рода. Сильные ощущения. Титанический труд.
Этот парк стал делом жизни Вигеланда. Счастливый человек этот Вигеланд — полностью реализовался!
Так вот, экскурсовод показала нам символ парка — скульптуру «Крик». Маленький мальчишка топает ножками и кричит.
Мы удивились выбору норвежцев — в парке так много превосходных скульптур, почему выбрали именно эту?
Нам объяснили: потому что, раз ребёнок кричит, ему нужно внимание. Таким образом, он пытается достучаться до нас, докричаться.
Для нас крик — хамство, неумение себя вести, возмущение нашего спокойствия. Для норвежцев — повод задуматься, что же у человека плохо, отчего он кричит. Мы поразились новому видению знакомой ситуации.
Сколько раз наш мальчик пытался достучаться до нас?!
Наташа
Каждый раз Наташа приходила в кинотеатр «Гавана», как на свидание с ним. Всегда садилась на одно и то же место: центр, второй ряд, крайнее правое место у барьера лестницы. Легкими движениями тонких пальцев касалась шершавой тёмно-синей обивки, а раньше обивка была красной. Пальцы привычно нащупывали скрытые тканью, когда-то вырезанные перочинным ножом буквы «мистер Костян», и замирали. Начинался фильм.
А она уносилась мыслями в тот погожий сентябрьский день, когда впервые увидела его.
В тот день она задержалась после занятий. Сидела в пустой аудитории перед гипсовым слепком — никак не удавалось поймать светотень. Наташа в досаде комкала плотный лист ватмана и начинала рисунок уже в третий раз, а проклятая тень не хотела поддаваться.
— Ну, чего ты сердишься, успокойся — и всё получится! — услышала она мальчишеский ломающийся голос. Она с недоумением подняла голову. Рядом стоял незнакомый симпатичный парень в чёрной бейсболке и чёрной ветровке нараспашку. С доброжелательной улыбкой он смотрел на Наташу.
— Привет, я — Костик! — протянул он руку и ещё шире улыбнулся Наташе.
Странный парень, — подумала Наташа, — держится так, как будто мы сто лет знакомы, а ведь я его вижу в первый раз. Ей захотелось надерзить. Но неожиданно для себя самой она вдруг улыбнулась в ответ и просто сказала:
— Наташа!
— Тебе идёт это имя! Будем дружить! Ну, бывай, — и странный парень скрылся за дверью так же неожиданно и бесшумно, как и появился.
— Чудак, но очень симпатичный, — заключила Наташа и вновь принялась за рисунок. Тень легла сама собой, рисунок получился образцово-показательный. Довольная, она собрала вещи в сумку и вышла из колледжа во двор.
Их художественный колледж напоминал затерянный в тихом центре терем, изукрашенный резными досками и росписью. В небольшом тенистом дворике на резных скамейках кучковались ребята.
— О, Наталья, иди к нам, — замахала рукой веснушчатая весёлая Анечка из соседней группы, — ты чего так задержалась? Откуда такая загорелая?
— В Турции с родителями отдыхала, вчера только вернулись. А у нас что, новенькие появились?
— Да нет, вроде… Это ты о ком?
— Парень сейчас в аудиторию заходил незнакомый, кажется, Костик.
Все дружно засмеялись. А Женя сказала:
— Какой же это новенький, это — старенький. Это же Костик — любимец публики. Странно, что ты его раньше не видела. Он — второкурсник, всем девчонкам-художницам мольберты в порядок привёл. Учится на краснодеревщика.
Наташа вспомнила, что действительно слышала от девчонок о каком-то безотказном парне, палочке-выручалочке во всех бедах.
Через день она шла ко второй паре. На скамейке под раскидистым тополем, склонившись над гитарой, сидел Костик, перебирал струны, чутко прислушиваясь к звукам, — подбирал мелодию. Мелодия была залихватская.
— Привет, Наталья-Царевна! Что, скоро вторая пара начнётся? Надо идти! А я тут, пока есть время, решил потренироваться, мы с ребятами к студенческому капустнику готовимся. Ты участвуешь? Приходи, приглашаю!
— Я подумаю, спасибо, — сдержанно отозвалась Наташа.
Однажды он пригласил её в кино. Сеанс был утренний, будний день, народу мало.
— Пошли на мои места!
— Что значит твои? Ты их что, купил? — Наташа засмеялась.
— Сейчас увидишь, — он взял её за руку и повёл.
Тогда-то Наташа и увидела впервые эту надпись, вырезанную перочинным ножиком «мистер Костян».
Он уже вошел в её сердце, полюбился. Уже все ребята это заметили. И только Костик ничего не понимал, не видел, относился к ней, как к любимой сестрёнке и надежному товарищу. Не видел влюблённую девчонку.
Один раз Наташа не выдержала: агрессивно ярко накрасилась, одела откровенно облегающую маленькую блузку, черные колготки и короткую кожаную юбку. И всё чего дождалась:
— А моя мама так не красится!
Она ревела в туалете, в отчаянии смывая боевую раскраску. Чёрными потёками стекала тушь, алые губы стали беззащитными, детскими, розовыми, а лицо страдальчески морщилось: что ей сделать, чтоб он увидел в ней не сестру и товарища, а влюбленную девчонку. Кто-то говорил ей, что когда-то он уже был сильно влюблён в одну девчонку по имени Лена. Но это было давно, ещё в школе.
Костик
Тёплая июльская ночь. Наш спортивно-трудовой лагерь школьников давно спит. Я лежу с открытыми глазами в темноте, в палатке. Вокруг такая тишина, что я слышу тихое ленкино дыхание. Какое же это счастье — просто спать рядом. Не касаться, не видеть, а просто знать, что рядом безмятежно и доверчиво спит лучшая девочка на свете. Я испытываю к ней такую безграничную нежность, что лежу и улыбаюсь, как дурак, а, может, как умный. Я не знаю. Знаю только, что это счастье. Мне хочется оградить, защитить её от всех невзгод, огорчений. Сейчас я готов умереть за неё. Чтоб она всегда могла так безмятежно спать.
Ленка, Леночка, Алёнушка, сказка моя!
Мы с родителями впервые поехали заграницу в Турцию на Средиземное море. Чтобы провести неделю в отеле «две звезды» родители копили деньги целый год и ещё мы всей семьёй взяли подряд: покрасили двухэтажный особняк в центре Москвы.
Всё было в новинку, но мне там не очень понравилось: я скучал по Лене и даже написал ей стихи.
25.10.95
Ты сейчас не со мной.
Я сейчас без тебя.
Ухожу, с головой
Погружаясь в себя.
