Русская Одиссея Продолжения глав 34

                Третья глава
                НЕУДАЧНЫЙ ШТУРМ

    Косые лучи солнца ещё ласкали горбатую Волчиху, а внизу лесистые окрестности погружались во мрак. Величественная гора, собиравшаяся окунуться в сонную дремоту наступающей ночи, огласилась свирепыми криками монгол, пронзительными звуками их рожков и лязгом оружия.

    Тем временем последние из ростовчан поднимались на спасительную высоту по восточному склону Волчихи. Рослый вожак с наиболее опытными воинами, дразня врага, заманивал его на гору, уводя подальше от своего обоза, где были старики и женщины.

    Передовая сотня «бешеных» не раз пыталась догнать и атаковать преследуемых. Но русские неожиданно сами нападали, словно разъярённые медведи. Отчаянная рубка, стрельба — и вновь ростовчане убегали, унося своих раненых. После двух кровавых стычек на тропе, степняки всё-таки отстали и дали славянам возможность взобраться на плоскую вершину.

    Один из последних взошёл наверх Иван Алексеевич. Он со своими товарищами осматривал незнакомые окрестности в свете отблесков вечерней зари и разгорающихся костров. Они внимательно глядели вниз, на ордынские сотни, которые быстро растекались у каменной подошвы Волчихи. Тёмная конная масса охватывала гору со всех сторон. Монголы действовали уверено и спокойно: разжигали сторожевые костры, ставили палатки и юрты, распрягали коней. Спокоен был и ростовский богатырь. Едва отдышавшись, он довольно сказал:

- Ну вот, браты, мы и в крепости.
    Заметив недоумение на лицах соратников, терпеливо пояснил:

- Высокое убежище к утру должно стать недоступным для ворога. Я смотрю: вершина дюже велика даже для нас. Ежели табунщики полезут с разных сторон — придётся туго нашим двенадцати десяткам. Не разорваться же нам во время приступа. Потому облазьте с факелами верхи: ищите слабину в обороне.

- Ясно! — звонко отозвался Данила Ухват. — Где легче залезть наверх, там груду камней натащим к самому краю вершины.

- Молодец, верно, мыслишь! — похвалил Иван. — К рассвету мы изготовимся для достойного отпора мунгалам. В первую очередь здесь, где подымались. Сюда поболе камней стаскивать для завала. Их и на ордынцев скидывать будем.

    Алексеевич, взяв с собой Балагура, Ухвата и Лихого, ставшего на время во главе ремесленной полусотни, начали обход своих владений. Волчиха в ту ночь представляла собой страшное феерическое зрелище: громадное кольцо больших костров подсвечивало крутые склоны горы, а вокруг неё шумел во тьме сосновый лес, раздавались угрожающие крики, и наверх летели огненные стрелы, пропитанные нефтью. Вершина стояла в тревожном полумраке, не отвечая на свист, вопли и огонь. Её защитники трудились до седьмого пота, стаскивая в опасные места булыжники и валуны. Лишь под утро многие из ростовчан уснули, стремясь хоть как-то восстановить силы для грядущего дня. Воеводы и этого себе не позволили, устроив у восточного склона военный совет. Вожак указывал остальным на низ горы, где раскинулся, сияя кострами, ордынский лагерь:

- Тут их главная сила. Здесь они и должны пойти на приступ. Потому на энтом рубеже буду и я, и полусотня Балагура, и Ухват с двумя десятками мужиков. Ты же, Лихой, расставь свои пять десятков в доступных местах для обороны с других сторон горы.

- Выходит, станут мои удальцы бегать по камням с места на место, — усмехнулся Антип. — Успеем ли?

- Где мы тебе поможем, где ты нам, — рассуждал Балагур. — Ещё не знамо, куда ворог попрёт.

- Выдюжим! — храбрился Данила. — Волчиха — настоящая крепость! По склонам каменюки, осыпи да скалы.

- Но кое-где с восхода и на лошади заедешь наверх, — съязвил Максим. — Ведь так?
- Что в ночи не углядели — на заре узрим, — отчаянно зевал Лихой. — Сейчас бы на миг заснуть.

