Бармалей, или Дверь, обитая красным дерматином

На нашей площадке было четыре квартиры, но только одна из них была обита красным дерматином. Жила за ней бездетная Гила Самуиловна. Она была полной некрасивой женщиной «за сорок» с короткой стрижкой «под мальчика». Её лицо, не знавшее косметики, напоминало незаконченный рисунок начинающего художника, на котором не хватало каких-то деталей. Говорила эта дама медленно, в растяжку и слегка картавила. Жила Гила в однокомнатной квартире вдвоем с мужем, которого соседи, впрочем, видели редко. Поговаривали, что у него есть семья «на стороне», а к своей пышногрудой Гиле он ходит из чувства ответственности за эту совершенно неприспособленную к жизни даму. Перепрыгивая через две ступени, этот неуловимый муж по обыкновению тащил в каждой руке по авоське, из которых выглядывали серебристые крышечки консервов, пахучие подковы колбасы, румяные яблоки и ещё много пакетиков и кулечков, о содержании которых можно было только догадываться по запахам. Гила Самуиловна жила обособленно и с соседками дружбу не водила, считая их «бестолковыми бабами». Мне тогда было лет десять, и я не очень-то вникала в её отношения с мужем и соседями. Наше общение с этой дамой сводилось к вежливому «здрасти и до свиданья».
В один из дождливых осенних дней, вернувшись со школы, я обнаружила, что потеряла ключ от входной двери. Я стояла на площадке, не зная, куда податься. Крупные капли настойчиво стучали по стеклу, словно предупреждая, что выходить на улицу не следует. Перспектива проторчать в подъезде несколько часов, пока не придет с работы мама, меня совершенно не радовала. Недолго думая, я позвонила в дверь, обитую красным дерматином. Гила Самуиловна открыла спустя несколько минут, с удивлением уставившись на меня.
— Здрасти, — сказала я и, теребя ручку портфеля, простодушно пожаловалась, — а я ключи потеряла.
— Ну, заходи, — без особого энтузиазма ответила женщина, распахнув свою красную дверь.
Прежде чем воспользоваться гостеприимством соседки, я быстро накатала записку для мамы и всунула её в ручку нашей двери.
Сняв башмаки в коридоре, я робко прошла в комнату и стала озираться по сторонам. В такой квартире я была впервые. У всех наших знакомых стояли в гостиной диваны, серванты и кресла с журнальными столиками. Это был обязательный комплект мебели в любом советском жилище. А у Гилы Самуиловны всё было не так. Тумбочка с телевизором — это было единственное, что объединяло наши две квартиры, кроме общей стены. Широкая кровать с балдахином из прозрачной ткани и узорчатым деревянным изголовьем была не заправлена, несмотря на обеденное время. Да и сама хозяйка была одета в гипюровый пеньюар, бесстыдно демонстрируя выпирающую грудь. Такую роскошную кровать и кружевную одежду я видела только в кино, и то во французском. На стенах были развешены картины, а ковер лежал на полу. Моя мама бы с ума сошла, если бы такой ковер у нас бросили под ноги. Я несмело наступила на краешек этого восточного чуда и поставила у двери портфель, который мне изрядно надоел. Озираясь, я искала взглядом кресло или стул, куда можно было бы сесть, но в комнате ничего подобного не было.
— Возьми на кухне табуретку, — предложила соседка, видимо заметив моё замешательство.
Как только я уселась на принесенный табурет, Гила Самуиловна вернулась в свою постель и, приняв вальяжную позу, спросила, в каком классе я учусь. Я четко ответила:
— В четвертом «Д», — и без запинки коротко поведала ей о своих одноклассниках, предметах и темах уроков, которые сейчас «проходим» в школе.
Когда я стала рассказывать об учителях, она прервала меня взмахом руки. Просто подняла свою белую кисть, словно дирижер симфонического оркестра, и я замолкла.
— Я тоже немного работала учительницей, — строго произнесла она и сделала паузу, словно проверяя: сообразит ли эта болтливая гостья, что теперь её очередь сольной партии или нет?
Я крепко сомкнула губы и одновременно подняла вверх брови. Наверное, моя удивленно-молчаливая гримаса её удовлетворила, и она начала говорить о себе. Я и представить не могла, что она приехала в наш южный город, чтобы писать диссертацию. Она была историк. И по образованию и по призванию. Несколько раз во время своего монолога она повторила: «Мой Кисель». Любопытная от природы, я не выдержала и спросила:
— А кто такой Кисель?
— Мой муж, — засмеялась Гила Самуиловна, — у него же фамилия — Киселев!
