Морфология судьбы глава 22

                * * * *

–Дома сейчас встречают Новый год, – тихо сказала Мирина, лёжа рядом с названым мужем.
–Через десять дней будем отмечать День Перуна, – Владдух погладил любимую по руке.
–А дома колядки…
–Давай вернёмся? – с надеждой спросил мужчина.
–Вернёшься, конечно! Хочешь, чтобы по следу голодных собак пустили?
–Ты не жалеешь, что приехала сюда? – спросил Владдух.
–Тише, – приложила палец к губам Мирина, – наша постоялица, кажется, подслушивает.
–Ну и что?
–Донесёт, – Мирина затаила дыхание, вслушиваясь в посторонние звуки.
–Почему ты так думаешь?
–Знаю.
–Откуда? – не унимался Владдух.
–Ты ослеп?
–Не понимаю, о чём ты?
–Она влюбилась, глаз с тебя не сводит. На меня смотрит, словно вылетевшая на охоту орлица.
–Глупости ты говоришь, Мирина. Посмотри на неё, она старается всем угодить.
–Глупость не глупость, говорю, значит, знаю. А угодить этот аленький цветочек хочет исключительно тебе.
     Мирина отвернулась от мужа, она не понимала, почему ей неприятно, что посторонняя девушка может любить её Владдуха. У женщины похолодело внутри. «Но почему? – задавала она себе вопросы. – Почему становится неуютно и беспокойно, я ведь не люблю Владдуха». Мирина не находила ответов.
–Замуж возьми её, будет тебе то, чего от меня ждёшь.
–Нет, – сказал мужчина и повернулся спиной к жене.
     Рано утром, когда заря едва осветила царившее вокруг белое великолепие таёжного края, в дом Владдуха громко и нетерпеливо постучали. Не успел хозяин открыть двери, как четверо здоровых мужчин вломились в помещение. 
–Где жена? – выдыхая морозный воздух, спросил один из них.
–Зачем тебе моя жена? – заподозрил неладное Владдух.
–Учитель звал.
–Хорошо, мы сейчас позавтракаем и придём, – хозяин дома старался оставаться спокойным. – Разделите с нами хлеб наш насущный.
–Времени нет, зови жену, – отозвался Велимир.
–Не переживай, Владдух, я скоро вернусь, – из второй половины дома вышла Мирина.
–Даже не думай, я пойду с тобой.
      Волнуясь, Мирина вошла в стоящий на небольшой горе дом, который выгодно возвышался над поселением.
Нечасто зовут жителей деревни на разговор к Учителю, значит, случилось что-то серьёзное, выходящее за рамки, установленные общиной на самом первом сходе. Сейчас никто в поселении не помнил, когда был этот самый сход, что на нём решили и откуда взялись не писанные пером правила.
–Заходи, дитя Света, – спокойно, размеренным голосом произнёс сидящий в глубине комнаты молодой мужчина. Его зелёный струящийся балахон напоминал одежду первосвященников. Хитон стягивался на талии искусно расшитым золотыми нитями поясом. Поверх нежно-зелёного наряда золотой вышивкой поблёскивала верхняя риза. Голова мужчины была обвита тонким белым полотном, скрученным на манер среднеазиатской чалмы.
–Вы звали меня, Учитель? – тихо спросила женщина. А сама подумала: «Напялил кидар на голову, словно первосвященник. Староверы-то ходили в простых кафтанах да рубахах, а этот вырядился… Неужели люди вправду ничего не замечают». Мысли Мирины прервал строгий голос Учителя.
–Что это? – задавший вопрос протянул женщине толстую тетрадь.
Мирина узнала свой дневник, в котором она записывала всё, что происходило с ней с момента приезда. Она и сама до конца не понимала, для чего делала записи. Наверное, чтобы совсем не позабыть грамоту или потому, что ей было легче общаться с белыми листами бумаги, чем с дремучими соседками, свято верящими сидящему перед нею человеку. Мирина отдавала себе отчёт в том, что, попав однажды в таёжное поселение, выбраться можно только через погост. Да и некуда ей было убегать. Уходя из семьи, она сожгла за собою дотла все мосты вкупе с самыми маленькими шаткими мостиками и перекладинами, по которым могла бы вернуться.
–Тетрадь, – опустив голову, ответила женщина и тут же поправилась: – Моя тетрадь.
–Зачем ты вела записи? С какой целью ты пришла в поселение?
–Искала Свет, – слукавила Мирина, она давно поняла: хочешь остаться в живых, нужно приспособиться, и не важно, веришь ли ты в то, что происходит вокруг, или нет.
–Истину ли говоришь ты? – прищурился просветлённый. Его напористый, хищный взгляд проник глубоко в душу Мирине. Женщина внутренне сжалась, но лицом оставалась невозмутима.
