Мишка- от призыва до дембеля. Глава 2. Учёба

                Глава 2.    Учёба
        Мишке снился сон, что он в жаркий солнечный день вместе с монастырскими пацанами сидит в тени на берегу Валую и играет в карты. Как обычно, проиграл Юрка Фриц, и все выигравшие по кругу готовились бить картами по его носу. Мишке повезло, его очередь первая, и он уже занёс руку, чтобы врезать Фрицу по «рубильнику», как тот, зажмурившийся в ожидании удара, вдруг широко открыл глаза и что было мочи, голосом сержанта Орлова, закричал: «Карантин, подъём! Время пошло! Строится на зарядку!» Соскочив с кровати Мишка опасаясь, что на голову ему может свалиться спавший на втором ярусе грузин Абуладзе, схватил лежащие на тумбочке галифе и поспешно, путаясь ногами в штанинах, стал их надевать, затем, лихорадочно намотав портянки, натянул сапоги. Напяливая на бегу гимнастёрку, он выскочил на середину казармы и встав в строй начал торопливо застёгивать на ней пуговицы. Проснувшиеся, по команде сержанта, молодые солдаты, как слепые щенки, толкались в проходах между двухъярусными кроватями и одеваясь на ходу, торопились уложиться в отпущенное для выполнения команды время.
        Сержант Паша Орлов (третий год службы, рост сто шестьдесят сантиметров, курносый нос, скуластое лицо и маленькие глазки), одетый в не по уставу ушитое галифе, в сияющих, как солнце, яловых сапогах и в офицерской шапке на затылке, стоя на середине казарменного помещения, не отрываясь смотрел на секундную стрелку наручных часов. Как только она отсчитала сорок пять секунд, Орлов, подняв вверх руку, громко скомандовал: «Стоп! Время вышло! Всем стоять!»  Пройдя вдоль строя и придирчиво осмотрев всех, Паша, остановившись напротив Абуладзе, приказал ему снять сапоги. Когда тот разулся, все увидели, что кирзачи у него были одеты без портянок. Стоя босыми ногами на натёртом до блеска полу, эмоциональный грузин виновато проговорил: «Товарищ сэржант, ну нэ могу я их наматыват! Нэ получается!» «Разговорчики в строю! Не можешь – научим, не хочешь – заставим…  Полчаса личного времени будешь учиться наматывать портянки…Кстати, а где они?»  – строго спросил сержант.  «Быкову под подушку засунул», – потупился Абуладзе. Мишка, стоящий рядом с ним, локтем больно ткнул его под ребро. Солдаты сдержанно засмеялись.
        «Уклонисты, выходите…» – заметив какое-то движение в глубине спального помещения, забыв про портянки грузина, произнёс Орлов. Оттуда, на середину казармы, несмело вышли трое молодых солдат: дитя севера, не знающий ни единого слова по-русски, якут Миша Потапов, болезненного вида, нескладный и худой, как узник Бухенвальда, очкарик Витька Коротенко и обутый в валенки (старшина не мог найти нужного размера сапог) рослый, белобрысый с непропорционально большой головой, неизвестно как державшейся на тонкой шее, плохо говоривший по-русски эстонец Яама Терас. «Та-ак, – протянул сержант, – те же на манеже…  Что мне с вами делать? Ладно, становитесь в строй». Дождавшись, когда три уклониста втиснулись на свои места, Паша, громко скомандовал: «Всем отбой! Время пошло!» Солдаты, на ходу стаскивая с себя гимнастёрки, сломя голову помчались к своим кроватям. Побросав на тумбочки и табуретки скомканное обмундирование, они, нырнули под одеяло. Когда все улеглись, Орлов снова закричал: «Подъём!» А чтобы служба не казалась мёдом, сержант ещё три раза прорепетировал команды «отбой», «подъём», затем, построив солдат, приказал ефрейтору Криворучко вести их на утреннюю зарядку. Так начался у Мишки десятый день прохождения курса молодого бойца – в просторечье карантина.
