Его счастье

В конце девяностых я на неделю попал в отделение кардиологии N-ской больницы. В палате на восемь коек лежали тяжелобольные с инфарктами, легочными заболеваниями и тромбозами.
Я был самым легким пациентом и лег по блату скорее на обследование, чем на лечение. Больница была обветшалая. Говорили, что вскоре закроется на капитальный ремонт и, видимо, поэтому лечение в отделении было быстрым и в основном проводилось в палате. Жидкость из легких и кровь откачивали прямо в палате, одного парня с тромбом увезли среди ночи в другую больницу, до медсестер было не докричаться.
Народ был бывалым и не роптал. Кормили скромно, но, поскольку все были москвичами, еду приносили жены и подруги. Несмотря на тяжесть заболеваний, почти все разговоры в палате крутились вокруг женского пола. Каких только историй из жизни я не наслушался за неделю.
На второй день моего пребывания на соседнюю койку привезли мужчину лет семидесяти. Его накололи лекарствами, и он сразу уснул. Познакомились мы с ним только утром. Михаил Петрович рассказал, что упал в обморок на улице. У него цирроз печени, и непонятно, почему его положили в наше отделение. Вскоре пришла жена моего соседа: полная женщина лет шестидесяти пяти, и я вышел, оставив их поговорить.
Днем, гуляя по коридору отделения, я увидел палатного врача, успокаивающего рыдающую жену Михаила Петровича. Проходя мимо, услышал слова врача: «Месяц, только месяц».
После обеда мы разговорились с соседом, и он поведал мне свою историю.
Родом  Михаил Петрович был из Пермского края. В семье было четверо детей, он младший. Неожиданно умерла мать, и отец женился на женщине с пятью детьми. Мачеха оказалась злобной и жадной женщиной, и начались форменные мучения для Михаила и его братьев. Время было голодное, колхоз отсталый, еды не хватало, и ту еду мачеха по возможности скармливала своим детям.
В школе Михаил почти не учился: мачеха сразу постаралась избавиться от лишних ртов и с семи лет отправила его в подпаски колхозного стада. Летом и весной Михаил жил вне дома, и только зимой мачеха пускала его ночевать. Подпаска жалели в деревне, понемногу подкармливали, и это хоть как-то спасало его от голода.
В конце сорок четвертого года восемнадцатилетнего Михаила призвали в армию. На формировании его направили в батальон охраны, а затем перевели в Московскую область в подразделение МГБ – полк охраны государственных учреждений. Полуграмотного пастуха после двухмесячной подготовки распределили во внешнее оцепление Ворошиловской дачи.
Закончилась война, прошло пару лет. Михаил служил с удовольствием: паек приемлемый, казарма теплая, чего еще желать?
Приятелей среди сослуживцев у него не было, да это и не приветствовалось руководством. Исполнительный Михаил упорно двигался по служебной лестнице и вскоре пробился во внутреннюю охрану дачи, а затем и в личную охрану одного высокопоставленного члена из руководства партии.
У него сложились хорошие отношения с непосредственным начальством. Капитан оказался земляком Михаила и по возможности двигал его по служебной лестнице. Шло время: Михаил получил комнату в коммуналке в центре Москвы. Комната не терпит пустоты, и вскоре он познакомился на танцах с красивой, веселой девушкой и уже через месяц женился на ней.
Первые три года супружества пролетели как мгновение. Михаил был счастлив как ребенок, получивший долгожданную игрушку. Вера была весела, незлобива, и главное, ласкова к нему.
Михаил Петрович, непривыкший к ласке и вниманию, был ошарашен новой жизнью. Кроме того, ласковая девушка обладала неистовым женским темпераментом, что поначалу даже удивляло его.
Через год родилась дочка. Удалось устроить ее в ведомственный детский сад, и жена пошла работать. Работа на то время была престижной и выгодной - Веру взяли официанткой в ресторан в центре Москвы. Жена быстро делала карьеру и вскоре уже работала буфетчицей.
Материальный достаток потихоньку пришел в их семью – Вера приносила больше денег, чем получал Михаил на службе.
Работа буфетчицей приносила и некоторые неприятные моменты в их семейную жизнь. Довольно часто она приходила навеселе. Кроме того, ресторан заканчивал работать за полночь, и часто Михаилу приходилось ночью встречать Веру.
