Прошлое меня не отпускает

               
Авдеенко Валентина Стефановна  - труженик тыла, участница партизанского движения в Брянской области, ветеран патриотического воспитания.
Награждена многими правительственными наградами, в том числе медалью губернатора Брянской области «В честь подвига партизан и подпольщиков». 

5 августа 2020 года  в  Центральной детской библиотеке им.С.Михалкова г.Калининграда Валентина Стефановна Авдеенко рассказала о  своём участии в оказании помощи партизанам во время оккупации немецкими захватчиками Брянской области во время Великой Отечественной войны.

Валентина Стефановна Вы приехали к нам в Калининград из города Брянска - самого центра партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. Лично я был в городе Брянске, будучи в «Поезде Памяти» по местам боевой славы в городах-героях, был на том  месте, где находилась главная партизанская база, был в Брянской Хатыни - Хацуне.
Вы были девочкой, когда началась война, и как Вы стали  участником партизаном-подпольщиком?

-Я поправлю Вас немножко. На начало войны мне было семь лет. Я родилась в городе партизанской славы Брянске, в далёком 1935 году.
И в первые дни войны наш железнодорожный узел на юго-западном районе Советского Союза подвергался бомбёжке  буквально в течение двух недель с момента начала войны.
Я помню этот первый день бомбёжки, поскольку наш домик, такой незаурядный, не как сейчас, находился в пятистах метрах от товарной станции и буквально в течение первой бомбёжки все эти домики были разрушены.
Помню первую бомбёжку, это страшные стенания, развалины, крики, кровь, раненые. В одно мгновение мы потеряли всё, что нами было нажито, что обеспечивало нам бытовые условия.
Отца сразу же призвали в армию. Он работал на железной дороге, старшим весовщиком на пакгаузе. Пакгауз – это так назывался раньше товарный двор.
Мы с мамой и сестрой приняли решение податься в деревню к родственникам, чтобы легче пережить бомбёжки и войну.
И вот в это время, когда мы шли пешком, это сто десять километров от Брянска, причем в сторону западной границы, это по белоруски называется шлях, а у нас - большак, по-простому накатанная дорога. И вот по этой дороге, примерно от Гомеля сто двадцать километров, нам навстречу шли наши израненные бойцы, причем они  были размундированы. Помню, шла телега, на которой везли тяжелораненых.
Местное население этих раненых пыталось забрать и некоторых забирало. В частности моя покойная тётя Прасковья забрала несколько раненных, укрыла их в малиннике, в конопле.
Хочу сделать небольшое отступление. Тогда конопля буйно росла. Никто не знал, что это наркотик. Не было такого плохого отношение к этой сельскохозяйственной культуре.
Мы укрывали раненых, ухаживали за ними, подавали воду, перевязывали их холщевым домотканым полотном. Женщины рвали свои холщовые рубахи. Раны раненым лечили, я это помню, пеплом, золой.
3 августа мы увидели немцев. Наша деревня находилась в трех километрах от дороги, где двигалась эта немецкая орда.
Они все были моторизованы, хорошо экипированы.
У нас очень свирепствовали их союзники: мадьяры, финны, румыны, итальянцы.
Женщин заставляли круглосуточно топить печи, уничтожали скот, чтобы готовить им пищу круглые сутки напролет.
Я помню, мама моя отказалась. Поскольку она была брюнеткой, то её немцы посчитали «юдой» и приставляли к стенке. Мы вдвоём с сестрой кричали, плакали, чтобы её помиловали. Помиловали. Отбирали у нас всё.
В это время из окружения выходили наши израненные бойцы. Они брели одиноко, по двое, по трое.
24 октября небольшая группа красноармейцев, которая пробивалась к своим из окружения   вступила в бой с тремя немцами, конвоировавшими военнопленных. Два конвоира были, третий убежал
Немецкий карательный отряд окружил Хацунь на рассвете 25 октября 1941 года, и все жители деревни были уничтожены, а сама деревня сожжена. Погибло 318 человек. Я не могу без слёз об этом говорить, я неоднократно бывала на этом месте.
Здесь стоит памятник наподобие белорусской Хатыни.
Всего за годы оккупации на Брянщине было уничтожено 930 деревень.

