Прости...

Каждый раз, когда ко Дню Победы повсеместной волной накатывала память о тех, кто отличился в Великой Отечественной войне, я, учась в школе, да и уже значительно позже, всегда испытывал некое чувство неловкости и даже легкой досады.
У моих друзей, знакомых есть свои герои, всем есть чем гордиться. Кто-то погиб если не в значительном сражении, то при взятии какой-то стратегически важной высотки и тем самым внес свой боевой вклад на фонте, кто-то, постоянно рискуя жизнью партизанил в лесах, кто-то вообще с боями дошел до Берлина и вернулся домой с орденами и медалями. А мне вот и рассказать нечего.

В воспоминаниях родственников не отложились ни яркие события, ни памятные даты. С неким почтением бабушка Паша, мама моего отца, вспоминала погибшего в самом начале войны своего старшего сына Николая, он считался у нее лучшим из детей. Вот уж воистину: уходят лучшие…

Другой ее сын Федор, также мой дядя, мог бы подкрасить воспоминания о войне своими трудовыми делами в тылу. Считаясь хорошим токарем, он по брони работал, что-то вытачивая на каком то военном заводе. Наверняка это весьма интересно, но по сравнению с боями под шквальным огнем противника, разрывами бомб и снарядов это тогда казалось настолько будничным, не героическим,  что об этом не стоило и говорить. Работал, как и все, ничего особенного не совершил…

Был еще один дядя по уходящей в сторону материнской линии, но о нем если и говорили изредка, то чуть ли ни шепотом, словно боясь, что, не дай Бог, кто-то услышит и семью покроет недобрая слава. Дядя Миша во время войны попал плен, сидел сначала   в немецком концлагере, а потом, по приговору суда, еще немало лет и в советском лагере. Выйдя на свободу некой полутенью – страшно худым, изможденным от болезней и всяких напастей, он недолгие оставшиеся годы прожил с немым вопросом в глазах: «За что?», непониманием родных и близких, с затаенной горечью и обидой.

Вот, собственно говоря, и все. Негусто.

В череде невыдающихся родственников иногда случайно, словно по касательной, вскользь всплывало имя некого Савки, мужа одной из пяти сестер матери.

– А еще был Савка…

Просвещая меня о расстановке лиц в семейной иерархии, мать в этом месте почему-то всегда останавливалась, словно натыкалась на невидимую преграду. Ее кроткое, уставшее от долгих лет и пережитых страданий лицо становилось еще более грустным и печальным. Почему-то всегда вздыхала – тяжело, шумно, с придыханием, как дышат страдающие от нехватки воздуха, измученные непреходящей болезнью люди. Словно ей тоже не хватало хорошего доброго притока.

«Савка – герой»- неизменно добавляла всегда мать, глядя прямо перед собой глубокими, с окаемкой темных кругов невидимыми запавшими глазами и застывшей грустью. Морщинистые складки на лбу становились крупнее, отчетливее, обреченно подчеркивая неумолимость надвинувшейся старости.

До этого оживленные, разгоряченные разговором  губы ее сжимались, и лицо приобретало стылую суровость. Словно она мысленно осуждала кого-то, непримиримо спорила. Может, сама с собой, себе что-то доказывала…

И вся она - добрейшей души человек, мягкая до податливости, отходчивая до уступчивости, незлобивая до всепрощенчества - истинная христианка, из тех, что водятся  большей частью в незамутненной чистой провинции, на миг становилась какой-то другой. На короткий отлетный миг, но – другой.

Тогда, давным- давно, я не придавал этому никакого значения. Ну, вздохнула мать, ну, охнула, что тут удивительного? Старики на то и старики, чтобы охать и кряхтеть, что им еще в жизни остается? Но в зрелом возрасте, приближая, словно через увеличительное стекло тот разговор, тот миг, мне все больше и  больше стало представляться в несколько ином свете. Если не понимал, то чувствовал, осязал: нет, мать не случайно замолкала и погружалась в далекую грусть. Не случайно это, не случайно…

Мать говорила о Савке-герое как о неплохом, в сущности, но по каким-то, волею судьбы сложившимся обстоятельствам пропащем, не нашедшим себя в жизни человеке.