Воспоминанье как сон, закрывая глаза,
Всегда как наяву я вижу тебя.
И сразу же вспомню нашу первую встречу,
И как я столкнулся с тобой:
С твоими глазами, губами, улыбкой,
С твоей неземной красотой.
Утопая в грёзах, в мечтах о тебе,
Я опьянён, я словно во сне.
И просыпаясь от сладкого сна,
Я вновь поневоле закрываю глаза.
Хочу, чтоб мы были вместе всегда,
Ведь без тебя я почти не живой,
И вновь, чтоб ожить, мне очень нужна
Хотя бы секунда наедине с тобой.
И эта секунда для меня — наслажденье,
Блаженство, какое нельзя описать.
За него отдам жизнь без сомненья
И буду об этом только мечтать.
Разлука с тобою страшнее всего,
Ничто без тебя не имеет значенья.
Томлюсь в ожиданьи, надеясь на то,
Что увижу тебя хоть на мгновенье.
И я представляю нас в уединеньи,
Я счастлив до глупости, мне наплевать!
Я знаю! Ты любишь меня, без сомненья!
Могу ли о большем ещё я мечтать?!
И вот мы вместе, сбылись мечты!
И дождик стучит в барабаны свои!
И солнце улыбается нам, и цветы,
Как и я ему, как и ты.
И всё так чудесно, как в волшебной стране,
Я возьму тебя за руку, ты прижмешься ко мне.
И я ощущаю свободу, объём,
И мы улетаем с тобою вдвоём.
Нам так хорошо, что мы сходим с ума,
И нам не страшна никакая беда.
И не важно: взрослые мы или дети,
Мы просто безумно счастливы вместе!
Я окрылён, я словно в раю,
Тебе я тихонько на ушко шепчу,
Ту самую фразу я вновь говорю,
Всего лишь три слова, «тебя я люблю».
Ты улыбнёшься мне, скажешь, «и я»
И поцелуешь так нежно меня,
Что я задыхаюсь, вот-вот захлебнусь,
И наслаждаясь, я Богу молюсь:
О Боже, ведь я её так люблю!
Спасибо за то, что встретились мы!
Я Господа за всё благодарю,
И за этот бесценный подарок судьбы!
Мы вернулись — и нужно было думать, как жить дальше.
Родителям очень хочется дать нам, детям, высшее образование. Поэтому мать в десятый раз за последние две недели говорит мне:
— Не глупи. Иди в институт!
Наши выпускные экзамены, они же вступительные в институт инженеров транспорта — МИИТ. У института договор с нашей школой. Так что мы уже в институте. Но я сопротивляюсь:
— Что я там забыл?
— Ты, дружок, одного не понимаешь, — объясняет мне матушка. — В школе вы все примерно одинаковы. Одни лучше учатся, другие хуже, но всё равно все ученики. А потом начинается разделение. Учти, даже у девчонок студенты котируются выше, чем ребята из ПТУ или рабочий класс.
Я отмахнулся. Пошёл в институт и забрал документы, решил устроиться на работу, помогать отцу. Мама находилась в отпуске по уходу за ребёнком, моим младшим братишкой Максимом, а заодно сидела и с сестрёнкой Любочкой. Денег катастрофически не хватало, и отец переживал, подрабатывал, где только можно.
А осенью Лена позвонила и предложила остаться друзьями. Вроде у неё какой-то новый друг, студент, появился. Неужели мать была права?
Я места себе не находил, тосковал, звонил. Но всякий раз слышал: «Лены нет дома».
А потом весной, когда сердце стало рубцеваться, раздался телефонный звонок. И оттуда, как ни в чём не бывало, весёлый голос Лены:
— Это я! Не узнал?
Я чуть не умер от разрыва сердца. Онемел. Охрип, осип. Голос начисто пропал. «Ничего себе заявочки, «не узнал?»».
Костин дневник
Очень спешу рассказать мысли: я не звоню подолгу тёте Лене, где-то раз в три-четыре дня. Но я поймал себя на мысли, что я специально с ней не вижусь, не общаюсь, а только думаю о ней и страдаю. Я не большой любитель мазохизма, но это факт: страдания приносят мне удовлетворение, мне нравится это. Я её не отпускаю от себя, то есть не ссорюсь, но и не мирюсь. Иногда её не понимаю, может, потому что я — скорпион, а она — лев? У нас какие-то натянутые отношения, но они мне почему-то нравятся! Выражаясь литературным языком, мне нравится, когда у меня раскалывается сердце, обливается кровью, я люблю тосковать по ней, вспоминать её, — и это круче даже, чем если бы она была рядом.
От этой непонятной психологии я с ума сойду когда-нибудь!
Мама
Где-то через год после аварии у нас в подъезде появилась новая надпись. Синей авторучкой на «стене мыслей» лёгким девичьим почерком было выведено:
«Костя! Я тебя помню! Я тебя люблю. Лена»
К нам домой Лена не зашла, может быть, застеснялась? А я бы с удовольствием с ней поговорила, потому что тоже очень сильно его люблю и часто вспоминаю.
— Мама, можно у нас Стат переночует? — просит Костя за школьного друга.
— А его родители? Они же будут волноваться! — не соглашаюсь я.
— Он им позвонит, — парирует сын.
— Можно! — сдаюсь я.
И крупный Сашок лезет наверх, укладывается на втором ярусе двухъярусной кровати.
Он у нас частенько ошивался.
— Костик, а что ребята у нас в подъезде пропадают, не учатся, не работают? — спрашиваю я сына.
— А их родители на дневной в институты запихнули, а парни не хотят учиться. Вот и прогуливают! Я уже им и сам говорил: «Дураки! Это же ваша жизнь! Выберите, что вам самим нравится, и этим занимайтесь!»
Сам он к этому времени поступил в художественный колледж и учился на столяра-краснодеревщика. Видимо, наши походы в музеи дали себя знать. Когда-то, глядя на инкрустированный столик причудливой формы в очередных дворцовых покоях, Костик хитро улыбнулся и сказал нам: «Я уже знаю, это столик-боб!» И это была правда, а знатоку было восемь лет!
Конечно, мой отец был столяром-плотником, и святой Иосиф был плотником, а один из моих самых любимых запахов — запах свежеструганного дерева, но всё равно мы с мужем были не в восторге! Мы хотели дать детям высшее образование, как некий стержень, что не даст им упасть в жизни, опуститься или спиться, ругая жизнь и незадавшуюся судьбу. Мы хотели как можно лучше подготовить детей к непростой жизни в нашей стране. Поэтому мы сердились и выговаривали непослушному сыну:
— Зачем было учиться в музыкальной школе, в английской спецшколе? Чтобы пойти в твой колледж, вообще можно было не учиться!