- Пожалуй, ты прав, — согласился Алексеевич. — Утро вечера мудреней. Хорон, чай, тоже враз нахрапом не полезет — разведает всё кругом.
    Оба враждебных стана и вверху, и внизу угомонились под утро, забывшись коротким сном, лишь сторожа гулко перекликались...

    На заре всколыхнулся русский лагерь от новых криков монгол, от визга их пронзительных рожков, призывающих к подъёму. Некоторые ростовчане не сразу и вспомнили, где же они находятся. Кругом были только облака и горы. Белые кучевые облака роились повсюду, отчего несколько человек удивлённо закричали:

- Где энто мы?!
- Не на небе ли?!
   Улыбающиеся товарищи быстро возвращали таких сонь на каменную твердь:
- До неба малость не дотянули!

    Иван Алексеевич с раннего утра почти не отходил от восточной части вершины, откуда, хорошо просматривался оживлённый монгольский стан. Он напряжённо следил за всеми передвижениями противника. С других склонов Волчихи ему передавали известия: ордынцы кучкуются в двух-трёх местах и явно что-то затевают.

    Вскоре от лагеря «бешеных» на гору поскакало трое всадников. Они остановили коней на безопасном расстоянии от русского рубежа и стали между собой переговариваться.

- Ба! Знакомые лица! — закуражился Балагур, разглядев подъехавших. — Хорон, Берке и Акинф — вся нечистая сила в сборе!
    Акинф, между тем, выслушав наставления хозяев, громко заявил:
- Люди ростовские! Сходите по добру с энтой вершины. Отдайте токмо ордынцам Большого Ивана да сокровища Батыя — более от вас ничто не нужно. Пойдёте на все четыре стороны!

    Сторонники, возмущённые такими требованиями, закричали:
- А вы лезьте к нам сами!
- Может, чего и дадим! Иуде особо!

    Седоки, покрутившись на беспокойных поджарых лошадях, отъехали ни с чем. Спустя немного времени, сотни конных кочевников пришли в движение. Зазвенели их пронзительные рожки, и послышалось знакомое «Уррагх!»

    На боевом рубеже к Алексеевичу и Балагуру подскочил взъерошенный Лихой, который на ходу орал во всю глотку:
- Лезут табунщики! С двух сторон они спешились и поднимаются наверх!
- Так и у нас зашевелились, — заметил Иван. — Ну, браты, держись! А ты, Антип, беги к своим, и ежели худо будет — зови!

    Максим Балагур, завидев наступающих, прытко побежал вдоль завалов, подбадривая ростовчан:

- Издали поганых встретим стрелами, а ближе подберутся — пустим камни. Валун — не стрела, семерых свалит! Мы мунгал в кашу превратим!

    И он не ошибся. Особенно досталось от камней двум сотням нукеров, атаковавшим труднодоступные западные и южные склоны Волчихи, где защищалась полусотня ремесленников. Спущенные сверху валуны с грохотом пробивали кровавые бреши в ползущих наверх монгол. В рядах наступающих началась неодолимая паника. Именно из-за падающих камней, наводящих ужас, в тех местах дело так и не дошло до ближнего боя.

    Намного трудней, оказалось, отбить приступ с востока. Здесь четыре сотни конных ордынцев, используя более благоприятные возможности для подъёма на Волчиху, в едином порыве устремились на вершину. Защитники, видя смертельную опасность, обнимались перед сечей и крестились, говоря:

- С Богом, браты! Не посрамим земли ростовской!
    Степняки торопились скрестить мечи со славянами, и там, где лошади останавливались перед крутизной склона, спешивались и дальше упорно лезли вперёд. И сверху, и снизу летела поющая смерть — меткостью в стрельбе из лука отличались обе стороны. Сброшенные с вершины, кувыркающиеся камни и здесь вызвали страшную сумятицу в густых цепях атакующих, но более пологий восточный склон горы замедлил их разрушительное действо. Сотни монгол, несмотря ни на что, вышли на ближний бой с русскими. Наступающие ликовали — перед ними стояло всего несколько десятков обороняющихся. Натиск нукеров под воодушевляющий клич «Уррагх!» был неудержим. Они смогли кое-где одолеть малочисленных защитников и взобраться наверх, но только не там, где был Алексеевич, который с лёгкостью орудовал своим огромным топором. Его сокрушительные удары либо разили соперников наповал, либо они, теряя равновесие, в покорёженных доспехах кувыркались вниз по склону горы.

