Драгоценности фрау Элизабет

                                                

                По-настоящему завоевать сердце
                дорогого человека способны
                только любовь и благочестие!
 
                Драгоценности фрау Элизабет.

      Итак, я пришла к выводу, что мне нужно подвести, если не окончательный, то, так сказать, подъитог моей жизни. Такую ревизию делать время от времени рекомендуется. Для чего? Чтобы проверить направление, в котором нужно двигаться! Чтобы цели стали более ясными, потому что с течением времени все имеет склонность искажаться.
      Ну-с! Что я имею на сегодняшний день? Я – дама в самом расцвете лет и весьма приятной наружности. Сегодня самый главный и самый счастливый день в моей жизни! Сегодня я выхожу замуж за самого дорогого и любимого мною человека. Сегодня я официально стану госпожой Гордеевой!  У меня есть чудесная дочка, что меня бесконечно радует. Мысль о моей уже взрослой дочери сразу согревает душу, и все пережитое представляется мне уже не таким ужасным. Даже наоборот. Все мои страдания окупились сполна, ведь Господь наградил меня таким чудом.
       Лиза и Клава суетятся у праздничного стола, что-то доставляют, поправляют. А я стою в свадебном наряде перед зеркалом в своей старой квартире - скромной двушке, в хрущобе сорокалетней давности, которая досталась мне от моих покойных родителей. Это Лиза настояла на том, что папа Витя должен забрать меня из старой квартиры, как настоящую невесту. Только сейчас я оценила ее идею. Действительно. Несмотря на то, что мы с Виктором прожили уже много лет вместе, я ужасно волнуюсь в ожидании своего жениха. Невольно вспоминается, пройденный нами вместе, такой непростой путь. Жизнь провела нас через серьезные трудности. И всякий раз мы были не просто рядом, а вместе. Наше финансовое положение сейчас более чем стабильно, хотя еще совсем недавно все было с точностью до наоборот. Видимо, моя нищета и была той движущей силой, что была мне необходима в определенный момент моей жизни.
-  Фи, какая глупость! - скажете вы, - что хорошего и полезного может извлечь для себя человек, находясь в стесненном материальном положении?
А вот и не скажите! Человек – это такое существо, которое при любых обстоятельствах будет цепляться за жизнь и искать выход из «заднего прохода», в который, время от времени, может попасть каждый. Когда вам кажется, что все совсем плохо, обязательно появляется побудительный мотив к действию.
Достигнув в свое время некоего уровня благополучия, я уверилась в вечной стабильности моего положения. И напрасно! Теперь я отчетливо понимаю, что как только я сказала себе, что у меня все хорошо, и я могу остановиться, в тот же миг началось движение вниз. Жизнь – маятник! Только достигнув самой нижней точки и оттолкнувшись от нее, можно снова подняться наверх. Для многих, в том числе и для меня, любая разновидность нищеты или серьезная потеря и есть та самая точка, осознав которую, человек делает все, от него зависящее, чтобы снова начать движение вверх.

         Все в моей жизни происходило сначала незаметно и постепенно. А через некоторое время я попала в такой водоворот событий!  Они-то и легли в основу этой истории.
Судьба до определенного момента лелеяла и баловала меня. У меня были любящие родители. Они в своей жизни не достигли никаких особенных высот ни в материальном смысле, ни в общественном положении. Но одно в своей жизни они исполнили на «отлично». Свой родительский долг. Они дали мне все, что могли дать. Мама и папа любили меня, и я это чувствовала каждую минуту. Я получила прекрасное образование. Будучи от природы человеком весьма одаренным, я безо всяких трудностей окончила школу, а затем и ИНЯЗ, и обладала вполне приличными познаниями в немецком и английском языках. Моя незаурядная внешность служила чудесным дополнением ко всем моим прочим достоинствам.
Итак, я была молода, красива, умна, хорошо образована и имела врожденное чутье быть всегда в нужном месте и в нужное время. Плюс ко всему я была рождена под знаком Скорпиона в год Обезьяны! Сведущим людям это поведает о многом. Для тех же, кто не силен в астрологии, скажу только одно: «скорпионо-обезьян» называют мешком хитростей.  Всеми качествами, присущими моим собратьям, я обладала в полной мере. Я тонко чувствовала людей, их сильные и слабые стороны, могла прогнозировать ситуации и просчитывать нужные варианты. Но… Видимо, в момент моего рождения, вмешался кто-то свыше, и мне не доложили наглости и дерзости, и переборщили с порядочностью. Обладая обостренной интуицией, я всегда стеснялась пользоваться своими преимуществами. Мне было откровенно стыдно манипулировать людьми, расставляя их фигурами на доске своей игры. Мне казалось, что все всё понимают. Мне было совестно играть на чувствах людей, точнее сказать мужчин. Тем более, на основном инстинкте. Я прекрасно осознавала, что практически все мужчины, с которыми мне доводилось общаться, были не прочь поиграть со мной. Но ведь только поиграть! Причем, желательно, по своим правилам. Даже в свои двадцать пять я к этому не была готова. У меня не было подобного опыта. Я выросла в семье, где все было просто и честно. Мои родители любили друг друга. Ни о каких флиртах, а тем более отношениях ради развлечения или выгоды не было и речи. И я была такой же. Я никак не вписывалась в современные рамки со своими внутренними устоями. Я продолжала ждать большой любви и надеялась стать счастливой. Хотя, несколько раз в то время я все-таки пробовала вести игру по своим правилам. И, представьте! Все получалось с точностью до «муллиметра», как говаривал славный Петросян. Люди говорили, реагировали на слова, двигались и действовали в соответствии с моим планом. Браво! По психологии отлично! Но на душе в тот момент было, мягко говоря, не очень. Только теперь, по прошествии стольких лет, я поняла, какого дала маху! Хотя.… Как знать!
 Но тогда я приняла для себя решение оставаться честной и порядочной, всего добиться своим умом, а не интригами, головой, а не нижней частью своего женского тела, ибо свято верила в то, что окружающие меня люди, просто не могут не оценить меня по достоинству. Вот тут все и началось!

      Судьба распорядилась так, что я получила хорошее место в фирме, которая много работала с иностранцами. Мои обязанности как раз и заключались в том, что все приезжающие партнеры и гости находились на моем попечении. Почти каждый день я была занята, как я в то время выражалась, от «доброго утра» и до «спокойной ночи».
Юная идеалистка! Я была убеждена в необходимости и важности своей работы. Природное чувство языка сослужило мне верную службу. Совсем немного времени мне потребовалось для того, чтобы легко освоить разностороннюю и специфическую терминологию. Теперь-то я отчетливо понимаю, как ликовали мои начальнички, когда осознали, какой клад они заполучили. И почти даром! Зарплата моя в те времена была настолько скромной, что и вспоминать неприлично. Но я убеждала себя в том, что принцип «сначала ты работаешь на авторитет, а потом авторитет работает на тебя» непременно покажет себя в действии. Боже! Как я старалась быть полезной и нужной! И добилась-таки этого. Ни одна встреча, ни одни переговоры вскоре не обходились без меня. Перевод любой сложности, от бытовых тем до самых сложных технических?!  Легко!   Плюс ко всему молодость и элегантная внешность, обаяние и такт, веселый нрав и чувство юмора. Я умела деликатно разрядить напряженную обстановку, а такое на переговорах случается нередко, вставить нужное слово, когда ситуация заходит в тупик. Как часто я, сама того не осознавая в полной мере, подсказывала договаривающимся сторонам верное решение или могла склонить одну из сторон к разумной уступке! И при этом мне хватало ума обставить все так, что никто из «высоких договаривающихся сторон» не ощущал моего прямого участия в обсуждении. Ведь дело переводчика только переводить, а не высказывать свои умозаключения, до тех пор, пока его об этом не просят.
Дело шло, бизнес процветал! Мой директор был явно доволен тем, что я всегда рядом и на высоте, но до некоторых пор присматривался ко мне и держался вполне официально. Продолжая служить с радостью и полной самоотдачей, я все-таки вскоре сделала для себя неприятное открытие. Часто наши партнеры, в моем присутствии, разумеется, потому что переводила то я, откровенно восхищаясь мной, просили шефа поощрить меня материально. В такие минуты мне всегда было неловко, как будто я сама выпрашиваю себе поощрение. А мой шеф только довольно улыбался и поглядывал на меня многозначительно. Но еще более неуютно я стала чувствовать себя, когда со временем, обнаружила, что он стал позволять себе фамильярно потрепать меня по руке или погладить по спине, как гладят и треплют верную собаку. Выслушивая положительные отзывы о моей работе, знании языков, комплименты в мой адрес, как интересной женщины, он постепенно стал относиться ко мне как к своей собственности! Еще через некоторое время он, видимо, решил, что я созрела, и начал более активно проявлять свою благосклонность. Сначала было ощутимое повышение заработной платы, а потом, как водится, липкое выжидание благодарности за «благодеяние».
       Я просекла ситуацию еще задолго до явных проявлений его симпатии, но ругала себя последними словами за то, что так плохо могла подумать об этом, казавшемся мне вначале недосягаемым, человеке. Я в молодости вообще грешила тем, что всех людей считала порядочными и достойными лишь только потому, что они люди.
-Как ты смеешь так плохо думать об этом достойном человеке? – гневно вопрошала я, глядя себе в глаза в зеркало. - Он взрослый и умный, он твой директор, у него семья, он годится тебе в отцы! Ты явно заблуждаешься!
 В такие минуты я готова была поверить себе, что все так оно и есть. Однако, внутренний голос зудил и призывал открыть глаза и уши. Кто-то, явно нахальный, с мерзким намерением испортить мою жизнь и карьеру, услужливо рисовал в моем воображении сатирическую картинку, увиденную когда-то в журнале. На ней был изображен страус, спрятавший голову в землю. А под картинкой надпись: «Не пугайте страусов. Кругом асфальт».
- Ну, уж нет! Я – кто угодно, только не глупый страус. И моя умная головушка мне бесконечно дорога! - решила, наконец, я и заняла круговую оборону.
Меня невозможно было застать врасплох.  Со стороны можно было подумать, что я слепая, глухая и вообще круглая дура. Я смотрела на него чистыми, невинными глазами ангела и делала вид, что совершенно не понимаю его намеков. Этот пожилой мужик огромного телосложения начинал пыхтеть, сопеть, но непременно отступал. До поры до времени. И я это отчетливо понимала.
        В такие моменты во мне боролись две противоположности. Мое светлое и порядочное Я кипело от негодования! Как смеет этот Мастодонт (так я прозвала его про себя) посягать на меня?! Чертенок же, напротив, веселился от души! Этот мешковатый дядя, с его манерой зачесывать длинную прядь через лысину, в надежде замаскировать ее, совсем не походил на моего Ромео, образ которого живет в сердце каждой девчонки. Я потешалась от души над его неловкими попытками установить со мной нужные ему отношения, но внешне вела себя спокойно и сдержанно, так что никто не мог бы заподозрить меня в том, что я просто хохочу и издеваюсь над ним.  А еще меня бесила его показушная порядочность. В своих кругах он слыл умным и дальновидным. А еще хорошим семьянином и человеком благочестивым, с безупречной репутацией.  А тут такая штука! Права народная мудрость: седина в бороду - бес в ребро!
 В то время я много размышляла над этой ситуацией. Если бы он действительно был влюблен в меня и открыто выразил свои чувства, даже не знаю, как бы я поступила. По молодости лет я все принимала за чистую монету, и к любви вообще, и влюбленным в частности, относилась с благоговением. Мне казалось, что влюбленные - тяжело больные люди, пораженные неким изысканным недугом. И как ко всем тяжелобольным к ним нужно относиться с повышенным вниманием. Грех обидеть больного человека. Но Мастодонт был более чем здоров и явно хотел, сохраняя приличную физиономию почтенного мужа и отца, просто поблудить с хорошенькой малышкой.
       Как сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? Тут и дураку понятно было. Стоит мне открыто выразить свое неудовольствие, и я потеряю работу, которая сулила мне неплохое будущее. Но и допустить, чтобы мною просто попользовались, я не могла. Съеденной овцой быть совершенно не хотелось. Однако, если долго прикидываться дурой, скоро и впрямь посчитают такой. И я решила, что пора менять тактику, так как одни и те же приемы быстро становятся неэффективными.

      В офисе у меня был отдельный кабинет, рядом с кабинетом директора. Мне было позволено обставить его на свой вкус и в соответствии со своими потребностями. Светлая офисная мебель, хороший компьютер и еще некоторые приятные и полезные мелочи сделали интерьер моего маленького владения деловым, но в то же время очень уютным. И еще одно неоценимое преимущество имел мой кабинетик. Там был балкончик. И я могла позволить себе курить, не покидая рабочего места. Курить, конечно, громко сказано. Мои заграничные гости, кроме всякого прочего «барахла» в виде сувениров, авторучек, духов и бутылок с коллекционными винами и коньяками, всегда одаривали меня блоками настоящих американских сигарет. А я в то время и курить-то по-настоящему не курила. Но умела. Мне казалось, что сигарета придает мне большую значимость в глазах окружающих, что я независимая и деловая.  Бизнес-леди! Ах, какая прелесть! В одной руке чашечка кофе, а в другой изящная дамская сигарета! Прямо как в кино. Короче, всё мне очень нравилось. И мой кабинетик, и люди, с которыми приходилось работать, и сама работа -  интересная и дающая возможность проявить все мои таланты. Всё! Кроме старого козла через стенку!
- Леночка, зайдите ко мне, - прозвучал в трубке голос директора, - надо обсудить детали предстоящей встречи.
Через три минуты я стояла в дверях директорского кабинета.
- Разрешите, Николай Степанович?
- Заходи, присаживайся. Наверно, еще и отдохнуть не успела. Только два дня назад проводили австрийцев, а послезавтра прилетает наш главный партнер - господин фон Штольц.  Всего пять человек: он сам, два эксперта, те, что у нас уже были, и два представителя Национального банка Германии. Чувствуешь, на какой уровень выходим?! Банкиры едут, чтобы оценить наши возможности на месте, прежде чем дадут согласие на кредит под совместный проект. Бизнес-план - дело обязательное, но им нужно все своими глазами посмотреть, что мы тут затеваем, и что для этого имеем.
- Программа стандартная или что-то изменяем?
- Все по высшему разряду! Гостиница – три люкса, два одноместных, питание в лучших ресторанах, продумай меню и особенно банкеты, встречу и прощальный. Список приглашенных на банкеты дам чуть позже. Дай команду подготовить наш японский микроавтобус. Вози всех вместе. Ты у нас одна «языкатая», а лишних к этому делу привлекать не будем. Я по мере необходимости буду присоединяться на своей машине. Хотя, скорее всего, и буду почти все время с вами. Гости уж очень важные. На прощальном банкете пусть выступит фольклорный ансамбль. Подарки не забудь приготовить. Хочу, чтобы у них остались самые лучшие воспоминания о знаменитом русском гостеприимстве. Вопросы есть?
- Конечно. Сколько дней пробудут? Приблизительная тематика переговоров? Круг обсуждаемых вопросов?  Мне ведь подготовиться надо. Нужно ли готовить какие-либо документы для встречи?  И еще. Мне нужен, как всегда, свободный день перед встречей. Сами понимаете, маникюр, педикюр, парикмахер, косметолог. Да и гардероб на все дни приготовить надо.
- Ты и так хороша, хоть сейчас на подиум! – Шеф скользнул по мне заинтересованным взглядом.
- Красота ухода требует, Николай Степанович. Неправильная эксплуатация красоты и здоровья приводит к их порче и преждевременному старению. А я намереваюсь долго быть молодой и красивой.  Да, кстати, уход денег стоит. И чем лучше уход, тем он дороже.
        Я говорила ему эти явно провокационные слова, так как в моей голове созрел коварный план. Раз ему так приятно видеть рядом с собой молодую, красивую и элегантную леди, пусть раскошеливается. За все в жизни надо платить. Раз уж он предъявляет меня иностранцам как визитную карточку предприятия, вот пусть предприятие и потратится на свой рекламный образец. Намек-то он понял, но сразу поскучнел и раскошеливаться явно не собирался. Так! Разведка боем дала положительный результат. Кроме того, что ты - стареющий сластолюбец, так еще и жадина! Вот уж дулю с маслом! На этом и буду строить свою оборону. Сделаю вид, что готова продаться, но только очень дорого! Надеюсь, что жадность пересилит, и он от меня отстанет, пусть хотя бы на некоторое время, а дальше видно будет.
- Ну, об этом подумаем, только не сегодня, - Николай Степанович намеренно брал паузу.
      Понятно, как говорится. Хочется и с елки слезть, и руки не ободрать. Вот и чудненько! Музыку заказывает, как известно, тот, кто платит. Значит, Вашей музыке звучать еще ой как рано!
      Я совершенно не расстроилась, даже наоборот была рада. Благодаря моей умелице мамочке я тогда могла себе позволить и без чьих-либо подачек выглядеть на все сто.
- Ну, не сегодня, так не сегодня. Я свободна? Дел много, Николай Степанович. Еще перевод контракта на поставку оборудования надо закончить. Да и по этой делегации начинать пора подготовку. Всех обзвонить, все заказать.
- Свободна, свободна. Иди! – он снова склонил голову над своими бумагами.
- Я свободна! Я свободна! – это пело и веселилось мое светлое Я.
- До поры до времени, - изрекла темная личность, - Видела, как он опять слюнки пустил?
- Но ведь не сегодня! И это уже хорошо. А дальше я опять что-нибудь придумаю, - отстаивало мою свободу светлое Я. – Я умница и сумею постоять за себя.


     Три дня пролетели как один миг. Я все подготовила, все успела. Не забыла и о себе. Ожидая машину, в последний раз окинула себя взглядом. Отражение в зеркале меня откровенно радовало. На меня смотрела симпатичная молодая особа 25 лет. Чуть выше среднего роста, стройная и элегантная. Вкус и чувство меры во мне были достаточно развиты. Я всегда знала, что надеть, как накраситься. Вот и сейчас они меня не подвели. Я была в синем деловом костюме. Юбка и жакет сидели, как влитые. Юбка была именно той длины, чтобы не казаться вызывающе короткой, но и выгодно открывала красивые стройные ноги. Белая блузка под жакетом была закрытая, но сквозь нее слегка просвечивал красивый кружевной бюстгальтер, и соблазнительно вырисовывалась округлость загорелой груди. Черные лодочки и элегантная сумочка дополняли наряд. Свою главную роскошь – рыжую гриву - я очень удачно заколола «крабом» в высокую прическу. Стройная шейка была открыта, по краю волос выбилось несколько рыжих пушистых колечек, смягчая строгий деловой вид и придавая мне детскую незащищенность. Косметики на моем лице было ровно столько, что лицо выглядело выразительно и ярко, но никаких следов боевой раскраски не наблюдалось. Я улыбнулась себе и еще раз отметила, что улыбка - мое секретное оружие. Белые ровные зубки смотрелись настоящим жемчугом.
Зазвонил телефон. Я выглянула в окно. Машина стояла у подъезда.
- Все, Юра, спускаюсь,-  коротко ответила я. Последний взгляд в зеркало и слова, обращенные к себе: «Люблю тебя!». Сердце пело, душа летела ввысь. Было такое ощущение, что я спешу навстречу своему счастью. Определенное предчувствие, что именно сегодня произойдет какое-то очень значимое для меня событие, переполняло меня.
В машине сидела молча, перебирая в памяти имена прибывающих гостей. Двоих из них я знала. Они приезжали весной, когда готовили материалы для нашего общего бизнес-плана. Славные ребята, два Дитера, только один - Вальтер, а второй - Кэмпф. Оба сотрудники компании, еще незнакомого мне, фон Штольца. Они работали у нас целый месяц. Мы настолько сблизились и подружились, что я с нетерпением ожидала новой встречи. С приятными людьми всегда приятно пообщаться вновь. Запах французских духов, окутывавший меня, напомнил о том, что это подарок милого Дитера Кэмпфа, преподнесенный мне в день их отъезда. Да, мои гости часто баловали меня милыми презентами, которые я сама себе на свои 130 долларов зарплаты позволить в то время не могла.
     О господине фон Штольце я только слышала от директора, от Дитеров, но никогда еще не видела его и даже не общалась с ним по телефону. Судя по той информации, которой я обладала, он - преуспевающий бизнесмен лет, примерно около 35, истинный ариец, женат, но не имеет детей, зато имеет громадное состояние, доставшееся от предыдущих поколений фон Штольцев и преумноженное его способностями и трудолюбием.
Род фон Штольцев имел древние дворянские корни, так что они никогда не бедствовали.  Отец был жив и до сих пор принимал участие в делах фирмы. А вот мама… Его мать погибла в автокатастрофе. Однажды поздним вечером она возвращалась из загородного дома. В машине, кроме нее, был только водитель. Эльза сидела сзади справа. Она была очень дисциплинированна и, даже сидя сзади, всегда пристегивалась ремнем безопасности. Вот эта ее педантичность и сыграла с ней злую шутку.
 Водитель, после того, как через две недели вышел из состояния комы, поведал, что помнит только страшной силы удар. Оказывается, от удара вдребезги разлетелось лобовое стекло, и он вылетел из машины далеко вперед.  Машина потеряла управление и полетела кувырком под откос. Вспыхнул бензин, и Эльза не смогла выбраться из машины. Сгорела заживо. Удалось найти только косвенные признаки, указывающие на то, что это - она.  Так что, даже хоронить было нечего. Только закрытый гроб. Но культ матери свято чтился в семье фон Штольцев и отцом, и сыном, несмотря на то, что сын помнил маму очень смутно. Ему было тогда всего 4 года. После смерти все ее драгоценности перекочевали в хранилище Национального банка Германии и доставались только один раз в году, в день ее гибели. Во время экономического кризиса корпорация фон Штольца, занимавшаяся тогда строительством, испытывала острую нехватку в денежных средствах. Но, даже несмотря на угрозу развала своего детища, отец не притронулся к драгоценностям. Вывернулся, устоял и сумел поднять свой бизнес. Он тогда сказал сыну, что все это будет принадлежать его жене, но только если старый фон Штольц увидит в ней черты своей незабвенной Эльзы. Если же невестка не будет похожа на семейный идеал, то драгоценности перейдут внучке, которую Карл надеялся увидеть при своей жизни. Именно внучке. Карл, почему-то, не мечтал о внуке. С годами он стал сентиментален, как большинство стариков. Он считал, что если у Франца родится дочь, то она непременно повторит в себе милую до сих пор его сердцу Ельзу.
Эта информация каким-то образом стала достоянием гласности в корпорации фон Штольцев. Но хозяева никогда не стремились пресечь ее распространение. Говорить об этом не запрещалось.  Люди поговорили, но постепенно успокоились, и история плавно перешла в разряд преданий о фон Штольцах, периодически вплывая из глубин памяти тех, кто знал об этом, когда речь заходила о хозяине корпорации при людях, с ним незнакомых. Вот так об этом узнала и я, из разговоров с Дитерами, во время их прошлого приезда.


       Самолет заруливал на стоянку. Нам, как официальным лицам, в составе встречающих был и сам губернатор, было позволено встретить гостей у трапа самолета. Мы ожидали возле машин метрах в тридцати от самолета. Стих шум двигателей, подъехал трап, открылась дверь. Через несколько минут в проеме двери показалась сначала стюардесса в синей форме, а следом за ней высокий, спортивного вида, светловолосый мужчина. Он был одет в серый костюм, который сразу бросался в глаза своей элегантной простотой. Да, в таких вещах я уже знала толк! На вид вроде бы простенько, но стоит столько, сколько наши люди всю жизнь откладывают в банку, чтобы купить автомобиль. За ним следовали два высоких господина в темных костюмах и, наконец, показались два моих знакомых. Они, увидев меня, энергично замахали руками, всем своим видом показывая, что узнали меня и рады встрече. Я в ответ помахала рукой и с удивлением вдруг увидела, что идущий навстречу нам господин в светлом костюме улыбается мне и тоже машет рукой.
- Какой конфуз, - подумала я. Разве так встречают незнакомого человека, да еще такого высокого ранга? Но делать было нечего, коли уж он принял мой жест на свой счет. Он уже подошел и обменивался рукопожатиями с встречающими мужчинами. Пришел и мой черед вступать в разговор. Я автоматически переводила реплики собеседников, стараясь справиться со смущением.
- А Вы, милая фройляйн? Как зовут Вас? - прозвучал мягкий баритон, и его голубые глаза заглянули мне прямо в душу.
- Я Лена Свиридова! Заведующая отделом по работе с иностранными партнерами компании «Интерстройсервис». Звучало громко. Для тех, кто не знал, что мой отдел состоит из одного человека – меня. Я была и начальник, и сама себе подчиненный. О причине такой скудости штата моего отдела я узнала намного позже. Наше знакомство мы скрепили рукопожатием. Моя узкая ладошка утонула в его крепкой руке. Мягкая, ухоженная кожа, пожатие довольно сильное, но деликатное. Это было приятно!
- Очень рад. Франц фон Штольц. Президент корпорации «фон Штольц и К».   Какое безупречное произношение! Я сразу обратил на это внимание. Где Вы учились? В Германии? Наверное, жили с родителями в советское время в каком-нибудь из гарнизонов и учились в немецкой школе? Так? - его голос и взгляд выражали явную заинтересованность.
- Нет, не так. Училась действительно в немецкой школе. Только не в Германии, а в специализированной школе в нашем городе, изучала немецкий с первого класса. А затем факультет иностранных языков в нашем же педагогическом институте. Была в Германии всего один раз, в туристической поездке после первого курса. А больше, как ни стремилась, не довелось. Много где побывала, а вот в Германии больше не была. Так что, заранее прошу простить мой плохой немецкий, если что-то будет не так, - добавила я, слегка блефуя и отлично понимая, что такие слова попадают точно в цель, вызывая у собеседника желание, заранее простить тебе все твои ошибки, взять тебя под свое крыло и оберегать от всех возможных неприятностей.
- Что за ложная скромность?! Вы говорите на прекрасном немецком языке. Однако! Не ожидал встретить здесь такой уровень! Многие столичные переводчики, имея ежедневную практику, не могут похвастать таким произношением. Ну да, посмотрим. Вы ведь будете работать с нами? - спросил он.
В этот момент я взглянула на него, и мне показалось, что, если я скажу «нет», то он скажет, что немедленно улетает назад и ни с кем, кроме меня работать не будет. Но, слава богу, до этого не дошло. В разговор вступил Николай Степанович. Из нашей беседы он не понял ровным счетом ничего и посчитал своим долгом представить меня. Мне пришлось переводить, дабы не нарушать деловой этикет.
- А это наша Леночка! – произнес он тоном сытого кота и погладил меня по спине. - Так сказать, мой переводчик и незаменимый помощник. Будет работать с Вами все дни пребывания. Решит все вопросы и выполнит любые просьбы.
Он, казалось, забыл свою руку на моей спине и продолжал поглаживать меня.
Я внутренне напряглась и сделала едва заметное движение в сторону, стараясь избавиться от присутствия чужой руки на моей спине. Но он, продолжая разговор, вернул свою руку на прежнее место. Это движение не ускользнуло от фон Штольца. Я заметила, как слегка дрогнула его бровь. НикСтеп, вроде бы ненароком, сразу давал понять, что и кому принадлежит. Намек был ясен: «Смотреть смотрите, но руками без моего согласия не трогать!»  Ощущение в этот момент было такое, что меня раздели и выставили на всеобщее обозрение!  Мерзость!  Выручил губернатор, позвав меня. Нужна была помощь в разговоре с банкирами. Я   присоединилась к ним. Внутри все клокотало от злости, но работа есть работа. В таких ситуациях метать молнии не принято.
      А дальше все завертелось по уже давно известному сценарию: машины, гостиница, расселение, отдых гостей перед банкетом. А для меня самая беготня. Все проверить еще раз, чтобы было как по маслу. НикСтеп промахов не прощал, и было очень благоразумно, не давать ему повода для гнева. Гневался он довольно часто и страшно. Орал громовым голосом, не стеснялся в выражениях. А после подобного унижения следовали еще и материальные штрафные санкции. Как правило, жалости он не знал. Зато все четко знали, кто и что должен делать.  Если НикСтеп бывал не в настроении, по офису летел неслышный сигнал: «Ховайся, кто может!».  И ховались! Под раздачу попадать было опасно. Хотя, это были мои наблюдения со стороны. За все время работы я в такую переделку еще ни разу не попадала. Со мной он бывал неизменно приветлив.
 В суете инцидент в аэропорту забылся. Размещением в гостинице гости остались довольны. Фон Штольцу и банкирам отвели двухкомнатные люксы. Дитеров рассели в одноместные номера. Гостиница только после ремонта. Все сияет и сверкает. Для провинциального городка очень даже неплохо. Конечно, не «Гранд Отель», но очень неплохо. Повара превзошли себя.  За банкет я могла быть спокойна. Осталось время заскочить домой, чтобы переодеться, и я в хорошем настроении готовилась к вечеру.

       Международный протокол - целое искусство. Этому специально обучают в серьезных учебных заведениях. Но, к сожалению, я обучалась не в таком вузе, поэтому секретами этого мастерства приходилось овладевать самой. Помогала природная сообразительность и врожденный такт, и чутье, а еще книги и фильмы. Я все мотала на ус. В такой работе важно все. Кроме отличного знания языка и предмета переговоров, нужно знать обычаи и традиции, пристрастия и вкусы, а также уметь одеваться соответственно случаю и вести себя не только на переговорах, но и за столом.  Важно было также уметь поддержать разговор на любую тему. Быть интересным собеседником – тоже большое искусство. Сама удивляюсь тому, что всегда у меня получалось соответствовать нужному уровню, даже в самых сложных случаях.
      В назначенный час я появилась в ресторане гостиницы. НикСтеп и свита были уже там. Под восторженными взглядами посетителей ресторана я прошла к группе, ожидавших меня, мужчин.  С удовлетворением отметила, что мое появление не осталось незамеченным. Да и было на что посмотреть. Маленькое черное платье изящно облегало фигуру. Поверх платья я надела длинный шазюбль из кружева ручной работы.  Высокие шпильки делали мою фигуру еще стройнее. Украшением к этому наряду я выбрала серьги с жемчугом и жемчужную нитку на шею. Эффект моего одеяния заключался в том, что платье было коротким и высоко открывало ноги. Но черное кружево целомудренно прикрывало их. Они мерцали сквозь него и невольно притягивали к себе заинтересованные взгляды. В том-то и есть секрет мастерства одеваться! Можно быть практически голой, но на тебя взглянут один только раз. А можно, наоборот, быть прилично одетой, но каждый мужчина будет стремиться рассмотреть, а что же там скрывается. Таким хитростям учила меня еще моя бабушка. Современную моду она категорически не признавала. Увидев не в меру обнаженную барышню, она недовольно ворчала: «Раньше девки из кожи лезли, чтобы платье показать, а теперь из платья лезут, чтобы кожу показать. Срам, прости Господи!». Так что бабушкины советы работали, и я в этом убедилась еще раз.
Мои спутники тоже выглядели просто супер. Хорошо одетые, чисто выбритые.  А какие манеры! И все бы было замечательно, если бы я была уверена в том, что до конца банкета они останутся такими же. Это ведь общеизвестный факт, что наши русские мужики отличаются просто патологической страстью к горячительным напиткам. Город у нас небольшой, и во всех значимых делах всегда в доле одни и те же шишки. Поучаствовав не в одном подобном мероприятии, я уже точно знала, от кого из них можно ожидать пьяного фортеля. В таких случаях НикСтепу, потому что он вообще не пил, приходилось срочно применять план «ЭЭ», то есть экстренная эвакуация, а мне болтать языком в два раза быстрее и выполнять отвлекающие маневры, чтобы хоть как-то замять возникающую неловкость. Вот и сегодня в наших рядах был потенциальный претендент на досрочное выбывание. Нефтяной и бензиновый король нашего города. Пил он всегда так много, что страшно было даже смотреть на него, не то что пытаться с ним конкурировать, или хотя бы быть на равных. Это было смерти подобно. Но без него никак нельзя. Во-первых, он был умнейший мужик, а во-вторых, обладал реальной властью в нашем городе, а главное - большими деньгами. Таким партнерам прощаются некоторые «вольности» в поведении.
Точно в оговоренное время в холле ресторана появились наши гости. Посвежевшие и отдохнувшие, элегантно одетые к ужину. Приветствия, любезности. Все плавно приближаются к столу.
О, да! Даже искушенные немцы были ошеломлены, хотя виду не подавали.  Стол выглядел как шедевр кулинарного искусства. Настоящая скатерть-самобранка! Чего там только не было! Я еще раз утвердилась в своем наблюдении, что при виде такого изобилия у человека, независимо от уровня его благосостояния, возникает рефлекс собаки Павлова. Непроизвольно начинает течь слюна, и чувствуешь себя так, как будто с самого рождения во рту ни крошки не было.  И еще один вывод я сделала, поучаствовав не в одном деловом банкете. Дела нужно делать в полуголодном состоянии. Доступное изобилие вызывает состояние отупения. Человек больше ни о чем не может думать и легко ведется. Особенно, если такое чревоугодие крепко сбрызнуто выпивкой. Но русские люди в этом знают толк, поэтому все дела начинаются с застолья, им же и заканчиваются. В таких ситуациях я часто сочувствовала иностранцам, особенно азиатам. Я где-то прочитала, что у них в организме отсутствует какой-то то ли гормон, то ли фермент, который помогает справляться с алкоголем. Отказаться от выпивки сразу у них не хватало духу, вроде, неприлично обижать хозяев. А потом было поздно. После двух-трех рюмок они становились смешными и безвольными, как мягкие игрушки. Наши начинали подтрунивать над ними и потихоньку издеваться. Предлагали выпить еще и еще, демонстрируя, вроде бы, свое превосходство, хотя уже сами не понимали, что и они со стороны смотрятся не лучше, разве что выглядят более шумными и агрессивными.
Все расселись.  Согласно этикету места в центре стола друг напротив друга занимали главные персоны. С нашей стороны НикСтеп и губернатор, со стороны немцев – в центре фон Штольц, справа от него банкиры, слева оба Дитера. Я, как всегда, сидела справа от своего шефа. Официанты, бесшумно скользя вокруг стола, наполнили бокалы. Банкет начался. Зазвучали умные и достойные, слегка высокопарные речи о взаимовыгодном сотрудничестве, о перспективах развития совместного бизнеса.  Третий тост мой директор оставлял всегда за собой и традиционно предлагал всем поднять бокал за меня - единственную даму. При этом он покровительственно поглядывал на меня. Эффект такого эпатажа был двойным: во-первых, он снискал себе славу галантного мужчины, а во-вторых, он всякий раз как бы призывал присутствующих еще раз оценить сокровище, принадлежащее только ему. Сначала я злилась и дергалась. Но так как это повторялось каждый раз, перестала обращать на это внимание.
 После первого же подобного банкета я сделала для себя вывод, что переводчик – профессия голодная. Я переводила, не прерываясь ни на минуту, потому что, пока закусывал один, говорил другой, и так по кругу. Я даже не брала в руки вилку и нож. Мне было просто некогда перекусить.  Не буду же я говорить с набитым ртом или просить: «Подождите, пожалуйста, я прожую». Все, чем я довольствовалась на банкетах, был стакан минеральной воды или сока. Только и успевала сделать глоток, как снова нужно было переводить очередную фразу очередного оратора.  Так что, съестное изобилие вреда моей фигуре не наносило. Хоть это радовало. Спиртного на банкетах я не пила принципиально. Не хватало еще и мне выглядеть под стать захмелевшим мужикам. У меня всегда должна была быть ясная и трезвая голова. Так что мой бокал с традиционным шампанским так и оставался полным. Я поднимала его только для того, чтобы чокнуться за очередной тост с присутствующими за столом.
 Банкет набирал обороты. Я исподволь наблюдала за фон Штольцем. Он держался непринужденно и уверенно, ел и пил все, что ему предлагалось, принимал участие в разговоре, живо реагировал на шутки и хохмил сам.
Ох уж этот мне юмор! Приходилось все время импровизировать, чтобы люди не спрашивали, где нужно смеяться. Дело в том, что анекдоты - одна из самых сложных разновидностей перевода. Менталитет разный. Немцы, например, не могут понять, что смешного в том, что отключили горячую воду, когда человек стоит под душем весь в мыле. Как это отключили воду?! А что случилось? Да ничего не случилось! Для нас это норма жизни и комичная ситуация, а для них это непременно следствие какой-нибудь катастрофы. А раз катастрофа - то, что же здесь смешного? Или наши анекдоты про чукчей или молдаван!  Ну, как им это объяснить?! С английскими и немецкими анекдотами и того хлеще. В основном они построены на игре слов. Одно и то же слово в разном контексте имеет разное значение. В этом весь прикол. Для тех, кто знает язык, конечно. Вот и попробуй растолковать подвыпившим дядям, в чем здесь шутка юмора. Выкручивалась, как могла. Слава богу, все были довольны, всем было весело. Вдруг я поймала на себе пристальный взгляд нашего бензинового короля.
- Валерий Михайлович, Вы что-то хотите сказать? - вежливо предложила я свою помощь.
- Ты кто по национальности? – вдруг спросил он, глядя на меня исподлобья.
- Я - русская, -  слегка растерянно ответила я.
- А почему же ты так говоришь по-немецки? Наблюдаю за тобой, а ты без запинки уже два часа чешешь, и даже анекдоты рассказываешь,- изрек он заплетающимся языком. – Вот я – немец, Вагнер моя фамилия, а родного языка не знаю. Мне даже завидно стало. Будешь меня немецкому учить?
- Ну, если Вы хотите, то давайте попробуем, - осторожно ответила я, не зная, чего от него ожидать дальше.
- А Вы, господин фон Штольц, наверно, смеетесь надо мной? Немец, а родного языка не знает, - обратился он к Францу.
Фон Штольц, услышав свое имя, вопросительно уставился на меня. Что я должна была делать? Не переводить нельзя. Переводить дословно - опасно, не зная, куда повернет в своих рассуждениях окосевший Вагнер. Я в осторожных выражениях переводила, что де господин Вагнер – тоже немец, только родился уже в России, что он сожалеет о том, что, не зная языка, не может напрямую поговорить с господином фон Штольцем, хотя он ему очень симпатичен и им было бы о чем поговорить. Фон Штольц внимательно слушал и понимающе кивал. А дальше дело приняло совсем неожиданный оборот.
- Мы русские – народ гордый! - вдруг рявкнул Вагнер, и бухнул кулаком об стол так, что подпрыгнули и жалобно звякнули, стоявшие рядом, тарелки и рюмки.
Затем положил руки на стол, опустил на них голову и мирно захрапел.
      Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!  Все слегка обалдели. Мы переглянулись с НикСтепом. Пора было вводить план «ЭЭ». Нужно было нейтрализовать немцев, чтобы потихоньку вынести тело Вагнера.
В большом зале ресторана играла музыка, и я пригласила их посмотреть, как танцуют и развлекаются русские. Пришлось пообещать, что каждому найдется партнерша для танцев. Мое предложение было поддержано, даже губернатор решил пойти вместе с нами. Как только мы вошли в зал, на нас сразу все обратили внимание. Губернатор - в городе человек известный, да еще в таком окружении. Сразу у входа за столиком сидела большая компания, где было много молодых женщин. Мы подошли к столику. Губернатора встретили аплодисментами.
- Барышни, прошу вас потанцевать с нашими гостями, а то они совсем заскучали - обратился он к сидевшим дамам.
Заиграла медленная музыка, и дамы разобрали кавалеров. Фон Штольц пригласил на танец меня.
Медленный танец для партнеров, танцующих вместе впервые, своего рода интимная близость. Даже если вокруг много танцующих пар, эти двое остаются как бы наедине. Тела соприкасаются, отчетливо слышно дыхание и биение сердца партнера, ритм движений становится общим. Это завораживает и обостряет все чувства.
     Вы никогда не обращали внимания на то, что каждый человек имеет свой собственный, неповторимый запах? Так вот! Нравится человек или нет, зависит от того, воспринимается ли его запах на уровне подсознания! Проще говоря, твой это запах или не твой. И с этим ничего нельзя поделать. Природа мудра. В такие минуты решается судьба человека. Искра либо появляется, либо уже никогда. Я бы даже сказала, что выражение «любовь с первого запаха», значительно точнее передает суть этого уникального явления. Все остальное -  происки нашего ума, расчет, называйте, как хотите. Но это - не любовь! Запах высекает первую искру! А дальше в любовную игру вступают руки. Энергия любви мощным потоком льется сквозь руки, проникает в тело партнера и наполняет его трепетом и радостью. В такие минуты слова не нужны. Они, как правило, только все портят. Каждый человек страстно желает любви. Любить и отдавать свою любовь – вот смысл жизни! Но большинство людей, из боязни быть неправильно понятыми, а тем более отвергнутыми или осмеянными, предпочитают спрятаться за словами, обстоятельствами, условностями. Страх «меня не любят» - основной разрушитель нашего Я и счастья человека. Хотя, этот же страх заставляет нас двигаться, совершать какие-то поступки в надежде обратить на себя внимание. Успехи на работе и желание нажить побольше - это тоже проявления этого же страха. Все направлено на то, чтобы нас заметили, оценили и полюбили! Вот вам и единство и борьба противоположностей! Вот почему среди людей столько глубоко несчастных. Внешне, вроде, все хорошо. Семья, дети, заботы. А счастья-то нет! Нет ощущения свободы, полета, радости! И человек, сохраняя внешнюю форму, уподобляется выпитому яйцу. Форма есть, а содержания нет! Если когда-нибудь вам доведется испытать это дивное чувство, заклинаю вас, доверьтесь ему! Отбросьте все страхи и сомнения! Таким чудом Господь может одарить каждого, но только избранные способны понять и принять это! Любовь - бесценный дар, но и великая опасность! Она приносит счастье только сильным и смелым!
      Франц принял меня в свои объятия. Именно так! По-другому и сказать нельзя. И я почувствовала себя в его руках, как младенец, которого лелеет любящая мама.  Сквозь его ладони в меня текла нежность, и я ощущала это физически. Ко мне пришла любовь!   Мы смотрели друг другу в глаза, и нам все было ясно. Мы танцевали молча, наслаждаясь нашей близостью. И все остальное было неважно.
     С тех пор прошло уже столько лет, а я до сих пор, при каждом воспоминании об этом, вновь и вновь переживаю величие и сладость этого события.
     Очарование момента развеяла наступившая тишина. Музыка кончилась. А дальше все снова заговорили, зашумели, стали приглашать нас к своему столу. Но мы-то пришли сюда не просто погулять. Нас ждало продолжение официального банкета. Усевшись снова за стол, все отчетливо поняли, что деловая атмосфера нарушена окончательно, и возвращаться к серьезным разговорам просто нелепо. Все, кроме меня, были сыты. Памятуя о недавнем выносе тела Вагнера, пить больше тоже никто не хотел. Завершение банкета было бы самым логичным. Фон Штольц был главной персоной, приглашенной на банкет. По этикету он должен был проявить инициативу и дать знать хозяину банкета, что он удовлетворен и намеревается уйти. Они переглянулись и поняли друг друга. НикСтеп был в таких делах человеком бывалым. Он почувствовал, что все ждут отмашки хозяина банкета, чтобы чинно разойтись.
- Благодарю всех присутствующих за приятный и продуктивный вечер. Будем считать, что знакомство состоялось. А завтра нас уже ждет напряженная работа, поэтому нужно хорошо отдохнуть. Ну, на посошок! - бодро сказал он, поднимая рюмку с кипяченой водой.
      Все его дружно поддержали, выпили по последней и направились к выходу. Мы, как приличествует хозяевам, пропускали гостей вперед. Франц, проходя мимо меня, церемонно распрощался. Он поцеловал мою руку, задержав ее в своей чуть дольше, чем это было необходимо. Как хорошо, что он наклонился к моей руке и не видел, каким взглядом одарил его в этот момент НикСтеп.
- Не торопись, домой поедешь со мной, - вполголоса сказал НикСтеп, беря меня под локоток, - Машина уже ждет.
     Дудки-с! Это обстоятельство я предвидела и заранее приготовила пути отступления. До банкета я созвонилась с одним из моих приятелей и попросила его ждать меня у ресторана с десяти часов вечера. Он пообещал, что будет стоять насмерть, пока меня не дождется.
- Не беспокойтесь, Николай Степанович, мне еще с администратором все вопросы по оплате решить надо, завтрак заказать. Так что, мне придется задержаться. Я на такси уеду, - бархатным голоском пропела я.
- Может подождать тебя? - спросил НикСтеп, не теряя надежды остаться, хоть ненадолг
- Нет-нет! Вам отдыхать надо, завтра у Вас такой трудный день. Я здесь еще не меньше часа пробуду, - мягко, но решительно пресекла я его поползновения.
- Ну, смотри, тогда до завтра, - он шумно вздохнул и разочарованный направился к выходу.
-Опять твоя взяла, - сказал чертенок внутри и скорчил смешную рожу.
- И всегда будет брать, - сказала шепотом я, - я ему не овца для заклания.
     Выжидая некоторое время, чтобы Мастодонт точно уехал, я присела на стул и закурила. Я чувствовала себя утомленной этим суматошным днем, но очень довольной. Вход в бар был как раз в поле моего зрения. Я увидела, как туда вошел Франц. Мне было интересно, зачем он вернулся. Спустя несколько минут он показался с бутылкой минеральной воды.  Я еще подумала в тот момент:
- «Зачем он пришел за минералкой? В номере с минибаром всегда есть что попить, и даже выпить, и закусить».
Проходя мимо распахнутой двери в ресторан, он окинул взглядом помещение. Увидев меня, он заулыбался, поспешил подойти и присел рядом.
_ Элен, Вы еще не уехали? - он был рад тому, что я еще здесь.
- Как видите. Сижу, курю и жду машину.
- Может быть, заглянете ко мне? - с надеждой в голосе спросил Франц.
- А Вы считаете, что это прилично в столь поздний час? - спросила я вопреки своему истинному желанию.
     В этот момент во мне заговорили благоразумие и осторожность. Как только накал чувств ослабевает, верх берут предрассудки и условности. Он слегка вздрогнул, как от внутреннего толчка.
-О, извините! Я не хотел Вас обидеть. Спокойной ночи. До встречи, - он был явно смущен и поспешил уйти.
Меня это слегка разочаровало, но я не придала этому серьезного значения. Мне было просто хорошо оттого, что я увидела его еще раз.


     Мой верный Витька сидел в своей машине, которая одиноко торчала на стоянке, как прыщ на ровном месте. Все уже давно разъехались.
- Привет! Спасибо, что дождался, - сказала я, устраиваясь на переднем сиденье.
- А я уже до утра настроился сидеть. Спасибо, что вырвалась пораньше, - невнятно произнес Витька, зевая.
- Ну, не ворчи, едем домой. Я тебя даже кофе угощу. Если хочешь, конечно, - предложила я.
- Я, конечно, хочу, только не кофе. Но ты меня, видимо, этим никогда не угостишь, - буркнул Витька, заводя машину.
- Вить, ну не начинай. Мы это уже давно проехали. Мы с тобой верные друзья. И только. Люблю тебя, но как друга и брата. Разве этого мало? - я пыталась его не обидеть.
Он обреченно кивнул, повернул ключ зажигания, выждал несколько минут, чтобы прогрелся мотор, и машина тронулась. Через 15 минут мы были у моего дома. На кухне горел свет. Значит, моя мамуля, как всегда, не спит и ждет меня.

      Вот, что значит молодость! И день тяжелый накануне был, и спать легла поздно, и утром встала раным-рано. Все нипочем! Душ, макияж, обжигающий кофе, свежий наряд! И снова готова хоть куда. Внешний вид - просто блеск!
Стояла ранняя осень. В наших краях это самое любимое время года. Природа, как бы извиняясь за изнурительно жаркое лето и предстоящую лютую зиму, дарит нам этот период отдохновения для души. Бабье лето! Небо в это время голубое-голубое, высокое и без единого облачка. Погода стоит ясная, теплая, тихая. Буйство красок поражает воображение: оттенки от зеленовато-желтого до золотого и багряного. Воистину золотая осень! Едва ощутимый ветерок, слегка колышет листву. Почему-то она долго не облетает, до самой поздней осени. И мы купаемся в этом, по-царски роскошном, море красок. Ночью ощутимо холодает, но дни радуют теплым и ярким солнышком. Пиджака или легкой ветровки достаточно, чтобы не замерзнуть вечером или ранним утром. Днем же многие одеты еще по-летнему.
      Белые брючки стрейч, белая кофточка и ярко-желтый удлиненный жакет, как нельзя лучше соответствовали настроению этого чудного дня. Мои рыжие кудри очень удачно гармонировали с одеждой и даже окружающей природой. Высокие каблучки весело цокали по тротуарной плитке, выложенной во внутреннем дворике гостиницы. В мои обязанности входило, в том числе, обходить гостей утром и приглашать их на завтрак.
- Доброе утро! - бодрым голосом приветствовала я Франца, стоящего в проеме двери его номера, - Как отдохнули? К завтраку готовы?
- Доброе утро, фройляйн Элен! Вы прекрасны, как Аврора! - Франц откровенно залюбовался мною. - Выглядите просто потрясающе, не сравнить со мной. Ох уж эти русские! Никак не привыкну. Голова болит просто жутко! - пожаловался он.
- Примите до завтрака, это Вас спасет, - сказала я, протягивая пакетик с шипучим аспирином, - Вы слышали такую поговорку: «Что русскому хорошо, то немцу - смерть»? Вот и сделайте правильные выводы, - посоветовала я.
- Как мне Вас благодарить, мой ангел? - серьезно спросил он.
- По возвращении домой напечатайте статью в газете о том, как русская девушка спасла Вам жизнь, - засмеялась я, - Спускайтесь в ресторан. Все уже ждут.
      Да! Моя команда после вчерашнего застолья выглядела изрядно помятой. Глаза у всех, как у больной собаки, молящей о жалости и ожидающей помощи. Я раздала всем по пакетику антипохмелина.
- Это лекарство. Нужно растворить в стакане воды и выпить, - я даже не стала над ними подтрунивать. Мне их было искренне жаль. - Прошу к столу, господа. На завтрак у нас полчаса. Ровно в девять мы должны быть на переговорах.
Какая издевательская тактика! Напоить людей до полусмерти, а потом тащить их ни свет, ни заря решать серьезные вопросы! Да еще такая разница во времени! В Германии и даже в Москве в это время еще глубокая ночь. Но бизнес есть бизнес. Назвался груздем - полезай в кузов!
Ели сначала вяло, но через некоторое время, видимо, подействовал антипохмелин, пришел аппетит. К концу трапезы все тарелки были чистыми. Русские повара - что надо!Орлы мои повеселели, глазки заблестели и облик человеческий, наконец, вернулся.

     Секретарь НикСтепа Анечка уже приготовила его кабинет для переговоров. Все были в сборе. Мы вошли в приемную, когда часы пробили ровно девять.
- Немецкая пунктуальность, можно часы сверять, - то ли подколол, то ли похвалил нас НикСтеп, - Доброе утро, господа! Обмениваясь рукопожатиями с визитерами, он внимательно вглядывался в их лица. - Прошу за стол переговоров.
     Я автоматически включилась в рабочий ритм. Реплика - перевод, реплика – перевод.  До обеда все шло гладко. Пару раз прерывались на перекур и кофе. НикСтеп сам не курил и даже для столь важных гостей исключения не делал. В его кабинете никогда запаха дыма и не бывало. Поэтому пили кофе и курили в моей обители. Фон Штольцу и банкирам мой кабинетик явно пришелся по душе, а Дитеры и подавно чувствовали себя здесь уютно. Весной мы втроем ютились в этом кабинете. Много света, да еще и открытый балкон. Осенний воздух бодрил и поднимал настроение.
      Эти переговоры были завершающим этапом.  Всю основную подготовительную работу проделали наши специалисты и два Дитера еще весной. Я в этом участвовала, естественно, как переводчик. Дело шло к подписанию контракта. Осталось обсудить еще кое-какие детали и самую интересную часть, кто и что будет иметь в результате осуществления этой затеи   Напряжение потихоньку нарастало. Каждая из сторон не хотела продешевить. Высказывались все, приводя свои аргументы «за» и «против». Речь оппонентов становилась все более эмоциональной. Говорили, даже иногда перебивая друг друга. Я уже была почти на пределе. Попробуйте быть посредником в разговоре десяти спорящих мужчин!
Вдруг неожиданно зазвонил телефон! Что-то небывалое. Обычно, никто не смел ни входить в кабинет, ни звонить во время переговоров. Анечка легла бы трупом, но не позволила бы нарушить раз и навсегда заведенный НикСтепом порядок. Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Шеф извинился и снял трубку. Буквально через несколько секунд он изменился в лице.
- Сейчас еду, - коротко бросил он. - Извините, господа, я должен срочно уехать. Это чрезвычайно важно, извините, - говорил он, направляясь к выходу.
- Лена, наши гости на тебе. Сегодня развлекательная программа. Все сообщу вечером. Он подошел ко мне очень близко и шепнул на ухо.
- Сделай так, чтобы пока никто ничего не понял. У жены клиническая смерть, - тихо добавил он, - мне нужно срочно в больницу.
- Конечно, Николай Степанович! Не беспокойтесь. Все сделаю в лучшем виде. Мне его было очень жаль, но я не знала, чем могу ему помочь.

      Наши гости и партнеры были ошарашены. Все произошло почти молниеносно: звонок, короткий разговор, и шеф, почти пулей, вылетает из кабинета. Все вопрошающе уставились на меня.
- Господа, Николай Степанович, приносит всем свои извинения, но дело, из-за которого он отлучился, не терпит отлагательства.  Сейчас не могу дать более точную информацию. Просто это действительно очень важно. Господин директор вернется, и сам все объяснит. Пока мы прервемся на обед, а дальше видно будет.
      Обед был заказан в одном из городских ресторанов, недалеко от центральной площади. Я частенько бывала здесь с гостями, поэтому хорошо знала хозяина и весь персонал. Все было заранее оговорено, и нас ждали.
 Обедали долго. Меню было тщательно продумано и разнообразно. Здесь было принято угощать посетителей фирменными блюдами. Вкусно до безобразия. Настоящий праздник живота!  А потом мы долго пили кофе и лакомились воздушными пирожными. Иногда и мне, несмотря на мою профессию, удавалось насладиться земными радостями.
      После обеда решили прогуляться по центру города. Пользуясь случаем, я устроила гостям пешеходную экскурсию. Немножко об истории нашего края и города, немного о современности, общение с прохожими, фотографии и видеосъемка на память. Все было очень славно. Легко, расслабленно и неспешно. Наш город - не Москва и не Санкт-Петербург, где можно провести целый день в музеях, но тоже есть, что показать. Благодаря ли моим стараниям или общему настроению, все шло как нельзя более удачно. Я чувствовала, что им все нравится. Они с удовольствием откликались на все мои предложения, долго ходили пешком. Наконец, утомившись, мы решили присесть в сквере и просто отдохнуть. Одной скамьи для шестерых человек было явно мало. Банкиры и Дитеры уселись на одну, а мы с Францем чуть поодаль. Франц придвинулся ко мне вплотную и накрыл мою руку своей ладонью.
- Элен, пожалуйста, не смейтесь, но мне никогда и нигде не было так хорошо, как здесь, в этом маленьком русском городке, рядом с Вами, - он сидел вполоборота и смотрел мне прямо в глаза. - Скажите, что это?
- Это любовь, Франц! Вы влюбились в наш городок. Посмотрите, как красиво! - ответила я, стараясь перевести в шутку этот разговор, готовый в любую секунду стать очень серьезным.
- Любовь?! Скажите, а как будет по-русски «любовь» и «я тебя люблю», - спросил он и тихо повторил за мной на ломаном русском - я тьебья льюблю.
Сердце мощно толкнулось в груди и вдруг замолчало. Я была смущена и, может быть впервые, не знала, что ответить, как повести себя. Его слова прозвучали настоящим признанием, но я не могла поверить, что это правда, что это происходит со мной. А он смотрел мне в глаза, и, казалось, ждал ответа. Пауза переросла в продолжительное молчание.
- Элен, я Вас обидел? - с тревогой в голосе спросил он. - Я понимаю, что не должен так себя вести. Я деловой человек, приехал по важному делу и через сутки объясняюсь в любви помощнице моего партнера. Выглядит не очень серьезно. Но это действительно так,- он начал говорить очень быстро и взволнованно, как будто опасаясь, что что-нибудь помешает ему высказаться до конца. - Я влюбился в Вас сразу же в аэропорту, а потом еще этот танец.… Перед поездкой у меня было предчувствие, что в России произойдет что-то очень важное. Я полагал, что это азарт предстоящей сделки так будоражит кровь. Но я никак не думал, что это будет связано с моими чувствами, что я влюблюсь, как юный Вертер.
 Он крепче сжал мою руку, но я, словно окаменела, и продолжала сидеть молча.
Мое светлое Я ликовало и кричало: «ДА!!! Я тоже люблю тебя! И пусть это будет всего один день! Но, пожалуйста! Пусть это будет!».
Темная Личность скривила морду и изрекла:
-Ну-ну. Пойди на поводу. Мало того, что поплачешь после того, как он уедет и забудет тебя, так еще и с работы попрут. НикСтеп тебе этого не простит, если узнает. Будь осторожнее! От этих проезжих капиталистов одна беда. Чего хорошего от него ждать? Поиграет и свалит, - нашептывала Темная Личность.
- Счастье однажды лишь в руки дается, упустишь, оно никогда не вернется, - скорбно процитировало мое Светлое Я.
- Элен, почему Вы молчите? Хотя, что тут сказать, - он помрачнел и убрал свою руку. - Я был не вправе ставить Вас в неловкое положение. Я для Вас стар. Да и, наверное, у Вас есть жених. Прошу меня извинить,- он резко встал и сказал - Давайте поедем в гостиницу, я немного устал.
 Наши спутники, увидев, что Франц встал, тоже стали подниматься. Я же, взяв его за руку, слегка повернула к себе и сказала:
-  Франц, во-первых, Вы не совсем правильно истолковали мое молчание, во- вторых не торопитесь отвечать себе за меня, а в- третьих, сейчас не самый удобный момент для объяснений. Но все равно, спасибо!

- Ну что, господа, предлагаю немного отдохнуть, а вечером, ужин и казино. Годится? - спросила я, обращаясь уже ко всем сразу. На том и порешили, отправляясь в гостиницу.
В течение дня я несколько раз пыталась связаться с НикСтепом, но никак не могла его разыскать. Анечка тоже ничего не знала и была очень взволнована.
- Ну что ж, надо будет, он сам меня найдет, - решила я и перестала дергаться. Благо, забот с гостями хватало.
Я проводила их до гостиницы и поспешила распрощаться до вечера, не давая Францу шанса заговорить со мной.
- До вечера! Буду ровно в восемь, -  я помахала им рукой, обернувшись на ходу.