— Папа, что вы сердитесь? — незлобиво возражал Костик. — После тебя останутся устаревшие приказы и инструкции, а после меня реальные вещи.
Однажды вечером, когда Санёк был у нас в гостях, я сказала:
— Всё, ребята, прощайтесь, потому что мы идём во МХАТ на «Амадея». Костик, ты тоже идёшь. Я и на тебя билет достала.
— Нет, я не пойду! — заявил сын.
— Ты что, с ума сошёл? Эти билеты днём с огнём не достанешь. А я достала, да ещё в партер.
— Всё равно не пойду, не хочу… — упрямился он.
— Саша, ну хоть ты ему скажи! Что он над матерью издевается? — кинулась я к Саньку за поддержкой.
— Что ты, Костик, пойди, раз уже и билеты есть, — добродушно поддержал меня Саша.
— А ты бы пошёл? — оживился Костя.
— Я бы пошёл! — Сашок согласно кивнул головой.
— С тобой пойду! Слышите, с ним пойду!
Мы переглянулись. Это был вариант. Может быть, все вместе один билет с рук поймаем.
— Хорошо, согласны. Поехали.
И мы поехали. На наше счастье нам попалось два билета на балкон.
— Нам вообще-то один нужен.
— Мама, бери два. Я с ним буду сидеть. Будем сидеть наверху и плевать вниз.
— Костик, ты что, у тебя прекрасное место внизу. Пусть Саша сядет наверху, а в антракте встретитесь.
— Нет, мы сядем наверху.
— Ладно, одно действие вместе, а потом к нам спускайся.
В итоге два обормота так и остались наверху. Непонятно было, что они там посмотрели. Но оказалось, что действие их захватило. Потому что по дороге домой Коська сказал:
— Дурак этот Сальери! Я бы воспользовался!
Это об эпизоде, где Констанция соглашается принести себя в жертву.
Прекрасную Констанцию играла очаровательная Женечка Добровольская, Сальери — великолепный Олег Табаков.
— Это ты для нас говоришь, бравируешь! Не поступил бы ты так! — возражаю я.
Позже Костик скажет:
— Лучшие вещи в театре я посмотрел с вами, родители!
Ужасное случилось!.. И в понедельник, 6 апреля я позвонила в Коськин колледж. Трубку сняла секретарь, я собрала всё своё мужество и сказала:
— Это мама вашего второкурсника Кости Машковича. Он погиб в автокатастрофе. Передайте, пожалуйста, ребятам, если кто-то захочет проститься, похороны будут в среду. Мы живём близко.
Я продиктовала адрес и время.
— Хорошо, обязательно передам, — пообещала женщина.
Отбой. Позвонила я на всякий случай, потому что Коська частенько просыпал и прогуливал занятия. Но, может быть, есть какие-нибудь друзья, и кто-то захочет прийти.
А через полчаса у нас в квартире раздался телефонный звонок, который перевернул наш мир:
— Это директор колледжа. У нас сегодня никто не учится. Траур по Костику. Невозможно вести занятия. Все плачут. Ваш мальчик был любимцем всего колледжа. Его знали все четыре курса и все четыре факультета. Сейчас его все оплакивают. Мы все придём на похороны. Скажите, что нужно. Гроб ребята сами сделают. Уже не нужно? Да, понесут куда нужно и сколько нужно.
Я была глубоко тронута, никак не ожидала:
— Спасибо большое. У нас всё близко. Даже кладбище через дорогу и храм при нём. Приходите…
Двери дома были открыты настежь. Люди шли и шли.
На кладбище были сплошь молодые лица. Друзья из школы, колледжа, дома, со всей округи. Недаром Коська говорил: «Я — король Марьиной рощи». И сейчас она его хоронила. Повреждённое лицо было закрыто, но в изголовье стояла большая фотография внимательного, чуть улыбающегося Костика. Ребята плакали навзрыд, вспоминали:
— Если Костик пришел в колледж, значит, жизнь будет! А теперь как? Будем сюда к нему приходить.
И потом несколько лет ходили. На кладбище их уже знали. Как увидят гурьбу ребят:
— Вы куда?
— К Костику.
— Ну, идите. Только без баловства.
И всегда был порядок.
Пока донесли гроб до могилы, пелены опали, обозначились ножки, и стало видно, какие они стройные и худые. Я их гладила и повторяла: «Господи! Совсем ведь мальчик. Маленький мой!» Разве двадцать лет это много?
Подошли растерянные дедушка Игорь с бабушкой Галей, указали на гроб и дрожащим голосом спросили:
— Что это?
— Это Костик! Маленький мой! — Они заплакали.
А бабушка Тамара вообще не приехала, сказала сквозь рыдания по телефону:
— Я не могу. Я умру там!..
Именно она его вынянчила, пока мы учились в институте и работали.
Столько людей в квартире не помещалось, поэтому поминали партиями. Одни заходили, другие выходили. Каждый раз родители крутили видео, где Костик танцует с маленьким братиком Максимкой на плечах под мелодию «Sweet Dreams» и ни о чём не подозревает, и говорили:
— Ребята, запомните, что был такой весёлый, общительный парень, Костик. Дай Вам Бог долгой и счастливой жизни! Спасибо, что пришли. И думайте, к кому садитесь в машину, не садитесь к лихачу!..
Почему-то именно молодых хотелось уберечь…
Костик всегда был первым. Первый ребёнок в семье, первый внук, первый племянник. Первым ушёл. Первым был похоронен на нашем кладбище в гробу после многолетнего перерыва рядом со своими прабабушкой и прадедушкой. Кладбище долгое время было закрыто, потом разрешили подхоранивать в родственные могилы урны с прахом.
Мы с мужем пришли к директору кладбища и сказали:
— Может быть, можно как-нибудь украдкой похоронить сына в гробу? Не можем же мы сжечь своего ребёнка?!!
— Зачем украдкой? Мы пробили разрешение хоронить гробом. Ваш сын будет первым!
Мы грустно переглянулись, опять первым!
Что же делать, если он привык быть первым?!
Ещё один мой рассказ на ту же тему.
Воскресный зимний день
Как я сержусь на этого разгильдяя Игоря, который знать ничего не хочет кроме компьютерных игр! — с досадой думала Марья Ивановна, глядя в окно поверх головы среднего сына, склонившегося над клавиатурой.
А солнце сегодня такое чудесное! Как это приятно! Особенно, после вчерашнего хмурого и серого дня. Сейчас бы гулять! Но Любаша с Максимкой, как на грех, разболелись, — и это добавляло раздражения бедной Марье Ивановне.
