Спасти париж 1

                ПРЕДИСЛОВИЕ


      Смертельная язва на теле Европы, приведшая к Пер¬вой мировой войне, давно вызревала в Германии, с эпи¬центром в Пруссии. Там, из поколения в поколение, жили потомки жестоких немецких рыцарей, уничтоживших в средневековье местные народы. Прусский генералитет и офицерство гордились своим волчьим происхождением, и экспансия порабощения соседних стран была заложена у них в крови. К лету 1914 года Германская империя стала самой мощной в военном отношении державой и потому она со своими союзниками стала искать повод к войне с Францией и Россией. Повод вскоре нашли. В эту одну из самых широкомасштабных войн втянулось 33 государства. В Российской империи её называли Второй Отечествен¬ной или Великой.

   В августе 1914 года русские нанесли по Восточной Прус¬сии неподготовленный жертвенный удар, спасая своих французских союзников от гибельного поражения, ибо отборные немецкие армии уже рвались к сердцу Франции, — к Парижу. Неожиданная русская угроза фамиль¬ным рыцарским замкам заставила прусских генералов быстро перебросить часть наступающих войск с запада на восток. Так был спасен Париж, и так была предопределе¬на трагедия русской армии генерала Самсонова. Но глав¬ное сражение 1914 года развернулось в южной Польше и западной Украине. В Галицийкой битве столкнулись две миллионные армии: российская и австро-венгерская. Рус¬ские нанесли разгромное поражение противнику и спустя несколько веков  были воссоединены  все древнерусские земли.
 


 

 
                Часть первая

                ОБРЕЧЁННАЯ ЕВРОПА



«Мы должны отбросить все баналь¬ности об ответственности агрессора... — только успех оправдывает войну...»
         Начальник генерального штаба германской армии фон Молътке Младший.
 

                Глава первая
                ГРОЗНЫЙ БЕРЛИН

     Поздней весной 1914 года военный агент России во Франции Алексей Алексеевич Игнатьев проездом из Пе¬тербурга в Париж по своему обыкновению остановился на пару дней в Берлине, в первоклассной гостинице «Брис¬толь», рядом с русским посольством.

     По берлинской мостовой шёл высокий элегантный трид¬цатисемилетний мужчина в чёрном сюртуке и цилиндре. Несмотря на гражданский костюм, его отличная военная выправка выдавала офицера. Красивые и строгие черты лица показывали благородство происхождения. Граф Иг¬натьев происходил из древнего боярского рода. Его дед и отец занимали в Российской Империи высокие государ¬ственные посты. Сам он блестяще окончил Академию Ге¬нерального штаба, честно прошёл через тяжелейшие ис¬пытания русско-японской войны и, по праву, занимал важный пост, пожалуй, даже ключевой среди военных агентов России.

    Игнатьев прогуливался своим привычным маршрутом по проспекту Unterdenlinden[1], застроенному серыми массивными зданиями, олицетворяющими саму Германию, её военную мощь и силу. Именно эта сила и дух войны, ко¬торый витал в берлинском воздухе, тревожили Алексея, и занимали все его мысли. Неожиданно, как бы вторя этим думам, оглушающе заиграл военный марш. Впереди пока¬залась тёмная колонна прусских гвардейцев, в касках с железными шишаками. Это был помпезно красивый гвар¬дейский вахтпарад, ежедневно проводившийся в немец¬кой столице. Мимо Игнатьева и оробевших прохожих рьяно вышагивали высокие вооруженные воины с каменными лицами.

    Алексей Алексеевич, снедаемый дурными предчувстви¬ями, быстро вошёл в русское посольство. Первым делом заглянул в кабинет своего коллеги — военного агента Пав¬ла Алексеевича Базарова. Тот сидел за рабочим столом и что-то быстро записывал длинным карандашом. Этот, внеш¬не флегматичный полноватый мужчина, в коротком сюр¬туке, увидев гостя, вдруг преобразился: по-юношески вско¬чил и энергично пожал руку вошедшего.