      Кто бывал в казино, тот согласится со мной, что это -  особый мир, со своими писаными и неписаными правилами! Там витает особый дух страсти и авантюризма, радости и огорчений. Я, так сказать по долгу службы, частенько бывала там. Но, то ли еще не успев проникнуться азартным духом этого заведения, то ли меня останавливало то, что я здесь только сопровождающее лицо, я никогда не испытывала никаких особо сильных чувств. Хотя очень любила наблюдать за людьми. Боже, какие иногда там кипели страсти! Некоторые ликовали, а иные впадали в настоящее отчаяние. Я сама до этого вечера не играла никогда.
В казино не ходят в обычной одежде. Мужчины должны быть в пиджачной паре и при галстуке. Дамы же блистают вечерними нарядами. Для такого случая в моем гардеробе имелось чудное вечернее платье. Изумрудная органза придавала моему наряду блеск и очарование. Длинное, с высокими разрезами по бокам и низким вырезом сзади, мое платье было здесь, как нельзя более кстати.  Спину прикрывали узкие бретельки, переплетенные крупной решеткой. Руки же были открытыми. Золотые серьги и несколько колец без камней, на шее цепочка, на руке браслетик. Все выглядело очень изящно и к месту. Некоторые дамы предпочитают превращать себя в новогоднюю елку, обвешиваясь всеми украшениями, которые у них только имеются. Но мне это всегда претило, и я никогда с этим не перебарщивала.
       Мои мужчины выглядели безукоризненно! Элегантные костюмы, идеально гармонирующие сорочки и галстуки! В их туфлях отражался весь окружающий мир!  Я чувствовала себя в таком сопровождении как на великосветском рауте. По одобрительным взглядам моих спутников я поняла, что и я оценена по достоинству. Вечер обещал быть превосходным!  Проходя в зал мимо зеркала, мы с Францем поравнялись и одновременно взглянули в него. На лице каждого из нас было написано, что мы залюбовались друг другом и тем, как мы смотримся рядом. Про таких говорят - великолепная пара! Просто созданы друг для друга! Он предложил мне свою руку и больше не отошел от меня ни на шаг.
     Ужин, как всегда, удался. Почти не пили. Мужчины приняли по пятьдесят коньяку, а я бокал шампанского. Сегодня я могла и хотела себе это позволить. Беседа текла легко и непринужденно. Говорили обо всем и ни о чем, шутили. Было весело. Я вдруг поймала себя на мысли, что совершенно не напрягаюсь, а просто слушаю и говорю. В тот момент я поняла, что, когда не надо перескакивать с одного языка на другой, я даже думаю по-немецки. Это было здорово! Я испытала восхитительную уверенность в своих знаниях, уместности и правильности своего поведения. А еще, в очередной раз поблагодарила судьбу за тот шанс, который она мне подарила, дав мне такую работу и круг общения, где я могу свободно общаться на иностранных языках!
- Ну что, господа! Испытаем счастье в русском казино? - предложил Франц.
Ужин был закончен, и мы перешли в игорный зал. Возле столов народу было еще немного. Рановато. Самый разгар был еще впереди. Люди неспешно переходили от стола к столу. Особого оживления не наблюдалось. Ставки были невысоки. Кто-то досадливо морщился после проигрыша, а кто-то уже начинал входить в раж, ободренный первыми успехами. Банкиры и два Дитера уселись за карточный стол.
- Элен, а Вам что больше нравится, рулетка или карты? - спросил меня Франц.
- О, нет, я не играю, - улыбнувшись, ответила я.
- Почему? Для того и казино, чтобы играть, - он слегка недоумевал.
- Казино для того, у кого есть что проигрывать. С моими доходами я для казино не представляю никакого интереса, равно, как и оно для меня, - решила я положить конец этому разговору. Ну, какие игры с моей-то зарплатой?! Он что, не понимает?
- Элен, я предлагаю Вам попробовать. Ведь это интересно! Разумеется, все расходы беру на себя, - галантно предложил он.
- А Вы не боитесь, что я много проиграю? - лукаво спросила я.
- Не беспокойтесь, Элен. Во-первых, я не так уж беден. А во-вторых, я азартен, но не игрок в дурном смысле этого слова. Я всегда умею вовремя остановиться. Ну, попробуем? - это был своего рода вызов.
- Тогда играем в рулетку! -   я решила рискнуть.
Крупье предложил сделать ставки. Сначала играл Франц, показывая мне, как это нужно делать. И сразу же слету выиграл! Здорово!  Затем я поставила сумму его выигрыша на семь черное. Конечно же, проигрыш! Я посмотрела на Франца, но его лицо нисколько не омрачилось. Наоборот, он поддерживал меня. Затем сделал ставку опять он. И опять выигрыш!
- Ну, смелее, Элен, поверьте в свою удачу, и она придет, - эта игра доставляла ему явное удовольствие.
- Семь черное, - не сдавалась я.
 Я снова поставила на тот же номер. Опять проигрыш. Игра продолжалась. И опять Франц выигрывал, а я проигрывала.  Игра становилась все азартнее. Вокруг рулетки уже не было свободного места. Ставки стали выше. Я несколько раз с завидным упорством ставила сумму его выигрыша на одну и ту же цифру. И вдруг!      О, боже! Я выиграла! Да еще сколько! По моим меркам целое состояние! Я, как ребенок, завизжала от радости и кинулась к Францу. Он легко подхватил меня и закружил, радуясь вместе со мной. Вокруг нас стал собираться народ. Первый крупный выигрыш!  Все поздравляли нас, а крупье уже предлагал продолжить игру. Ему мой выигрыш явно удовольствия не доставил. Но я, когда читала о казино в книгах или смотрела в кино, уже тогда решила для себя, что если мне когда-нибудь доведется играть, и если я, Бог даст, выиграю, то сразу же уйду. Судьбу искушать нельзя. Фортуна - дама капризная. С ней поделикатнее надо.
- Спасибо, мы уже уходим, - твердо сказала я, наблюдая едва прикрытое разочарование на лицах, обступивших нас, людей. Крупье, видя бесполезность своих попыток удержать нас, сделал едва уловимый знак, стоявшему у входа амбалу. Тот понимающе кивнул. Я была наслышана о таких ситуациях. Видимо, действительно, просто так из казино с крупным выигрышем не уходят. Нужно было что-то предпринять, чтобы не пострадали мои подопечные.
- Одну минутку, Франц. Подойдите ненадолго к своим. Мне нужно кое-что уладить. Пожалуйста. И не подходите, пока я Вас не позову, - сказала я Францу.
- Что случилось, Элен? - он тонко почувствовал мое состояние, хотя я старалась не подать виду, - у нас проблемы?
- Нет-нет. Никаких проблем. Все хорошо. Я просто переговорю с одним человеком, и мы пойдем. Франц направился к карточному столу, но встал так, чтобы видеть меня. Я подошла к крупье.
- Слушай, ты, - обратилась я к парню так, чтобы слышать меня мог только он. - Это гости губернатора. Если с их головы упадет хоть один волос, виноват будешь ты. И шеф твой тебя за это тоже не похвалит. Понял? Я видела твои сигналы. Дай отбой и не рыпайся! А я для верности сейчас же позвоню Виктору Ивановичу! Впредь, когда я еще здесь появлюсь, будь зайчиком. Усек? -  тихо произнесла я.
- Извините, все будет в порядке, - ответил крупье, хотя по его лицу было видно, что именно он хотел мне сейчас сказать. Но меня это уже мало волновало. Я подошла к картежникам. У них все ладилось, никто не намеревался уходить. Франц взглядом спросил меня, все ли нормально. Я кивнула и улыбнулась.  Все o’key. За внешним спокойствием скрывалась целая буря. Меня слегка трясло. Хотелось поскорее уйти из этого, вдруг ставшего душным, зала.
- Франц, пока господа играют, не хотите немного прогуляться? - спросила я. Мне нужно было срочно выйти, чтобы при свете мое лицо не выдало меня.
- С удовольствием. Только сейчас прохладно, а Вы в открытом платье, - забеспокоился он. -
А Вы дадите мне свой пиджак, -  предложила я.
       Мы вышли из зала, шагнув, как в сказку, в романтические объятия осеннего вечера. Было удивительно тепло и тихо. Темное небо было украшено мерцающими звездами и серпиком растущего месяца. Это еще одна особенность нашей местности. Осенью вечернее небо темное, как будто бархатное, а звезды кажутся необыкновенно крупными и яркими. Небесный свод кажется низким, и создается иллюзия, что до звезд можно достать рукой. Красота неописуемая! На тонкие, чувственные натуры это природное великолепие действует безотказно, настраивая на лирический и возвышенный лад!
- Смотрите, Франц, на небе растущий месяц. Это очень хорошая примета, когда начинаешь новые дела. Значит, все будет удачно, - тихо сказала я.
- Вы, Элен, моя самая большая удача, - произнес он, надевая свой пиджак мне на плечи.
      Видимо, все было предрешено на этом темном небе, и звезды так совпали в этот час!  Он слегка обнял меня, и наши губы слились в поцелуе. Этот поцелуй не был страстным. Мы, как будто, знакомились друг с другом, и нежно говорили: «Я люблю тебя!».
- Я навсегда запомню этот вечер, тебя и этот нежный поцелуй, - прошептал Франц, бережно прижимая меня к своей груди.
Он был выше меня на целую голову, и я стояла, спрятав свое лицо в его плечо. От него исходило приятное тепло. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас, чтобы он разомкнул свои объятия. Я готова была стоять так хоть целую вечность. Но мы были не одни. В казино нас ждали еще четыре человека. И их тоже нельзя было оставлять без внимания.
- Франц, мне очень жаль, но нужно прощаться. Я совсем ничего не знаю о завтрашнем дне, потому предлагаю сделать так. Я свяжусь с Николаем Степановичем и сообщу Вам дальнейший план, - сказала я, возвращаясь в реальную жизнь.
- Вам? Мы еще на Вы? Я полагал, что мы стали хоть немного ближе и можем перейти на ты?! - Он посмотрел на меня вопросительно.
- Да, конечно, наедине мы можем быть на ты. Только в официальной обстановке мне не хотелось бы привлекать к нам всеобщее внимание. Иначе у меня будут неприятности, - с легким беспокойством попросила я.
-  А кого это может волновать? Твоего шефа? Что у тебя с ним? Он пристает к тебе? Я обратил внимание еще в аэропорту на то, как он вел себя, -  по его тону я поняла, что Францу это было неприятно.
- У меня с ним ничего нет. И не будет. А если он все-таки будет настаивать, значит, мне придется поменять работу. И не думай, пожалуйста, обо мне плохо. На жизнь я в состоянии зарабатывать головой. В крайнем случае, руками. Все остальное мне служит для удовольствия, и я могу себе это позволить. Но только с тем, с кем хочу. Он не из их числа, - ответила я с легкой досадой в голосе.
- Прости меня, моя дорогая. Мне это неприятно. Но я в состоянии защитить тебя! - горячился Франц.
- На расстоянии в восемь тысяч километров?!- печально сыронизировала я. - Не беспокойся, я сама не дам себя в обиду. Главное, не давать повода. И все будет хорошо!
- Если он посмеет обидеть тебя, я разорву с ним все отношения, даже контракт! Я думаю, что этот контракт ему очень дорог. По крайней мере, я на это очень надеюсь.  Он не посмеет больше ставить тебя в неловкое положение, тем более, претендовать на тебя!
- Да, полно тебе. Меня еще никто не обижает. А если ты разорвешь контракт, я останусь без работы и умру с голоду, - пошутила я.
- Ты больше никогда и ни в чем не будешь нуждаться! - твердо произнес Франц.
- Никогда не говори никогда.  И не давай необдуманных обещаний. Все в жизни переменчиво, - слегка задумавшись, ответила я.
Наши картежники были пусть в небольшом, но в выигрыше и в очень хорошем настроении. Прощаясь, мы договорились, что я не буду беспокоить их слишком рано, если не поступит других указаний, и даже завтрак мы решили заказать попозже.
      Домой я приехала уже далеко за полночь. Переодеваясь и готовясь ко сну, я все рассказывала маме о гостях, о том, как провели вечер, умолчав о неприятных подробностях. О приятных тоже промолчала. Но маму, как известно, не проведешь. Она сразу почувствовала, что со мной что-то произошло. Однако, человек она была деликатный, и не стала задавать лишних вопросов. Она никогда не расспрашивала меня о моих личных делах. Разговор заходил только тогда, когда я считала нужным его начать. Мои родители всегда мне очень доверяли. Да и не ребенок уже я была. Пусть еще молодая, но уже взрослая женщина.

      С распущенными мокрыми волосами, в белом банном халате после душа, я приютилась возле маминой кровати и еще продолжала что-то рассказывать ей, как вдруг раздался звонок в дверь. Мы недоуменно переглянулись. Кого это принесло во втором часу ночи? Я подошла к двери и глянула в глазок. Перед дверью, с опушенной головой, стоял НикСтеп. Я поняла, что случилось что-то ужасное и, даже не спросив «кто», сразу открыла дверь.  Он шагнул в квартиру и чужим голосом сказал:
- Она умерла три часа назад, врачи ничего не смогли сделать.
- Мне очень жаль, - тихо сказала я и, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, обняла его. Наверное, это присуще всем людям. Перед лицом настоящего горя забываются все недоразумения и распри. Горе мирит даже заклятых врагов. Вот и я в этот миг хотела только утешить и поддержать его, как могла.
- Скажите, чем я могу Вам помочь, - спросила я, а он как ребенок, уткнулся лицом в мои волосы и тихо плакал. Мы стояли так минут пять, пока он справился с собой.
- Спасибо тебе, Леночка, за понимание, ты очень хороший человечек, - сказал НикСтеп. - Кроме того, что мне нужно отдать распоряжения по поводу гостей, я почему-то в этот момент хотел видеть именно тебя. Мне стало легче, спасибо. Он вытер платком мокрое от слез лицо. Мне было непривычно видеть этого большого, всегда уверенного в себе человека, таким потерянным и расстроенным. Хотя, что же тут странного?! Мужчины тоже иногда плачут. Потеря близкого человека больно бьет по всем: большим и маленьким, начальникам и подчиненным. В такой момент любой человек оказывается таким незащищенным, любому хочется сочувствия и поддержки
- Николай Степанович, пройдите в комнату, присядьте. Может Вам чаю? - предложила я.
Он не отказался, прошел в комнату и присел в кресло. Медленным взглядом обвел комнату, остановился глазами на мне и произнес: - Так вот где ты обитаешь, принцесса. А у вас уютно.
В этот момент из спальни вышла мама. Она поняла, что происходит что-то не очень приятное, и решила прийти мне на помощь.
- Добрый вечер. Кто Вы? - спросила мама.
НикСтеп до этого, конечно же, никогда не бывал у нас. Они были незнакомы. Он встал, одернул полы пиджака и, как-то неловко, спрятал руки за спину. Казалось, в присутствии мамы, он как будто слегка оробел.
- Мамочка, это мой шеф Николай Степанович. Николай Степанович, это моя мама - Зинаида Сергеевна,- представила я их друг другу.  Мама взглянула в его лицо и поняла, что человек пришел в дом с плохой вестью.
- Что случилось? - встревожено спросила мама.
- У меня три часа назад умерла жена, - горестно вздохнув, ответил НикСтеп.
Мама слегка охнула, прикрыв рот ладошкой, но ничего не стала спрашивать. Молча вышла на кухню. По звукам, доносившимся из кухни, я поняла, что она возится с чайником.
- Лена, похороны через три дня. Понятно, что мне сейчас не до дел. Ни сил, ни настроения нет. Да и похоронами заниматься надо. Не до них мне сейчас.  Поэтому деликатно объясни все гостям, извинись за меня. Я не смогу сейчас встречаться с ними. Окончательное обсуждение и подписание контракта придется отложить на некоторое время. Думаю, месяца на два-три. Надеюсь, что они поймут меня правильно. Ведь люди же, в конце концов! Смерть оправдывает даже преступления, не то, что вынужденные отсрочки в делах. Вот такой форс-мажор у нас в этот раз получился! Такой пункт даже в договор никому в голову не придет включить, - НикСтеп прервался на минуту, словно что-то обдумывая, а потом продолжил:
- Самый лучший вариант, если тебе удастся отправить их домой раньше срока. Если же вдруг возникнут проблемы с преждевременной отправкой, придется тебе одной быть с ними до окончания запланированного визита. Знаю, что ты не подведешь. Ты у меня самый надежный сотрудник! Корми-пои, развлекай, чтобы они остались довольны, - давал указания НикСтеп дрожащим голосом. - Пустая трата времени, конечно. Но делать нечего. Мы должны сохранить лицо и оставить о себе благоприятное впечатление, несмотря ни на что. Ведь нам с ними, даст Бог, работать!
- Пойдемте, я Вам чайку приготовила, - пригласила мама НикСтепа. Он молча встал и последовал за ней на кухню. Присел к столу, сосредоточенно выпил стакан ароматного горячего чаю, однако, больше ни к чему не прикоснулся, хотя мама поставила на стол, испеченный вечером, яблочный пирог и малиновое варенье.
- Благодарю Вас, даже на душе немного полегчало. Хорошо у вас, спокойно. Как будто и не случилось ничего, - сдавленным голосом произнес он.
 Его подбородок опять задрожал, на глаза навернулись слезы. Но моя чуткая мамуля знала, что нужно делать в таких ситуациях. Она уже накапала какие-то успокаивающие капли и без слов подала ему. 
- Еще раз спасибо. До свидания. Извините за поздний визит, но это было необходимо. Не хотелось говорить об этом по телефону, - сказал он, направляясь к двери.
- Господь с Вами, - тихо сказала мама и перекрестила его вслед.
Он ушел, а мы еще долго не могли уснуть, обсуждая случившееся.
- Аленка, а ведь он неспроста пришел к нам, - с тревогой в голосе сказала мама. - Это он сейчас такой открытый и ранимый, а вообще-то -  он человек непростой и жесткий. Держись, детка, от него подальше. Такие, как он, людей перемалывают, не задумываясь.
  От ее слов мне стало так нехорошо на душе. Кто бы знал, что ее пророчество так скоро станет явью.

      После завтрака я сообщила своим подопечным эту неприятную весть. Все помрачнели, их лица выражали сочувствие. Они заговорили между собой, обсуждая, как быть дальше. Дитеры ждали, что скажет начальник, а банкиры сразу же предложили завершить визит и уезжать, как можно скорее. Всем было ясно, что продолжения переговоров сейчас не будет, а больше им здесь делать было нечего. Но решающее слово было за фон Штольцем. Я видела, что в нем происходит внутренняя борьба. Разум говорил, что нужно уезжать, но сердце не хотело оставлять меня.
- Фройляйн Элен, попытайтесь, пожалуйста, перебронировать билеты на более раннюю дату. Если получится, значит, мы улетаем раньше. Если же нет, придется пробыть здесь все оставшиеся три дня. Ничего не поделаешь, будет вынужденный отпуск, - вынес свой вердикт Франц и так посмотрел на меня, что я поняла, что он что-то задумал.
Из ресторана все разошлись по своим номерам. Было решено отдохнуть немного, а потом еще погулять по городу, походить по магазинам и купить сувениры для домашних. Франц пригласил меня в свой номер. Как только мы закрыли за собой дверь, он сразу привлек меня к себе и поцеловал.
- Милая моя. Я едва дождался, когда ты придешь. Я, как мальчишка, не спал всю ночь. Я мечтал и мысленно разговаривал с тобой. - Глаза его блестели, он был радостно возбужден.
- Франц, что делать с вашим отъездом? - я была озабочена предстоящими хлопотами.
- Любовь моя, я искренне сочувствую твоему шефу, но для нас все складывается, как нельзя лучше, - лукаво сообщил он. - Ты перебронируешь билеты, но не пять, а четыре, и скажешь, что больше на этот рейс билетов нет. Пусть они улетают и ждут меня в Москве. У них есть дела в нашем московском представительстве. Я же скажу, что побуду здесь, чтобы поддержать господина Соколова. И эти три дня мы проведем только вдвоем!  Ты согласна? - ему безумно нравилось, что он все так хорошо придумал.
И кто бы сомневался в том, что эта идея пришлась мне по душе?!

         Мы все сделали так, как решили, и в этот же вечер отправили Дитеров и банкиров в Москву. Среди провожающих было еще несколько наших сотрудников из руководящего состава, из числа тех, кто не был занят в траурных хлопотах. Один из них - наш коммерческий директор, мой вначале тайный, а потом и явный недоброжелатель. Он довольно долго присматривался ко мне и бывал неизменно приветлив и любезен. Он был убежден, что у меня с шефом «ну, очень близкие отношения». Поэтому, при каждом удобном случае, открывал мне дверцу машины, подавал пальто или придвигал стульчик, шутил со мной и угощал разными вкусностями, стараясь подчеркнуть свое дружеское ко мне отношение.  До поры до времени я принимала эту игру, но отчетливо понимала, что он очень внимательно наблюдает за мной и НикСтепом. Хитрый лис и проныра! Такому прогнуться для собственной пользы, не стыдно и не оскорбительно. Только за счастье! Я кожей чувствовала, как он ненавидит меня за то, что ему приходится выказывать мне свое почтение. С каким удовольствием он бы унизил и раздавил меня, если бы точно был уверен, что я безразлична шефу. Ведь ему самому было отказано сразу и навсегда, а такие, как он, отказа не прощают. Да! Алексей Иванович был еще тот фрукт.
      Один из моих друзей-иностранцев, действительно настоящих друзей, мой добрый толстый Ральф, понаблюдав за жизнью в нашем серпентарии, как-то сказал мне:
- Бедная ты моя! Я только сейчас, глядя на тебя, понял, как тяжело быть красивой и умной девушкой в таком окружении. Была бы ты дочка, или любовница какого-нибудь начальника повыше, тогда никто не посмел бы на тебя посягнуть. Будь осторожна, не дай им сожрать себя! А еще лучше, найди себе богатого иностранца и выйди замуж, и беги отсюда. С твоей внешностью и умом тебе это ничего не стоит. Не жди, когда они поймут, что Николай не при делах. Тогда начнется бал вампиров и даунов! Их тогда уже ничто не остановит.

- Лен, ну и что ты с ним будешь делать еще три дня? - спросил меня Алексей Иванович. - Ни дела, ни работы. И проку от него сейчас никакого, только одни расходы. Гостиница, питание, машина! Да он нас разорит за эти дни, немчура буржуйская! Вот черт, авиация хренова! Вечно у них билетов нет, когда позарез надо. Ну, что придумать? - Он был раздосадован тем, что придется потратиться на гостя. Жмот он был ужасный, хотя сам с удовольствием и подолгу, пока хозяева деликатно не намекали, что пора и честь знать, гостил у наших зарубежных партнеров, при этом претендуя на самый высокий уровень приема.
- Слушай, придумал! - воскликнул он обрадовано. - Вези его в наш охотничий дом на озера! Пусть подышит воздухом, а нам это раз в десять дешевле будет.
Я и сама об этом уже подумала. Мне хотелось уединиться с Францем. Быть подальше от любопытных глаз. Но первой предложить это было нельзя. Я его уже хорошо знала. Скажи об этом я, он сразу же забраковал бы мою идею. Да еще и домыслил бы черт-те что! Я намеренно выдержала паузу, дав время этой мысли зародиться в его голове. Придумать ничего другого он просто не мог. Но нужно было еще подогреть его, чтобы он заупрямился и настоял на своем.
- Ну, не знаю, Алексей Иванович! Удобно ли будет предложить ему такое? Ведь господин фон Штольц специально остался, чтобы поддержать Николая Степановича. Наверно, он не согласится, - будто сомневаясь, задумчиво сказала я.
- Нечего ему здесь болтаться! Сейчас не до него. Нужен он шефу сейчас со своими соболезнованиями, как рыбе зонтик!  Он - гость, и нам виднее, где ему лучше быть, - твердо сказал он.
- Хитра же ты, матушка, ой хитра!  Крути ими, как тебе надо! - Чертенок внутри ликовал и потирал руки.
- Как считаете нужным, так и сделаю, - покорно сказала я, - только сами ему об этом объявите. Вы ведь сейчас за шефа.
-Хорошо, только переведи все правильно, - он был польщен моей покорностью и тем, что я подчеркнула его значимость.
 Его замечание насчет правильности перевода меня позабавило. Он сказал это с таким видом, будто мог проконтролировать мои знания. Неуч! Он всегда кичился тем, что знает английский, и однажды попробовал это продемонстрировать, когда у нас был гость из Америки.
- My name Алексей, - важно изрек он, задумался, а потом повернулся ко мне и добавил, - дальше сама переводи.
Полиглот! Хоть бы не позорился. Каждый первоклассник знает, как правильно сказать по-английски «Меня зовут…».
Мы подошли к Францу, который сидел за столиком в баре VIP-зала аэропорта и допивал свой кофе.  Сердунов, это фамилия заместителя НикСтепа, принял осанистый, но опечаленный вид и обратился к фон Штольцу:
- Господин фон Штольц! В связи с тяжелой утратой, которую понес наш директор, он не сможет сейчас уделить Вам нужного внимания. Смерть жены - ужасная трагедия. Не дай Бог никому такое пережить! К сожалению, мы не смогли купить билет и для Вас, чтобы Вы смогли улететь со своей командой. И за это тоже приношу Вам свои извинения. Но у меня есть к Вам предложение. Проведите это время с пользой для себя. У нас есть чудный охотничий дом на озерах. Вы можете отдохнуть там. Лена будет Вас сопровождать».
Я стояла чуть за его спиной, так что он не мог видеть моего лица. Я глазами сделала Францу знак, чтобы он не сразу соглашался. Мой умный Франц! Он все сразу, с полувзгляда, уразумел. Его лицо стало чуть жестче.
- Но я остался и специально не улетел сам только для того, чтобы поддержать моего друга Николая в трудный час, - сухо сказал он. - Мне не хотелось бы уезжать в такую минуту далеко от него.
Любое сопротивление действовало на Сердунова, как красная тряпка на быка. Обычно, он сразу бросался в атаку, сметая все на своем пути. Он слегка покраснел и, только благодаря тому, что перед ним стоял не рядовой человек, а важная птица, сумел сдержать свое раздражение.
- Поймите правильно, господин фон Штольц, - терпеливо объяснял он, - в таком состоянии человеку нужно побыть наедине со своим горем и со своими родными. Присутствие такого важного человека, как Вы, не позволит господину Соколову быть самим собой в этот скорбный час.
      Несмотря на мою к нему неприязнь, я отметила про себя, что он действительно прав, шельмец. Оказывается, ничто человеческое и ему не чуждо! Ведь может понимать, когда хочет! Хотя, может это только слова?! Франц слегка задумался и сказал, что согласен. Мы глазами дали понять друг другу, что сработали чисто. Дело было сделано! Нас ждали три дня уединения и свободы, любви и наслаждения обществом друг друга.


      Примерно в ста километрах от нашего города есть совершенно уникальное явление природы - череда из семи пресных и глубоководных озер. Эта местность так и называется - Семиозерье. Озера расположены на небольшом расстоянии друг от друга и окружены лесными массивами первой категории. Такие леса находятся под охраной государства. Их нельзя вырубать без разрешения с «самого верха». Строительство там также категорически запрещено. Семиозерье уже давно было объявлено природным заказником. Но, как говорят в наших краях: «До Бога высоко, до Москвы далеко». Поэтому наши местные отцы-начальники дали добро НикСтепу на строительство охотничьего дома для приема гостей на одном из этих озер.  Его построили на среднем озере. Оно меньше всех по размеру, поэтому самое теплое. Строительство осуществили в рекордно короткие сроки, и среди реликтового леса на берегу голубого озерка вырос чудо-теремок. Это был не просто дом, а целый комплекс, который состоял из главного двухэтажного дома, четырех домиков на двух человек и отдельного для обслуживающего персонала. При необходимости здесь можно было разместить до тридцати человек. На самом берегу озера стояла банька. Въезд в заказник простым смертным был запрещен, только по специальным пропускам. На развилке дороги, ведущей в заказник, круглосуточно дежурил милицейский пост. Поэтому здесь всегда было тихо и безопасно. Территория комплекса была огромной, но все строения очень гармонично вписывались в окружающий ландшафт. Первым у въезда стоял домик хозяев, которые здесь работали. Далее дорожка вела сквозь лес к центру поляны. В середине ее, со сдвигом к озеру, стоял двухэтажный резной терем. На первом этаже располагалась просторная гостиная с камином, которая служила для приема гостей, переговоров и банкетов. Огромный стол на двадцать четыре персоны, мягкие диваны и кресла, два кресла-качалки у камина составляли убранство гостиной. Стены украшали охотничьи трофеи и картины, подаренные местными художниками. Справа от гостиной была большая и хорошо оборудованная кухня, где приезжающие повара готовили угощение во время больших приемов. Слева - отдельное помещение для приватных разговоров, мы называли его кабинетом, и бильярдная. На второй этаж вела массивная лестница. Из довольно просторного холла наверху двери вели в четыре спальни. И еще одну изюминку имело это здание. По второму этажу его окружала открытая веранда, на которую можно было выйти из каждой комнаты.  От веранды к озеру спускалась широкая лестница, так что к воде можно было попасть прямо из своей спальни. Со стороны озера веранда была очень большой. Этой площадки хватало для выступления танцевального коллектива. Когда погода позволяла, и здесь отдыхали важные гости, такие концерты были просто настоящим украшением приемов. Домики стояли по периметру поляны. Расположение домов было таково, что, вроде бы, все отдыхающие были вместе, но при необходимости, можно было уединиться и отдохнуть. Кажущаяся глушь никак не отражалась на комфорте. Здесь все было автономным: свет, вода и канализация. В каждом номере имелся туалет, ванна с горячей и холодной водой, и телефон. Все строения были деревянными, отделка и убранство помещений выдержаны в старинном русском стиле. И даже окна, огромные современные стеклопакеты, не выбивались из общего интерьера, потому что рамы были из светлого дерева, а не из белого пластика. Благодаря этому все комнаты были пронизаны светом и воздухом, но в зимнюю стужу было неизменно тепло.
      Несколько слов отдельно хочу сказать о том, что я назвала скромным словом банька. Внешне она ничем не отличалась от других строений. Такая же деревянная и резная. Сам сруб был сделан из огромных в диаметре вековых лиственниц. Лиственница очень устойчива к воздействию влаги, поэтому долго не гниет. Внутренние же стены были отделаны осиновой доской. Осина имеет свойство забирать лишнюю воду и запахи. В банях, обшитых осиной, никогда не бывает слишком влажно. Пар в них сухой и легкий. Никакого запаха прели и гнили. Такие строения практически вечны. Баня состояла из нескольких помещений. Сначала довольно просторный предбанник.  Здесь оставляли одежду. В шкафу, вдоль одной из стен, стопками лежали простыни, полотенца и банные халаты. На нижних полках рядами стояли резиновые сланцы разных размеров. Другая стена была, можно сказать, украшена вениками для парной. Каких веников здесь только не было! НикСтеп, частенько отдыхавший здесь, знал толк в парной, и даже специально заказывал, при случае, веники из тех пород деревьев, которые не росли в наших краях. Березовые, дубовые, можжевеловые, и еще бог знает какие. Даже крапивные веники заготавливались для парной. Огромное зеркало и фен для сушки волос завершали интерьер предбанника.
Следующая комната была значительно больше и предназначалась для отдыха после бани. Она функционально делилась на две зоны. Первая зона для отдыха и чаепития, слева от входа. Здесь стоял огромный круглый стол. На нем гордо возвышался ведерный самовар, расписанный под хохлому. Вся посуда в бане тоже была в этом стиле. Просторный, мягкий угловой диван, несколько стульев, холодильник выше человеческого роста, всегда набитый пивом, выпивкой разных сортов, минеральной водой и снедью.  Огромный телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр. Справа - спортивная зона, где располагалось несколько тренажеров. Здесь же стояла кушетка для массажа. За комнатой отдыха следовало моечное отделение с разного рода прибамбасами в виде различных душей и джакузи с гидромассажем.  В центре этой комнаты был небольшой бассейн. Двери, расположенные рядом друг с другом, вели в две парные: сауну и русскую.
Ничего себе банька!? А как же! Все для себя, любимого! В начале я упомянула, что баня стояла на берегу озера. И не случайно. Любимым занятием парильщиков было нырять, сразу после парной, в озеро. В зимнее время прямо перед баней выдалбливалась огромная прорубь. Не баня, а целый спортивно-оздоровительный комплекс!
      Все гости, побывавшие в «Голубом озерке», долго пребывали в состоянии щенячьего восторга. И было от чего! Тишина, воздух, настоянный на лесных запахах, полный отрыв от цивилизации, и в то же время стопроцентный комфорт! Что еще нужно для классного отдыха?! Человек в такой ситуации, не страдая от отсутствия привычных условий жизни, все-таки остается наедине с природой, отдыхает душой и телом.
     Молва об этом чуде среди тайги быстро расползлась в народе, но доступ сюда имели только избранные. Даже губернатор неизменно согласовывал приезд своих гостей с НикСтепом. Только он был здесь полновластный хозяин. Я тоже частенько бывала в «Голубом озерке» вместе с шефом и нашими гостями, поэтому чувствовала себя здесь как рыба в воде.
     Хозяйка и хозяин, Мария Егоровна и Андрей Николаевич, были семейной парой. Они работали здесь со дня основания. Им было лет чуть более пятидесяти. ЧУдные люди, душевные и умные. Раньше они работали в Геологоуправлении, по специальности оба геохимики. Имели хорошую квартиру в городе, машину. Но во времена смутные и бурные их единственный сынок, перезрелый и бестолковый отрок, вляпался в какую-то историю, наделал долгов и был практически приговорен к расправе. Что не сделают родители для единственного чада?! Квартира и машина пошли на уплату долгов.  Сынок был выслан к далеким родственникам во спасение души и тела. Тяжело пережив этот жуткий для них период, они сразу вознамерились уехать из города. Однако, в нашем небольшом городе они были известны своей честностью, порядочностью и трудолюбием. К тому же Андрей Николаевич слыл трезвенником. Тут-то и сделал НикСтеп им такое предложение. Прекрасные условия жизни, хороший заработок, а главное - уединение, о котором мечтала, в то время истерзанная переживаниями, душа. Воистину, Господь мудр и щедр! Он всегда посылает нам то, что более всего необходимо в определенный момент жизни. Это было то, что нужно, и они, не раздумывая, согласились. Их круг обязанностей был ясен и прост: следить за комплексом, как за своим кровным, и принимать гостей. В дни приезда больших компаний здесь бывало суетно и шумно. Но ведь не каждый же день. К тому же, следуя негласному правилу, они практически не показывались на людях. Всю работу исполняли тихо и незаметно. Только, когда гости приезжали конкретно поохотиться и порыбачить, руководил этими делами Андрей Николаевич. Он был большой знаток охоты и рыбалки, к тому же знал каждую тропку, каждую заводь. Гости бывали неизменно довольны своими охотничьими и рыбацкими трофеями.
      У меня сложились с ними теплые, почти родственные отношения. Вначале они приняли меня настороженно и даже несколько неприязненно, приняв за молодую фитюльку для ублажения гостей. Но, присмотревшись и поняв, что я исполняю совсем другую роль, к тому же не пью и веду себя вполне прилично, полюбили меня, как родную дочь. Приезжая в «Голубое озерко», я всегда стремилась их чем-нибудь порадовать. Николаевичу всегда свежие газеты и журналы, а еще пачку «Капитанского» табаку. Он был большой любитель прессы, и, читая, покуривал трубочку. Мария Егоровна обожала всякие сласти. Она с детским наслаждением лакомилась халвой, зефиром и шоколадными конфетами. А еще мы с ней, когда подружились, много говорили о жизни, о людях, об испытаниях, которые выпадают на их долю. Мария Егоровна, умудренная жизненным опытом, щедро делилась со мной своими наблюдениями и выводами, которые довелось ей сделать в процессе ее нелегкой жизни. А еще от души дарила разные секретики по ведению домашнего хозяйства и кулинарии. Хоть моя мама и учила меня всему этому, знания, полученные от Марии Егоровны, были тоже очень полезны.
      Обговаривая детали предстоящей поездки, Сердунов предположил, что машину с водителем нельзя отправлять на столько дней. В эти дни каждые колеса были очень нужны.
- Отлично, - подумала я. Любопытный и болтливый водитель был нам нужен меньше всего, а вслух сказала, - Алексей Иванович! Я попрошу, и нас увезет мой знакомый. Сердунов этому решению несказанно обрадовался и согласился. Еще одна проблема с плеч долой! Я позвонила своему верному Витьке и попросила:
- Вить, не выручишь меня? Нужно везти гостей на озеро, а машина задействована на похоронах жены шефа. Дай мне свою на три дня. Верну, как всегда, в лучшем виде, - добавила я, точно зная, что он никогда и ни в чем не мог мне отказать. Витька знал, что я хорошо вожу машину, ведь подбил меня на это и обучал вождению он сам. Я даже в ГАИ экзамен сдала с первого раза. И сама! Без всякой смазки! Поэтому по первой моей просьбе его машина была всегда в моем распоряжении. Он только всякий раз просил меня быть осторожной.
- Забирай, но если убьешься, домой не возвращайся, - не обсуждая мою просьбу, по-цыгански пошутил Витька.

        Франц ждал меня у гостиницы. Судя по его решительному виду, он готов был ехать со мной хоть куда, хоть на край света! Я подъехала на Витькином белоснежном «Марке» и посигналила ему. Он сел рядом со мной, и мы покатили навстречу свободе! Выехав за пределы города минут через двадцать, мы вырвались на шоссе. Я прибавила скорость. Как я люблю хорошую трассу и скорость! Душа летит вперед, обгоняя машину! Класс! Драйв! В приоткрытое окно залетал теплый ветерок, звучала музыка по радио. На душе было спокойно и радостно. Все устроилось так, как мы с Францем этого хотели. Казалось, сама судьба на нашей стороне, потому что мы были влюблены.
По обе стороны дороги стоял осенний лес. Было необыкновенно красиво! Вдруг Франц обратил внимание на березу, увешанную цветными тряпочками.
- Элен, что это такое? - недоуменно спросил он.
Я остановила машину, мы вышли, и я принялась рассказывать о вековых традициях и обычаях, свойственных этой местности. В наших краях коренное население - буряты, поэтому многое и в нашей жизни связано с их религией - буддизмом. Следуя буддийскому учению, буряты утверждают, что каждая местность имеет своего Духа-Покровителя. Поэтому в священных, по определению буддийских лам, местах они выбирают дерево, чаще всего березу, которая становится объектом поклонения. На нее привязывают разноцветные лоскутки, кладут под дерево деньги и угощение: кто сласти, кто сигареты, кто что может. Если есть спиртное, люди обязательно немножко выпьют возле этого дерева, и обязательно плеснут под него. Никогда ни один бурят, как бы он ни торопился, не проедет мимо такого места, не остановившись, не отдав дань уважения и поклонения Духу-Покровителю. В таких местах люди непроизвольно становятся ближе к Богу, к Высшему Разуму, назовите это, как хотите. Но это так! Здесь можно загадывать самые сокровенные желания, просить Бога об их исполнении. Постепенно этот обычай стал таким же естественным и для русских, несмотря на другую веру. Хотя, лично я думаю, что Бог есть, и он един, только все называют его по-разному.
Франц очень внимательно и серьезно выслушал мой рассказ. Затем подошел к машине, достал из своей сумки бутылку вина, откупорил ее и налил в стаканчик. Затем также молча подошел к березе, отлил вина, постоял, слегка шевеля губами, остальное медленно выпил. Достал из кармана немецкую марку монетой и аккуратно положил ее под дерево, сигарету положил на камешек рядом с деревом. Я тоже бросила под дерево несколько монет.
- Элен, - нарушил молчание Франц, когда мы уже отъехали от этого места, - я благодарил сейчас всех богов за то, что встретил тебя, и просил их, чтобы они послали нам счастье и благословили нас.
Я взглянула на него. Он был необычайно серьезен и даже слегка бледен. Я промолчала. Мне казалось, что все слова будут сейчас не к месту. Все и так было понятно.  Мы думали одинаково, и даже к Богу обращались с одной и той же просьбой. Оставшуюся часть пути ехали молча, каждый погруженный в свои мысли.

      Вот и знакомая развилка. Еще через пять минут я затормозила у ворот «Голубого озерка». Посигналила. Через несколько секунд их своего домика вышел Андрей Николаевич. Увидев меня, заторопился к воротам.
- Здравствуй, Леночка, а мы уже тебя поджидаем. Алексей Иваныч позвонил, предупредил, что с гостем едешь. Мы уже и комнаты, и баньку приготовили, - радушно говорил Николаевич, пожимая обеими руками мою ладошку.
- Здравствуйте, - чинно добавил он, обращаясь к Францу, однако, руки не подал. Он всегда держался подчеркнуто вежливо и официально с незнакомыми людьми, никогда не стремился к фамильярности и панибратству. Рукопожатие Николаевича дорогого стоило, несмотря на то, что он здесь был просто работник. 
- Лапушка моя, красавица моя приехала, - зазвенел голосок Марии Егоровны. Она тоже спешила к воротам. И тоже чинно и с достоинством поздоровалась с Францем.
Я представила гостя Марии Егоровне и Николаевичу, Францу - хозяев. Он смешно попытался повторить за мной их имена и отчества. Однако, ему это не давалось. Посмеявшись, порешили на том, что, коль скоро ему трудно выговаривать отчества, он будет звать их фрау Мария и Николаич. Себя предложил называть просто Францем. Этот смешной эпизод и общий искренний смех моментально расположили новых знакомых друг к другу. Франц и Николаевич взяли из машины коробки с провизией. Сначала мы зашли в дом к хозяевам. Я распаковала коробки. Моим гостинцам тетя Маша и дядя Коля были, как всегда, очень рады.  Тут меня удивил Франц. Перед поездкой я рассказывала ему, какие они чудные люди, и он, желая сделать им приятное, тоже прихватил с собой презенты. Николаевичу он вручил бутылку дорогущего немецкого шнапса, а Марии Егоровне огромную коробку конфет. Надо было видеть их лица в этот момент. Им было очень приятно, что незнакомый человек, да еще такая важная персона, с таким вниманием отнесся к ним. Про важную персону им сообщил Сердунов. В отсутствие шефа он обожал всех стращать и строить. Вот и сегодня, разговаривая с Николаевичем по телефону, тоном главного распорядителя он приказал, чтобы перед гостем ходили на «цырлах», что если ему что не понравится, шеф голову снимет. Об этом мне шепотом сообщила тетя Маша. Теперь я поняла, почему так настороженно они встретили Франца.
- Леночка, вы пока устраивайтесь, отдохните с дороги, уже и банька поспела, а я ужин приготовлю, - хлопотала Мария Егоровна, протягивая мне ключи от главного корпуса.
Мы с Францем направились к дому. Он все восхищался природой, и красотой и ухоженностью территории, подмечая каждую мелочь, во всем находя свои прелести. Я открыла ключом входную дверь. Широкая двухстворчатая дверь распахнулась, и перед его взором предстала гостиная. Он вошел, огляделся и сказал, - С каким удовольствием я провел бы здесь не три дня, а целый месяц!  Фантастиш! Я даже предположить не мог, что в глухом русском лесу увижу такой сказочный дом. А ты в этом доме моя сказочная фея! - Он притянул меня к себе и покрыл поцелуями мое лицо. Я тоже обняла его и молча наслаждалась его ласками. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы с Францем осмотрели все спальни. Ему нравилось буквально все, и он, не переставая, восторгался удобством комнат и уютной обстановкой. Он выбрал спальню, окна которой выходили прямо на озеро. Оставив свои вещи в спальне рядом, я зашла в его комнату, чтобы позвать его продолжить осмотр комплекса. Он сидел на просторной кровати. Увидев меня, поднялся, шагнул ко мне и снова обнял меня.
Мы стояли, обнявшись, и наблюдали в окно вечерний закат. Солнце садилось над озером. Видимо, погода готова была измениться. В небе играли яркие зарницы. Эта вечерняя красота, величие солнца и неотвратимость заката будили в душе двойственные чувства. Захватывало дух оттого, что мы наблюдаем изумительной красоты природное явление. Стремительно садившееся солнце наводило на мысль, что все в этом мире имеет не только свое начало, но и свой конец. Острая иголочка дурного предчувствия слегка кольнула сердце, но я, охваченная бесконечной нежностью к мужчине, обнимавшему меня, не обратила на это внимания.
      Наши мысли и чувства были созвучны друг другу, поэтому близость была вполне естественной, без заигрываний и ложной скромности.  Это был единый порыв двух любящих сердец. Мы ласкали и лелеяли друг друга, как бы знакомясь и узнавая доселе неведомое существо. Я гладила его сильное, мускулистое, загорелое тело. Прикосновения дарили необыкновенное чувство восторга! Все в нем было мне бесконечно мило и дорого! Глядя на Франца, я читала на его лице те же чувства. Потом мы долго лежали, не двигаясь, сплетя пальцы рук. Молчали, потому что понимали друг друга без слов, не было необходимости что-то объяснять словами. Они были лишними в этом состоянии общей гармонии и бесконечного счастья. Если верить описаниям людей, пытавшимся описать состояние Нирваны, то мы пребывали в этот момент именно там. Абсолютное счастье! Хотелось просто быть, пропуская через себя каждое мгновение. Покой и тихая радость царили в душе. Этому способствовала и обстановка в доме. Я точно знала, что никто не войдет в дом без приглашения, когда в нем есть гости. Таков был порядок, который никогда не нарушался.
Придя в себя, мы еще некоторое время лежали молча, а потом я предложила Францу посмотреть нашу баню.
-Хочешь побывать в настоящей русской бане? По русскому обычаю муж и жена моются в бане вместе. Ты когда-нибудь парился березовым веником? - спросила я, точно зная, что все эти диковинные прелести ему в новинку.
- Нет, но с тобой пойду хоть в огонь, хоть в воду, - ответил Франц и еще раз поцеловал меня.
Баня привела его в еще больший восторг. Он всему изумлялся и радовался. Сначала мы погрелись в сауне, а потом я затащила его на полок в русской парной. Предварительно запарив березовый веник, я сначала слегка похлопывала его по голому распаренному телу. Когда он разомлел окончательно, и его кожа покраснела, я поддала пару и стала хлопать его веником достаточно сильно. От новизны ощущений он вскрикивал, но лежал, не делая попыток освободиться из моего плена. Когда его тело запылало как факел, я скомандовала ему:
- А сейчас быстро ныряй в бассейн!
 Он вскочил и стремглав бросился в воду. Чтобы испытать, что значит в буквальном смысле выражение «из огня да в полымя», достаточно из парной нырнуть в ледяную воду. Жаркое тело сначала не чувствует холода. Наоборот, холоднющая вода в первый момент обжигает его. И тут, главное, не пересидеть в воде. Когда пулей вылетаешь из воды, все тело, кажется, звенит, как натянутая струна. В душе бушует первобытный восторг! Опытные парильщики проделывают такую процедуру по нескольку раз, проводя в парной не менее трех часов. Зато после бани тело кажется невесомым. Умиротворение и расслабленность завладевают тобой полностью. Для этого и существует место для отдыха в бане. Завернувшись в пушистую простыню или халат, приятно спокойно посидеть и попить чайку с целебными травками и медом. Мужчины предпочитают успокаиваться холодным пивком, но лично я не любительница этого. После бани я признаю только чай! Пока Франц отдыхал на диване, я заварила свежий, душистый чай с мятой и чабрецом. Терпкий запах поплыл по комнате. Чай пили молча. Недавно пережитая первая близость, а потом и парная, казалось, вычерпали наши чувства до дна.
      В дом к хозяевам мы заявились свежими и розовыми, как молочные поросята. Нас ждали. Мария Егоровна уже накрыла стол в лучших традициях русского гостеприимства. Вот оно, знаменитое русское хлебосольство! Блюда на столе были простыми и здоровыми. В глубокой тарелке дымилась свежая картошечка с лучком и укропчиком, огурчики и помидорчики с хозяйского огорода выглядели очень аппетитно. Но самое главное блюдо на столе тех, кто живет у богатой воды, это, конечно, рыба. Николаевич был известный умелец по части приготовления рыбы. Так, как коптил рыбу он, больше никому не удавалось. Она получалась по-настоящему золотая, сочная, всегда в меру соленая. 
- Главное, - делился он как-то со мной секретом копчения рыбы, - чтобы не попали смолистые сосновые дрова, - иначе рыба будет горькая. Опять же тузлук надо готовить в меру соленый и рыбу в нем не передержать, а то рыба со слезкой не получится.
Его рыбка была всегда, так сказать, со слезкой. Под золотистой кожицей мясо рыбы было розовым и нежным, и сочилось соком, как слезой.
Какой только рыбы здесь не было! Соленая розовая пелядь, фаршированная щука, копченые окуни, жареные в сметане караси - вот далеко не полный перечень рыбных блюд, которыми угощали нас хозяева. И еще у Марии Егоровны было одно коронное угощение. Икру рыб, в основном карасевую, щучью или окуневую она взбалтывала с молоком и яйцом и жарила на сковороде. Никогда не пробовали? Если доведется, пальчики оближете! Еще накануне Николаевич подстрелил дикую козочку, поэтому на столе дымились куски жареного на углях мяса. Тоже, доложу я вам, вкуснейшее блюдо! Не какая-то мороженая импортная свинина. Соленые груздики и рыжики, в диаметре не более пяти сантиметров, так и просились на зуб. Нам с Францем в городе не довелось даже пообедать. Да еще после бани! Мы чувствовали себя ужасно голодными и уплетали все за обе щеки. Николаевич, после наших уговоров, сделал исключение из правила и позволил себе тоже немножко выпить за компанию. За столом царила такая атмосфера, как будто дети приехали к родителям после долгой разлуки. Тетя Маша и дядя Коля подкладывали нам лучшие кусочки и с удовольствием смотрели на нас. Будучи людьми с настоящим высшим образованием, они помнили многое из институтской программы по немецкому языку. Очень простыми словами и выражениями они все-таки могли объясняться с Францем. Когда дело заходило в тупик, на помощь приходила я. Разговор клеился, был неспешным и легким: о работе, о жизни, о семье и детях. Франц с удовольствием рассказывал о родном городе, о работе и об отце. Но когда речь зашла о жене и детях, он слегка помрачнел и предпочел перевести разговор на другую тему. Я отметила про себя эту перемену в нем и решила поговорить с ним об этом позже, наедине.
          Засиделись за полночь. После ужина и чаепития нас охватила ленивая истома. Пожелав спокойной ночи, мы с Францем отправились в наш дом. При свете полной луны, окружавший нас лес казался загадочным. Поднимался ветер. Деревья раскачивались и шумели. По небу плыли темные тучи, все чаще закрывая яркий диск луны. Вдалеке слышались глухие раскаты грома. Приближалась гроза. Мы едва успели добежать до дома, как по траве зашлепали редкие и крупные капли дождя. Мы, не сговариваясь, вместе направились в спальню Франца. Уютно устроившись под теплым одеялом, мы долго лежали, слушая, как за окном бушует непогода. Я не решилась разрушить идиллию этого чудного вечера и не стала его расспрашивать о жене. Я подумала, что он сам мне расскажет то, что посчитает нужным. Даже вступив с ним в близкие отношения, я не строила никаких планов и не питала иллюзий. Мне было просто очень хорошо с ним. Я любила его. Здесь и сейчас.
      Всю ночь лил проливной дождь, гремел гром, и сияла молния, но нам с Францем было тепло и спокойно. Мы спали обнявшись.  Уже утром, часов, наверное, в шесть, гроза стихла, дождь прекратился.
     Утро порадовало нас ярким солнцем и чистым голубым небом. От непогоды не осталось и следа. Только сбитые дождем желтые листья, устилавшие землю и траву, напоминали о том, что творилось вчерашней ночью. Озеро было спокойным. После завтрака мы решили просто покататься на лодке. О рыбалке после дождя не могло быть и речи. Пустая трата времени. Рыба ушла глубоко. Уединившись в лодке, мы наслаждались теплым солнышком, спокойной гладью озера и обществом друг друга. У Франца был очень хороший голос и слух. Он тихо пел мне. Я подпевала те песни, которые знала. Все эти дни, которые мы провели на озере, мы были предоставлены сами себе. Мария Егоровна и Андрей Николаевич занимались своими делами. Мы встречались с ними только за столом, когда приходили покушать. Не нужно было опасаться, что нас кто-то увидит или услышит. Мы гуляли, катались на лодке, даже однажды сходили за грибами. Можно было, не оглядываясь, целоваться и обниматься, когда нам этого хотелось. Утомившись от прогулок, мы уединялись в спальне Франца. Мы дарили друг другу любовь и нежность, переполнявшую каждого из нас.
     К сожалению, все хорошее заканчивается всегда значительно быстрее, чем этого хочется. Наступил наш третий день. После завтрака нужно было уезжать. Мы с Францем решили, что ради приличия нужно посетить НикСтепа. А вечером был его самолет в Москву, где его ожидали коллеги. Я так и не спросила Франца ни о чем. Было жаль тратить время на такие разговоры. Я была счастлива и благодарна судьбе за то, что она подарила мне Франца, пусть на эти короткие три дня.
     Вернувшись в город, мы купили траурный венок и поехали к НикСтепу.  Прощание было в ритуальном зале. В гробу лежала маленькая, сухонькая женщина со спокойным выражением на застывшем лице. Казалось, что она, до конца выполнив все свои земные дела, тихо отошла в мир иной. Возле гроба стоял потерянный НикСтеп и их дети, уже взрослые юноша и девушка. Кое-кто тихо плакал. Франц выразил НикСтепу свои соболезнования и поставил у гроба венок. Они коротко попрощались, договорившись созвониться и обсудить незаконченные дела. Мы сразу же уехали.

       В гостинице Франц нервничал и никак не мог упаковать вещи.  Он все время подходил ко мне, коротко, но нежно целовал меня, и опять принимался за чемодан. Предстоящая разлука его очень тяготила.
- Элен, я не хочу уезжать! Я не хочу больше расставаться с тобой, - он с силой прижал меня к своей груди. - Ты только моя, я не отдам тебя никому! - волновался Франц. Ты приедешь ко мне в Германию на Рождество. Я приглашу твоего Соколова для подписания контракта, и ты приедешь вместе с ним, - решительно сказал Франц.
- А если он меня не возьмет с собой? Такой вариант может произойти, вполне. НикСтеп тонко чувствует чужую игру - сказала я, сомневаясь в успехе задуманного.
- Нет, я его перехитрю. В Рождество обычно все немцы отдыхают. Я скажу ему, что могут быть трудности с переводчиком и посоветую взять тебя с собой. Не беспокойся, это мои проблемы. Я все устрою, - уверял меня он.
- В конце концов, если не получится так, я пришлю тебе приглашение, ты оформишь визу и приедешь ко мне, но уже навсегда. До этого времени я постараюсь решить свои семейные проблемы.
- А они у тебя есть? - Я решилась задать мучивший меня вопрос, и сердце замерло, ожидая ответа.
- А как ты думаешь?! Нелюбимая и нелюбящая жена, которая женила меня на себе из-за моего состояния, а уже через месяц после свадьбы предпочла официантку из кафе, это проблема или нет?! - горячась, выкрикнул Франц.
- Ну, что значит женила? Ты что, без сознания был? - я уже была не рада этому разговору.
Но Франц, видимо, долго готовился к этому объяснению. Ему было необходимо мне все рассказать.  Он закурил и начал свою историю.
- Ирма моих лет, то есть ей сейчас тоже тридцать пять. Мы познакомились с ней, когда оба еще учились. Нам было тогда по двадцать. Я изучал финансы, а она химию и биологию. Она никогда мне не нравилась. Симпатичная, стройная, но как будто неживая. Настоящая балтийская селедка! Гладкая, скользкая и холодная. Однажды, тогда я даже не догадался почему, мы вдруг оказались в одной студенческой компании, хотя до этого нигде и никогда не пересекались. Естественно, выпивали, танцевали, как вдруг мне стало плохо, и я отключился. Очнулся и не сразу понял, что лежу в постели с Ирмой. Она спала рядом со мной и была голой.  Я тоже был голым. Я вскочил с постели, откинув одеяло, и увидел, что мои ноги и мой член в засохшей крови. На простыни тоже были кровавые следы. Бедра Ирмы также были запачканы кровью. Я испугался и стал будить ее. Ирма проснулась, начала плакать и поведала мне, что я накинулся на нее, когда она помогала мне лечь в постель, и изнасиловал ее. Я не мог поверить, что это было так, но следы крови говорили в пользу ее утверждения. Я был тогда настолько ошеломлен, что мне даже не пришло в голову поразмыслить над тем, как может девушка просто спокойно спать рядом со своим обидчиком, который надругался над ней? Конечно же, под воздействием ошеломивших меня эмоций, мне не пришло в голову усомниться в действительности, якобы, содеянного мной, и настаивать сделать анализ крови, которой мы были перепачканы. В конце концов, столько крови могло натечь только с зарезанного барана, а не из-за того, что девушку лишили девственности.  Но я тогда совсем ничего не соображал. Я был молод, а еще испуган и сбит с толку. Я сразу представил, что я скажу своему отцу, и что он скажет мне! Ирма, видя мое смятение, подлила масла в огонь.
- Если ты сегодня же не пойдешь к моим родителям и не попросишь моей руки, я заявлю в полицию, что ты меня изнасиловал, - твердо сказала она. Дурак! Мне надо было самому вперед нее бежать в полицию, но я испугался скандала. Громкое имя ко многому обязывает. Фамилия фон Штольц известна почти всей Германии. Отец с малолетства твердил мне, что фон Штольцы никогда не были подлецами, предателями, недостойными людьми. Испокон веков род фон Штольцев был одним из самых уважаемых в стране. Представляешь мое состояние?! Я - подонок и насильник, попадаю в тюрьму. Мой отец умрет от горя. И я согласился. Но, избежав одной тюрьмы, я попал в другую. Как я думал, пожизненно. Ее родители с радостью согласились отдать свою дочь замуж за фон Штольца. Не за меня, а за фамилию и состояние! Ее отец - бюргер средней руки. О таком он мог только мечтать! Назначили день свадьбы. Но судьба пыталась мне помочь, и у нее умерла бабушка. Свадьбу отложили. Я уже немного пришел в себя и предложил ей подумать еще раз, ведь не стоит выходить замуж за нелюбимого человека. Но она приперла меня к стенке, заявив, что беременна.
Сразу я не посмел сказать отцу, из-за чего так скоропалительно решил жениться на первой попавшейся девушке. Он всегда был для меня недосягаемым идеалом. Страх быть недостойным отца сковывал меня. Он без разговоров принял мое решение, узнав о нашей с ней, якобы, близости, хотя я знал, что он не доволен моим выбором. Теперь же, когда Ирма сказала ему, что уже беременна, о расставании не могло быть и речи. Отец сказал, что никто из фон Штольцев, даже в древние времена, даже прижив детей от крестьянок, никогда их не бросал. Если я сделаю так, то я просто выродок, не достойный носить такую фамилию. И я сдался. В первый месяц после свадьбы я старался, коли уж так случилось, наладить наши отношения. Я проявлял внимание к Ирме и был нежен с ней, помня о том, что она носит моего ребенка. Но обман быстро раскрылся. Я уличил ее во лжи. Я потащил ее к врачу, и выяснилась еще более ужасная вещь. Ирма никогда не сможет иметь детей. У нее детская матка. Этот дефект в таком возрасте неизлечим. В конце концов, я узнал, что она тогда меня просто усыпила, и, облив свиной кровью, добилась своего. Считая себя вправе расстаться с обманщицей, я сказал отцу, что развожусь с ней. Но он опять меня не поддержал. И опять родовые принципы нависли надо мной: фон Штольцы женятся и выходят замуж только один раз. Все остальное вне закона. Раз уж сам попал в такую историю, как дурак, то нужно, хотя бы, лицо сохранить. У меня тогда не было сил с ним бороться. И все поплыло по течению. Все эти годы я жил своей жизнью, она своей. Я даже никак не отреагировал на то, что она лесби и встречается с официанткой из кафе. После скандала у врача у нас были разные спальни.  Ирма живет для себя, в свое удовольствие. Единственное, что я сделал твердо, так это ограничил ее расходы вполне скромной суммой, за пределы которой она не имеет права выходить. Никаких прав в отношении имущества и бизнеса семьи фон Штольц она не имеет. Так было сразу оговорено в брачном контракте. Она рада и этому. В доме ее отца такая сумма, которую я выделил ей в месяц, тратится на всю семью из пяти человек в год, а зарабатывать сама она так и не научилась. Таким образом, получилось, что я плачу ей за собственную глупость и трусость. Мне было абсолютно все равно. Я весь ушел в работу. Я тихо ненавидел ее, а вместе с нею и всех остальных женщин. Изредка я позволял себе встречаться с другими женщинами, но меня это никак не волновало. И вдруг, мой приезд в Россию и встреча с тобой! Ты перевернула все во мне! Я влюблен, я хочу жить с любимой женщиной! Я хочу иметь от тебя детей! Не хочу больше терпеть в своем доме эту лживую куклу! По возвращении я поговорю с отцом и, чтобы он мне ни сказал, добьюсь развода и женюсь на тебе. Ты выйдешь за меня замуж? - глядя мне в глаза, спросил Франц.
- Если ты меня действительно любишь, если не пожалеешь о сказанном и не передумаешь, то да, - прямо ответила я.
Франц обнял меня и заплакал. Я почувствовала острую жалость к этому большому мужчине. После откровенного рассказа, в котором излилась вся боль его сердца, он выглядел обессиленным и даже слегка жалким, как маленький мальчик, который пришел к маме, чтобы она его пожалела и спрятала от обидчиков.
- Да, силен он только внешне. Смотри, пронадеешься, - констатировал мой внутренний неприятель.
- Сгинь, нечистый дух! Мы любим друг друга, и у нас все получится, - защищало меня мое Светлое Я.
Как часто мы слышим только то, что хотим слышать, и с упорством отмахиваемся от того, что слышать нужно. Как часто мы не доверяем своей внутренней мудрости. Только по прошествии многих лет я поняла, что нечто, внутри меня, что я считала черным и злым, на самом деле берегло и предупреждало меня.
      Самолет был поздно вечером. Под всеми благовидными предлогами мои начальники не смогли приехать попрощаться с Францем. Я провожала его одна. Мы стояли вдвоем у выхода на посадку. Он держал меня за руки, смотрел мне в глаза и обещал скорую встречу, решение всех проблем и долгую счастливую, совместную жизнь.