Её лицо стало даже симпатичным, когда она заговорила о муже, как они познакомились и танцевали танго под дождем на летней площадке какого-то клуба. Соседка, по-видимому, соскучившись по слушателям, углубилась в ностальгические воспоминания, а потом начала пространственно объяснять ученице четвертого класса свое восприятие мира. Я сидела, не шелохнувшись, пока дверной звонок не возвестил чей-то приход. Это была моя мама, которая пришла домой раньше обычного.
Вечером папа, просматривая свежую газету, между прочим, заметил:
— Ты зачем после школы пошла к этой ненормальной?
Я поняла, что он обращается ко мне, но сделала вид, что не расслышала. Но отец был не таков, чтобы сдаваться. Он настойчиво повторил свой вопрос и даже привстал, глядя на меня в упор.
— Она — нормальная, — пролепетала я, заметив в облике папаши тайную угрозу для Гилы Самуиловны.
— Была нормальная, пока ей не стукнули трубой по башке, — хмыкнул он и вернулся в исходное положение, уткнувшись в газету.
Поняв, что для него эта тема исчерпана, я пошла на кухню.
— Гилу Самуиловну правда ударили по голове? — недоверчиво спросила я маму, присаживаясь за стол.
Она в этот момент раскатывала тесто. Косынка, съехавшая на бок, была припорошена мукой, словно инеем.
— По крайней мере, так кто-то говорил из соседей, — задумчиво ответила мама, — Гила была очень умной, институт окончила с отличием, в аспирантуру поступила, а потом случилось эта беда.
— Её ударили, и она сошла с ума?
— Не то, чтобы сошла с ума, но стала немного не в себе. Поэтому и с работы её уволили, и диссертацию она не защитила, — мама взяла граненый стакан и стала делать в раскатанном тесте кружочки. Неожиданно она посмотрела на меня и строго спросила:
— А чем же ты занималась у неё целых два часа?
— Слушала, — пожала я плечами, удивившись сама своей усидчивости.
После этого случая я время от времени стала звонить в красную дверь этой странной соседки. Я молча стояла на площадке, не объясняя, чем вызван к ней мой визит. Врать я не любила, а послушать её хотелось. Гила Самуиловна молча кивала мне и распахивала дверь. И начиналась лекция о тайнах, которые скрывает наш древний Кремль и пыточная башня, о бегстве Марины Мнишек и Лжедмитрия, о преимуществах немецкой армии и ходе второй мировой войны, о любви и ненависти… Время от времени она отправлялась на кухню и приносила два яблока. Одно давала мне, другое ела сама, смачно хрустя. В её квартире никогда не пахло едой, как, например, у нас — то борщом, то жареной картошкой. Гила не утруждала себя приготовлением пищи или уборкой. Она всегда лежала в кровати и рассуждала о «вечном».
Однажды, по своей детской наивности, я спросила её:
— А почему вы не завели ребенка?
Гила Самуиловна сразу стала серьезной.
— Долго училась, а теперь уже момент упущен, — мудрено проговорила она и добавила грустно, — поздно.
Но меня этот ответ не устроил. Мне хотелось, чтобы она о ком-то заботилась, тогда ей, по моему мнению, жить будет веселей.
— А собачку не поздно завести?
Не знаю, почему я это произнесла, скорее всего, потому, что сама давно мечтала о четвероногом друге, но родители были категоричны в этом вопросе и всегда отвечали односложно:
— Нет.
Гила Самуиловна посмотрела на меня, потом перевела задумчивый взгляд на окно, за которым кружились любопытные снежинки, и вздохнула. Больше мы не возвращались к этому вопросу. Но через пару недель вернувшись из школы, я стояла на площадке и копалась в портфеле, чтобы отыскать ключи. Неожиданно за соседней дверью раздался лай — звонкий и заливистый. Я тут же нетерпеливо нажала указательным пальцем на звонок и через минуту увидела возбудителя спокойствия. Это был прелестный вислоухий щенок с глазками-пуговками и рыжей шерсткой. Я, как загипнотизированная, протянула руки к собачке, даже не поздоровавшись с соседкой, которая держала это чудо на руках.
— Заходи к нам в гости, — радостно пригласила она, и сама пошла вглубь своей квартиры.
Первые полчаса я обнимала и расцеловывала малыша, а потом, ласково гладя по его шерстке, спросила Гилу Самуиловну:
— А как его зовут?
— Надо же, а я ведь кличку еще не придумала, — всплеснула она руками.
Я мигом сориентировалась в ситуации и вызвалась помочь. Мне давно хотелось дать кому-нибудь имя. У меня не было ни брата, ни сестры, у меня не было даже котенка, чтобы я могла проявить своё безумное желание назвать по собственной прихоти живое существо.
— Давайте напишем с вами несколько бумажек с именами и бросим, — я повертела головой, ища глазами ёмкость, — в какую-нибудь коробку. А потом вы вытащите одну с именем. А?