—Прошу, прошу, мой милый граф! Я велю сейчас же подать чаю...

Алексей Алексеевич сказав привычное «благодарю», расположился в кресле. Он рассеянно наблюдал за суетой хозяина, который организовывал чайный стол. Базаров справившись с приятными хлопотами, присел и пытливо спросил гостя:

—Дурные вести? Что-то вы сегодня не веселы, Алексей Алексеевич.
Граф, деланно улыбнувшись, развёл руками:

- Да, вроде, нет, но в Европе сейчас всё как-то тихо, даже не по себе... Как перед грозой...

- Вот-вот! — живо подхватил собеседник, доставая ка¬кие-то записи, — представляете, до чего стало тихо! На Балканах — пороховом погребе Европы — и то не воюют, так, где-то в горах постреливают...

     Базаров, полистав свой дневник, ткнул пальцем,
—Но вот, цифры! Они говорят совсем о другом! Про¬веренные цифры мобилизационных планов Германии и Австро-Венгрии на случай войны поражают меня!
    Хмурый Игнатьев охотно кивнул:

- Я тоже знаком со многими приготовлениями цент¬ральных держав. Сейчас, в мирное время, семьсотпятидесятитысячная германская армия меня не смущает. Фран¬ция с Россией дадут ей достойный отпор, но при мобили¬зации картина резко меняется, причём не в нашу пользу. Правда, лишь в первый месяц возможной войны.

- Именно! — возбуждённо прервал графа коллега, — верные источники информации говорят о немыслимых цифрах! Первый коварный удар немцев будет по силе вдвое сильней, чем предполагают наши горе стратеги.

   Обычно спокойный Базаров, вскочил, заламывая руки. Игнатьев, даже и не думал его сдерживать:

- Мало того, Германия — единственная из европейских держав по-настоящему готова к большой войне. С 1908 года она бешеными темпами вооружается. Франция спох¬ватилась лишь в прошлом году. Ну, а наша матушка-Рос¬сия очнулась только сейчас.

- Ну, нас-то от внезапной войны как всегда спасут наши необъятные просторы, — твёрдо сказал Игнатьев. — А вот невеликая Франция, похоже, станет первой жерт¬вой назревающего конфликта. Эта мысль давно сидит в головах германских генштабистов.
Беда, если война случится этим летом. У Германии, Австро-Венгрии, да и Турции есть много преимуществ пе¬ред Россией, Францией и Англией. Это понимаем не толь¬ко мы и французы, но и германцы...

   На следующий день Алексей Игнатьев, после плотного обеда в одном берлинском ресторане, решил немного раз¬веяться. До отхода вечернего экспресса на Париж было ещё далеко. Погода стояла чудесная: тёплый майский день, дул прохладный лёгких ветерок, он гнал по голубому небу мелкие стаи белёсых облаков. В начале, Алексей прошёл¬ся вдоль гранитной набережной, где плескались серые воды реки Шпрее. Но, услышав приближающийся шум военно¬го оркестра, неприятно поморщившись, свернул на пер¬вую попавшуюся улицу и вскоре вышел к большой люд¬ной площади. Здесь тоже играла музыка, но, к радости русского военного агента, это были не военные марши. Публика — судя по всему, местные жители, пришедшие на представление целыми семьями. В одном углу площади возвышались, построенные в ряд, деревянные макеты Крем¬лёвской Спасской башни, Собора Василия Блаженного, Эйфелевой башни и Парижского Нотр-Дам.

