Забыть или вспомнить

Тьма. Всеобъемлющая и всепоглощающая тьма. А вокруг ни-ко-го.

«Банально» - пронеслось где-то.

«Ну темно. Ну, страшно…наверное…» - опять где-то.

«Может, так и должно быть».

- Эге-гей! Залётные! – кричу в пустоту, а в ответ лишь эхом прилетает это «эге-гей». – Ну, и? Где мы? – вопрос в пустоту, и снова ответом – эхо.

«Пройтись, что ль?»

- А какое направление верное? Туда или сюда? Ай, да какая разница! Ничерта ж не видно. Пойдём прямо! Туда!

Побрела в этом самом «прямом» направлении. Благо под ногами ничего не путалось. Не знаю, почему, но радуюсь этому: иду и не спотыкаюсь – благодать то какая. Сколько брела? Да чтоб знать. Этих, как их там, не наблюдаю. А пейзаж – загляденье просто: захочешь что-то разглядеть, да на расстоянии не то, что вытянутой руки, носа не видно. Темно. Снова темно. А там тьма кажется гуще и плотнее. О! А там, словно дымка висит в воздухе! Милое тёмное облачко. Люблю темноту. Или нет…Ещё не решила.

- О! – воскликнула я, останавливаясь на каком-то месте. – А то пятно посветлее прочего будет! Или кажется мне? Интересно, сколько времени брожу, часов то нет. А, точно, часов счастливые не наблюдают!

- Не кажется, - вдруг прогремело ответом.

- Кто здесь?! – от удивления аж подпрыгнула на месте, всё тело задрожало, а сердце чуть в пятки не ушло.

- Я здесь, - снова гремит.

- Так и я здесь, - озираюсь по сторонам в надежде хоть что-то увидеть. – А где здесь то? – ну вдруг ответят.

- На границе, - гремят неохотно.

- Уже что-то, - чешу затылок. – Не фонтан объяснение, ну и ладно. А давно ты тут?

- Давненько. Посчитай, годков так эдак четыре с половиной миллиарда, - задумчиво шуршит чей-то голос.

- Ого, - пытаюсь на пальцах прикинуть, сколько ж это, да вот эти, как их там, а! Цифры не складываются.

- Да не об этом разговор то, - злобно на меня гремят.

- А о чём? – потягиваюсь, расправляя позвоночник и хрустя парой суставов. Кажется, мне это точно нравится. Надо ещё чем-нибудь хрустнуть.

- Выбор тебе дан, - Громушка начал объяснять (так назвала, а то общаюсь невесть с кем), - два пути: жизнь новая и жизнь старая. Выбирай.

-Стой-стой, - машу перед собой рукой. – Что за бред? Жизнь старая, жизнь новая, - протягиваю слова, пытаясь спародировать Громушку. – Да как выбрать, если не знаю? Э, не-е, обмануть меня пытаешься!

- Да поть ты, - обижено грянул. – Да что б я! Да что б такое! Ой…

- Чего-сь? – хрущу суставами пальцев рук. Точно, нравится!

- Да тут заминка вышла. Ты ж тут бродила?

- Ну да, прямо шла, во-он туда! – показываю это своё «прямо».

- А по тьме всплывало что-то? Фигуры там, силуэты, картины? – интересуется Громушка. А в голосе чувствуется напряжение. Ой чую из-за моего ответа кому-то достанется.

- Побойся, кого там… не страдала галлюцинациями.

- Вот же лентяи! Всё сам! Всё сам! Никому доверить нельзя! – гневается мой собеседник. – Сейчас всё будет. Щёлкну пару выключателей.

Послышались звуки возни. Надо же, что-то новенькое в этой тёмной глуши. Громушка явно в чём-то копошился, щёлкая этими «выключателями». Носился из угла в угол (хотя, где эти углы, но звук то удалялся, то накатывал волной).

- Готово, - заключил он. – Смотри!

Ну смотрю. А куда глядеть то? На мой немой вопрос в пространстве тьмы передо мной появилась узкая полоска света, что-то закряхтело, зашумело, словно несмазанные шестерёнки забытого механизма. Полоска света резко растянулась в прямоугольник, больно ударив по глазам.

- А аккуратнее, - шиплю недовольно, вытирая проступившие слёзы.

Когда глаза привыкли к бьющему во тьме свету, на белом экране возникла картинка. Простенькая такая, незамысловатая: обычный класс на шесть парт, а за ними детки сидят разного возраста. И все девочки. Сидят, склонившись над чем-то и корпят, лишь изредка поднимая свои головы, бросая куда-то беглый взгляд, и снова за работу.

Любопытно. Крайне! А если…

Касаюсь экрана, и рука проходит насквозь. Ощущения приятные и покалывающие, будто маленькие иголочки касаются кожи, и сквозь них телу передаётся тепло. А на душе будто что-то светло растекается, тёплое…своё…

Не колеблясь больше, шагаю вперёд и попадаю в этот класс. Кажется, меня никто не видит. Девчушки всё так же продолжают свой труд. Только сейчас могу рассмотреть: каждая из них трудолюбиво вышивала картинку. Кто-то маленькую, а кто-то целое полотно. И техники разные: и гладью шьют, и гобеленом и крестом! Красота то какая! Аж руки зачесались.