      НикСтеп появился в офисе только на десятый день после смерти жены. Он был притихшим и задумчивым. Подолгу стоял и смотрел в окно. Часто не сразу слышал, когда к нему кто-то обращался. Он был еще весь во власти, постигшего его горя. Все намеченные визиты, переговоры были отменены. Исполнялась только текущая работа. В моей бурной деятельности наступило вынужденное затишье. Незаметно пролетела осень.
Ноябрь, безусловно, еще осенний месяц. Но когда в конце месяца ударили первые морозы, все вдруг с удивлением обнаружили, что теплая продолжительная осень закончилась. У нас наступила зима. Выпал первый снег. От этого белоснежного великолепия и на душе было светло и чисто!
Я стояла у приоткрытого балкона и неспешно покуривала, предаваясь воспоминаниям о минувшей осени и о Франце. Он звонил мне часто. Вот и сегодня рано утром меня разбудил телефонный звонок.
- Доброе утро, любовь моя! Ты еще спишь? Я представляю себе, какая ты теплая и нежная лежишь в своей постели. Хочу порадовать тебя. Сегодня вы уже должны получить приглашение на оформление визы в Германию для тебя и твоего шефа. Ты рада, счастье мое? Скоро ты будешь рядом со мной, мой рождественский подарок! - Франц говорил в трубку родным голосом. Этот голос придавал мне уверенности в том, что он любит меня, и что все будет хорошо.
Резкий звонок телефона вырвал меня из моих грез.
- Лена, зайди ко мне, - попросил НикСтеп.
Все это время он, казалось, не замечал меня. Вел себя достойно, так, как подобает вести себя человеку, пережившему утрату близкого.
Я появилась в кабинете. НикСтеп сидел за своим столом, перебирая бумаги.
- Вот документы, пришли из Германии. Нужно заполнить анкеты и другие необходимые бумаги для оформления виз. Мы с тобой 23 декабря должны вылететь в Берлин к фон Штольцу. После Рождества сразу будет подписание несостоявшегося осеннего контракта. Ты летишь со мной. В рождество у них там проблема найти переводчика, все отдыхают. Поэтому ты мне будешь там нужна, - отчетливо произносил слова НикСтеп, - Вопросы есть?
Сердце прыгнуло вверх, а потом ухнуло вниз, и повисло на тонюсенькой ниточке, готовое оборваться в любую секунду. А если бы я не была предупреждена?! У меня бы, наверное, случился разрыв сердца от счастья!  Но я знала, что моя бурная радость может вызвать обратную реакцию у шефа, поэтому я попридержала эмоции и сказала:
- Германия это, конечно, здорово. Я не была в Германии в Рождество. Я вообще давно не была в Германии. Но.. - якобы, с сомнением в голосе произнесла я, - А Новый год, Николай Степанович? Мы ведь не вернемся к Новому году? Я, пожалуй, не смогу поехать. После смерти папы мы всегда встречаем Новый год вместе с мамой. Если я уеду, она останется одна. Я ее слишком люблю, чтобы так огорчить. Возьмите кого-нибудь другого в эту поездку. Пожалуйста, Николай Степанович, - вроде бы отнекивалась я, но через секунду, опасаясь, что он и вправду исполнит мою просьбу, изображая покорность, добавила: - Конечно, Вам виднее, как поступить. Как скажете!
- Лена, что за капризы? Это работа, и мама все поймет. Ну, как я справлюсь там без тебя? Другого переводчика я брать не хочу, ты уже в курсе всех дел. Без тебя и мне там делать нечего, - настаивал НикСтеп, покорно направляясь в мою ловушку. - Тем более, эта командировка будет хорошо оплачена. Да, еще хотел сказать тебе, что если контракт будет подписан на наших условиях, ты получишь пусть небольшой, но свой процент от прибыли. Ты в этом деле эффективно поработала, - продолжал убеждать меня шеф.
Я сделала вид, что только подчиняюсь его приказу, но на самом деле мне совсем не хочется лететь в какую-то Германию накануне Нового года. А внутри все ликовало. Мой чудный Франц! Он все сделал, как и обещал!

      Исполнение формальностей - дело нудное, но и оно когда-нибудь заканчивается. Все было готово вовремя, и мы 23 декабря уже летели рейсом Москва - Берлин. В аэропорту радостный Франц тепло и сердечно приветствовал нас. Не имея возможности обнять и расцеловать меня, он ограничился крепким рукопожатием. Но его глаза…! Они сияли и лучились счастьем! В них было столько любви и нежности, что я опасалась, как бы проницательный НикСтеп чего не заподозрил. Но Франц не терял бдительности, и был просто в меру галантен, когда шеф смотрел на нас.
     Франц заказал нам два одноместных люкса в шикарной гостинице Берлина. Тридцативосьмиэтажный отель возвышался недалеко от самого центра, объединенной в недавнее время, столицы. Из окон отеля мы могли видеть теперь уже исторический памятник - остатки Стены, проходившей по демаркационной линии, некогда разделявшей Берлин на две части, и Бранденбургские ворота. Рассматривая улицы, здания, людей, проходивших и проезжавших мимо, из окна машины, а потом еще и поселившись в отеле, в котором жила семь лет назад во время туристической поездки, я медленно возвращалась в памяти в те далекие и счастливые студенческие годы. Тогда, уезжая, я забыла в номере именно этой гостиницы свой талисман, подаренный мне моим первым возлюбленным. Это был маленький слоник из кости, которого я носила на шее, и никогда с ним не расставалась. Стоя на вокзале у вагона уже готового к отправлению поезда, я вдруг с ужасом обнаружила его пропажу!
- Дими, я потеряла свое счастье! - взволнованно обратилась я к нашему гиду. - Я оставила в гостинице своего слоника. Принимала душ, и забыла его в ванной.
- А может быть это знак, что тебе все-таки надо остаться? Где потеряла счастье, там его и найдешь! – спрашивал и одновременно убеждал меня он, и тянул за руку из вагона. - Ну, сделай только один шаг, и все в твоей жизни изменится! - продолжал убеждать меня Дими. Он до последнего не терял надежды, что ему удастся уговорить меня остаться. Буквально накануне отъезда он опять предпринял попытку склонить меня к этому решению. Мне было лестно, что я так понравилась ему, что он очень высоко оценил мои знания языка, что предлагал принять участие в устройстве моей судьбы.
- Элен, ты будешь учиться в Берлинском университете, и работать в               «Интуристе». Через полгода никто даже уже не скажет, что ты русская, - убедительно говорил он.
Бедный Дими, если бы он знал, что его последняя фраза вмиг отрезвит меня. Слушая, как он расписывал мое будущее, я представляла себе моих маму и папу, друзей и подруг, с которыми придется расстаться в случае, если я решу остаться. Мне было всех, бесконечно, жаль, но перспектива вырваться из душного СССР манила. По детской наивности я даже и представить себе не могла, что бывает с родителями и близкими невозвращенцев. Что ожидает меня саму в этом случае. Я не думала о плохом. Но его последняя фраза о том, что скоро во мне никто не признает русскую, вдруг вызвала во мне резкую неприязнь.
- А почему ты думаешь, что я не хочу, чтобы во мне признавали русскую? Это стыдно, на твой взгляд, быть русской? - почти враждебно спросила я, и он сразу понял, что проиграл окончательно. Теперь уже ничто не могло убедить меня остаться. Я вдруг ощутила прилив необыкновенной любви и нежности к своей, в это время не совсем благополучной, Родине. По моему убеждению, это было сродни тому, чтобы бросить больную и старую маму на произвол судьбы, побежав искать лучшей доли. Я вытянула тогда свою руку из его руки и помахала на прощание. Я возвращалась домой! Но в голове мелькнула мысль, что, если оставляешь где-то дорогую сердцу вещь, то непременно вернешься сюда еще раз.
      Теперь, по прошествии стольких лет, я снова пришла к выводу, что судьба все время посылает нам разные знаки. Но мы, в большинстве своем, слепы, глухи и просто не очень внимательны. Мы не хотим остановиться, прислушаться и попытаться понять, а что же это значит? Жизнь устроена очень мудро и имеет свои неписаные законы. Люди, способные к восприятию на духовном уровне, пусть иногда ошибаясь, но все-таки усваивают их, поэтому они благополучны во всех смыслах этого слова: они здоровы, морально и физически, они процветают во всем, в делах и отношениях, с ними не происходят неприятности и несчастные случаи. Ведь все, что мы считаем отрицательными явлениями в нашей жизни, это ее подсказки, что с нами не все благополучно, где-то и что-то мы сделали не так. Мне пришла в голову мысль, сравнить правила жизни с правилами дорожного движения. Если мы нарушаем их, например, переходим улицу на красный свет, с нами могут произойти неприятности: от мелких до непоправимых. Так и в жизни. Все то, что причиняет нам боль и неприятности, тоже есть результат нарушения нами правил жизни. Разница только в том, что правилам дорожного движения нас учат, начиная с детских лет. А вот правила жизни мы вынуждены проходить сами, методом проб и ошибок. И если мы плохо усваиваем урок или не усваиваем его вообще, жизнь снова и снова, с упорством настойчивого учителя, возвращает нас в начальную точку, повторяет ситуацию, в которой мы совершили ошибку. И сопротивляться или увиливать бесполезно! Урок будет либо усвоен, либо человек, не способный к обучению, как отработанный материал, пойдет в утиль. Теперь я могу объяснить преждевременные, на наш взгляд, смерти. Объект, либо исчерпал себя, и не представляет больше интереса для Вселенского Разума, либо его смерть должна стать материалом для обучения других. На первый взгляд, моя теория может показаться несколько жестокой. Но это именно так. А выбор, учиться или не учиться, делает каждый сам. Я понимала, что я далеко не случайно оказалась еще раз в этой же самой стране, и даже в той же гостинице. Нужно было поразмыслить, в чем здесь дело.
      Мои рассуждения прервал звонок в дверь моего номера. На пороге стоял Франц. Он первым делом обнял меня и поцеловал. Наш поцелуй был таким продолжительным и страстным! Ничего удивительного, ведь мы не виделись более трех месяцев, и каждый день мечтали о встрече.
- Милая моя, я так соскучился, я так тебя люблю! - страстно шептал Франц, перемежая слова поцелуями.
- Золотой мой, нежный мой, - вторила я ему, гладя его волосы, лицо, плечи.
-Элен, завтра ты и твой шеф приглашены к нам на рождественский ужин. Будет мой отец, Ирма, и еще кое-кто из наших коллег. Пожалуйста, будь естественной и ни о чем не думай. На Ирму вообще не обращай внимания. Она - просто предмет мебели, необходимость для соблюдения правил приличия, поскольку я еще формально женатый человек. Отец тебе обязательно понравится, несмотря на то, что внешне он довольно суровый. Я думаю, что и ты понравишься отцу.  Я хочу поговорить с ним о нас после того, как вы познакомитесь. И еще, у меня есть один план. Обговорим его сразу, чтобы продумать все детали. Я хочу задержать тебя после отъезда Соколова. Нужен благовидный предлог для того, чтобы ты смогла остаться. Но объявить его нужно в последний момент, чтобы Соколов ничего не мог предпринять. Возможно, это могла бы быть, якобы, твоя внезапная болезнь. Думай, ты же у меня умница, да и Николая ты знаешь лучше, чем я.
Зазвонил телефон. Я взяла трубку. Это звонил Николай Степанович. Легок на помине!
- Ну, как устроилась, Леночка? Все в порядке? Нас тобой так далеко поселили друг от друга, что не всякий раз зайдешь просто так, - огорченно проговорил НикСтеп.
      Какое счастье, что Франц позаботился и об этом! Не думаю, что нас совершенно случайно рассели в разных сторонах здания, да еще между нами было двадцать восемь этажей, ведь мой номер был на десятом, а его - на самом последнем тридцать восьмом. При самом удачном раскладе, при условии мгновенной подачи лифта, он мог бы добраться до моего номера не менее, чем за пятнадцать минут.
- Нам нужно встретиться, все обговорить. Завтра ведь у хозяев Рождество. Как поздравлять будем? - он явно искал повод для встречи.
Но мне не хотелось сейчас расставаться с Францем.
- Давайте, поговорим об этом после ужина, сейчас хочу привести себя в порядок перед рестораном. Скоро уже придет господин фон Штольц, а я еще не готова, - отвертелась я.
      Вечером Франц устроил прием в нашу честь, на котором присутствовали его коллеги и представители банка, участвовавшие в нашем проекте. Все было по-немецки чинно и сдержанно. Долго не засиделись, так как все были заняты предрождественскими хлопотами. Познакомились с управляющим банком, обговорили некоторые детали, назначили дату встречи после праздников.
      После ужина мы вышли прогуляться. Был теплый декабрьский вечер. В воздухе витало приближающееся Рождество.  От неоновых огней разноцветной рекламы было светло и празднично. Улицы города и витрины магазинов сказочно украшены.  Очень оживленно, несмотря на уже довольно поздний час. Магазины были открыты, шла бойкая предпраздничная торговля. Тут и там сновали люди со свертками, пакетами, букетами. Частенько можно было видеть знаменитых персонажей в красных куртках, штанах и колпаках с белыми бородами, с мешками на плечах. Ну конечно, это Вайнахтсманы (по-русски Деды Морозы) спешили к детям и взрослым с подарками! Германия относится к тем странам, где Рождество считается главным праздником, и наиболее любимым. С Рождеством люди связывают надежды на исполнение желаний, веру в лучшее будущее. А еще его любят потому, что весь католический мир, с предрождественского вечера до наступления Нового года, устраивает рождественские каникулы. Все погружаются в домашние хлопоты. Это время побыть с семьей, так как Рождество и Новый год, - семейные праздники. К столу готовятся разные вкусности. Но главное блюдо, без которого не обходится Рождество ни в одной немецкой семье - это гусь с яблоками! Завтра и нам предстояло воочию увидеть, как празднуют этот праздник в Германии.
      Однако, мне еще нужно было позаботиться о том, что надеть самой. Ни дома, ни в Москве я не смогла найти ничего подходящего. В ту пору найти что-то приличное в наших магазинах было труднее, чем отыскать иголку в стогу сена. А хотелось выглядеть просто потрясающе! И тут мне снова несказанно повезло. Я попросила мужчин подождать меня возле одного из магазинов. Я, почти набегу, залетела в «Exclusive», и, увидев это платье, сразу поняла, что оно для меня!  Открытый лиф из белого гладкого атласа, на корсаже, выгодно подчеркивал высокую грудь и тонкую талию. Пышная юбка, чуть ниже колена, была из голубой парчи со снежным рисунком серебряного люрекса. В этом платье я смотрелась нежно, изящно и даже слегка таинственно, как хрупкая елочная игрушка. К счастью, я захватила с собой, серьги, колье и колечко с голубыми прозрачными топазами в серебряной оправе. Этот комплект - подарок моих родителей на мое двадцатилетие, я особенно любила и надевала только в торжественных случаях. Я свято верила в то, что мои камни, а топазы всех оттенков действительно камни Скорпионов, приносят мне удачу.
      Итак, сейчас меня занимал предстоящий визит к фон Штольцам. Надо ли говорить, что я очень волновалась? Встреча с его женой была мне интересна. Как всякой женщине, мне было любопытно увидеть свою соперницу. Но не более того. Здесь я чувствовала себя на коне. Я была уверена, что Франц любит меня, и что свой выбор он уже сделал. Гораздо более волнующей была для меня встреча с его отцом. Я уже поняла, что его решение во многом определяет жизнь сына. Мне хотелось произвести на будущего свекра такое впечатление, чтобы он полюбил и принял меня. Ни в коем случае я не хотела стать яблоком раздора между отцом и сыном.
        Готовясь к поездке и зная, что мы будем в гостях в Рождество, мы с НикСтепом приготовили подарки. С ними все было решено еще дома. Для старого фон Штольца мы купили огромный хрустальный рог с коньяком, для Ирмы - палехскую шкатулку для женских мелочей или драгоценностей, изнутри обитую черным бархатом. Это была очень изящная вещица в русском стиле, настоящий подарочный вариант. Для Франца я выбирала подарок очень долго. Нельзя было подарить что-то личное, но хотелось, чтобы подарок понравился, и он мог пользоваться им каждый день. Я остановила свой выбор на письменном приборе с множеством разных предметов, необходимых в офисной работе. Он был сделан из изумительной красоты чароита. Этот минерал добывается только в наших краях, более нигде в мире. Оттенки чароита - от нежного лилово-фиолетового до темно-фиолетового. Все иностранцы, приезжавшие к нам, всегда охотно покупали разные вещицы из этого редкого камня, и везли домой, как диковину, из дальних странствий. И было на что полюбоваться. Особенно женские украшения из чароита в обрамлении серебра или золота выглядели шикарно! Причем, изделия из чароита не выпускаются в массовом порядке. Каждая вещь - авторская работа! Письменный прибор, выбранный мной в подарок, из чароита в сочетании с желтым металлом смотрелся очень достойно. Я надеялась, что он, расположившись на рабочем столе Франца, будет напоминать ему, откуда он родом, и что это связано со мной.
       Франц отправил за нами машину. Ровно в девять мы подъехали к старинному большому трехэтажному особняку за городом. Особняк окружал высокий решетчатый забор. Водитель посигналил возле ворот, и они медленно открылись, позволяя машине въехать внутрь просторного двора, припорошенного снегом. Машина остановилась у парадного входа. Как только мы вышли из машины, открылась огромная входная дверь, и показался улыбающийся Франц. Я и НикСтеп, каждый из нас, при виде хозяина, вышедшего встречать нас на улицу, принял это на свой счет. НикСтеп считал, что это из уважения к нему, а я была уверена, что из любви ко мне. Франц радушно приглашал нас в дом. В просторной прихожей дворецкий принял у нас верхнюю одежду, и мы проследовали за хозяином в парадную залу, где стояла наряженная огромная красавица-елка, и был накрыт стол. Старый Карл стоял у пылающего камина и покуривал трубку. Лицом к нему, то есть спиной к входу, стоял человек, которого я сначала приняла за стройного, скорее всего молодого, мужчину. На это указывало его телосложение, хрупкое, но не женское (довольно широкие плечи, узкий таз) и короткая стрижка. Одежда человека, темные брюки и рубашка, совсем не походили на женский наряд для Рождества. Мы подошли ближе, и Франц представил нас друг другу. В отношении пожилого мужчины я оказалась права, это был его отец. А вот относительно другого человека ошибочка вышла. Это была Ирма! Она оказалась довольно красивой, если принимать за красоту только правильность черт. Но ее холодное, надменное лицо, на котором не было и тени улыбки, никак не располагало к общению. Правда, вблизи я рассмотрела, что Ирма была одета очень элегантно, в черные шелковые брюки и изумительной красоты блузку из прозрачной, тоже черной, ткани.
      После знакомства всех пригласили к столу. Опять я была в качестве переводчика. Говорила много, ела-пила мало, хотя то, что я успела попробовать, было очень вкусно, особенно гусь и торт со взбитыми сливками. Во время разговора Карл проявлял живой интерес к нашему совместному проекту, расспрашивал нас о нашем городе, о России вообще. Удостоил меня похвалы за мой превосходный, как он выразился, немецкий. Он оказался довольно общительным и даже с чувством юмора. Ирма, напротив, предпочитала отмалчиваться, и вступала в разговор только тогда, когда обращались непосредственно к ней, отвечая краткими односложными предложениями. То ли тема разговора ей была неинтересна, то ли общество тяготило, но я отчетливо понимала, что гости ей не в радость. После продолжительного ужина наступило время поздравлений с Рождеством и подарков, которые мы с НикСтепом, следуя традиции, тоже поставили под елку.
      Ах, эти чудные рождественские и новогодние дни и вечера! Даже очень взрослые и очень озабоченные и занятые люди, пусть хоть совсем ненадолго, но возвращаются в безоблачное детство, испытывая неописуемое состояние настоящего восторга в ожидании чуда, когда в доме появляется лесная душистая красавица, когда все секретничают и суетятся, готовя подарки и ожидая их! Если вы скажете мне, что знаете хоть одного человека, который не хотел бы найти свой подарок под елкой, я вам просто не поверю!
      Наступило время открывать подарки. Мы шутили и смеялись, разыгрывая очередь поисков подарков под елкой. Первому искать свои подарки выпало старому Карлу. Он встал перед елкой на колени и начал перебирать коробки и свертки в хрустящей бумаге. Отмеченные надписью или открыткой с именем Карл, он отставлял в сторону. Таких подарков было шесть: от Франца, от Ирмы, от нас с НикСтепом, от сотрудников фирмы, от прислуги, работавшей в доме, и один от его друга, приславшего подарок с курьером. Надо было видеть, с каким интересом этот пожилой человек разворачивал обертки, как ему не терпелось увидеть, что там внутри. Сквозь морщинки возраста вырисовывалось лицо маленького мальчика, верящего в то, что этот мир создан только для него, и что в такой день возможно все самое невероятное! Каждый, извлеченный предмет он детально и с интересом рассматривал, каждому дарителю сказал спасибо. Когда дошла очередь до узкой длинной коробки, Карл лукаво глянул на меня и спросил:
- Что бы это могло быть? Если я угадаю, фройляйн, Вы поете нам рождественскую песню! И он начал строить самые разные предположения. Мы с НикСтепом приняли игру, и всякий раз со смехом говорили «Нет!». Наконец, он сдался.
- Герр Карл, эту песню придется петь Вам, но я Вам с удовольствием помогу, - улыбаясь, предложила я. И мы запели с ним немецкую рождественскую песню «О, Танненбаум». Эта песня сродни нашей традиционной новогодней песне «В лесу родилась елочка». Карлу очень понравилась, что я знаю эту песню, и что у нас с ним хорошо сочетаются голоса. Получилось неплохо, по крайней мере, для первого раза. А потом он открыл коробку и воскликнул:
- О, майн Гот! - В его руках был огромный хрустальный рог с коньяком. - Дас ист фантастиш! А когда Карл открыл рог и всем налил по наперстку коньяку, посмаковал и одобрительно крякнул, мы поняли, что с подарком хозяину угодили.
Следующей была Ирма. Для нее было три подарка: от старого Карла, Франца и от нас. При всех она развернула только наш подарок. При виде такой красивой вещицы лицо ее дрогнуло, но она справилась с эмоциями и сдержанно поблагодарила. Хотя я поняла, что палехская шкатулка пришлась ей к душе.
Так уж распорядилась судьба, что жребий открывать подарки первыми выпал всем хозяевам дома. На очереди был Франц. Для него было приготовлено десять подарков, в том числе от отца, от Ирмы и от нас. Так же, как Ирма, он открыл только наш подарок. Это чудо понравилось всем присутствующим. Весь письменный прибор был расставлен на отдельном столе. Выглядело это шикарно! Франц словами благодарил нас за красивую и полезную вещь, а глазами показывал мне, что мой намек понят, и цель достигнута. Нам с НикСтепом тоже пришлось «поползать» под елкой, в поисках наших подарков. Шефу достался набор делового человека из исключительной выделки кожи и дорогущая авторучка, настоящий «Паркер». Он был очень доволен.
     Настал мой черед. Открыточками с моим именем было отмечено четыре предмета: две коробочки, одна большая и одна маленькая, а на них лежало два красивых конверта. Первой я открыла большую коробку. Я была уверена, что это подарок Франца, ведь открытка была подписана его рукой. В ней лежала элегантная дамская сумочка, очень стильная и красивая, из дорогой кожи. Я взглянула на Франца, и он сделал мне знак, что внутри лежит еще кое-что, но открывать это сейчас ни к чему. В маленькой был изящный сувенир с рождественским ангелом. Я поблагодарила за него Ирму. Вскрыв оба конверта, я была крайне изумлена и испытала определенную неловкость. В каждом конверте лежал банковский чек на кругленькую сумму в дойчмарках. Я растерянно посмотрела на Франца, но тут же мне на помощь пришел старый Карл.
- Милая Элен, я рад, что познакомился с Вами. Но ни я, ни управляющий банком просто не знали, что преподнести Вам в подарок. Поэтому мы решили, что Вы сами для себя что-нибудь выберете.
С рождеством Вас, дорогая! - церемонно раскланялся он. НикСтеп в этот момент слегка кивнул мне головой, как бы позволяя принять подарок.

      В отель мы вернулись уже под утро. Перелет и разница во времени давали о себе знать. Мы ужасно устали.  Но я, оставшись в номере одна, первым делом заглянула в подаренную сумочку. Внутри лежала небольшая коробочка. Я достала, открыла ее и ахнула! В ней лежало кольцо с изумительной красоты бриллиантом! Вот это подарок! Такие дарят невестам на обручение. И по размеру кольцо подошло как раз на тот палец, на который надевают обручальное кольцо. Мысль о том, что это возможно, показалась мне вполне реальной. Только сегодня вечером я видела их отношения с женой. Чем тут было дорожить?  Хотя, тут же возникало сомнение. Ведь, до нашей встречи он почему-то жил с ней в одном доме?! Уснуть я долго не могла. В голове плыли какие-то неясные образы, то волнующие, то пугающие, но они так и не смогли стать отчетливыми. Я только помню, что увидела своего отца. Он был пьян и жалок, и просил у меня прощения. Я так и не поняла, что это было, вдруг провалившись в глубокий сон.
      Все следующие дни, вплоть до дня начала переговоров, мы гуляли, осматривали достопримечательности города, хотя и не везде могли попасть из-за каникул. Все административные учреждения были закрыты. Работали только те, что были заняты в жизнеобеспечении людей: некоторые магазины, рестораны, кафе, развлекательные заведения, больницы и дежурные аптеки. Везде нас сопровождал Франц. Мы были рядом, но не могли открыто проявлять своих чувств. Мне кажется, мы с Францем в совершенстве овладели системой знаков глазами. Не нужно было слов, мы понимали друг друга с полувзгляда, потому что НикСтеп был всегда неотлучно с нами. Каждый вечер он предпринимал попытки остаться со мной наедине, напроситься в гости ко мне в номер, но я опять была слепой, глухой и вообще совершенной круглой дурой.
      Наконец, праздничные дни закончились. Наступил день подписания контракта. Стороны уже давно высказали все свои пожелания. Все было решено. Остались только некоторые формальности и чисто техническая часть дела. Тогда я впервые побывала в святая святых корпорации - главном офисе фон Штольца. Все здесь меня впечатлило, все безумно понравилось. Современнейший офис, занимавший пять верхних этажей высотного здания, показался мне очень удобным и красивым. Здесь работало великое множество людей. Все были заняты делом, но обстановка не была напряженной. Наоборот, я обратила внимание на то, что все сотрудники находятся в радостно - приподнятом настроении. То ли это так сказывались недавние праздники, то ли здесь так вообще было принято. Нам оказывали всяческие знаки внимания, но никто не был назойлив. Через некоторое время, когда все собрались, нас пригласили в кабинет Франца.
      Итак, свершилось! Контракт подписан! Все были рады этому и не скрывали своих истинных чувств. Дело сулило хороший куш всем его участникам. Я тоже была довольна, памятуя о том, что НикСтеп пообещал мне процент от прибыли, если контракт будет подписан на наших условиях. Мне кажется, в последний день обсуждения я превзошла себя, и аккуратненько выговорила у партнеров ряд значительных уступок. Шеф это отметил и напомнил про мой интерес и свое обещание. Я была полна самых радужных надежд. Мое будущее рисовалось мне вполне обеспеченным. Еще бы! На моем счету в банке была кругленькая сумма, выигранная мною в казино. Эти деньги Франц категорически отказался забрать, сколько я ни настаивала. Мне подарили приличные деньги на Рождество! Да еще впереди маячил процент от прибыли в совместном предприятии! Согласитесь, не каждая девушка в двадцать пять лет, в самом начале девяностых годов, когда мы все, честно работающие, были одинаково бедны, могла похвастаться тем, что имеет такой капитал. Причем, полученный абсолютно приличным путем! Тогда я наивно полагала, что я богаче Рокфеллера. Тем более, что я ведь и понятия не имела, насколько бывают богаты сильные мира сего! Святая простота! Вот именно в этот момент я решила, что я удачлива, богата, просто счастливица! Да еще и отношения с Францем, которые развивались так стремительно и однозначно, не вызывая никаких сомнений, обещали вечную любовь и безбедную жизнь!
- И ничего-то мне в жизни больше не надо! - решила я. –Выйду замуж, буду заниматься детьми и домом, как настоящая немецкая фрау, которая должна знать в своей жизни три «К»: Kirche, Kuche, Kinder. Церковь, кухня и дети!  А почему бы и нет?! Многие женщины живут именно так и вполне себе счастливы! Было бы ради кого стараться! Вмиг позабылись все мои амбиции, связанные с самостоятельностью и собственной значимостью. Я уже видела себя счастливой немецкой домохозяйкой.
Как водится, день подписания завершился прощальным банкетом. Все были довольны собой, партнерами, удачной сделкой. На следующий день утром мы должны были улетать в Россию.


      - Лена, ты почему еще не готова?! Проспала что ли? Почему не одета, не собрана? Через пятнадцать минут уже подойдет машина!?- почти закричал НикСтеп, увидев меня в пижаме.
Я, скрючившись, кое-как дошла до кровати и снова легла, издавая стоны. Мое лицо изображало муку. Глаза мои были полузакрыты, видеть-то мне было нужно, как он реагирует на ситуацию!
- Да что с тобой, в конце концов? - страшно забеспокоился он, увидев, что на мне нет лица. - Заболела что ли?
- По-моему, приступ почечной колики. У меня уже такое было, - ответила я голосом умирающего лебедя, - нужно колоть сильные обезболивающие, иначе не пройдет, - нагнетала обстановку я. - Боюсь, как бы камень в протоке не встал. Вдруг еще и операцию придется делать, - сказала я и заревела в голос. - Я прямо, как чувствовала, ведь не хотела лететь с Вами! Что делать? Я боюсь! – плакала я, добавляя страстей.
- Ничего-ничего! Сейчас что-нибудь придумаем, - все повторял растерянный НикСтеп, пытаясь собраться с мыслями.
- Господи, ну ни раньше, ни позже! У нас самолет через три часа! - в отчаянии метался НикСтеп. - Давай одевайся, как-нибудь доедем, долетим до Москвы, а там видно будет, - он явно не понимал, что говорит.
- Да Вы что, смерти моей хотите?! Какой самолет, если я на кровати лежать не могу! – еще сильнее заплакала я. - Вызывайте врача, - просила я, зная, что сам он этого сделать не сможет.
- Как я тебе его вызову? Ты совсем свихнулась от боли! Ведь я сказать ничего, кроме «гут», не могу! Что же делать? - искал выход из положения НикСтеп.
- Потерпи, деточка, сейчас приедет за нами Франц, мы что-нибудь придумаем. Вот ты беда-то! - уговаривал меня и причитал одновременно мой шеф.
Звонок в дверь номера, и на пороге вырос Франц.
- Франц, у нас несчастье! - сразу стал выкладывать суть дела НикСтеп, даже не поздоровавшись с ним. - Лена заболела, видимо, что-то серьезное, видишь, даже встать не может! - обращался он к Францу, совершенно забыв от волнения, что тот его просто не понимает.
Франц смотрел непонимающими глазами, переводя взгляд то на него, то на меня.
- Ух, ты, немчура! Остолоп! Ни черта не понимаешь! - рассердился НикСтеп, спохватившись, - Лена, ну объясни ему, в чем дело. Пусть что-то предпринимает! - обратился он ко мне.
- Дорогой мой, я тебя очень люблю. Но я сейчас умру от смеха, если ты срочно что-нибудь не сделаешь! Посмотри на него, мне его даже жалко. Мы с тобой ужасные чудовища, заставляем человека так волноваться! - говорила я слабым болезненным голосом и кривила лицо, как будто бы от боли.
- Он все понял, Николай Степанович! Сейчас сообразит, что делать, - перевела я, хотя Франц говорил совсем не о том. Он говорил о том, что нужно убедить шефа лететь одного, а меня, он, якобы, отправит в больницу. Пусть не беспокоится, все заботы Франц возьмет на себя, а вечером позвонит ему в Москву, как у меня дела. А еще он говорил, что любит меня, и безумно соскучился, что ждет, когда мы останемся с ним наедине, и он задушит меня в объятиях. Но это, конечно же, я не переводила.
- Ну, уж нет, я тебя одну здесь не оставлю, - неожиданно заупрямился шеф.
Я его даже зауважала за это. Всегда приятно, когда о тебе беспокоятся и заботятся.
- Нет-нет, Николай! Будет очень много проблем! Если не улететь сейчас, можно остаться здесь надолго, так как в праздничные дни очень трудно достать билет. Один еще как-то можно, а вот два уже практически нет,- переводила я слова Франца, а от себя добавила:
- Николай Степанович, спасибо Вам большое за то, что Вы беспокоитесь обо мне, но действительно, будет лучше, если Вы полетите. После приступа мне самолетом нельзя, скорее всего, я поеду поездом. Это займет уйму времени, а как же без Вас наш «Интерстройсервис»? Уже и так две недели без хозяина! Как известно, кот из дому- мыши в пляс. Что сейчас там творится? - я исподволь подталкивала его к нужному решению, заставляла его задуматься о роли его личности в истории нашего предприятия, подчеркивая тем самым исключительную важность его персоны.
Лесть, конечно очень тонкая - коварное и сильное оружие! Только пользоваться им нужно умело.
И НикСтеп сдался! Он пожелал мне скорейшего выздоровления, пообещал звонить мне и узнавать о моем здоровье. А еще сказал, чтобы я не беспокоилась, все дни болезни будут оплачены мне, как заграничная командировка. Это был королевский подарок! Для моего-то скупого шефа! 
Франц сразу же позвонил портье, чтобы НикСтепу помогли с вещами, и водителю, чтобы он вез в аэропорт его одного. Они попрощались, обменявшись рукопожатиями. Много не говорили, очевидно, жалея обессиленного, больного переводчика.
-Поправляйся, -  тихо сказал НикСтеп, подошел, наклонился и чмокнул меня в щеку, как мне показалось, даже по-отечески. Пошел к двери, оглянулся и помахал мне рукой. - Откуда столько тоски в глазах? - мелькнула мысль.
       Но дверь закрылась, и я тут же забыла обо всем. Наш план удался! Мы с Францем остались наедине!В первый момент мы, кажется, растерялись оттого, что мы одни и можно не опасаться чужих глаз, не бояться скомпрометировать друг друга, что мы можем позволить себе все, чего так просили душа и тело все эти долгих три месяца. А потом был настоящий взрыв чувств и эмоций! Нежные слова лились нескончаемым потоком, руки без устали ласкали тело любимого. Это было сродни тому, как человек, много дней проведший в пустыне без воды, наконец, приникает к источнику! Мы пили друг друга, сначала взахлеб, а потом, слегка утолив жажду, медленно, наслаждаясь каждым глотком. В этот момент для меня не существовало в мире ничего и никого, кроме Франца.
- Пусть все вокруг горит огнем, моя любовь и жизнь, все в нем! - процитировала я строчку стихотворения, переведя ее на немецкий.
А потом мы лежали, уставшие и счастливые, и строили планы на предстоящие дни. Франц предлагал мне самые умопомрачительные варианты, готовый потратить уйму денег на самый фешенебельный отдых и дорогие развлечения. Я внимательно выслушала его, а потом, тихо, боясь показаться неблагодарной и обидеть его, спросила:
- А не найдется ли на Земле укромного уголка, где не надо быть блестящей и парадной, торчать на виду у сотен людей, соблюдать правила приличия, зависеть от обстоятельств и окружения? Хочу куда-нибудь в медвежий угол, где не будет никого, кроме нас с тобой. Можно?
Мне показалось, что он сначала не понял, чего хочу я. Потом ему показалось, что я не поняла его предложение, и он начал заново живописать мне все прелести предстоящего отдыха. Но я была непреклонна. А потом, когда до него дошло, что я осталась не ради развлечений, которых я еще не видела и могу уже никогда не увидеть, а ради него самого, он обнял меня и заплакал. Я гладила его по голове, а моя Темная Личность опять ехидно шептала:
- И это, по-твоему, настоящий мужчина? Рыдает как барышня. Уже второй раз, заметь.
- И ничего страшного в этом нет, мужчины - тоже люди. Они также радуются и огорчаются, и даже плачут. Это - не признак слабости, а наоборот того, что у него тонкая душа, - защищало Франца мое Светлое Я.
- А не слишком тонкая? Не порвется в неподходящий момент?  А то останешься одна, у разбитого корыта, -  продолжала ерничать Темная Личность.
- Заткнись, - грубо осадила ее я, - не твоего ума дело.
- Ну, смотри, я предупреждала, - обиделась она.
Франц, успокоившись, с радостью принял мое предложение. Он пообещал увезти меня в такое место, где красота природы и целебный воздух сведут меня с ума. И еще то, что там мы будем совершенно одни. Но просил заранее ни о чем не расспрашивать. Он готовил для меня сюрприз. Я была счастлива!
Франц при мне сделал несколько звонков. Сначала он позвонил своему секретарю в офис и предупредил, что его не будет примерно неделю. Затем звонок отцу. Он также сообщил ему о своем недельном отсутствии и пообещал, что по возвращении расскажет ему нечто очень важное. Третий звонок был некоему Гюнтеру, которому он сказал, что приедет сегодня поздним вечером, не один, и просил все приготовить к его приезду.
- Все готово, любовь моя! Едем! - весело сказал Франц.- Все, что нам будет нужно, купим по дороге.
      Хорошо путешествовать налегке, только с кредиткой в кармане! Можно даже сумку не брать и ни в чем не нуждаться!
Франц предупредил портье, что мой номер освобождается. Он забрал мои вещи, и я пошла за ним, без всяких страхов и сомнений, навстречу приключениям и любви!

      Возле отеля стояла машина Франца, изумительной красоты новейший «Мерседес» белого цвета. Франц открыл переднюю дверцу, усадил меня, а затем сам сел за руль.
- Я тьебья льюблью! Правильно? - спросил он и нежно поцеловал меня. Я утвердительно кивнула головой. Мне было приятно, что он запомнил эту фразу, которая сейчас вернула нас к началу наших отношений. С ним вообще было очень приятно. Он умел быть внимательным, нежным и ласковым, и не боялся показать это, как многие другие мужчины. Легкий, как бы мимоходом, поцелуй, нежное прикосновение к руке. Все эти, на первый взгляд мелочи, создавали атмосферу влюбленности, взаимопроникновения. Даже в тех ситуациях, когда он не мог подойти и открыто выразить свои чувства, он все равно никогда не оставлял меня без внимания. Словом, взглядом, едва уловимым жестом он всегда напоминал мне о том, что он рядом, и что я ему не безразлична. Такое отношение мужчины к женщине можно сравнить с тем, что он держит ее, как звезду, на высоко поднятой руке. И гордится ею, и преклоняется перед ней, и дорожит ею.
- Теперь я буду твоим гидом, милая. Мы будем ехать долго, до самой границы, а потом еще от границы часа два, - начал говорить Франц.
- До какой границы? - спросила я в надежде, что он потеряет бдительность и проговорится.
- О, нет! Это большой секрет! Даже не пытайся обвести меня вокруг пальца, - засмеялся он, разгадав мою маленькую хитрость. - Терпение! И будет замечательный сюрприз!
      Езда на машине в Германии это ни с чем не сравнимое удовольствие! Гладкие, как скатерть, автобаны приглашают к бесконечному путешествию. Хочется катить, не останавливаясь, куда глаза глядят. Можно налить в стаканчик кофе и поставить на подлокотник или столик. Не прольется ни капли! Не тряхнет ни разу! Если вы вдруг устали, захотели есть или потребовался ремонт, вдоль дороги все к вашим услугам. Причем, не нужно ехать сотни километров, чтобы найти то, что нужно. На каждом шагу заправки, автосервис, бистро, телефоны, мотели, и все такое прочее. Все ровненько, чистенько, аккуратненько! Везде вам рады!  За время пути мы останавливались два раза. Один раз обедали в ресторанчике при мотеле. А второй раз пили кофе и ели мороженое в придорожном кафе, а заодно и заправили машину.  Как правило, АЗС и дорожные кафе всегда представляют собой общий сервисный комплекс.
      Солнце клонилось к закату. Вечерело. И в этих вечерних сумерках, освещенные фонарями городки, через которые мы проезжали, казались мне чем-то нереальным. Такие ухоженные улицы, несмотря на обильно выпавший снег. Кое-где еще стояли елки. Оставшиеся в витринах магазинов и кафе украшения, напоминали о недавних праздниках. Было немного жаль того, что праздник миновал. Но так уж устроен человек. Стоит закончиться одному празднику, он уже живет надеждой и ожиданием следующего.
      В Европе зимой темнеет очень рано. Поэтому, когда в восемь часов вечера мы подъехали к шлагбауму, было уже совсем темно. Открытое пространство ярко освещали электрические фонари. Я покрутила головой и, прочитав несколько объявлений, поняла, что мы на границе. Но на какой!? Я никак не могла найти нужную надпись. Немецкие пограничники, проверив наши паспорта, пожелали нам счастливого пути. Правда, они с легким удивлением посмотрели на нас, увидев мой паспорт, но ничего не сказали.
Хоть у меня в паспорте и стояла Шенгенская виза, мне почему-то казалось, что меня никуда не пропустят.  Когда мы пересекли линию шлагбаума, я с облегчением вздохнула.
- Слушай, Франц, я сейчас чувствовала себя радисткой Кэт, которая пробирается в тыл врага, - пошутила я, стараясь избавиться от неприятного ощущения.
Он посмотрел на меня непонимающе. Пришлось в общих чертах объяснить, кто такая Кэт. После этого я приняла решение, оставить национально-окрашенные шуточки. Когда долго объясняешь, что к чему, утрачивается суть шутки. Потом и сам уже с недоумением начинаешь размышлять, а что же тут смешного? Пребывая в таких раздумьях, я не заметила, как мы пересекли нейтральную полосу. Перед машиной возник новый шлагбаум. Надпись, освещенная фонарем, гласила, что впереди лежащая территория - Швейцария. Вот это да! Оказывается, мой загадочный Франц вез меня в Швейцарию!
- Франц, это мечта моей жизни, побывать в Швейцарии! - воскликнула я, всплеснув руками.
- А я- Вайнахтсман, который будет исполнять все твои желания, - ответил Франц, улыбаясь. Было видно, что ему приятна моя реакция, что он рад тому, что удалось меня удивить и порадовать.
- У меня в Швейцарских Альпах, недалеко от маленькой деревушки, есть своя норка, где я прячусь, когда меня все достают и нужно отдохнуть. Небольшое шале. Правда, бываю там очень редко, но зато всякий раз это приносит мне столько удовольствия! В этот раз я хочу поделиться этой радостью с тобой, моя Элен, - сказал Франц и посмотрел на меня так, что я попросила его остановить машину.
      А потом мы долго целовались. И весь мир был только для нас двоих!
До места добрались глубокой ночью. Подъехав к воротам, Франц посигналил. Почти мгновенно у ворот показался человек и открыл их, приветливо помахав рукой Францу. Машина покатила по дорожке к дому. В доме горел свет, нас здесь ждали. Эти светящиеся окна во мраке ночи манили теплом, обещали приют и отдых, а еще горячий ужин и мягкую постель.
А что еще нужно усталому путнику?!
     Возле открытой двери стояла женщина лет шестидесяти, завернутая в шаль ручной работы, в длинной темной юбке, невысокая и пухленькая. Ее седеющие волосы были собраны на затылке в пышный пучок. Открытое лицо с мелкими морщинками лучилось радостью. Мне почему-то пришло в голову, что именно таких бабушек я видела на картинках в книжках с немецкими сказками. Не хватало только чепчика и очков.
- О, майн, Гот! Франц, Вы с гостьей! С Рождеством Вас, милая фройляйн! И Вас с Рождеством, Франц! - воскликнула бабушка, - Добро пожаловать!
 В это время вошел и мужчина, открывавший нам ворота.
- И вас с Рождеством, фрау Анна, и тебя, Гюнтер, - проговорил Франц и поцеловал бабулю в щеку, а мужчину дружески похлопал по плечу. - Позвольте представить Вам мою гостью. Это фройляйн Элен. Она из России!
Ой, ну я не могу! Мне всегда так смешно наблюдать за людьми, где-нибудь за границей, когда им говорят, что человек из России! Вы бы только видели их лица! Все написано на них одновременно - от растерянности до изумления. Вас начинают с интересом разглядывать, и сначала даже не знают, что спросить или что сказать. Такое впечатление, что они едва сдерживают себя, чтобы не потрогать вас руками. Так было и с Анной и Гюнтером. Вначале они слегка опешили, а потом Анна спросила, как ей со мной разговаривать, ведь она не знает русского.
- Не беспокойтесь, фрау Анна, зато я могу говорить по-немецки. Я Вас превосходно понимаю, - вступила в разговор я.- Я тоже поздравляю всех с Рождеством и желаю всего наилучшего.
В первый момент они оба смотрели на меня как на говорящую собаку. Вот так невидаль! Из России, а говорит на их языке! Но мгновение спустя фрау Анна легко засмеялась, и все сразу встало на свои места. Нас стали раздевать, повели умываться с дороги и…
- К столу, к столу, - приглашала всех фрау Анна, - мы с Гюнтером уже часа три вас поджидаем, тоже не ужинали. Стол давно накрыт, ужин ждет.
В суете, сопровождавшей подготовку к ужину, я украдкой рассмотрела Гюнтера. Он быть под стать фрау Анне по возрасту, что-то тоже около шестидесяти. Но внешне был прямой ей противоположностью: высокий, худой и на вид даже суровый. Только пообщавшись с ним позже, я поняла, каким добрым и мягким был наш славный Гюнтер.
      Большой дубовый стол стоял почти в центре просторного помещения, которое представляло собой, скорее всего, гостиную. Я даже не знаю, как это описать. Хотя попробую.
      Дом был прост и удобен. Может быть именно своей простотой, тем, что не было разных закоулков, комнатушек. Открывая входную дверь, сразу же попадаешь в это самое просторное помещение. Оно сочетает в себе одновременно столовую, гостиную, кабинет, если он вообще нужен в таком доме. Словом, это было единое жизненное пространство, в котором находилось место всем и всему. В комнате был камин, который зимой все время горел, несмотря на то, что сейчас уже не был единственным источником тепла в этом доме. Он был старинным, сложенным из дикого камня. Вся мебель в комнате тоже всем своим видом как бы призывала вернуться на несколько веков назад. Такие причудливые диваны, шкафы, столы и стулья я видела в музеях и на выставках антикварной мебели. Гобеленовая обивка мебели была довольно потертой. Но, как все старинные благородные предметы, она от этого только выигрывала, вызывая в душе невольный трепет, как ко всему, дошедшему до нас из глубины веков. В углу комнаты стояло красивое бюро с множеством ящичков. Я тогда еще подумала, что оно должно быть обязательно с секретом. Интерьер комнаты дополняли старинные канделябры и подсвечники. Было такое ощущение, что находишься в рыцарском замке. В веке, так примерно, восемнадцатом.В дальнем углу комнаты была лестница, ведущая на второй этаж. На втором этаже располагалась хозяйская спальня и спальни для гостей. Обстановка спален тоже поразила мое воображение. Кровати были огромными и под балдахинами! Старинные зеркала и тяжелые гобеленовые шторы как нельзя лучше подчеркивали общий стиль давно минувшей эпохи. В такой обстановке я почувствовала себя одетой не по теме. Гораздо уместнее было бы, если бы я была одета в длинное пышное платье, в каких щеголяли дамы пару веков назад. Все в этом доме располагало к неспешности и раздумьям. Франц водил меня по дому и рассказывал, что этот дом был построен еще в восемнадцатом веке одним из его предков по отцовской линии, когда он был в немилости у одного из властвовавших монархов, и был вынужден забиться в такую глушь, чтобы выжить и иметь возможность продолжить славный род фон Штольцев. Местность здесь гористая, строить трудно, да и не собирался славный предок перемещать сюда навечно свою резиденцию, поэтому домик так невелик в размерах. Только для того, чтобы переждать бурю. А потом здесь все обжилось и обустроилось, и стал домик передаваться из поколения в поколение, навечно утвердив свое предназначение: служить убежищем для тех, кому нужно спрятаться, побыть наедине с собой и своими мыслями. С течением времени он модернизировался соответственно достижениям каждой эпохи. Теперь он представлял собой, старинный на вид, загородный дом, но со всеми удобствами. Все, что можно было сохранить, бережно реставрировалось и оставалось нетронутым.
      От экскурсии по дому нас оторвала фрау Анна, настойчиво приглашавшая к столу. Изумительной белизны скатерть с вышивкой ручной работы, такие же салфетки, старинный хрусталь и столовое серебро подчеркивали праздничность момента. Рождественский ужин, где-то далеко в Швейцарских Альпах! Такое мне могло только присниться! Однако, все было реально. И стол, и вкуснейший ужин, приготовленный Анной, а самое главное - Франц, сидевший рядом и ухаживавший за мной. Анна и Гюнтер ели неспешно, принимали участие в разговоре, однако, смотрели на нас с пониманием и, как только ужин закончился, незаметно удалились. Увлеченная разговором с Францем, я только услышала звук отъезжающей машины. Франц объяснил, что они только присматривают за домом, а живут в деревушке в километре отсюда. Мы остались одни!
     Уединение для влюбленных - наилучшее состояние! Все внимание сосредоточено на любимом человеке. Остальное не имеет значения. Может быть, отсюда и пошло выражение, что с милым рай и в шалаше. Для тех, кто любит по-настоящему, неважно, где находиться, в какой обстановке, что при этом есть или пить, во что быть одетым. Все это отходит на задний план. Главное, быть с ним, одним-единственным! Если придается значение условностям, значит, это уже не любовь! Значит, проза жизни уже вступила в свои законные права! Так было и у нас с Францем. Мы что-то делали, что-то ели и пили, благо, об этом заботились добрейшая фрау Анна и Гюнтер. Мы были заняты только друг другом!
Солнце вставало и садилось. И снова вставало, и снова садилось. Так прошла неделя, вернее пролетела, как один день. Это было великое торжество любви!
Мы много гуляли, катались на санях, дурачась и играя, валялись в снегу, его в Швейцарских Альпах хоть отбавляй.  Фотографировались и снимались на видео на память. Но так уж устроена жизнь, что праздник вечным не бывает. Франца ждала работа, а меня возвращение в Россию.
     В конце недели позвонил НикСтеп. Он справился о моем здоровье и спросил, когда я планирую возвращаться. Это был сигнал! Мы забылись и потеряли чувство реальности. Хочешь, не хочешь, но пришлось вспомнить и об обязанностях, и о долге. В этот момент у меня появилось чувство, что все то, что происходило со мной в эти дни, было просто прекрасным сном. Однако, Темная Личность не преминула вставить свое слово:
- Не прикидывайся и будь честна, хотя бы сама с собой! Ведь ты это просто украла! А воровство всегда наказуемо. Теперь жди расплаты!
Солнце спрятала туча. На душе стало погано. Я было попыталась оправдать себя в собственных глазах. Но совесть тоже была на стороне Темной Личности. Мне пришлось признать, что я действительно украла моего Франца на эти несколько дней. У его семьи, у работы, может быть, даже у него самого.
- Ну и пусть, - упрямо сказала себе я, - зато эти несколько дней он был только мой.
- Заметь, только несколько дней. Это не я сказала, ты сама, - констатировало мое Темное Я. Мне, даже показалось, что эта фраза прозвучала с некоторым сочувствием.
- Отстань, зануда! Все равно он мой! - оборонялась я.
- Поживем - увидим. Все в мире переменчиво, - Темная Личность была склонна к философствованию.

     В последний день перед отъездом, уже поздним вечером, когда мы сидели у камина и мирно беседовали, рассказывая друг другу каждый о себе, Франц подвел меня к бюро.
- Я сейчас покажу тебе один секрет, - тихо сказал он, нажал какую-то потайную кнопочку и выдвинулся небольшой ящичек. Там лежала плоская папочка - Это мое сокровище, фотографии моей матери, - Франц бережно поглаживал папку.
Он рассказал, что еще в раннем детстве, сразу после ее смерти, он тайком забрал из семейного альбома несколько фотографий мамы, те из них, где они были вдвоем: фрау Элизабет и маленький Франц. Я стала перебирать фото. Они были старыми и черно-белыми, но это не мешало по достоинству оценить изображенных людей. На них была изумительной красоты молодая женщина с маленьким мальчиком лет трех-четырех! Фотография запечатлела их счастливыми и радостными! Видимо, женщина и мальчик в тот момент полагали, что их счастье вечно! Я внимательно рассматривала каждую фотографию, неспешно перебирая их. Вдруг Франц, как будто спохватившись, забрал у меня из рук оставшиеся фотографии, перебрал их, забрал одну и спрятал в карман. Остальные вернул мне. Я вопросительно посмотрела на него, но ничего не спросила. Мало ли, может он что-то не хочет показывать. Я сделала вид, что ничего не произошло. Когда я посмотрела фотографии, Франц опять сложил их в папку и убрал в тайник. Шкафчик захлопнулся. Но осталось ощущение чужой тайны. Я почему-то подумала, что это будет иметь отношение ко мне. В этот же вечер, когда Франц ушел принимать ванну, я тихонько подошла к бюро, ощупью нашла эту самую кнопочку и открыла тайник. Достала папку и стала быстро перебирать фотографии. Сердце гулко колотилось. Я в первый раз лезла в чужой секрет. Мне было ужасно неловко, но внутренний голос убеждал меня, что это просто необходимо, знать все, что касается Франца. Перед глазами мелькали уже виденные мною фото. Вот! Стоп! Эта! На ней были также Эльза и Франц. Но что это?! У Эльзы на фотографии были выколоты глаза! Это было не случайно! Кто-то намеренно, жестоко и зло так расправился с изображением Эльзы. Мальчик же продолжал улыбаться. Мне стало не по себе от увиденного! Я быстро убрала фотографии и захлопнула тайник. В душе зазвенел звоночек тревоги, но я постаралась справиться с собой, чтобы Франц не увидел во мне перемены.
- Я потом обязательно все выясню, он мне все расскажет, - успокаивала я себя, но неприятное ощущение не проходило.
А потом появился свежий и надушенный Франц и сказал, что приготовил ванну и для меня. Я погрузилась в воздушную душистую пену. Франц присел рядом с ванной и нежно смотрел на меня. Потом взял губку и стал мыть мое тело. В каждом его движении сквозили осторожность и ласка. Он мыл меня так, как мать купает новорожденного ребенка. Все сомнения и страхи исчезли. Их смыла вода, пена и нежные руки Франца.

      Ночь перед отъездом была долгой и короткой одновременно. Долгой потому, что мы заснули только перед рассветом. Зная, что опять предстоит длительная разлука, мы все не могли оторваться друг от друга. Но все ночи для влюбленных коротки. Кажется, что не успели все сказать, не успели в полной мере насладиться, прочувствовать. Каждое слово, каждый жест и прикосновение хотелось сохранить в сердце перед разлукой.  А нам предстояла разлука. Как мы тогда полагали, что все займет месяц-полтора. Мы условились, что я все-таки вернусь в Россию для того, чтобы уладить все свои дела, рабочие и домашние.  А Франц, после того, как я буду готова, прилетит в Москву и встретит нас, поможет оформить визы. Франц настаивал, чтобы и маму я уговорила поехать со мной в Германию.
- Я знаю, что ты не сможешь жить спокойно со мной, все время будешь думать, что твоя мама где-то далеко, одна. Ты будешь мучиться и страдать. А я хочу, чтобы ты была счастлива! - убеждал меня он.
Я была согласна и благодарна ему бесконечно! Этот вариант очень устраивал меня. Быть рядом с любимым человеком и с мамой! Разве можно желать чего-то лучшего?!
      Мой самолет в Москву вылетал поздним вечером. Поэтому было решено выезжать часов в двенадцать дня, чтобы приехать в аэропорт прямо к рейсу.
 В последний раз обведя взглядом дом, в котором я была так счастлива эту неделю, я мысленно поблагодарила его за приют и за мою любовь, которую я испытала здесь. Я была уверена, что это шале примет меня еще не один раз, поэтому я не прощалась, а говорила «до свидания». С фрау Анной и Гюнтером попрощались легко и тепло. И тоже, как будто, ненадолго. Все были уверены, что мы с Францем приедем сюда уже весной. Перед тем, как я села в машину, фрау Анна отозвала меня в сторонку и заговорила:
- Деточка, Элен! Прошу тебя, сделай его счастливым. Я знаю его с детских лет. Все, что пережил этот мальчик после смерти матери, прошло у меня на глазах. Он с тех пор как окаменел. Только с тобой я вновь увидела в нем радость и желание жить. Он очень хороший и очень несчастный. Сейчас его судьба в твоих руках. А я буду молиться за вас обоих. Вы такая пара, настоящие половинки друг друга!
- До свидания! - кричала я по-немецки, высунувшись в открытое окно. Ветер подхватывал мои слова и уносил в вечность.

В аэропорт мы прибыли вовремя. Начиналась регистрация на рейс. Исполнив нужные формальности, мы последние мгновения стояли рядом, держась за руки.
- Ты только не передумай, не брось меня, не обмани, как все женщины! - просил Франц, глядя мне прямо в глаза.
Но, спросить о том, каких женщин он имел в виду, я уже не успевала. Время неумолимо подошло к минуте расставания. Последний поцелуй, и я шагнула в телетрап, ведущий в самолет. Пройдя несколько шагов, я оглянулась. По щеке Франца текла слеза. В голове ворохнулась неприятная мысль:
«Как будто навсегда со мной расстается»!
- Глянь, голубушка, опять твой рыцарь рыдает как малахольный, - это опять одно из моих «Я» пыталось подать мне сигнал бедствия, обратить мое внимание на нечто важное.
- Уйди, без тебя тошно! - слабо защищалась я.
В самолете я крепко спала, даже отказалась от ужина. Бессонные ночи в Швейцарии дали о себе знать.
-Лучше недоесть, чем недоспать, - решила я, - и попросила стюардесс меня не беспокоить. Глаза открыла вместе с толчком самолета о посадочную полосу. Москва встретила меня метелью и крепким морозцем. Январь все-таки! Взяв такси и переехав из одного аэропорта в другой, я была уже почти дома. Каких-нибудь шесть часов в воздухе отделяли меня от мамы и моего привычного бытия.