   Алексей Алексеевич решил остановиться: послушать легкую музыку и выпить кружку хорошего пива. Этот пен¬ный напиток уже вовсю употребляли дюжие бюргеры, ве¬село хохоча со своими дородными фрау. Вокруг резви¬лись дети, так и норовя раскачать и порушить лёгкие де-ревянные конструкции. Несколько седоусых жандармов, время от времени, отгоняли расшалившуюся детвору. Вско¬ре к ним на поддержку подошла рота немецких солдат, под командованием высокого офицера, грозно поблески¬вающего моноклем на красном лице. Игнатьеву давно уже надо было возвращаться в свою гостиницу, но что-то его сдерживало. Несоответствие картины немецкого благопо¬лучия, соседствующего с изображениями мировых архи¬тектурных шедевров, сковало его нехорошим предчувстви¬ем. Интуиция не подвела. Не зря он остался среди воз¬буждённой музыкой и пивом, немецкой толпы. Военный агент России воочию увидел, как воинствующая клика гер¬манского императора Вильгельма II, готовит свой народ к кровавой бойне. Неожиданно оркестр сменил свой мир¬ный репертуар на величественный военный марш. Разго-ряченная публика с радостью подхватила этот музыкаль¬ный почин и в толпе послышались грозные крики:

—Deutschland! Deutschland!
— Deutschland ubcr alles!

    Тут же лихо замаршировала, стоявшая в отдалении, немецкая рота, бряцая оружием. Народ всё больше и боль¬ше возбуждался от происходившего, и помутневшие взо¬ры бюргеров обратились на враждебные здания Москвы и Парижа. Откуда-то появились факелы, ломы и топоры. Со злобными лицами и исступлёнными криками толпа принялась яростно поджигать и крушить русские и фран¬цузские святыни... Так центр цивилизованной Европы на¬крывала чума мракобесия и бесчеловечности...

   Игнатьев ушёл прочь от этой безумной вакханалии, начинавшейся как банальное воскресное гулянье. Он ус¬корил шаг, будто пытаясь быстрее донести до своей Роди¬ны сигнал-предупреждение о готовящейся европейской катастрофе. Его губы беззвучно шептали: «Господи! Толь¬ко бы не начали в этом году! Россия только-только ото¬шла от японской войны. У нас сейчас на пушку в три раза меньше снарядов, чем у немцев. Россия не готова...»



                Глава вторая
                БЛЕСТЯЩИЙ ПАРИЖ

    Алексей Игнатьев выехав из гнетущего Берлина, быст¬ро добрался до весёлого Парижа, и невольно сравнил свою короткую поездку с переходом с военного корабля на свет¬ский бал. Огромный жизнерадостный город бурлил на роскошных бульварах: впервые грохочущие автомобили заполонили проезжую часть, по тротуарам беспечно про¬гуливалась пёстрая публика. Знаменитый Парижский сезон расцветал, как неподражаемые каштаны на Елисей-ских полях. В роскошных магазинах взлетали заоблачные цены, которые в прочем не останавливали многочисленных покупателей. В публичных местах соблазнительные дамы блистали в невиданных нарядах, усыпанных рубинами и изумрудами, сапфирами и бриллиантами. Богатая часть человечества кутила от души, закатывая умопомрачитель¬ные по расходам балы. Разумным людям невольно закра¬дывались мысли, навевая неприятные сравнения. Прожи-гающий жизнь Париж сравнивали с последними днями Древнего Рима — перед нападением вандалов — или сред¬невековым Константинополем — перед разграблением кре¬стоносцами.

   Парижская показная гульба не мешала ежедневной ти¬танической работе французского Генерального штаба на Сен-Жерменском бульваре. Игнатьев докладывал: «Генш¬таб союзников успешно проводит в жизнь большую про¬грамму вооружения армии». Алексей Алексеевич даже дополнил этот рапорт на Родину интересным фактом: «Окна па Сен-Жерменском бульваре светятся в необыч¬ные ночные часы...»

    В тот день к нему обратились из кабинета президента Французской Республики и настоятельно попросили при¬быть вечером на банкет в гостиницу «Лютеция», где пре¬зидент Раймон Пуанкаре намерен выступить с речью пе¬ред прессой. Алексей Игнатьев прибыл в положенный час в банкетный зал отеля в военной форме со всеми награда¬ми. Он был удивлен, что среди собравшихся не увидел ни русского посла Извольского, ни военных от французского командования. Алексей Алексеевич сел на отведённое ему место за столом и непринуждённо заговорил со знакомым французским журналистом.