    Помогли спасти оборону с востока вовремя подоспевшие ремесленники, ведомые Антипом Лихим, отбившиеся от степняков с других сторон Волчихи. Русские в ходе ожесточённых схваток скинули прорвавшихся, было монгол. После неудачи «бешеные» не сразу успокоились и, пользуясь численным перевесом, ещё пытались одолеть ростовчан, но больше подняться на вершину атакующим не дали. Кочевники отступили, увозя на лошадях своих раненых.
   Утреннее небо долго хмурилось над людскими страстями, и к полудню собравшаяся гроза раскатисто зашумела, блеснула Божьим гневом и окатила обе враждующие стороны сильным ливнем. Дождь смывал кровавые следы монгольского штурма с седых валунов горы Волчихи.


                Четвёртая глава
                ТОМИТЕЛЬНОЕ ОЖИДАНИЕ

    После очистительной грозы в горах Каменного пояса наступила пасмурная дождливая погода.

    С Волчихи не были видны соседние горные вершины, погрузившиеся в обволакивающую пелену мороси. Ростовчане ощущали себя обитателями высокого каменного острова. Но их возвращали к суровой действительности свистящие стрелы монгол и их злобные крики «Урус!». И всё же наверху, у облаков, несмотря на мрачные тучи и присутствие противника, царило приподнятое настроение. Для этого обороняющимся стоило только взглянуть на восточный склон горы, где в беспорядке лежали поверженные при штурме враги.

- До двух сотен там будет! — насчитал ликующий Балагур, только что вернувшийся со склона к товарищам. — Знай наших!

- А камушки-то им дюже не понравились, — вторил ему Лихой, хотя он сам сердито морщился от полученной в бою раны. — Хорону есть, отчего повесить голову.
- Рано веселимся! — хмурился Алексеевич. — Меньше сотни нас осталось. Пожалуй, ещё один приступ отобьём, а там...

- Так у табунщиков скоро вокруг горы дыры будут, — не унывал Ухват. — Глядишь, нам слазить легче станет на пятую ночь.

- У меня большая надежда на непогоду, — кивал на небо Иван. — В такую склизь ордынцы наверх вряд ли полезут. Хоть бы слякоть продлилась.
- А вот и неправда! — воскликнул Антип, заставив всех вздрогнуть. — Вижу незваных гостей.

    Из-за завесы нудного дождя со стороны монгольского лагеря показались всадники. Их было всего трое — всё те же переговорщики. Они, как и прежде осторожничали, не спеша приблизились к русским на расстояние полёта стрелы. Балагур оглушительно смеялся над ними:

- Что-то вы грустите опосля нашего приёма! Али угощение не по нраву пришлось? Еда комом в горле встала?

    Акинф Дородный дословно перевёл слова Максима Хорону и Берке. Тысячник не удержался и стал изрыгать проклятия:

- Жалкие шакалы! Они знали, куда забраться!
    Старый сотник на это спокойно сказал:

- Мы можем подождать несколько дней — урусы сами слезут с Волчихи. Эти собаки скоро начнут грызть камни и, если не хотят подохнуть, то сдадутся.
    Предводитель монгол ещё раз посмотрел на горные кручи и, подумав, согласился:
- Пожалуй, ты прав, нечего без пользы губить моих нукеров. Большой Иван посидит голодом и одумается.

    Затем Хорон, жёстко глянув на Акинфа, приказал:
- Ты всё же постращай их. Мы даём срок для сдачи — три дня. И ещё попроси урусов, чтобы позволили забрать нам павших в бою.