-Как Вы стали помогать партизанам?
-Выходя из окружения, наши бойцы разбредались по хатам. Немцы уже были в этих деревнях. Мы укрывали этих бойцов. Они просили дать им штатскую одежду, чтобы легче затеряться среди местного населения и перейти в партизаны.
Партизаны. Они  были в брянских лесах. Это была тогда партизанская зона. Брянский лес. Есть песня «Шумел сурово брянский лес...» - это гимн партизанского движения, гимн нашей области.
Мы, будучи детьми, что не привлечь внимания немцев, полицаев, этих людей наши родители подготавливали, а мы проводили до леса, показывали куда идти и что говорить.
 Особенно свирепствовали полицаи. Не как немцы, а вот эти коллаборационисты, которые это делали за то, что им платили  и давали немцы. Они ходили по хатам, пили самогон, развращались. Я всё это отлично помню.
Нас детей взрослые посылали провести наших солдат в лес, говорили: «Доведи до того поворота. Покажи куда идти дальше».
Партизанам мы носили обеды. От себя отрывали и носили им пищу, в определённое место ставили: там какой-то кулеш деревенский, картошечку, что могли, то и носили.
Партизаны нашу посуду, а это были глиняные чугунки и горшки, метили своими  партизанскими меточками.
Были ум нас и продажные люди, которые считали, что советская власть навредила им. Это были люди, дети из поповского сословия или дворянского.
В местечке Брасова, где была усадьба царя Михаила, там особенно свирепствовал Каменский. Вы,  может быть, смотрели фильм «Анка-пулемётчица». Это была страшная дочь священника. Она предалась немцам, ей было двадцать лет. Она одевала дикую маску и расстреливала всех, кто был непокорен немецкому порядку.
Наша связь заключусь в том. К примеру, где-то устраивалась вечеринка, и нас посылали посмотреть, а потом отнести в коробе столько яиц. Это была шифровка, сколько людей было на ней.
Нам партизаны давали такие шифровочки, это маленькие «китаечки» сшитые из парашютного шелка, которые пришивались с обратной стороны подола нашего платья. По ним партизаны узнавали, что к ним пришли дети, у которых родители имеют отношение к партизанскому движению. Мы даже не знали об этом. Наши родители пришивали нам их тайно, когда нужно было отправить донесение или ещё что-нибудь.
Я помню, как бежит мимо нашего дома растерявшийся молодой человек. Мама останавливает его и говорит: «Деточка, куда ж ты мчишься, ведь тут немцы?!»
Его спрятали в малиннике, он заикался, но я хорошо помню, что его звали Николай, студент Воронежского университета, второго курса. Он все патроны расстрелял. Он был дезориентирован, не знал, куда бежать. В наше время я писала в программу «Жди меня», чтобы найти его. Но нет, пока он не откликнулся.
Женщины его успокоили, облачили в простую крестьянскую одежду и переправили в лес  к партизанам.
Помню 28 июня 1941 года было постановление Совета народных комиссаров СССР: «На территории оккупированных врагом создавать диверсионные группы, мешающие препятствию продвижение немцев на Восток…», а потом уже в 1942 году появился  Указ от Совета обороны о партизанском движение в тылу врага.
Я не понимаю, почему сейчас так принижено говорят о тех, кто были руководителями партизанского движения в областях, районах, командирами партизанских отрядов, бригад. Ведь это были секретари райкомов, партийных организаций предприятий, колхозов. Неужели это слово коммунист наводит такое что-то страшное для руководителей сегодняшнего времени. 
Я не понимаю этого.
Я тоже сказал Валентине Стефановне: «Для меня – я тоже не понимаю».

