Рассказы о войне ветерана 377

                В О С П О М И Н А Н И Я  О  В О Й Н Е

                Автор Николай Никулин

  Николай Николаевич Никулин(1923-2009), советский и российский искусствовед, профессор, писатель–мемуарист. Член-корреспондент Российской академии художеств, ведущий научный сотрудник и член Учёного совета Эрмитажа, специалист по живописи Северного Возрождения. Широко известен как автор книги «Воспоминания о войне»

Продолжение 6
Продолжение 5 – http://proza.ru/2020/08/04/1266

  Как раз в день нашего приезда здесь срезали продовольственные нормы, так как пал Тихвин и снабжение нарушилось. Здесь только стали привыкать к голоду, а я уже был дистрофиком и выделялся среди солдат своим жалким видом. Всё было для меня непривычно, всё было трудно: стоять на тридцатиградусном морозе часовым каждую ночь по четыре-шесть часов, копать мёрзлую землю, таскать тяжести – брёвна и снаряды (ящик – сорок шесть килограммов). Всё это без привычки, сразу. А сил нет и тоска смертная. Кругом все чужие, каждый печётся о себе. Сочувствия не может быть. Кругом густой мат, жестокость и чёрствость.

  И всё же мне повезло. Я был никудышный солдат. В пехоте меня либо сразу же расстреляли бы для примера, либо я сам умер бы от слабости, кувырнувшись головой в костёр: обгорелые трупы во множестве оставались на месте стоянок частей, прибывших из голодного Ленинграда. В полку меня, вероятно, презирали, но терпели. Я заготавливал десятки кубометров дров для офицерских землянок, выполнял всякую работу, мёрз на посту. Изредка дежурил около радиостанции. На передовую меня сперва не брали, да и больших боёв, к счастью, не было. Одним словом, я не сразу попал в мясорубку, а имел возможность привыкнуть к военному быту постепенно.

  Обстрелы первоначально не пугали меня. Просто я не сразу понял, в чём дело. Грохот, рядом падают люди, стоны, брызги крови на снегу. А я стою себе, хлопаю глазами. Часто меня сшибали с ног и материли, чтоб не маячил на открытом месте. Но осколки и шальные пули пока меня не задевали. Очень скоро я нашёл своё призвание: бросался к раненым, перевязывал их и, хотя опыта у меня не было, всё получалось удачно – на удивление профессиональным санитарам.

  В конце ноября началось наше наступление. Только теперь я узнал, что такое война, хотя по-прежнему в атаках ещё не участвовал. Сотни раненых, убитых, холод, голод, напряжение, недели без сна… В одну сравнительно тихую ночь я сидел в заснеженной яме, не в силах заснуть от холода. Чесал завшивевшие бока и плакал от тоски и слабости. В эту ночь во мне произошёл перелом. Откуда-то появились силы. Под утро я выполз из норы, стал рыскать по пустым немецким землянкам, нашёл мёрзлую, как камень, картошку, развёл костёр, сварил в каске варево и, набив брюхо, почувствовал уверенность в себе.

  С этих пор началось моё перерождение. Появились защитные реакции, появилась энергия. Появилось чутьё, подсказывавшее, как надо себя вести. Появилась хватка. Я стал добывать жратву. То нарубил топором конины от ляжки убитого немецкого битюга – от мороза он окаменел. То нашёл заброшенную картофельную яму. Однажды миной убило проезжавшую мимо лошадь. Через двадцать минут от неё осталась лишь грива и внутренности, так как умельцы вроде меня моментально разрезали мясо на куски. Возница даже не успел прийти в себя, так и остался сидеть в санях с вожжами в руке. В другой раз мы маршировали по дороге, и вдруг впереди перевернуло снарядом кухню. Гречневая кашица вылилась на снег. Моментально, не сговариваясь, все достали ложки и начался пир! Но движение на дороге не остановишь! Через кашу проехал воз с сеном, грузовик, а мы всё ели и ели, пока оставалось что есть… Я собирал сухари и корки около складов, кухонь – одним словом, добывал еду, где только мог.

               Продолжение следует.