    Когда Дородный сипло прокричал наверх слова Хорона, то Алексеевич, радостно переглянувшись с Балагуром, Лихим и Ухватом, тут же ответил противнику:
- Помыслить можно. А своих убиенных берите хоть сейчас.
    Данила Ухват, стоявший рядом, перекрестился:

- И то верно, негоже павшим табунщикам лежать на земле. Наших-то мы уже днём захоронили на вершине горы...

    Частые дожди стали верными союзниками пленников Волчихи. Ростовчане, за исключением сторожей, набились в палатки и отсыпались. Дни протекали в томительном ожидании.

    Иван Алексеевич нередко прохаживался по краям вершины, проверяя дозорных, не уснул ли кто. Вот и к вечеру третьего дня осады, лишь только немного распогодилось, и на время прекратился дождь, вожак призвал к себе предводителей. Они вместе стали тщательно обследовать наиболее удобные склоны для предполагаемого спуска с горы в сторону реки. Пару подходящих мест для побега в следующую ночь они выбрали и присели на подвернувшийся валун, с жадностью рассматривая берёзовую рощу у Чусовой.

          - Не подведут ли нас Книга и Огонёк, — вслух рассуждал Ухват. — Успеют ли пригнать к березнику новые плоты?

- А нам всё едино уходить! — отчаянно заговорил Лихой. — Еда кончилась, стрелы на исходе. Пока силы есть — надо тикать.
- Верно! — одобрил Иван и спросил Данилу: — Хватит ли верёвок для спуска в двух местах? Надёжны ли они? Не порвутся?

    Светловолосый помощник Семёна Огонька обидчиво ответил, крестясь:
- Алексеевич, не подведу! Сам на два раза осмотрел и на крепость проверил.
- Ладно, коли так, — успокоился, было, вожак, но вновь озаботился по другому поводу: — Завтра перед выходом осмотрите воев, чтоб ни у кого ничто не брякало. А то не ровен час — загремит кто-нибудь ночью при спуске с Волчихи.

- Авось пронесёт! — не унывал Балагур. — Время опосля полуночи самое сонное.
    Иван спохватился при последних словах Максима и наказал воеводам напоследок:
- Начинает темнеть. Идите к своим, передайте: нынче пораньше ложиться спать: — в следующую ночь будет не до сна...

    И в четвёртый день осады Волчихи монголы не проявили активности. Хорон держал данное им слово. Ростовчане тоже отдыхали, сберегая силы. Их взгляды приковывала река. То её синева откровенно манила, поблёскивая в солнечных лучах, то становилась серой из-за набегавших облаков, навевая мысли о возможной неудаче. Томительно шло время. Июньский вечер бесконечно долго опускал дневное светило в лесные чащи окрестных гор.

    Как стало смеркаться, Алексеевич созвал своих подручных к западным склонам горы. Каждый из них делился с остальными тем, что приметил интересного, наблюдая за монголами.

- Мы с Лихим счёт табунщиков вели, — начал Балагур, всматриваясь вниз. — Они ведь перед нами как на ладони. До пяти сотен набирается, правда, с увечными.
- Да-а-а! — помрачнел ростовский витязь. — Полтыщи «бешеных» — энто сила!

- Прикинули мы тут с земляками, — сообщил Данила Ухват, морща покатый лоб, — сколь локтей будет меж сторожевых костров ордынцев. На глазок выходит не меньше двухсот. Где спускаться станем, там до огней, слава Богу, далече.
- Лучше бы свои костры притушить близ спуска, — предложил Антип Лихой, — кабы нас не приметили.

     Иван Алексеевич в возбуждении сорвался с места и заходил взад-вперёд:
- Само собой, притушим. Лишь бы костёр на Чусовой загорелся!

- А с чего бы ему не загореться? — вопрошал Максим Балагур. — Мы поганых заманили и держим близ горы. Уж Огонька-то и Книгу все знают — не печалься...
    Наконец, тёмный занавес ночи опустился на Каменный пояс, только изредка из-за невидимых туч выглядывала луна и высвечивали далёкие звёзды. Бодрящий ветер шумно убаюкивал, раскачивая кроны деревьев.