«Ге-р-ро-о-й!» –  так с осуждающей снисходительностью в деревнях, да и не только в деревнях, летит  в адрес подобных, выбивающихся из общего ряда «личностях». Это имя стало своего  нарицательным. Везде, какой угол ни возьми, есть свой бесшабашный, куражащийся, творящий что попал во хмелю, заслуживающий осуждения и горькой насмешки герой. «Ге -р-р-о-ой!»
Именно таким  мне казался тогда и Савка. Без уважительного отчества, с укороченным, на мальчишеский манер именем, он, естественно, не мог представлять для меня особый  интерес. В глухой деревушке Загрядская Савка отличался тем, что пил безбожно, «глотал», как говорят в народе. Ну, и  «сгорел» – спокойно, естественно, также, как «посадили картошку», «пропололи бураки», сделали другое обыденное житейское дело, заключала мать.

В детстве мне это представлялось чуть ли ни натуральным образом. Будто пил, пил Савка, и настолько уже пропитался винными парами, что превратился в настоящую пороховую бочку. И вот, непонятно отчего, бедолага весь занялся синим огнем. Какой-то миг – и  нет человека.

Сгорел и сгорел, этим было не удивить. Немало еще не старых, в силе мужиков уходят в мир иной бесславно, без задержки, словно им ничего не нужно на этом свете.

Если говорить точнее, ушел Савка из жизни, как бы это выразиться… – по собственной воле. Вовсе не старый, не хворая и особо не мучаясь. Хотя насчет последнего весьма сомнительно... Ну, да что толковать? Был какой-то непонятный «Савка-герой», да и не стало, словно не жил человек на белом свете. И стоит ли о нем вспоминать? Я и забыл. Почти забыл...
 
Много позже, уже когда женился, переехал из родной Суджи в Курчатов и стал работать в районной газете «Ленинский призыв», имя Савки снова всплыло в моем сознании. Но уже совсем в ином ракурсе…

Как-то, готовя  для публикации материалы ко Дню Победы, я натолкнулся на фамилию Лобусов. Вчитываясь в скупые строки информации, все больше и больше находил странных, на мой взгляд, совпадений. Фамилия – такая же, как и сестры моей матери после замужества, которая проживала в Загрядской. Он родом – надо же! – тоже из Загрядской!

Что ж, бывает, мелькнуло в голове. Порой полдеревни носит одну и ту же фамилию, что в этом особенного? Стоп, стоп, а вот это уже интересно…

 Савелий Андреевич – Герой Советского Союза…

Тут же из туманного прошлого выплыл горестный непривлекательный Савка, «Савка – герой» … А не есть ли это один и тот же человек?

Я еще раз пробежал по строкам, ворохнул свою память. Все сходится!..

Что испытал в тот момент? Радость? Гордость? Стыд? И то, и другое, вместе взятое. Меня не прошиб, как уместно было бы сказать для красивости, холодный пот. Скорее – пришибло, да, да, не обожгло, а именно пришибло– получай, не увернешься, – чувство вины, которое не проходит и до сих пор, сидит в сердце саднящей занозой. Вина за своих родственников, которые, опасаясь осуждения и кривотолков, стыдливо записали Героя Советского Союза, ходившего на войне полуобнимкой со смертью, в ироничное, не имеющего ничего общего с истинным  значением «Савка-герой».

Ну почему? Почему так вышло? – не выходило у меня из головы.

Проведя собственное расследование, я убедился, что из песни слов не выкинешь. Что было, то было… Нам отсюда, из благополучного настоящего, легко осуждать тех, кто жил в то послевоенное время.  Когда говорят  «жизнь после войны постепенно налаживалась», прежде всего имеют в виду материальную сторону.