—Ваш сверкающий богатством Париж не перестаёт меня удивлять. На улицах полно автомашин, которые ещё толь¬ко-только начали выпускать!

    Высокий господин с аккуратными усиками на это горе¬стно ответил:
—Да... Автомобильные фабрики не справляются с зака¬зами на роскошные авто. Сейчас от этого страдает наша армия, так как задерживается выпуск военных грузовиков...

    Раздражённого журналиста прервали громкие аплодис¬менты, явно предназначавшиеся президенту Пуанкаре. В зал вошёл невысокий лысый человек с самой заурядной внешностью. Его маленькие бесцветные глаза соседство¬вали с приплюснутым носом и обычной бородкой-кли¬нышком. Но как только Пуанкаре заговорил — сразу пре¬образился. Он был прекрасным оратором. В его эмоцио¬нальной речи чувствовалась воля, упрямство, доходящее до полной самоуверенности. Речь чем дальше, тем больше становилась воинственной. Президент сыпал цифрами и фактами, говорящими о том, как много делается Франци¬ей в военной области. При этом Пуанкаре стал пристально смотреть в сторону русского офицера. Окружающие тоже обратили свои взоры на военного агента России.


—Я знаю, — говорил президент, — какие большие уси¬лия делает и наша союзница Россия. Присутствующий здесь её военный представитель сможет это подтвердить. Фран¬ция исполнила свою великую задачу по усилению военной мощи, что даёт ей право на уважение со стороны врагов и дружбу, и доверие со стороны её друзей.
Игнатьеву волей-неволей пришлось взять слово. Он ответил кратко:
—Благодарю вас, месье Президент, за искренние дру¬жеские чувства к русской армии. Россия высоко ценит те жертвы, которые приносит Франция для усиления своего военного потенциала...

Последние слова Игнатьева утонули в громе аплодис¬ментов и приветственных криков.
- Vive la Russie!
- Vive les Russes!
На следующее утро графа Игнатьева пригласили посе¬тить французский Генеральный штаб. Алексей Алексеевич пришёл, как и просили, к десяти часам к кабинету началь¬ника Генштаба генерала Жоффра. Хорошо зная военного агента России, адъютант любезно пропустил желанного го¬стя в просторную комнату с тёмной массивной мебелью, которая была оклеена географическими картами, словно обоями. За большим письменным столом, заваленным бу¬магами, сидел тучный шестидесятилетний старик в синей генеральской форме. Его крупное лицо с мохнатыми усами и бровями излучало уверенность. Он, что-то бодро писал, но отвлёкся на приветствие Алексея Алексеевича.

—Bonjor, mongeneral
  Игнатьев, будучи в гражданском платье, салютовал Жоффру поднятой рукой к штатскому котелку. Генерал укоризненно покачал головой, скупо улыбнулся и благо¬склонно ответил:
—Bonjor, Ignatieff!

  Алексей Алексеевич испытывал к Жозефу Жаку Жоффру огромное уважение и симпатию, потому что тот не был похож на обычных французских генералов — эксцентричных, са¬мовлюблённых, окружающих себя шиком и блеском. Жоффр отличался молчаливостью и даже замкнутостью, мало кому удавалось завоевать его доверие, но к Игнатьеву он благово¬лил. Да и конфликтная ситуация между двумя военными бло-ками Европы подталкивала высокопоставленного француза на деловую откровенность при встрече с союзником:

—Месье Игнатьев, вы меня хорошо знаете. Я люблю факты и цифры, а также глубоко продуманные планы, которые уже проще привести в исполнение. Российская Империя часто вызывает моё удивление своими масштаба¬ми и своими непонятными привычками.
    Игнатьев, заранее извиняясь, за необязательность рус¬ских, призвал па помощь слова известного поэта:

- «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить».

- Вот-вот! Только верить! — не без сожаления восклик¬нул Жоффр, пеняя на русских. — Я никак не могу прими¬риться с вашей беспечностью на переговорах. Как мне понимать ваши слова? «Сейчас», «наверное», или «ничего»?
Алексей Алексеевич, краснея за военное руководство России, попытался отшутиться:
- Вы просто не представляете, как богат русский язык. Это язык Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого...