    Ростовчане на Волчихе ничем не выдавали свои приготовления к побегу. Эта суета была ими закончена ещё засветло. Люди незаметно сидели кучками, вглядываясь в ночную темень — в ту сторону, где протекала Чусовая. Они приглушённо разговаривали и часто с мольбой повторяли:
- Боже — где же костёр?! Где же?!


                Глава пятая
                ПОБЕГ

    Спасительный для осаждённых огонь загорелся у Чусовой далеко за полночь. Истомившиеся на горе ростовчане облегчённо вздохнули, с трудом сдерживая свой восторг. Люди шёпотом говорили друг другу:
- Земляки, они здесь!
- Они приплыли!

    Тотчас начался осторожный спуск, с двух заранее выбранных мест. Погода была благосклонна к беглецам: луна спряталась за тучами, и царила бы темнота, если бы снизу Волчиху не подсвечивали костры монгол. Ветер заставлял шумно трепетать деревья, что тоже не могло не радовать русских.

    Первые смельчаки сошли с каменных круч по верёвкам. Они дёргали их, давая понять наверх, что всё в порядке. Теперь в каждом месте спускалось по двое, а то и по трое человек, медленно ступая с одного камня на другой.

    На вершине горы уже третью ночь к ряду вдохновенно пел Максим Балагур — стараясь песнями ввести в обман ордынцев, заглушая и убаюкивая их стражу. Вот и сейчас красивый голос оружейника выводил любимую песню ростовской вольницы:

                Не кручинься, ясный сокол,
                Засидевшийся в клети —
                Разорви путы волокон,
                Взвейся к небу и лети...

    В ту ночь в дозоре у монгол тоже стоял завзятый певец, который тянул свою заунывную и бесконечную степную песню. Под эти напевы и шум ветра успешно и непрерывно осуществлялся спуск русских воинов. И всё бы у них до конца сошло тихо, если бы кто-то случайно не расшевелил на склоне камень. Булыжник, не удержавшись в своём лоне, полетел вниз и поднял грохотом сторожевые посты. Несколько нукеров, всполошившись, схватили горящие головни из костров, чтобы осмотреть подозрительное место.

    К счастью, большинство ростовчан с Алексеевичем были уже внизу. Иван молча махнул топором соратникам, и те решительно двинулись на врага. Первые монголы пали, не успев оказать сопротивления, но уже у костров другие монголы встретили нападавших с оружием в руках. Сторожа в скоротечном бою были смяты превосходящими силами русских. Те, кто уцелели, убежали к дальним кострам с пронзительными криками, призывая степняков сплотиться и уничтожить славян.
    К беглецам пришла помощь. С лесной опушки, со стороны Чусовой, закричали знакомые голоса:

- Ростов!
- Ура!
    Небольшая ростовская дружина вновь соединялась. На зов Фёдора Книги подбежал запыхавшийся Иван Алексеевич. Двое друзей крепко обнялись. Фёдор торопливо рассказал:

- Я с двумя десятками, а Огонёк у плотов с десятью воями. Скорей уходим!
- Нельзя, друже! — в отчаянии воскли
кнул Иван. — Ещё не все спустились с Волчихи! Я не оставлю их на растерзание!
   Уже и справа, и слева к подножию горы, где собрались ростовчане, подбегали вооружённые ордынцы. Алексеевич быстро распорядился:

- Браты! Выручим своих до последнего! Книга, выводи раненых к реке. Все, кто держит оружие — в два заслона: налево со мной, направо с Лихим и Ухватом.
    С горной вершины продолжали поспешно спускаться русские люди, а внизу закипел яростный бой при свете костров. В полутьме мелькали мечи и топоры, копья и шестопёры. Сыпались искры от страшных ударов, слышались крики: «Ростов!» — так предупреждали ростовчане друг друга, боясь в потёмках и в пылу сечи нанести случайный удар по своим.