Однако гулять они все-таки выбрались, просто одели детишек потеплее.
И в который уже раз восхитились, как чудесно на улице: потоки свежего воздуха, искрящееся солнце, огромный мир с его шумом, влагой, запахами заставлял зажмуриться всякий раз, как распахивалась дверь парадного. Не верилось, что полчаса назад почти насильно они заставили себя одеться, одеть упирающихся детей и покинуть свой тёплый уютный домашний мирок. В который уже раз повторялась старая история: сначала — не выгонишь, потом — не загонишь.
Состав определял и маршрут; папа, мама, Любочка и Максим почти всегда, если не бежали «сломя голову» в театр на детское дневное представление, шли сначала на кладбище, расположенное по соседству, к своему Котику, то есть к Костику, старшему сыну, трагически погибшему в автокатастрофе два года назад. Рана так и не зажила, никто до конца не смог оправиться, да видно уже и не сможет, но за прошедшее время пришло осознание необратимости случившегося, и сложилась хоть сколько-нибудь приемлемая форма дальнейшего существования. Это давало возможность хоть как-то жить и даже, как, например, сейчас, щуриться от почти весеннего солнышка.
Коська, конечно, уже не откроет дверь своим ключом под утро, после чего можно блаженно потянуться и спокойно уснуть — ребёнок дома! Сколько раз ему говорили:
— Приходи, дружок, пораньше. Неужели ты не понимаешь, что мы волнуемся до тех пор, пока ты не вернешься, особенно ночью.
На что великовозрастное дитя всегда смеялось:
— Мне уже двадцать лет, я — взрослый, вы бы меня до сорока лет за ручку водили, дай вам волю!
Родители оказались правы в своих опасениях, да кому же от этого легче.
Теперь Коська всегда был рядом, кладбище было через дорогу, и они частенько наведывались к нему, несколько раз в неделю, обязательно.
Соскучатся и пойдут проведать. Почистят дорожки, сметут снег с лавочки, посидят, свечки зажгут. На Коську посмотрят, поговорят с ним: какой нынче праздник, да новое тысячелетие перевалило свой рубеж, да как Максимка вырос! И легче на душе делается, можно дальше жить.
Странное дело — лицо у Костика на кресте всё время разное: то серьёзное, то улыбающееся — улыбка прячется в уголках губ; то грустное, печальное; то внимательное, говорящее, — то ли меняется в зависимости от освещения, а, может, просто, такое удивительное лицо.
Потом шли в парк на горку. Горка была небольшая, нестрашная, как раз для небольших карапузов, которые и оккупировали её до обеда. Годилась она и для ребят постарше, на ней можно было научиться кататься «на ногах», не рискуя их себе переломать.
В этот раз, на счастье, народу было немного. Любанька сразу же лихо скатилась. В свои восемь лет она уже с помощью старших братьев и папы здорово научилась держать равновесие и смело каталась по льду, не боясь упасть.
Глядя на неё, расхрабрился и побаивавшийся Максим. Ему было четыре года, и он только осваивал ребячьи забавы. В прошлый раз ему досталось ногой в лицо от какого-то мальчишки постарше, не успевшего вовремя затормозить, не очень сильно, но достаточно больно и очень обидно, — и сейчас он осторожничал. Поэтому, глядя на сестру, съехавшую на ногах, скатиться на ногах он не решился, а для начала присел на корточки и стал похож на пушистого неуклюжего медвежонка, а потом, пораздумав, уселся на попку и покатился. Оказалось не столько страшно, сколько здорово! И Максимка, осмелев, побежал наверх, он ещё раз скатился и ещё…
Через полчаса раскрасневшихся румяных оживлённых детей было не узнать, азарт и удаль горели в их глазах, они смело бросались в самую гущу «кучи малы», лишь бы скатиться еще разок. Но тут надоело родителям, они подзамерзли и утомились стоять на одном месте: отойти не было возможности, всё-таки пригляд малышне нужен, а прокатиться самим — «не по чину». Первые начатки проблемы «отцов и детей».
Слёзы
Слёзы — живительная влага, позволяющая душе справиться с нахлынувшими чувствами.
Плакала в Сикстинской капелле — от потрясения, что довелось там оказаться, что вижу воочию то, что изучала по монографиям.
Плакала, когда узнала, что увижу Золотые врата Гиберти.
Плакала на Ратушной площади (Гранд Пляц) Брюсселя от огорчения, что с нами нет детей, и они не могут видеть эту красоту.
Плакала, когда умер батюшка Геннадий — что никогда в жизни больше не встречу такого доброго человека, всё — другим, всё — от себя и ничего — себе, себе — только сострадание к чужой боли.
Плакала, когда умерла старшая мамина сестра, тётя Нина, как плачут от потери людей, которым есть до тебя дело, которые тебя любят.
А когда погиб сын Костик — плакать не могла, боялась испугать детей и не верила, что это случилось со мной.
Мама Костика
Жизнь как сон, и сон как жизнь. Хорошо бы закрыть глаза, потом открыть — и всё по-прежнему, все любимые живы…
Неужели нам с подругой для духовного развития нужно было потерять сыновей? Жестоко.
Они навсегда остались молодыми, полными сил, прекрасными, а нам тяжело.
Больше всего жалею, что не додали любви, воспитывали в строгости: «Ты должен, обязан, ты — старший». Сейчас эта любовь нас переполняет, разрывает, а их нет с нами.
Женишься — не женишься, — сказал Сократ, — в любом случае пожалеешь.
С детьми та же штука.
От тех, что любишь, сильно зависишь.
Наши дети — такие наши копии! Наши недостатки переполняют их, наша обидчивость, ранимость, резкость ранят уже нас.
Мой сыночек, как и я, прятался от обид в сон — забыться и заснуть, точнее, заснуть и забыть. Поэтому так любил поспать? Неужели мы его так сильно обижали? Наверно!
— Костя, иди к нам жить. Я за тебя тарелки буду мыть, — предложила однажды нашему сыну моя сестра, Верунька, его любимая тётя Вера.
— Нет, я их люблю.
Мы его тоже очень любим сейчас. А тогда совместно друг друга обижали.
Хочется бежать в поля, луга и зализывать раны. А в лес — страшно.
Это нам и за родителей достаётся, чтоб мы их не обижали, за то, что их подчас обижаем. Когда обижаешь других, даёшь разрешение так же поступить с собой.
Про Сашу (мама Костика)
Он шёл решительно, солидно, наклонившись вперёд, и от этого печатая шаг, перенося на него вес всего тела, крепкого, основательного. В строгом костюме, белоснежной рубашке и галстуке вчерашний школьник смотрелся основательным молодым мужчиной. Это подметили все. А директор Галина Александровна с радостным изумлением озвучила:
— А идёт-то как! Александр Сергеевич!