      - Мамулечка моя золотая, - верещала я от радости, целуя и обнимая маму. - Наконец-то я дома! Как ты? Я скучала по тебе! - поток слов и эмоций лился из меня, не переставая, а я в то же время тормошила маму, то отстраняя ее от себя, то вновь прижимая к груди.
- Аленушка, деточка моя, я так волновалась! Позвонил этот твой шеф и сказал, что ты заболела и вернешься позже. Я же места себе не находила! Что с тобой было? Ты ведь, когда звонила, так толком ничего и не сказала. Нормально и все. А мать с ума сходи! - сетовала мама, гладя мою голову и рассматривая меня после стольких дней отсутствия.
Как всегда, после возвращения из дальних странствий, мама первым делом взялась меня кормить. Все вкусненькое, что было приготовлено к моему приезду, вмиг оказалось на столе. Я и в самом деле была голодна, так как опять проспала в самолете весь полет, отказавшись от еды. Так что моему аппетиту моя мама была очень рада. Раз ребенок хорошо ест, значит, с ней все в порядке, решила мама и успокоилась.
Подкрепившись, то есть правильнее сказать, наевшись до отвала, так, что стало трудно сгибаться, я, наконец-то, отвалилась от стола. Предыдущий день у меня получился разгрузочным, так как я не ела целые сутки. Зато сейчас я компенсировала все сполна.
- Какой-то совершенно зверский аппетит у меня, - подумала я, однако, тут же отвлеклась, начав распаковывать сумку и доставать подарки, которые купила своей мамочке.
       Как я любила делать ей подарки! Она им радовалась, как ребенок. Ей было совершенно все равно, что именно я ей дарю. Для нее был важен сам факт, что дочка думала о ней и хотела порадовать. А потом дошла очередь до сувениров и фотографий. Я показывала снимки, сделанные в Германии, а потом в Швейцарии. И как-то само собой получилось, что я рассказала ей все о моем Франце, о наших отношениях, о предстоящем нам с ней переезде
- Нет, доченька, ты уж свою жизнь устраивай, а я здесь помирать буду. Здесь мои родители, муж мой, папа твой. Негоже мне их бросать, да бежать за тридевять земель, счастье новое искать, - с грустью сказала мама.
И я, как в детстве, заревела. Я помню очень отчетливо, что если раньше при мне заходил разговор о смерти, я страшно пугалась и представляла, что это моя мама лежит холодная и недвижимая. Сердце в этот момент разлеталось на куски от боли. Я готова была сражаться со всем миром, только чтобы этот ужас миновал меня и мою маму.  Почему-то в этот момент вспомнился Франц, держащий фотографии матери, и слова фрау Анны, о том, что он столько пережил после ее смерти. Острая жалость к нему вдруг охватила все мое существо. Я корила себя, что побоялась поговорить с ним об этом. Может быть, именно этого он и хотел, когда показывал мне старые фотографии?!
- Мама, расскажи мне о папе. Ну, то, что я не знаю, - попросила я, немного успокоившись.
      Мама обняла меня за плечи, притянула к себе поближе. Я, уютно свернувшись комочком, положила ей свою голову на колени. Мама на мгновение задумалась и начала свой рассказ.
- Я тебе этого никогда не рассказывала, да и папа тоже. Не принято было выворачивать наизнанку свои чувства и переживания. Не хотелось огорчать тебя. Думали, что мала ты, не поймешь. А потом и время ушло, и папы не стало. Ну, уж раз сама завела разговор, значит, тебе это нужно.
Папа твой с десяти лет от роду носил тяжелое клеймо «сын врага народа». Нынешним поколениям уже и не понять, что в этом такого страшного, а тогда…. Арестовали его отца поздней ночью. Папа твой проснулся от шума в доме. Мать его, твоя бабушка, тихо плакала. Здоровый усатый милиционер подтыкал в спину отца, твоего дедушку, которого уже уводили. Среди мальчишек ходили зловещие разговоры о ночных арестах, но отец твой свято верил в то, что его батю, бывшего красного командира, минует лихая участь. Не миновала. Он сразу понял, что произошло, и со злостью молодого волчонка, бросился на милиционера и укусил его за руку. Усатый верзила заорал и так саданул его свободной рукой, что бабушка кое-как привела его в чувство только часа через два.
Наступившее утро было уже утром совсем другой жизни. Все отвернулись от их семьи, никто не заходил в дом. Даже на улице не здоровались, отворачиваясь и спеша пройти мимо. Бабушка осталась с тремя детьми в полной изоляции. Помощи было ждать неоткуда. До этого она не работала, так как семью кормил муж, а она занималась детьми и хозяйством. Сейчас же не брали на работу, потому как муж - враг народа. Вскоре начали голодать, запасы быстро заканчивались. Бабушка Анна кое-как устроилась на работу в колхоз, на самую тяжелую и грязную работу.
       Наступило первое сентября. Отец твой перешел к тому времени в шестой класс. Умница он был с самого детства. Его в школе Ломоносовым звали. Однако, несмотря на большие способности, на педсовете долго решали, может ли сын врага народа ходить в советскую школу. Отстояла его молодая учительница истории Полина Михайловна, убедив всех, что сын за отца не в ответе.  Начались тяжелые годы борьбы за право хотя бы просто быть в этой жизни. Отец твой с молчаливым упорством сносил все. Только не мог вынести, когда его недруги, желая задеть побольнее, кричали, что отец его - контра и враг народа. Он тогда закусывал губы и бился в кровь, за честь отца.  В первый же год учебы на Октябрьские праздники, так называли тогда день Великой Октябрьской социалистической революции, отца твоего, как самого лучшего ученика школы, премировали ботинками, опять же по настоянию Полины Михайловны. Он как-то рассказывал мне, что больше всего на свете боялся в тот момент заплакать. Он стоял перед школьной линейкой, в рукавицах на ногах, и глотал слезы. Его отец незримо стоял рядом и говорил ему:
- Держись, сынок! Все вынеси, выучись и не забудь обо мне!
- Отомщу, папка, - клялся он про себя, даже не представляя, кому и за что он должен мстить. В глазах стоял усатый дьявол в милицейской форме – олицетворение всех его бед и несчастий.
      Так и вырос он с этой клятвой в душе. И еще с ненавистью ко всему этому злому миру, так жестоко лишившему его отца. Жизнь продолжалась, многое изменилось. Он с отличием окончил школу, но никуда не мог поступить учиться дальше. Клеймо приросло намертво. И вдруг смерть Сталина! Он мне рассказывал, что никуда не выходил в эти дни, сказавшись больным. Вся страна тонула в слезах, а он ликовал и радовался, что мучитель сдох, как собака! Именно он представлялся ему виноватым во всех бедах его семьи. Спустя некоторое время деда реабилитировали, признав его невиновность. Но кому, по большому счету, от этого было легче?! Все детские годы прошли в унижении, страхе и ненависти. Такие вещи бесследно не исчезают. После реабилитации отца он поступил в Московский технологический институт и, окончив его, стал инженером. Казалось, теперь все можно изменить, всего добиться. Образование и способности позволяли стать большим начальником. Но к образованию в то время нужна была еще и верность партии, чего он никак не испытывал. Будучи умнейшим человеком, он видел и чувствовал несоответствие призывов и лозунгов, в соответствии с которыми жила тогда наша страна, с жизнью партийных руководителей. Однако, недаром говорят: «С волками жить - по-волчьи выть».  Приходилось и ему, чтобы как-то удержаться в том месте, где он работал, тоже «подвывать». Вот это-то и сломало его окончательно. Не простив никому и ничего, но, не имея возможности что-то изменить, отец начал сначала выпивать, а потом и того хуже, стал частенько уходить в настоящие запои. Держали на работе только из-за того, что ни у кого больше не было такой светлой головы. Мама горестно вздохнула и украдкой смахнула слезу.
- Любила я его и жалела очень. Только помочь ничем не смогла. И он нас с тобой любил. Ты ведь помнишь, никогда не обижал, уж тем более, руки не поднимал. Слабый он был, от жалости к себе.
      Мама замолчала, уйдя в свои воспоминания, а я окунулась в свои.
Отчетливо помню себя маленькой, как отец играл со мной и весело смеялся. Он был большим и сильным. В такие моменты не было ребенка счастливее меня! В день зарплаты он обязательно приносил мне шоколадку. Это был праздник! Жили мы скромно, несмотря на то, что отец занимал довольно высокую должность. Он был честнейшим человеком и никогда не пользовался служебным положением. Чтобы он что-то сделал для себя, в обход закона или каких-то правил?! Боже упаси! Он мог добиться или выхлопотать для кого угодно и что угодно, но сам всегда довольствовался малым. Уже будучи подростком, я из-за этого одновременно и гордилась отцом, тем, что он такой честный, и ужасно злилась на него. Мой отец казался мне этаким простаком, не умеющим ничего сделать для своей семьи, в то время, как отцы моих подружек, тащили все, что можно было тащить, возили своих жен и детей на служебных машинах, отдыхали на госдачах, обслуживались в спец. магазинах. Нам с мамой все это было строжайше запрещено! Строились новые дома, и коллеги отца выхлопотали себе новые квартиры. Мы же так и жили в своей двухкомнатной хрущовке, которую отец получил давным-давно, как молодой специалист. Я как-то стала свидетелем разговора двух досужих бабок, которые вечно торчали на лавке у подъезда. Речь шла о нашей семье. Почему де Сам-то - большой начальник, а живет, как простой работяга. Бабули пришли к простому выводу: пропивает, наверно, все.  Я еле удержалась тогда, чтобы не сцепиться с этими старыми клюшками, обсуждавшими моего отца! Домой пришла вся в слезах! Было ужасно обидно за него, за маму, за себя, в конце концов. Вот тогда у меня впервые зародилась мысль, что мой отец - просто слабак, не способный сделать ничего путного в этой жизни. Когда он, в очередной раз, приняв на грудь для успокоения души, пытался разговаривать со мной, хотел что-то рассказать о себе, я досадливо отмахивалась. В такие минуты он казался мне жалким, и я ничего, кроме неприязни, к нему не испытывала. Хотя точно знаю, что если бы кто-нибудь в моем присутствии даже просто попытался сказать о нем что-то плохое, я бы защищала его всеми возможными и невозможными средствами. В дни его просветлений я очень любила разговаривать с отцом. Он был очень образованным человеком, можно сказать с энциклопедическими знаниями. Мог ответить на любой вопрос. Читал столько, что я в детстве думала, что мне и трех жизней не хватит, чтобы прочитать все, что прочитал папа. В такие дни я любила его и гордилась тем, что у меня такой умный папка. Он же, напротив, бывал не особенно разговорчив. Сейчас я понимаю, что в трезвом состоянии он страшно стыдился сам себя и своих поступков. А еще, я очень хорошо помню, что я все время стремилась заслужить его одобрение или похвалу. Когда же отец запивал, я злилась и осуждала его. Тогда в моем детском подсознании родилась мысль: «Наверно, это я плохая, раз у меня такой никчемный отец!» Тогда же впервые я поклялась себе, что вырасту, выучусь и всего добьюсь сама! И никогда не буду зависеть от этих слабых и жалких мужчин! Анализируя события своего детства и переживания, связанные с отцом, я только сейчас поняла, что пил он оттого, что не умел справиться со своими проблемами, просто сбегал от них в хмельное забытье. Я же, в последствии, если видела в мужчине хотя бы малейшее проявление слабости, неважно в чем, невольно сравнивала его со своим отцом.  Более того, я намеренно искала в нем недостатки. То говорит неправильно, то одет неряшливо, то ботинки не чистит, то жаден, то слишком расточителен, то глуп, то слишком заумен. А если он еще и выпивал...! Такой мужчина был однозначно не для меня! Это был приговор, который не подлежал обсуждению. Вот и ответ на мой вопрос, который я задавала сама себе: «Почему мне двадцать пять, а у меня еще не было серьезных отношений ни с одним парнем». Да я боялась их, как черт ладана! Боялась встретить такого же, как мой отец, и стать зависимой от него! Всю горечь детских воспоминаний я загнала вглубь. Даже с самой собой наедине я никогда не обдумывала все это до конца честно, мне было стыдно признать это! Встреча с мужчиной предполагает определенное изменение в жизни, принятие его самого и его внутреннего мира! Мне же мир мужчин казался непонятным и неприятным. Естественно, я его избегала! 
      В студенчестве у меня было много друзей ребят. Но, то ли я по характеру была сильнее, то ли нравилась им так, что они готовы были исполнять все мои желания, все всегда было по-моему. Я и эту их готовность, во всем угодить мне, принимала за внутреннюю слабость и посмеивалась над ними. Ни один из соискателей не был удостоен моего выбора. Поэтому же я не решилась тогда остаться в Берлине, хотя жизнь сулила хорошие перспективы. Дими выглядел слишком растерянным в тот момент, когда я высказала ему свое мнение относительно моей национальности. Если бы он проявил твердость характера, все еще тогда могло быть по-другому, но он повел себя как кисель. Растерялся, стушевался и схватился за бутылку пива. Подсознание сразу подсунуло ярлык «слаб и жалок», сработал стереотип мышления «не для меня». Оказывается, все наши проблемы гнездятся в детстве! Нужно только не бояться в них окунуться и быть терпеливым с самим собой. Рассуждая над этим, я вдруг вспомнила, что видела отца во сне, в ночь перед Рождеством. Он тогда просил у меня прощения. Но видение было неясным, поэтому и не оставило четкого воспоминания. Такие сны обычно бывают вещими. Нужно будет над этим поразмыслить, почему именно там, в Германии, он пришел в мой сон.

      Два дня, проведенные мною дома после приезда, мои законные суббота и воскресенье, восполнили потраченные силы. Отоспавшись и отдохнув, я снова была свежа и хороша. За эти дни Франц звонил дважды, и мы говорили подолгу, вроде бы ни о чем, но нам казалось, что важно каждое слово. Его голос и интонации, даже на расстоянии, волновали меня, казались такими родными. Мне казалось, что я отдам все, что угодно, лишь бы снова оказаться рядом с ним, почувствовать тепло его рук, биение сердца, вкус губ. Ощущение влюбленности приподнимало меня над землей. Я была счастлива своим ожиданием!
      Но за воскресеньем неизбежно следует понедельник. Ах, этот понедельник! Что только о нем ни говорят в народе. Одно из таких утверждений, проверенных целыми поколениями: понедельник - день тяжелый! Ох, как права народная мудрость! После недели любви и свободы нужно снова возвращаться туда, куда теперь совсем не хотелось идти. Но и не возвращаться было нельзя. Я была еще частью, винтиком-шпунтиком большого механизма под названием «Интерстройсервис», имела свои обязанности, от которых меня еще никто не освободил. Да и многолетняя привычка соблюдать трудовую дисциплину держала крепче оков.

       Коллеги по работе встретили меня по-разному. Некоторые искренне радовались моему возвращению. В основном же, во взглядах сквозила неприкрытая зависть:
-Мало того, что в Германию слетала, так еще и заболеть там умудрилась. Продлила себе отдых на неделю! - читала я в их глазах.
- Вот злыдни, - думала я, - а если бы я правда болела? Неужели и этому стоит завидовать? А что было бы, узнай они о моей поездке в Швейцарию? Да еще с кем?! Ой, нет, уж пусть лучше не знают до поры до времени! Я целее буду!

- Лена, ты на месте? Зайди ко мне, - прозвучал в трубке голос шефа, как будто глашатай объявил о начале казни.
Конечно же, я обманывала его, поэтому в душе что-то невольно дрогнуло.
А вдруг он уже узнал правду? Что сейчас будет?!
- Все нормально, он ничего не знает, - успокаивала я себя, пока шла до его кабинета.
Перед дверью я набрала побольше воздуха в легкие, а потом резко выдохнула и затаила дыхание. Ритм сердца пришел в норму, и я шагнула в открытую дверь.
- Здравствуйте, Николай Степанович! Можно? - спросила я, остановившись у входа.
- Ну, здравствуй, болезная, проходи! Как себя чувствуешь?
Он смотрел на меня как-то странно. Я не могла понять, то ли он рад меня видеть, но пытается скрыть это, то ли …. Я молча смотрела на него и была готова к самому худшему.
- Нормально, только слабость еще ощущается - ответила я голосом человека, чудом избежавшего смерти. - Еще бы пару дней дома полежать, - добавила я в надежде на то, что он смилостивится, и я еще смогу позволить себе побыть наедине со своими мыслями. - Да, кстати, вот справка из больницы, - добавила я и протянула ему заготовленную бумагу из клиники, в которой я, якобы, находилась на лечении. Франц позаботился и об этом.
- Справку в бухгалтерию отдашь. Оплатить эти дни я уже распорядился, - сказал НиСтеп.
- Значит, все нормально, - подумала я и с облегчением вздохнула. Неминуемая, казалось бы, расплата за мое короткое счастье на этот раз миновала.
- Только отдых дать не могу. Нужно переводить контракт, спецификации на оборудование. Хотя, ты это можешь делать дома. Действительно, побудь дома несколько дней, а то ты какая-то бледная, - сказал НикСтеп, приблизившись ко мне, и погладил меня по щеке.
Это было совершенно неожиданно для меня, поэтому я даже не сумела сразу среагировать и увернуться. Получилось так, будто я позволила ему эту ласку. Он вмиг потеплел лицом и перешел к волосам. Он перебирал мои рыжие кудри, и что-то говорил мне, а я стояла, как загипнотизированная, и даже не могла пошевелиться. Только, когда его лицо приблизилось к моему, я вдруг с ужасом осознала, что еще секунда и его синеватые губы вопьются в меня, и пришла в себя.  Сделав почти балетное па, я красиво избежала надвигающейся неприятности, отступив к столу и сняв трубку зазвонившего телефона.
- Вас, Николай Степанович, - скромно изрекла я, опустив глазки, чтобы скрыть прыгавших в них чертиков. Я была ужасно довольна собой, тем, что я такая ловкая и сообразительная.
- Черт бы их всех побрал, - выругался НикСтеп и досадливо крякнул. - Да вы что там, совсем без меня думать не хотите или нечем? У вас что, ж… вместо головы?! - через секунду заорал он.
 Разнос длился уже несколько минут, а я с сочувствием думала о том, кто, сам того не подозревая, спас меня, и попался под горячую руку.
- Я, пожалуй, пойду,- сказала я, тихонько пятясь к двери.
- Да, ты свободна, - зло буркнул НикСтеп, отчетливо понимая, что момент упущен, что будет совершенно нелепо повторить попытку сближения после такого ора с бранью и угрозами.
Я с облегчением пулей вылетела из кабинета, плотно закрыв за собой дверь. Анечка сидела, испуганно вытаращив глаза, и сдавленным шепотом спросила:
- Лена, что там случилось? Это он на тебя так орал? Уволил?
- Нет-нет, не на меня! С кем-то по телефону общался, - коротко пояснила я и быстренько юркнула в свою норку.
- Спасибо тебе, Господи! Я каждую минуту чувствую, что ты на моей стороне, что ты не позволишь свершиться ничему плохому в моей жизни, - вознесла я короткую, но искреннюю молитву Всевышнему, находясь в безопасности в своем кабинетике.
      Чтобы отвлечься от пугающих мыслей, я с головой погрузилась в работу. Мой любимый немецкий язык! Я с самого детства была в него влюблена, чувствовала и понимала его, как живое существо. Сейчас же, после того, как перспектива воссоединения с Францем стала казаться реальной, я относилась к нему, как родному языку. Мысли текли легко и свободно, слово цеплялось за слово, как звенья одной цепи. Работа доставляла удовольствие. Незаметно рабочий день подходил к концу.
Звонок телефона вдруг прозвучал, как сигнал опасности. Я вздрогнула и даже сначала не хотела снимать трубку. Но я ведь на работе, ничего не поделаешь. Почему-то показалось, что это опять мой стареющий, любвеобильный шеф. Очевидно, попробует взять реванш после первой неудавшейся попытки.
- Слушаю, - почти обреченно произнесла я.
- Лена, скорее сюда, Германия на проводе! - вопила в трубку Анечка, как потерпевшая.
Я пулей вылетела из своего убежища и через секунду уже держала в руках трубку.
- Guten Tag! Hier ist Elen, - затараторила я. Сердце готово было вылететь из груди.
- Фройляйн Элен, это Карл фон Штольц. Вспомнили меня? - Его голос, звучавший в телефонной трубке, был для меня такой неожиданностью, что я стояла и тупо смотрела на телефон, ничего не соображая.
- Вы слышите меня? Прошу Вас передать господину Соколову, что отныне делами корпорации буду заниматься я лично. Документы, удостоверяющие передачу права подписи, передадут по факсу, их уже и почтой выслали. Они заверены нотариусом. Так что, дело может быть продолжено, несмотря на отсутствие Франца, - четко и размеренно говорил Карл. В его голосе слышались ледяные официальные нотки.
- Что с Францем? - уже не обращая ни на кого внимания и не маскируя своего волнения и личной причастности к Францу, закричала я.
- Франц умер. И Вы, фройляйн, пусть косвенно, но виноваты в этом. Вам не стоит больше звонить в наш офис. Прошу меня не беспокоить! - сухо говорил он, - Если Вы не послушаете меня, я буду вынужден обратиться к Вашему руководству с ходатайством о Вашем увольнении. Больше мне нечего Вам добавить. До свидания.
       Его слова прозвучали, как смертный приговор. Я стояла оглушенная. Известие о смерти Франца уничтожило меня. А еще боль и унижение от слов Карла! Все перемешалось в моей голове. Удушье подступило к горлу и застряло в нем тугим комком, не давая продохнуть. Я медленно сползла по стене, стянув за собой телефон со стола. Еще секунду я слышала отчаянный крик Анечки о помощи. А потом, как будто, выключили свет и звук.

      Лежу с закрытыми глазами, но сквозь веки просочился свет. Значит, я не умерла. А жаль…. В груди стало невыносимо больно. Потекла слеза. Слышу, как сквозь вату:
- Доктор, она приходит в себя, у нее слеза течет, - произнес издалека женский голос.
- Не хочу жить, дышать, шевелиться. Нужно замереть! Они примут меня за мертвую и оставят в покое. Чувствую прикосновение к руке. Непроизвольно вздрагиваю. Не хочу, чтобы кто-то прикасался ко мне! Н е   х о ч у! Пытаюсь отодвинуть руку. Оказывается, это не так просто. Я лежу, как препарированная лягушка. Привязана к кровати. В венах иголки капельниц.
- Ну что, голубушка моя, давай, открывай глазки, - звучит рядом негромкий мужской голос.
- Нет! Не хочу! Я умерла! Оставьте меня в покое! - твержу про себя, по-прежнему не подавая признаков жизни.
- Лена, открой глаза! Давай возвращайся! Ты и так нас изрядно напугала! Вторые сутки возле тебя крутимся, не приседая ни на минуту, - просит все тот же голос. Мне его почему-то жаль. Я медленно открываю глаза. Возле моей кровати сидит мой старый друг Витька в белом халате. Я начинаю туго соображать, где я и что тут делает Витька. Обвожу взглядом комнату. Наконец, до меня доходит, что я, очевидно, в больнице. Витька здесь тоже не случайно. Я вспоминаю, что он врач-реаниматолог.  Внезапно все совершенно отчетливо всплывает в памяти. Франц! Он умер! Я без него не хочу жить! У меня начинается тихая истерика. Я не рыдаю, не кричу, я даже не шевелюсь. Но из глаз безудержным потоком льются слезы.
- Аленыш, все хорошо, я рядом. Я тебе помогу, - слышу Витькин голос. - Тем более, ты ведь теперь не одна. Подумай о малыше. Не убивай его! Ты не представляешь, как ему сейчас плохо! - убеждает меня его голос, а я с недоумением думаю, о каком малыше он говорит. Может он обращается не ко мне? Опять обвожу глазами комнату. Нет, здесь одна кровать, значит, я здесь тоже одна. И Витька сидит возле моей кровати и говорит со мной. Я пристально смотрю на него. В глазах вопрос.
- Да-да, ты беременна, девочка моя, - подтверждает мою догадку Витька, - срок совсем маленький, но сомнений нет.
- Нам не стоит жить, если он умер, - еле слышно говорю я.
- Привет семье! Я тут вторые сутки возле тебя прыгаю, а ты мне все показатели по отделению хочешь испортить! - фальшиво-шутливым тоном произносит Витька.
Но я уже утратила к нему всякий интерес и опять закрыла глаза.
Сон - спасение для больного. Он дарит отдых и исцеление. А еще во сне можно спрятаться от реальной жизни, где больно душе и телу. Главное, ничего не допускать в свои сны, что будит воспоминания, заставляет чувствовать. Но над этим мы зачастую не властны. Какие-то смутные образы беспокоят, пугают, тревожат. Они толпятся вокруг меня, обступают плотным кольцом, отчего становится трудно дышать, пытаются куда-то тащить меня. Время от времени становится так страшно, что я открываю глаза, чтобы убежать от наваждения. И каждый раз вижу рядом с кроватью Витьку. Он обтирает меня чем-то влажным и холодным, пытается напоить меня. На секунду становится легче, но я опять улетаю в бездонную черную яму.
      Трудно сказать, сколько времени я пробыла в таком состоянии. Но однажды я открыла глаза и поняла, что больше не хочу спать. Но ни есть, ни пить, ни, тем более, думать или что-то делать я тоже не хотела. Я лежала безмолвно, с застывшим выражением безысходности и полнейшего равнодушия на лице. Мир вокруг меня умер, да и я себя ощущала мертвой, бестелесной куклой, безо всяких желаний и потребностей. Мои глаза были открыты, но я ничего и никого не видела, уставив их в потолок. Я не слышала того, что мне говорили. Я даже не открывала рот, чтобы мне вложили в него пищу или влили питье. Я отказывалась жить. Я медленно умирала. Казалось ничто больше не способно пробудить во мне желание двигаться, думать, чувствовать, чего-то хотеть, тем более стремиться и действовать. Я даже не чувствовала боли, которую должна была чувствовать время от времени, потому что мне делали разные инъекции, пытаясь помочь моему организму уцепиться за жизнь.
       В палате вокруг меня движение. Пришел незнакомый доктор и придвинул к кровати столик с каким-то оборудованием с экраном, похожим на телевизор. С меня снимают одеяло, поднимают сорочку, оголяя живот, и намазывают его чем-то холодным и скользким. Доктор начинает водить каким-то предметом внизу живота.
- Аленыш, посмотри, это бьется его сердечко, - взволнованным голосом говорит мне Витька, - это твоя первая встреча с твоим малышом. Он почти насильно поворачивает мою голову в сторону экрана. Я вижу черно-белую маленькую картинку. До этого мне казалось совершенно естественным решение, что все, что во мне, должно умереть вместе со мной. Но только до тех пор, пока я этого не видела и не чувствовала. И тут я увидела, что эта картинка проявляет признаки жизни! Она пульсирует! Существо внутри меня живо! И вдруг, я со всей ясностью поняла, как плохо и страшно ему сейчас! Оно совсем беззащитно, а я пытаюсь его убить! Оно не может противостоять мне, и вынуждено разделить горькую участь своей матери.
       В ту же секунду я почувствовала, что я - самый главный враг моего дитя. Не кто-то чужой и злой, а именно я причиняю ему сейчас страдания и боль. И материнский инстинкт взял верх. Мой ребенок будет жить, во что бы то ни стало! Я смогу защитить его, вырастить и сделать счастливым, потому что я - мать!
- Хочу яблочный сок, кислый, - слабым голосом сказала я.
Мне показалось, что я еще не успела закончить фразу, а Витька уже понесся за соком. Через несколько минут он уже был снова в палате, посадил меня в подушках и поил из поильника соком. Я была настолько слаба, что, даже поднять стакан, была не в силах.
      Медленно, но верно я возвращалась к жизни. Через три дня я смогла самостоятельно сидеть на кровати, а к вечеру этого же дня Витька заново учил меня ходить. Тело было почти невесомым, и плохо слушались ноги, норовя все время разъехаться или подогнуться, но мой верный доктор был начеку. Мы благополучно вернулись в палату. После ужина я попросила телефон. Он, не обсуждая, подвинул ко мне аппарат и вышел из палаты. Я набрала номер телефона Франца.
- Аппарат абонента заблокирован - автоматическим голосом ответила фройляйн по-немецки.
- На том свете телефонной связи нет. Как, впрочем, и никакой связи, - подумала я отстраненно. В душе было пусто и слегка саднило под ложечкой. Я, было, хотела позвонить в офис и все разузнать, но вовремя спохватилась. Наверняка, Карл распорядился, что должны отвечать сотрудники, если вдруг позвонит фройляйн из России, и будет интересоваться Францем. А обратиться к кому-либо по-дружески не могла. Не успела я там завести друзей. И я решила, что если Франц все-таки жив, он найдет возможность разыскать меня. Ну, а уж если нет….

      Еще через неделю меня выписали из больницы. В общей сложности я провалялась там целый месяц. Мама и Витька хлопотали надо мной, как орлица над орленком.  Я обратила внимание, что мама, моя масенька, так сильно сдала за время моей болезни. Лицо осунулось, вся она как-то съежилась. Некогда красивая, даже в свои уже немолодые годы, моя мама вдруг превратилась в сухонькую старушку, которая все смотрит на меня пугливыми глазами. Это моя-то мама, которая столько пережила в своей жизни и никогда не ломалась?! Причину ее столь разительной перемены я поняла, когда увидела себя в зеркале. На меня смотрела совсем незнакомая мне женщина. Худая, с потухшим взглядом и плотно сжатыми губами, она производила впечатление человека, стоящего на грани между жизнью и смертью. И было еще непонятно, в какую сторону сделает шаг эта женщина. Я пристальнее вгляделась в свое отражение и рассмотрела серебристые ниточки в рыжих волосах. Это была не я, а то, что осталось от меня, то, во что я превратилась после этого потрясения. Бабушка в таких случаях говорила: «Краше в гроб кладут». Мама стояла сзади и украдкой поглядывала на меня, смахивая слезы. В эти минуты я ощутила себя центром нашей домашней вселенной. Жизнь и счастье моей матери и моего ребенка зависели сейчас от меня. И я приняла решение. Я никогда не буду плакать при них и сделаю все, чтобы радость снова вернулась в наш дом, хотя бы для них двоих.
- Мамуля, ты меня кормить думаешь? Я так соскучилась по твоей еде. В наших больницах не зажиреешь, - бодрым голосом сказала я.
- Деточка моя, все готово, сейчас накрою, и будем обедать. Витюша, и ты мой руки, пообедай с нами,- попросила его мама.
Мне показалось, что она боялась сразу оставаться со мной наедине. Изображая зверский аппетит, я с трудом съела две ложки салата и запихнула в себя полкотлеты. Больше желудок принимать отказывался.
- Мама, налей мне чай, такой как ты умеешь. Густой, с молочком и горячий. - Я видела, что исполнять мои просьбы доставляет ей удовольствие, что она чувствует себя нужной мне. Она суетилась на кухне, что-то убирала, что-то подавала, а я наблюдала за ней и видела, что она вместе с моим возвращением потихоньку оживает сама. Вновь появился смысл жизни. Виктор засобирался домой, почувствовав, что я смертельно устала и нуждаюсь в отдыхе.
- Да, кстати, ты еще две недели на больничном. Если будет все нормально, никуда не ходи, просто отдыхай и набирайся сил. Все документы я сам сделаю, - проинформировал меня он перед тем, как уйти.
- Спасибо тебе. За все, - тихо сказала я, пожимая его руку обеими руками.
В это рукопожатие я вложила всю свою благодарность за все то, что он для меня сделал. Иногда слова не могут выразить все, что мы чувствуем, потому что кажутся слишком напыщенными и неподходящими к случаю. Он понял все, что я хотела ему сказать, смутился, кивнул головой и вышел.
      С этого дня, так уж получилось, я была вынуждена вести двойную жизнь: для людей и для себя. Все, что касалось людей, особенно мамы и Витьки, я постаралась вернуть в прежнее русло. Я говорила, слушала, просила сама и исполняла просьбы, куда-то ходила, ела-пила-спала. И внешне все, вроде бы, было нормально. Но я не чувствовала! Ничего! Я была как мальчик Кай, замороженный Снежной Королевой. Вот что осталось для меня! Полнейшая пустота внутри и равнодушие к себе, к тому, что со мной лично будет дальше. Сейчас меня занимали размышления, как я смогу обеспечить своего ребенка, ведь некоторое время я не буду работать. Из моего сознания разом исчезли такие понятия, как «хочу», «нравится», или «люблю». Вместо них в моем мозгу прочно поселились «должна», «обязана», «ответственна». Я больше не плакала, а все чаще сидела неподвижно, погрузившись в раздумья. Сначала я все оттягивала разговор с мамой о том, что у меня будет ребенок. Но, через некоторое время, решила, что его все равно не избежать, и сообщила ей об этом просто и буднично. Мама, к моему удивлению, очень обрадовалась этому известию. Мои опасения относительно того, что будут материальные затруднения, моя масенька рассеяла одним - единственным философским изречением:
- Дал Бог ребенка, даст и на ребенка! Нашла, о чем печалиться, - говорила она бодрым голосом. - Неужели мы с тобой вдвоем нашего ребеночка не поднимем?
Две недели, дарованные мне Витькой, тоже пролетели. Раньше я не понимала людей, которые говорили, что ходят на работу, как на каторгу. Я все недоумевала:
- Ну, если уж так не хочется, чего проще, не ходи и все. Найди, в конце концов, другую. Теперь пришел и мой черед узнать, что это такое: идти туда, куда ноги не несут.

      Коллеги приняли меня настороженно. Как от чумной не шарахались, но и особой радости по поводу моего появления никто не выражал. Я, видя такое к себе отношение, тоже сама ни к кому в объятия не кидалась. Было такое впечатление, что народ взял паузу, в ожидании, куда ветер подует.
Я спинным мозгом почувствовала, что в мое отсутствие что-то произошло. Зашла в приемную, но Анечка, сделав круглые глаза, замахала руками, не отрывая их от стола, показывая, что мне лучше удалиться. Я не стала нарываться и ретировалась в свой кабинет. На первый взгляд все в нем было так, как оставила я, но появилось ощущение какого-то запустения, будто хозяйка отсутствовала долго-долго или вообще умерла. Хотя…. Обведя глазами комнату еще раз, я заметила следы чужого присутствия. Письменные принадлежности небрежно разбросаны по столу. На компьютере новая, совершенно сумасшедшая заставка. Я такую никогда бы не поставила. Моя любимая азалия, которую я холила и лелеяла, совсем зачахла.  Проверив ящики стола, я обнаружила, что и там кто-то нахально похозяйничал. Все было перерыто. Коробочка с новыми французскими духами, подаренная мне банкирами в последний приезд, была вскрыта. Открыв ее, я увидела, что флакон наполовину пуст.
- Что за черт? Кто посмел копаться в моих вещах? И не только копаться, а еще и попользоваться ими без моего разрешения? - размышляла я, ощущая явную неприязнь к непрошенным гостям. До моей болезни никто и никогда не смел позволить себе такого. Я встала у открытого балкона и закурила.
- Брось, малышу это вредно, - сказал внутренний голос, - ты ведь теперь не одна, вот и думай не только о себе. Я послушно раздавила сигарету в пепельнице и присела к столу. После длительного отсутствия я не знала, за что взяться, что сейчас важнее сделать в первую очередь, а что может подождать. Открыла незаконченный перевод, и с удивлением обнаружила, что кто-то попытался его продолжить. Перечитала написанное чужой рукой. - Бред! Разве может так выражаться нормальный образованный человек? - подумала я в растерянности.
    В большинстве своем фразы были такими неуклюжими, можно сказать ходульными. Ни один здравомыслящий человек так по-русски бы не сказал. К этой писанине даже нельзя было применить термин «стилистические ошибки». Многие же предложения вообще не соответствовали оригиналу текста. То есть, были взяты с потолка, так как речь в тексте шла совсем о другом.
- Интересно, какой умник пытался играть в переводчика?  Такое впечатление, что переводил школьник, у которого по языку тройка была только по большим праздникам,- размышляла я, а сама машинально сначала правила текст, а потом просто все переписала, так как из-за правки нормальный текст просто не читался.
      Время до обеденного перерыва пролетело незаметно. Обычно в обед все наши офисные уходят из здания, кто в кафе, кто домой. Остается только охрана. Я же частенько оставалась, перекусив прямо в своем кабинете. У меня всегда было много работы. Так было и на этот раз. Я осталась, никуда не хотелось идти. Через несколько минут после начала перерыва ко мне заглянула Анечка.
- Ты одна? Я зайду на минутку? - оглядываясь, чтобы убедиться, что никто не видит, как она зашла в мой кабинет, сказала Анечка.
- Входи, конечно. Кофе со мной пить будешь? - предложила я, зная, что Анечка большая любительница выпить кофейку, ведь у меня всегда был хороший зерновой, а не растворимая отрава.
Я открыла шкафчик, где стояла кофеварка и посуда. Баночка с молотым кофе была пуста, также как, впрочем, и сахарница. Об оставленной мною плитке шоколада напоминала скомканная обертка.
- Анечка, да что же это такое? Кто здесь без меня хозяйничал? - в недоумении спросила я и посмотрела на нее.
У Анечки вспыхнули щеки, она опустила глаза, нервно стискивала руки.
- Лена, ты только не волнуйся, - начала мямлить она. - Вот увидишь, все утрясется, все образуется.
- Да говори же ты толком, что случилось! - в нетерпении воскликнула я.
- Леночка, ну, в общем, я не знаю, как тебе сказать. Но я думаю, что уж лучше я тебе скажу, чтобы ты готова была, - заикающимся голосом продолжала Анечка.
 Весь ее вид говорил о том, что еще минута, и она разрыдается.
- Да в чем же дело-то, Анечка? Ну, говори же! - я уже готова была к самым худшим новостям. Но то, что мне поведала Анечка, было такой неожиданностью!
- После того, как ты упала в обморок, в приемную сбежались все, - начала рассказывать Анечка. - Николай Степанович был сам не свой. Он стоял рядом с тобой на коленях, держал твою голову и кричал как ненормальный, чтобы срочно врача звали, брызгал тебе в лицо водой, хлопал по щекам. Ты была как мертвая. Лена, таким его никто и никогда не видел. Он не обращал ни на кого внимания, он говорил такие слова, что у нас мурашки по коже бежали. Он словно с ума сошел в этот момент. Пока не приехала скорая, пока врач не сказал, что ты жива, только в глубоком обмороке, что тебя срочно нужно везти в больницу, он не отошел от тебя ни на минуту. Он и в больницу с тобой поехал. В этот день он на работу не вернулся. Я так полагаю, что он в больнице все это время провел. А следующий день он начал с допроса, что произошло, почему с тобой такое случилось. Ну, я и сказала, что звонили из Германии, ты разговаривала, а потом тебе стало плохо. А о чем был разговор, никто не знает, ты ведь ничего не успела рассказать. Он был мрачный, как туча, и велел соединить его с немцами. Я дозвонилась и переключила на него, но стало так любопытно, что я сняла трубку в приемной и тоже слушала.
Анечка в этот момент стала пунцовой.
- Интересно, отчего она краснеет? - подумала я, - стыдно, что подслушивала или что приходится все это говорить мне?
- А дальше в немецком офисе нашли переводчика, и НикСтеп говорил со старым фон Штольцем. Этот старый хрен сказал нашему, что у тебя с молодым роман, из-за чего он умер. Поэтому, управление компанией дед вынужден принять на себя. А дальше все о делах. Я еще тогда подумала, сын умер, а он все о делах. Другой бы сидел и выл бы как белуга, а у него все бизнес на первом месте. Не люди они что ли? Неужели деньги все заменяют? А потом был кошмар! НикСтеп так треснул трубку на базу, что через две двери было слышно. Сначала тишина была, а потом он как заорет:
- Сучка! - кричал, - Проститутка! Я ее своими руками удавлю! Я все для нее сделал, а она этого немчуру мне предпочла. Ну, погоди, птичка, запоешь у меня!
- Вот так, - завершила первую историю Анечка и тяжело вздохнула. - А потом, дня через три, появилась эта стерва и заняла твой кабинет. Все здесь обшарила. Я ей говорила, что нехорошо чужие вещи трогать. А она заржала, как лошадь, и сказала, что теперь здесь все ее будет, даже наш шеф. Вот, сволочь какая! - зло резюмировала секретарша. - Я насмелилась спросить шефа, что мол, Лена и Вика вместе будут в кабинете сидеть? А он мне, знаешь, как ответил:
- Какая Лена? Лена у нас больше не работает. Вот с больничного выйдет и пусть гуляет на все четыре стороны. И если я увижу, что с ней кто-то общается, тот пойдет вслед за ней. Я предателей не прощаю!
- Леночка, ты только не говори никому, что я тебе все рассказала, а то он и меня попрет, а мне эта работа позарез нужна. Тяжело с ним работать, но хоть платят вовремя, а у меня Алешка на руках, - просила Анечка, а сама уже направлялась к двери.
- Анечка, а где он сейчас? И фаворитка новая где? - спросила я. Мне нужно было приготовиться к встрече.
- Он сам в Администрацию поехал, там какие-то гости приехали. И эту корягу с собой взял, - неприязненно сказала Анечка. - Обещал вернуться к трем часам. Наверно, как узнает, что ты здесь, сразу тебя потребует. Так что ты будь готова, - с сочувствием добавила она.
- Спасибо, друг мой. Ты мне оказала большую поддержку, а это для меня сейчас самое главное, -  искренне сказала я.
- Ты уж прости меня, что я не могу за тебя вступиться. Ведь и тебе не помогу, и сама работу потеряю. Ты только знай, что я всегда к тебе хорошо относилась. Дай тебе Бог терпения! - со слезами в голосе сказала Анечка и выскользнула из кабинета.
     Оба-на! Вот так дела! Значит, все уже решено. И мое присутствие, и согласие не потребовалось! Во мне назревала буря, которую я готова была излить на Ник Степа. Это мы еще посмотрим, как ты меня выбросишь на улицу! Беременных женщин у нас в стране, слава Богу, защищает закон! Вот буду сидеть на больничном все девять месяцев, а ты мне платить будешь!
Я храбрилась и распаляла себя, но на самом деле мне было ужасно неприятно и страшно.Я тогда многое бы отдала, чтобы избежать этого объяснения. Но, как говорят: сказал «А», говори и «Я».  И я стала ждать часа расплаты. Время уже не бежало, а тянулось медленнее некуда. Наконец, в начале шестого, зазвонил телефон. Я вздрогнула, вся внутренне собралась и взяла трубку:
- Свиридова, слушаю, - напряженным голосом ответила я.
- Леночка, это я, - зашептала в трубку Анечка. - Он приехал уже два часа назад и первым делом спросил, здесь ли ты. Я раньше позвонить не могла, в приемной куча народу была. Он сказал, чтобы я пригласила тебя ровно в шесть. Проверяет, наверно, уйдешь ли раньше домой, чтобы придраться. Так что ты сиди, и не вздумай уйти. Может, пронесет. А кобыла эта, приехала вместе с ним, зашла в кабинет к нему, а потом вышла минут через десять. Он, когда до двери ее провожал, сказал, чтобы сегодня ехала домой, но не вздумала к тебе в кабинет заходить. Я услышала, когда дверь была открыта. Так что держись, скоро позвоню.
 -  Нет, Вы ошиблись номером, это «Интерстройсервис» - официальным голосом вдруг сказала Анечка, и в трубке раздались короткие гудки.
Я поняла, что в приемной появился кто-то чужой, кому не нужно было слышать наш с ней разговор.  Вдруг мне пришла в голову мысль, что за целый день в мой кабинет не вошел ни один человек, никто не позвонил мне, за исключением Анечки.  Хотя, раньше ко мне частенько забегали наши сотрудники выпить кофейку, покурить у балкона, да и просто поболтать. Я всегда была со всеми приветлива. Никогда не кичилась своей приближенностью к шефу, не важничала и не жадничала. Частенько одаривала всех заморскими сувенирами, сигаретами и прочей, на мой взгляд, дребеденью в виде дареных мне авторучек, ежедневников, календарей и т.д. Я вдруг поняла, что положение мое более чем незавидно. На поддержку коллектива рассчитывать не приходилось. Все панически боялись НикСтепа. Он был единоначальник. Как командир подводной лодки. Попробуй, сбеги или подними бунт!
      Проведя столько времени в ожидании, я сначала пыталась подобрать нужные слова, которые говорят в таких случаях, но все они казались мне совершенно нелепыми и глупыми. Я все никак не могла ответить себе на вопрос:
- В чем я должна перед ним оправдываться? Я его не предавала, коммерческую тайну не разглашала, на конкурентов не работала! В чем я виновата? Неужели только в том, что отказалась спать с ним и посмела полюбить другого человека, без согласования с высоким начальством?!  Да я что, в конце концов, рабыня, что ли? Тоже мне, рабовладелец нашелся! - хорохорилась я.
И от этих длинных рассуждений я совершенно успокоилась и пришла в себя. Я уже перебоялась и настроилась на разговор. Все стало простым и ясным. Никто не смеет давить на меня, заставлять меня делать то, чего я не хочу! Конечно, в этой ситуации, в определенном смысле, он сильнее. Но у меня есть выбор! И я его сделаю! Уж конечно, не во вред себе! На часах ровно шесть, и опять звонит телефон. Это Анечка приглашает меня к директору.
Я, совершенно невозмутимая, вошла в приемную. Анечка, увидев меня, стала мелко крестить меня, и показала глазами на дверь кабинета. Я без стука открыла дверь и вошла.
- Здравствуйте! Можно? - спокойным голосом спросила я.
Он сидел за столом и делал вид, что пишет. Рука его еле заметно тряслась. Увидев, что он волнуется, я стала еще спокойнее.
- Войти можно или Вы заняты? - повторила я вопрос, потому что он упорно не замечал меня. Я подумала, что он просто собирается с мыслями, не знает, как начать разговор.
- Входи, -  сказал НикСтеп, все еще не поднимая головы. Слегка охрипший голос выдавал его волнение. - Садись, пиши заявление, - добавил он, подавая мне листок и ручку.
- Какое заявление? - спросила я, делая вид, что ничего не знаю об его планах.
- На увольнение, - отрезал НикСтеп.
- Но, я не собиралась увольняться, - решила помучить его я. Мне хотелось, чтобы он, хотя бы один раз за все время наших непростых отношений, наконец, ясно выразил то, что думает.
- А я не собираюсь держать возле себя такую …, - он слегка замялся, подбирая слово поточнее.
- Какую? И что значит, держать возле себя? Я вам что, собака? - докапывалась я, провоцируя его на разговор.
- Ты хуже собаки! Собака всегда верна своему хозяину, а ты….- он опять задохнулся в поисках нужного слова.
-Но позвольте! Во-первых, Вы мне не хозяин, я человек свободный! А во-вторых, я ничем не нарушила своих обязательств. У Вас есть претензии к моей работе? - добивалась я ответа.
- Вот и хорошо, что ты не считаешь меня своим хозяином! Ты действительно свободный человек, отныне и от работы! Ищи себе другое место, если найдешь, конечно. Уж об этом я позабочусь! - Он зло посмотрел на меня, а потом заговорил запальчиво - Чего тебе не хватало? Через полгода я бы смог жениться на тебе, по окончании траура. Ты бы жила как царица, все к твоим ногам сложил бы! Хозяйкой бы здесь была! А теперь ты никто! Слышишь? Ты никто! Ты просто потаскуха! Заморского принца себе захотела?! Меня объегорить решила? Да еще не родилась та баба, которая меня обманет! Теперь ты у меня сполна получишь! - уже почти кричал НикСтеп.
Лицо его покраснело, щеки дергались. Зрелище было не из приятных. Но я, вспомнив, как педагог по психологии учил нас справляться с такими ситуациями, представила себя в золотом коконе. Визуализация была настолько удачной, что я видела, как бранные слова НикСтепа словно горошины отскакивают от моего кокона, не причиняя мне никакого вреда. Я оставалась спокойной. А еще, я представляла, как я глажу по головке моего ребеночка и говорю ему, что никто и никогда не посмеет его обидеть, потому что у него есть мама. Наконец, обессилев, он замолчал. Он выглядел старым и усталым, а еще очень огорченным. Так бывает. Хотел сделать больно мне, а навредил себе. Мне стало его жаль. Выдержав небольшую паузу, я решилась сказать то, что крутилось на языке так долго.
- Николай Степанович! Пройдет совсем немного времени, и Вы поймете, что, поддавшись своим эмоциям, Вы сделали большую ошибку. Вы придете просить у меня прощения. И я, конечно, Вас прощу, только работать с Вами больше никогда не буду. А Вы очень скоро поймете, что нуждаетесь во мне, очень нуждаетесь. И не как в партнерше по постели, а именно как в классном специалисте-переводчике. Вот чего Вам будет очень скоро не хватать.
И замену мне Вы найдете ой как не скоро! - высказала я свою тираду, с чувством, однако, сохраняя спокойствие.
- Подумаешь, незаменимая! Таких как ты специалистов на три рубля пучок дают! Да я уже нашел тебе замену! Не хуже будет, - заносчиво, как спорящий мальчишка, говорил он.
- Одну минуту, - сказала я и вышла из кабинета.
Я вернулась, неся выправленный мною текст. Молча протянула ему.
- Если это тот специалист, о котором Вы говорите, делал перевод, то я выражаю Вам свое соболезнование, - с достоинством добавила я и протянула ему листок, сплошь усыпанный исправлениями красной пастой.
Придвинула стул к столу, села и молча написала заявление об увольнении по собственному желанию. Я взглянула на него и увидела в его лице растерянность. Видимо, он ожидал, что я буду просить его о прощении, умолять оставить меня на работе, что-то обещать. Он, скорее всего, поартачившись и поругав меня для порядка, простил бы меня. А дальше по его сценарию мне отводилась роль бессловесной твари, которая будет исполнять все его желания, во всем угождать, лишь бы только иметь сытую жизнь. Он недоумевал, почему я все делаю не так, как он задумал? Он молчал, соображая, как вести себя дальше. А я собралась с духом и решилась идти до конца. Для меня оставался открытым еще один вопрос, который я непременно хотела задать ему прямо сейчас. Теперь меня волновали мои финансовые дела, и я спросила:
- Николай Степанович, остается ли в силе Ваше обещание насчет моего процента с прибыли по последней сделке? Вы ведь признали, что я немало для этого сделала, и обещали мне мой процент!
 Всего несколько секунд в нем боролись порядочность и жадность, желание быть справедливым и насолить мне. На этот раз опять темные силы победили.
- А я хозяин своего слова, захочу - дам, а захочу - заберу обратно! Так вот считай, что я тебе ничего не обещал. Ничего не получишь! Еще на коленях ко мне приползешь, когда наголодаешься, - снова заорал он.
- Я, Николай Степанович, еще в детстве для себя решила, что на хлеб ничем не грешно зарабатывать, кроме проституции и воровства. А работу я себе все равно найду. На самый крайний случай пойду уборщицей в магазин работать. Неужели не возьмут, с двумя-то иностранными языками?! А у Вас, как не было нормальных сотрудников, так и не будет. Вы людей уважать не умеете! Всех в страхе держать норовите. Только на одном страхе далеко не уедешь. Времена не те! К тому же, умные люди в страхе и неволе не живут. Они просто уходят. Им везде место найдется, - сказала я и вышла из кабинета, аккуратно закрыв дверь.
Последнее слово в нашем разговоре осталось за мной. И вела я себя на «отлично». Не расхлюздилась, не мямлила. Была спокойна, говорила и сделала все правильно. Сумела постоять за свою честь и достоинство. Впервые, после длительного отсутствия всяческих чувств, я была собой довольна. С достоинством было все в порядке. Теперь мне предстояло решить вопрос моего существования. Как ни крути, работа нужна была мне не только для морального удовлетворения. Но я ответила себе, как Скарлетт О’Хара:
 - «Сегодня я не хочу об этом думать. Я подумаю об этом завтра».

       Путь домой был на удивление легким. Транспорт подходил без задержки, народу было немного. И даже мужчина уступил мне место.
Я отметила это про себя, как положительный знак. Вдруг в душе, едва заметным росточком, проклюнулось чувство уверенности, что я все равно не пропаду. И мамуля моя меня поддержала. После того, как я поведала ей о том, что было на работе, она помолчала немного, а потом сказала:
- Терпи, девочка моя. Господь испытаний не по силам не дает. Значит, по силам тебе все это вынести, выстрадать. Только никогда не унывай! Ибо уныние, как сказано в Библии, есть самый страшный грех. А я помогу, чем смогу.
И так мне стало спокойно на душе от ее слов, что я и впрямь поверила, что все у меня будет тип-топ. Ужинали в тихой семейной обстановке. Я к этому времени уже оправилась от болезни, и у меня появился аппетит. Масенька приготовила мой любимый плов. Она все время что-то выдумывала, чтобы повкуснее покормить меня. После ужина я осталась на кухне мыть посуду, а мама вышла в комнату.
- Аленка, иди скорей сюда, - сказала мне мама через некоторое время. - Посмотри-ка, что я тут приготовила, - с гордостью добавила она.
Я вошла в комнату и увидела, разложенные на диване, предметы детского приданого. Тончайшие батистовые и тепленькие байковые распашоночки, чепчики, пеленочки, стеганое детское одеяльце и простынки, а еще подушечка с наволочкой, украшенные вышивкой. Я в восторге всплеснула руками.
- Масенька, ты у меня просто мастерица! Золотые ручки! Боже, как красиво! - все восклицала я, перебирая детские вещички.
В то время в магазинах, независимо от их профиля торговли, были только одни продавцы. Скучающие и, одновременно, ужасно злющие, скорее всего от безделья, да оттого, что все равно надо караулить пустые полки. Купить, без блата, ничего было нельзя.  А тут такое богатство!
- А конвертик я сошью, когда ясно будет, кто родится. Надо ведь розовый или голубой шить. Вот у меня и атлас приготовлен, и кружева, - мамочка с любовью разглаживала руками ткани. Я видела, что эти приготовления доставляют ей огромное удовольствие. На секунду острый коготок разочарования царапнул душу. Я подумала в этот момент, насколько счастлива была бы я, если бы мой Франц был рядом. Если бы он смог разделить с нами это ожидание чуда рождения нашего первенца. Слегка защипало в носу. Еще секунда, и я заплачу. Опять моя зловредная половинка услужливо подсунула в памяти счастливые минуты с Францем, а потом закручинилась надо мной:
- Бедная ты, несчастная! Одна-одинешенька! Как жить-растить ребеночка-то одна будешь? Тебя ведь теперь матерью-одиночкой считать станут. Нравится новое звание? Я ли тебя не предупреждала? А ты, любовь, любовь!
Что тебе проку теперь от этой любови? - продолжала она, настойчиво выжимая из меня слезу.
- Стоп! Не раскисать! - приказала я себе. - Стоит только позволить начать жалеть себя, и ты опять утонешь в соплях и слезах! С этим решено. Нечего расквашивать дорогу в светлое будущее! Раз уж решилась, то теперь только вперед! А ты, ехидна, - обратилась я к «доброжелательнице», - пошла прочь! Чтобы духу твоего здесь больше не было!
- Ой, напрасно ты так со мной. Я ведь и вправду добра тебе всегда желаю Тебе бы мозгами-то пораскинуть, а не гнать, да не хулить меня, - сетовала она, однако, предпочла больше не распалять меня, и затихла.
Мама аккуратно сложила все детское и убрала в свой шкаф. Потом взялась за спицы и начала вязать что-то крохотное. Я попросила у нее пряжу, но она категорически отказала:
- И не вздумай за вязание приниматься. Старые люди говорят, что беременным вязать нельзя, а то пуповина ребеночка задушит. Я уж лучше сама, а ты со мной поговори.
- Ну, что ж. Давай поговорим, как жить-поживать будем, - предложила я. - Сегодня четверг. В конце недели новые дела начинать не стоит. Новую работу пойду искать в понедельник, а лучше во вторник. Я за это время кое-какими связями обросла. Меня ведь уже пытались переманить от НикСтепа, но я тогда порядочная была. А теперь меня никакие обязательства не держат. Вот и пойду к конкурентам, - рассуждала я вслух.
- Ой, деточка, боюсь, никто из того окружения не возьмет тебя на работу. Будь у тебя голова хоть из чистого золота. Они ведь там все одного поля ягоды. У них рука руку моет. Там свои законы, неписаные, но жесткие. А кто нарушит, тот тоже в опалу попадет, - с сочувствием вздохнула мама. - Ты не рви душу себе, не меть так высоко. Найди, что попроще. Тебе ведь пока до декретного доработать, а там видно будет, - по-житейски мудро рассуждала она.
- Да не печалься ты, масенька, у нас ведь куча денег! - пыталась ободрить я то ли маму, то ли себя. - На счете в банке деньги есть. Даже, если работу пока не найду, все равно не пропадем! Эх, знать бы, что так все получится, так не тратила бы деньги на всякую дребедень!  Ну, да нам и этого на первое время хватит
- Конечно, не пропадем! - соглашалась мама. - И не такое лихо переживали, а все живы!
     Вечером нас навестил Виктор. Услышав новость о моем увольнении, он слегка нахмурился, но ничего не сказал. Перевел разговор на другую тему. Он принес мне новую пластинку. Я в то время обожала Высоцкого. А достать такую пластинку было большой удачей. Слушали песни, пили чай с маминым пирогом и вареньем. Все было как обычно. А в понедельник вечером он сообщил мне, что взял подработку на скорой, что видеться теперь будем не так часто.
- Ну, вот, и мой последний друг решил от меня подальше держаться, - с грустью подумала я. - Все правильно, кому нужна безработная, слегка беременная женщина с неопределенным будущим? Обуза, да и только, - размышляла я, но не сердилась на него. - Ему нужно жениться, жизнь свою устраивать, а он со мной носится, как курица с яйцом. От меня-то ему пользы ни на грош.
Я тогда и предположить не могла, что он пошел на это исключительно ради того, чтобы иметь возможность помогать мне. Он, видимо, тоже сразу понял, что меня ожидает трудное время.
      Памятуя о сложностях, которые подкарауливают людей по понедельникам, я во вторник отправилась на поиски нового места службы. Поразмыслив предварительно, я решила обратиться сразу к Вагнеру. Уж кто-кто, а он казался мне самым независимым из того круга, в котором я вращалась с НикСтепом. Он был самым влиятельным, поэтому мог позволить себе то, что побоялись бы сделать другие. Волнуясь, я набрала номер его телефона. Три длинных гудка, щелчок и вдруг прямо мне в ухо рявкнул знакомый голос:
- Слушаю, - услышала я, но язык вдруг прирос к нёбу, - да говорите же, кто звонит? - уже, теряя терпение, зарычал в трубку Вагнер.
- Господи, помоги, - произнесла я про себя, а вслух сказала, - Здравствуйте, Валерий Михайлович! Я - Лена Свиридова, из «Интерстройсервиса». У меня к Вам есть разговор и просьба. Вы не могли бы уделить мне время для беседы? - выпалила я скороговоркой.
Несколько секунд длилось молчание, показавшееся мне вечностью, но потом телефонная трубка вдруг ожила:
- Лена, говоришь, Свиридова? - снова краткое молчание. - Ну, что ж, раз разговор есть, значит, поговорим. Через час за тобой заедет моя машина. Устроит? Диктуй адрес, куда подъехать, - деловым тоном произнес Вагнер.
- Да, конечно. Я буду ждать у магазина «Свет» ровно в четырнадцать часов, - ответила я.
- Жду, - коротко сказал он, и в трубке раздались прерывистые гудки.