    Наконец, последний защитник Волчихи, Балагур, благополучно оказался внизу. И было это так вовремя — к месту ночного боя приближались с воем сотни монгол из лагеря, разбитого у противоположного склона горы. Отбиваясь от врагов, русские постепенно втягивались в тропу, ведущую к Чусовой. В лесном полумраке не затихали ожесточённые кровавые стычки непримиримых противников. К реке выбежали далеко не все из осаждённых. Пал у горы и Фома Косолапый, не увернувшийся от кривого монгольского клинка. На тихой прежде Чусовой громко звучала русская речь:
- Скорей, земляки!
- Отчаливай!

    Десять плотов стали отходить от опасного берега. Одни ростовчане отталкивались шестами, другие на ходу прыгали с суши на брёвна, третьи, слыша шум приближающихся врагов, ладили к лукам стрелы. Речное течение подхватывало суда, относя их прочь от тёмного берега, где раздавались вопли, стоны и лязг оружия. Алексеевич и Балагур последними покидали неприветливую землю. Они, перед тем как уплыть, резко огрызнулись и набросились на докучливых преследователей. Нанеся им урон, русские воины выскочили к Чусовой, с шумом вошли в воду и грузно перевалились на брёвна плота, поджидавшего их.

    На востоке розовел рассвет. Кончалась кровавая ночь. На оставленном берегу сошлись сотни «бешеных» с факелами. Они в бессильной злобе метали и метали стрелы в беглецов. Им в ответ неслась та же летучая смерть. Вскоре Чусовая окончательно разделила две непримиримые стороны, а за речным поворотом и вовсе всё стихло. Лишь журчала у плотов бегущая вода, стонали раненые, да устало переговаривались вышедшие из горячки боя ростовчане:

- Слава Богу, отмаялись!
- Кажись, обошлось.
- Надолго ли…
















                ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

                РОДИНА НЕ ЗА ГОРАМИ



               
                Первая глава
                И РАДОСТЬ, И БЕДА

    Вырвавшись из цепких лап степняков, ростовчане успокоились. Утренняя заря свободы открыла для них дикую красоту горной реки. Чусовая предстала во всей своей летней красе: изумрудная зелень берегов сочеталась с изумительными каменными утёсами, встающими, как часовые, у воды. Голубая река, причудливо петляя между лесистых гор, устремлялась на северо-запад, куда и хотели уплыть беглые русские люди, прознав о привольных новгородских землях.

    Ближе к полудню небольшой караван доплыл до своего укромного берегового лагеря. Именно здесь были изготовлены плоты, и отсюда они ушли на помощь к Волчихе. С переднего судна, где обосновались Семён Огонёк с крестьянами, засвистели и прокричали остальным:
- Приплыли! Стан!

    На первый взгляд ничто не выдавало присутствие обозного лагеря ростовчан ни с воды, ни с берегов. Только когда мужики на судах, с натугой упираясь в шесты, направили плоты влево, постепенно открылось скрытное пристанище. То был маленький полуостров, заросший сосной и берёзой, с трёх сторон окружённый рекой, а с четвёртой — топким пойменным болотцем. В закрытой от посторонних глаз бухточке, у прибрежного кустарника и камыша, замерли на воде два плота. Из леса выбежали несколько женщин и стариков. «Жемчужины» махали платками и призывали:

- К нам, земляки!
- К нам, родимые!
    Встречались после жестокой разлуки мужья и жёны, друзья и товарищи. Кто-то прыгал от радости, протягивая руки, и счастливо улыбался, а кто-то угрюмо молчал или плакал навзрыд.

    Алексеевич не спрыгнул по-молодецки с плота навстречу своей Красе. Он с гримасой боли на лице сошёл на берег, слегка ковыляя. Ольга, заметив это, побелела и, подскочив, трепетно спросила:

- Что с тобой стряслось?! Рана тяжёлая?

    Иван, через силу улыбаясь, тихо ответил, нежно обнимая красавицу:
- Зацепило чуть ногу стрелой, когда садился на плот. Зарастёт как на собаке.
   Затем вожак оглядел сторонников и, облегчённо вздохнув, поцеловал жену:
- Да вы двужильные! Не подвели нас. Поди трудились тут от зари до зари?
   Прижавшись к сильному телу мужа, она, всплакнув, заговорила:
- Даже ночи для дела прихватывали, чтоб успеть. А как боялись, как переживали — и не сказать...