Все засмеялись и зааплодировали. Под эти аплодисменты Саша Статных получил в родной школе аттестат зрелости.
А через год друг Костик поступил в художественный колледж по соседству. Саша как-то зашёл за ним, и тот познакомил его с девочкой Женей. Купидон как раз пролетал мимо. Они влюбились!
Однажды Женечка выкрасила его волосы в синий цвет. И в ответ на изумлённые взгляды своих родителей сказала:
— Ничего вы не понимаете! Саша именно такой!
Для неё он был именно такой: нестандартный, яркий, необыкновенный.
Сам герой стоял тут же с самым невозмутимым видом и влюблённо смотрел на Женьку:
— У нас будет такая семья: художница и повар!
Видимо, Саша хотел выучиться на повара.
Дед в нём души не чаял. С малолетства научил водить машину. И как только внук подрос, сразу получил права. Саша водил смело, свободно. Иногда слишком смело. В пансионате, куда женина мама достала им путёвки, передавил все розовые кусты — у жениной мамы потом были неприятности.
На работе ему выделили машину, потрёпанный, но боевой жигулёнок.
Вот Саша и заехал к нам во двор, где собирались знакомые ребята, пригласил покататься по ночной Москве. Во дворе тусовалось человек одиннадцать. Но почти все друзья отказались. Было уже очень поздно, около полуночи. Кто-то торопился домой, к кому-то приехала родня, кто-то рано утром уезжал с родителями на дачу. Это была суббота.
В итоге в машину сели двое. Первым был Костик. Парень обожал кататься, мечтал о машине, но машины у родителей не было — не по карману была. Костик сел впереди, рядом с Сашей. Второй была Женечка, невеста Саши. Они были влюблены друг в друга, и это был тот период любви, когда всё время хочется быть рядом, а расставаться совсем не хочется, поэтому со своим Сашей Женечка была согласна ехать хоть на край света, не то что по ночной Москве. Она села сзади.
Они ехали по опустевшему городу. Он принадлежал им. Тёмное асфальтовое полотно услужливо расстилалось под колесами. И было весело ехать всё быстрей и быстрей вперёд, в неизвестность, в темноту, мимо пролетавших фонарей и тёмных громад домов с редкими жёлтыми пятнышками окон засидевшихся полуночников.
«И какой русский не любит быстрой езды?!» Они миновали Савёловскую эстакаду и скоро выехали на Дмитровское шоссе. За окном похолодало. Все-таки начало апреля! Кое-где прогревшийся за день асфальт схватился белой изморозью. А им в машине было тепло и хорошо. Саша улыбался. Рядом сидел его лучший друг. А на заднем сиденье — лучшая девушка на всём белом свете, его невеста. Что еще человеку надо? За окном любимый город. Впереди — дорога длиной в жизнь, надежды, свершения, успех!
Какая-то машина стала нагонять их. Ещё один полуночник! Саша прибавил газу и стал отрываться. Тот тоже прибавил и опять стал нагонять. Саша выжал газ до конца. Но у противника машина была новее и мощнее. Он прибавил и пролетел мимо, чуть не задев жигуленок сверкающим боком. Саша чуть повёл рулём, пытаясь избежать столкновения, и тут машину понесло прямо на тротуар. Предательский ледок на асфальте попал прямо под колесо и сделал своё чёрное дело. Прибавьте к этому максимальную скорость. Саша увидел у тротуара припаркованный грузовик и в последний момент с усилием вывернул руль. Но было поздно, слишком близко! Всей массой по диагонали жигуленок ударился о грузовик Костиком, смялся гармошкой и замер. На пустом Дмитровском шоссе наступила гулкая тишина, и только кое-где на асфальте мерцали льдинки в свете холодной равнодушной луны.
Мама Костика
Стала какой-то всё принимающей, делай — не делай — всё одно будет, дети погибают молодыми, если есть родители, их отмаливающие.
На поминках по Саше его папа на прощание сказал собравшимся ребятам:
— Живите долго и счастливо!
— Это как фишка ляжет… — задумчиво отозвался один из парней.
— Нет, судьбу надо под себя гнуть! — напористо возразил отец Саши, он работал где-то в «нефтянке».
И тут я с ним мысленно не согласилась — «цель не оправдывает средства», вспомнились Костины слова:
— Лучше быть убитым, чем убить…
Но промолчала.
Лебеди
Раньше в домах простых российских граждан постельное белье было самое простое, обычно белого цвета.
И в нашей семье мы раньше спали на таком белом постельном белье. Однажды один пододеяльник порвался, и я поставила на дырку заплатку в виде большого полосатого гусачка с красным клювом и красными лапками. С тех пор дети, Мишута с Костиком, каждый раз переживали: кому на этот раз достанется замечательный пододеяльник с гусачком.
Лишь однажды в магазине «выбросили» простыни жёлтого и голубого цвета — очередь выстроилась на километр, но нам простынки достались. В другой раз, по случаю, купила десять метров цветастого ситчика и сшила ещё два пододеяльника.
Вот и всё разнообразие!
Только в иностранных каталогах мы видели диковинное заморское бельё на любой вкус: и гладкое — всех цветов радуги, и с принтами, и с вышивкой. Но и каталоги были редкостью. А на работе «выездные» граждане объясняли:
— У нас в стране людей потому за границу не пускают, чтобы не знали, как плохо мы живём.
Зато в развивающиеся страны наше правительство закачивало огромные деньги, чтобы те с нами дружили.
С перестройкой в наших магазинах на прилавках стали появляться такие комплекты: с пальмами, лебедями, леопардами.
— Мама, мне очень нравится бельё с лебедями. Это очень пошло? — спросил меня подросший Костик, разглядывая витрину.
— Что ты, сыночек. Лебеди — одни из самых красивых и грациозных существ на свете. Ничего здесь нет пошлого, если рисунок хорош. Всё зависит от художника. Тут главное, смотреть, как исполнено.
Но денег купить комплект не было. Очень трудные времена для нашего народа наступили. Всех инженеров отправили в бессрочные отпуска за свой счёт. Но грустная ирония состояла в том, что счетов-то ни у кого из нас тогда не было. Так что побаловать детей покупками мы тогда никак не могли.
Потом, когда Костик стал так далеко, что не достать, а с деньгами стало полегче, я вспомнила наш разговор, пошла и купила детям красивое постельное бельё: Мише — комплект с лебедями, Игорю — с птичками, а Любочке — с цветущими яблоневыми ветками.