-Это были истинные патриоты, которые не щадя своих сил занимались этой страшно опасной работой, рисковали своими семьями. Помню, одного председателя колхоза его семью вывели и расстреляли. Прямо у колодца. Это были коммунисты. Я преклоняюсь перед ними их подвигом.
И когда я прочитала стихотворение Александра Межерова «Коммунисты вперёд», я поняла, что  всё это покрыто  личиной какого-то забвения. Это были простые люди, которые жили рядом с нами, трудились. Они были настоящими патриотами! Я о них другого ничего не могу сказать.
Я ещё помню эту страшную картину, когда шли одиноко отступающие солдаты, а у немцев был такой самолет – «Рама». Он низко, низко и медленно летел и расстреливал наших бойцов.
Я видела лицо этого улыбающегося лётчика. Ведь это запрещено международной конвенцией о военнопленных.
А ещё мы видели более страшную картину уничтожения евреев. Было такое местечко Громыки. Туда немцы из четырех районов согнали 320 евреев. Наших колхозников посылали рыть яму, как под силос, длинную, не глубокую. Там расстреляли этих евреев. Мы видели, что расстреливали их полицейские. Вокруг овчарки. И вот несколько дней вздымалась земля над этим местом. Полуживыми их предали этой страшной смертью.
Мы дети это видели.
Выступая перед детьми, я им читаю поэму Мусы Джалиля «Варварство. Дети войны».
Было много предателей. Но сила партизан заключалась в том, что их поддерживало населения. Представьте зима. А морозы были под сорок градусов. Разламывались, трещали деревья. На немцев жалко было смотреть. «Генерал мороз» - делал своё дело. У немцев не было зимней одежды. Они у населения отбирали полушубки, шубы, деревенских умельцев заставляли плести из соломы и лыки чуни.
Но скажу, среди них были настоящие арийские офицеры – антифашисты. Я помню доктора Гюнтера (Я о нём писала на передачу «Жди меня», чтобы найти). Мы болели, лежали в тифу, были вши и все другие страшные болезни. Он лечил нас.
718 дней мы находились в оккупации. 17 сентября 1943 года Брянск был освобождён. Я помню этот день. Как раз река Десна. Наши солдаты двигались с Востока на Запад: измокшие, измученные. Они шли без остановки. Вперёд! Вперёд!
Женщины выносили им, что могли покушать. Мы-дети выходили, давали им полевые цветы. Они не брали, говорили: «Нет! Мы спешим на Запад».
Помню, молодые девушки для мимо проходящих солдат устроили своеобразный прием, танцевали перед ними, а те проходили мимо них, благодарили, махали руками.
Я прожила долгую жизнь, наблюдаю за людьми, хочу сказать: «Боже мой, какое было тогда радушие, какая была взаимопомощь! Люди делились последней коркой, последней картофельной очисткой».
Я хорошо помню, мы умирали с голоду, а соседка была немножко богаче, она давала нам очистки и этим спасала нас.
Мы собирали на полях прошлогоднюю картошку, варили её и это блюдо называли «ташнотики».

-Валентина Стефановна у Вас редчайшая медаль «…партизана-подпольщика», покажите, где она у Вас?
-Я получила её за общественную работу от губернатора Брянской области.
                Жизнь В.Авдеенко после войны

После войны я с отличием окончила семь классов.
Раньше учиться, чем было хорошо, тем, что оценивали учеников, людей по уму. Я познала и физический труд и умственный.
Но умственный, абстрактный труд тяжелее, чем физический. Тут всё на нервах, на сдержанности, на знании.
У меня цель была поступить на инженера, чтобы вдоволь есть хлеб.
Раньше было за учёбу в восьмом классе надо было заплатить платить 300 рублей. Когда училась в 9-м классе, после первого полугодия отменили плату за учебу. Это был примерно 1951-1952 учебный год. После окончание десятилетки я поступила в лесотехнический институт, окончила его, проработала в Ярославской области в леспромхозе. Отработала добросовестно положенные три года, и я захотела переориентироваться и приобретать другую - более женскую профессию, поступила в пединститут. И стала работать воспитатель в ФЗУ (Фабрично-заводское  училище). Боже мой, какие были там трудолюбивые хорошие детки. Сколько среди них было сирот.
Как такие фэзеушники работали во время войны! Я еще застала, как у нас из Брянска ушло на Восток 132 эшелона. Идёт бомбёжка, отправляется последний эшелон из наших крупных заводов, в Казахстан, на Урал и сними фабзайчата и ветераны, им была поставлена задача к 7 ноябрю 1941 года дать продукцию (танковые снаряды, пушки и прочее).
Тогда было так! Надо, значит надо! Я это не осуждаю. Это было надо, чтобы не погибла страна.
И эти фабзайчата стояли на деревянных снарядных ящиках у токарных станков и давали продукцию. Они работали по 12 часов в суровые зимние дни.
Эти фабзайчата внесли большой вклад в дело победы.