–Святую истину, Учитель.
–Тогда почему писала о нашей жизни? Ты же знала, что вести записи запрещено заповедями общины!
–Простите, Учитель, – смиренно отвечала Мирина.
–Знаешь ли ты, дитя Света, как воспитывает отец чад своих?
–В строгости и послушании.
–Кто я для вас?
–Отец наш, а мы дети твои, – вздохнула женщина.
–Как же я должен поступить с нарушившим правила? – продолжал допрос ласковым голосом мужчина.
–Справедливо, Учитель.
–Значит ли это, что наказание будет во искупление?
–Да, Учитель.
–Войдите! – услышал шум за дверью дознаватель истины.
–Я муж этой женщины, и если она оступилась, то это только моя вина, ибо Господь связал нас воедино, дав мне власть над женой, сказав в писании: «И станут они плотью единой», а я не исполнил обязанностей своих.
–Хорошо, Владдух, – медленно, но твёрдо говорил сидящий на стуле, – ты хочешь принять наказание вместо жены?
–Да, Учитель!
–Ты, Мирина, – погладил аккуратную бороду просветлённый, – в течение тридцати дней должна будешь выходить в лес на заготовку дров. А тебя, Владдух, ждёт столб.
Плети были единственным жестоким физическим наказанием в поселении. Через боль тело преступившего закон общины искупало грех. Провинившийся должен был почувствовать неотвратимость смерти и адовых страданий. Экзекуцию проводили крайне редко, но показательно. На месте, где поутру вершился молебен Царю Небесному, неподалёку от распятия высился толстый столб, к которому и привязывали грешника. Стоявшие рядом селяне безмолвно считали количество ударов, по числу коих и могли определить, за что человек искупает вину. Так, например, от десяти до двадцати ударов означало, что бедняга унёс с работы домой немного овощей или диковинный фрукт из парника, литр молока из коровника или сдал не все грибы, собранные в лесу. Немногим больше тридцати ударов карали за попытку обмануть общину, не отдав пошлину за вырученные товары на рынке.
Если же плетей было от сорока до пятидесяти, казнили за маловерие, если больше, – за побег. Последних никогда не было. Все знали: никто никого силой в поселении не держал, но уйти было невозможно. Вокруг тайга, непроходимые топи и рыскающие волки. Каждому живущему здесь было доподлинно известно, что по следу беглецов пускали полуголодных надрессированных волкособов –немецких овчарок, скрещенных с таёжными серыми хищниками.
      После того, как жестокая расправа закончилась, двое здоровяков на самодельных носилках внесли Владдуха в дом. Испещрённая плетьми спина кровоточила. Сорок пять жёстких и мощных ударов получил вместо жены молодой мужчина. Во время экзекуции мужчина не издал ни единого звука. Где-то после двадцать седьмого удара его сознание помутнело. Снежные макушки кедров и сосен вместе с серым махровым небом медленно и неумолимо падали на Владдуха, а затем чёрная воронка утащила его за собой. 
Очнулся он поздно вечером на третьи сутки. Открыв глаза, Владдух увидел рядом Мирину. Сквозь опущенные ресницы он разглядел заплаканное лицо любимой и застонал, но не от физической боли, а от того, что сидящая у кровати желанная женщина, скорее всего, никогда не сможет полюбить его так, как долгие годы любит её он.
–Прости меня.
–Я не сержусь, – тихо простонал Владдух.
–Это Цветава выкрала тетрадь, я не должна была тебя подставлять, извини.
–Зачем ей всё это?
–Любит она тебя, вот и подличает. Возьми её замуж.
–А ты? Ты никогда не сможешь меня полюбить?
–Смогу, но разве мы тут можем принадлежать себе?
–Я не хочу жить, как живут многие. Мне не нужно две жены.
–Тогда Цветаве необходимо найти мужа, – Мирина лёгкими движениями наносила целебную мазь, которую ей принесла женщина-староверка. – Как ты?
–Сойдёт, – опять застонал мужчина. – Тебе тяжело в лесу?
–Я заслужила.
–Нет, Мирина!
–Заслужила не тем, что вела дневник, а тем, что была слишком вздорной. Стремилась доказать свою правоту, отстоять мифическую свободу. Думала, вырвусь на волю, подальше от мамы, и наступит райская жизнь. Делай, что пожелаешь! И только здесь поняла, что мы все живём свободные в своём волеизъявлении, но несвободны от близких и родных, от общества, наконец.
Мирина беззвучно заплакала. Владдух взял руку жены и поцеловал её ладошку.
–Не плачь, мы всё исправим.
–Нет, – обречённо ответила женщина, – ничего уже не поправить.