Горечь, что не могли уже побаловать Котёнка, так грызла, что мы на этом не остановились. Пошли с мужем в магазин и купили шестилетней дочке Любочке светло-зелёное невесомое нарядное платье, как у принцессы, на пышной нижней юбке. Купили ещё какую-то красивую одёжку и заветную куклу Барби — мечту всех девочек. А тринадцатилетнему Игорю огромный конструктор «Лего». Это был белоснежный космический «Буран» с сопровождающими мотоциклистами. Самый большой набор, какой нашёлся в «Детском мире». А вот денег на компьютер для первокурсника Миши не смогли набрать. Купили много позже.
Записала это воспоминание и, ложась спать, протянула руку, чтоб выключить приемник. А выключить не смогла, так и замерла…
Зазвучала Коськина мелодия, «Sweet Dreams», под которую он танцует на домашнем видео с маленьким Максимочкой на плечах.
Что это, как не привет от Костика?
Другое
Мы рассуждаем о любви с моим повзрослевшим сыном. И тут Костик говорит:
— Страшно потерять того, в ком не успел разочароваться.
— Что ты знаешь об этом, философ?
— А Стат и Женька? — от этих слов полоснуло по сердцу ножом. Это наши современные Ромео и Джульетта.
Она — маленькая, худенькая, всегда в чёрном свитере и чёрных брючках с упрямой чёлкой на глазах.
— Костя, что за девочка такая странная? Всегда молчит. Она говорить умеет?
— Умеет, я сам с ней полгода работал, прежде чем она мне слово сказала. Ты не думай о ней плохо. Женька — свой парень.
— Костик, а ты жениться собираешься?
— Сначала думал, нет. А теперь думаю, буду. Не могу уже без этих маленьких. У нас все женятся, на две свадьбы уже пригласили, а осенью Стат с Женей решили пожениться.
Костин дневник
27.03.98
Люблю всё неординарное! Неординарные вещи, мысли, фразы, ситуации. Эпатаж заложен во мне, и пока ещё жив, мне хочется одеваться прикольно! Это проходит со временем, но недавно хотел покрасить волосы в ярко-синий цвет, ходить в ботах лакированных на высокой подошве, синие джинсы в тон волосам и тёмные очки.
Ещё собираю прикольные фразы, анекдотического и просто мудрого содержания. В женщине своей вижу идеал и буду его искать, пока не найду и не полюблю. Брак без любви — дерьмо! Но хотя, если не на всю жизнь, то за хорошие деньги пару лет можно и в дерьме по расчёту прожить.
Эх деньги, деньги, стал я их уважать в последнее время, и ненавидеть! За то, что из-за них, этих бумажек, частенько жизнь зависит. Да и не только: и настроение, и спокойствие, да и счастье. Любовь без благополучия становится серенькой и неинтересной, затухает и может, наверно, даже исчезнуть, хотя любовь любви рознь.
Эта заметка родилась после события, произведшего на Костика большое впечатление. И не только на него.
С Костиком в классе училась дочь одного из районных начальников. Нормальная хорошая девочка, ни красотой, ни особыми способностями Милана не выделялась. После школы поступила в институт, а там влюбилась в обычного студента. Родители противиться выбору дочери не стали. На свадьбу она позвала почти всех одноклассников. Вот эта свадьба и стала притчей во языцех, потому что времена были трудные, народ жил бедно.
Свадьбу гуляли в ресторане гостиницы «Космос» очень широко. Столы ломились от яств, включая икру и дорогие деликатесы. Тесть подарил молодым квартиру, а зятю — автомобиль. Парень смутился:
— Я водить не умею, у меня прав нет! — пытался он возражать.
— Ничего, выучишься, — благодушно отвечал тесть, — а пока тебя Степан Викторович будет возить, держи ключи, зятёк!
Свадьба была весёлая! За полночь всех ребят по домам развезли на такси, что тоже произвело на них впечатление. Видимо, и на Костю тоже. Может, где-то и пожалел наш красавец, что на эту Милану раньше внимания не обращал!
А, может быть, мне написать пьесу? Примерно так. На сцену выходят 4-5 женщин. И начинаются монологи.
Женя — Я его так любила, так любила моего Сашу. Он мне сразу ужасно понравился: такой крепкий, основательный. Я сразу подумала: с таким женщина себя защищённой чувствует. А потом он посмотрел на меня, и тогда я впервые увидела его глаза: голубые со светлыми ресницами, они были такие беззащитные в своей искренности. Он от меня хотел защититься. Он мне потом сам сказал. Перед тем, кого любишь, всегда беззащитен. Он влюбился в меня с первого взгляда. Я в него тоже. Не знаю, могло бы всё иначе сложиться, если бы мы не встретились? Но был Костя — мой друг и его друг. Саша зашёл за другом в колледж. Костик нас и познакомил.
Мама Костика — Я сына обожаю, души в нём не чаю, зову его «Мистер Парадокс».
Женя — Я Костика увидела на первом курсе где-то через неделю после начала занятий.
Мама — Да, он просто раньше в колледже не появлялся.
Женя — Помню, шла по коридору. Навстречу парень симпатичный, улыбка на лице сияет. Со всеми запанибрата, все его знают — окликают, всех — он. На меня посмотрел — заулыбался как старой знакомой. Я не поняла, оглянулась, сзади нет никого, мне улыбается. «Странный какой!» — думаю. Спросила девчонок, кто такой? Говорят, да это Костик — душа-человек. Только в техникуме появился, со всеми передружился. Ребята так и говорят, если Костик пришел, значит, жизнь будет. Ну и ладно, Костик так Костик.
А потом как-то сижу в классе после занятий, отрабатываю рисунок. Костик зашёл в аудиторию, остановился рядом, посмотрел, присвистнул: «Здорово рисуешь!» И предложил: «Давай, — говорит, — я мольберт тебе поправлю. Что с вами, девчонками, делать? Беспомощные вы». И привёл всё в порядок. С тех пор и подружились.
Мама Кости — Да, я помню, он рассказывал, что всем девчонкам мольберты чинит, шкатулки под росписи режет. Я ему:
-Ты хоть деньги берёшь? Бери, хоть понемногу, ты же и время своё, и силы тратишь.
Он удивился:
— Мам, ты что? Они же девчонки. Сами сделать не могут. Вот я и помогаю. И вообще с друзей денег не берут.
Мама Вера
Саша заговаривал с нами о женитьбе несколько раз.