    Казалось бы, что такое десять дней? Пустяк!  Но десять дней, проведённых в карантине показались для Мишки вечностью и заставили его, с большим трудом привыкающего к тяготам и лишениям воинской службы, забыть про многие гражданские привычки.  Ему привыкшему планировать своё время самостоятельно, было сложно приспособиться к чёткому распорядку дня и отсутствию свободного времени. Нет, конечно, свободное время было, но всего час, и его едва хватало написать домой письмо и подшить подворотничок на гимнастёрку.  Весь день, с подъёма до отбоя, был так плотно утрамбован различными занятиями, что к десяти вечера парень валился с ног. Политзанятия, тактическая, физическая, строевая подготовки, утренняя зарядка, вечерняя прогулка, вечное хождение строем, высасывали из него жизненные силы. Завтрак, обед и ужин порционно и строго по часам провоцировали в молодом желудке постоянное чувство голода. И хотя Мишка, давно отвыкший от маминых пирожков и оладьев, уже много лет питался в столовой, простая солдатская однообразная пища – каша и макароны без всяких изысков и излишеств, в первый день вызвали у него неприятие, но уже на второй день, он уплетал их за обе щеки и с удовольствием бы попросил добавки…
    Но по порядку…  Когда их, помытых, подстриженных, одетых в новую форму, офицер привел в казарму и передал с рук на руки сержанту Орлову, тот рассказал, что штаб Хинганской дивизии, находится в посёлке Даурия, расположенном в тридцати километрах от Харанора. Там же расквартированы основные силы: мотострелки или попросту пехота, танкисты и различные вспомогательные и тыловые подразделения.  А здесь, в Хараноре служат артиллеристы, реактивщики и ракетчики.  «И вам, – сказал сержант, – посчастливилось нести службу в гвардейском ракетном дивизионе…»  После этих слов, он повёл солдат на завтрак. Уставшие с дороги, парни думали, что после завтрака им дадут отдохнуть, но не тут то было…  Приказав надеть шинели, Орлов, построив в колону по три, повёл их на плац заниматься строевой подготовкой.
      На плацу было зябко и неуютно.  Пронзительный северный ветер, гнавший морозный воздух откуда-то из Якутии, насквозь продувал серое сукно шинели, беззастенчиво проникал под тонкую хлопчатобумажную ткань галифе и гимнастёрки, забирался под бязевые кальсоны, рубаху и ледяным холодом обжигал тело. За то время, пока сержант важно прохаживаясь перед строем рассказывал, а затем показывал, как нужно ходить строевым шагом, у молодых солдат посинели носы, у некоторых потекли сопли, и они за неимением носовых платков вытирали их тыльной стороной рукавиц, многих била мелкая дрожь. Так как трёхпалые солдатские рукавицы грели плохо, а наматывать портянки многие ещё не умели, то у большинства стоящих в строю, мёрзли руки и ноги. Пытаясь согреть руки, новобранцы засовывали их в карманы шинели, а те, у кого мёрзли ноги, пританцовывая, стучали сапогом о сапог. Наблюдая всю эту картину Орлов, чтобы совсем не заморозить солдат, перешёл к практическим занятиям. И ещё около часа, трясущиеся от холода, молодые бойцы, вытягивая носок и стараясь не сгибать ноги в коленях, под присмотром сержанта, учились ходить строевым шагом. Но всё кончается, и когда они уже потеряли всякую надежду попасть в тепло, Паша закончив занятия строем повёл их в казарму.
     После того, как парни отогрелись, он стал их учить как нужно заправлять кровать, укладывать перед сном обмундирование, подшивать подворотничок на гимнастёрку, наматывать на ноги портянки и многим другим мелочам необходимым в повседневной армейской жизни. Мишка, проживший больше четырёх лет в общаге, легко усвоил все эти премудрости, и справившись раньше всех с интересом наблюдал, как мучаются, никогда не державшие в руках иголку, его товарищи. Потом были ещё занятия по изучению воинских уставов и знакомство с автоматом Калашникова, обед, ужин и прогулка перед сном. Когда в десять вечера сержант дал команду «отбой», молодые солдаты шатаясь от усталости, забыв о том, что перед тем как лечь спать нужно аккуратно сложить обмундирование и обмотав портянками голенища, на своё место поставить сапоги, побросав всё где попало, забрались под одеяла. Дождавшись, когда последний новобранец уляжется на кровать, Орлов глядя на часы скомандовал: «Подъём! Время пошло!». Сделав карантину, три раза «отбой», «подъём» и не добившись никаких результатов, он сказав, что так будет до тех пор, пока все не станут укладываться в нормативы, дал окончательный «отбой».