- Давайте ценить наше время! — перебил Жоффр, вы¬тянув руку с растопыренными пальцами, как бы отстраня¬ясь от философских умозаключений собеседника. — Да¬вайте обратимся к цифрам. В мирное время во француз¬ской армии — 560 тысяч человек, в германской — 750 ты¬сяч, а в царской — 1 миллион 200 тысяч штыков. Но ваши войска размазаны по необъятной территории России, ко¬торая связана между собой незначительной сетью желез¬ных дорог.

- При возможной войне — это ахиллесова пята России, — согласился Игнатьев. — Переброска войск будет долгой.

—В связи с этим у меня возникает деликатный вопрос, — вздохнул Жоффр, взяв в руки какой-то документ. — Я не могу добиться от русского командования ясного ответа по срокам мобилизации. Понятно, что они более длинные у России, чем у Франции и, к несчастью, у Германии. Мне необходимо знать число дней, когда русские смогут выставить на фронт все свои войска, чтобы нам знать, к чему готовиться в будущей войне с германцами. Ваш на¬чальник Генштаба Жилинский меня путал: с обозами рус¬ская армия будет готова к такому-то дню, а без обозов к другому. Он всё время называл разные цифры!

   Игнатьев, морща лоб начал вспоминать:
—Я понимаю ваше беспокойство. Я могу утверждать только следующее: на пятнадцатый день мобилизации Россия выставит па Западе одну треть армии, с тридцатого по шестидесятый день к линии фронта прибудут второочеред¬ные части кавалерии и войска из многих военных округов, после шестидесятого дня подъедут войска из Сибири.

— Иисус Мария! Долго, очень долго! — расстроено под¬нялся с места Жоффр. — Немцы полностью сосредоточат¬ся в считанные дни! По сведениям разведки и даже просто по здравому смыслу они сначала навалятся всей мощью на Францию! Германские генералы не авантюристы! Они всё просчитали, и пока Российская Империя соберёт свои громадные силы... Я, конечно, сделаю всё, чтобы францу¬зы выдержали первый страшный удар. Нам, возможно, придётся очень туго...



                Глава третья
                САМОДОВОЛЬНЫЙ ПЕТЕРБУРГ

    В каждой из европейских держав, волей или неволей готовящихся к решающейся схватке, существовала своя «партия войны». Если в Германии и в Австро-Венгрии — это было агрессивное большинство правящей элиты, то во Франции, Англии и России воинственно настроенных лю¬дей у власти было не так много. Российскую «партию вой-ны» возглавляли военный министр Владимир Александ¬рович Сухомлинов и начальник Генерального штаба Ни¬колай Николаевич Янушкевич. Сухомлинов не только са¬монадеянно говорил, что Россия готова к большой войне, но и писал провокационные статьи. В газете «Разведчик» он утверждал: «Мы все знаем, что готовимся к войне на западной границе, преимущественно против Германии... не только армия, но и весь русский народ должен быть готов к мысли, что мы должны вооружаться для истребитель¬ной войны против немцев и что германские империи дол¬жны быть разрушены, хотя бы пришлось пожертвовать сотнями тысяч человеческих жизней...»

   В 1912 году Сухомлинов чуть было до крайности не обострил отношения России с германскими государства¬ми, воспользовавшись правом военного министра самосто¬ятельно объявлять мобилизацию (по сути, мобилизация предваряла объявление войны). Это судьбоносное реше¬ние военный министр совершил из-за локального конф¬ликта на Балканском полуострове. Хорошо хоть царь Ни¬колай II задался вопросом: «А стоит ли осуществлять та¬кое ответственное мероприятие без одобрения правитель¬ства?» В совете министров в ужасе обнаружили, что по всей Российской Империи уже отданы мобилизационные распоряжения без всякого согласования с кем-либо. Мало того стало известно, что сам Сухомлинов, объявив моби¬лизацию страны, хотел отправиться в отпуск за границу...