В семье появились дорогие вещи: Вера купила себе мутоновую шубу, золотые часики, Михаилу драповое пальто.
В поведении жены постепенно появлялись новые для Михаила стороны: она стала раздражительной и не столь внимательной к нему. Он списывал это на усталость и сложности работы в буфете. Правда, в постели Вера оставалась такой же ласковой.
 Все хорошее быстро заканчивается, и однажды вечером, когда Михаил готовился к суточному дежурству, внезапно позвонила домой встревоженная Вера и сказала о массовой проверке ресторана ОБХСС и огромной недостачей у нее в буфете.
Михаил, быстро сообразив, что к чему, отнес наиболее ценные вещи к своему земляку, жившему неподалеку. Ночью Вера не пришла, зато явились ребята из ОБХСС и устроили обыск. Михаил потребовал объяснений, но милиционеры сказали, что все на законных основаниях и, забрав кое-какую мелочь, ушли.
На Веру руководство ресторана явно списало большинство недостач в ресторане, и ей грозил большой срок. Михаил сообщил начальству, просил помочь, и это, видимо, сыграло большую роль в дальнейшем приговоре суда. Вере дали всего два года с конфискацией с отбыванием на стройках и производствах страны. Работала она в ближайшем Подмосковье на крупной обувной фабрике.
Два года тянулись бесконечно, дочку пришлось отправить жить к Вериной сестре в Струнино.
Но бывает и счастье в жизни: случилась амнистия, и Вера пришла домой. Михаил был счастлив, Вера ласкова, и зажилось им почти как прежде. Одно омрачало: это невозможность найти нормальную работу с судимостью. Носить шпалы и рельсы на железной дороге или работать в дорожном строительстве своей жене Михаил позволить не мог, и Вера полгода сидела дома.
И вскоре Михаил устроился грузчиком и ночным сторожем в гастроном неподалеку от дома, а Вера продолжала скучать дома, Михаил сутки дежурил в охране, потом почти два дня таскал тяжелые ящики с продуктами, а ночью сторожил гастроном. Район был аховым: шпаны и воров после амнистии было не счесть, и Михаилу выдали боевой револьвер.
Однажды Вера попросила мужа отнести в чистку свое демисезонное пальто. Приемщица, оформлявшая заказ, вынула из подкладки пальто записку и отдала Михаилу. Бегло прочитав и узнав почерк жены, Михаил уже хотел было выбросить записку, но что-то его насторожило, и он опять прочитал ее.
- Сокол мой, Мишаня. Во вторник с вечера его не будет, жду тебя.
Михаил долго стоял неподвижно, задерживая очередь, пытаясь понять написанное. Жена никогда не называла его Мишаней. Обычно Миша, Мишенька, но никогда Мишаней. И кто это такой: «Его не будет?».
Выйдя из химчистки, он присел на скамейку и задумался. Внезапно его как пронзило: так ведь этот кто-то и есть он сам. И это его не было с вечера до полудня дома: он работал на погрузке, а потом сторожил всю ночь.
Вспомнилось, что днем после дежурства, застав жену в постели, он еще пошутил: «Где ты так измоталась?».
Михаил еще долго бродил по окрестным бульварам, вспоминая аналогичные состояния усталости Веры, которые приходились на время его дежурств.
Дома жена встретила его ласково, накормила и была столь страстной в любви, что он даже усомнился в своих подозрениях.
Как человек военный, Михаил решил действовать обстоятельно и найти объяснение мучившей его коллизии. Несколько дней подряд он просил подменить его в гастрономе и с вечера прятался в соседнем подъезде, следя за квартирой. И вот в один из поздних вечеров, он увидел неизвестного высокого крепкого мужчину, входящего в их подъезд. Через минуту зажегся свет в его комнате, а через пару минут погас.
С трудом подождав десяток минут, Михаил поднялся к своей квартире, тихо открыл входную, а потом и дверь в свою комнату.
В комнате было тихо, и Михаил даже хотел сразу потихоньку уйти, как вдруг из глубины комнаты послышались громкие, до боли знакомые стоны и выкрики Веры. Он быстро зажег свет и увидел постели распластавшуюся Веру и здоровенного мужика на ней.