       На встречу я собиралась очень тщательно. Внешний вид для соискателя вакантного места крайне важен. Нужно попасть в точку. Ведь встречают-то по одежке. И хотя я была знакома со своим потенциальным работодателем, и знал он меня с самой лучшей стороны, и не раз делал мне предложения о переходе к нему на работу, я от этого волновалась не меньше. Черный брючный костюм, как нельзя лучше, подходил для делового визита. Оживлял его белый галстук в черный горошек. В этом костюме я выглядела женственно и очень привлекательно, но по-деловому. Макияж умеренный, только губы чуть ярче накрашены, чтобы был выгодный контраст с черной одеждой. Высокая прическа придавала мне строгий вид, но челка, уложенная кудрявой волной, смягчала, и из-за этого я выглядела чуточку кокетливо. Сверху я надела новый норковый полушубок, купленный мне Францем в Германии перед нашей поездкой в Альпы. Легкая и изумительно теплая и красивая вещица, в которой я смотрелась респектабельной дамой. Никаких украшений, кроме простых золотых серег. Я, было, подумала надеть свое кольцо с бриллиантом, но вовремя отказалась от этой мысли. Вагнер, будучи человеком состоятельным, хорошо разбирался в подобных вещах. Такой бриллиант не остался бы им незамеченным! Зачем было давать пищу для размышлений, откуда у скромной служащей целое состояние на пальце?
      В назначенное время прямо ко мне подкатил черный «Хаммер» Вагнера. Водитель вышел, открыл дверцу, усадил меня. И все молча. Кроме короткого «Здравствуйте», больше ни слова.
- Вышколил своих сотрудников господин Вагнер, - невольно подумала я про себя.
Ровно в четырнадцать пятнадцать я была уже в его приемной. Секретарь - элегантная дама лет сорока, приняла мой полушубок, позволила мне поправить прическу, подождав пару минут, и открыла дверь в его кабинет, жестом приглашая войти.
Кабинет Вагнера поражал своими размерами и убранством! Все было с размахом и шикарно! Наивысшего качества мебель, кожаные диваны и кресла, и все остальное, чем был напичкан кабинет, говорили о том, что дела хозяина идут в гору. Еще бы! Нефтяной и бензиновый король мог себе это позволить!
- Ну, здравствуй, Лена Свиридова! - широко улыбаясь, произнес Вагнер, вставая из-за стола и выходя мне навстречу. Он шел ко мне через весь кабинет, протягивая руку.
- Здравствуйте, Валерий Михайлович, - сказала я, пожимая его руку, невольно отметив про себя, что его поведение выражает явное ко мне расположение и предвещает положительный исход разговора.
- Проходи, присаживайся, гостьей будешь, - тоном гостеприимного хозяина гудел Вагнер. Голос у него был, не приведи Господи. Услышав ночью спросонья, можно было остаться заикой или хуже того, вообще не проснуться.
Я присела на стул около стола, стоявшего торцом к директорскому. Он устроился напротив меня.
- Тоже добрый знак, - отметила я про себя. - Раз он не сел в свое директорское кресло, значит, готов разговаривать со мной по-дружески, не подчеркивая, что он - шеф, а я - мелкая сошка.
- Ну, с чем пожаловала? - начал разговор Вагнер.
- Мне нужна работа, - конкретно ответила я.
- А что же «Интерстройсервис»? - его брови удивленно взметнулись вверх.
- Я уволилась в прошлый четверг, - коротко, не вдаваясь в подробности, ответила я. - Теперь ищу новое место. Вы когда-то приглашали меня, вот я и решила предложить свои услуги, поскольку я теперь безработная.
- Что, с Николаем не сошлись характерами? - улыбаясь, спросил Вагнер, и, не дожидаясь моего ответа, продолжил. - Не дала, наверно, - коротко хохотнул он. - Да, ладно, не сердись. Я ведь все понимаю. Не маленький. - Он ободряюще похлопал меня по руке, лежавшей на столе. - А Коля - дурак, если так поступил. Такую помощницу просрал. Не понял он, видно, что ты не из тех, кто перед каждым юбку задирает. Их ведь, таких, с кем только переспать, как вшей на гашнике, а вот с кем работать можно, еще поищешь, да не сразу найдешь. Я тогда, помню, обзавидовался, когда понял, что за клад ему достался. А еще больше уважать тебя стал, когда не переметнулась ко мне. Ведь я и зарплату больше обещал. А ты нет, не стала скакать, как коза, с места на место. Раз уж дала слово человеку, так держала до конца. Молодец, уважаю, - он слегка задумался.
Я напряглась в ожидании его решения. Мне казалось, что сейчас он сделает мне очень выгодное предложение, но он почему-то медлил.
- Умница ты, Леночка, но в этом-то и есть твоя беда. Мужики умных баб не любят, да еще с характером. Ну, кому приятно осознавать, что он глупее и слабее бабы? - задал Вагнер риторический вопрос. -  Умница и красавица, только помочь я тебе не смогу. Говорю открыто и честно, потому как уважаю тебя. Но, все между нами, - тихо, но четко добавил он. - Я бы и рад такую помощницу заиметь, но обстоятельства не в твою пользу сложились. В воскресенье нас Коля всех на озеро приглашал. Сидели-гудели. Мужской базар. Вот тут-то он нас всех и повязал словом, что если к кому ты обратишься, чтобы никто тебя не брал. Причину нелепую выставил. Я, конечно, сразу понял, что врет он, но не в этом суть. Просто город у нас слишком маленький, и все мы делами связаны. А Коля у нас не последняя спица в колеснице. Хитер и злопамятен к тому же. Его лучше в союзниках иметь, чем во врагах. - Вагнер задумался, а я сидела, как облитая помоями.
Я могла только догадываться, что он мог наговорить про меня в чисто мужской компании.
- Красивая ты девка, Леночка, но не в моем вкусе, - начал снова разговор Вагнер. - Еще раз скажу, сильно умная и порядочная. Таких в любовницы не берут, на таких женятся. Но я, как тебе известно, уже окольцованная птица. Гулять гуляю, но свою Розу Моисеевну ни на кого не променяю. Вот и выходит, что нет мне резона за тебя вписываться и с Колей в войну вступать. И не ходи больше ни к кому. Если уж я не решился, ты знаешь, больше никто не пойдет против него. - Он пристукнул ладонью об стол.
Я поняла, что черта нашего разговора подведена и встала, намереваясь попрощаться. Мне хотелось уйти как можно скорее, я готова была расплакаться.
- Куда? Я еще не все сказал, - удержал меня за руку Валерий Михайлович.
Он нажал на кнопку селектора: - Мария Александровна, чаю мне и гостье.
И лимончик, и все такое захватите. - Кури, ты ведь куришь, обратился он ко мне, придвигая пепельницу.
 Я отрицательно покачала головой. Через пару минут в кабинет вошла секретарь, неся поднос с угощением, поставила его и вышла, не сказав ни слова.
- Коньяку со мной выпьешь? - спросил он, а сам уже наливал коньяк в рюмки.
- Да нельзя мне ничего такого, я ребенка жду, - вдруг выпалила я, неожиданно откровенно.
- Вот как! - ошеломленно протянул Вагнер и опрокинул в рот содержимое своей рюмки. - Ты что ли замуж вышла? - спросил он и выпил мою.
- Не за кого замуж выходить, погиб мой жених, - произнесла я сквозь слезы и, уже не стыдясь, заплакала.
Мне вдруг стало так горько и больно. Все было против меня! Потеря Франца, мерзкий и гадкий НикСтеп, обсуждающий меня с посторонними мужиками, а теперь еще и невозможность честно заработать на жизнь себе, старой матери и моему будущему ребенку, добили меня окончательно. Крупные слезы катились из глаз, а я пыталась собрать их платком и, сквозь рыдания, говорила:
- Простите, меня, я сейчас успокоюсь и уйду. Конечно, Вы правы, Вам нет до меня дела.
- Я, Леночка, конечно, сволочь порядочная, но ведь не гнида какая! - решительно сказал Вагнер. - Успокаивайся. Что-нибудь придумаем.
Он снова нажал на кнопку селекторной связи, - Мария Александровна, меня ни для кого нет. Ни для кого, - повторил он. -  Не беспокоить меня, пока сам не выйду или не позвоню.
Он отошел к окну, закурил и стоял молча, минут пять, размышляя и давая мне возможность успокоиться. Дым он старательно выдувал в форточку.
- Ну, что, успокоилась? - спросил он, докурив сигарету и возвращаясь к столу. - Конечно, живи ты в Москве или Питере, то и разговору бы не было. Там народищу уйма, затерялась бы, устроилась где-нибудь. И не достал бы он тебя. Другое дело наш город, где каждая собака всех знает. Но, как известно, даже, если тебя съели, то все равно есть два выхода, - пытался развеселить меня Валерий Михайлович. - А теперь слушай, что я надумал. Чтобы стаж шел непрерывный и по специальности, устроим тебя на работу в школу в области. Подожди, не торопись, - упредил он мое возражение, что я не могу оставить маму и уехать в область. - Это на бумагах. У меня должничок один есть, в районном образовании служит начальником. Он сделает все тихо, никто и не узнает об этом, тем более Коля. А зарабатывать на жизнь пока будешь переводами и репетиторством. Мои ребята будут привозить работу на дом, и забирать тоже они будут. У меня сейчас как раз контракт серьезный с немцами наметился. Хотел просить Колю, чтобы он разрешил тебе со мной поработать, да вон как вышло. Жаль, только на переговорах не смогу тебя открыто задействовать. Ты ведь умница. Я-то знаю, сколько ты Соколу уступок и льгот выторговала. Он тебе хоть что-то за это заплатил? - спросил Вагнер, и, увидев отрицательный жест, уже и сам взорвался, - Вот жмот! Что же он эти деньги ж…й ест, что ли? Неужели не понимает, что если человека поблагодаришь, то он тебе в десять раз больше сделает? - возмущался он. Налил себе еще рюмку и залпом выпил. Закинул в рот кружочек лимона, слегка поморщился.  Потом, спохватившись, стал предлагать мне чай и угощение, но я решительно от всего отказалась. Мне было не до еды.
- Ладно, не хочешь есть, заставлять не буду, - продолжил разговор Вагнер, - теперь насчет репетиторства. Я тебе подгоню детишек богатеньких родителей, что б не три рубля платить могли. Да и сам хочу в ученики напроситься. Давно у меня такая мысль в голове сидит, выучить язык предков. Вдруг что в стране изменится, так я на историческую Родину подамся. Будет лучше, если дети к тебе домой сами ездить будут. А вот со мной как быть? Не с руки мне все время у твоего дома светиться, да и тебе ко мне ездить нельзя. Больно много вопросов у любопытных будет. Ладно, и этот вопрос я решу. Теперь насчет переводов. Ты ведь знаешь, что все официальные бумаги, которые особенно у нотариуса заверять надо, должен подписывать переводчик, указывая номер своего диплома и т.д. Так вот, чтобы нам и здесь не вляпаться, найди какую-нибудь сокурсницу повернее, чтобы языком лишнего не болтала. На нее и договор составим, и документы она подписывать будет. А уж переводить никому не доверю, кроме тебя. Для меня это очень важно. Оплатой не обижу. Довольна будешь. А дальше видно будет, как в арабской сказке: «Или падишах умрет, или ишак сдохнет». Ну, что лады? - пошутил он, протягивая мне руку для прощания.
- Договорились. И спасибо Вам большое. В работе Вы на меня можете положиться, а за добро, даст Бог, тоже добром отплачу, - сказала я, выходя из кабинета. Он сам лично помог мне надеть мою шкурку в приемной и распорядился, чтобы водитель увез меня, куда я скажу. Я попрощалась с секретарем и вышла на улицу, где меня уже ждала машина.
- Спасибо тебе, Господи, что надоумил меня пойти сразу к Вагнеру, избавил от бессмысленных мотаний по приемным местных начальников, - думала я про себя, сидя в машине, которая везла меня домой.
На минуту я представила себе, как разглядывали бы меня все эти «шишки», как пытались бы вызвать на откровенный разговор, чтобы вызнать правду о наших отношениях с НикСтепом. Ведь дружба дружбой, а компромат не повредит. И с какими лживо-сожалеющими лицами они отказывали бы мне, оставляя, тем не менее, обманчивую надежду и предлагая узнавать, вдруг что появится. Я искренне еще раз поблагодарила в душе Вагнера за то, что он оказался таким человеком, которому можно было высказать все откровенно, который все правильно понял и попытался помочь. Ведь и не общалась я с ним никогда особенно близко, а вот ведь как, довелось открыть душу почти незнакомому человеку. Да еще и в десятку попасть!

       Валерий Михайлович свое слово сдержал. На следующий же день молодой человек, едва вмещавшийся в пиджак пятьдесят шестого размера, привез мне кипу документов с сопроводительным письмом от Вагнера. В нем было расписано, что и к какому сроку должно быть готово. А еще он сообщал мне, что со следующей недели у меня начнут заниматься трое школьников, и просил написать часы занятий для каждого. Цифра оплаты, которую мне должны были вносить родители, в три раза превышала существовавший тариф. Я была приятно удивлена.
- Значит, не придется сидеть на хлебе и воде, - с благодарностью подумала я.
Как раз в это время я уже потихоньку начала запускать руку в НЗ (так я называла свой счет в банке). Мой расчет на работе задерживали, как я понимала, намеренно. Мама тоже не получала свою пенсию уже три месяца. Говорили, что в пенсионном фонде нет денег, и никто не гарантировал, что они появятся в ближайшее время.

       При социализме мы все были равны в своей, как я уже теперь понимаю, нищете. Но никто особо этого не осознавал. Каждый твердо знал, что пятого и двадцатого получит то, что ему причитается. Не то, что он заработал, а именно причитается. В ту пору мало кто что-то смыслил в том, что деньги можно зарабатывать. Но не всякий имел к этому способности, да и решительность. Ведь фарцовщиков жутко преследовали грозные сотрудники ОБХСС. Многие даже поплатились свободой за желание организовать свой маленький бизнес. И вдруг грянула перестройка, а потом и приватизация! Оказалось, что преступная спекуляция теперь называется красивым словом коммерция. Государственные предприятия спешно банкротились, и скупались за гроши, реорганизовывались, в различного рода, ОАО, ЗАО и другие частные лавочки. Конечно же, в состав Советов директоров входили бывшие руководители предприятий. Лодки перекрасили, поменяли названия, но у руля остались прежние кормчие. Теперь-то они уже точно знали порт своего назначения - «личное благополучие». А что будет с людьми, десятки лет проработавшими на одном и том же месте, никого не заботило.Новым хозяевам было невыгодно содержать большой штат сотрудников. Ведь всем зарплату надо платить. Начались массовые сокращения штатов и увольнения.
       Безработица - какое ужасное слово! Она гремит пустыми кастрюлями, трясет лохмотьями, пугает, спившимися и равнодушными от безысходности, лицами. Страну заполонил страх людей, оставшихся без работы. Страх за себя и за своих детей. Немногие оказались тогда в состоянии быстро приспособиться к изменившимся условиям жизни. Как раз в то время и появилось великое множество отвратительно грязных и мерзко пахнущих личностей, копающихся в мусорных баках или настойчиво просящих милостыню. Конечно, они были и раньше, но не в таком огромном количестве, поэтому и не были так заметны. Я всегда с ужасом взирала на подобных субъектов и размышляла про себя:
-  Что же могло сломаться истинно человеческого в этих людях? Что довело их до такого ужасающего состояния? Почему их самих не ужасает то положение, в котором они вдруг оказались?
Ответ приходил сам собой:
- Страх. Страх смерти и неприятие жизни в той форме, которую она приняла в последние годы. Приспосабливаться к переменам ох как непросто. Тем более трудно принять их, впустить в свою отлаженную жизнь.
Люди, сохранившие свои рабочие места, тоже были в незавидном положении. Они каждый день, как роботы, ходили на работу, но не получали денег. Зарплату повсеместно задерживали минимум на шесть месяцев, авансируя голодных и злых людей жалкими подачками, чтобы не подняли бунт. Да ведь и бунтовать-то поначалу побаивались. Среди работодателей распространился совершенно жуткий в своей откровенной дерзости ответ недовольным: «Не нравится, увольняйся. За воротами стоит очередь в три вилюшки». И люди терпели. Пока были силы и какая-то надежда на то, что скоро все изменится к лучшему. А деньги, между тем, никуда не исчезали!  Просто те, кто оказались у руля, с беззастенчивой наглостью и полной уверенностью в своей безнаказанности крутили ФЗП в банках на депозитных прибыльных счетах, вкладывали деньги своих, почти голодающих, работников в различные коммерческие структуры, превращаясь из рядовых Пупкиных в респектабельных учредителей и даже владельцев разных предприятий, приносящих хорошие доходы. Вот откуда у некоторых «простых советских граждан», имевших приблизительно одинаковую со всеми прочими зарплату, вдруг появились колоссальные личные накопления, позволившие им подняться сразу на несколько ступеней вверх по социальной лестнице. Так и хочется добавить, по головам тех, с кем жили и работали раньше бок о бок. Но таким «мелочам» никто из них и не придавал тогда значения. Основная масса людей была разорена. И только небольшая кучка смогла построить свой Олимп на сломанных судьбах, распавшихся семьях, не рожденных детях, а то и вовсе загубленных жизнях. Я иногда задумывалась, неужели они не боятся? Ведь общечеловеческий закон «Каждому воздается по заслугам» никто не отменял! Неужели они думали, что слезы и проклятия обездоленных ими людей, обернутся благом для них самих и их детей?! Видимо, не думали, ни о чем не думали, ибо жадность и жажда наживы затмили им разум. Страна бурлила и кипела. Все требовали наведения порядка, устав от неразберихи, беззакония и каждодневных новшеств. Права китайская народная мудрость: «Не дай бог, жить в эпоху перемен!»
      Вот в эту самую эпоху перемен я и оказалась в центре событий, не имея официального источника существования. Зато в моих активах была мать-пенсионерка и не рожденное еще дитя. Так мы и жили. Мама вела домашнее хозяйство, а я зарабатывала деньги на жизнь, занимаясь привычным делом. Все переводы исполняла точно в срок, за качество перевода могла ответить головой, не только дипломом и своей репутацией. Вагнер тоже держал свое слово, платил аккуратно и весомо. Между делом занималась с учениками, которые тоже вносили свою лепту в наш семейный бюджет, а я пополняла их головы знаниями немецкого языка. Все шло очень хорошо. Я даже перестала тормошить свою заначку в банке. Виктор приходил к нам довольно редко, но никогда с пустыми руками. Он всегда приносил мне огромный пакет с фруктами, мотивируя свою щедрость тем, что это не мне, а крестнику. Так он звал моего будущего ребенка. Все почему-то были уверены, что родится мальчик. Он иногда вытаскивал меня из дома. Но ни в какие присутственные места я идти не хотела, поэтому мы просто гуляли или он увозил меня на своей машине за город, подышать свежим воздухом.

      Приближалась весна, то есть ее первый праздник - восьмое марта. Накануне праздника в выходной день я гладила белье перед телевизором и смотрела телепередачу, которая называлась «Международная панорама». Ну и сюжетец они подобрали! Речь шла о том, как в Германии отмечают День матери. Стали показывать Германию, сверкающие магазины и сытых счастливых немцев, которые выбирали подарки своим мамам, женам, дочерям. Кто дорогую бытовую технику, кто драгоценности, кто элитную косметику и одежду. И все это ярко, красочно, с комментариями, видимо, специально для тех, у кого был не цветной, а черно-белый телевизор! Уж на что я была незлобива, может быть потому, что еще не хлебнула горького до слез, но и то подумала тогда:
- Что б вас! Да кто же такое мог придумать?!  Показывать в разоренной стране, голодающему народу такое изобилие!? Они, наверно, специально решили поиздеваться, - возникла недобрая мысль.
Да многие наши мужики, если бы и очень захотели, не смогли бы даже флакона простых духов найти к празднику! Тем более в провинции. Пусто было все! Пусто! И с этим трудно было что-то поделать. Спасибо, выручали вездесущие кавказцы. Для них этот праздник был настоящим Клондайком. За букетик тюльпанов мужчины отдавали последние деньги, чтобы хоть чем-то порадовать своих женщин. Эти размышления сменились воспоминаниями о поездке в Германию. Они нахлынули так отчетливо и ясно, что невольно перед глазами возник образ Франца: вот он смеется и что-то говорит мне, вот мы барахтаемся в снегу, и он целует меня, вот он дарит мне цветы.
- Господи, за что ты не позволил мне быть счастливой?
В ответ на этот немой вопрос по щеке покатилась горячая слеза.
- Успокойся, - подало голос мое Светлое Я. - Так уж случилось, что его больше нет, но с тобой его кровинка, ты обретешь счастье в его ребенке.
- Вот уж счастьице, в голодное время детей рожать, самим бы выжить - бубнила Темная Личность.
- Цыц, зараза! И так человеку плохо, а тут ты еще, - пыталось урезонить ее мое Светлое Я. - Все будет хорошо! Не каркай!
- Вот вы так всегда, а я ведь ей не враг, как что скажу, то и сбудется. Прислушиваться надо, - отстаивала свои права обиженная Темная Личность.
- Спасибо тебе за заботу, - впервые поблагодарила ее я и попросила, - только, пожалуйста, предскажи что-нибудь хорошее.
- Не время еще, но точно будет, - скупо сказала Темная Личность. Она, казалось, была удовлетворена тем, что я, наконец, заметила ее и перестала отвергать.

       Собака лает - ветер носит. Видимо, какая-то собака пролаяла и о том, что я осталась без работы. И понесло ветром эту весть во все концы. Особенно активизировались недоброжелатели и завистники. Мне стали звонить люди, с которыми, кажется, не общалась сто лет. После ничего не значащих вопросов и ответов следовал гвоздь программы:
- Слышала, тебя уволили из твоей крутой конторы?
- Во-первых, не уволили, а сама уволилась. А во-вторых, была бы шея, а хомут найдется, - невозмутимо отвечала я.- Теперь этот хомут свободен, попробуй сама. Я знаю, ты давно хотела оказаться на моем месте, - предлагала я некоторым из них.
И очень немногие из моих знакомых, справляясь о моих делах, но не вдаваясь в обсуждение подробностей, предлагали помощь, протекцию в соискании на вакантное место. Таким людям я безмерно благодарна и по сей день. Всем своим тоном, манерой разговора они успокаивали меня, стараясь внушить мне мысль, что все идет так, как должно идти, и не случилось ничего страшного. Что я, как личность и специалист, не потеряла ничего от того, что покинула прежнее место работы. А может быть, даже и приобрела?! Над этим стоило подумать. Но раздумывать в ту пору было особенно некогда. Нужно было жить и действовать, не только каждый день, а каждую минуту и секунду, потому что время имеет одно очень странное свойство.В начале пути нам всегда кажется, что его не пройти никогда, что путь этот долог и займет уйму времени. Но буквально, спустя мгновение, вроде, мы еще и глазом моргнуть не успели, а уже маячит перед глазами финиш. И для тех, кто так и не сумеет осознать суть происходящего, так проходит вся жизнь. Некоторых это так и застает врасплох:
- Ой, - растерянно говорят они, - я еще и жить не начинал, а уже перед Богом ответ держать надо! А ответ держать придется! Я в это свято верила, поэтому и не брала на свою душу лишний груз гнева, планов отмщения всем, кто когда-то обидел меня. Даже НикСтепа, того, кто все в моей жизни поставил с ног на голову, я простила.
- Господь мудр и справедлив, - решила я тогда, - ему виднее, кого и через что провести. Оценивать заслуги и воздавать по ним, тоже его удел. Не надо пытаться сесть рядом с Господом, тужиться подменять его на Земле. Он и сам управится. Удел каждого - выполнить свою задачу и свое предназначение. Вот я его и выполняла. Готовилась стать матерью. И заботилась о своей матери, и о себе. На самом деле, все довольно просто. Главное, ничего не перепутать, не кинуться, поддавшись своей гордыне, вершить судьбы всех людей и мира в целом, если тебе в этой жизни предписано варить щи или вязать носки. «Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник….»- говаривал известный поэт. И не соглашаться с ним просто глупо. И еще на одно мудрое изречение я наткнулась в то время: «Если не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним». И я приняла это изречение, как руководство к действию. Неверующие Фомы пусть продолжают не верить. Но я все-таки скажу, что такое отношение к жизни, во многом меняет ее. То есть по существу, это значит, что те изменения, которые предлагает жизнь, вы не отвергаете, а принимаете и впускаете в свою жизнь. Вот в этом и есть весь фокус. Вот тут-то они и начинают работать на вас.

       Со времени моего увольнения прошло уже более месяца. Никто не беспокоил меня. Только Анечка позвонила вечером, накануне праздника из дома, поздравила и в трех словах рассказала, что там у них происходит.
 В основном ее рассказ касался новых претенденток на мое место. Оказывается, за это время их было уже три, но ни одна не удержалась дольше недели. И сейчас должность заведующего отделом по работе с иностранными партнерами опять была вакантной.
- Ты помнишь ту Вику, которая пришла еще при тебе? - спрашивала Анечка. - Так вот, она продержалась после твоего ухода еще три дня. НикСтепа как раз пригласили на официальный ужин. Он решил «обкатать» ее, попробовать, как он выразился, в деле, и имел неосторожность взять ее с собой. Вот это было кино, когда он орал на нее на следующий день! Эта дуреха видно решила, что если у нее длинные ноги, то весь мир у нее в кармане. Девушку одолела мания величия. Она посчитала, что банкет в ее честь, благополучно надринькалась и выступила. Вешалась на шею всем подряд. А когда он попытался ее урезонить, сказанула ему что-то типа: «Помалкивай, дедуля! Сама знаю, что делаю». Уволокли ее с банкета силой, пришлось привлекать охрану. Скандал был страшенный! Представляешь, Лена?! - тараторила Анечка, детально описывая все подробности подслушанного разговора. - Вон отсюда, чтобы духу твоего здесь больше не было! Секс-бомба хренова! - орал он, открыв дверь своего кабинета и чуть не в шею выталкивая ее.
Я действительно представила в красках и лицах всю ситуацию. Мне было жутковато и смешно одновременно. Да, видимо, ноги оказались у барышни значительно длиннее извилин. Я прямо видела, как наливался багрово-синей злостью НикСтеп, когда все присутствовавшие, оправившись от такой нахальной выходки, начали подтрунивать над ним.
- Через неделю он снова взял переводчика, - продолжала рассказ Анечка. - Но она только переговоры переводила, до шести вечера и все. Участвовать в вечерних мероприятиях наотрез отказалась, хоть он и заплатить ей предлагал вдвое больше.
- Я, Николай Степанович, за Ваши деньги себе нового мужа не куплю, а мой точно меня бросит, если я пойду куда-нибудь вечером без него, - говорила она, - он у меня жутко ревнивый, прям Отелло. Да и тяжело мне. У Вас все специальные термины: экономика, техника, таможня. Мне в это знаете, сколько въезжать надо? Тут простой институтской подготовки не хватает.
А у меня семья! Муж ни за что не разрешит мне вечерами готовиться. Так что, не поминайте, как говорится, лихом. Ищите себе умную и свободную, - подвела окончательную черту Катя.
- Что думал на этот счет Сам, можно только догадываться, но таким злющим и растерянным одновременно он никогда не был! Я его в это время как огня боялась! -  делилась своими переживаниями Анечка. - Последняя ушла сама, как раз вчера, - заканчивала свое повествование о злоключениях НикСтепа Анечка, - пришла тихо, а ушла еще тише. Внешне вроде ничего, но какая-то заторможенная, пришибленная. Все сидела как мышка в кабинете, документы переводить пыталась. Лен, ты бы видела, как она пугалась, когда он ее к себе вызывал. Мне все время казалось, что она в обморок грохнется.  А когда пришлось переговоры переводить, она все краснела, путалась, все у нее из рук падало. Беда, да и только! Мне ее прямо жалко стало. Она после этого сама написала заявление и так и сказала шефу, извините, мол, не для меня эта работа, слишком я нервничаю и боюсь всех.
- Ну, Свиридова! - сказал он тогда прямо при мне и так жахнул папкой с документами по столу, что я от неожиданности даже икнула, - заканчивала свой рассказ Анечка, - Как будто заговорила это место! Никого не могу подобрать, хоть тресни! Все не то и не то! Сам не знаю почему, но всех с Ленкой сравниваю. Никто лучше, чем она, для этой работы не подходит! Да, кстати, не звонила она?
- Лена, он с такой надеждой ждал ответа, но мне его порадовать было нечем. Может, ты вернешься? Он обязательно возьмет тебя! - в голосе Анечки слышались умоляющие нотки. Оно и понятно. Когда шеф бывал не в духе, первой, своей хилой грудью, весь удар принимала на себя дюймовочная Анечка. Она наивно полагала, что, если я вернусь, НикСтеп успокоится, и в ее жизни тоже все уляжется и пойдет по-прежнему.
- Да ты что, Нюта? - искренне изумилась я. - Это после всего, что он мне наговорил и каких гадостей мне наделал? Нет уж, дудки! Пусть теперь сам и переводит, и все сам устраивает, и улыбается, и глазами стреляет, и жопой вертит! Он ведь этого от меня хотел? Вот пусть теперь сам попробует! - гневно выпалила я, а потом вдруг рассмеялась, представив, как НикСтеп бежит семенящей походкой и тараторит на двух языках одновременно.
Если бы я сказала, что ужасно огорчилась за него, это было бы не просто неправдой, а настоящим враньем. Мое оскорбленное самолюбие ликовало! Я была отмщена! Не кто-то, а сама жизнь все расставила на свои места. И ему сейчас, даже на своем привычном месте, было ой как неуютно. Конечно, когда все катится, как по маслу, многие даже не задаются вопросом, благодаря чему и кому все так гладко и ровно. Поэтому и не ценят людей, работающих рядом.
- А ведь сбылось мое предсказание! При чем, я и пальцем не пошевелила. Все решилось, само собой. Пусть теперь в полной мере ощутит, каково ему без тыла в моем лице! – не без злорадства думала я.
Такой оборот дела даже настроение мне приподнял. Опять была права моя бабуля: каждому воздается за содеянное! Никогда не поступай с людьми так, как не хотел бы, чтобы поступили с тобой!

       Наступило восьмое марта. В это утро я проснулась со щемящим чувством внутри. Не было со мной Человека, рядом с которым я почувствовала бы себя женщиной, который украсил бы для меня этот день. Все остальные были не в счет. Но пришлось снова взять себя в руки. Рядом мама, у которой сегодня праздник, даже в большей степени, чем у меня.  Цветов не было, потому что у меня не было ни сил, ни времени бегать за ними по городу. Тем более, не хотелось выстаивать длинные очереди среди мужчин. В лучшем случае, меня бы поздравили с наступающим праздником, но никто не пропустил бы вперед. В очереди, даже накануне восьмого марта, пол в нашей стране значения не имеет. Однако, я заранее приготовила подарок для мамы: чудесный вязаный жакет. Мягкая шерсть, затейливый рисунок. Выглядел он очень достойно.
- Какая прелесть! Спасибо, доченька, - все приговаривала моя масенька, разглядывая себя в зеркало. Она же сшила мне замечательный халат на вырост.
-Уже очень скоро он тебе пригодится, - сказала мама, поздравляя и целуя меня.
А потом мы сели пить чай, две женщины, поздравлявшие друг друга с Женским Днем. Тему мужчин старательно обходили, ибо у каждой на душе было, мягко говоря, не сладко.
Вдруг раздался звонок в дверь. Мы переглянулись и в голос сказали:
- Витя! -  Мы обе были уверены, что он не оставит нас без внимания в такой день. Я пошла открывать дверь. Но на пороге стоял неизвестный молодой человек с цветами в руках.
- Мне нужна Свиридова Елена, - сказал он, заглядывая в бумажку.
- Это я, - растерянно произнесла я, а в это время вихрь самых разных мыслей кружился в моей голове. Естественно, я лихорадочно соображала, кто мог послать ко мне неизвестного гонца. Искоркой вспыхнула совершенно невероятная мысль:
- Это Франц! Он жив и поздравляет меня с праздником!
Я, было, раскрыла рот, чтобы расспросить посыльного, кто отправил его ко мне с цветами, но парень сунул букет мне в руки, и с резвостью молодого оленя поскакал по лестнице вниз. Все произошло молниеносно, я даже окликнуть его не успела. Парень сбежал. И надежда моя на невероятное чудо тут же угасла.
- Вот это, да! Это кто же сподобился такую красоту прислать? - нараспев произнесла мама, увидев меня с цветами.
- Еще не знаю, кто именно, но точно не тот, от кого я хотела бы получить даже не такой шикарный букет, а хотя бы самую маленькую весточку, - начала я разочарованным голосом, но, вовремя спохватившись, сразу же свернула запретную тему. - Какая разница кто, все равно приятно, что нас с тобой помнят и хотят поздравить, - бодро закончила я, хотя в горле вновь застрял комок невыплаканных слез.
Фраза прозвучала так фальшиво, что это ощутила не только я. Мама, как-то испуганно, глянула на меня, и стала нервно перебирать салфетку в руках. Я смотрела на нее и опять отметила про себя, что на ней отражается буквально все, что происходит со мной, будто мы до сих пор были с ней единым организмом. Видимо, связь матери со своим ребенком не прекращается никогда. И если ребенку плохо или больно, матери хуже и больнее вдвое.
- Нуте-с, Зинаида Сергеевна, давайте посмотрим, кто нас поздравляет?! - улыбаясь, заговорила я, решив все-таки выдержать, неудавшийся сначала, веселый тон. - Вот и письмецо вложено.
- Леночка и Зинаида Сергеевна, поздравляю вас с женским праздником. Желаю всего самого доброго, - читала я, а мое лицо медленно приобретало неприязненное выражение.
- Ну, теперь слушай, масенька, самое главное, - ядовитым тоном произнесла я. - Леночка, я конечно погорячился. Хочу лично попросить у тебя прощения, хотя и ты тоже виновата в том, что произошло. Впереди три выходных дня. Позвони мне, мы можем где-нибудь встретиться и все обсудить. Ты поняла, кто это!?- гневно выкрикнула я, комкая письмо и бросая его в мусорное ведро. - Вот сволочь! Нет, ну ты только послушай его! Это я еще должна ему звонить! Он еще и извинений от меня, наверно, ждет! Козел старый! - я, как маятник, шаталась по нашей маленькой кухне, не в силах спокойно присесть, а мама все следила за мной беспокойными глазами.
- Да сядь, ты, Господи! - вдруг подала голос мама, - сил нет больше за тобой головой вертеть! Я уже окружала. Угомонись! - она поймала меня за руку и потянула вниз.
Я опустилась на стул. На столе передо мной лежал принесенный букет.
- У-у-у! Лицемер и гад! - вдруг опять воскликнула я и погрозила кулаком воображаемому гаду. - Выбросить надо этот веник, чтобы не напоминал о нем! Я уже протянула руку к букету, но мама опередила меня и ловко выхватила его прямо из-под моей руки.
- А вот этого делать не надо! Цветы-то здесь при чем? - спросила она. - Смотри, какие красивые розы! Мы их лучше в водичку поставим, пусть глаз радуют, - примиряющим тоном ворковала она, освобождая цветы от упаковки. - Успокойся, доченька! Забудь, будто ничего и не было. Ты ведь больше от него не зависишь, вот и не волнуйся, - успокаивала она меня.
- Вот именно! Я от него свободна, теперь он от меня зависит! Пусть помечется, подумает. А работать я к нему все равно не пойду! - не сбавляла я обороты.
- Не пойдешь, не пойдешь, - соглашалась со мной мама, - давай лучше чаепитие закончим.
Но только мы снова сели за стол, опять раздался звонок в дверь.
- Ну, я ему сейчас! На этот раз не удерет, - сказала я и решительно направилась к двери.  – Ну, что еще надо? Передай этому старому козлу, что цветы его в помойке, и сам он пусть катится к едрене фене, -  заорала я с порога и рывком открыла дверь, но тут же, йокнув, замолчала. На пороге стоял Витька со свертками в руках.
- Ой, Витюша, прости ради бога! - извиняющимся тоном пробормотала я.- Это, конечно же, не к тебе относится. Входи. Тебя я рада видеть.
- А кого была не рада видеть? Кто привел   тебя в состояние злобной фурии? - спрашивал Витька полушутя-полусерьезно.
- Да, так, уже проехали, - попыталась отмахнуться я, чтобы не развивать неприятную тему.
-Нет уж, колись, Свиридова, - настаивал Витька, придерживая меня за руку.
- Мой бывший шеф решил пойти на попятную, цветы прислал к празднику. Но его же гордяк давит, поэтому даже извиниться по-человечески за свое свинское поведение не смог. Предложил, видимо, это сделать мне. Дал мне три дня на размышление, ждет звонка - с неохотой выложила я свои новости. Мне не хотелось обсуждать это с Витькой. Он очень болезненно воспринимал все, что касалось НикСтепа, и неоднократно, еще в мою бытность «при дворе», предлагал просто и грубо набить ему морду, чтобы знал, что не ко всему и не ко всем можно руки протягивать. Но я все время удерживала его от этого, каждый раз находя нужные слова и уверяя моего рыцаря, что все происки Мастодонта не имеют для меня значения.
- Ну а ты что? - спросил Витька, пытливо глядя на меня.
- Ничего, - деланно-спокойным тоном ответила я, - сейчас чай допью и пойду к магазину, букет загоню. А что? Деньги мне нужны, а букет красивый, в праздник как раз в тему будет. Может, кто из мужиков купит.
- Вот и правильно, - поддерживая мой настрой, в шутку согласился Витька, - С этой паршивой собаки хоть шерсти клок.
- С овцы, - автоматически поправила я Витьку.
- Нет, Аленка, я не оговорился. Именно с собаки. Хотя этот шелудивый пес вообще ни на что не годится. Пес поганый, и шерсть у него поганая, - тихо проговорил он, и глаза его стали жесткими и холодными. - Но видимо, побрить его, все-таки, придется, - через несколько секунд, как бы для себя, добавил Виктор.
- Эй, эй, Витюша, ты что надумал? - забеспокоившись, спросила я. - Да брось, ты! Нет его больше в моей жизни! Слышишь? Нет! - старалась убедить его я. - Теперь уже он мне ничего не сможет сделать. Успокойся, пойдем лучше чай пить, а то мама волнуется, да и праздник все-таки, - приговаривала я, а сама тянула его на кухню. И Витька, спохватившись и вспомнив причину своего визита, покорно пошел за мной и стал распаковывать свертки и поздравлять нас. Маме - чудный, расписной заварной чайник. Он был такой яркий и красивый! Нам он показался похожим на фасонистого петуха. Мне Витюша сделал просто королевский, по тем временам, подарок. Уж не знаю где, но он раздобыл для меня полную подписку Шелдона, все двенадцать томов. Я от радости взвизгнула и хотела чмокнуть Витьку в щеку, но он в этот момент повернулся, и мой поцелуй пришелся прямо в его полураскрытые губы. Он среагировал, скорее инстинктивно, чем сознательно, перехватив инициативу и ответив на мой поцелуй. Он длился всего несколько секунд, но мне и их было достаточно, чтобы горькое чувство потери Франца опять дало о себе знать. Снова екнуло сердце и я, отстранившись, тихо сказал:
- Вить, не надо. Извини.
- Это ты меня извини. Не знаю, как-то само собой получилось, - также тихо оправдывался Виктор. Он тоже был смущен, но смотрел мне прямо в глаза. Его глаза, казалось, говорили:
- Ну, что мы с тобой такого сделали, чего нам нужно стыдиться? Ты ведь знаешь, я давно люблю тебя.
Но это говорили только его глаза. Сам же он ничего не произнес. На кухне повисла минута молчания. В таких случаях иногда шутят: «Милиционер родился». Как всегда, на выручку пришла моя деликатная мама. Она сделала вид, что не заметила возникшей неловкости и, благодаря Витьку за подарки, пригласила всех к столу. В качестве коллективных даров были преподнесены еще и шампанское, и торт. Мой любимый! Настоящий «Полет»! В то непростое время и то, и другое было ужасным дефицитом. Где он раздобыл все это? Я предположила, что это благодарные пациенты оказали услугу, но уточнять не стала, так как Виктор на правах мужчины уже открыл и разливал шампанское, а мама резала торт. Мне он тоже плеснул одну капельку на самое дно фужера. Ведь не чокаться же пустой посудой!
- За вас, милые дамы! С праздником! Вы самые прекрасные женщины во всем мире! - произнес Виктор стоя, - И, как бы ни сложилась жизнь, знайте, вам стоит только позвать меня. Я всегда буду рядом. - А потом, вдруг застеснявшись, показавшихся ему пафосными слов, и чтобы скрыть свое смущение, шутливо добавил: - А впрочем, можете и не звать, я все равно всегда буду рядом с вами, - и выпил свое шампанское до дна.
Его тост прозвучал очень искренно, вызвав ответное чувство благодарности. Но и легкое разочарование сразу дало о себе знать.
- Почему не Франц здесь, рядом со мной? Почему не он поздравляет меня с праздником, почему не он целует меня? - тосковало мое Светлое Я.
- По кочану, - грубо отрезала Темная Личность. - Слушать надо было, что говорю. Не пришлось бы сейчас сопли на кулак мотать.
Светлое Я покорно поникло, а вместе с ним и я, внутренне сжавшись, как от удара, но, не подавая виду, чтобы не портить застолье.
Чаепитие продолжалось, но опять звонок в дверь разрушил нашу идиллию. На этот раз, опередив меня, и жестом руки, как бы приказывая мне сидеть на месте, открывать дверь пошел Виктор. Я слышала, как щелкнул замок, а потом в прихожей забубнили негромко низкие мужские голоса. Я только расслышала обрывок фразы, произнесенной Витькиным голосом:
- Сказал же, не позову, она себя плохо чувствует. Говори, я передам, - тихо, но твердо стоял на своем мой рыцарь.
Ну, тут уж я не смогла усидеть на месте и ринулась в прихожую. Там я увидела такую картину. Виктор, высокий ростом, широкий в плечах и узкий в талии, по-юношески стройный и гибкий, преграждал путь в мой дом коротко стриженому, с бычьей шеей громиле. Тот тупо смотрел на него и продолжал басить:
- Ну, ты че, в натуре, братан, мне Елену Михайловну надо. Дело есть. Велено передать.
- Все в порядке, Витя, это Толик, - облегченно вздохнула я, узнав в братке одного из бычков Вагнера, которые привозили мне работу на дом. -  Здравствуй, Толик. У тебя ко мне дело?
- Здравствуйте, Елена Михайловна! Шеф велел поздравить Вас с праздником и вот передать, - загудел он, протягивая внушительных размеров коробку, - а этот тут встал, блин, как Александр Матросов, и не пускает, - он обиженно покосился на Виктора.
Выглядел он в этот момент так комично, что я едва удержалась от смеха. Толик изо всех сил старался быть вежливым и учтивым. Безусловно, гораздо проще для него, было бы, просто смести с дороги Витьку, безо всяких разговоров. Но у него на этот счет было вполне конкретное указание шефа. Все, что касалось меня, должно быть культурно и деликатно. Хотя, я сомневаюсь, что он точно понимал значение этих слов.
- Спасибо большое, Толя. Передайте, пожалуйста, Валерию Михайловичу, что я благодарю его за поздравление и жду на занятия в понедельник в 15 часов, как и договаривались, - учтиво сказала я, а Виктор принял коробку из рук Толика. Судя по тому, как напряглись его мышцы, коробочка была не из легких.
- До свидания, Елена Михайловна, - пробасил Толик и подался вниз по лестнице.  Стало сразу светлее, ибо его громадная фигура закрывала проем двери почти полностью. Виктор, ничего не понимая, вопросительно смотрел на меня. Он ждал комментариев  только что происшедших событий.
- Не пугайся, Витюша, это ребята Вагнера. Я же тебе рассказывала, что он дал мне работу. Вот они и привозят мне документы домой, поэтому и знакома с некоторыми из них,-  объясняла я, запирая дверь.
- Да я не за себя испугался, а за тебя, - проговорил Витька слегка взволнованным голосом. - Ты только слишком близко их не подпускай.
У них одна извилина в голове, как у бультерьеров. Они понимают только команду: «Фас». Добро и порядочность им не ведомы.
- Хорошо, все будет хорошо, - ответила я ему и принялась распаковывать коробку.
- Ба! Да тут продуктовый паек на целую семью на целый месяц! - воскликнула мама, в то время как я выкладывала на стол дары Вагнера. Я не видела таких деликатесов с тех пор, как покинула «Интерстройсервис». Банкеты для избранных всегда изобиловали всякими вкусностями, а в магазинах в это время рядовым гражданам скрупулезно отвешивали по 150 граммов растительного масла на человека.  Шпроты, крабы, икра красная и черная, сгущенное и стерилизованное молоко, консервированная ветчина, оливки, кофе, джемы. Ряды банок заполонили стол. За ними последовали несколько батонов сырокопченой колбасы, копченая осетрина и две огромных коробки шоколадных конфет. Гастрономический рай, да и только! Валерий Михайлович был человек прагматичный. Он отчетливо представлял себе, что в наше голодное время могло быть лучшим подарком к празднику.
Витька, глядя на все это изобилие, слегка смутился и, как бы извиняясь, сказал:
- Не чета моему подарочек!
- Не хлебом единым…Витюша,- ободрила его я, - с каким удовольствием я съем еще кусок «Полета», а вечером примусь за Шелдона. Спасибо тебе еще раз. Желудок может обходиться и скудной пищей, а вот мозги…. Их надо кормить, да еще и не абы чем.
      Мы еще долго сидели на кухне, за праздничным столом! Потом смотрели телевизор, болтали. Уже ближе к вечеру мы решили прогуляться, подышать перед сном свежим воздухом. Витька мягко, но настойчиво следил за тем, чтобы я ежедневно гуляла, поэтому таскал меня на улицу почти в любую погоду, а когда не мог прийти, контролировал меня по телефону. Домой я вернулась часам к девяти. Мама, прибрав посуду, смотрела вечернюю программу.
- Ну, как погуляли? - спросила она, оторвавшись от телевизора.
- Да, как обычно. Все хорошо, - автоматически ответила я.
- Лена, что у вас с Витюшей? - вдруг огорошила меня вопросом мама.
- Что значит, что? - я недоуменно вскинула брови, - Что ты имеешь в виду?
- А вот то и имею! Ты ведь не дитя. Наверно понимаешь, что парень неспроста ходит к тебе и заботится о тебе так, как не каждый муж о своей законной печется! - резюмировала мама. – Ты-то, что на этот счет думаешь?
Ее вопрос застал меня врасплох. Я, собственно, никогда над этим не задумывалась. Он просто был всегда рядом. Просто был, и все тут. И то, что он каждую свободную минуту проводил рядом со мной, и то, что заботился о нас с мамой, как член семьи, и то, что вся мужская работа в нашем доме незаметно легла на его плечи, не казалось мне удивительным или чем-то из ряда вон выходящим. Это было естественно, потому что он, никогда не спрашивал, что сделать. Он делал то, что сам считал нужным, если видел какой-то непорядок. Он никогда ничего не ставил себе в заслугу, когда делал что-то для нас. Тем более, никогда не требовал похвалы или вознаграждения. Я, оказывается, настолько привыкла к нему, что не замечала очевидных вещей. Вот так-так! Вот это открытие!
- Судя по тому, что он делает для нас, на самом деле он получается глава нашей семьи. Только не живет с нами под одной крышей, мне - не сын, а тебе - не муж. А кто он тогда? - рассуждала мама дальше.
- Ну, кто-кто? Мой друг! - попыталась закруглить этот разговор я.
Но мама была непреклонна. Она, казалось, поставила себе цель, выяснить до конца, каковы наши отношения на самом деле.
-Друг! - передразнила меня мама. - Да ты присмотрись внимательно, как он на тебя смотрит! А то, право слово, как слепая. Ведь даже то, что ребенка ждешь, да и не от него, ему не помеха. Лен, подумай! Может вам вместе и хорошо будет! - уже почти просила меня мама.
- Мамуля, да ты никак чаю перепила! Мы? С Витькой? Вместе?- засмеялась я. - Мы же сто лет друг друга знаем. Мы просто старые добрые друзья! Да и не нужна я ему. Скорее всего, у него девушка есть.
- Это ты с чего взяла, насчет девушки-то? - заволновалась мама.
- Ну, во-первых, он никогда не говорил мне, что любит меня, не делал мне никаких предложений. А во-вторых, ты же сама заметила, что не каждый день появляется. Значит, в те дни, когда его нет у нас, он у своей девушки, - безапелляционным тоном заявила я.
- Ах, как жаль. А то я уже размечталась, что ты у меня удачно замуж выйдешь, - разочарованно проговорила мама. - Такого мужа, как Виктор, поискать. Я бы хоть спокойно смогла тебя оставить, знала бы, что ты за ним, как за каменной стеной.
- Что значит оставить? - забеспокоилась я, обратив внимание на ее последние слова и пропустив мимо ушей сетования насчет Виктора.
- Ну, не вечная же я, - вздохнув, произнесла мама, - Когда-то и я уйду. Но так хотелось бы мне, чтобы душа за тебя спокойна была.
- Масенька, ну, о чем ты говоришь?! Перестать, пожалуйста, не рви мне сердце! - со слезами в голосе сказала я, крепко обнимая маму.
- Все-все! Молчу! Да и не завтра я собралась уходить. Еще внука подращу, а уж потом, - стараясь говорить бодрым голосом, мама обнимала меня и гладила по голове.
      Внутри все сжалось от какого-то неприятного предчувствия, но я, как всегда, поторопилась сбежать от него, так как страх потерять самое дорогое в моей жизни, будто парализовал меня. Можно сколько угодно долго прятаться за, казалось бы, спасительным утверждением, что все будет хорошо! Но хорошо, к сожалению, от этого не становится. Судьба не является нам открыто. Зачастую, она посылает нам знаки, определяющие грядущие события. И только люди, способные преодолеть свой страх перед неизвестностью, бывают в состоянии понять эти знаки и изменить свою судьбу.

      Я, конечно, так и не позвонила НикСтепу. Он тоже хранил молчание. За будничными хлопотами миновала весна. Мои ученики пошли на каникулы. Соответственно, и я попрощалась с ними до первого сентября. Однако, с Вагнером мы продолжали занятия, встречаясь два раза в неделю, после работы. В такие дни он намеренно не назначал вечерних мероприятий. Для занятий он снял неподалеку от меня однокомнатную квартиру.  За время наших уроков он сделал поразительные успехи в изучении языка. То ли сказывалась его истинная национальность, то ли уж человек, талантливый в одном, талантлив и во многом другом. Судить можно, как угодно. Но через четыре месяца он свободно читал, писал, воспринимал на слух немецкую речь и пусть простыми выражениями, но мог объясняться сам. Я видела, что его успехи радуют не только меня. Он сам ликовал! На каждый урок приходил в хорошем настроении, практически никогда не отменял занятия, на уроках бывал очень активен и работоспособен. Я очень гордилась его достижениями, про себя отдавая должное и хорошему учителю. Но однажды он пришел необычайно мрачным, сухо поздоровался, присел на стул и молча закурил. Я сразу поняла, случилось что-то очень плохое. Он просидел так, пока не выкурил сигарету. В комнате была абсолютная тишина. Начать разговор первой я не осмеливалась. Я понимала, что он сейчас принимает какое-то важное, не только для него, для нас обоих, решение. Когда в пальцах остался один фильтр, он тщательно затушил окурок в пепельнице.
- Плохи наши дела, Ленок. Сдала нас с тобой Коле какая-то сучара, - произнес он и посмотрел мне в глаза.
- Валерий Михайлович, неужели Вы думаете, что это я проболталась? - вспыхнув, спросила я.
- Да что мне думать, я и так знаю, что не ты, - устало проговорил он. - Мне Коля сам все рассказал. Кто-то из ваших дятлов, кто живет в этом районе, случайно один раз увидел, как сначала в этот подъезд вошла ты, а через несколько минут я. Знающий засранец оказался. Сразу смекнул, что если я здесь не живу, значит, пришел к кому-то. Взял, да и порасспросил соседей. Людишки любопытны вообще, а уж если какую выгоду почуют, готовы лоб расшибить. Вот и вынюхал у одной бабуси, кол ей в горло, что два раза в неделю в эту квартиру приходит красивая девушка и пожилой мужчина. Всегда в одно и то же время. А потом через два часа уходят. Он все уточнил и Коле стукнул. Коля даже не поленился, сам проверил, - усмехнулся Вагнер. - А мы с тобой тут как тут, как по расписанию прибыли. Что он мне говорил, пересказывать не буду. Только чую я, что не поверил он мне, как я ни старался его убедить, что мы с тобой немецким занимаемся. - Он вздохнул и крепко потер руки, а потом продолжил, - Розе моей тоже донесли. Правда, не знаю, с его ли подачи, или уж информатор сам активность проявил, но скандал дома был. Ну, с Розой то я сам управился. Я ее хоть и люблю, но лишней воли не даю. Сказал, что вранье, что немецким занимаюсь, и точка. Даже для убедительности тетрадки и учебник показал. Она и успокоилась. Да и не дура она! Недаром у нее отчество Моисеевна! - хохотнул Вагнер. - Если бы она каждый раз со мной разводилась, я бы пару раз потерпел, а потом бы и правда развелся. Она это сразу просекла. А с голой жопой после сытой и красивой жизни ей оставаться не хочется, уж это я точно знаю. Потому она только для виду права качает. А вот как с Колей быть, не знаю, - он на секунду задумался, - Вроде ничего страшного, да и не пацан я, чтобы его слушаться. А с другой стороны, он просил, а я обещал, но сделал все наоборот. Вроде, западло получается.
Вагнер опять замолчал, а я, разглядывая его, невольно подумала о том, что человек он решительный, я бы даже сказала рисковый, но сейчас и он выглядел растерянным. Значит, НикСтеп гораздо более серьезная фигура, чем я думала, если уж такой авторитет, как Вагнер, потускнел после объяснения с ним. Мне стало ужасно нехорошо на душе.
Валерий Михайлович, видимо, наконец, собравшись с духом, продолжил:
- В делах я его часто прижимал. Никогда не тушевался. А вот из-за бабы отношения портить не хочу. Так что уж, ты, прости. Придется мой ликбез прекратить, хотя бы пока, на время. Да и с переводами притормозим, у меня, как раз, сейчас пауза в делах. Будем считать, что у нас, как у всех школьников, каникулы. Да я, к тому же, и в отпуск собрался.
Вагнер полез во внутренний карман пиджака, достал портмоне. Отсчитал несколько крупных купюр.
 - Получается, что я тебя без дохода оставляю. Вот тебе неустойка за три месяца. А там посмотрим, - сказал Вагнер, протягивая мне деньги.
- Не стоит, Валерий Михайлович. Вы и так меня выручили, а я невольно стала причиной Вашей ссоры с Николаем Степановичем. Извините Вы меня, - еле слышно произнесла я, отстраняя его руку с деньгами.
- Ну, ты давай, не манерничай, - грубовато перебил меня он. -  Пока работу какую-нибудь найдешь, да какие-то деньги получишь, неизвестно, сколько времени пройдет. А жрать каждый день надо, тем более в твоем положении. - Он почти насильно втолкнул мне деньги в сумку, помолчал, а потом, будто смущаясь своего вопроса, спросил:
- Лен, а Коля знает, что ты ребенка ждешь?
- Нет-нет, что Вы! Он ничего не знает! И очень Вас прошу, ничего ему не говорите об этом, - попросила я взволнованным голосом.
- Ну, как знаешь, - пожал плечами Вагнер, - а то может наоборот, сказать ему, глядишь, помягчает, да и оставит тебя в покое. Может еще и поможет чем.
- Да не нужна мне его помощь! - зло бросила я. - Он уже и так помог! На работу не могу устроиться, на кусок хлеба не могу без его позволения заработать! Благодетель хренов! Пусть не мечтает, все равно не пропаду без него!
- Вот это мне уже нравится! - заулыбался Вагнер, - Раз разозлилась, точно не пропадешь!
А я в это время торопливо складывала в сумку учебники и кассеты, приготовленные к уроку.
- До свидания, - бросила я через плечо и поторопилась к двери.
- До свидания, Лена. Прости меня, - услышала я вдогонку, но поворачиваться не стала. Глаза застилали слезы. Слезы ярости и отчаяния. Жизнь опять была немилостива ко мне.

      Сказать маме о том, что я в очередной раз осталась без работы, а значит и без денег, было выше моих сил. Тем более, я не могла сказать ей, что причиной всему - этот ненавистный мне человек! Я действительно ненавидела его тогда! Как мне хотелось сказать ему об этом прямо в лицо! Я прокручивала в голове всякие ситуации, в которых, встречаясь с ним, я представлялась себе обеспеченной и благополучной. Я небрежно бросала ему на ходу:
- Ну, что Николай Степанович? Съели? Умыла я Вас? Как Вы ни старались, все равно я выжила! И не просто выжила, а стала богатой и счастливой!
В этот момент я свято верила, что когда-нибудь, так оно и будет. И была, совершенно не осознавая этого, недалека от истины. Прожив непростую жизнь, я поняла, что сбывается только то, во что веришь, без оглядки и сомнений, чего страстно желаешь, даже не допуская мысли, что это может не получиться.
Я присела в сквере на скамейку, решив успокоиться и собраться с мыслями. Не хотелось являться домой расстроенной и заплаканной. Ведь там мама, которая и так уже хватила горького из-за моих злоключений. Я сидела, откинувшись на спинку скамьи, и пыталась расслабиться, как вдруг в животе появилось и тут же исчезло странное ощущение, будто маленькая рыбка вильнула хвостиком в воде. Я замерла в ожидании, но это больше не повторилось. Окончательно придя в себя, я отправилась домой.
- Масенька, - весело защебетала я, - у меня отпуск. - Валерий Михайлович уезжает, заплатил мне за три месяца и велел отдыхать до осени. Но, осенью-то я уже не смогу какое-то время с ними заниматься. У нас появится маленький, - продолжала я болтать, переобуваясь в прихожей. - Так что это пока мой завершающий рабочий день! Гуляем сегодня?! - стараясь создать веселую атмосферу, дурачась, тараторила я, и выложила деньги, всученные мне Вагнером.
Мама пересчитала купюры. Я следила за ее руками и поняла, что денег там значительно больше, чем он платил мне обычно. Мама посмотрела на меня вопросительно, как бы почувствовав, что-то неладное.
- Так ведь это отпускные и немножко декретные, - вывернулась я. - Нам сейчас очень пригодятся эти денежки. Ведь нужно еще все покупать, - продолжала рассуждать я, как ни в чем не бывало.
- Да, кстати, масенька,- снова обратилась к ней я, вспомнив свое ощущение в сквере, - у меня сегодня рыбка в животе плавала. Что это? - спросила я, вопросительно глядя на нее.
- Доченька, это дитя твое первый раз пошевелилось! Дает о себе знать! - голос мамы задрожал от волнения, а лицо стало мягким и благостным. - Запомни этот день и час, а лучше запиши. Вот теперь точно можно подсчитать день родов. Первый пошевел - ровно половина беременности. Господи, благослови! Помоги, Отец небесный! - она осенила крестом меня, а потом и себя.
Вечер прошел в приподнятом настроении. Даже недавняя неприятность отступила перед таким значительным событием! Мы опять обсуждали, что нужно еще купить, перебирали детское приданое и строили планы на будущее.

      Виктора не было два дня. Он появился с пакетом свежих помидоров и огурчиков. В начале лета это стоило тогда безумных денег. Но он баловал меня такими гостинцами. На мои возражения, что это очень дорого и не стоит ему так тратиться на меня, он отвечал коротко:
- Не дороже денег. Тебе сейчас это нужнее всего. Витамины, Свиридова, - залог здоровья матери и ребенка, так что лопай и не рассуждай.
Я шустренько приготовила салатик, и мы сели обедать. После обеда мама, сказавшись, что пошла в магазин, оставила нас одних. Мы сидели на диване и о чем-то болтали.
- Ой, - тихонько ойкнула я.
- Что, Лена? - испуганно вскинулся Витька, - что с тобой?
- Ой, Витя, он опять шевельнулся. Первый раз позавчера, а сейчас опять, - слегка смущенно сказала я.
- Да ты что? Правда? Дай потрогать! - изумленно воскликнул Витька и приложил руку к моему животику.
Он замер, улыбаясь, глядя на меня. А я вдруг отчетливо представила, что это Франц рядом со мной. Это он смотрит на меня и, замерев от счастья, ждет, когда под его рукой его дитя даст ему знать о себе. Легкая тень грусти пробежала по моему лицу, но я сумела скрыть ее за смущением.
- Вить, ну не надо, мне неудобно, - вдруг застеснявшись, попросила я.
Эти слова, казалось, вырвали его из чудесного состояния, в котором он только что пребывал, стараясь почувствовать движение новой жизни внутри меня. Он, очнувшись, вновь осознал, что он мне посторонний, в общем-то, мужчина, а ведет себя со мной, как муж в ожидании рождения первенца.
- Извини, Лен. Я забылся. Так интересно стало, - смущенно произнес он.