А какой мерой измерить душевные невзгоды? Не все из бывших фронтовиков смогли вписаться в послевоенные, со своими проблемами, непростые годы.  Буквально недавно я прочитал , откровенное воспоминание деревенской женщины- труженицы той поры. О вернувшихся фронтовиках, часть которых – то ли из стремления быстрее отойти от страшной войны, то ли продолжая праздновать победу, то ли еще по какой причине не могла остановиться в своем загуле, она сказала страшную в своем роде фразу: «Не таких мы вас ждали…»

Савелий Андреевич Лобусов оказался из тех,  кого ждали «не таким», кто не смог встроиться в напряженную буднично- трудовую жизнь. Такая уж суровая правда жизни…

Озадачившись этой непростой темой, на примере Савелия Лобусова я захотел написать целую повесть о фронтовиках послевоенного времени. Чем больше изучал материалы, тем отчетливее понимал всю сложность, противоречивость задачи. Если коротко – при восстановлении страны из руин было не до сантиментов. Не оттого ли, а еще – чтобы не бередить незатухающую боль о погибших, пропавших без вести, искалеченных фронтовиках, День Победы в нашей стране, начиная с 1947 года, семнадцать лет не считался официальным праздником. Возобновили отмечать Девятое Мая только в 1965 году.

Едва начав писать повесть, я остановился. Не столько необходимость исследовать горы документов той поры заставили меня серьезно задуматься, сколько опасность рискованного прохода по самому настоящему лезвию ножа. Как выдержать ту, весьма тонкую грань между желанием показать острую, неприкрытую правду и не соскользнуть в сторону, нанеся серьезную рану и павшим, и ныне живущим, родственникам фронтовиков? Наверное, по той же причине на эту тему  в нашей литературе практически не написано ничего серьезного.

…Долгое время могила Савелия Андреевича Лобусова в деревне Загрядская была заброшенной. Осыпался, все сильнее зарастая травой и дикими сорняками, сравниваясь с землей, небольшой холмик. Сама деревушка тоже оказалась брошенной и никому не нужной. Только ветер гулял, выветривая из скелетов домов дух оставшегося жилья. Также выветрилась уже было и память о Савелии Лобусове. Лишь кое где, кое когда местные старожилы вспоминали, что есть у этого человека настоящее, полное имя, что он не по-деревенски- обзывальческим меркам, а истинный Герой.

Пытавшихся хоть словом об этом принародно обмолвиться тут же «сверху» осаживали, шикали на них: « Вы что, с ума сошли? Как можно о таком говорить? Какой пример это будет подрастающему поколению? Ни-ни!» В районе на имя Савелия Андреевича Лобусова негласно было наложено самое настоящее табу. По бумагам вроде как есть Герой Советского Союза Савелий Андреевич Лобусов, все документально подтверждено, а что касается добрых благодарных слов хотя бы раз в году ко Дню Победы – молчок, словно все воды в рот набрали.

К счастью, нашлись люди, которые не смирились с таким положением, пошли наперекор устоявшемуся чиновничьему мнению. Председатель Костельцевского сельсовета Нина Васильевна Мухина писала во все инстанции, прося, требуя официального признания заслуг своего земляка. Не сразу, не вдруг, но дело сдвинулось с мертвой точки. Несмотря на острую нехватку средств в трудные перестроечные времена, деньги все-таки нашлись, не могли не найтись на такое благое дело. Решающее слово здесь сказал ставший главой района Владимир Михайлович Михальчев. Он подключил военкомат, областные инстанции, и дело было сделано

Сейчас  в День Победы на могиле С. А Лобусова неизменно лежат живые цветы. Почтить память Героя Советского Союза сюда приходят и ветераны; и школьники. Савелий Андреевич, также как и тысячи, миллионы участников Великой
Отечественной войны, проходит маршем Бессмертного полка, он – словно живой, с нами рядом.

… Я стою у его памятника. Строгий, величественный, монумент как бы подчеркивает значимость С.А. Лобусова, его подвига. Савелий Андреевич здесь изображен несколько моложе своих сорока четырех лет. Наверное,  в этом кроется какой-то свой, особый смысл. В сорок третьем, когда С.А. Лобусов был удостоен самой высокой воинской награды, ему было всего двадцать четыре года. Получить Звезду Героя в таком возрасте можно было только за особые, прямо-таки невероятные заслуги.

…Кругом – тишина. В траве громко звенят кузнечики. Тепло и солнечно.
Над памятником, склонившись, шелестит ветвями раскидистая береза.
 Я тоже склоняюсь, опускаюсь на колени.

Прости, Савелий Андреевич, прости, солдат… Прости моих родственников, прости меня, прости своих односельчан, прости всех нас за прегрешения вольные и невольные.

Не будем судить да не судимы будем…

Вечная тебе память!