Высокий, мускулистый мужик в наколках, поднялся, усмехаясь и нагло смотря на Михаила, хотел начать объясняться, но быстро притих, увидев направленный на него ствол револьвера. Вера же, закутавшись в простыню, молчала, удивленно смотря в одну точку: на револьвер.
Поначалу Михаил хотел застрелить любовников, но в самую страшную секунду его отвлекла дурацкая мысль: ведь этим он навредит своему начальнику капитану. О себе в ту минуту он не думал. Было только сумасшедшее желание убить жену.
Поняв, что муж стрелять не будет, амбал, стараясь не смотреть в глаза Михаилу, схватил свою одежду и выбежал из комнаты.
Михаил и Вера долгое время потом молча сидели в комнате. Наконец Михаил сказал: «Чтобы духу твоего с завтрашнего дня здесь не было» и вскоре пошел на дежурство.
Через неделю Вера переехала жить к своей сестре в Струнино.
Михаил сообщил о случившемся капитану. Состоялся серьезный разговор. Оказалось, что органам много известно о Вере еще со времен ее работы в ресторане. По версии капитана Вера была еще той «шалавой» и буфетчицей стала благодаря своим шашням с директором. Мужик, с которым Веру застал Михаил, был бывалым вором, отбывавшим очередной срок на той же обувной фабрике.
- Разводись поскорее со своей шалавой, – подытожил капитан.
- И мой тебе совет: найди хорошую женщину и женись. У нас нельзя служить одиноким.
Через пару месяцев Михаил добился развода. Вера не возражала. С тех пор Вера с дочкой жила и работала в Струнино.
Михаил исправно платил алименты с основного заработка, изредка навещая дочку.
Прошло некоторое время. У Михаила появлялись и менялись женщины, ведь он был завидным женихом. Но ни одна из них не могла зажечь искру в его душе.
Боль измены постепенно уходила из его сердца, и он все чаще стал вспоминать сладкие моменты их жизни с Верой. В очередной приезд к дочке они с Верой выпили бутылку портвейна, и когда она провожала его на станцию, неожиданно обнял ее, крепко прижав к себе.
На удивление, Вера не стала кочевряжиться, и через минуту, найдя укромный уголок в лесу, они предались страстной любви.
Их редкие встречи продолжались еще год-два. Михаил ругал себя и давал себе слово не продолжать мучившую его связь, но ничего поделать с собой не мог. В это время он был уже женат на хорошей, заботливой женщине с ребенком, прописал ее к себе в комнату.
Отношения с Верой прекратились, когда у нее появился сожитель. Решение о прекращении встреч с обеих сторон было обоюдным и совершенно спокойным.
Годы шли, подошла выслуга лет, Михаил получил военную пенсию и ушел со службы в звании старшины. Начальство выхлопотало ему отдельную квартиру на Юго-Западной.
С женой они живут хорошо, она заботится о нем, ее дочка выросла и живет теперь отдельно. Без работы он сидеть не смог, продолжая работать до недавнего времени.
Лет пятнадцать назад неожиданно быстро, почти не болея, умерла Вера. Со своей родной дочкой у Михаила отношения не сложились, и они видятся очень редко.
Рассказывая о своей жизни, Михаил Петрович несколько раз прерывался на несколько минут, с трудом дыша. Было видно, с каким трудом ему дается наш разговор. Только несколько раз, говоря о Вере, он оживлялся и его тусклые голубые глаза светлели.
- Слушай, - произнес он после длительного приступа кашля, – вот, прожил я жизнь, а вспомнить то нечего. Хотя нет: голод часто вспоминаю, мачеху злобную, но все это тоскливо и серо.
- А вот что я действительно все время помню и вижу, как вчера, так это Верку. Как сладко мы жили с ней, как танцевали ночью под граммофон, гуляли. Ведь я минуты считал на службе, когда наконец увижу ее. Бегом поднимался по ступенькам до квартиры, весь дрожа от нетерпения. Может она и не любила меня, но мне-то хватало и моего счастья.
Через пять дней Михаила Петровича выписали. Я провожал его до выхода из больницы.
Он с трудом шел по длинному коридору с двух сторон поддерживаемый женой и ее дочкой.
Удивительно, но я почти не испытывал чувства жалости к нему: он уходил с кусочком счастья в душе.