Вдруг, по подоконникам что-то забарабанило. Выглянув в окно, я обнаружила, что при совершенно безоблачном голубом небе, шел частый дождь. Дождевые брызги в лучах солнца искрились всеми цветами радуги. И сама она не заставила себя долго ждать. Через несколько минут над домом напротив выгнулась разноцветная красавица. К такому невозможно привыкнуть. Всякий раз захватывает дух и вызывает восторг в душе подобное зрелище, вселяя уверенность в том, что мир бесконечен и прекрасен!
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Уже через полчаса о нем напоминали только небольшие лужицы на асфальте, да легкий парок, поднимавшийся от, прогретой солнцем, земли.
Вскоре пришла мама. Платье ее было запачкано. Она болезненно морщилась, но все-таки со смехом рассказала нам, что, поскользнувшись на мокром асфальте, упала. Я, забеспокоившись, стала расспрашивать ее, что и где болит.
- Да, брось ты, доченька! Что я никогда в жизни не падала, что ли? Подумаешь, ушиблась чуток! Не волнуйся, все пройдет, - уговаривала она меня.
Переодевшись, она, как ни в чем не бывало, принялась за свои дела. И этот инцидент забылся надолго. Однако, спустя пару месяцев, я заметила, что она нет-нет, да и начинает растирать правую грудь. Вечерами она принялась греть соль на сковороде и прикладывать к груди. Ночью я стала слышать стоны из ее комнаты. Она плохо спала и ходила по квартире.
- Мамуля, что с тобой? – забеспокоилась я, - У тебя болит что-то?
- Нет-нет, все нормально. Видимо, подпростыла немного. Все пройдет. Ничего серьезного, - отнекивалась она, продолжая свои обычные дела.
Мама явно не хотела меня волновать. Она всегда и все переносила очень стойко, на ногах, не обращая внимания на легкую простуду или какое-то недомогание. Никогда она не жаловалась, не стонала, не требовала к себе повышенного внимания. Поэтому, если уж мама легла, значит, она заболела на самом деле. Для меня всегда это было серьезным сигналом. Пока же она была на ногах, вмешиваться было просто бесполезно. Она даже начинала сердиться, если я пыталась вызвать врача или уложить ее в постель. И я отступала, полагаясь на ее житейский опыт и здравый смысл. Так было всегда. Но в этот раз, не знаю почему, я забеспокоилась не на шутку. Присмотревшись внимательнее, я заметила, что она слегка похудела за это время, побледнела, а в глазах притаилась боль.
- Нет уж, дорогая! На этот раз у тебя ничего не выйдет! - твердо сказала я. – Завтра вместе идем к врачу! И даже не возражай, а то позову Витьку, и повезем силой.
Видя, что я настроена очень решительно, мама поняла, что спорить со мной бесполезно, и согласилась.
На следующий же день мы отправились к врачу. Она категорически запретила мне входить в кабинет вместе с ней. Я прождала ее у дверей кабинета около часа, начала нервничать и уже решила войти. В эту минуту она вышла. Увидев мои вопрошающие глаза, она спокойно ответила:
- Все нормально, идем домой!
- Да что нормально-то!? Дай-ка, я зайду, сама с врачом поговорю, - сказала я, и быстренько, чтобы она не успела удержать меня, скользнула в кабинет.
В кабинете за столом сидела пожилая женщина и что-то писала. Не поднимая головы, она произнесла заученную фразу:
- Проходите, садитесь. На что жалуетесь?
- Да я - то, слава богу, здорова, а вот состояние моей мамы меня беспокоит, и очень сильно. Она только что вышла, - выпалила я, - Прошу Вас, скажите, что с ней!
- Ничего серьезного, - сохраняя спокойствие, ответила врач. - У нее мастопатия. Нужно полечиться и наблюдаться. Желательно у онколога. Поэтому Вы не пугайтесь, когда Ваша мама будет лечиться в онкологическом диспансере. Там самые лучшие специалисты - маммологи.
И я поверила ей и успокоилась. Только все время контролировала, чтобы мама не пропускала визитов к врачу.
На самом деле у нее оказался скоротечный рак молочной железы, спровоцированный ударом. А то обстоятельство, что она еще и грела грудь горячей солью, стало настоящим катализатором, заставило болезнь прогрессировать невероятными темпами. К моменту обращения к врачу даже оперативное вмешательство было бессмысленным. Это чудовище уже по всему ее телу разметало свои метастазы. Узнала я об этом, как говорится, постфактум. Она и была так долго в кабинете у врача только потому, что уговорила ее ни за что не говорить мне, что с ней на самом деле. И доктор, будучи сама женщиной и матерью, поняла ее и исполнила просьбу хранить молчание.
Моя мама, даже в таком серьезном случае, свой материнский долг поставила на первое место. Ее основной целью было мое спокойствие, так как я ждала ребенка. Ничто, по ее мнению, не должно было помешать мне, спокойно доносить и родить дитя.
Проболела она недолго. Болезнь расправилась с ней ровно через месяц, с того самого дня, как я насильно увела ее к врачу.  Последние две недели, когда боли стали невыносимыми, она легла в стационар, якобы, на обследование.  Лечащий врач также уверил меня в том, что ее состояние не внушает опасений. В отделение меня не пускали, объявив карантин по гриппу. Только принимали передачи, да записки. Мне возвращали пустую посуду и мамины ответы. То, что почерк был неровным, каким-то прерывистым, я объясняла себе тем, что она пишет второпях, где придется. Виктор в эти дни появлялся у меня чаще обычного, засиживался подолгу.
Я все время ловила на себе его, как мне казалось, изучающий взгляд.
- Ну, что ты меня разглядываешь, как лошадь на базаре? - говорила я, теряя терпение. - Поправилась, не без того. Но ведь не подурнела! - победно утверждала я.
 Не знаю, кого я старалась в этом убедить, его или себя.
- То, что ты хороша и сейчас, сомнений нет! А вот как у нас с силой духа? - спрашивал Витька. - Сможешь ли ты ради ребенка сделать что-то необыкновенное?
- Что необыкновенное? - недоумевала я, - на Луну что ли полететь?
 Мне казалось, что он задает дурацкие вопросы, просто ради развлечения.
- Не до шуток мне, Витя. Мама болеет, но ее скоро выпишут. Хочу все приготовить к ее приходу. Перемыть бы все, освежить, - размышляла я вслух.
- Точно, Аленка, - ухватился за эту идею он. - Давай сейчас и начнем. Сегодня пятница. За два дня управимся. Я тебе помогу. Вернее, ты мне помогай. Говори, что делать и куда что раскладывать.
      И мы принялись за генеральную уборку.  Перемыли и упаковали окна к зиме, перебрали всю посуду в шкафах, маминым цветам устроили освежающий душ, надраили кафель на кухне и в ванной. Перестирали и перегладили портьеры, почистили ковры. Трудились два полных дня. Ни один уголок не остался нетронутым. К вечеру в воскресенье квартира засияла чистотой и свежестью.
- Ну вот. Теперь можно и людей принимать, - констатировал Витька, устало присев на диван после того, как все дела были закончены.
- Ты каких людей собрался у меня принимать, Гордеев? - поинтересовалась я. -Так пристально разглядывал и считал нашу посуду, как невестино приданое, - подтрунивала над ним я. - Разглядывал и считал! И не отрицай! Я видела, как ты губами шевелил. Колись, что задумал, - настаивала я.
- Так ведь, Лена! - начал, было, Витька, но на секунду замешкался, а потом продолжил, - Скоро уже крестины будут. Все равно придут люди поздравить. Вот я и прикинул, что есть и что еще нужно.
А потом, стараясь оправдать свою заинтересованность, добавил:
- Я ведь все-таки крестный. Не последнее лицо в этом деле. Все равно все на мне будет.
- Вы еще, наверно, спорить с мамой будете, кто главнее, - пошутила я.
- С мамой спорить не буду. Тут и спорить нечего, она всегда главнее всех, - ответил Витька, а мне послышался в его словах едва уловимый горестный вздох.
В этот вечер Виктор остался в моем доме. Я устроила его на диване в зале, а сама расположилась в маминой спальне. Уже глубокой ночью я услышала телефонный звонок. Виктор поговорил коротко с кем-то. Я хотела, было, проснуться, чтобы спросить, кто звонил, но сон оказался сильнее моего мимолетного желания. Я крепко и безмятежно проспала до самого утра.
Открыв глаза, я с удивлением обнаружила, что часы показывают двенадцать. Я тупо соображала, день или ночь. Затем поняла, что раз светло - значит, определенно, день. Состояние было странным. Вроде, долго спала, а тело было вялым, мысли вязкими. Вставать не хотелось. Но я, скорее по привычке, чем по необходимости, встала с кровати и пошла умываться. Странно. На кухне кто-то возился. Витька должен был утром уйти на работу. Я ужасно обрадовалась. Наверно, выписали маму, а она, решив сделать мне сюрприз, пришла сама и теперь готовит мне завтрак.
- Мамуля, ну зачем ты так сделала? - плаксивым голосом затянула я, - Я ведь готовилась, встретить тебя хотела! А ты! Теперь уже и не исправить ничего. - Я сделала вид, что рыдаю. Сидела на диване, уткнувшись в ладони, мои плечи вздрагивали.Мне хотелось, чтобы мама поняла, что я расстроена тем, что мой подарок не удался. Услышав шаги, приближающиеся ко мне, я захлюпала еще громче. Вдруг я почувствовала ладонь на своей голове, и Витькин голос произнес:
- Держись, Аленка! Теперь уже действительно ничего не исправить.
- Гордеев, это ты? Ты почему не на работе? - резко выпрямившись от неожиданности, спросила я, - а где мама?
Какая-то неясная догадка мелькнула в голове, но я еще даже и мысли не допускала, что произошло непоправимое.
- Подожди, что значит: действительно ничего нельзя исправить? Что ты этим хочешь сказать? - я немигающими глазами уставилась на Витьку.
 Он замялся в растерянности. В его глазах было сострадание и жалость ко мне, как к ребенку-сироте, брошенному матерью.
- Лен, ну, в общем, я слышал, ты так говорила, что я подумал, что ты уже сама все узнала, а ты… оказывается, еще не …..- он никак не решался закончить начатую фразу.
- Да говори же ты толком, что случилось! Что ты мямлишь? - мое сердце вдруг забилось неровными толчками. Ощущение опасности и неотвратимой беды нависло надо мной.
- Лен, ну что теперь делать? Тебе придется быть сильной и мужественной. Помни, ты не одна. Мама все сделала для того, чтобы не волновать тебя и малыша, - продолжал Витька, оттягивая самые главные слова.
Страшное известие еще не было озвучено, а я уже всем своим существом поняла, что в мой дом пришло горе, обдав меня дыханием смерти.
- Мама? - беспомощно и чуть слышно спросила я.
Виктор утвердительно кивнул.
- Что с ней? Почему? Ведь ее готовили к выписке! - еще никак не соглашалась я принять страшную весть.
- Леночка, рак у нее был, запущенный. Когда к врачу ходили, уже все поздно было, - устало проговорил Виктор. - Ждали со дня на день, поэтому и в больницу положили, чтобы тебя не пугать. Она сама так решила. Я все знал. Она мне в первый же день все рассказала. Просила тебе ничего не говорить. Так мы с ней и тянули до последнего. - Он замолчал, прикрыв глаза рукой.
Я поняла, что он плачет, но сама сидела будто окаменевшая. В голове что-то нудно и заунывно звенело, а внутри какой-то жадный зверь терзал мое сердце и душу.
- Когда? - тихо спросила я.
- Сегодня ночью. Мне позвонили из отделения. Я еще побоялся, что разбудят тебя, несмотря на снотворное, которое я тебе вчера вечером в чай подсыпал.
Так вот почему я так крепко спала, и даже утром просыпаться не хотела!
- Когда ты видел маму в последний раз?  Что она тебе сказала? - я разговаривала самым обычным голосом, только очень тихо, как будто боялась разбудить, спящего в квартире, человека.
- Вчера вечером, перед тем, как прийти к тебе. Она была в сознании. Просила передать тебе, что любит тебя и внука или внучку, неважно, все равно любит.  А еще просила, чтобы ты жила за нее и за себя, а она тебе помогать обещала, - срывающимся голосом рассказывал Виктор.
- Значит, все всё знали, кроме меня. А как же я? Почему мне не позволили попрощаться с мамой, принять ее последний вздох? Если бы я знала, что дела так плохи, я бы ни за что не допустила бы, чтобы она умерла среди чужих людей, на больничной койке! - я уже почти кричала. Боль, наполнившая все мое существо, искала выход и, обращаясь в ярость, рвалась наружу. Я готова была обвинить всех и вся в том, что случилось. - Знай об этом я, я бы уж точно придумала бы что-нибудь и сделала бы то, что никто не смог сделать!
- Вот поэтому она и решила так, - Виктор взял себя в руки и говорил тихо и спокойно. - Ты бы начала всех дергать, что-то пытаться делать, а главное, ей не дала бы спокойно отойти. Поверь, если бы хоть что-нибудь можно было сделать…. Лена, она была обречена и понимала это. Потому и распорядилась так. Я все выполнил так, как она просила.
И тут я заревела в голос. Сначала по-детски, так, как плачут дети, больно ударившись и призывая на помощь всех, кто только может их услышать. А потом, по-бабьи горько и безутешно, по самому дорогому в жизни. Витька прижимал меня к себе и все приговаривал:
- Ты плачь, Ленка, плачь. Ты только не молчи. Дай волю слезам. Только не каменей.
 А потом, когда я, проревев больше часа, слегка приутихла, он вколол мне какой-то укол, и я куда-то провалилась. Не уснула, нет. Я просто отключилась. В этом состоянии я пробыла больше суток, придя в себя на следующий день. Открыв глаза, я сразу увидела Виктора. Он сидел рядом и внимательно наблюдал за мной.
-Нет! Не хочу просыпаться! - пронеслось в мозгу. - Вместе со мной проснется боль. Я не вынесу этого!
В этот момент мое подросшее дитя пошевелилось, робко напоминая о себе.
- Бедненький мой! Забыла мать про тебя! Не кормила, не поила целые сутки. Прости меня, моя деточка, - разговаривала я про себя со своим малышом и скорее, повинуясь инстинкту самосохранения и материнскому инстинкту, встала с кровати.
        Боже, как это трудно, идти вперед, когда хочется лежать, не подавая признаков жизни, думать и говорить, когда хочется выть по-звериному! Трудно даже просто быть, когда хочется раствориться и исчезнуть! В моем доме ходили какие-то люди. Некоторых из них я даже не знала. Зеркала и телевизор были занавешены тканью. Мебель в комнате сдвинули так, что правый угол напротив двери освободился.  Там стояли три табурета. Я поняла, что это место приготовлено под гроб. Возле меня суетились моя школьная подруга Татьяна и Виктор. Он усадил меня и измерял давление, она что-то говорила мне почти на ухо, но я ничего не слышала. Вернее, что-то слышала, но никак не могла уловить, о чем речь. Меня, как куклу, увели на кухню, я что-то ела и пила. А в груди живой жилкой пульсировало ожидание. Сейчас ее привезут. Сегодня она будет ночевать дома в последний раз. Накануне Виктор предлагал мне проводить маму из ритуального зала, но я была категорически против.
- Если уж вы не дали мне увидеть ее живой и попрощаться с ней по-человечески, так пусть хоть последнюю ночь она проведет в своем доме, - настаивала я. - Не мы этот обычай придумали, не нам его и отменять. Не хочу я свою мать, как безродную тетю, из казенного помещения хоронить, - непреклонно твердила я, и всем пришлось со мной согласиться.
После полудня к подъезду подошла машина, все засуетились. У меня противно заныло под ложечкой, но я упрямо закусила губу и решила для себя быть стойкой и провести эту ночь рядом с мамой. Мне нужно было быть спокойной, по крайней мере, не терять все время сознание. Я боялась, что Витька может силой увести меня куда-нибудь. Я понимала, что он очень волновался за меня.

Вот я оборачиваюсь на скрип открывающейся двери, и как во сне вижу, что двое мужчин вносят крышку гроба, ставят ее в угол. За ними еще четверо на руках несут гроб, устанавливают его на табуреты. Подходит мамина подруга и открывает кружевное покрывало, закрывающее ее лицо.
Я медленно подхожу к гробу, и вижу свою масеньку, но не могу узнать ее. Она очень похудела за то время, пока я не видела ее. Лицо выглядит сосредоточенным, как будто она очень серьезно над чем-то задумалась или даже недовольна чем-то. Маленькие ручки аккуратно сложены на груди, в них вложен платочек. Я не слышу, что происходит вокруг. Я вся сосредоточена на ней. Я придвигаю стул, присаживаюсь рядом и начинаю разглядывать ее. Волосы причесаны аккуратно назад, на голове черный кружевной шарфик. На ней надето новое, никогда мною раньше не виденное, платье из добротной красивой шерсти.  Я расстегиваю пуговицы на платье, мне нужно убедиться, что мамин крестик на ней, что одежда вся новая.
- Все на месте, все хорошо, - отмечаю я про себя.
Расстегнув еще одну пуговицу, я вдруг обнаруживаю, что ее тело посередине разрезано и сшито грубым швом через край. Я даже успела разглядеть кровь, запекшуюся в местах проколов. Я вдруг физически ощущаю, что ей ужасно больно!
 В комнате опять выключают свет, совершенно темно!!! Я кричу, но не слышу сама себя! Я стремительно падаю вниз, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Но все, за что я цепляюсь, растворяется между пальцев, как нечто нематериальное, и не дает опоры. Бездонная, черная пропасть вселяет ужас! Но вдруг меня подхватывают чьи-то руки, и мы так же стремительно несемся вверх уже вместе. Я не вижу своего спасителя, но понимаю, что это моя мама.
- Ничего не бойся. Я всегда с тобой. Будь сильной, береги себя и Лизу, - отчетливо слышу я мамин голос.
Прихожу в себя от резкого запаха нашатыря. Обвожу глазами комнату и людей, которые суетятся возле меня: Витька, Татьяна и соседка Лариса. Понимаю, что лежу в ее квартире.
- А где мама? Она только что говорила со мной! - спрашиваю я, но все молчат.
Никто не решается сказать мне страшные слова. Ощущение реальности возвращается. Я сама вспоминаю, что мама там, в нашей квартире, но уже холодная и недвижимая.
- Где Лиза? - спрашиваю я.
- Какая Лиза? - Танюшка недоуменно смотрит на меня.
 Ни одного человека по имени Лиза в нашем окружении до сих пор не было.
- Мама мне сказала: «Береги себя и Лизу», - устало произношу я и снова закрываю глаза.
Вижу в темноте светящее пятно. На него сначала больно смотреть, но постепенно глаза привыкают, и я опять вижу маму. Она в светлом платье, веселая и улыбающаяся, легко идет, нет, не идет, а парит мне навстречу. Приветливо машет мне рукой и восторженно говорит:
- Ты себе не представляешь, доченька, как здесь красиво! Я еще немного побуду с тобой и вернусь туда. Посиди со мной, поговори напоследок. Я уйду надолго. А ты потом придешь ко мне, только еще не скоро. Ты Лизу береги!
Я очнулась как от толчка и опять спросила:
- Кто такая Лиза? Почему мама мне уже второй раз говорит, чтобы я берегла ее?
Я вопрошающе уставилась на Витьку, потом перевела взгляд на Татьяну. Они тревожно переглядывались и о чем-то шептались.
- Да не думайте вы, что я спятила! - поняв, о чем они могли говорить между собой, - сказала я. - Со мной все в порядке! Я сейчас встану, и все сделаю, сама.
Я встала, подошла к окну, поправила волосы и спрятала их под черную косынку, одернула одежду.
- Все, я готова! Не беспокойтесь, дальше будет без фокусов. Идемте! - я решительно направилась к двери.
- Лена, может тебе не надо туда, - попросила меня Танюшка, удерживая за руку.
- Вот мне-то и надо туда. Я должна быть там. Не волнуйтесь, я не какая-нибудь истеричка. Справлюсь. Только вы меня не бросайте пока, - в моих словах послышалась слезливая нотка, но я тут же опять взяла себя в руки. - Идемте, - твердо настаивала я. Мы все вместе пошли в на дом.
В квартире было полно народу. Кое-кого я узнавала. Ко мне подходили родственники, приехавшие на похороны. Они искренне плакали, горюя о нашей потере. Подошла женщина маминых лет. Я никогда не видела ее прежде.
- Держись, деточка, - сказала она, пожимая мне обе руки.
- Извините, я Вас не знаю, - растерянно говорила я.
- Конечно, не знаешь, - она мягко улыбнулась. - Мы с твоей мамой вместе начинали работать, когда нам было по пятнадцать лет. Я тетя Клара. Вот, возьми Леночка. Это мы с девочками собрали тебе в помощь, - она протянула мне конверт, очевидно с деньгами. - А веночек мы тоже купили. От друзей юности, - она произнесла эти слова, уже не скрывая слез. - Я всех девочек собрала, с кем раньше твоя мама общалась. Посмотри, сколько людей пришло. Ее все любили. Все, кто смог, пришли проводить. Мамочка твоя - золото, каких мало, - она закрыла лицо руками и снова заплакала.
Теперь уже я успокаивала тетю Клару, теперь мне было жаль ее. Вдруг в комнате наступило затишье. Я почувствовала, что все люди обернулись на дверь. Так бывает всегда, когда в комнату входит новый человек. Я тоже обернулась. В дверях стоял НикСтеп с траурной корзиной в руках. Он стоял нерешительно, не зная, можно ли ему войти, как я восприму его приход. Я встала и пошла к нему навстречу.
- Здравствуйте, Николай Степанович, проходите. Вот видите, и в мой дом пришло горе - тихо проговорила я.
Он молча поставил корзину с цветами у гроба, шагнул ко мне и обнял меня. Мне показалось, что он хотел в этот миг защитить меня от всех несчастий, обрушившихся на меня. Я уткнулась в его плечо и заплакала, как когда-то он плакал на моем плече, скорбя о своей жене.
- Прости меня, девочка, я виноват перед тобой и перед твоей мамой, - срывающимся голосом произнес он. - Прости, если сможешь! В его глазах сверкнули слезы.
Я куталась в большую, черную вязаную кофту, так как в квартире отключили отопление. Эта кофта спасала от холода, и прикрывала мой животик от любопытных глаз. Мало кто знал, что я беременна. Он сунул руку в карман моей кофты, и я ощутила на животе прикосновение его пальцев. НикСтеп вскинул на меня недоумевающие глаза. Он сразу все понял. В этот момент ко мне подошел Виктор и встал рядом. Он все время наблюдал за мной и был готов защитить меня от НикСтепа.
- Кто это? - спросил НикСтеп, переводя взгляд на Виктора.
- Я ее муж, меня зовут Виктор - неожиданно для меня ответил Витька и протянул руку Соколову, глядя ему прямо в глаза.
- Очень приятно, - ответил НикСтеп и пожал протянутую руку, хотя по его тону было понятно, что это известие ему вовсе не приятно, скорее наоборот. - Вы что, ребенка ждете? - не удержался от вопроса НикСтеп.
- Да, уже скоро, - просто ответил Витька, избавив меня от необходимости лгать или оправдываться.
- До свидания, держитесь, Лена, - сухо произнес НикСтеп, переходя на более официальный тон, и направился к выходу.
Я сунула руку в карман кофты. Там лежал конверт с деньгами.
- Спасибо, Николай Степанович, - мысленно поблагодарила я его и тут же отвлеклась на кого-то другого.
Всю ночь рядом со мной были люди. Я сидела у изголовья гроба. Временами, мне казалось, что я с мамой одна, и я начинала разговаривать с ней. Я гладила ее руки, лицо, поправляла подушечку. Мне все хотелось устроить ее поудобнее. Потом приходила в себя, видела всех, кто сидит рядом со мной. Люди говорили только о маме. Они делились друг с другом воспоминаниями о ней. Рассказывали, кому она помогла, кому сделала что-то хорошее, какая она была веселая и приветливая, какая умелая, какая мастерица.  Я впитывала в себя эти добрые слова о моей матери, и мне становилось легче от той любви, которую мама сумела посеять в сердцах людей за время своей жизни.  Ночь прошла в разговорах. Наступил день прощания. Меня опять пичкали успокоительными, чтобы я смогла выдержать все до конца.

      Наш двор образуют три дома, выстроенные буквой П. Это довольно большое пространство. Когда я вышла за гробом на улицу, во дворе не было свободного места. Столько людей пришли проводить маму в последний путь! Каждый из тех, с кем она общалась при жизни, счёл своим долгом отдать ей дань уважения в ее последний на Земле день.Поминки делали в столовой, так как наша малюсенькая квартира просто не смогла бы вместить всех. Уже поздним вечером мы собирались домой, и я услышала разговор двух поварих, готовивших на поминки.
- Ну и дела, - удивленно протянула одна, - Редко такое увидишь. Почти триста человек на поминках было. И это только на поминках! А тогда провожало сколько? Ведь многие не приходят поминать.
- Знать, человек хороший была эта женщина! - с уважением в голосе вступила в разговор вторая. - Ты слышала, сколько говорили о ней, и только хорошее.
- А ведь молодая еще, могла бы и пожить. Вот и скажи после этого, что Бог справедлив! Хороших людей к себе забирает, а мразь всякую и лопатой не ушибешь, - в сердцах добавила первая.

      Домой вернулись уже совсем поздно. Я была без сил, но и спать не хотелось. Не хотелось говорить. Хотелось прижаться к родному человеку и просто помолчать, понимая молчание друг друга. Витька, угадав мое желание, сел рядом на диван, притянул меня к себе, обняв за плечи. Я положила голову ему на грудь и приникла к нему, обняв его за талию. Без слов было понятно, что мы думаем об одном и том же.
Следующая неделя прошла в хлопотах. Мы готовились к девяти дням. Я почему-то подумала тогда, как мудры были люди, установившие такой обычай: поминать умерших после похорон, на девятый и сороковой день после смерти. Кроме того, что это связано с представлениями живых о том, что происходит с душой умершего, такой обычай помогает родственникам, потерявшим близкого, постепенно смириться с потерей. Хочешь - не хочешь, а нужно сделать так, чтобы соблюсти все, что предписывает обычай. А это требует личного участия, заставляет думать и действовать, привязывает к жизни. Я часто плакала, вспоминая маму, но Витька всегда был рядом. Он умел утешить меня. А еще, он не оставлял меня надолго наедине со своими мыслями, всегда находил причину, чтобы занять меня, переключить на какое-нибудь дело. Так прошло время. Миновало и сорок дней. Мы опять приводили квартиру в порядок. Раздавали чужое, расставляли свою посуду и вещи в доме на свои места. Приближался срок родов. Нужно было все приготовить для появления в доме маленького человечка. Витька сводил меня на прием к своей одногруппнице на УЗИ. Наталья Борисовна подтвердила общую уверенность в том, что у меня родится мальчик. Она сказала это совершенно определенно, без всяких сомнений. Я еще подумала тогда:
- Как хорошо, что мама успела сшить конвертик голубого цвета. Будет, во что завернуть моего Мишутку. Я решила назвать сына в честь моего отца.
Но почему-то опять всплыли в памяти мамины слова: «Береги Лизу».
- К чему бы это? - размышляла я. - Может, родственница какая приедет.

      Как-то так получилось, что Виктор все это время жил у меня, то есть, он проводил со мной все время, свободное от работы. Он только изредка навещал свою заброшенную квартиру, чтобы взять что-то нужное. Тогда же я узнала, что его исчезновения связаны с тем, что он подрабатывает на скорой. Так что, версия наличия девушки отпала сама собой. Мы никогда не говорили о наших чувствах, не строили планов на совместное будущее.
Я воспринимала его заботу обо мне, как помощь друга.
       А ситуация в стране, между тем, становилась все сложнее. Грянула печально знаменитая в народе Павловская реформа. Все банковские вклады сначала были заморожены, а потом вмиг обесценились, превратившись в сущие копейки. Я, после выписки из больницы, когда поняла, что возвращение в Германию мне уже не светит, тоже имела глупость поменять почти все свои валютные сбережения на рубли и положить их в банк. Так что и я осталась без каких-либо резервных средств к существованию. Не знаю почему, но я все-таки оставила тогда дома тысячу долларов, как я думала на всякий случай. Однако, операции с валютой вне банка считались незаконными, а банкам уже нельзя было доверять. Так что, так и лежали мои зеленые денежки мертвым грузом. Да я, честно говоря, почему-то забыла о них. Более всего меня занимали предстоящие роды.

      Я проснулась в этот день с ощущением предстоящего грандиозного события. Самочувствие было превосходным. Я была полна сил и начала этот день в приподнятом настроении. Глянув на календарь, я обратила внимание на дату, обозначенную большой красной цифрой, при виде которой встрепенулось все мое существо.
- Ровно год назад Франц первый раз сказал мне, что любит меня, -  с грустью отметила я про себя. - Сколько разных событий произошло за это время, сколько переживаний и потерь! Что ожидает меня сегодня, спустя целый год? И тут мой Мишутка, видимо делая утреннюю гимнастику, так лягнул меня, что мне даже больно стало. Я присела, чтобы отдышаться от его напоминания о себе. Через некоторое время боль стихла, и я пошла на кухню, готовить обед. Виктор должен был прийти сегодня после дежурства пораньше. Мне хотелось вкусно накормить его. Спустя час мой сынок опять дал знать о себе таким же безжалостным способом. Я посмотрела на часы, и решила понаблюдать, повторится ли это еще. Он снова и снова больно толкал меня через определенные промежутки времени. Я поняла, что мой малыш уже сегодня появится на свет. Как ни странно, я не испугалась. Оставив домашние хлопоты, я приняла душ и сложила все необходимое для больницы. Осталось только дождаться Виктора. Я прилегла на диван, чтобы расслабиться.Звонок заставил подняться и пойти в прихожую открывать дверь. На пороге стоял Витька.
- Привет, -  сказала я, отступая и давая ему возможность войти. - Ой, - тут же вырвалось у меня. Я изумленно смотрела на лужу воды у своих ног. - Что это, Витя?
- Ничего особенного, девушка, у тебя воды отошли, - деловито произнес он и тут же начал хлопотать вокруг меня. Он отвел меня на диван и позвонил в скорую. - Собираться надо, - начал, было, он, но я сообщила, что схватки продолжаются уже два часа, и что я уже все собрала.
- Вот и славненько, ты только не волнуйся. Все будет хорошо. Я буду рядом, - успокаивал меня он.
- Ты знаешь, Вить, а я за себя не волнуюсь ни капельки, - храбро начала я, - только бы с малышом все было в порядке, - голос мой дрогнул, я готова была расплакаться. То, что я не волновалась, было жутким враньем. Я ужасно боялась, только старалась не показывать виду. Да и больно было так, что я готова была орать во весь голос, только стеснялась. Ведь рядом был Витька.
- Вот и чудненько, моя храбрая девочка. Я всегда знал Свиридова, что с тобой даже в разведку идти можно, - ободрял меня, как мог, Витька. - Сейчас приедем, нас там уже ждут. Я договорился, мне Элька разрешила на родах присутствовать.
- Кто это Элька? - спросила я. Виктор никогда раньше о ней не говорил.
- Да однокашница моя. А теперь она зав. родильным отделением, где мы и будем рожать нашего Мишку, - он говорил это, как само собой разумеющееся, как будто это его сын должен был вот-вот появиться на свет.
Скорая быстро доставила нас в роддом. Меня приняли удивительно оперативно. Дежурный врач, осмотрев меня, коротко бросил:
- Сразу в родильный зал поднимайте. Да идти ей самой не разрешайте. Полное раскрытие.
      Лежа на каталке и глядя в потолок, я размышляла над тем, что такое полное раскрытие. Мои размышления прервал очередной приступ дикой боли. Казалось, что все мои внутренности кто-то тянет вниз безжалостной рукой. А дальше вокруг меня забегали люди в масках и белых халатах. Из-за масок трудно было различить, кто стоит рядом со мной, все они казались на одно лицо. Одна фигура встала за моей головой и взяла меня за руку. Я подняла взгляд и, встретившись с ярко-синими глазами, выделявшимися на фоне белой шапочки и маски, поняла, что это Витька. Он и вправду пробрался в родильный зал, чтобы и здесь быть рядом со мной.
Теперь мне уже не было страшно. Я знала, что если он со мной, то все точно будет в порядке. Я сосредоточилась и начала выполнять указания акушерки и врача.
- Ну, еще разок, миленькая, - просила меня акушерка. Судя по ее тону, мне казалось, что она тужится вместе со мной. - Вот так! Вот мы и появились! - услышала я ее победный возглас, а потом -  звонкий рев.
- Поздравляю, мамочка! Дочь у тебя!  Да и с тобой, милая, все в порядке. Умница! Все бы так слушались, нам бы шить меньше приходилось -  акушерка, довольная исходом дела, продолжая обрабатывать меня, сначала даже не обратила внимание на то, что я лежала молча. Потом, спохватившись, она глянула на меня:
- Ты чего молчишь, девонька? Или не рада? Может больно где? - забеспокоилась она.
- Нет, все в порядке. Только, как Вы сказали? Дочь?! У меня же Мишка должен родиться! - лопотала я в растерянности. Мне казалось, что акушерка явно что-то перепутала.
- Да нет, мамочка, скорее Маша, чем Миша, - со смехом сказала она. - Я здесь уже тридцать лет работаю. Слава Богу, умею различать Маш и Миш.
Я поискала глазами Витьку. Он стоял рядом и тоже был растерян.
- Вот Борисовна! Двоечница! Надо же!  Она ведь мне клялась, что все причиндалы на месте, что ясно все видно, - он сначала недоуменно хлопал глазами, а потом, придя в себя, радостно добавил - Ну что, Свиридова, тогда с дочкой тебя! Я сам видел, девка! Ленка, она такая хорошенькая! - и в его голосе было столько восторга, что я невольно заразилась его настроением и попросила показать мне дочку. Акушерка, обработав и запеленав мою рыбку, показала мне аккуратный сверточек, из которого виднелась маленькая мордашка.
- В подробностях потом рассмотришь, когда кормить принесут, - сказала акушерка, - а сейчас займемся тобой.

       Через два часа я уже лежала в палате и готовилась к первому кормлению. Витька куда-то унесся, оставив меня на попечение медсестер. Я с волнением ждала первого свидания со своей дочкой.
- Женщины! - нараспев громко провозгласила медсестра, - Готовимся!  Сейчас деток принесут.
Открылась дверь в нашу палату и показалась медсестра, держа на каждой руке по свертку. Они лежали, как поленца, аккуратно завернутые и совершенно одинаковые.
- А Вы ничего не перепутаете? А то часто рассказывают, что в роддоме детей меняют,- забеспокоилась одна из мамочек.
- Нет, не волнуйтесь, каждой достанется то, что выносила и родила, - со смехом ответила медсестра и, подойдя к моей кровати, спросила:
- Свиридова? - я кивнула в ответ. - Принимай свое чадо!
В моих руках оказался довольно увесистый сверток. Я вспомнила, что в родильном зале слышала, как медсестра, которая взвешивала и измеряла новорожденных, повозившись с моей крошкой, громко объявила:
- Какая большая! Четыре кило восемьдесят граммов, рост пятьдесят два сантиметра.
Теперь эти четыре кило лежали у меня на коленях, а их обладательница очень внимательно смотрела на меня. Мне говорили, что у новорожденных бессмысленный взгляд, что они то ли не видят ничего, то ли в перевернутом виде все воспринимают. Глупости! Я могу утверждать, что моя дочь все отлично видела и воспринимала меня такой, какой я тогда была. Казалось, она рассматривала меня и оценивала, той ли маме она досталась.
- Ну, здравствуй, Лиза! - тихо произнесла я, а потом сама удивилась, что назвала ее таким именем. Это вышло будто случайно, само собой сорвалось с языка. Только произнеся ее имя вслух, я вспомнила, как говорила мне мама: «Береги Лизу»! Так вот что значило это имя в ее устах! Она предупреждала меня о том, что у меня будет дочка, а не Мишка, которого ждали все, в том числе и она.
Я рассматривала ее, прощупывала через пеленку ушки, пальчики на руках и ногах. Мне хотелось убедиться, что с моей девочкой все в порядке. Лиза потерпела эту процедуру совсем недолго, а потом вдруг заявила о себе во всеуслышание. Ее требовательный плач значил только одно:
- Есть хочу! Кормите меня, немедленно!
Я приложила ее к груди. Она припала к соску губками и зачмокала с наслаждением. В этот момент все мои переживания и страхи, огорчения и печали, все отошло куда-то в небытие! Осталась только эта кроха, жадно сосущая мою грудь.
      Продержали нас с Лизой в больнице три дня и, за ненадобностью, выписали. Мы обе были в полном порядке. Нас встречали мой верный Гордеев и Танюшка. Витька за три дня, разбился, но достал для Лизы красивый, весь в кружевах, розовый конверт. Когда я вышла в сопровождении медсестер и врачей, в вестибюле стоял красивый и торжественный Витька с обалденным букетом цветов. Он протянул букет мне и подставил руки. Медсестра Оля передала ему розовый кружевной сверток.
- Держите, папаша, - обратилась она к Витьке. - Только аккуратно. Не уроните от счастья. Поздравляю Вас! На редкость красивая и здоровая девочка!
Танюшка, в знак благодарности за нас с Лизой, передала докторам огромный торт, коробку конфет и шампанское.
- Пейте чай за Лизино здоровье и счастье! Спасибо всем огромное, - благодарила Татьяна.
Я по очереди обняла всех провожавших меня, также поблагодарила за хлопоты и помощь.
- Будьте счастливы, и ты, девонька, и твоя дочка, - напутствовала меня пожилая акушерка. - Да у вас все будет хорошо, при таком-то папе, - добавила она и многозначительно посмотрела на Виктора, гордо держащего Лизу.

      Дома меня ждал праздничный стол, который Витька приготовил самостоятельно. Даже от Танюшкиной помощи отказался. А еще в спальне стояла, готовая к приему маленькой хозяйки, детская кроватка и столик для пеленания.
- Спасибо тебе, Гордеев, за все! Даже не представляю, что бы я без тебя делала. Ты настоящий друг, - сказала я и ткнулась носом в его плечо. Это были совсем не те слова, которые я хотела сказать ему в ту минуту. Просто, я была смущена тем, что должна скрывать от него свои настоящие чувства: симпатию, признательность, уважение и восхищение. Слово же «друг» многое объясняло, не касаясь очень личных уголков души. Друг - это почти, а иногда даже и больше, чем родственник. Одним словом - в доску свой человек, преданный и верный.
Если бы я тогда посмотрела в его глаза!  Они, казалось, кричали:
- Разве только в дружбе дело?! Свиридова, ты слепая! Я же люблю тебя!
Но Виктор промолчал, лишь ободряюще потрепал меня по руке.
Глаза наши не встретились, нужные слова не были сказаны. При всем том, что мы практически жили одной семьей, что он делал все возможное, а иногда даже и больше, для меня, а я воспринимала его, как единственного близкого человека, кроме Лизы, конечно, мы продолжали быть формально посторонними людьми. И ни один из нас, каждый из своих соображений, не решался нарушить статус кво. Я считала, что не вправе заедать ему жизнь и вешаться на него с моими проблемами и ребенком. В моем представлении он заслуживал счастливой семейной жизни, любимой и любящей жены, обожаемых и своих детей. Он же считал, что я пережила в последнее время слишком много потерь. И если потеря мамы нас невольно сближала, то потеря мною любимого человека была слишком свежа и являлась серьезным препятствием. Он считал, что я еще не могу полюбить другого человека, даже такого близкого, как он. Так мы и жили, думая каждый о своем, но, никогда не обсуждая это.
      Вся наша жизнь, особенно в первые месяцы, была подчинена тому, что в доме появилась Лиза. Она была здоровенькая и спокойная. Каждая минута общения с ней радовала и восхищала. Я все никак не могла поверить, что Господь так щедро наградил меня. После всех передряг и переживаний родить здорового ребенка! Это ли не чудо?! Участковый педиатр, несколько месяцев спустя, поделилась со мной своими наблюдениями:
- Я удивляюсь, Лиза растет так, как написано в учебнике по педиатрии. Весит столько, сколько нужно, растет так, как написано, делает все, что нужно делать. Вы знаете, это такая редкость, в последнее время так много всяких патологий, а Ваша… Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! - она суеверно поплевала через левое плечо.
Я тоже плевала про себя через левое плечо. Как все молодые мамаши, я тоже была суеверная и слегка сумасшедшая.

       Витька мотался между своей основной работой и дежурствами на скорой. Он брал лишние дежурства в стационаре, чтобы заработать хоть немного больше. Но это не спасало. Денег катастрофически не хватало. По одной простой причине. Врачам не платили зарплату. Просто не платили и все. Изредка выдавались авансы из зарплаты с шестимесячной задолженностью. Все заначки были задействованы, но они таяли с каждым днем. А Лизе, между тем, требовалось все больше и больше. Она подрастала, и мы постепенно переводили ее на взрослую пищу. Нужные продукты продавались только на рынке, и только втридорога. Меня все время мучила совесть, что я уселась на шею Витьке с моим ребенком. Один он, скорее всего, жил бы намного легче. Я лихорадочно соображала, как заработать денег. Именно денег. Работу ради работы найти было можно. Меня приглашали в институт и в школу, но там тоже не платили, и уже давно. Учителя и преподаватели, как и врачи, можно сказать, нищенствовали. Вагнер, с того самого памятного разговора, тоже больше не объявлялся, а сама обратиться к нему еще раз я просто не могла. Я и так чувствовала себя виноватой. НикСтеп тоже хранил молчание. Я собралась с духом и позвонила родителям своих бывших учеников. К моему удивлению, двое из них с радостью согласились возобновить занятия. Я испытала большое облегчение, когда после каждого урока ученики стали оставлять мне конвертик. Деньги не великие, но настоящие деньги, которые не пропадали где-то в книгах бухгалтерского учета, а сразу шли на наши нужды. И опять я благодарила Господа за то, что он не отвернулся от меня, а увидел мою нужду и помог.
      Так пролетела весна. Наступающее лето радовало меня, но, вместе с тем, и огорчало. Опять мои ученики прерывали занятия. Каникулы никто не отменял. И опять та же самая проблема встала передо мной, теперь еще более остро. И опять я начала раздумывать над тем, где взять денег.
Лиза становилась с каждым днем все красивее и интереснее. Она была белокожая, с розовыми щечками, белокурыми локонами и ярко-синими, огромными глазищами. В меру пухленькая, с детскими перевязочками на ручках и ножках, она, казалось, была создана для рекламы детского питания. К тому же она была очень живая и забавная. Я наряжала ее, как куколку.  Мы подолгу гуляли с ней, и я очень часто ловила взгляды прохожих на себе и своей дочке. Однажды, мимо шла очень интересная дама, но, заглядевшись на Лизу, решила подойти к нам.
- Какая чудная у Вас девочка! Прямо как с картинки! - заговорила она приятным голосом.
Этот голос показался мне знакомым. Я сняла солнечные очки и пристальнее рассмотрела даму.
- Кириллова, это ты? - вдруг спросила я, узнав в ней свою однокурсницу, с которой мы не то, чтобы дружили, но очень неплохо ладили и были взаимно высокого мнения друг о друге. - Ты ведь в Москве должна быть!
- Свиридова! Ленка! - вдруг обрадовано воскликнула дама и бросилась обнимать меня. - Боже мой, как я рада тебя видеть! Это твое чудо? Какая хорошенькая! Я так рада тебя видеть. Я только вчера прилетела. Ты первая, кого я встретила из наших, - восторженно верещала она.
Лиза внимательно смотрела некоторое время на чужую тетю, которая так громко говорила, но когда Витка стала тискать меня, Лиза решила, что мне угрожает опасность, и включила сирену. Мне пришлось долго успокаивать ее, но, наконец, уютно устроившись в своей коляске, Лиза уснула. Мы сидели на скамейке в сквере и тихонько шептались. Витка была так искренне рада нашей встрече, что я, особенно не углубляясь в подробности, рассказала ей почти все о своей жизни, с тех пор, как мы не виделись. Когда я поведала о смерти мамы, на ее глаза навернулись слезы. Она знала мою маму. После знакомства с ней, она говорила всем нашим сокурсникам, что у Свиридовой маман, что надо! Она слушала меня очень внимательно. А потом сказала:
- Так, Ленка. На ловца, говорят, и зверь бежит. Есть у меня к тебе предложение. Нам его надо обсудить, только не на скамейке, конечно.
И мы условились встретиться сегодня же вечером у меня. Она обещала прийти со своим мужем.
      К шести часам я приготовила ужин и накрыла стол. В ожидании гостей еще раз оглядела его и похвалила себя. Даже при всей скудости наших запасов, я научилась, почти из ничего, делать что-то. Украшением стола был поросенок. Нет! Конечно, не настоящий! При наших доходах это было бы непозволительной роскошью. Моя подруга, которая работала в ресторане, научила меня лепить поросенка из картофельного пюре. А начинку можно было придумывать из того, что есть. В этот раз я положила внутрь хрюши соленые грибы, обжаренные с лучком. Получилось интересно, а главное, это было не просто съедобно, а даже очень вкусно. Виктор был дома и возился с Лизой, освобождая мне время для кухни. Я краем уха слышала, как он играл с ней и, будучи уверен, что я занята своими делами и не слышу, все время приговаривал:
- Дай папе зайчика, - или, - Иди к папе. И дальше все в таком же духе. Мое сердце замирало. Неужели он настолько любит Лизу, что готов признать ее своей дочерью? Мы никогда с ним об этом не говорили.
Ровно в шесть пожаловали наши гости. Муж Витки, Сергей, оказался хорошим, открытым человеком с необыкновенным чувством юмора. Они сразу же сошлись с Виктором, несмотря на разный род занятий. Сергей - бывший военнослужащий, занялся в последнее время коммерцией.
- Служить бы рад, прислуживаться тошно, - процитировал он бессмертного Грибоедова, когда речь зашла о причине его увольнения из армии. - Да и жить хочется, а жить хорошо в армии в наше время могут только генералы, большие и маленькие. Я имею в виду настоящих генералов и прапорщиков. А я - ни то и ни другое. Значит, я гражданский человек. Вот и пошел на вольные хлеба. Создал свою коммерческую фирму. Благо, родители связями помогли. Уже четвертый год работаю. И, надо вам сказать, на жизнь не обижаюсь. - Он слегка задумался, а потом спросил:
- А ты, Вить, не думал о своем деле? Ведь, как ни тяжело людям смириться с тем, что деньги нужно зарабатывать, а не просто получать их, возврата к старому уже не будет. Частная собственность - великая вещь! Только она может заставить человека упираться двадцать четыре часа в сутки, потому что это твое, кровное, - рассуждал Сергей.
- Я врач, - подумав, ответил Витька. - Медицина в СССР всегда была делом государственным. Сейчас есть, конечно, частные клиники. Но не в нашей стране и не с нашими доходами думать об этом. Во-первых, нет средств, во-вторых, ни за что не разрешат. Нет у меня никакой мохнатой лапы. Только силы и время потеряю.
- Ну, хорошо. Пусть это будет частное дело несколько другой направленности. Например, в Москве сейчас в большом фаворе пластические хирурги. У людей появились деньги, и даже самые страшные, хотят стать красавцами, а тем более, красавицами. Конечно, если ты классный врач, тебе не стоит кидаться торговать крупой!  Ведь можно и от любимого дела получать неплохие деньги. Тем более, у тебя жена-красавица, а дочка вообще выше всех похвал. - Он с нескрываемым умилением смотрел на Лизу.
Мы переглянулись с Виктором и без слов поняли друг друга. Не стоит посвящать, в общем-то, посторонних людей, в наши семейные тайны.
Лиза деловито возилась с новыми игрушками, которые принесла ей в подарок Витка, а мы с ней, уютно устроившись на диванчике, беседовали о своих делах.
- Лен, - начала Витка,- у меня к тебе есть предложение. Ты знаешь, как обстоят дела с торговлей хорошей косметикой в городе?
- Никак не обстоят, - усмехнувшись, ответила я. - Тем более с хорошей. Уже больше трех лет вообще никакой нет, даже мыло в дефиците.
- Вот именно, - воодушевившись, подхватила Витка. - А у меня в Москве есть налаженные каналы поставок элитной европейской косметики. Ее даже в Москве с руками отрывают. Начинала сама, с сумкой по предприятиям ходила, а теперь у меня целая сеть распространителей, да еще два магазина открыла. Ты думаешь, мне наследство с неба упало, что я так поднялась? Нет, милая, все своими ручками и ножками, и головой, разумеется. А за мной и Серега потянулся. Неловко ему стало за мой счет жить. Вот и он свое дело начал. И успешно, кстати.
- Ну, и что ты предлагаешь? - недоверчиво спросила я.
- Вот тебе и ну! Предлагаю свою помощь. Я ведь помню, как ты мне тоже помогала. Тогда, на экзамене по политэкономии. А еще по философии, и по научному коммунизму, будь они неладны. Если бы не ты, мне бы ни за что не сдать эти клятые экзамены. И диплома бы у меня не было. - Витка задумалась на минуту.
Казалось, она мысленно перенеслась в наши студенческие годы.
- Знаю, как трудно начинать, поэтому и хочу помочь. Только ты не думай, что бескорыстно, - предупредила она меня. - У меня в этом деле свой интерес есть. Первые три месяца дам товар без наценки и под реализацию. А уж потом буду свой процент накручивать. Хоть в Москве дела идут хорошо, я думаю о будущем. Москва и большие города потихоньку насыщаются. То, что я предлагаю, становится все более доступным. Вот я и решила начать развивать провинциальную сеть. Пока все это дойдет сюда в достаточном количестве, мы с тобой, Ленка, такие деньги успеем заработать! –
Она мечтательно закатила глаза, будто подсчитывая будущую прибыль.
- О стартовом капитале не беспокойся. Я тебе на первые три месяца закуплю товар. Вернешь только затраты. Ну а уж потом, у тебя появятся свои. Согласна? - Витка испытующе посмотрела на меня.
- Витуля, конечно, согласна, - я ухватилась за предложение, сразу поняв перспективу такого дела. - Только, тебе не нужно тратиться на меня. У меня есть в заначке тысяча зеленых. Конечно, деньги не великие, но я здесь и их не могу пустить в оборот.  Через банк нельзя, а на рынке слишком рискованно менять. Вот и лежат они у меня мертвым грузом. А теперь пусть делу послужат. - Я была довольна тем, что мой маленький последний резерв пойдет на пользу дела. - Ты только за пределы суммы не выходи, потому что, если что, отдавать долг мне нечем, сразу предупреждаю, чтобы потом разговоров не было. Если уж пролечу, то только свои потеряю, - предусмотрительно решила я.
- Вот, это деловой разговор! Молодец ты, Ленка! Да не сомневайся, все у тебя получится, - ободряла меня подруга юности.
На том мы и порешили. Договорились также пока не посвящать своих мужчин в наши женские дела.

      Через два дня Витка улетела в Москву, а еще через три дня позвонила и сообщила, чтобы я встретила самолет из Москвы. Мне должны передать посылку.  Она говорила, что в посылке должна быть записка с инструктажем, что и по каким ценам продавать. Я с нетерпением ждала наступления этого дня. Мысленно я уже все проанализировала. Самыми платежеспособными и заинтересованными в таком товаре, на мой взгляд, были официантки, которые каждый день имели в своих руках «живые» деньги. К тому же, они всегда хотели хорошо выглядеть. Работа обязывала. К счастью, среди них у меня были обширные знакомства, благодаря прежней работе. Я предварительно обзвонила некоторых из них и убедилась в правильности своих выводов. Меня уже ждали. Даже в самые тяжелые времена женщины неизменно хотят хорошо выглядеть. Многие готовы отказать себе в чем угодно ради возможности приобрести хорошую косметику.
Полученную посылку я разбирала с душевным трепетом. Витка не подвела. Там лежало такое, от чего я сама не могла отвести взгляд! «Эсти Лаудер», «Орхидс от Лакме», «Ланком»! Помада, тушь, румяна отдельными предметами, и целые косметические наборы! А еще, французские духи, лак для ногтей, крем для лица и рук. Вот небольшой перечень моего богатства, которое обещало мне быстрый оборот денег и возможность перестать думать о том, чем накормить ребенка! Я внимательно изучила цены на товар, а также рекомендации на продажные цены, и нашла их вполне разумными. Это было дорого, но не настолько, чтобы отступить и не позволить себе стать обладательницей такой прелести.
Посадив Лизу в сумку-кенгуру, которую я сама сшила из плотной ткани, я отправилась в свой первый поход по добыванию денег. Робкие мысли о том, что я докатилась до торговли с рук, я сразу же заткнула, задав сама себе простые вопросы:
- Каким образом ты еще можешь заработать на хлеб? Тебя ждут там, где платят деньги?
Ответы были отрицательными, что позволило мне быстро покончить с угрызениями совести.
- Я что, ворую или обманываю кого-нибудь? - разговаривала я сама с собой. - Я просто предлагаю, а брать или не брать решают покупатели.
В ресторане я пробыла не более часа. Все, что я выложила, собравшиеся женщины расхватали в мгновение ока. Мне было даже приятно смотреть, каким радостным блеском загорались глаза женщин, истосковавшихся по хорошей косметике. Сразу же многие сделали заказы на то, что не досталось или то, чего не было. Некоторые брали и заказывали не только для себя, а и для подруг или родственниц. Получился довольно приличный список.
Придя домой, я подсчитала вырученные деньги и была приятно удивлена. Витка потратила на приобретение товара только пятьсот долларов, а у меня уже в наличии было около тысячи двухсот в рублевом эквиваленте. Вот это да! Вот что значит дефицитный товар! Закон торговли прост: надо угадать спрос, предложить нужный товар и определить на него цену, выше которой подниматься нельзя, чтобы все улетало в один миг. Я тут же позвонила Витке:
- Витуля, спасибо тебе огромное! Вроде, получилось! Представляешь, все продала за один час! Даже сама не ожидала. Бедные наши тетки так изголодались по хорошей жизни. Размели все и еще заказали. Ты можешь уже сразу свою наценку делать. Мне неудобно, что ты за просто так со мной возишься, - предложила я.
- Не торопись, Ленок. Сделаем так, как договаривались. Тебе надо немного жирком обрасти, чтобы в случае простоя ты могла на плаву держаться. Ты не думай, что всегда и все будет гладко. И даже будь готова к этому. Иногда всякую дрянь с руками отрывают, а порой классный товар не идет, хоть тресни! - учила меня премудростям торговли Витка. - Ну, что ж, раз пошло, встречай вторую партию.
      И понеслось, и покатилось! Признакомившись с бортпроводником, который привез мне первую посылку, я отправляла с ним деньги, у него же забирала товар два раза в месяц. Дела шли так хорошо, что я себе даже и представить не могла, что такое вообще бывает. Получив посылку, я работала день или два по нескольку часов, разнося товар клиентам, круг которых все время расширялся. Некоторым, кому уже доверяла, отдавала товар в долг, под зарплату. За счет этого оборот поднимался. Кто-то действительно, не мог оплатить сразу, но купить новинку очень хотелось. Поэтому мое предложение об отсрочке платежа привлекало новых покупателей.
Я радовалась, как ребенок, тому, что могу теперь позволить себе не раздумывать, что прежде купить, молоко или хлеб. Дома появились хорошие продукты, фрукты и овощи. Витька, между тем, все мрачнел, подолгу задумывался, испытующе смотрел на меня, но все же некоторое время воздерживался от расспросов. Но однажды, когда я купила ему замечательный пуловер из ирландской шерсти, он, видимо собравшись с духом, начал давно назревавший разговор.
- Лена, я не вправе спрашивать, откуда у тебя деньги, кто тебе их дает или как ты их зарабатываешь, - начал он, с трудом выдавливая из себя каждое слово. Было видно, что этот разговор ему ужасно неприятен. - Но я не могу делать вид, что не понимаю, что сел на твою шею, не могу принимать от тебя подарки. Я не могу жить за твой счет! Наверно, будет лучше, если я уйду к себе. Тебе вдвоем с Лизой все будет легче и проще. Я не хочу тебе мешать. - Он тяжело вздохнул, как после изнурительной работы, и замолчал.
- Ну и дурак! - ответила я сердито.
Я поняла, о чем подумал он. Он, скорее всего, предположил, что я встречаюсь с кем-то, и этот кто-то щедро вознаграждает меня за мою благосклонность.
- Ты, Гордеев, спятил, если думаешь, что я занялась древнейшим промыслом.
Сначала мне хотелось дернуться, обидеться, заставить его раскаиваться и просить прощения. Но, взглянув на него еще раз, я увидела, что он и не думает меня в чем-то обвинять. Он просто искренне расстроен и переживает возможный разрыв наших отношений. Я вдруг поняла, что не стоит играть на чувствах человека. Гораздо проще и спокойнее для обоих объяснить все так, как есть на самом деле.
Я подошла к нему сзади, обняла его за шею и зашептала на ухо:
- Витька, ты балбес. Не смей никогда так думать обо мне. Я тебе сейчас все объясню. Ты только не перебивай меня. Ты помнишь, Витка приезжала? - спросила я. - Так вот, мы с ней договорились провернуть одно дело, но вас, то есть мужчин, пока ни во что не посвящать. Просто хотели попробовать, получится или нет.
- Ну и что, попробовали? - недоверчиво спросил Витька, оборачиваясь назад и пытаясь заглянуть мне в глаза.
- Попробовали! И представляешь? Получилось! - победно объявила я. - Я косметикой торгую. Витка присылает, а я продаю. Вот потому и пропадаю периодически из дома. А ты уж нафантазировал! - я в шутку шлепнула его по затылку. - А насчет того, что ты у меня на шее сидишь, забудь и никогда не говори мне такое! Я тебе всем обязана: ребенком своим, жизнью своей! Неужели я не могу себе позволить позаботиться о тебе, когда тебе трудно? - Голос мой дрогнул, на глаза навернулись слезы. Все мои переживания, дремавшие в глубине души, вдруг нахлынули разом, напоминая наперегонки о недавних тяжелых событиях, с которыми я точно не справилась бы, не будь рядом моего верного Гордеева.
- Мне все равно неудобно, Аленка. Я - мужик, вынужден садиться за стол, не принеся в дом кусок хлеба, не могу ребенку лишнее яблоко купить, - Витька стыдливо опустил глаза. По его тону было понятно, что он произносит эти слова через силу.
- Витюша, ты мне счетов не выставлял, когда спасал меня от смерти, от голода, от одиночества, наконец. Или мне за это тоже заплатить нужно? - Я укоризненно посмотрела на него.
- Да брось, ты, Ленка, я ведь мужик! Я должен был так поступить! - возражал Гордеев.
- Ты мне ничего не должен был. Ты просто спасал меня и все, - настаивала я.
- Спасатель хренов. Теперь хоть самого спасай, - с досадой обронил он.
- И спасу! Ты меня спас, а теперь я тебя. Так и будем, видно, всю жизнь спасать друг друга, - тихо добавила я.
Я только потом, когда эти слова были уже произнесены, поняла, что прозвучали они, как клятва: «И в богатстве, и в бедности, и в здравии, и в болезни, пока смерть не разлучит нас!».
Он повернулся и посмотрел на меня долгим, многозначительным взглядом. Я, тоже молча, не мигая, смотрела ему прямо в глаза.
- Леночка, - вдруг охрипшим голосом прошептал Витька и стремительно обнял меня.
Он обнимал меня так крепко, что мне казалось, будто он боится разжать руки, чтобы я не выскользнула из его объятий. Он осыпал мое лицо быстрыми поцелуями. Его горячие губы, казалось, жгли мою кожу.
Боже мой! Уже почти два года никто не обнимал меня, не целовал так горячо и страстно! Только теперь я поняла, что мое молодое тело стосковалось без мужских ласк. Природу не обманешь! И я ответила ему. Сначала несмело провела руками по его плечам, а потом, закопавшись пальцами в его кудрявой шевелюре, прильнула губами к его губам.
Наш старый диван с достоинством выдержал это нелегкое испытание. Спасибо, что не развалился в ответственный момент. И чуть только стихла буря, бушевавшая на диване, из спальни донеслось:
- Мам-мам-мам, - это Лиза, проснувшись, призывала меня.
Мы переглянулись с Витькой, и я, не выдержав, прыснула от смеха.
- Вот так, Гордеев! - говорила я сквозь смех. - Привыкай! Вот они - прелести семейной жизни!
- Дети всегда вовремя, как будто чувствуют, - стараясь казаться невозмутимым, произнес Витька, улыбаясь краешками губ.
- Погоди Виктор Сергеевич! Маленькие детки - маленькие бедки! Вот когда она подрастет, тогда что делать будем? - обронила я, направляясь в спальню к Лизе.
- Когда-нибудь она нас поймет, - задумчиво произнес Витька.
- Не обольщайся. Дети начинают понимать своих родителей только тогда, когда сами ими становятся, - ответила я, появляясь из спальни, с розовой после сна Лизой на руках.
Она что-то бормотала на своем детском наречии, все внимание было приковано к ней. А я подумала, что ее пробуждение очень кстати. Она помогла нам преодолеть первую неловкость.