   Небезобидных чудачеств у министра было немало. Так Владимир Александрович хвастался, что за 35 лет после ака¬демической скамьи не прочёл ни одной военной книги. Од¬нажды он умудрился важные государственные заказы от¬дать заводам, расположенным в Австро-Венгрии. Эти риско¬ванные сделки с возможным противником могли иметь не¬предсказуемый эффект для русской армии. Сухомлинову все эксцентричные выходки и воинствующие выпады сходили с рук, так как он чувствовал поддержку ряда министров и порой самого царя. Государь российский всегда пёкся о бы¬стром исполнении заказов для армии и флота, часто не обра¬щая внимания на то, как достигается цель. Его можно было понять, ведь соперница Германия вооружалась в последние годы титаническими темпами — до половины немецкой про¬мышленности работало на будущую войну! В Российской Империи и близко этого не было. Она лишь в 1914 году собиралась принять программу вооружения армии, глядя на стремительные темпы вооружений европейских стран.

   31 декабря 1913 года в Петербурге состоялось секретное заседание российского правительства под председательством миролюбивого премьер-министра Владимира Николаевича Коковцева. На обсуждение была вынесена тема возможной большой войны на европейском континенте. Благообраз¬ный Коковцев, стоя перед министрами, волнуясь, говорил:

— Уважаемые господа. Вы все прекрасно знаете о веро¬ятной близости вооружённого столкновения по какому угод¬но поводу со стороны Германии. Поэтому я ставлю на ваше голосование вопрос: «Желаем ли мы приблизить войну?»
Эта животрепещущая тема вызвала за длинным столом чиновников оживлённую дискуссию. Особенно выделялся военный министр Сухомлинов. Он вёл себя как всегда заносчиво и воинственно:

—Россия вполне готова к борьбе один на один с Герма¬нией, не говоря уже о столкновении с Австрией.

       Ему с негодованием отвечало несогласное большинство:
—Зачем война России?! Вы хотите новой революции?
—У нас всё есть! Нам бы наши-то богатства сохранить для потомков...
       Конец прениям положил вновь выступивший Коковцев:
—Я считаю войну величайшим несчастьем для России!

       Без исключения все проголосовали против войны. Никто не желал её. Решили: никаких вопросов и переговоров с союзниками на упомянутую тему не поднимать и выжи¬дать «общего хода событий в Европе...»

     В начале 1914 года господин Сухомлинов прибыл в Париж с частным визитом с молодой супругой. По просьбе военного агента России Игнатьева, он всё же посетил во¬енного министра и начальника Генерального штаба фран¬цузской армии. К вечеру Алексей Игнатьев пригласил чету Сухомлиновых поужинать в ресторане «Сиро». Высоко-поставленная супружеская пара, пришла туда, уже вдо¬воль налюбовавшись блестящей парижской жизнью. Они уютно устроились за столиком напротив одетого в чёрный фрак Игнатьева. Седовласый шестидесятилетний министр был невысок и сухощав, носил аккуратные белые усы и бороду. Его восторженный взгляд остановился на танцую¬щих красавицах, и Владимир Александрович откровенно позавидовал своему военному агенту:

—Как вы счастливы живя в таком городе. Ей-богу я рад был бы поменяться с вами должностями!

       Игнатьев вежливо заулыбался, не зная, шутит Сухо¬млинов или нет, а тот томно разглядывая женщин, про¬должал:

—Вот вы не верите. Если бы вы знали, как мне тяжело, до чего хочется свободно вздохнуть, пожить, наконец...

      Алексея Алексеевича от этих слов передёрнуло: так лег¬комысленно говорил генерал русской армии, имевший боль¬шие полномочия и наделенный ответственностью за судь¬бу России! Как можно идти на поводу своих страстей?! О чём думает чиновник такого ранга в опасный политиче¬ский момент, когда Российская Империя плохо подготов¬лена к вероятной европейской войне. Игнатьев для себя сделал вывод: Сухомлинов — будущий позор России...