Но вдруг, мирную картину прерывает детское хихиканье за одной из парт. Подхожу к ним, смех подружек только смелее и задиристее становится. Льётся такой звонкий и знакомый.

- Что шумите? – учительница перевела на них взгляд.

А одна из девчонок выскакивает из-за парты и разводит руки в стороны. И уже все смеются. До слёз из глаз, так искренне и душевно. А рукодельница больше них, показывая пяльца, пришитые к джинсам.

- Ой, как же тогда смешно было, аж живот болел, - не заметила, как сама хохотать начала. – И джинсы – цветочки же! Помню, к пальцам пришивала!

- А что в этом такого? – раздался голос Громушки. А голос с хитрецой такой.

- Да как?! – сквозь смех пытаюсь хоть слово проговорить. – Это ж так круто! Помню, вышила однажды кролика для дедушки. Небольшая такая картинка. Пасхальный был, точно помню. Да маленький такой, и вышито то было – гладью по контуру, да чуть яйцо обшито. Помню, как боялась его дарить. А вдруг не понравится, старалась же, душу свою маленькую вкладывала. Пришла, помню, а дед в комнате своей был – на кровати сидел. Сама на пороге стою, с ноги на ногу переминаюсь. А от деда сигаретами пахло, знаешь, типа махорки или как там правильно? Но не суть. Протягиваю ему кроля того, а он так улыбаться начал. А я радовалась так, что во весь рот улыбалась. Та картина у него в комнате так и висела до его смерти.

- Грустно это, - огорчился Громушка, да хитро больно сделал это.

- Да с чего? Память то осталась. Счастливое воспоминание. С тех пор вышивка – отдушина, способ разум успокоить. Сотворить что-то своими руками. Вот, бывает, шьёшь кому-то подарок, а нить путается. Хоть что с ней делай, а узлы вяжет. Невольно мысль и проскользнёт «неладное что-то». И уже сидишь и зашиваешь пожелания на счастье в вышивку. Даришь картинку, а люди сияют счастьем, будто им даришь что-то самое ценное.

- Ясно всё с тобой, дальше идём?

- Конечно!

И класс начал таять, медленно исчезая во тьме. А тьма…Светлее что ли стала… А картинка всё таяла, и на сердце что-то растекалось теплом, и саднило, словно маленькая заноза. Когда класс вышивальщиц почти растаял, я невольно потянулась рукой, чтобы ухватить клочок воспоминания, но схватила лишь пустоту.

- Нам туда, - позвал Громушка.

- Куда, - чувствую, как голос дрожит, а в горле ком.

- Где аплодисменты.

И с его словами пустоту залили шумные овации. Чьи-то голоса что-то скандировали, люди рукоплескали, их счастливые голоса заполняли темноту.

А я стою, и вижу сцену, освещённую прожекторами. А на ней команда – девчонки в поклоне. Наряды пёстрые, разливаются радужным светом пайетки. Как же здорово! Они стоят в поклоне, еле дышат. Пот градом! А на лицах счастье! Улыбки не сходят с уст. Ещё поклон и убегают, не обращая на меня внимания.

И начинается возня за кулисами – костюмы меняют. И каждая помогает – кому-то топ застегнуть, кому-то – причёску с макияжем поправить. И всё это сокрыто от глаз зрителя – его работа – счастье и представление. Девчонки же – трудятся, создавая это неуловимое чудо искусства.

- Помнишь? – спросил Громушка.

- Ага, - не отводя взгляда отвечаю. А самой так и хочется пуститься в пляс вместе с ними. В этих, порой нелепых и неудобных костюмах, но быть там – командой! – Слушай, Громушка.

- Что? – чувствую удивление в голосе.

- А ведь я была там…Плясала на сцене вместе со всеми! Ты не представляешь! Я помню! – радуюсь я, и уже не сдерживаю слёзы. Сажусь на корточки, обнимаю себя и не сдерживаюсь. Больше не за чем. Воспоминания нахлынули, словно цунами, что даже дышать трудно. Помню! Всё помню! Долгие тренировки, вывихнутые суставы ног. Боль адскую в мышцах, слёзы и пот – всё помню! Помню азарт от подбора ткани для костюма, и как ночами мама шила их. Как собирали в сумки печенье и воду для перекуса на выступлении. Наши песни в автобусах в поездках на областные, что даже водитель пел с нами. Всё помню! Как танцуешь на сцене, и чувствуешь невидимые руки за спиной. Руки, что не дадут упасть.

- Громушка, - сквозь истерику кричу другу. – Жизнь прежнюю хочу. Верни меня!

***

Беспощадной трелью разносится по квартире любимая мелодия – утро субботы, пора вставать. А лежу и не могу глаз открыть – веки такие тяжёлые, а подушка мокрая. Хочу пошевелиться – а всё тело ватное.