      Утром следующего дня в карантин прибыло пополнение. И если в команде, с которой приехал Мишка, были все русские и один бурят, то состав прибывших был многонационален, и это немного напрягало.  Молодых бойцов стало тридцать человек и в помощники сержанту Орлову, дали ефрейтора Петра Криворучко. Ефрейтор, служил только второй год, поэтому одет был строго по уставу: чистая выглаженная форма, начищенные кирзовые сапоги, свежий подшитый подворотничок, солдатская шапка и сияющая, как солнце бляха. Но самым неприятным было то, что Криворучко оказался родом с Западной Украины – то бишь хохол. А ещё задолго до призыва, Мишка слышал от пришедших из армии пацанов, что хохлы готовы за лычку продать родную мать. Недаром в солдатской среде на этот счёт широко гуляла поговорка: «Хохол без лычки, как справка без печати». «То есть, чтобы заработать вторую лычку на погоны ефрейтор будет нещадно гнобить нас» – думал парень.   
     Следующий день как две капли воды был похож на предыдущий, за исключением одного происшествия; когда солдаты пошли одеваться, чтобы идти на строевую подготовку, Мишка и ещё пятеро его сослуживцев обнаружили, что у них украли рукавицы. Правда воры оказались не совсем лишённые совести – забрав новые, они оставили старые – замусоленные и рваные. Досадно было, что доставшаяся Мишке, правая рукавица была с огромной дырой. Когда парень в надежде, что ему помогут, доложил о происшествии сержанту, он посмотрев на молодого бойца, как недоумка, произнёс: «Могли бы и ничего не оставить».
          На плацу, Орлов построив молодых бойцов, приказал: «Рассчитаться на первый, второй».  С «первыми» номерами он стал заниматься сам, а «вторые» отдал ефрейтору.  Мишка попал под начало Криворучко. Невзирая на то, что на улице, как и вчера было минус двадцать пять и обжигающий северный ветер, ефрейтор никому из бойцов не позволял, прятать руки в карманах шинели. Мало того, построив отделение, он сразу же предупредил: «Всех, кто будет замечен мной, держащим в карманах руки, заставлю зашить все карманы на обмундировании.  А те, кто рукавицами вытирает сопли, по возращению в казарму будут стирать рукавицы. Запомните бойцы, здесь воинское подразделение, а не институт благородных девиц».
       Занятия строевой подготовкой продолжались ровно час.  Ефрейтор отрабатывал, с посиневшими от холода бойцами, строевой шаг, повороты направо и налево, учил отдавать честь старшему по звания. Когда солдаты возвратились в казарму, Мишка сняв рукавицы увидел, что два пальца правой руки большой и указательный были белыми и бесчувственными. «Обморозил…» – с страхом подумал он, и не теряя ни секунды, стал оттирать их полой шинели. Шоркая сукном по пальцам, парень с тревогой думал: «А что если я их не ототру, и мне их отрежут? – и тут же внутренний голос, усмехнувшись, ответил ему – Дурачок, если отрежут указательный палец, тебе радоваться надо. Нет пальца, нечем нажимать курок. Кому нужен такой солдат? Тебя комиссуют…» Но к счастью кожа на пальцах вскоре стала из белой превращаться в розовую, и внутренний голос замолчал… 
        В третий день на вечернюю прогулку, молодых бойцов вывел ефрейтор Криворучко. Прогулка длилась несколько минут – один круг по плацу, по этой причине солдаты в любую погоду на неё выходили без шинелей. Когда они построившись в колонну по три, и стараясь не сбиться с ноги, зашагали по краю плаца, ефрейтор скомандовал: «Запевай!» Парни, певшие хором последний раз в четвёртом классе начальной школе, угрюмо молчали. Пройдя круг, они думали, что Криворучко завернёт их на дорожку, ведущую к казарме, но тот, стоящий у этой дорожки, снова отдал команду: «Запевай!» Изрядно продрогшим молодым солдатам, стало ясно, что ефрейтор будет гонять их до тех пор, пока они не запоют песню.  Половину второго круга бойцы прошли молча, а потом, кто-то идущий в середине строя, негромко и несмело, запел: «Путь далёк у нас с тобою, веселей, солдат, гляди… – и уже в следующее мгновение, песня, которую знал почти каждый живущий на просторах огромной страны, была подхвачена остальными – Вьётся, вьётся знамя полковое – командиры впереди. Солдаты, в путь…»  Остановив, замёрзших до зелёных соплей, молодых бойцов, Криворучко спросил: «Кто запел песню?» Из глубины строя раздался чей-то голос: «Я». «Кто “я?” Отвечать по уставу!» – строго сказал ефрейтор. «Рядовой Барвенов!» – чётко ответил солдат. «Рядовой Барвенов, выйти из строя!» – скомандовал Криворучко. Отодвинув стоящего впереди, боец вышел вперёд. «С завтрашнего дня займёте место в первом ряду – будете запевалой», – приказал ефрейтор и повёл солдат в казарму.