Я с волнением ждала ответ хозяйки собаки.
— А, что? Неплохая идея, — сказала она, а я счастливо заулыбалась, вытаскивая из портфеля чистую тетрадь и ручку.
Безымянное существо задорно прыгало рядом, по-детски тыкая своим мокрым носиком в ноги, но мы сосредоточенно писали клички, не отвлекаясь на виновника наших стараний.
Наконец, жребий был брошен. Гила Самуиловна опустила руку в вазу для цветов, куда мы кинули исписанные листики и, достав белую бумажную трубочку, развернула её.
— Бармалей! — громко сказала она и тут же меня спросила. — А почему «Бармалей»?
— Ну, он же такой лохматый и рыженький, как в сказке об Айболите, — пролепетала я в своё оправдание, понимая, что прозвище хозяйке не понравилось, — а попробуйте еще раз вытащить, — кивнула я на вазу.
— Ну, уж нет, — Гила Самуиловна наклонилась и, взяв на руки щенка, погладила его мордочку, приговаривая, — Бармалеша, Бармалека…
У неё это получалось очень смешно, потому что её картовое «Р» звучало, как «ЛРЛ».
С этого дня мои визиты к соседке стали ежедневными. Бармалей был очаровательный, ласковый и занятный. Он всегда начинал заливисто лаять, когда я только поднималась к нам на этаж, возвращаясь с уроков. Меня еще никто так не ждал, как это рыжий парень с неустанно дергающимся хвостиком. Его розовый липкий язык потешно елозил по моим щекам и ладоням, оставляя капельки слюны, но меня, обычно такую брезгливую и привередливую, это совсем не смущало. Я и сама готова была его облизывать. Занимаясь с Бармалеем, я даже не сразу заметила, что в квартире Гилы Самуиловны многое изменилось. Кровать теперь всегда была заправлена, на плите в кастрюльке варилось мясо для щенка, и по квартире разливался аппетитный запах бульона. Рядом с корзинкой, где спал Бармалюша, появились резиновые игрушки, с которыми он играл и яркая миска с забавной собачьей мордочкой. А главное, моя домоседливая приятельница стала покидать место своего постоянного обитания. Она начала выходить на прогулки, держа за поводок Бармалея. Дети с нашего двора моментально окружали нашего любимца, а я, чувствуя себя настоящей хозяйкой этого занятного сорванца, была непримирима и строга. Я далеко не всем разрешала гладить щенка по его красивой рыжей шерстке. Бармаляшка быстро освоился под нашим чутким присмотром. Через два месяца он уже делал успехи и показывал плоды нашей, с Гилой Самуиловной, дрессировки. Больше всего он любил притаскивать домашние тапки, когда я только переступала порог. Это умиляло нас с Гилой, и мы обменивались радостными взглядами.

Теплый май сменился жарким июнем, который подходил к концу, когда мама стала собирать меня в поездку к бабушке. Впервые в жизни я отказалась ехать на каникулы в деревню. Я слезно уговаривала родителей оставить меня дома, но они были непреклонны.
— Бабуля так любит тебя и очень скучает, — приговаривала мама, складывая в сумку мои летние платьица, — она целый год ждёт, когда к ней, наконец, заявится внучка. А она…
— А как же Бармалей, — хныкала я, как маленькая, пытаясь её растрогать, — он меня забудет за это время.
— Никуда не денется твой щенок, — улыбалась мама, — наоборот, будет тебя с нетерпением ждать.
Но когда я вернулась загоревшая и отдохнувшая из деревни, в подъезде было тихо, и из соседней двери, пока мама вставляла ключ в замочную скважину, не слышался собачий лай.
— Наверное, Гила Самуиловна пошла гулять с Бармалеем, — предположила я, но мама ничего не ответила.
Вечером я не выдержала и направилась к соседке. Напрасно я ожидала радостный прием — дверь мне никто не открыл. Я села на верхнюю ступеньку и заплакала, почувствовав что-то неладное. На следующий день ребята во дворе мне рассказали, что однажды на прогулке Бармалей вырвался из рук Гилы Самуиловны и помчался через дорогу. Попав в шумный автомобильный поток, он растерялся и рванул назад. Раздался скрип тормозов. Все слышали, как громко кричала моя соседка, склонившись над погибшим щенком. Через день приехала скорая помощь и забрала женщину в больницу. Гилу Самуиловну в нашем подъезде больше никто не видел, домой она уже не вернулась. Через какое-то время её «Кисель» продал квартиру, и туда въехали другие люди. Прошло много лет, но я больше никогда не звонила в дверь, обитую красным дерматином…


Рецензии
Понравилось, как прозвучало произведение в исполнении актрисы драматического театра Александрины Мерецкой.

Дина Немировская 3   21.11.2023 12:58     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.