   Иван, не отрывая глаз от своего белокурого счастья, велел проходившему мимо Огоньку:

- Готовь людей к отплытию. Не ровен час, «бешеные» пожалуют. Надо спешить.
   Семён удивлённо спросил:
- Мыслишь, табунщики поедут вдоль заросших берегов за нами?
   Алексеевич, подумав и ещё раз осмотревшись, вдруг сказал:
- Вы отчаливайте. А я с удальцами на одном плоту задержусь. Посмотрим — будет ли погоня...

   Когда речные суда ростовчан скрылись за очередным поворотом Чусовой, Иван с Максимом, оставив на попечение десятка сторонников свой плот, взошли на пригорок, откуда неплохо просматривались оба берега реки. Балагур и вовсе залез на растущую там берёзу и обозревал окрестности. Время для них тянулось медленно, они разговорились.

- Как мыслишь? — задал вопрос Максим. — Сколь нынче у «бешеных» силёнок?
   Иван, нахмурив лоб, ответил не сразу:

- Опосля ночного боя, осталось нукеров сотни четыре.
- А нас не густо. Сотня наберётся, и то, считая и баб, и стариков, и увечных.
- Хорошо, ежели ордынцев днём не увидим, — мечтал вожак. — Иначе нам придётся плыть и плыть. Без днёвок, лишь с недолгим отдыхом на ночлег...
   Вдруг Балагур на берёзе трепыхнулся и стал тихо слезать:

- По другому берегу едут мунгалы, а впереди них связанный вогул бежит.
   Тут ветка под Максимом треснула, и он упал бы на землю, но Иван успел подхватить. Они спустились к воде, где замер их плот. Вожак резко
 махнул рукой ожидавшей команде судна и понуро сказал, предупреждая вопросы:
- Плохо дело. Идут вдоль Чусовой, нюхают, как ищейки. Плывём к своим.

   Как ни торопились с отплытием, но когда достигли стремнины реки, сзади услышали враждебные крики «Урус! Урус!» Засвистели монгольские стрелы. К счастью, они с недолётом бессильно падали, исчезая в речной глубине. И вновь быстротечная Чусовая помогла оторваться от преследователей, продирающихся сквозь береговые заросли.

   Одиночный плот догнал свой караван только к ночи, на стоянке. Суда мирно выстроились вдоль низкого правого берега. У самой кромки воды, под сенью высоких берёз, был разбит походный стан. Привычного огня в этот раз не разжигали. Висела гнетущая тишина. Люди скорбели о погибших у Волчихи. Последний плот встречали всем лагерем и спрашивали с надеждой:

- Поди, тихо?
- Не видали ворога?
    Алексеевич, молча, склонил голову, а Балагур звонко ответил:
- Едут злыдни за нами! Вогулы как подневольные проводники.
    В собравшейся толпе запричитали, плача, бабы:
- Почто нам энто лихо?!

- Доколе нас мучить будут?!

    Ростовский вожак, сойдя на берег, обнадёживающе заявил соратникам:
- Взять нас непросто. Чусовая нам в помощь — будем плыть, покуда светит солнце, а ночи сейчас коротки. «Бешеные», пробираясь по лесистым горным берегам, отстанут от дружины. Не бывать вольнице под мунгальским сапогом — лучше умереть с честью!
    Народ воспрял духом, появились улыбки. У многих с уст срывалось одно слово:
- Плыть, плыть...


                Вторая глава
                НА КРАСАВИЦЕ ЧУСОВОЙ

    По извилистой реке ростовский караван пересекал загадочный для Руси Каменный пояс. Горы были повсюду: над самой водой поднимались высокие каменистые берега с выступающими утёсами, дальше виднелись лесистые косогоры. Изредка Чусовая вырывалась из теснин к белеющим берёзовым рощам и чернеющим сосновым борам, где замедляла свой ретивый бег. Первозданная красота очаровала путешественников, и они не раз восхищённо говорили друг другу:

- Благодать-то какая! Пожить бы тут.
- Отсидеться на время.
    Но кто-нибудь из здравомыслящих товарищей возвращал таких мечтателей к суровой правде жизни:

- Вызнают мунгалы — окружат и посекут.