      На пятый день у Мишки украли шинель. Украли не только у него, а ещё у трёх молодых солдат. «Да, что же это за напасть такая? Сперва рукавицы свистнули, теперь вот шинель… Охоту что ли открыли на меня? – подумал он. Но пораскинув мозгами, парень пришёл, к выводу, что объяснить это всё просто – шинели на вешалке висели в алфавитном порядке фамилий владельцев, а так как его фамилия начиналась на букву «Б», то и шинель висела одной из первых. А значит вор, боясь что его застанут на горячем, брал то, что поближе.
       По опыту зная, что к сержанту, по поводу кражи, обращаться бесполезно, он не стал горевать по потере, а начал искать в этом какие-нибудь плюсы. Первым плюсом было то, что вот и на этот раз вор оказался совестливым – взамен новенькой шинели, к которой парень только вчера пришил погоны, оставил поношенную.  Осмотрев её Мишка обнаружил второй плюс – шинель была вполне приличной, не сильно потёртой и без дыр. Третьим плюсом было то, что другим его товарищам по несчастью повезло меньше: у двух, доставшиеся им шинельки оказались с дырами, а у третьего она была обрезана и не закрывала даже колен. Мишку, стал мучить вопрос: «Что ж это за воры такие совестливые? Не воры, а менялы…» Ответ на него он получил быстро. Призванный из Прибалтики солдат, литовец по национальности, которому оставили обрезанную шинель, показывая её ефрейтору, пытался на плохом русском языке, объяснить, что его обворовали. Криворучко спросив солдата, была ли подписана шинель, получив отрицательный ответ, слушать его не стал и приказал одеваться и идти строиться. Сам же подойдя к сержанту Орлову, невдалеке от которого одевался Мишка, сказал: «Товарищ сержант, нужно что-то делать, а то они к присяге, будут у нас похожи на оборванцев». На что тот ему ответил: «А что тут сделаешь? Так было до нас и будет после нас. «Деды» на дембель готовятся, не ехать же им домой в тряпье. Да и скорее всего, это и не наши воруют, а из артполка, а там попробуй найди…  Хотя без наших тут не обошлось. Чужой как может в казарму зайти? Нужно поспрошать у дневальных, кто ночью здесь крутился». «Вот оно что – подумал парень – это к дембелю «деды» готовятся. Но больше шинели не воровали – сержант Орлов, видимо с кем-то переговорил.
      На седьмой день пребывания в карантине, построив личный состав, чтобы вести их на ужин, ефрейтор, прохаживаясь перед строем, произнёс длинную речь: «Я неоднократно предупреждал, что тем, кто нарушая устав будет ходить засунув руки в карманы, прикажу их зашить. Я долго терпел, и вот сегодня моё терпение кончилось. После, того как мы вернёмся в казарму приказываю рядовым Евсюкову и Керимбаеву зашить карманы на пять дней. И пусть радуются, что сейчас зима, и негде взять песка, иначе я бы приказал насыпать в карманы песок и ходить так пока он не высыплется». По возвращению из столовой весь карантин наблюдал, как два призванных из Казахстана новобранца, не снимая брюк зашивали себе карманы. 
     На двенадцатый день, когда молодые бойцы, более-менее втянулись в ритм армейской жизни, за исключением эстонца Яамы, который по причине отсутствия сапог не ходил на строевую подготовку, Мишку и ещё одного парня вызвали к командиру взвода, связи и тот объявил, что они направляются на учёбу в дивизионную школу младших специалистов. И уже через час оба солдата в сопровождении замкомвзвода связи сержанта Заринского, сидели в обтянутом серым брезентом Газ-69, который, прыгая по кочкам и ухабам, вёз их в Даурию.  Прильнув к маленькому мутному окошку, Мишка, за всю дорогу, не увидел ничего, на чём бы мог остановится его взгляд: пустынная местность, бесконечные голые сопки, ни деревца, ни признаков человеческого жилья на протяжении всех тридцати километров. Наконец они въехали в посёлок и попетляв по окраине, остановились у штаба дивизии.