      С этого дня все в нашей жизни встало на свои места. Мы жили одной семьей, как муж и жена, и растили Лизу. Мы все решали вместе. Иногда дело доходило до споров, когда кто-то из нас, не соглашаясь с чем-то, отстаивал свою точку зрения. Но мы никогда не ругались и не обижали друг друга!
Я часто уступала, когда это для меня не было принципиально важно. Но в основном, я считаю, наша мирная семейная жизнь - это была заслуга Виктора. У него был золотой характер. Добрый и покладистый, он, когда это было нужно, умел брать на себя ответственность и принимать решения. Жизнь была - не сахар, но я никогда не видела его раздраженным или злым. Усталым, озабоченным, расстроенным, да! Но никогда недовольным, сварливым, тем более, жестоким!
Сейчас, по прошествии стольких лет, анализируя причины такого мирного сосуществования, я пришла к выводу, что во многом нас спасло от рутинной семейной жизни, влекущей за собой взаимные неудовольствия, ссоры, обвинения и желание сделать назло, наше неопределенное семейное положение. Да-да! Не удивляйтесь! В наших отношениях не была поставлена последняя точка. А это влекло за собой повышенное внимание к партнеру, желание угодить и сделать приятное. Все время в воздухе витало опасение потерять близкого человека. Такое бывает в конфетно-букетный период ухаживаний, когда еще не узаконены права друг на друга. Как часто, к сожалению, семейные пары, поставившие печати в паспортах, очень быстро утрачивают этот особый настрой на бережное и внимательное отношение друг к другу, заявляя только свои неограниченные права, напрочь забывая об обязанностях и своей личной ответственности за мир и счастье в доме. Сейчас я благословляю судьбу за то, что она дала нам время, чтобы мы смогли осознать и понять, кто мы друг для друга!
      После того откровенного разговора я, теперь уже легально, продолжала свой маленький бизнес, дававший не только весомую прибавку нашему семейному бюджету, но и позволивший нам задуматься о планах на будущее. Мы долго обсуждали различные варианты. Но окончательное решение было еще далеко. Единственное, к чему мы пришли единогласно, - так дальше жить нельзя. Нужно создать свое дело, которое будет не только кормить нас, но и даст возможность жить по-человечески и нам, и нашим детям.
- Лена, давай поговорим, - предложил как-то после ужина Виктор.
 Мы устроились на диване. Лиза на ковре строила дом из кубиков, была увлечена своим занятием и не мешала разговору.
- Я тут вот что надумал, - потирая подбородок, начал Виктор. Он всегда делал так, когда обдумывал что-нибудь важное. - Для меня ведь тоже разговор с Серегой не прошел даром. Я все время с тех пор размышлял, как построить свой бизнес и не потерять связь с основной специальностью.
- Ну, и что же ты напланировал? - с интересом откликнулась я.
- Давай, осуществим грандиозный проект! - воодушевленно предложил Виктор. - Правда, к конечному результату мы придем не скоро. Возможно, к этому нам придется идти всю жизнь. Но ведь тем и хороша затея, что конечная цель далека! Потому что, как только достигаешь цели, жить становится неинтересно. Таким образом, нам надолго обеспечена беспокойная, но интересная жизнь.
- Да не тяни ты! Выкладывай, что надумал, - уже с нетерпением торопила я.
- Давай построим «Центр красоты и здоровья». Я уже приблизительно прикинул, что туда войдет. В центре будет три отделения: «Красивая улыбка», «Красивое лицо» и «Красивая фигура». Названия пока условные. Ты сама их придумаешь. У тебя ведь филологический дар! Вот тебе и карты в руки, чтобы било прямо в точку. А я возьму на себя подбор медицинских кадров. Среди моих знакомых столько талантливых людей, которые хотят работать! Но и получать за свою работу они хотят достойные деньги, а не ждать, когда облздрав удосужится дать нищенский аванс.
От масштабности предстоящего дела у меня закружилась голова.
- Витюша, ты представляешь, в какие деньги это выльется? У нас столько нет! На косметике я, может, лет за пять столько заработала бы, при условии, что спрос будет все время возрастать. Но ты ведь понимаешь, что это невозможно! Рынок все время меняется, насыщается, да и конкурентов появляется с каждым днем все больше. Я это дело не рассматриваю, как основной источник доходов на всю оставшуюся жизнь. Мне тоже надо думать, чем дальше заниматься, - высказывала я свои размышления на заданную тему.
- Я все прекрасно представляю, потому и задумал такое дело, - невозмутимо продолжал Виктор.
- Витя, но где взять денег?! Вот главный вопрос! А напридумывать нереальных проектов я знаешь сколько могу! -  запальчиво убеждала его я в возможном провале такой затеи.
- Я все продумал, - спокойно отвечал Гордеев. - Я продаю свою машину. Мне бандиты уже надоели с предложениями, того и гляди, угонят, если не продам. Моя квартира все равно стоит бесхозная, мы ведь у тебя живем. Мы ее сдадим, а саму ее заложим в банк под кредит. Вот и будут деньги на самое начало, а там заработаем. Ну, что скажешь?! - Витька, довольный своей затеей, победно смотрел на меня.
Я сидела и размышляла над его словами. Да, действительно. На то время машина у него была самая крутая в городе. Его дядя, капитан торгового судна из Владивостока, пригнал племяшу в подарок самую свежую машину из Японии. Тогда праворуких японок было мало, а уж таких красавиц, как Витькина, и вообще не было. Стоила она, конечно, безумных денег. С квартирой тоже было понятно. Двухкомнатная в центре, с мебелью и телефоном тоже не три копейки стоит. Вроде, все было правильно. Но какой-то животный страх потерять последнее, что имеем, останавливал меня, заставлял быть осторожной, как зверь.
- А если не сможем банку проценты выплачивать? - сомневалась я, - тогда и квартиры лишимся, и всего прочего.
- Эх, Свиридова! - бесшабашно произнес Витька и ободряюще потрепал меня за плечи. - Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Аленыш, давай рискнем! Ради нее рискнем, - произнес уже серьезно Витька, указывая на безмятежно занимавшуюся своими делами Лизу. - Я ведь все продумал. Такое решение с бухты-барахты не принимается.
И его серьезность, и настойчивость, с которой он убеждал меня пуститься в эту, на первый взгляд, безумную авантюру, все-таки сделали свое дело, и я согласилась.
        А дальше наша жизнь приняла совсем другой оборот. Все стало подчинено осуществлению нашей затеи. Все разговоры, планы, действия, все крутилось вокруг одной темы: наше общее дело. Первое, что нам предстояло сделать, найти подходящее здание, чтобы оно отвечало требованиям нашего проекта. Оно должно находиться в центре города, быть большим, чтобы там можно было разместить стоматологический кабинет, небольшую операционную, салон красоты с косметологом, парикмахерской, массажным кабинетом, тренажерный зал, баню-сауну с бассейном. Еще мы запланировали, что в «Центре» будет работать диетолог. А еще я хотела там же открыть магазин элитной косметики. Вот такие грандиозные планы обуревали нас в то смутное время, когда большинство людей не представляло, что с ними будет завтра, не загадывая даже на неделю вперед.
      Сделка с машиной прошла очень удачно. Квартиру тоже сдали быстро и за приличную сумму, получив предоплату за целый год вперед. У нас в руках был стартовый капитал для покупки здания. Документы оформили на кооператив, который состоял из двух пайщиков: меня и Виктора. Вопрос покупки здания стал ключевым, как выбор правильной позиции в сражении. Мы мотались по городу, присматривая то, что нам подошло бы, но никак не находили нужный вариант. И тут я вспомнила, что есть в администрации области очень хороший дядька, с которым я познакомилась, когда он отдыхал в «Голубом озерке». Его звали Семен Яковлевич. Мы сразу прониклись симпатией друг к другу, побеседовав некоторое время. Умный и интеллигентный человек, неспешный и рассудительный. Но самое главное! Он занимал должность председателя комитета по управлению имуществом области! Что называется, «в яблочко»! И я, отбросив все сомнения, что он меня забыл, что он откажется мне помочь, решила: «Будь, что будет!» и позвонила ему, попросив встречи. К моему величайшему удивлению он сразу же вспомнил меня. Голос его потеплел, когда я назвала свое имя.
- Конечно, Лена, приходите! Можно прямо сегодня, а то я завтра уеду на неделю в командировку, - оперативно решил он.
Уже после обеда я была в областной администрации. Внутри все трепетало! Когда-то, два года тому назад, я чувствовала себя в этом здании, как рыба в воде. Благодаря тому, что я работала с НикСтепом, я могла свободно войти практически в любой кабинет. В кабинете у губернатора тоже бывала, правда, по приглашению и с докладом. Когда я в холле выписывала пропуск, меня сверлила одна мысль: «Только бы не встретить здесь моего бывшего шефа». В этом случае можно было сразу поворачивать назад. Он приложит все усилия, чтобы моя затея осталась только в моих планах. Я, видимо, так страстно молилась о спасении своей души, что гладко и незаметно, никого не встретив в коридорах, достигла долгожданной двери.
Семен Яковлевич радушно приветствовал меня, встретил у двери, усадил напротив.
- Слушаю тебя, Леночка! Что тебя привело-таки к старому еврею? – в духе одесского юмора пошутил он.
- Дело, Семен Яковлевич! Большое дело, которое я задумала и осуществлю, если Вы мне поможете, - не откладывая разговор в долгий ящик, начала я.
- Ну, дело, так дело. Тогда выкладывай, - предложил он.
И я откровенно выложила все, начиная с того, что я осталась без работы, что у меня теперь есть дочь, ради которой я и стараюсь что-то сделать в этой жизни. Я рассказывала, а он молча слушал и смотрел мне прямо в глаза.
- Молодец! - с чувством сказал он, когда я закончила свой монолог. - Молодец, что не испугалась, что не склонила голову, не сломалась! Уважаю и помогу, чем смогу! Здание, говоришь, тебе надо? Большое и в центре? - Он на мгновение задумался. - И, как я понимаю, по очень сходной цене? - Семен Яковлевич хитро глянул на меня, улыбаясь уголками губ.
- Хотелось бы! - вздохнув, подтвердила я. - Я уже представляю, сколько нужно будет вложить в ремонт. Придется выгадывать по каждой позиции.
- Лады, деточка, - он прихлопнул ладошкой по столу, как бы давая мне понять, что мой вопрос решен положительно. - Посмотрите со своим парнем здание бывшей пожарной охраны. Помнишь, рядом с детским парком? Здание старинное, еще девятисотых годов. Потому и стоить будет дешево, остаточная стоимость копеечная. По документам за долгие годы все списано на амортизацию. Но кладка там, будь здоров! Современным халупам сто очков вперед даст. Коммуникации подведены еще в семидесятых, но тоже хорошо сохранились. Это огромный плюс! Да и в хорошем районе находится, не самый центр, но недалеко, и подъездные пути есть. Так что, на мой взгляд, подходит. Не пугайся сразу, что много ремонта. Зато ты все сделаешь, как тебе надо будет. Постепенно, конечно, но сделаешь. Я в тебя верю. Чем смогу, буду помогать, - сказал он, пожимая мою руку при прощании, и вдруг, вздохнув, добавил, - Эх, моя бы дочка такой была! Мою Ларку ничего, кроме нарядов и развлечений, не интересует. Даже учиться не хочет. Думает, папа вечный, - сетуя на непослушную дочь, опять вздохнул Семен Яковлевич.
      Из администрации я летела, как на крыльях! Первым делом я рванула к указанному зданию. Мне сначала самой хотелось посмотреть на него, а уж потом извещать об этом Виктора. Бывшая Пожарка находилась в десяти минутах ходьбы от администрации.
     Вот я поворачиваю за угол и вижу то, что должно скоро стать частью моей жизни! Двухэтажное здание из старинного красного кирпича высится на перекрестке двух улиц, занимая весьма приличную площадь. Да! Вид у моей «сегодняшней жизни» был весьма непрезентабельный! Сохранилась только коробка здания. Оно стояло, зияя огромными, черными глазницами многочисленных окон и гигантскими проемами дверей, в которые когда-то въезжали пожарные машины.  И каким же унылым и несчастным показался мне этот дом!  Как всеми брошенный и забытый, а в некие времена, такой респектабельный человек! Я восприняла его близко к сердцу, как боль дорогого человека, которому хочется помочь, и подумала:
- Потерпи, дружок! Скоро ты будешь самым красивым и популярным в городе!
Виктор был дома, и я, в трех словах объяснив суть происходящих событий, потащила его на место будущих действий. Мы обошли здание кругом, отметив, что к нему прилегает приличный земельный участок. Осматривая дом внутри, мы обнаружили только лестничные пролеты и потолочные перекрытия. Здание-скелет, которому предстояло обрасти мышцами и тканями в виде штукатурки, электропроводки, отопления и сантехники, полов, окон и дверей, нарядиться в обои и сделать себе лицо покраской, побелкой и кафельной плиткой, чтобы выглядеть приличным домом. Таково было наше единодушное мнение.  Но также единодушно мы решили, что игра стоит свеч. Это наш дом и наш шанс! Вечером этого же дня я позвонила Семену Яковлевичу и дала согласие на оформление покупки этого здания.
- Я знал, что ты оценишь и поймешь его преимущества. Еще раз хвалю! Оформлением займемся после моего возвращения.  Стоить это будет…. - Семен Яковлевич назвал цифру.
- Сколько?! - не веря своим ушам, переспросила я.
- Да-да, именно столько. Совсем даром отдавать нельзя, не по-советски, понимаешь, хотя и сносить собирались, если до конца года на него не найдется желающий, - подтвердил он.
Эта цифра была просто смехотворной. Мы укладывались в сумму трехмесячной аренды Витькиной квартиры.
- Семен Яковлевич! Это просто подарок! Я - Ваша должница, - волнуясь, ответила я.
- Вот, когда все у тебя получится, приду в баньке попариться, и будем считать, что квиты. Не откажешь? - со смешинкой в голосе спросил Семен Яковлевич.
- Самым желанным гостем будете! На открытие ждите приглашение в качестве VIP-персоны, - искренне отвечала я.
     Неделя, которую мы были вынуждены ждать, пролетела в делах и заботах. Витька оформил кредит в банке, нашел рабочих, которые начнут отделывать первые помещения, договорился о покупке пилорамы, нашел мастеров для нее и закупил лес.  Было решено сначала запустить производство пиломатериалов, которые скоро понадобятся и нам самим в огромном количестве. Но пока до этого было далеко, а здание сразу не должно было простаивать. Не теряя времени, мы решили на этом подзаработать.
     Сделку на покупку здания совершили в день рождения Лизы. Ей исполнился ровно год! Вернувшись с оформленными документами домой, мы сами чувствовали себя именинниками! В нашем доме был двойной праздник! Поздравить нас с днем рождения Лизы пришли близкие друзья, но даже им мы решили ничего пока не говорить о нашем грандиозном проекте. Когда дело завертится, можно будет привлечь к работе кое-кого из них, а пока, что толку болтать. Так что, в этот день звучали поздравления только в честь Лизы. Ей надарили ворох игрушек, платьев и всякой всячины. Она, до конца не осознавая причины, чувствовала себя в центре внимания и была счастлива! После здравиц за Лизу Татьяна произнесла тост в мою честь, поздравила меня с рождением дочери. Столько искренних, теплых и добрых слов сказала мне моя близкая подруга, что я даже прослезилась.
- За храбрую мамочку! - завершила свой тост Танюшка и выпила шампанское до дна. Но Олег, ее новый кавалер, который пришел вместе с ней, вдруг заартачился:
- Мама, конечно, дело святое. Никто не спорит. Но почему всегда только мама? А папа что, ни при чем здесь? - спросил он, обводя всех присутствующих вопрошающим взглядом. - Я предлагаю тост за папу! Виктор, я рад, что познакомился с тобой, - добавил он, обращаясь к Гордееву, и выпил свой бокал.
В комнате наступило легкое замешательство. Близкие друзья, которые были посвящены в нашу семейную тайну, сначала смутились, не зная, как реагировать на это заявление. Виктор никогда открыто не объявлял себя отцом Лизы, деликатно обходя эту тему. Все принимали все так, как есть, по умолчанию, как говорится. И вдруг! Бац! Незнакомец ляпнул то, что никогда не обсуждалось.
- За Виктора, - поднял бокал Витькин коллега Павел, старательно обходя слово «папа».
И вдруг Лиза, никогда не произносившая до сих пор этого слова, отчетливо пролепетала: - Па-па-па-па, - и протянула ручки к Витьке.
Я наблюдала эту сцену с замиранием сердца. Понять в полной мере, что я чувствовала в этот момент, может только женщина, если ей довелось бывать в схожей ситуации. В мгновение ока в памяти промелькнуло лицо Франца и легкое сожаление о том, что его нет рядом со мной, что это не он принимает поздравления в честь рождения дочери. А дальше все мое внимание было сосредоточено на Викторе. Мне было жизненно важно знать, как он среагирует на слова ребенка, как отнесется к ней. Недаром в восточных странах есть пословица: «Если хочешь приручить львицу, приручи сначала львенка». В этих словах заложен такой глубокий смысл! Мать ради своего дитя пойдет на все. Если найдется мужчина, который полюбит и примет чужого ребенка, как своего, любовь и преданность женщины ему обеспечены!
Виктор тут же откликнулся на призыв Лизы: - Иди ко мне, мое солнышко, - ласково позвал он Лизу и, подхватив ее на руки, отвернулся к окну. - Где там собачка бегает? - разговаривал он с малышкой.
Я поняла, что он отвернулся от всех, чтобы скрыть свое волнение, потому что голос его едва уловимо дрожал.
- Он ее очень любит, - убеждало меня мое Светлое Я.
- Однако, он не сказал «иди к папе», - тут же подсказала мне моя Темная Половинка.
- Но ведь ты же не раз слышала, как он наедине говорит ей, что он - папа, - настаивала Светлая Личность.
- Возможно, - соглашалась Темная Половинка, - А что же тогда при всех? Стесняется или не хочет себя словом связывать?
Это был удар ниже пояса! Возразить что-либо было трудно. На этот вопрос мог ответить только сам Виктор, но я решила его об этом не спрашивать.
Чувство неловкости, пусть не сразу, но все же развеялось, когда Витька взял гитару, и мы принялись петь все вместе наши старые студенческие песни. Смеялись, вспоминая молодость, годы учебы, друзей и знакомых. Мир и покой в нашей компании были восстановлены. Было так хорошо и душевно, что не хотелось расходиться. Лиза мирно посапывала в своей кроватке, а мы, убавив громкость, все сидели, уже узким кругом, перебазировавшись на кухню. В такой момент так и подмывало поделиться с друзьями радостью, что мы стали обладателями огромного дома, но уговор - дороже денег. А мы с Витькой условились молчать.
Когда гости все же разошлись, мы с Виктором долго сидели молча. Ничего не обсуждая, каждый из нас понимал, что с завтрашнего дня для нас начинается новая жизнь.

       Только строитель может понять, что такое стройка, насколько это серьезное дело. Мы же, пребывая в состоянии эйфории от ощущения того, что стали собственниками огромного здания, которое в радужных мечтах уже видели готовым, красивым и удобным, еще совсем не сознавали, в какое непростое дело имели неосторожность ввязаться. Легко строить, когда только раздаешь деньги направо и налево. А вот когда их приходится зарабатывать, для того, чтобы вложить в строительство, это совсем другой разговор.
Виктор, не бросая основную работу, вынужден был отказаться от подработки и лишних дежурств. Все свободное время он проводил в «Центре». Так мы звали нашу стройку. Я продолжала заниматься домом, Лизой и, когда приходила посылка от Витки, бегала с ней по клиенткам, зарабатывая деньги. Виктор оказался очень умелым руководителем, как будто всю жизнь занимался только этим. Он начал с установки пилорамы и обустройства столярного цеха. К тому времени, когда оборудование было приведено в рабочее состояние, у него уже были заказы на столярные изделия и обрезную доску. Работа началась. Мужики подобрались серьезные, заказы выполняли в срок и качественно. Работа шла бесперебойно, соответственно, и заработок был хорошим. Люди были довольны, дело двигалось.
       Как раз в это время началась торговля лесом и металлом с приграничным государством. Мы тоже оказались среди предпринимателей, которые попали, как говорилось, в струю. Такой бизнес давал очень хороший заработок, если, конечно, партнеры были надежными. Я, пользуясь своим прежним знакомством с мэром приграничного города, попросила его подобрать мне хороших партнеров.  Он всегда ко мне неровно дышал и не смог отказать, в такой, пустяковой для него, просьбе. Чтобы не считать себя ему обязанной, я просто предложила ему долю от каждой удачной сделки. И не прогадала. Любовь, тем более безответная, штука эфемерная, а вот деньги - это предмет вполне конкретный, осязаемый. Когда человек держит в руках деньги, он шевелится и думает значительно быстрее и лучше. Мой «высокий» друг был доволен результатами бизнеса, которым я занималась. Я тоже была не в накладе, четко осознавая, что без него я бы не заработала и три копейки. Меня бы либо вовсе не пустили на этот рынок, либо лихо кинули бы при первой же сделке. Он был для меня гарантией моего бизнеса, за что и получал приличное вознаграждение.
После запуска пилорамы и столярки рабочие принялись за отделку помещения для магазина. У меня свободного времени было все меньше, а косметику забрасывать не хотелось. Она, голубушка, спасла нас от голода, да еще и стройку помогала поднимать, пока я не занималась лесом и металлом. В благодарность я решила оставить это дело для себя как хобби. Ведь не всегда же я буду бегать по товарным станциям, ругаться с рабочими на погрузке вагонов, толкаться в таможне, ожидая очереди к декларанту. Когда-нибудь, и я в это свято верила, я смогу позволить себе просыпаться не тогда, когда зазвонит будильник, а когда глазки сами откроются. Не вскакивать как ошпаренной, а понежиться в теплой постели, может быть даже и кофе попить. Ведь так, кажется, показывают в кино высший шик обеспеченной жизни. Кофе в постель! Хотя, я думаю, что удобнее пить кофе, сидя за столом.
       А пока…. Мы работали столько, сколько было нужно, без выходных и перерывов на обед. Лиза, когда я куда-нибудь уезжала по делам, оставалась с бабушкой Клавой, нашей доброй соседкой по площадке. Одинокая старушка души не чаяла в нашей Лизавете и всегда охотно помогала мне. Мы с бабой Клавой были знакомы очень давно, я сама росла при ней. Когда умерла мама, она сразу предложила мне свою помощь, но тогда мне это не было нужно. Сейчас же она была для нас палочка-выручалочка. Всегда на подхвате, только попроси. Мы с Виктором тоже помогали ей всем, чем только могли. Она практически стала членом нашей семьи. Лиза звала ее бабушкой, только на свой манер.
- Бубиле Кава, - говорила она, обращаясь к бабе Клаве.
Все мы понимали, что Лиза сказала Бабуля Клава. Клавдию Михайловну это ужасно смешило. Ей нравилось новое прозвище, придуманное Лизой. Она даже подружкам своим наказала себя так звать - Кава.
  Накануне восьмого марта, за неделю до женского праздника, состоялось открытие моего магазина. Посетительницы ахнули! Европейский дизайн, новое оборудование. Но самое главное - товар, выставленный на прилавках! Витуля постаралась и отправила мне к открытию всего-всего и много! Я подобрала хорошенькую и умненькую девочку. Она не только красиво смотрелась за прилавком, но еще была и неплохим консультантом. Клиентки в ней души не чаяли и текли рекой в мой «Шарм». Таких магазинов в городе еще не было. Я была первой! Ну, а первому, как говорится, и все сливки. Поступающий товар продавался за неделю, едва хватало, до следующего привоза. Выручка радовала.  Можно было не только жить самим, прилично платить продавцу, но и отстегивать в общую копилку на строительство. Все было подчинено единой цели. До конца года мы планировали открыть стоматологический, косметический и массажный кабинеты, парикмахерский зал. Тренажерный зал, бассейн и баня-сауна были в планах на первое полугодие будущего года. Кроме всего прочего предстояло привести в порядок прилегающую территорию, оборудовать автостоянку и летнее кафе. Мы с каждым днем шагали все шире в своих планах по освоению купленной собственности. Хотелось сделать здесь райский уголок!

     Несмотря на напряженный ритм жизни, вечную занятость, нехватку времени, мы не забывали друг о друге и о Лизе. Этому немало способствовала и наша Бубиле Кава. Эта самая Кава делала такую кулебяку, просто пальчики оближешь! И еще много чего особенного умела неутомимая Клавдия Михайловна, превращая, казалось бы, обычные обеды или ужины в настоящие семейные застолья. Наши гости, как будто на запах, всегда стекались очень кстати, когда Кава затевала что-нибудь этакое. Однако, среди давних друзей, которы х в нашем доме всегда встречали, как родных, появилось и много другого люда, с которыми приходилось общаться, окунувшись в мир бизнеса. Не всегда они были к душе, но приходилось мириться с их присутствием, ради пользы дела. Одну из них, Верочку, которая проталкивала мои вагоны на станциях, Кава особенно не любила.
- Ой, Ленка, ты гляди за ней в оба! - наставляла она меня. - Глянь, как зыркает на твоего Витьку, чисто цыган на чужую лошадь. Уведет, глазом моргнуть не успеешь. Шалава, прости, Господи, - говорила Кава и мелко крестила свой, опоганенный дурным словом, ротик. Я от души смеялась над ее опасениями.
- Смейся над старухой, смейся, - обиженно поджав губки, ворчала Кава. - Кабы плакать не пришлось, - предупреждала она меня.
Когда приходила Верочка, Кава демонстративно убирала все со стола, всем своим видом показывая, что потчевать ее не собирается. Мне, чтобы загладить неловкость, приходилось самой накрывать стол и угощать гостью. Кава молча скрывалась в спальне с Лизой. Она еще и боялась, что злыдня Верка, как она ее называла, сглазит сокровище Лизавету.
Однажды, видимо, решив отомстить Каве за ее явную неприязнь, Верочка, будучи точно уверена, что старушка ее слышит, спросила меня:
- Лен, ты чего так прислуге в своем доме командовать позволяешь? У меня бы шелковая была, по струнке ходила бы!
- Какой прислуге, Вера? - сначала не поняла я. - У меня нет прислуги,- добавила я растерянно.
- А этот божий одуванчик! Она кто, нянька, прислуга или все вместе? Хоть бы помоложе нашла! У нее, наверно, старческий маразм, - ядовито добавила Верочка.
И тут я поняла, о ком идет речь! Меня как кипятком обдало. Я прекрасно поняла, что Клавдия Михайловна все слышит. Мне было ужасно неудобно перед ней за злую выходку этой дуры.
- Вера, - спокойно начала я. - Клавдия Михайловна не прислуга и не нянька. Она член нашей семьи. Она помогает мне с Лизой и по хозяйству, за что мы с Витей ей очень благодарны. Мы все ее очень любим. Так что, напрасно ты так, - закончила я, думая, что инцидент исчерпан.
Но ехидная Верочка только начала свою месть Каве и не собиралась останавливаться, пока не доведет ее до слез.
- Так, значит, старушка на вас бесплатно пашет? - ковырнула она меня. - Ловко вы придумали! Работы гору делает, и платить не надо. Тарелку супа и кружку чаю. Чего еще ей старой надо? Может, еще и квартирку свою вам отписала? - заржала она.
- Ну, знаешь, Вера, ты не забывайся! - вспыхнула я. - И вообще, какое тебе дело до того, кто и как живет в этом доме. Мы сами разберемся в наших отношениях, кому, кто и сколько должен. А Клавдию Михайловну, пожалуйста, больше не трогай. Она пожилой человек, и я обижать ее не позволю, - с тихой угрозой в голосе произнесла я.
- Что? Ты никак меня пугать надумала! -  произнесла нараспев Вера. - А сама не испугаешься, если завтра твои вагоны встанут? - вызывающе спросила она.
- Даже если вагоны встанут по всей России, я все равно тебе не позволю обижать близких мне людей, тем более в моем доме. Уходи, пожалуйста, - тихо, но твердо заявила я.
И под моим осуждающим взглядом она как-то сразу вся съежилась, решительность ее куда-то испарилась. А может, она поняла, что действительно была несправедливо груба с Кавой, только она попыталась слегка замять неловкость и перевести разговор на другую тему. Но я была непреклонна.
- Вера, давай, в другой раз поговорим. Клавдия Михайловна обиделась, она сейчас из спальни не выйдет. Прошу тебя, уходи, - уже более мягко попросила я.
Но Вера не различала полутонов. Ей было неважно, каким тоном ее попросили уйти. Это было оскорбление, которое она не могла оставить без ответа.
- Ну, Свиридова, завтра же ты на коленях будешь передо мной ползать, чтобы вагоны свои протолкнуть, - заорала она. - Только знай, что все бесполезно. Можешь завязывать свой бизнес, - угрожала она.
Она пыжилась изо всех сил, стараясь казаться значительной и грозной. Но мне вдруг стало так смешно, что я, не удержавшись, прыснула в ладошку.
- Посмеешься завтра, когда вагоны под загрузку не поставлю, - злорадствовала она. - Заплатишь своим партнерам неустойку, тогда вообще обхохочешься, - продолжала она в коридоре, натягивая пальто.
- Ты не забыла, кто ты? - намеренно надменным тоном спросила ее я.
Вера вздрогнула от моего ледяного тона, как от удара.
- Ты вспомни, что ты - не начальник дороги, а просто товарный кассир. А я с вашим начальником дороги не один раз за одним столом сидела. Он меня прекрасно знает. Так что, имей в виду, - зашипела я, как змея. - Если завтра к моему приходу для меня не будет вагонов, если ты попробуешь сорвать мне погрузку, я тебя, калоша рваная, урою! Завтра же вылетишь с работы. Уж я с Игорем Васильевичем договорюсь, - победным тоном закончила я свою речь.
Вера, быстренько схватив шарф, вылетела из квартиры.
Меня трясло от злости. Пакость какая! Мало того, что обидела Каву, так еще и мне угрожать вздумала! Я нисколько не жалела о том, что так грубо разговаривала с ней. Такие люди, как эта самая Верочка, понимают только кнут и пряник. Сегодня же я сделала вывод, что слишком часто кормила ее пряниками. Зажралась девочка. Ничего, теперь перейдем на кнут. Глядишь, и дело лучше пойдет!
Закрыв дверь, я вошла в спальню. Клавдия Михайловна сидела, отвернувшись к окну. Лиза стояла на ножках у нее на коленях и теребила ручками ее лицо.
- Кава пакает, - огорченно доложила мне Лиза.
- Ты прости меня, дуру старую, Леночка, - зарыдала Клавдия Михайловна. - Ведь знаю, что ты сама ее не любишь, что для дела она тебе нужна, эта халда, но ведь все равно не сдержалась и все тебе испортила. А ну, как она и впрямь так сделает, всю работу тебе остановит? - испуганно глядя на меня, спросила старушка.
- Да не волнуйтесь Вы, - как можно беспечнее сказала я. - Ну, что она может? Она ведь просто пешка. Даже, если попытается навредить, я на нее управу найду, - успокаивала я Каву, а сама думала, что вот такие пешки и определяют зачастую всю работу. От них зависит очень многое, если у человека нет покровителя повыше. Вот скажет «нет» такая Верочка, и будет отправитель ждать с моря погоды. А время, как известно, - деньги, которые текут в таком случае не в карман, а совершенно в обратном направлении.
Я гладила ее по голове. Клавдия Михайловна вроде успокоилась, а потом как-то по-детски спросила:
- Леночка, ты ведь, правда, меня прислугой не считаешь?
- Опять двадцать пять! - делая вид, что сержусь, ответила я. - Вы что, теперь все время будете повторять слова этой хамки? - я вздохнула и продолжила, - Клавдия Михайловна, милая наша Кава, мы все очень любим Вас. Вы - член нашей семьи. Забудьте ее слова. Она говорила так специально для Вас, чтобы отомстить за то, что Вы ее не любите. Понятно? И прекратим этот разговор. Надо ужин готовить, скоро Витюша придет, - обронила я, зная, что Кава сейчас же займется приготовлениями и сразу все забудет.
Уже поздним вечером, перед тем, как уйти к себе, Кава подошла ко мне и тихо сказала:
- Спасибо тебе, дочка! Как ты ей ловко ответила, что пусть вся Расея встанет, а своих забижать не дам! Значит, я тоже своя, раз ты с ней из-за меня поругалась, - не то утверждая, не то спрашивая, промолвила с удовлетворением Кава, погладила меня по руке и ушла.
Я задумалась над тем, почему такое стало возможно, и пришла к выводу, что понятия «дом» и «работа» смешались в моей голове.
В стремлении уладить дела я допустила в свой дом посторонних людей, которым чужды его устои и правила. Недаром англичане говорят: «Мой дом - моя крепость». В их дома посторонние люди, как правило, не вхожи. Они их свято оберегают.
Отныне буду следовать английской мудрости, - решила я. - Все рабочие встречи только вне дома. На каждый чих не наздравствуешься, - вспомнила я бабушкины слова. - В угоду каждому не стоит изменять то, что дорого твоему сердцу, - уточнила я для себя.
Посвящать Виктора в подробности разборки в нашем доме я не стала.
- У него и так полна голова всяких забот, - подумала я, - незачем тревожить его по пустякам.
Жизнь покатилась дальше.

      Строительство, между тем, требовало все больше денег, и все больше личного участия Виктора. Он вникал во все, считая, что мелочей в таких делах нет. Благодаря его упорству и необычайной работоспособности, а еще организаторскому таланту, работы быстро продвигались вперед. В начале июня было готово помещение под стоматологический кабинет.
Андрей Николаевич был в городе человек известный, классный стоматолог! Он снял наш кабинет в аренду. Вся его клиентура потянулась вслед за ним.
 Начались работы по обустройству косметического салона с массажным залом. Каждый раз, появляясь на стройке, я с радостью отмечала про себя, что наш дом хорошеет день ото дня. Он уже не выглядел пустынным и заброшенным.  Уголочек, где располагались магазин и стоматологический кабинет, выглядел вполне обжитым.  Тротуар был выложен фигурной плиткой, посажены кусты и цветы. Люди с удовольствием приходили сюда.
      В городе заговорили о том, что появился новый преуспевающий предприниматель.
- Строятся, значит, деньги есть, - болтали тут и там.
Над нами стали сгущаться тучи зависти и злости тех, кто не имели ничего, и с удивительным упорством продолжали ничего не делать для того, чтобы что-то появилось. Но каждому было невозможно объяснить, что мы с Виктором вложили в стройку все, что имели, что он работает по шестнадцать - восемнадцать часов в сутки, а я мотаюсь по лесным делянам, покупая лес, торчу на погрузке вагонов в любую погоду. Для завистников он был «проклятый буржуй», который, наверно, набрал взяток с больных, а теперь себе хоромы строит.
     У меня появились плохие предчувствия. Время было лихое. Процветали бандиты. Они не брезговали ничем, собирая дань даже с бабушек, торговавших семечками. Тем более, предприниматели не могли выпасть из их поля зрения. Им предлагались услуги, условно именуемые        «крыша», за которые нужно было платить. Если же глупец отказывался, то совершенно неожиданно дотла сгорало, принадлежащее ему, помещение вместе с товаром, или его машина. Гораздо хуже было, когда несговорчивых начинали прессовать, применяя физическую расправу к ним самим или их близким. Было страшно оказаться в их власти. Тупые и кровожадные, они не церемонились ни с женщинами, ни с детьми. Я все чаще стала задумываться над этим, и беда не заставила себя долго ждать. Однажды Виктор пришел домой позже обычного и сразу шмыгнул в ванную. Я заподозрила неладное, уж очень странно он себя вел. Дождавшись, когда он выйдет, я глянула на него и ахнула. Губа рассечена, костяшки пальцев разбиты в кровь.
- Витюша, что случилось? - тихо спросила я, хотя уже знала ответ на свой вопрос.
- То, что должно было рано или поздно случиться, - спокойно ответил Виктор. - Пришли молодцы и потребовали дань. Да еще какую! Ну и аппетиты у них, - он поморщился от боли. Рассеченная губа давала о себе знать. - Пришлось поспорить с ребятками. Нам, конечно, досталось, но и мы с мужиками отвесили им немало.
Я слушала его рассказ и рисовала себе картины битвы, одну страшнее другой. Еще ужаснее было осознание того, что они не ограничатся одним наездом, что все только начинается. В голове лихорадочно билась мысль:
- Что делать? Как избежать этого наваждения?
- Аленка, тебе с Лизой придется уехать на время, - продолжил разговор Виктор. - Отправлю вас к своим в Москву.
Родители Виктора вот уже три года жили в Москве. Его отец занимал довольно высокий пост в Министерстве обороны. Мама была врачом офтальмологом, профессором. Она консультировала в клинике и преподавала на кафедре глазных болезней в Московском медицинском институте. Отца, служившего в нашем городе, перевели в Москву на повышение. Витька ехать с родителями категорически отказался. Все недоумевали, почему он не поехал в столицу. Он это никак не объяснял.
- Не поеду и все, - таков был его ответ.
Родители были вынуждены оставить квартиру, а вместе с ней и сына, ставшего вдруг взрослым и самостоятельным. О том, что Виктор сошелся с женщиной с ребенком, сообщила им из «добрых побуждений» бывшая соседка. Теперь родителям стало понятно, почему он не поехал с ними. Мама сразу же позвонила Витьке и спросила, правда ли это.
- Да, я ее люблю, - коротко ответил Виктор, давая понять, что советы излишни, решение принято и обсуждению не подлежит.
- Смотри сам, сынок, ты уже взрослый, - мудро ответила мама. - Если ты ее любишь, значит, она хорошая женщина, и я тоже полюблю и ее, и девочку. Я доверяю тебе, Витюша.
- Как папа? - спросил Витька. Ему было очень важно, как отец отнесся к этому.
- Не волнуйся, папа сказал то же самое. Если она для него хороша, значит, и мы примем, - рассказала мама.
С его родителями я общалась заочно. Я с ними не была знакома. Виктор, поговорив с ними по телефону, говорил мне:
- Тебе привет от мамы и папы. - Спасибо, - отвечала я, - им от меня тоже передавай привет.
Вот так мы и обменивались приветами. Они для меня были, в сущности, чужие люди. И я не рвалась с ними сблизиться. А сейчас он предлагает мне поехать к ним жить, да еще вместе с Лизой!
- Витюша, не глупи! Никуда мы не поедем!  Все успокоится, - старалась урезонить его я.
- Лена, ты себе плохо представляешь, что это за люди. В любой момент это может стать очень опасно для тебя и для Лизы, - пытался уговорить меня Витька.
- Тем более, я никуда не поеду, - уперлась я. - Как я тебя одного здесь оставлю?
- Ленка, я мужчина, я должен защитить вас и наш дом. Когда же вы рядом, я сам становлюсь беззащитным и уязвимым, - доказывал он мне свою правоту. - Они ведь ничем не гнушаются. Бьют в самое больное место. А это жены и дети. Стоит только им взять вас, и я соглашусь на любые условия, чтобы только они ничего не сделали тебе и ребенку. Я все отдам, подпишу. Понимаешь? - горячился он. - Если же я буду знать, что вы в безопасности, я смогу постоять за себя и побороться за наш дом. Мужики подобрались не слабые, все меня поддерживают. Борзеют блатные, надо им вовремя отпор давать, а то сядут на шею, потом поздно будет!
Лицо его стало жестким и отстраненным. И я вдруг кожей ощутила надвигающуюся опасность. Виктор был не из паникеров. Если уж он забеспокоился, значит, действительно, дело серьезное.
- Витюша, давай все продадим и уедем отсюда к чертовой матери! - предложила я, в отчаянном порыве сохранить своих близких.
- Так и будем с места на место бегать, как только нас припугнут, - усмехнулся Виктор. - Пойми, малыш, сейчас везде так. Или жди подачку, но при этом работай как папа Карло, или строй свое дело, зарабатывай сам. Но свое дело надо уметь защищать, потому что охотников до чужого много везде, а в нашей матушке России уже выше крыши. Не понимают пролетарии, что такое частная собственность, - в голосе Виктора послышалась горькая ирония. - Еще в революцию усвоили, что отнять и разделить гораздо легче, чем прибавить и умножить. Так и живем: все вокруг колхозное, все вокруг мое. Но если вдруг у кого-нибудь появляется что-то свое, это немедленно начинает раздражать тех, кто тяжелее рюмки и ложки ничего в своей жизни не поднимал. Они сразу же бегут «делиться»! Надо уметь постоять за себя и за свое! И если нужно, то и врезать по наглой морде и по загребущим рукам, чтобы впредь к чужому их не протягивали!
В его голосе мне слышались угрожающие нотки. Таким я видела его очень редко. Внешне он был абсолютно спокоен, но за этим спокойствием угадывалась такая решимость идти до конца, что я поняла: «Мне его не отговорить».
- Хорошо, я с тобой согласна, - стараясь успокоить его, начала я, - но ведь у меня тоже есть своя работа и свои обязательства перед партнерами. Я не могу остановить все, вот так сразу. И еще. Ты ведь понимаешь, на что мы строимся. Не будет работы, не будет и денег, а не будет денег, не на что будет строить. Давай подумаем, как быть с этим, - предложила я, пытаясь заставить его принять решение, оставить меня дома.
Виктор, понимая мою правоту, задумался.
-Ленка, ты и Лиза для меня дороже всего на свете! Если что-то с вами случится, на фиг мне вообще все в этой жизни, и стройка в том числе. - Он еще не оставлял надежду отправить меня подальше от грядущих неприятностей. Но я тоже гнула свою линию.
- Вить, а как ты посмотришь на то, чтобы отправить Лизу, но не со мной, а с Кавой? И не в Москву, а в деревню, к родственникам Кавы. Их там точно никто не найдет, а мы будем вместе, и нам спокойнее будет. Хотя бы на месяц, - предложила я, с замиранием сердца ожидая ответа. Мне было необходимо, чтобы он согласился. В противном случае я была бы вынуждена подчиниться ему. Он умел настаивать на своем.
- Я подумаю, - коротко ответил он.
До конца недели мы к этому разговору не возвращались. На стройке все тоже было спокойно. Я думала, что эта ситуация сойдет на нет, все уляжется. Но…увы! В один из вечеров Клавдия Михайловна начала неприятный разговор.
- Ребяты, - с беспокойством в голосе тихо сказала Кава, - вокруг нас с Лизой какой-то мужик уже сколько дён крутится. Подойдет, поздравствуется, а Лизавете все конфеты норовит всучить, как будто нищие мы какие. Что, наш ребенок конфет не видел, чё ли? - произнесла Кава, догадываясь об истинной причине внимания к ней и Лизе. - Не нравится он мне. Глазки у него маленькие, вороватые, так и бегают, а морда остренькая и хищная,как у хорька.
- Так, дождались, - словно говорил Витькин взгляд, которым он одарил меня, но вслух ничего не сказал, предлагая мне начать разговор с Кавой.
- Клавдия Михайловна, Вы от Ирины, своей сестры, давно никаких известий не получали? Как она там, интересно? - начала издалека я. Мне нужно было построить разговор так, чтобы Кава, ничего не заподозрив, сама решила поехать в деревню к Ирине и предложила взять с собой Лизу.
- Да уж, почитай, два месяца молчит, как в рот воды набрала. Может с ей чё случилось, а она меня пугать не хочет, - задумчиво рассуждала она. 
- Надо бы съездить к ей, проведать, - сделала Кава первый шаг к правильному решению.
- А когда Вы хотите поехать? - дальше вела ее нужным путем я.
- А вот послезавтра и поеду, билет куплю на автобус и айда! Чего тянуть-то? - решительно заявила она.
- Послезавтра? - в моем голосе послышались нотки ужаса.
- А что такое, Лена? - забеспокоилась Кава.
- Прямо даже и не знаю, что делать, Клавдия Михайловна! – начала, как будто нерешительно, я. - Понимаю, что Вам ехать надо, свои дела важнее, тем более сестра, но…- замялась я.
- Что но? Не тяни кота за хвост! Говори, что но! - решительная Кава терпеть не могла, когда кто-то начинал мямлить.
- В общем, я весь месяц буду занята, мне даже уезжать придется. Я думала, что Вы мне с Лизой поможете, а тут Вам самой ехать надо, - растерянно лепетала я.
- Ой, Господи, твоя воля! Ну и в чем проблема? - Клавдия Михайловна вздохнула с облегчением, уже зная решение этой сложной задачи. - Что страшного? Если доверишь, могу Лизавету с собой взять. И мне веселее, я без нее долго не могу, и она на деревенском молочке да на свежем воздухе щеки нагуляет. Решено?
- Вы, как добрая волшебница, прямо из беды выручаете, - кинулась я к ней с благодарностями, но Кава, притянув меня к себе, строго сказала:
- Никогда не говори этого слова, а то накличешь. Моя еще бабушка-  покойница всегда говаривала: «До беды семь лет, то ли будет, то ли нет». Так что, не буди лиха, пока лежит тихо.
Я готова была выслушать, что угодно! Главная задача была решена: Лиза уезжает с Клавой в деревню. Предстояло отправить их так, чтобы никто не увидел, как и куда они едут.
Я купила Клавдии Михайловне новое добротное пальто и красивый платок, осенние сапожки на удобном низком каблуке.
- Ой, ну прямо хоть замуж выходи! - зарделась довольная собой Клавдия Михайловна. - Только зачем ты потратилась Леночка, - отнекивалась она, пытаясь скрыть неловкость.
- Ну, как же! Вы же на родину едете! Пусть все видят, что Вы в городе хорошо живете. Ведь в деревне все всё замечают. Еще будут обсуждать, что Клава плохо одета, - убеждала ее я, не выдавая своего плана.
- И то, правда, девонька. Бабы в деревне такие досужие, до всего им дело есть, - согласилась Клава.
На следующее утро я в старой Клавиной одежде с Лизой на руках вышла из дома старческой походкой и села в машину, которую одолжил Витьке его приятель. Он сам был за рулем. Машина тронулась. Я глянула в зеркало, за нами последовал хвост.
- Вот и славно, - сказала я. - Витя, они за нами едут.
- Вижу, - ответил Витька, - теперь не торопись, чтобы ничего не заподозрили. Мы въехали во двор дома со сквозными подъездами. Двери, выходящие на улицу, запирались на ключ. Мы заранее взяли его у наших знакомых, объяснив, что нужно кое-что вынести, чтобы не обходить дом вокруг.
В подъезде я быстро достала из сумки свою одежду, переоделась, а Клавину, свернув, сунула в сумку. На голову вместо платка надела парик. Лизину яркую куртку и шапку сменила на темную мальчуковую одежду. Открыла дверь ключом. Если кто-то из прохожих и обратил внимание на выходящих из подъезда людей, то описали бы женщину с длинными черными волосами с мальчиком. На обочине дороги стоял неприметный «Москвич». За рулем сидел мужчина, который работал с Виктором. Я быстро втолкнула Лизу в машину и села сама. Машина покатила, а я все оглядывалась, нет ли слежки за нами.
- Успокойся, Лена, никто за нами не едет, - заговорил Андрей, - им и в голову не пришло, что ты так все ловко обставишь.
Тем временем, Клавдия Михайловна спокойно вышла из подъезда и, уложив вещи, села в старенькие «Жигули» еще одного Витиного друга. Ей было сказано, что мне с Лизой нужно заехать в одно место, а потом мы встретимся, и я отдам ей Лизу. Наш «хвост» упорно торчал неподалеку от машины, на которой Виктор привез нас к сквозному подъезду. Виктор, посидев некоторое время, вошел в подъезд, минут через десять снова вышел и, сев в машину, поехал на стройку. Глядя в зеркало, он успел заметить, что водитель, следивший за ним, сначала был в растерянности, но потом все-таки остался. Видимо, ему было велено следить за Клавой и Лизой.
      Мы встретились за городом. Подъехали почти одновременно. Я пересадила Лизу в машину к Клавдии Михайловне.  Им предстоял долгий путь. На машине до нужного места нужно было ехать часов восемь. Клавдия Михайловна вышла, обняла меня и сказала:
- Благослови, Господи, пусть у вас все будет хорошо. За нас не беспокойся, нас там никто не найдет. Лизу сохраню, а вы тут сами поосторожнее будьте.
Я вопросительно уставилась на нее.
- Лена, я хоть и говорю иногда, что я дура старая, но уж не такая я и старая, и уж тем более, не дура. Все я понимаю, что неспроста вокруг Лизы тот хмырь крутился. Правильно, что отсылаешь ее. Не подведу тебя, детка. Оставайся с богом! - голос Клавы был спокоен, но в последнюю минуту чуть дрогнул, она ткнулась губами в мою щеку и поспешно села в машину.
Я задумчиво смотрела вслед удаляющейся машине. В ней уезжала моя дочь, моя кровиночка, за которую я волновалась больше всего на свете.
 Я была уверена, что Клавдия Михайловна сохранит мое сокровище, чего бы ей это ни стоило.
       Человек предполагает, а Бог располагает. Задумайтесь над этой фразой! Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что все, что с нами происходит, уже расписано в каком-то сценарии, и не в наших силах что-либо в нем изменить? Бывало ли с вами такое, когда для реализации своей затеи вы тратили уйму сил и времени, но желаемый результат только отодвигался? Иногда же, напротив, стоило только подумать о чем-то и нате вам, пожалуйста, все получалось как по волшебству! Лично я убедилась в этом сто раз и пришла к выводу: можно строить какие угодно планы, но произойдет именно то, что должно произойти, и именно тогда, когда этому дОлжно случиться. Жизнь научила меня, высказываясь относительно будущих планов, неизменно добавлять про себя: «Как Бог даст».
Вот и сейчас, еще цепляясь взглядом за все уменьшающуюся точку на дороге, я думала, что наша разлука будет недолгой, и с осторожностью добавляла: «Бог даст». Но на этот раз Бог решил распорядиться по-другому.

А дальше события развивались, как в крутом западном боевике. Если бы несколько лет назад кто-нибудь сказал мне, что я буду в центре таких драматических событий, я бы просто посмеялась. В моей провинциальной голове еще не укладывалось, что в нашем тихом городке возможны такие страсти.
В этот день у меня было не так много дел. Декларация на вывоз леса была оформлена, платформы загружены и отправлены. У меня было время перевести дух до следующей сделки. Ноги сами понесли на стройку, где пропадал Виктор. Когда я подходила к зданию, в голове мелькнула мысль, что там непривычно тихо: не жужжит циркулярка, не стучат молотки, не гомонят люди. Я еще подумала, что устали работнички и сели перекурить. Я открыла дверь, шагнула в помещение и подала голос:
- Эй, кто живой есть?
- Пока есть, - ответил чужой голос сзади, и в тот же миг мне на голову набросили что-то темное, а плечи и руки сковали чужие, грубые руки.
Когда описываешь какие-то острые события, тратишь на это уйму времени. На самом деле, за несколько секунд успеваешь обдумать все и даже принять решение. Я тоже долго не раздумывала. Не хотелось быть жертвенным барашком. Я должна была узнать, кто так нахально решил покуситься на меня. А самое главное, зачем, что им нужно? Испытанным женским приемом я вонзила острую шпильку в ногу, стоящего сзади, человека, а потом еще навернула его по кости голени. Кто хоть раз ударялся, даже слегка, почти неприкрытой мышцами костью голени обо что-нибудь твердое, тот знает, что это безумно больно. Человек взвыл, как раненый зверь, и выпустил меня. Сорвав мешок с головы, я увидела, что он повалился на пол и отчаянно матерился, схватив в объятия свою ногу. Да! Я, конечно, не поскромничала, врезала от души. Совершенно автоматически я бросилась на парня, рывком перевернула его на живот, заломила руки. Выдернув пояс пальто, скрутила ему руки и снова перевернула его лицом вверх. Окинув взглядом поле битвы, я подхватила кусок острого, ржавого железа. Не раздумывая, я прижала его к горлу лежащего противника.
- Ты кто? Отвечай быстро и четко, а то прижму случайно, - тихо сказала я, разглядывая парня.
На вид ему было лет восемнадцать. Небольшого роста и щупленький, да еще лежащий на полу с искривленным болью лицом, он вызывал скорее жалость, чем страх. Но я понимала, что общечеловеческие ценности сейчас ни при чем. Нормальный человек другому мешок на голову не надевает.
Парень таращил на меня глаза, но молчал. Видимо, он был настолько ошарашен тем, что его скрутила довольно хрупкая женщина, что никак не мог прийти в себя.  А я в этот момент мысленно благодарила Витьку, который сам, имея черный пояс по каратэ, и меня вовлек в свои тренировки и научил приемам самообороны. Он тогда еще шутил по этому поводу:
- Не могу же я быть с тобой рядом всегда. А вдруг хулиганы пристанут? А ты их раз-раз, и хулиганов нет! Научу тебя самым женским приемам. Тут важна не сила, а неожиданность и решительность.
Вот и пригодилась Витюшина наука.
- Ну, - с угрозой в голосе вновь спросила я, - что ты здесь делаешь?
- Там ребята наверху с твоим разбираются, а я на шухере стою, - забормотал парень, опасаясь, что я приведу в исполнение свою угрозу.
- На шухере стою, - передразнила его я, - не стоишь, а валяешься, как мешок с дерьмом. Тоже мне, бандит золотушный! Говнюк ты! Вот ты кто! - зло добавила я. - Ладно, сколько их? Оружие есть? - я старалась держаться спокойно, хотя внутри все клокотало от злости и ёкало от страха одновременно.
- Шестеро их, а пушка только одна, - выкладывал мой заложник.
- Давно вы пришли? - продолжала вызнавать оперативную обстановку я.
- Да нет, минут двадцать они там.
- Вставай, сволочь, - я рывком за воротник куртки подняла его на ноги, - и быстро и тихо вперед, а то пристрелю, - добавила я, утыкая в его спину массивный ключ от входной двери. Второй рукой я удерживала его руки, заломив их кверху до предела.
Этому недоноску даже одной угрозы было достаточно, чтобы он наложил полные штаны. Видимо, ему еще не пришлось побывать в разных переделках. Его бандитская карьера закончилась, так и не начавшись.Мы тихонько, чтобы не попасть в поле зрения из окон, вышли из здания и сразу свернули в переулок.
 - А теперь бегом, -  скомандовала я, и мы рысью помчались в милицию.
В квартале от нашей стройки был райотдел. Я со своим пленником пулей влетела туда и подняла такой шум, что сбежались все, кто был поблизости. Объяснив в трех словах суть дела, я сдала с рук на руки дежурному                «крестничка», а сама с нарядом уже мчалась к нашему зданию.
- Вы бы, дамочка, не лезли вперед, там ведь бандиты, да еще с оружием, - обратился ко мне старший опергруппы, - мы уж сами как-нибудь управимся.
- У дамочки, между прочим, там муж, да и здание я знаю, так что, смогу провести вас тихо и быстро, - попробовала я отстоять свое участие в операции.
- Вы нам быстренько все растолкуйте, а сами здесь побудьте, - вежливо настаивал опер, а потом твердо добавил, - это приказ. А сам уже связывался по рации с отделом.
- Все, ребята, - уже не обращая внимания на меня, сказал старший, - ОМОН на подходе, начинаем по моей команде.
Все-таки, что ни говори, а спецы знают свое дело и, когда никто не путается у них под ногами, делают все быстро и слаженно. Минут через пять к зданию скрытно и тихо подъехала милицейская машина, и из нее, как горох, посыпались люди в форме ОМОНа. Короткое обсуждение, и все быстро, но без суеты, заняли свои места. Операция началась. Я смотрела на все это из окна машины. Меня оставили под присмотром шофера, чтобы я не влезла в неподходящий момент. Он закрыл стекла и заблокировал двери.
- Да не волнуйтесь Вы, сейчас все кончится, все будут живы и здоровы, - обращался ко мне парень, стараясь успокоить меня, но сам был заметно напряжен. Видимо, довелось ему повидать всякого в своей службе. Уж кому, как не ему было знать, что не всегда бывает все гладко.
Я не видела, что происходит в здании, но лихорадочно гнала от себя дурные мысли, и только просила Всевышнего, чтобы все окончилось благополучно. Я сидела тихо и, сцепив пальцы так, что они побелели, отчаянно молилась про себя, просила заступиться за невинных и покарать злодеев. Всеми своими мыслями я была сейчас рядом с Витькой, его ребятами и милиционерами, которых зачастую незаслуженно ругают, но всегда, когда приходит беда, ищут у них же защиты и помощи.
- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси и на земли! Спаси, сохрани и помилуй! - шептали мои трясущиеся губы. У меня начиналась истерика.

Я только на секунду прикрыла глаза, но тут водитель тронул меня за руку:
- Смотрите, они выходят. Все закончилось, - спокойно доложил он.
Я буквально впилась глазами в проем двери, откуда выводили бандитов с заломленными назад руками. Их было трое.
- Да выпусти ты меня отсюда! - завопила я, барабаня кулаками по запертой двери.
Водитель молча, видимо, понимая мое состояние, разблокировал двери, и я вырвалась наружу и бегом понеслась к зданию. За спиной раздался вой сирены машины скорой помощи. Сердце мое оборвалось.
- Если едет «Скорая», значит, кто-то ранен, - мелькнуло в голове, но я не остановилась и пулей влетела в дом. Преодолев лестничный марш за несколько секунд, я оказалась в большом зале, где велись работы. Мгновенно окинув взглядом всех, кто был в комнате, я увидела Витьку. Он сидел на стуле, склонив голову.
- Витюша, родненький! - закричав, кинулась я к нему.
Он поднял голову, услышав мой голос.  Его лицо было без кровинки.
- Аленка, все в порядке, - произнес он белыми губами. - Я жив и все наши живы, а это пустяки.
В комнату вошли врачи, стали осматривать всех, кому нужна была помощь.
А помощь была нужна четверым. У нашего рабочего было огнестрельное ранение руки. Виктора зацепили ножом. Слава богу, не в живот, а тоже в руку. Но при этом повредили крупную вену, поэтому у него была большая кровопотеря.
В помощи медиков нуждались и двое бандитов. Как выяснилось потом, Виктор и Арсений (как назло они оказались на стройке в это время только вдвоем) оказали сопротивление. Витька одному нападавшему сломал ногу, а другому в драке выбили глаз. Третий бандит в помощи уже не нуждался. Его же братан, стреляя в Виктора, угодил в своего. Витька сумел отпрыгнуть за него. Так что он принял пулю прямо в свое поганое сердце.
- Что искал, то и нашел, - подумала я про себя без сожаления.
Всем четверым пострадавшим оказали первую помощь и увезли в больницу. Я поехала с Витькой.
 В этот день дежурила больница, в которой он работал. Так что, известие о том, что ранен доктор Гордеев, наделало шуму в больнице. Его и Арсения сразу же взяли в операционные. Через два часа он был уже в палате, однако, я не могла с ним поговорить. Он еще не отошел от наркоза. Я тихо сидела возле него, когда в палату вошел врач и поманил меня к выходу. Когда он снял маску, я узнала Олега Андреевича, Витькиного друга и коллегу.
- Лена, ты не волнуйся. Все сделали в лучшем виде. Венку зашили и мышцы заштопали так, как надо. Через месяц-полтора и следа не останется. Главное, что нервы не повреждены. Теперь его кормить надо хорошо, чтобы кровопотерю восполнить. Сильно много крови потерял. Придется тебе готовить и носить ему пищу, а то у нас в больнице не от болезни, а с голоду умереть можно, - рассказывал, наставлял меня и одновременно пошутил Олег. - Арсений тоже в порядке, тоже еще спит. Сама держись, тебе надо быть сильной, - ободряя, по-братски приобнял меня Олег.
Опять у меня был сложный период. Жизнь затягивала гайки все туже.
Я вертелась, как белка в колесе. Кроме того, что я выполняла свою работу и два раза в день бегала в больницу с передачами, теперь еще и руководство стройкой легло на меня. Дело было даже не в том, чтобы продолжать строительство, а в том, чтобы сохранить оборудование, материалы и то, что уже сделано.
- Какое счастье, - каждый раз мысленно говорила я, - что Виктор сумел подобрать стоящих мужиков. В это непростое время никто из них не бросил работу, не начал тянуть под шумок, что плохо лежит. Наоборот, все как-то сплотились. Это был уже не просто рабочий коллектив, а настоящая команда. Авторитет Виктора автоматически перенесся и на меня.  Эти взрослые мужчины, некоторые из них годились мне в отцы, воспринимали меня не просто как хозяйку, которая дает работу и платит. Со мной советовались, с моим мнением считались, подсказывали, как сделать лучше. Мои распоряжения выполнялись беспрекословно. Работали в авральном режиме, круглосуточно. Поочередно несли вахту, чтобы нас не могли застать врасплох.
К Виктору и Арсению в больницу приходил следователь. На основании их заявлений было возбуждено дело о разбойном нападении. Виктор каждый раз просил меня быть предельно осторожной: не ходить домой одной, никому не открывать дверь, не поддаваться на уловки и провокации. Я жила как на пороховой бочке, но ничего не происходило. На стройке никто не появлялся, меня никто не преследовал и не беспокоил. Я уже, было, подумала, что наши обидчики испугались милиции и оставили нас в покое. Но однажды среди ночи зазвонил телефон.
- Слушаю Вас, - чуть хриплым от сна голосом спросила я.- Кто это?
- Неважно, - ответил грубый мужской голос, - важно другое. Если твой мужик не заберет заявление …, - в трубке повисло молчание.
Говоривший, как хороший актер, взял паузу. Такой прием разрушающе действует на психику неподготовленного человека. Угроза еще даже не высказана вслух, а тот, кому она адресована, уже представляет себе тысячи вариантов расправы с ним. Как правило, человек начинает паниковать и с ним легко справиться. Он становится податливым, как пластилин.
Хвала всем моим юношеским увлечениям! Под влиянием, появившейся тогда в великом множестве, научно-популярной литературы в студенчестве мы занимались аутотренингом, психологией, йогой и даже гипнозом! Нам хотелось познать себя, научиться управлять собой. Конечно, никто из нас не стал Вольфом Мессингом, не научился лежать на гвоздях или ходить по углям. Но учение и тренировки, в чем бы то ни было, никогда не бывают напрасными. Я научилась не впадать в столбняк в ситуациях, когда нужно мыслить и действовать.  Вот и сейчас, для того, чтобы собраться с мыслями и что-то предпринять, я взяла паузу и разыграла совершенно банальную ситуацию, когда не слышишь абонента.
- Алло, говорите! Я слушаю Вас. Алло! Перезвоните, я Вас не слышу, - зевая, произнесла я, и положила трубку.
 Не мешкая ни секунды, перемотала кассету автоответчика на начало и приготовилась в ожидании звонка. Телефон как-будто ждал, когда я буду готова, и тут же залился оглушающей трелью. Я включила запись и сняла трубку.
- Алло, говорите. Ну, хватит шутить среди ночи, кто это? - раздраженным тоном произнесла я.
- Конь в пальто! Слышь, ты, коза! Ты трубку-то не бросай, а слушай сюда! - произнес угрожающе грубый мужской голос.  - Завтра же передай своему мужику, чтобы заяву забрал и от всех показаний отказался, а то…
- А то, - перебила я, - а то, что будет?
- Посмотришь, только тебя это не обрадует. Ты не думай, что если ты свою козявку спрятала, то ты уже в дамках. И ее разыщем, и тебя достанем. С нами шутки плохи. Советую подумать.
И столько нечеловеческой жестокости прозвучало в этом голосе, что я невольно содрогнулась! Какие уж тут шутки, когда угрожают тебе и твоему ребенку!
В трубке зазвучал сигнал отбоя. Дрожащими пальцами я взяла сигарету, прикурила и попыталась успокоиться. Мысли лихорадочно метались в моей голове.
 Только сегодня вечером я разговаривала по телефону с Клавдией Михайловной. Деревня глухая и далекая, но телефон там был. Кава сказала, что у них все тихо, с Лизой все в порядке, она здорова.
- Так, значит, по крайней мере, сегодня я еще могу быть за них спокойна, - рассуждала я про себя. - А что будет завтра? Вдруг они все-таки найдут Клаву с Лизой?!
Внутри все тряслось, как холодец. Но паника - плохой помощник в серьезных делах.
- Страх отнимает силы, - как заклинание повторяла я про себя эту фразу, пытаясь настроиться на нужный лад.
Несколько глубоких вдохов и выдохов, задержка дыхания, и мое внутренне состояние пришло в относительный порядок. До утра я должна была принять решение, найти выход из этого угрожающего положения. И только я начала соображать, как, более-менее, нормальный человек, опять зазвонил телефон. Я шарахнулась от этого звука, как будто меня ударило током. Телефон звонил, а я все не решалась взять трубку. После десятого сигнала мои нервы не выдержали. Я схватила трубку и замерла в ожидании. Хотелось заорать что-нибудь злое и грубое, излить на них свой гнев и страх, но я вовремя все-таки решила не провоцировать, угрожавших мне, людей. Пусть думают, что я уже испугана до смерти, а раз так, значит, нет необходимости усиливать прессинг.
- Алло! Здравствуйте, а Виктора можно? - в трубке звучал приятный женский голос.
- Здравствуйте, а кто его спрашивает? - деликатно поинтересовалась я.
- Я его мама Нина Андреевна. Это Вы, Леночка? Вы меня не узнали? -  и через секунду, - Лена, что у вас случилось, я места себе не нахожу! Вся извелась!
И меня вдруг осенило! Вот оно, решение! Их нужно отправить в Москву! Там их точно никто не найдет!
- Нина Андреевна! У нас все в порядке! Вити сейчас нет дома, он по делам уехал, будет дня через три. Он вернется и перезвонит Вам. Вы не волнуйтесь, у нас все хорошо. Только…- я замялась, подыскивая слова, в которые я могла бы облечь свою просьбу, приютить на время Лизу и Клаву.
- Что только? - в голосе Нины Андреевны опять послышались тревожные нотки.
- Да не волнуйтесь Вы! Все хорошо, только я хочу спросить Вас, а Вы, если это неудобно, не стесняясь, сразу скажите мне. Тогда я придумаю другой вариант. - Я решила не юлить, высказать свою просьбу, открыто.
- Слушаю, Леночка.
- Не могли бы Вы принять на некоторое время мою дочь с няней? Это важно для нас с Витей!
- Конечно, с удовольствием! Я давно мечтала встретиться с внучкой! Только почему с няней, почему вы не приедете все вместе? Мы ведь и с тобой еще не виделись, да и по Витюше соскучились. Приезжайте вместе.
Нина Андреевна назвала мою дочь внучкой, перешла на «ты», приглашала в гости очень искренне. Похоже, я нашла правильное решение.
- Нина Андреевна, нам с Витей нужно заняться серьезным делом, придется выезжать. Не хотелось бы оставлять Лизу одну в городе. Но всех этих дел примерно на месяц, а после мы вместе и приедем за ними, и погостим у вас, - рисовала я ей план будущих действий.
- Хорошо, Леночка, дайте телеграмму, когда и где встречать Лизу с няней. Витюше привет от меня и от папы.
Разговор был окончен. У меня осталось ощущение, что она что-то заподозрила, не поверила мне. Ведь не дура же она! Но, как человек деликатный и воспитанный, она не стала выпытывать подробности по телефону, тем более, если собеседник не настроен, выкладывать все и сразу. Умница! Не могу сказать, что я сразу полюбила ее, но зауважала, это точно!
Чуть свет я примчалась к Витьке в больницу, и все рассказала ему.  Он сосредоточенно нахмурился.