Я возражала:
— Живите, мы с папой не против, а жениться… Дай Женечке доучиться. Понимаешь, так с вас никакого спроса, никаких претензий. А женитесь, мне уже будет хотеться, чтобы твоя жена и постирала, и прибрала, и продуктов купила, сготовила чтоб. Погодите с женитьбой.
Батюшка, что отпевал Сашу, потом сказал нам с отцом:
— Женить надо было парня, тогда бы им не нужно было по чужим подъездам сидеть и на машине по ночной Москве гонять. Они ведь просто хотели быть вместе!
Мы же с мужем хотели как лучше, не знали, что так всё обернётся.
Мама Костика
— Я слушаю её и стараюсь не смотреть на маму Женечки. Каково ей это слышать? «Живите так». Девочки всегда в этой ситуации гораздо более уязвимы, чем ребята. И мамам девочек такое тяжело слышать. С вальсом Мендельсона гораздо лучше! Увереннее, спокойнее!
В тот роковой день Санёк оставил на столе свою любимую фотографию Женечки. Он шёл к ней. И в последний миг смотрел на неё. Ещё секунда и они будут вместе. Он верил в это. На обороте фото оставил чёткие инструкции родителям. Четыре пункта.
1. Папа и мама, простите меня. Не могу жить без Жени. Ухожу к ней.
2. Позвоните по этим телефонам. Вам помогут. (Это телефоны милиции и скорой помощи).
3. Папа расскажи жениному папе то, что я тебе рассказал.
4. Похороните меня рядом с Женей.
Саша взял папино охотничье ружьё и … застрелился.
Дорогие мои, не держите дома ружей — они иногда стреляют!
Я знаю двух мальчиков, которые именно так ушли из жизни, Саша — один из них.
Верочка, почему вы не убрали ружьё, почему оставляли парня одного в такой страшный для него период???
Вера, мама Саши
— Мы спрашивали сына, можно ли оставлять его одного, как он, не наделает ли глупостей?
Он ответил, что, видно, Бог его не берёт. И в тот раз, когда погиб Костя и расшиблась Женечка. И во второй раз, когда он перерезал вены на могиле у Жени, хотел умереть. Но мозг отключился, а организм пополз. На дорожке у могилы его сторож и нашёл.
— Видите, меня Бог не берёт! И вы с папой можете не беспокоиться!
Мы доверились его словам, только просили, чтоб он разрешил нам ему помочь.
Мама Костика
— А я думала, что жаль, что они не давали нам с Сашей общаться. Я тогда очень просила, чтобы Саша рассказал мне о последних часах жизни моего сына. Считала, что имею на это право.
Но родители боялись суда, и что Саша в порыве откровенности может рассказать нам что-то, что будет потом в суде использовано против него.
Так и получилось, что Саша был крещён, но не воцерковлён. Он не знал, что самоубийство — страшный грех, трусость, малодушный уход от страданий. Судить тут нельзя. Как можно вытерпеть такую муку, когда ты, пусть невольно, погубил друга и невесту?!
Пункты 3 и 4 родители Саши не выполнили.
Про третий ничего не могу сказать, не знаю, о чём должен был рассказать папа Саши и почему не рассказал.
А про четвёртый хорошо понимаю. Их похоронили на разных кладбищах. И это правильно! Потому что приходишь на кладбище к своему ребёнку, поговоришь с ним — и легче становится. А так, как Санёк просил, будешь всегда приходить к трагедии без срока давности.
И ещё раз молю, думайте, мои дорогие, когда и к кому вы садитесь в машину. Не садитесь к лихачу!
Перед Верой, Сашиной мамой, я тоже виновата.
Помню, как ночью у нас в квартире раздался звонок.
Как я не люблю ночные звонки, боюсь их. Кстати, часто не обязательно звонить ночью, милосердно потерпеть до утра, особенно когда страшное уже произошло. Но люди редко могут совладать с эмоциями, им хочется горем поделиться.
Звонила Вера, голос был тихий, еле слышный, ей было трудно говорить:
— Люба! Саша на могиле у Женечки перерезал себе вены… Его нашёл сторож на дорожке, он был уже без сознания…
— Но его ведь откачали?! Обычно от этого не умирают, — сказала я холодно.
— Да. Он сейчас в больнице. — Сказала она безжизненно и повесила трубку. А я не перезвонила. Я поняла, что ей нужно было поговорить со мной. Но у меня к тому времени силы уже кончились.
Впервые я увидела её с молодой женщиной на похоронах Кости. Я встречала людей в прихожей. Приветливо посмотрела на вновь вошедших, и тут они произнесли:
— Мы — мама и тётя Саши.
Комок подступил к горлу, но я улыбнулась и сказала:
— Вы — очень храбрые! Проходите, пожалуйста, за стол. Только скажите мне одну вещь, почему вы нам сразу, как узнали, не позвонили об аварии?
— Мы думали, это сделает милиция.
Они с интересом разглядывали нашу семью и дом, в котором так часто пропадал их Саша. Душа их была измучена происшедшим и тревогой за сына. У нас они нашли утешение. Нам было жаль их. На ум приходило Костино высказывание: «Лучше быть убитым, чем убить!»
Потом в нашем доме появился и Сашин папа, Сергей. Статью Саша пошёл в отца. Мы вместе с Жениными родителями говорили им:
— Женя любила Сашу, Костя был его другом. Мы не хотим засадить Сашу в тюрьму до конца жизни. Мы только просим, при защите сына не черните наших детей, валите на машину, на неисправные тормоза, ещё на что-то. Пожалуйста!
— Даже если Саше дадут год тюрьмы, он его не выдержит! — с горечью сказала мама Вера.
Просто, к этому времени нашего папу, Костю старшего, уже вызывали к следователю, и тот задавал гадкие вопросы:
— А сын у вас был желанным ребёнком? Психически здоровым? Кажется, он вырывал руль у хорошего парня и спровоцировал аварию. Ваш сын погиб. Но остаётся компенсация за разбитый автомобиль, казённое имущество. И что это за девочка, что катается ночью в машине с двумя парнями?
У папы еле хватало сил достойно отвечать, больше всего в тот момент ему хотелось врезать по наглой морде.
Костик Жизнь!!!
Смерть — не только уход близкого человека, она — наш уход от близкого человека. Только что ты был рядом, говорили ничего не значащие фразы, обычная повседневная жизнь. И вот — все кончается. Для всех продолжается, а для тебя — всё.
В кухне на сковородке ждёт тебя твоя порция еды, потому что ты загулялся и не ужинал со всеми. Ещё хранит твой след подушка, лежат повсюду разбросанные тобой вещи с твоим запахом, ты последний брал ножницы — и всех подмывает спросить, куда ты их задевал. Но тебя нет, спросить не у кого.