    Уже никакие обстоятельства не задерживали дружину в пути, даже добывание пищи. Рыбу ловили по ночам у стоянок, используя сети и бредни. На охоту выходили только наверняка: если замечали звериную тропу на водопой, то рано поутру устраивали засады, так чтобы день всё равно провести в дороге. Бывало, выручал чужеземцев Лобада, когда встречался вогульский охотник или рыбак, у которого проводник выменивал еду для русских.

    На одной короткой ночёвке в низовьях Чусовой, предводители сошлись у самой воды. Огонь разожгли под большим береговым утёсом, затмевающим часть звёздного неба. Воеводы должны были безотлагательно решать, куда следовать их малой дружине после того, как покажется река Кама. У яркого костра сидели Алексеевич, Краса, Книга, Балагур и Огонёк. Книга, встав со своего места, первым начал разговор о дальнейших путях-дорогах:

- От вогулов мне удалось узнать немало. Мы на последнем перепутье. У нас есть ещё три возможных дороги: легче всего поплыть вниз по Каме до Волги, а оттоль пешком до Руси не так и далеко, второй путь — напрямик идти через реку Вятку в русские княжества, и третья дорога лежит в верховья Камы и далее до новгородских полночных земель. Мы выбрали новую Родину — новгородчину. Как туда добраться, когда нас преследуют?

- Самый лёгкий — в низовья Камы, — высказался Иван, — но он смертельно опасен.
- Там кого токмо нет, — согласился Максим. — Нашу сотню десять раз перебьют!
- Верно! — знающе кивнул Фёдор. — Слышал я от одного купца, что в низовьях Камы засели ордынцы. Они держат в страхе покорённых булгар и собирают тяжёлую дань.
- Плохо ещё то, что там есть места открытые, степи начинаются, — вспомнил Алексеевич. — Туда ни ногой!

- А напрямки через Вятку — чем не путь? — спросил недоумевающий Огонёк. — Оттоль, я слышал, можно податься и в княжества, и в Великий Новгород.

- Одна беда на Вятке — сами вятичи, — терпеливо пояснил толмач. — Они хоть и сродни нам, да отличаются неуёмным нравом. Буйство и лихоимство — их удел.
- Не след туда ходить, — воспротивилась Краса, — не по нашим силам и сей путь.
- Выход один: вверх по Каме, — невольно подталкивал своих друзей Фёдор — Затем лесами к новым новгородским землям. Как-то в Ростов Великий приходили торговые гости из тех глухих мест. Я видел купца из Великого Устюга, который, правда, принадлежит Владимиро-Суздальскому княжеству. Он дюже хвалил свой далёкий край. Лесные просторы там, почитай, безлюдные и бесконечные. Богаты они и рыбой, и зверем.

- Ты лучше сказывай, где нам скорей новгородцев встретить, — настаивал, сверкая глазами, Балагур. — А то ежели ещё раз «бешеные» достанут нас — некому будет панихиду служить.

- Поведал мне тот купчина, — вспоминал Книга, морща широкий лоб, — будто новгородские промысловики уже добирались до притоков Камы и толковали с тамошними жителями — пермяками. И мы их увидим и вызнаем про новгородцев.

- Какого пермяки нраву? — забеспокоился было Семён. — Нас ведь кот наплакал.
    Фёдор неожиданно рассмеялся и замахал руками:

- Смирный народ, а обличьем люди те схожи с твоим другом Ухватом — светловолосые. Токмо ростом пермяки невелики и худосочны.

- Ну, ты несёшь! — недоверчиво воскликнул Огонёк. — Ври да знай меру.
- Правда! — всерьёз заговорил Книга. — Энто тебе не Азия, где все черноволосы. Первые селения пермяков уже близки. Я толковал об них с вогулами.

- Дело ясное, — молвил Алексеевич. — Идём в Великий Устюг иль поклонимся Господину Великому Новгороду, чтобы взял нас, сирот, под свою длань...