           Расположенный на стыке, трёх границ, посёлок Даурия разительно отличался от Харанора. Возникший ещё в царские времена, как разъезд при строительстве железной дороги от русского города Чита до китайского Маньчжурия, он впоследствии оброс поселением и стал сторожевым форпостом России, находящимся на ближних подступах к Китаю и Монголии. Расстояние от Даурии до границ этих государств составляло всего двенадцать километров. Существование с дореволюционного времени военного гарнизона в посёлке, подтверждалось хорошо сохранившимися до нынешних дней построенными на века казачьими казармами. Кроме этих красных кирпичных казарм в Даурии было очень много зданий современной застройки: многоэтажные жилые дома, магазины, школа, детсад, дом офицеров и конечно, как в любом другом гарнизоне, автопарки для хранения и ремонта боевой техники. Главной исторической достопримечательностью посёлка была Долина смерти – место где в годы гражданской войны уходивший в Китай атаман Семёнов расстрелял более трёх тысяч красных партизан и тех, кто не захотел уйти с ним.
        Когда Заринский, оформив все документы, сдал молодых бойцов сержанту в школе младших специалистов, тот, в первую очередь закрепив за солдатами койки в казарме, повёл их в учебный класс, по пути рассказывая, что учиться они будут на радиотелеграфистов. Учебный класс напомнил Мишке аудиторию техникума. Здесь так же, был стол преподавателя и в три ряда столов для учащихся. Отличие состояло в том, что в этом классе каждое учебное место было оборудовано ключом для выстукивания азбуки Морзе и наушниками, а у преподавателя стоял пульт, к которому для контроля процесса обучения, были подключены ученики. Школа, в которую попал Мишка, отличалась от карантина тем, что почти всё учебное время солдаты посвящали обучению воинской специальности. Здесь не было ни строевой, ни физической подготовки.
        Учёба началась с того, что ознакомив бойцов с азбукой Морзе, сержант, проводивший занятия, дал задание за день выучить её. Мишке вначале показалось, что это сделать не возможно, но когда преподаватель объяснил, что каждую букву и цифру, закодированную при помощи точек и тире, можно напеть, то дело сразу пошло на лад. Например, цифра два – две точки три тире, (ти-ти-та-та-та) звучала как: «Я-на-гоор-куу-шлаа», а семёрка – два тире, три точки (та-та-ти-ти-ти) – «Дай-дай-за-ку-рить», и так можно было пропеть все цифры и буквы алфавита.
   Теперь, когда была выучена азбука Морзе, солдаты целыми днями отстукивали точки и тире, пытались принимать на слух радиограммы и изучали устройство радиостанций. Научиться правильно работать на ключе было непросто, а уж принимать на слух азбуку Морзе ещё сложнее, но время шло и по истечении нескольких дней, большинство бойцов уже уверенно стучали и принимали коротенькие тексты.
     Мишку, как и всех прибывших на учёбу из других подразделений, кормили в столовой мотострелкового полка, и он с удивлением обнаружил, что пехоту, в отличии от ракетчиков, кормят намного хуже. А обнаружив, стал размышлять: «Почему так?  Казалось бы, армия одна – советская, даже дивизия одна, и называется она мотострелковая, а кормят по-разному…» Хорошо пошевелив мозгами, он пришёл к выводу, что всё зависит от количества солдат в подразделении. На полк, в отличии от дивизиона, приготовить сложнее, но зато проще и больше можно украсть. И вообще, в очередной раз наблюдая, как в лютый холод возвращаются с тактических занятий «сопка ваша – сопка наша» падающие от усталости, с обмороженными щеками, носами и пальцами пехотинцы, он не один раз вспомнил слова сержанта Орлова, что повезло тем, кто попал служить в ракетный дивизион. А вспоминая это, он с удивлением замечал, что о Хараноре он думает словно о родном доме – ему хочется побыстрее возвратиться туда.
   Обучение подходило к концу, вскоре молодым солдатам предстояли экзамены, и они до смерти запуганные сержантами, ежедневно говорившими, что те, кто не сдаст на третий класс, будет всю службу бегать с телефонной катушкой, целыми днями не снимая наушников просиживали в классе. Мишка бегать с катушкой точно не хотел, поэтому старался, как никогда и его труды увенчались успехом – через два дня, успешно закончив школу младших специалистов, в свою часть возвратился радиотелеграфист третьего класса рядовой Быков.
    За его отсутствие, в карантине произошли изменения: перевели в стройбат не знавшего ни одного слова по-русски якута Мишу Потапова, и положили на обследования в госпиталь эстонца Яаму Тераса, все остальные молодые бойцы были живы-здоровы и готовились к принятию присяги. Жизнь продолжалась…