Ты остался во вчера, в позавчера. Проходит неделя, месяц. Наконец сменяется год. Ты уже в прошлом году.
Дорогие тебе люди приучаются жить без тебя. Не то чтобы смиряются, но кто их спрашивает? Им приходится. Ты уходишь всё дальше. Может быть не ты, а время уходит вперед. Но все живут в нём, а ты? Абонент недоступен!
Мама Костика
Помню, что мне ужасно недоставало этого единственного звонка от Костика:
— Мама, мне здесь классно!
Понимаю, что этого нельзя. А то туда бы ломанулась куча народа, того, у кого здесь трудности.
Мои поперечные любимые детки, я их обожаю. А муж Костенька что-то такое сокровенное, что и тронуть нельзя.
Когда происходит в семье такое горе, оно не сразу доходит до сознания. Человек был с тобой только что, и вот его нет. Но на сковородке в кухне ещё стоит оставленный для него ужин. Понадобились ножницы, которые накануне сын брал из ящика, и ты кричишь:
— Куда Костя ножницы опять задевал? Почему не положить на место?
А его постель ещё хранит его запах, и на подушке вмятина от своевольной головы. И я иду и ложусь в его постель, утыкаюсь лицом в подушку, закутываюсь его одеялом и тщетно пытаюсь удержать следы сына…
Благодетельны похороны и поминки, потому что они загружают человека и не дают ему остаться один на один с горем, много хлопот, и они отвлекают. Но проходят три, девять, сорок дней и приходит осознание неотвратимости случившегося — и силы заканчиваются. Уходят гости. Ты остаёшься один на один с мыслями. Так и у меня к сороковому дню силы иссякли. За столом на сорок дней, где были родные Саши, Сергей, что выходил покурить на площадку, вернулся и сказал:
— Этот рисунок Жени в подъезде, где она нарисовала сына, странный, как будто у него нож в спине. Неприятно.
— Нет никакого ножа, это она обозначила стену у него за спиной, — возразила я. — Но вот что я скажу, дорогие мои, очень тяжело потерять ребёнка. И я в последние дни хватаю себя за руку, чтобы не позвонить Саше и не попросить его, привезти Костю домой! Ну, сколько уже можно катать нашего мальчика!!!
— Ну, простите нас, что наш сын не умер! — воскликнула Вера.
А Сергей, как ошпаренный, бросился вон и из-за стола и из квартиры. Мы бросились за ним, но не догнали.
— Ты, прости меня, Вера! Просто очень тяжело, и силы, оказывается, у человека не беспредельны. Вы Сашу берегите! И друг друга поддерживайте! Если Бог даст вам ещё ребёнка, не отказывайтесь!
— У меня уже сил не хватит: ни физических, ни психических, — грустно ответила Вера.
Потом, когда прошёл год или два, уже не помню, у меня сильно заболело, защемило сердце о Вере. И я решила её разыскать, передать ей фотографии, где вместе с Костей был её Саша, и видео из их школы, где парень тоже был. С трудом по цепочке родных и знакомых разыскала её телефон.
По пути поисков узнала, что муж Веру оставил. Он хотел жить, хотел детей, его можно понять.
Её сестра, что первой нашла Сашу, умерла, не выдержав потрясений.
Умер и дедушка, что учил любимого внука водить машину.
А Вера жила со своим отцом. Набравшись мужества, я позвонила ей:
— Верочка, у меня в последнее время сердце о тебе болит. Давай встретимся! Передам тебе фото и видео с Сашей, — я с волнением и надеждой ждала ответ.
— Не стоит, — послышался тусклый безжизненный голос, — Саша всегда живёт в моём сердце. А фото и видео мне не нужны, — Вера повесила трубку.
Я не стала настаивать. Тяжело горе матери, потерявшей ребёнка.
И всё же я думаю, что если бы Костика с Женей сшибла шальная машина напротив их колледжа, Саша бы не покончил с собой, ему было бы больно, но он бы пережил эту трагедию! Такие ужасные мысли иногда лезут в голову! Нужно их гнать! Я молюсь за ребят. Раньше считалось, что не положено молиться за самоубийц. Но сейчас разрешают, считается, что это сделано, когда человек был не в себе, в состоянии аффекта.
Храни, Господи, наших детей и на этом и на том свете!!!
Да будет ли конец у этой истории?
И напоследок. У Кости был любимый культовый фильм «Барон Мюнхгаузен». И на стене в подъезде сын однажды написал любимое изречение:
«Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Умное лицо — это ещё не признак ума! Все глупости в этом мире делаются именно с этим выражением лица.
Улыбайтесь, господа улыбайтесь!»
и подписался: «Тот самый барон Мюнхгаузен».
Это он на нас наехал. Справедливо!
Мы вновь и вновь поднимаемся по ступеням своего подъезда и каждый раз видим привет от сына. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» И мы улыбаемся! А что ещё нам остаётся делать?
Так было в течение пятнадцати лет. Подъезд несколько раз красили, но заветные три надписи и два рисунка для нас всегда сохраняли. Эта история всегда трогала людей — все относились с пониманием. А в этом году пришли гастарбайтеры и всё закрасили, хотя мы писали заявление в дирекцию, просили сохранить память о наших детях. Увы, увы, увы!
Пусть ребята живут в книжке, у меня нет другого выхода. Хочу, чтобы они жили! Светлая им память!
И всё-таки эта мысль не даёт мне покоя: была ли у Костика возможность спастись??? Когда автомобиль на страшной скорости несётся на стоящий грузовик? Мгновенно открыть дверцу и вывалиться? Лучше расшибиться, чем умереть… Хотя бы попытаться. Наверно, они хохотали, они же были молодые. Слушали музыку, потому что вся машина была в шелухе тонкой магнитофонной ленты. Я видела потом эту машину на стоянке. На полу у заднего сидения валялся паспорт Женечки, его нашёл и забрал её папа раньше. А гитары никакой не было. Это была красивая легенда. И ехали вы не в центр, а из города.
Любимый мой, я не смогла тебя спасти…
Гаишники сказали нам, что скорость была такая, что ты даже испугаться не успел. Утешили, если тут возможно утешение. Но это значит, что ты жил, мой мальчик, до последнего мгновения! Живи и дальше! Живи!!!
Что такое Рай? Может, это параллельный мир, радостный светлый, где живут наши любимые?! Где ты, сыночек, весело болтаешь со Статом обо всём на свете, Женечка рисует свои замечательные картины, бабушка Тамара жарит ужасно вредные, но вкусные воздушные пончики, а бабушка Галя незлобиво ругается на вас, что вы плохо воспитаны. Пусть так и будет!