Вы может помните поэму о ленинградском мальчике Василь Васильевиче, который работал на Кировском заводе. Он получал не 120 грамм блокадного хлеба, а 250 грамм.
После окончания пединститута я работала сначала воспитателем ФЗУ, потом вела строительное дело, деревообработку.
Получив диплом учителя, у меня был очень хороший предмет, как эстетическое воспитание. Сначала курс был на 150 часов, потом сделали 72 часа. Это был хороший предмет. Дети с удовольствием слушали его. Там говорилось о правилах хорошего тона. Потом после 1991 года всё это отметили.
После этого сделали меня в областном управлении заведующим областным кабинетом. Там я уже учила учителей.
Тогда, а это в начале 90-х годов, уничтожили эту действительную кузницу кадров.

Как Вы стали активистом ветеранского движения?
-Прежде всего, меня все в области знали, так как я ранее ездила по всем районам области.
Выступала на педагогических конференциях. Надо сказать, что в то время руководителями многих наших предприятий, учебных заведений были бывшие руководители партизанских отрядов.
И почему их так предали, очернили?!
Вот стоит на этой фотографии на протезах Меньшиков, который был партизаном, потом секретарём горкома.
Уже на пенсии я проработала ещё 22 года. Я ушла на отдых в 78 лет. До этого меня не отпускали. Надо было осваивать компьютер. Проводила конференции, встречалась с молодёжью и ветеранами.
-Что подвигло Вас приехать в Калининград?
-Я заболела, осталась одна, а здесь у меня дочь, и вот я год назад приехала сюда. Уже здесь я побывала в 39-й школе, провела со школьниками 3 урока.
Я чувствую себя хорошо и не доставляю свой дочери никаких забот.
Здоровья и успехов Вам Валентина Стефановна!

-Герман Петрович я хочу прочитать Вам стихотворение, которое я так люблю, Александра Межерова «Коммунисты вперёд».
-Прочитайте.

                «Коммунисты вперёд».

Есть в военном приказе
Такие слова,
На которые только в тяжелом бою
(Да и то не всегда)
Получает права
Командир, подымающий роту свою.

Я давно понимаю
Военный устав
И под выкладкой полной
Не горблюсь давно.
Но, страницы устава до дыр залистав,
Этих слов
До сих пор
Не нашел
Все равно.

 Год двадцатый.
Коней одичавших галоп.
Перекоп.
Эшелоны. Тифозная мгла.
Интервентская пуля, летящая в лоб, —
И не встать под огнем у шестого кола.

Полк
Шинели
На проволоку побросал, —
Но стучит над шинельным сукном пулемет,
И тогда
еле слышно
 сказал
  комиссар:
  — Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!

Есть в военном приказе
Такие слова!
Но они не подвластны
Уставам войны.
Есть —
Превыше устава —
Такие права,
Что не всем,
Получившим оружье,
Даны…

Сосчитали штандарты побитых держав,
Тыщи тысяч плотин
Возвели на реках.
Целину подымали,
Штурвалы зажав
В заскорузлых
Тяжелых
Рабочих
Руках.

И пробило однажды плотину одну
На Свирьстрое, на Волхове иль на Днепре.
И пошли головные бригады
Ко дну,
Под волну,
На морозной заре
В декабре.

И когда не хватало
«…Предложенных мер…»
И шкафы с чертежами грузили на плот,
Еле слышно
сказал
молодой инженер:
— Коммунисты, вперед!.. Коммунисты, вперед!

Летним утром
Граната упала в траву,
Возле Львова
Застава во рву залегла.
«Мессершмидты» плеснули бензин в синеву, —
И не встать под огнем у шестого кола.

Жгли мосты
На дорогах от Бреста к Москве.
Шли солдаты,
От беженцев взгляд отводя.
И на башнях
Закопанных в пашни КВ
Высыхали тяжелые капли дождя.

И без кожуха
Из сталинградских квартир
Бил «максим»,
И Родимцев ощупывал лед.
И тогда
еле слышно
сказал
командир:
— Коммунисты, вперед!.. Коммунисты, вперед!

Мы сорвали штандарты
Фашистских держав,
Целовали гвардейских дивизий шелка
И, древко
Узловатыми пальцами сжав,
Возле Ленина
В мае
Прошли у древка…

Под февральскими тучами —
Ветер и снег,
Но железом нестынущим пахнет земля.
Приближается день.
Продолжается век.
Индевеют штыки в караулах Кремля…

Повсеместно,
Где скрещены трассы свинца,
Или там, где кипенье великих работ,
Сквозь века,
на века,
навсегда,
до конца:
— Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!