- План по переброске в Москву одобряю. Только, почему бы и тебе не отправиться вместе с ними? Ты сейчас в большой опасности! Неужели ты этого не понимаешь? - волновался Виктор.
- Витя, я еще по контракту должна отправить четыре партии грузов. Иначе влечу на неустойку. Надеюсь, ты тоже это понимаешь! - спокойно, но твердо ответила я. - А потом посмотрим. Может, и действительно вместе слетаем к твоим родителям.
Молчание Виктора я приняла за согласие.
      Вот когда пригодились все мои подсознательные способности к хитростям и интригам! Я все продумала до мелочей!  План по вывозу Кавы и Лизы был прост, но, как говорится, комар носа не подточит.
Лично со мной контактировала только моя подружка Татьяна, а в осуществлении плана были заняты люди, не имевшие ко мне никакого отношения. Было просто невозможно вычислить, что они действуют по моей просьбе. Были куплены билеты на поезд от станции, которая находилась в пятидесяти километрах от Кавиной деревни. Посторонний человек позвонил Каве и передал ей мои инструкции. То есть, я сама, если за мной наблюдали, вела себя тихо и исполняла роль кролика перед удавом. Была напугана и парализована. Через неделю пришло сообщение, что они благополучно добрались и устроились. Кава сообщила также, что встретили их очень хорошо. Теперь можно было перевести дух и заняться другими делами.

Виктора выписали. Рана практически зажила, но еще давала о себе знать при нагрузке или на непогоду. Но Виктор не обращал на это внимания. Он с головой ушел в работу. Ко всему прочему, приходилось еще и заботиться о нашей с ним безопасности. На объекте установили тревожную кнопку. Ребята из райотдела обещали, что пулей прилетят в случае вызова. Мы успокоились, и жизнь, казалось, вошла в свое обычное, спокойное русло. Но не таковы были наши противники. Из-под носа уплывал жирный кусок. Они не могли с этим смириться.
  Был знойный, летний день. Солнце было просто злым и беспощадным. Было жарко так, что, казалось, мозги плавились. Я шла, совершенно измученная бесконечными мотаниями по таможне и товарной станции. 
Да еще на погрузке произошла неприятность. Видимо, мастер погрузки допустил оплошность, не проконтролировал крепеж, хотя, он клялся здоровьем своих детей, что все было правильно. Короче, когда погрузка была уже завершена, и платформу тронули, чтобы отогнать в тупик для последующей прицепки к локомотиву, трос лопнул, и бревна покатились, как спички. Слава богу, никто не пострадал! Крику было, шуму! На исправление было потрачено много времени, дополнительных денег, но все-таки справились, снова загрузились и поставили платформу под сцепку. Представляете, в каком состоянии я была после этой битвы?! Иду, никого не вижу, ничего не слышу. Вдруг, прямо передо мной возникает молодая девушка, и начинает спрашивать меня, как проехать к детской больнице.
Я останавливаюсь и, туго соображая, начинаю объяснять ей, что нужно сесть на троллейбус, доехать до остановки…. В это время рядом с нами тормозит машина, из нее выскакивают два амбала. Секунда, меня хватают с обеих сторон и молниеносно забрасывают в машину. Я даже вскрикнуть не успела.
- Ну, что, голуба? В гости к нам поехали! - весело заржал один из похитителей.
- Теперь-то твой мэн будет сговорчивее! Наверно, не захочет, чтобы тобой вся бригада попользовалась, - подхватил шутку второй. - Видишь, какая она ладненькая! Прямо сам так и съел бы, - добавил он, обращаясь к своему корешу.
- Зубы обломаешь, - зло процедила я.
- Ты чё ломаешься, телка! - взвился он. - Сейчас к хозяину доставим, сначала он с тобой поговорит, а уже сегодня вечером наша будешь.
- Слепой сказал: «Посмотрим», - сказала я.
- Это кто косой? Мля, ты смотри, падла, еще и обзывается! - обозлился первый.
Я глянула на него и внутренне содрогнулась от смеха, он действительно сильно косил, а я и не заметила.
- Да ты, к тому же, еще и глухой, - продолжала заводить его я.
Только напрасно я это сделала. Парень шуток не понимал. Он глянул на меня взглядом разъяренного быка и так въехал мне в бок, что у меня перехватило дыхание, а в глазах поплыли оранжевые круги.
- Молчи, стерва, а то урою, не зли меня, - подвел он итог нашему общению.
Я перевела дух, справилась с болью и сказала:
- Зря ты так. Женщин вообще бить неприлично, а меня тем более. Ты мне за это заплатишь. Дорого! Очень дорого!
- Ага, заплатим, только сначала ты нам, а потом мы тебе. Только натурой! - продолжал веселиться второй.
Я поняла бессмысленность перепалки с этими дебилами. Нужно было сосредоточиться на другом, и я замолчала.
Мне было страшно, очень страшно! От моих похитителей исходил такой поток отрицательной энергии, что я кожей чувствовала его. Агрессия и тупая жестокость! Как мне этому противостоять? Я не могла даже пошевелиться, сидя со связанными руками и зажатая двумя громилами.
И опять сработало мое умение справляться со своим внутренним состоянием.
- Раз сложилась ситуация, значит, и выход из нее тоже есть. Господь мудр и справедлив, он поможет и подскажет, - решила я про себя.
А что мне еще оставалось делать? Я решила экономить силы.
По мелькавшим за окном пейзажам я поняла, что меня везут за город.
- Зенки ей надо завязать, а то уж больно внимательно за дорогой наблюдает, - вдруг спохватился один из бандитов.
Мне замотали лицо какой-то грязной тряпкой. Ощущение не из приятных, но меня никто не спрашивал, нравится мне это или нет. Пришлось опять смолчать. Ехали долго. С завязанными глазами я потеряла возможность ориентироваться на местности, а вместе с тем и во времени. Но, по моим подсчетам, с момента моего похищения прошло уже более двух часов. Хотя, все мое существо кричало, что я уже в этом плену целую вечность.
Наконец, машина остановилась.
-  Давай, шевели ластами, - обратился ко мне один из моих конвоиров и грубо дернул меня за руку.
- Глаза хоть развяжите, а то я ничего не вижу, упаду еще, - подала я голос.
- Перетопчешься, - отрезал второй голос.
Меня куда-то повели. Пришлось идти, повинуясь направляющей руке конвоира. Скрипнула открываемая дверь, меня втолкнули в помещение. Еще один толчок, и я падаю на что-то. По жалобному скрипу и ощущениям это было похоже на железную кровать с панцирной, сильно продавленной, сеткой. Такие обычно держат на дачах люди, которые там не отдыхают, а вкалывают на садовых участках. Без дальнейших объяснений мои мучители удалились. Хлопнула дверь, послышались щелчки закрываемого замка.
Я осталась одна. Первым делом я села на кровати. Хорошо, что руки были связаны спереди. Кому придет в голову ждать сопротивления от худенькой, да еще испуганной женщины?
Я стащила повязку с глаз. Огляделась. Сквозь закрытые ставни в помещение проникал свет. Комната похожа на чулан, в который сваливают ненужные вещи. Я скользила глазами по всему этому хламу, пытаясь найти то, что мне хоть чем-нибудь поможет. Есть! В углу торчала старая лопата.
Я тихо подошла, присела и принялась тереть веревку о край лопаты. Через некоторое время одна веревка перетерлась, и мои путы ослабли.
 Я пошевелила руками, их можно было освободить полностью еще несколькими движениями. Но я не стала до конца распутывать веревку. Если кто-то войдет, пусть видят, что я по-прежнему связана. Я решила дождаться ночи, а потом предпринять попытку сбежать. Снова прилегла на кровать, чтобы отдохнуть и восстановить силы.
- Интересно, что сейчас делает Витька? Знает ли он уже, что меня похитили, и что он предпримет, чтобы освободить меня, - размышляла я, лежа в чулане.
Я почему-то была уверена, что никакой физической расправы они со мной не учинят. Ведь, по большому счету им нужна не я, а деньги, которые Виктор не хотел им отдавать.
-А почему ты думаешь, что он станет тебя выручать? Скажет, что ты ему никто и нет ему до тебя никакого дела, - вдруг подала голос Темная Личность, - Что тогда делать станешь?
- Ну, это ты уж совсем через край хватила! Это Виктор-то?! Он не такой! Он в беде не бросит! - защищалось мое Светлое Я.
- Стоп-стоп! Такие размышления до добра не доведут, - остановила я этот внутренний спор. - Все будет так, как этому должно быть. Выбирать пока не из чего, придется принять то, что будет предложено.
Удивительно устроен человеческий организм! Казалось бы, в такой ситуации надо бы плакать, стенать, метаться, бояться, в конце концов, а я просто уснула. Вырубилась, отключилась! Включился механизм защиты, и сон увел меня из суровой реальной действительности, дал отдохновение и покой, сохраняя резервы сил до той поры, когда они действительно понадобятся.
- Гля, дрыхнет шмара! - сквозь сон услышала я удивленный возглас. - Она чё, не боится? Даже не колотилась, не ревела. Прям чудно!
- Сейчас ее пахан заставит обосраться! Быстро лавэ на бочку выложат! - вступил в разговор второй голос.
- Эй, вставай, кукла! Хорош дрыхнуть, здесь тебе не санаторий, - обратился ко мне первый голос, и его хозяин грубо потряс меня за плечо.
- Доброе утро, господа, - намеренно сонным голосом сказала я, хотя сна как не бывало, как только я услышала их диалог.
- Ты чё, двинулась от страха? Какое утро? Сейчас четыре часа ночи, - сказал белобрысый крепыш и покрутил пальцем у своего виска.
- Вот спасибо, теперь я знаю, сколько время, - удовлетворенно подумала я про себя. - Хотя жест правильный. Даже малыши знают, что рассвет летом начинается в четыре утра, а раз рассвет, значит - утро, идиот, - но эти комментарии тоже были про себя. Дебилы не любят, когда им об этом говорят в лицо.
Тем временем я поднялась, старательно не шевеля руками, чтобы не упали веревки.
- Топай за мной, - коротко бросил один, а второй ткнул меня в спину, а потом хлопнул ладошкой ниже спины.
Совершенно рефлекторно я сделала мах ногой назад и со всей силы попала как раз туда, где мальчикам бывает очень больно.
- А-а-а-а! - завопил он и, сжавшись в комочек, присел. - Ты че, сука! Я тебя сейчас в капусту покрошу! Я тя размажу!
- Ты чё, Колян, - кинулся к нему первый и наклонился над ним.
  Вот что значит - недооценить противника! Им и в голову не могло прийти, что эта пигалица, которую, по их мнению, и соплей перешибить можно, вдруг затеет драку с быками.  Бутылка с какой-то гадостью, очевидно удобрением, которым хозяин поливал свои растения, молниеносно опустилась на склоненную голову парня. Он как-то странно хрюкнул и мешком свалился на лежащего кента. Я, не мешкая, выдернула из его руки ключ, выскочила из чулана и заперла их снаружи.
Солнышко только проклюнулось на линии горизонта, ночная мгла еще не рассеялась, однако, уже можно было различать очертания предметов. Я быстро огляделась. Чулан, где держали меня ночью, находился в конце садового участка. Чтобы выскочить на улицу, где за оградой белела машина, мне нужно было пересечь весь участок. Я, как преследуемая антилопа, кинулась прямо по грядкам к спасительной калитке. До нее было метров тридцать.  Вдруг мои глаза выхватили в темноте яркий огонек.  Кто-то курил. Я тут же заметила силуэт человека, стоящего на крыльце дома.
Но затормозить и кинуться в другую сторону уже не успевала. Человек перепрыгнул через невысокие перильца и оказался прямо на моем пути.
- Ты куда, голуба? - спросил меня негромкий хрипловатый голос.
Голос показался мне знакомым, но размышлять над тем, кто это, не было времени.
- Опасность! - щелкнуло в голове, и я встала в боевую стойку, как учил меня некогда Витька.
- Опомнись! Лучше не сопротивляйся! Они ведь изобьют тебя, искалечат!
Не справиться тебе с мужиками! - занюнило Светлое Я, - даст Бог, все обойдется!
- Дерись до конца! Пан или пропал! Хоть не совсем задаром пропадешь! - подбадривала меня Темная Личность.
И я решила, что этот вариант подходит мне больше. Пропадать, так с музыкой! Пощады от моих мучителей ждать не приходилось, так хоть, и я им пару синяков поставлю.
- Эй, каратистка, ты чё, со мной махаться будешь?! - в голосе мужика, стоящего передо мной, послышались смешливые нотки и удивление.
- Леха, это ты?! - сначала спросила, а только потом осознала я, что передо мной мой старый друг и моя первая любовь - Леха Гром. Вот почему мелькала мысль, что мне знаком его голос.
- Ленка?! Ты здесь зачем? - в его голосе было столько искреннего удивления.
Я опустила руки, подошла к нему и доверчиво ткнулась носом в его плечо. Он обнял меня. Его руки едва ощутимо дрожали. Мы простояли так некоторое время, а потом он тихо спросил:
- Тачку водить умеешь?
Я утвердительно мотнула головой.
- Держи ключ, быстро в машину. У меня «автомат». Без проблем доедешь. Гони в город. Машину брось на вокзале. Не бойся, ее никто не тронет. Я сам тебя найду. Потом во всем разберемся, - давал мне указания Леха.
Я без лишних вопросов сделала так, как он сказал. Уже через несколько минут я ехала по спящему дачному поселку в сторону шоссе, вырвавшись на которое, утопила педаль газа почти до отказа. В столь ранний час шоссе было пустынным. Можно было гнать во всю мочь.  Лишь одна машина промчалась мне навстречу.
- Интересно, кому это тоже не спится, - подумала я, но тут же отвлеклась и, слегка успокоившись за рулем, погрузилась в свои воспоминания.
Я краем уха, совершенно случайно, услышала примерно год назад, что он теперь грозный пахан, который «держит» почти весь город. Догадалась по кличке Гром. Но для меня он был прежним Лехой. У нас с ним была любовь, когда я училась в десятом классе. Мы не встречались с тех пор, как расстались в последний раз, но я точно знала, что, если нужно будет, чтобы он отдал за меня свою жизнь, он отдаст ее, не раздумывая.
Ах, Леха! Сколько плакала я тогда, когда он объявил мне свое решение, что мы с ним расстаемся.
- Ты - девочка-пай, а я … Ты сама знаешь, кто я. Не пара мы с тобой! - твердо сказал мне он. - Не хочу портить тебе жизнь. Мне в твоей жизни места нет, а в свою я тебя тянуть не хочу. Не плачь! Люблю тебя, потому и поступаю так. Еще спасибо мне скажешь когда-нибудь. Ты только знай, что, если кто обидит, голову за тебя оторву!
Точно оторвал бы! Когда мы с ним дружили, вся шпана в округе не смела на меня глаза поднять, тем более позволить в отношении меня какую- либо фривольность или приставать ко мне. Никто из них в моем присутствии даже выругаться не смел.
Мы познакомились с ним на ноябрьском вечере в нашей школе. Он заявился тогда с целой свитой местных начинающих хулиганов и выглядел настоящим королем. Как сейчас вижу его голубые миндалевидные глаза с чуть приподнятыми внешними уголками. В них лучилась радость юности, но вместе с тем и достоинство лидера, рано познавшего вкус власти. Он был высок ростом, строен, по-мальчишески худощав, но необыкновенно силен и ловок. Спорить, а тем более драться с ним охотников не было. Вес его авторитету в глазах сверстников прибавляло еще и то обстоятельство, что все его старшие братья, а их было четверо, уже побывали «у хозяина», а самый старший уже во второй раз «тянул срок».
Когда они появились в зале, все притихли, а учителя заволновались и попытались выставить их, угрожая вызвать милицию. Особенно упорствовала наша физичка, которая была ответственна за мероприятие.
 В этот момент меня как будто черт подоткнул. Я подошла к ним и попросила:
- Светлана Сергеевна, пожалуйста, разрешите им остаться. Они будут себя хорошо вести. Все будет нормально. Ведь правда? - спросила я и посмотрела ему прямо в глаза.
- Какой разговор, - смущенно пробормотал Леха и опустил взгляд.
 И наша учительница с многолетним педагогическим стажем вдруг поняла, что проще разрешить им остаться. Раз слово дали, значит, все будет тихо. Если же настоять и выгнать их, обязательно устроят какую-нибудь пакость. Заиграла медленная музыка.
- Раз уж вы пришли на вечер, то пойдем танцевать, - обратилась я к Лехе и протянула ему руку.
 Его лоб вмиг покрылся мелкими бисеринками пота. Он крепко потер руки о штаны и взял меня за руку. Вот тебе и гроза окрестностей! Он робко положил свои руки мне на талию, но держался от меня на «пионерском расстоянии», поэтому двигался как-то неуклюже.
- Да не трусь ты, - тихо шепнула я. - Мы ведь просто танцуем. Держись свободно, я не кусаюсь.
Я открыто посмотрела на него, а он смущенно улыбнулся мне. Боже! Как он красиво улыбался! Да еще эта желтая фикса, которую вставляли многие ребята из его окружения, кося под блатных! Ему это необыкновенно шло, манило и привлекало к нему. И мое сердце впервые дрогнуло! Когда закончился танец, он опустил руки и хотел, было, сразу уйти к своим ребятам. Но я удержала его своим замечанием:
- Молодой человек, так с дамой не поступают. Нужно сначала партнершу отвести на место.
Так я преподала ему первый урок хорошего тона. Он опять смутился, но взял меня за руку и отвел к группке моих одноклассниц. Девчонки смотрели на меня кто с испугом, кто с восхищением. Леху Грома знали все, но никто и никогда из них даже не разговаривал с ним, никогда не был так близок, как я сейчас во время танца. Молва всегда преувеличивает. Так и о Лехе ходили слухи, как о страшном бандите. На самом деле он был обыкновенный парень, чистый и робкий, но тщательно скрывавший это от всех. Общественное мнение определило его имидж, и он вынужден был ему следовать.
Вечер продолжался, но он не подходил ко мне. Не приглашали меня на медленные танцы и другие ребята, хотя, я точно знаю, многие ждали этого вечера, чтобы потанцевать со мной. В человеческом обществе есть определенные неписанные законы, как в волчьей стае. Если вожак положил глаз на кого-либо или что-либо, нужно быть смелее, сильнее или наглее, чтобы оспорить право сильного. С Лехой спорить никто не хотел. Я поняла это потом, а тогда на вечере я просто недоумевала. Ребята приглашали всех, кроме меня. Я делала вид, что мне абсолютно все равно, но ведь это было не так! Я ужасно злилась, просто была вне себя! Даже Юрка из параллельного класса, откровенного ухаживавший за мной, не посмел подойти, только изредка бросал на меня полные тоски взгляды.  Ведущий вечера объявил последний «белый» танец. Все девчонки разобрали партнеров. Я принципиально осталась стоять в стороне, не желая приглашать никого из тех, кто не замечал меня весь вечер.
 Вдруг откуда-то сбоку донесся тихий голос:
- Можно пригласить тебя?
Я обернулась и увидела, стоящего передо мной, Леху. Мельком окинула взглядом зал и поняла, что всеобщее внимание приковано к нашей паре. Все ждали моего решения.
- Да, конечно, - ответила я и подала ему руку. По залу пронесся легкий вздох, как будто до этого момента все стояли, затаив дыхание.
Он держался несколько смелее, но не так, как это можно было ожидать от парня с подобной репутацией. Я вдруг почувствовала, что он отчаянно боится сделать что-нибудь не так, чем-то обидеть меня. И мне стало так легко и хорошо от этой мысли. Он мне определенно нравился!
Вечер закончился. Все собрались и толпой вывалили на улицу. Обычно от провожатых не было отбоя. Мальчишки из нашего класса всегда провожали нас домой после таких мероприятий. Сегодня никто из них не предложил проводить меня. И я, гордо вскинув голову, всем своим видом демонстрируя, что меня провожать не надо, направилась к остановке троллейбуса. Вдруг рядом со мной остановилось такси, открылась дверца, и оттуда выглянул Леха.
- Садись, до дома довезу, - без лишних предисловий сказал он.
Я послушно села в такси и назвала водителю адрес.  Ехали молча. Машина остановилась у моего дома. Он вышел вместе со мной, заплатил водителю и пошел за мной к моему подъезду. В моей голове метались мысли, что он сейчас начнет приставать ко мне. Я соображала, как ему ответить, как вести себя.  Когда дошли до подъезда, он просто сказал:
- Ты поднимайся, а я постою, подожду, когда домой зайдешь. Если что, кричи. Пока.
- Пока, - сказала я.
В душе было легкое разочарование оттого, что я не угадала развитие событий.
Уже лежа в постели, я все вспоминала его лицо, пыталась фантазировать, а потом анализировать то обстоятельство, что жизнь - вот так, нос к носу, свела меня с отъявленным, по слухам обывателей, хулиганом. Мне было ужасно интересно, как будут развиваться события дальше, и будут ли вообще развиваться. Уснула я с четким ощущением того, что я его нисколько не боюсь, напротив, он мне понравился.
На следующий день, после окончания занятий, я увидела в вестибюле школы Леху. Он нервно теребил шапку. Увидел меня, и в его глазах блеснули искорки радости. Я поняла, что он ждет меня. Подошла к нему, и смело сказала:
- Привет!
- Привет! Можно я тебя провожу?
-Да! Я сейчас оденусь.
В этот вечер мы шли пешком. Нам хотелось подольше побыть вместе. Он нес мою школьную сумку. Мы о чем-то непринужденно болтали. У него оказалось необыкновенное чувство юмора. О, казалось бы, простых вещах он говорил так, что я умирала со смеху. Я жила довольно далеко от школы, но мы даже не заметили, как дошли до моего дома. Пришла пора прощаться.
- Пока!
- До завтра, - ответил он.
Так и повелось с того дня, что он каждый вечер встречал меня после занятий и провожал до дому. Каждый вечер! А в первый же выходной он, смущаясь, пригласил меня в кино. Рядом со школой был кинотеатр, который, в последствии, стал для нас почти родным домом. Он покупал билеты с местами в последнем ряду. Это потом уже, много позже, мы, сидя в темном зале на последнем ряду, целовались на протяжении всего фильма. Даже если  в этом кинотеатре показывали бы только «Броненосец Потемкин», мы все равно ходили бы туда. Нам было все равно, что показывают на экране. Мы были рядом и могли целоваться, сколько угодно! А пока он только провожал меня. Каждый вечер. Девчонки, мои школьные подружки, через некоторое время стали пытать меня, каково целоваться с ним (подразумевалось, каково целоваться с хулиганом). Его легенда страшно всех заводила. Он представлялся им искушенным ловеласом, давно изведавшим все тайны «очень личных» отношений. В наше целомудренное время для шестнадцатилетних девочек «все ЭТО» было тайной за семью печатями. Но я старательно избегала подобных разговоров. И у некоторых моих подружек сложилось впечатление, что я что-то с ним изведала, но не хочу делиться с ними.Маленькие дурочки! Ну как я могла сказать им, что он даже просто за руку держит меня с трепетом. Я, в этом смысле, была уже старше него. У меня уже был опыт первых поцелуев. Он же был чист и невинен, как младенец. Я с интересом наблюдала за ним, решится ли он поцеловать меня? Решился! Через два месяца после наших провожаний.
     Мы всем классом праздновали Новый год. Он, на правах моего друга, тоже был приглашен в нашу компанию. За время нашей дружбы мои одноклассники привыкли к нему, перестали бояться и со смехом вспоминали, каким грозным казался он им до этого. Классный парень! Таково было их единодушное мнение после более близкого общения.
    Всеобщее приподнятое настроение, шампанское! А потом медленный танец, когда тела соприкасаются, а руки могут скользить по талии, плечам, волосам. Каюсь, я сама спровоцировала его! Мое лицо было чуть ближе к его губам, мои руки гладили его плечи чуть чувственнее. Не устоял мой девственник и прикоснулся губами к моей щеке! И сразу вскинул на меня испуганные глаза, не обиделась ли я! Ликование победителя заполонило мою душу! Вот так вам всем! А вы говорили, что он испортит меня, приобщит к своим бандитским делам, изнасилует! Так говорили моей маме учителя, прознавшие про наши отношения. Всем было дело до нас!  Никто из этих старых дур даже и подумать не мог, что он просто любит меня первой чистой юношеской любовью! Что он не только сам не способен сделать мне что-нибудь плохое, но горло перегрызет тому, кто даже просто подумает обо мне плохо!
А потом, при каждом удобном случае, мы бесконечно целовались! Это доставляло нам массу наслаждений! Но только целовались и обнимались, и все. Он никогда не позволял себе никакого намека на более близкие отношения.
      Миновала зима и весна. В конце мая был «Последний звонок» для нас - выпускников. В этот день он поставил меня под черемухой, сам взобрался наверх и обсыпал меня ее цветами. Он кричал мне сверху, что любит меня, что сделает мою жизнь прекрасной, как эти цветы. Я смеялась и плакала от счастья. Он был для меня, если не богом, то полубогом, это точно! Я тогда ни на минуту не сомневалась, что мы будем вместе, что он ради меня совершит невозможное!
Я сдала экзамены в школе и вступительные в институт. Меня зачислили. Я стала студенткой. За время общения со мной мой Гром стал несколько по-иному смотреть на жизнь. Его уже не прельщала блатная романтика. Он думал о нас и не хотел, чтобы я уподобилась его невесткам, вечно ждущим своих мужей из мест не столь отдаленных. Он для этого даже кое-что сделал. Он учился вместе со мной. Благодаря своим природным способностям, он сумел сдать экстерном экзамены в вечерней школе и одновременно со мной получил аттестат о среднем образовании, поступил на вечернее отделение в политехнический институт на отделение автомобилестроения. Мы планировали, что осенью поженимся. Он будет работать и учиться. Я должна была только учиться. Так хотел он.
А потом пришла беда. Он возвращался поздно от меня. На него напали какие-то отморозки.  Завязалась драка. Ему досталось сильнее, потому как против троих устоять трудно. Но не таков был Леха Гром, чтобы спустить обиду. Естественно, он дрался! Одного из обидчиков он ударил один только раз! Парень упал, ударился головой о бордюр и умер на месте.
Пока шло следствие, я все-таки надеялась, что адвокат найдет смягчающие вину обстоятельства, и приговор не будет таким суровым.  Но надеялась зря. В нашем маленьком городке все на виду и все на слуху. Судья, выносившая приговор Лехе, судила когда-то и его братьев.
- Все Громовы - наследственные бандиты, - таково было ее решение. Ему дали максимальный срок. Я подошла к нему в зале суда после оглашения приговора. Вся в слезах, я обещала ждать его, а он сказал:
- Все. Прощай! Я умер для тебя! Не жди меня! Видно не судьба. Ты - девочка - пай, а я … Ты сама знаешь, кто я теперь. Не пара мы с тобой! - твердо сказал мне он. - Не хочу портить тебе жизнь. Мне в твоей жизни места нет, а в свою я тебя тянуть не хочу. Не плачь! Люблю тебя, потому и поступаю так. Еще спасибо мне скажешь когда-нибудь. Ты только знай, что, если кто обидит, голову за тебя оторву!
В его глазах блеснули слезы, но, упрямо мотнув головой, он резко отвернулся от меня и пошел, заложив руки за спину, сопровождаемый конвоирами.
Первое время я пыталась установить с ним отношения. Я вымолила  адрес у его младшего брата, писала ему. Но ни на одно письмо не получила ответа. Таким был Леха Гром: сказал, как отрезал! Тогда меня часто мучила совесть, что я учусь в институте, а мой Леха сидит в тюрьме. Понимая, что я ни в чем перед ним не виновата, я все равно была в отчаянии. Еще и оттого, что сделать я ничего не могла, и помочь ему тоже ничем не могла. Я только продолжала писать ему письма, которые так и оставались без ответа. Я даже не была уверена, что он получал эти письма, но все равно продолжала писать: об общих знакомых, о городе, о своих делах в институте, о каких-то событиях, происходивших в нормальной жизни. Только личных тем я избегала. Я знала, что ему очень нелегко и не хотела бередить ему душу.
         Так прошло три года, и я поняла, что, если он и получает мои письма, то просто вычеркнул меня из своей жизни. Я ему просто не нужна! Время прошло, рана затянулась. Уже не так болела душа при мысли о нем. Только память в самом дальнем уголке сохранила его светлый для меня образ.
И вот теперь он вновь появился в моей жизни! Сейчас он спас меня, но что будет дальше? Почему он оказался именно там? От вопросов голова гудела как трансформатор.
За размышлениями я не заметила, что въехала в город. Оставив машину Грома на стоянке на вокзале, я тормознула такси и поехала домой. Сейчас я вспомнила о Викторе.
- Как он? Наверно, с ума сходит! Ведь я не пришла ночевать домой! Хотя, ему, наверно, сообщили, что меня взяли в заложницы в ожидании выкупа.
Вот и наша дверь. Я звоню, но никто не открывает мне.
- Неужели он спит? - мелькнула дикая мысль. - Что делать? Ведь ключ остался в сумочке, а сумочку отобрали похитители.
 Я лихорадочно соображала, что можно предпринять. Я снова вышла на улицу. На мое счастье сосед, у которого мы держали запасные ключи, вывел на прогулку собаку.
- Ленка? Ты че так рано? Или тоже собаку завела? - зевая, спросил он.
- Мне еще только собаки не хватало, - ответила я и тут же спросила: - Ты Витьку моего вчера видел?
- Видел, часов в одиннадцать вечера. А еще раз совсем недавно. Часа два назад. Чарлик наш съел что-то не то. Пришлось выводить его среди ночи. Он с каким-то мужиком садился в машину. Вроде, сумка у него в руках была, - слегка задумавшись, описывал мне сосед недавние события.
- Сань, я посторожу твоего Чарлика, а ты сгоняй за ключами, я свои потеряла, - попросила я соседа.
Он глянул на меня подозрительно, но ничего не стал спрашивать и пошел за ключами. Вернувшись, вместе с ключами он отдал мне конверт. Я вопросительно уставилась на него.
- Это Витька твой для тебя оставил. Ольге передал. Я и не знал об этом.
Я тут же распечатала конверт. «Аленыш, надеюсь, что это письмо попадет к тебе в руки. Позвонили твои похитители и сообщили, что ты у них. Поставили условие: или деньги, или твоя голова на блюде. Дали время до четырех утра, чтобы я собрал деньги и пришел к ним на встречу. Сказали, что, как только я приду, тебя отпустят. Очень надеюсь на то, что их слова не пустой базар. За меня не волнуйся. Я ничего лишнего делать не буду. Если меня не будет в полдень, поднимай тревогу. Надеюсь, скоро вернусь. Виктор».
Я обессилено опустилась на ступеньки крыльца. Только что сама вырвалась из лап отморозков, так теперь у них Витька.
- Эх, Витька, Витька! Лучше бы ты не смог собрать этих денег и остался дома, - высказало свое соображение Светлое Я.
- Как же! Держи карман шире! Стала бы ты его уважать после этого, если бы он тебя дома мирно дожидался, - съехидничала Темная Личность.
- А ведь ты права, - пришлось признать мне.
На этом прения между ними закончились, и я заставила себя спокойно подумать над сложившейся ситуацией.
- Значит, машина, которая неслась мне навстречу, скорее всего та и есть. На ней везли Витьку выкупать меня, - размышляла я. - Там Леха. Если он не посвящен в суть дела, почему я там оказалась, значит, попытается все выяснить. Если он при делах, значит, тем более, поняв, что Виктор связан со мной, он не сделает ему ничего плохого. В этом я была абсолютно уверена. Мне не оставалось ничего, как сидеть и ждать.
Я не знала, как связаться с Лехой. Он обещал сам найти меня. Вызвать милицию и повезти их на дачу я тоже не могла. Я боялась подставить Леху, не хотела навредить ему.
- Доверься мне, - вдруг тихо, но настойчиво заговорило во мне то, что я считала Темной Личностью. - Начнешь суетиться, наделаешь ошибок, которые потом будет очень трудно исправить. Верь мне! Сиди и жди!
Это прозвучало как приказ!
Недаром говорят, что ждать, да догонять - самое трудное. Я бы сказала, что ждать, каждую секунду тревожась за близкого человека, труднее всего. Но я поверила своему внутреннему голосу и ждала, неотрывно глядя на часы. Время ползло. Нет! Оно вообще остановилось! Стрелки часов как будто приклеились на одном месте. Я даже проверила часы, засомневавшись в том, что они работают. Нет! Часы мерно отстукивали положенное время. И я, чтобы каждую секунду не оглядываться на них, решила занять себя.
- Приготовлю обед, - решила я. - Сейчас Витька вернется, а мне его даже покормить нечем будет.
И я принялась за дело. Мысли летали где-то далеко, метались между Лехой и Витькой, но руки, помня, что им нужно делать, автоматически чистили картошку, резали мясо, шинковали капусту и лук. Через час был готов борщ, но кормить было некого.
- Восемь утра, - отметила я про себя. - Жду до девяти, а потом беру такси и еду туда сама. Будь что будет!
На душе сразу стало легче. Так всегда бывает, когда после долгих сомнений принимаешь какое-то конкретное решение. Сразу становится понятно, что нужно делать, как действовать. Я приготовила одежду, собрала сумку, бросив в нее Витькины нунчаки. Еще положила в карман ветровки дезодорант-спрей и пакетик с перцем.
- Авось, пригодится, если нужно будет сопротивляться, - подумала я.
Без пяти девять. Ждать дольше нет уже сил. Я решила, что пять минут погоды не сделают, и только встала и взяла сумку, как в дверь позвонили. Я глянула в глазок. У двери стоял усталый Виктор.
Я распахнула дверь и сразу же попала в его объятия. Несколько минут мы стояли молча, просто обнявшись, наслаждаясь тем, что мы рядом, мы вместе. Живы и здоровы.
- Ну, как ты? - спросил он, отстранив меня и заглядывая мне в глаза.
- Я нормально, а ты как?
- Я тоже нормально. Сначала они сильно пургу гнали. Все испугать меня пытались, на понт брали. Вскоре зашел в дом мужик какой-то. Вся эта блатата вмиг испарилась. Поговорил я с этим мужиком с глазу на глаз. Потом меня в чулан какой-то отвели. Он попросил посидеть там, не дергаться.
А через час выпустили и даже деньги вернули, и в город привезли. Мужик такой интересный, наших лет. Он все пытался про тебя разузнать побольше. Спрашивал, кто я тебе, да как мы живем.
- А ты что ему сказал?
- Жена моя. Живем три года, дочь растим.
- А ты знаешь, кто это?
- Теперь знаю. Это Леха Гром. Самый крутой местный авторитет. А ты его откуда знаешь?
- Долгая история, Витя, потом расскажу. Сейчас просто сил нет. Так на чем вы расстались?
- Он сказал, что нас больше никто не тронет. Только попросил разрешения, встретиться с тобой один раз.
Я вопрошающе посмотрела на него.
- Я согласился. Подумал, наверно, и тебе это надо.
Мой мудрый, все понимающий Витька!  Так поступить мог только он, настоящий мужчина, уверенный в себе, в своих чувствах и силах. А также доверяющий и любящий! Он не стал унижать меня подозрениями, терзать сценами ревности. Я прекрасно понимала, что это не доставляет ему удовольствия. Как и всякий мужчина, он отстаивал свое единоличное право на женщину, но делал это тактично, красиво, безо всякого давления, оставляя право выбора за мной. Я не могла ответить ему словами. Я просто поцеловала его и обняла крепко-крепко. Этим было сказано все.
Часа через три позвонил Гром и попросил к телефону Виктора. Я узнала его по голосу, но ничего не стала говорить, а просто пригласила Витьку.
- Да! Это я!
- ………….
- Хорошо, как договорились.
- ………….
- Лучше к нам домой. Я оставлю вас одних.
- …………..
- До свидания.
Витька положил трубку и, стараясь говорить совершенно спокойно, сказал:
- Через полчаса к нам приедет Гром. Ему нужно с тобой поговорить. Ничего не бойся. Он мне слово дал, что не причинит тебе вреда.
- Я не боюсь его, Витя. Он мне давно дал такое обещание и ни разу его не нарушил. Мы с ним знакомы очень давно. Я тебе все расскажу. Ты только верь мне, как всегда. Я не подведу тебя!
- Я тебе верю. По-другому и быть не может! Если бы я тебе не верил, меня бы здесь не было, - говорил Витька, а сам уже направлялся к двери. - Я оставлю вас на два часа. Думаю, разговор будет долгим. Вам есть, что сказать друг другу. Хотя, даже не буду ограничивать вас временем. Я буду в «Центре». Когда он уедет, ты мне позвони.
     Я закрыла дверь за Виктором и начала отчаянно метаться по квартире. Как и у всякой женщины, первым встал вопрос: «Что надеть?». Так уж устроены мы - женщины! Внешний вид для нас значит очень много. Я встала перед зеркалом и критично оглядела себя. Хоть и не спала всю ночь и дергалась от переживаний, выглядела не так ужасающе, как ожидала. Быстрыми, отработанными движениями нанесла легкий макияж, чтобы убрать с лица следы бессонной ночи. Вместо коротких шортиков и топика, в которых обычно бегала дома в эти жаркие дни, надела летний сарафан. Я очень любила эту вещь. Мой красный сарафан в белый некрупный горошек, отделанный на груди и по низу юбки изящным белым шитьем, смотрелся очень женственно и привлекательно. Открытая спина и плечи позволяли не задыхаться в нем в жару. Юбка до колен мягкими фалдами вилась вокруг ног. Быстро собрала свою рыжую гриву в высокую прическу, заколов парой шпилек. О, чудо! Женщины, вы не замечали такую странность? Иногда, занимаясь домашней работой, вы небрежно закалываете волосы, и получается такая прическа, что хоть куда с ней идти не стыдно! Напротив, когда куда-то собираешься и тщательно укладываешь волосы, они зачастую, лежат совсем не так, как хочется. В этот раз волосы улеглись без проблем.
      В ту же минуту зазвонил дверной звонок. Я слегка вздрогнула, еще раз глянула в зеркало на свое отражение, глубоко вздохнула и открыла дверь.
На пороге стоял взрослый мужчина, отдаленно напоминавший моего юного Леху. Да! Время и место, где он его провел, не пощадили его. В некогда русых волосах запутались редкие серебряные ниточки. У губ залегли складочки, придававшие лицу жесткое выражение. Но глаза остались прежними! Они снова одарили меня радостными брызгами. Окинув взглядом его фигуру, я невольно отметила, что он возмужал, раздался в плечах, однако, по-прежнему был худощав и строен. Да и не мудрено было измениться нам обоим. Мы не виделись тринадцать лет! Он стоял на пороге и тоже рассматривал меня.
- Проходи, Леха, - чуть слышно произнесла я, вдруг изменившимся, голосом.
Он сделал шаг ко мне и, повинуясь внутреннему порыву, обнял меня.
Я тоже обняла его, как близкого человека, вернувшегося ко мне после долгой разлуки. Меня как будто отшвырнуло назад на тринадцать лет. Зачастую, время не властно над чувствами. Меня снова обнимал мальчик, которого я так любила! Он крепко прижимал меня к себе, как будто боялся, что если он чуть ослабит руки, то реальность снова вступит в свои права, и жизнь снова разведет нас. Он вдыхал запах моих волос, и коротко и нежно целовал в висок.
- Здравствуй, моя Леночка! Моя девочка! Прости меня, за все! Столько лет держал себя в руках, а сейчас не смог. До сих пор люблю тебя одну! Прости!
Он замолчал на полуслове. Я поняла, что он плачет. Я тоже молчала, глотая слезы. Сердце рвалось на куски от боли и обиды за себя, за него, за несбывшиеся наши надежды и мечты. Что можно было сказать в этот момент?! Все было бы не к месту. Мы оба, не сговариваясь, поняли, что можем позволить себе стоять вот так, обнявшись, только один раз. И мы продлевали этот момент, насколько это было возможно. Это молчаливое объятие помогло нам справиться с волнением первой встречи. Через некоторое время, слегка успокоившись, он отстранил меня от себя и взял за руки.
- Дай, посмотрю на тебя! Боже, да ты совсем не изменилась, только повзрослела чуток! Конечно, ведь теперь ты мамочка. Да знаю я все. Я ведь с твоим парнем познакомился. Помолчи. - Он прикрыл ладонью мой рот, когда я попыталась заговорить.
- Ты только не вздумай передо мной оправдываться! Ты ни в чем не виновата! И сделала ты все правильно. Просто не судьба, слышь, Ленка! - он опять крепко прижал меня к себе.
- Ладно, хватит сырость разводить, давай поговорим лучше. О себе расскажи, о муже, о дочке - предложил он, справившись с нахлынувшими чувствами, и присел на диван.
Я устроилась возле него. Как мне хотелось быть именно с ним до конца честной! Но вот именно ему я и не могла рассказать, что Виктор - мой гражданский муж, что Лиза не его дочь. Я понимала, что это даст ему надежду на то, что наши отношения можно вернуть. А я не хотела обманывать его этим. Все ушло безвозвратно. Мой Гордеев был мне теперь дороже всех на свете. А мои чувства к Лехе и даже эти слезы?! Это плакала моя юность, пережившая потерю близкого человека, да еще при таких драматических обстоятельствах. Поэтому я описывала ему мою жизнь, обходя острые углы и запретные темы. И вдруг, среди рассказа о себе, я задала ему вопрос:
- Ты письма мои получал? Я ведь тебе три года писала!
- Получал. И сохранил все до одного. Они и сейчас у меня. Правда, поистрепались. Я их до дыр зачитал. Ты не представляешь, как ты мне помогала выжить этими письмами!
- Так почему же ты не отвечал?!
- Я боялся за тебя. Я ведь знал, сколько мне сидеть. Не хотел, чтобы ты жизнь свою из-за меня загубила. Ты же, Ленка, если бы мы договорились, что ты меня ждать будешь, то ведь ждала бы? Ведь, правда?
- Да, ждала бы.
- Ну, и кого бы ты дождалась?! - Он расстегнул пуговицы и сбросил рубашку. - Смотри, какой я красавец!
Я внутренне содрогнулась! Его красивое, мускулистое тело сплошь было расписано соборами, ангелами, крестами и еще какой-то дрянью. На теле было несколько шрамов. У меня голова пошла кругом!
- Зачем все это? - не в силах сдержать своих чувств, воскликнула я.
- Там без этого нельзя! Тем более, я на зоне сразу свой был, благодаря братьям. Так и выжил! А потом сам в силу вошел. Теперь я в законе. Так что, ты не бойся ничего! Никому пальцем тронуть не дам ни тебя, ни парня твоего, ни дочку! Живи, Ленка! За нас двоих живи! А ведь я помню, как пытался в твою сторону повернуть. Даже в институт поступил ради тебя. Хотел стать тебе подходящей парой, чтобы не стыдились меня ни ты, ни дети наши. Я ведь жениться на тебе хотел, о семье, о детях мечтал. Но видно не это мне на роду было написано. От судьбы не уйдешь! Я, как только откинулся, поинтересовался, где ты, да как. В то время ты работала в крутой конторе. Я тебя даже видел один раз. Ты в казино с залетными была. Такая красивая и родная, что у меня дух захватило! Еле сдержал себя, чтоб не кинуться, не схватить тебя, не утащить на край света! Чтобы только моя была! Да вовремя вспомнил, что ничего своего мне иметь теперь нельзя: ни жены, ни детей! Корона слишком тяжелая! - Ты же понимаешь, что я уже другой человек. К старому возврата нет. Да, я - вор в законе! Ничто не происходит в городе без моего ведома.  Только тут промашка вышла. Не уточнили мои ребята, что жена предпринимателя Гордеева - это ты. Сказали, что с бабой дела ведет, и все. Потому и нарисовалась наша встреча. Хотя, я судьбе за нее благодарен. Мне теперь есть ради чего жить. Я тебе помогать буду, и пацанке твоей! Покажи хоть, какая она, - попросил он.
- Лизы в городе нет. Когда нас преследовать начали, мы ее спрятали, - спокойно сказала я, - только фотографии показать могу.
И мы уселись за семейный альбом. Леха с интересом перебирал моменты моей жизни, запечатленные на снимках. Некоторые откладывал быстро, иные, наоборот, разглядывал долго, просил что-то рассказать.
На известие о маминой смерти он отреагировал продолжительным молчанием. Он был знаком с мамой. В самом начале нашей дружбы он панически боялся ее. Боялся того, что она запретит мне встречаться с ним из-за его плохой репутации. Но мамочка моя была мудрая женщина! Она не только не оттолкнула его, наоборот, приблизила. Он часто бывал у нас дома, и все наши отношения протекали у нее на глазах. На все пугающие сплетни о его дурном на меня влиянии, она реагировала спокойно и говорила:
- По-моему, это не он на нее плохо, а она на него хорошо влияет. Так что же здесь дурного? А парень-то он стоящий.
Так что Леха Гром если не любил мою маму, как свою, то точно уважал ее.
Вдруг в его руках оказались фотографии, где мы с Францем отдыхаем в Швейцарии: барахтаемся в снегу, смеемся, катаемся на лыжах.
- Кто это? - спросил он, как будто почуяв что-то, - На Витька твоего, вроде, не похож.
-Боже мой! Франц! - екнуло сердце.
Я так давно не брала в руки альбом, что совершенно забыла об этих фотографиях. Пришлось молниеносно придумывать алиби.
- Это приезжали гости в нашу, как ты сказал, «крутую» контору, и я возила их на Байкал. Это вылетело само собой и спасло положение.
- А-а, это вы на Байкале, - задумчиво произнес Леха, - а то, я думаю, откуда у нас здесь столько снега? - и стал просматривать фотографии дальше.
Я незаметно перевела дыхание. А потом были Лизины фотографии. Их было так много, и они были такие разные: профессиональные и любительские, серьезные и смешные. Он разглядывал ее с большим интересом, а потом тихо сказал:
- Эх, если бы…. Ленка, ведь это могла бы быть наша дочка.
Он вздохнул и замолчал, справляясь с вновь нахлынувшими воспоминаниями и чувствами.
Я застыла в оцепенении. Мне было бесконечно жаль моего Леху, которому выпала такая несчастливая судьба.
- Ладно, хватит в воспоминаниях плавать, - сказал Леха твердым голосом.
Сейчас я увидела уже другого человека. Он был сосредоточен, серьезен. Он показался мне даже жестким. Я непроизвольно взглянула на часы. Наше свидание длилось уже четыре часа. Леха поймал мой взгляд.
- Вот и я о том же. Витек твой уже, наверно, извелся весь. Звони ему, пусть домой идет. Всем вместе побазарить надо.
Через пятнадцать минут Виктор был дома. Он вел себя спокойно, но я чувствовала, что он напряжен до предела.
- Ты не сердись, братан, что мы так долго наедине были, - обратился Леха к Виктору. - Нам было, что вспомнить. Она тебе сама все расскажет. Нам стыдиться и прятать нечего. То, что любил и сейчас люблю ее одну, не скрываю. Только разошлись наши пути-дорожки. Твоя она теперь. Но, если обидишь ее, убью, - тихо, но твердо произнес Леха.
- Я тоже, - в тон ему вторил Виктор.
- А ведь и вправду убьет! - вдруг заразительно засмеялся Леха, - Ты не представляешь, какого он шухеру на даче наделал, пока я не пришел! Моих пацанов отрихтовал, будь здоров!
- Ладно, ребята, - снова продолжил разговор Леха, - никто в городе вас больше пальцем не тронет. За базар отвечаю. Если что, Виктор знает, как меня найти. Если помощь нужна будет, только скажите. Деньгами, связями, всем помогу.
- Не надо нам ничего, - спокойно ответил Виктор, - Не мешал бы никто, тогда мы и сами справимся.
- Лады, прощайте, - коротко бросил Леха и, не оглядываясь, пошел к двери.
Дверь захлопнулась. Леха ушел, а вместе с ним ушло и мое прошлое, куда возврата мне больше не было.
Я в этот вечер еще долго думала о Лехе. Я понимала, что он не агнец невинный, что, скорее всего, кому-то он причинял вред, боль и страдания.
Но как я могла судить его?!  Для меня он так и остался на всю жизнь мальчиком из моей юности, которого любила я, который любил и любит меня. За любовь не судят!


       С тех самых пор в нашей жизни произошла крутая перемена. Как будто кто-то невидимый взял нас под свое крыло, хранил и оберегал от всех неприятностей. Мы с Витькой, не сговариваясь, решили, что, наконец, вступили на белую полосу зебры жизни и смело зашагали по ней.
В то страшное для нас время, когда я, будучи вынуждена спасать своего ребенка, отправила ее к незнакомым бабушке и дедушке, она прожила у них почти полгода. Лиза их совершенно очаровала. Всем своим знакомым они с гордостью представляли ее своей единственной внучкой. Клавдия Михайловна все это время тоже жила там. Они во всем очень хорошо поладили с Ниной Андреевной, но, втайне, соперничали из-за малышки. Каждой хотелось быть первой бабушкой для Лизы. Отец Виктора, Сергей Алексеевич, частенько по-доброму подтрунивал над обеими. Однако, сам не упускал случая подчеркнуть, что он - дед этого милейшего создания. Когда, после вмешательства Грома, тучи над нами рассеялись, мы, первым делом, поехали за Лизой и Клавой. Тогда я впервые увидела родителей Виктора, познакомилась с ними. Они приняли меня очень тепло, как родного человека.
Однажды за ужином Сергей Алексеевич задал нам вопрос, который, несмотря на наше длительное совместное проживание, все-таки застал нас врасплох:
- Так, когда же свадьба, ребята? Ведь все уже ясно, вы - отличная пара. Да и с Лизонькой пора определиться. Она ведь растет. Вы уже три года вместе, а Лиза до сих пор Свиридова, да еще и Францевна. Леночка, надеюсь, тоже не против изменить свою фамилию на Гордеева, - то ли спросил, то ли предложил он.
      Мы с Виктором переглянулись. За всеми этими сумасшедшими событиями мы совершенно не придавали значения статусу наших отношений. Мы просто жили вместе, и нам этого было достаточно. Мы эту тему никогда не обсуждали. В тот момент я ждала, что Виктор скажет, что теперь мы сразу же поженимся, и была готова подчиниться его единоличному решению. Но Виктор отреагировал по-другому.
- Не до свадьбы сейчас, папа, дел полно. Нам даже выспаться некогда, а ты говоришь свадьба, - ответил он, избегая смотреть на меня.
     Острый коготок разочарования царапнул сердце. Женщины, даже если говорят, что не хотят выходить замуж, подсознательно все-таки настроены на замужество, на создание семьи. Им просто необходимо иметь мужа, детей, свой дом. Так уж мы устроены, так природой определено наше предназначение. Каждая стремится к этому. Но не каждой удается создать то, что рисует в своем воображении незамужняя девушка. Мужчины часто не соответствуют нашим представлениям о том, каким должен быть муж и спутник жизни. Те, кто послабее, мирятся с тем, что Бог послал, что досталось при «раздаче», живут в браке потому, что быть незамужней, вроде бы, считается неприлично. Многие из них не в состоянии соединить в своем восприятии достоинства идеала мужчины из грез с реальным человеком. Поэтому, постепенно утрачивая мечту, сами становятся посторонними в своей жизни. Другие, напротив, только и делают, что меняют партнеров в поиске идеала, либо, остаются одинокими, отчаявшись найти его. Все это делается с одной-единственной целью: стать счастливой, обрести внутреннюю гармонию! Правда, каждая понимает это по-своему. Немногим удается принять и полюбить реального человека, который изо дня в день живет рядом.
Я тоже не была исключением. Тогда, в прошлой жизни, как я называла этот период, еще до расставания с Францем, я тоже мечтала о замужестве,
о дружной семье, о детях. Встретив Франца, я решила, что я нашла то, что искала. Я не взвешивала все за и против. Я просто была влюблена и счастлива. Но судьба определила мне другую форму счастья. Через страдания, боль и потери я прошла вместе с человеком, который, и по сей день рядом, но я воспринимала его, как данность. Он стал моей второй половинкой, а я еще не осознавала этого в полной мере. Но то, что он сам не стремился узаконить наши отношения, я восприняла, как возможность к отступлению с его стороны.
 - Ну-ну, - неопределенно хмыкнул Сергей Алексеевич, - я думал, что вы уже разобрались в своих отношениях. Что ж, не будем форсировать события.
Разговор перевели на другую тему, но недосказанность так и висела в воздухе. Я тоже принимала участие в дальнейшей беседе, а сама параллельно думала о том, почему Виктор так ответил. Его слова меня, если не обидели, то задели за живое очень сильно. Не скрою, мне было неприятно!
Почему он не взял на себя смелость, принять решение за нас обоих? Ответ на этот вопрос я получила намного позже. А пока… Мне приходилось играть по предложенным правилам.
      Мы продолжали жить и работать, медленно, но верно продвигаясь к намеченной цели. Как и определил в самом начале Виктор, наша стройка стала делом всей нашей жизни. Все деньги, которые зарабатывались, вкладывались в строительство, в приобретение оборудования, в благоустройство здания и территории. Готовые объекты вводились в строй без пышности и блеска. Доходы от их эксплуатации тоже текли ручейком в общую копилку. В это время мы довольствовались малым, на содержание семьи тратился только необходимый минимум. Не было ни отпусков, ни поездок, ни приобретений для дома. Даже выходных дней практически не было. Через шесть лет мечта стала реальностью. Наконец, наш дом стал представлять собой то, о чем мы когда-то грезили, проводя бессонные ночи, строя планы и намечая перспективы.

       Лизе через две недели исполнялось семь. В этом году она стала школьницей. Ее, нарядную и счастливую, мы провожали в школу первого сентября впятером: я, Виктор, Клавдия Михайловна и московские бабушка и дедушка, приехавшие к нам в гости в связи с намечающимися торжествами.
Они привезли ей кучу подарков. Все снимали на видео. Лиза была гордой и серьезной. А еще очень красивой! Ее светлые, длинные, слегка вьющие волосы, я заплела в две пышные косы, уложила их корзиночкой вокруг головы, украсив ее огромными белыми бантами. Белая блузочка с нежными кружевами, стильный сарафан в клеточку, белые колготки с ажурным рисунком, черные лаковые туфельки, яркий красивый ранец и большущий букет цветов! В ее огромных голубых глазах плескался восторг: сегодня она - виновница торжества, все собрались вместе ради нее, она сегодня стала взрослой. Так выглядела наша маленькая принцесса в ее первый школьный день.
Мы все откровенно любовались ею. Лиза, чувствуя за своей спиной такую мощную группу поддержки, совсем не боялась, как многие дети. Наоборот, была весела и нетерпелива в ожидании начала занятий.
- Господи, благослови, - чуть слышно прошептала Клавдия Михайловна и украдкой перекрестила спину Лизы, когда та, с высоко поднятой голову, перешагнула порок школы, держа за руку учительницу.
- В добрый час, - напутствовали Нина Андреевна и Сергей Алексеевич.
Мы с Виктором посмотрели друг на друга.
- Растет наша дочка. Сегодня ее первый шаг в жизнь, - тихо сказал Виктор и обнял меня за плечи. - Глазом моргнуть не успеем, как и школу закончит, и замуж выдавать придет пора.
У меня защипало в носу. Слезы сами собой пролились из глаз. Я гордилась дочкой, но мне, одновременно, было жаль, что она вырастает так быстро.
 Сегодня я еще раз отметила ее поразительное сходство с Францем, когда она, нарядная и серьезная, стояла перед зеркалом. Тихая печаль ненадолго овладела всем моим существом. Даже столько лет спустя, я нет-нет, да и представляла Франца рядом с нами, со мной и Лизой. Я не знала точно, что с ним произошло. Поэтому иногда я фантазировала, что он жив, что он вернулся ко мне, безумно рад рождению Лизы. Воображение рисовало идиллические картины несостоявшегося семейного счастья. На смену фантазиям приходила суровая действительность. Мысли о том, что его больше нет, провоцировали в моем сознании другие картины. Я уже представляла себе его трагическую гибель или смерть в результате тяжелой болезни. Я втайне скорбела о нем, но его образ в моей памяти оставался по-прежнему светлым. Для меня он был мучеником, страдальцем, о ком я готова была плакать в душе все оставшиеся годы. Эти состояния периодически менялись. Иногда я некоторое время не вспоминала Франца. Временами он был рядом настолько отчетливо, что я физически ощущала его прикосновения. В такие моменты я совершенно забывала о Викторе.

      Сентябрь был отмечен для нас еще одним знаменательным событием. Торжественный пуск в эксплуатацию всего объекта мы наметили на Лизин день рождения. Ведь именно в ее первую годовщину мы купили полуразрушенный дом. Теперь он был готов принять всех, кто поддерживал идеи здорового образа жизни.
     Открытие «Центра красоты и здоровья» для нашего города - событие не рядовое.В связи с этим мы с Виктором разослали приглашения в администрации города и области, пригласили телевидение, ну и, конечно, всех, кто принимал участие в строительстве, кто помогал нам. В самом большом зале Центра накрывался огромный стол-фуршет.
     Не будем кривить душой! Мы волновались, да еще как! Сегодня впервые мы представляли свое детище на суд общественности. Каким будет его будущее, во многом зависело оттого, насколько удачно пройдет сегодняшняя церемония. Увидят ли городские власти перспективу в его развитии, будут ли в дальнейшем поддерживать нас?
     Погода в это день была на нашей стороне. Было удивительно тепло и красочно! Прилегающая к Центру территория радовала глаз осенними цветами, деревья и кустарники золотом листвы подчеркивали торжественность события.
И вот долгожданный момент наступил. Зазвучали официальные речи о важности нашего Центра, о том, что это направление надо поддерживать и развивать. Губернатор, мэр и мы с Виктором подошли к красной ленте, натянутой перед входом, и разрезали ее. С каким трепетом в душе мы с Витькой держали кусочек красной ленты! Чего нам это стоило, знали только мы!
     Я настолько волновалась, что не смогла сразу охватить взглядом и узнать всех гостей. Только во время осмотра здания, когда Виктор рассказывал о назначении каждого отделения, демонстрировал оборудование и его возможности, я перевела дух и потихоньку огляделась.Вот они - голубчики! Я на столько лет выпала из их круга, но, оказывается, ничего не изменилось! Все те же лица! Вершители судеб нашего города! Сначала они недоумевали, каким боком я здесь притулилась?! Ведь приглашение подписывалось предпринимателем Гордеевым! Но после того, как официально прозвучало, что я его партнер и жена, все глаза были устремлены на меня. Все помнили печально-памятную эпопею с моим показательным изгнанием. Многие в душе тогда посетовали, жалея меня, но никто из них, кроме Вагнера не сделал ничего, чтобы помочь мне. Посетовали, посплетничали, однако, быстро забыли обо мне, и успокоились. Я для них канула в Лету.И вдруг!  Такой взлет, такой размах! Открытие собственного предприятия! Да еще свекор - важный генерал из Министерства обороны, да свекровь - известный профессор, светило медицины! Сладкая лесть лилась рекой. Я тоже всем мило улыбалась, не принимая их слова и обещания всерьез. Я уже знала цену их словам, похвалам и обещаниям!
      Только два человека из официального круга интересовали меня: Вагнер и НикСтеп. Они тоже были в числе приглашенных. Вагнер искренне поздравлял меня с успехом!
- Молодец ты, Елена Михайловна! И замуж вышла, и дочь родила, и мужу какая помощница! Я в тебе никогда не сомневался, - возбужденно произнес он и подмигнул мне заговорщически.
      Господин Соколов был напротив подчеркнуто сдержан. Сначала он держался в стороне от меня. Внешне он был холоден, но я то знала его, как свои пять пальцев. Он искренне недоумевал, как это мне удалось выбраться оттуда, откуда мало кто выскребался после подобной расправы! Уж, казалось, все сделал для того, чтобы уничтожить меня, заставить ползти к нему на коленях, моля о прощении! Ан, нет! Поднялась, да еще как! Губернатор и мэр не каждого почтят своим присутствием! Однако, желание одержать верх любыми средствами, пусть хоть чем-то отравить мне радость праздника, заставило его подойти ко мне:
- Ну-ну, здравствуй, бывшая подчиненная, - в своей обычной ядовитой манере начал он.
- Ах, оставьте, Николай Степанович! Это было давно, и неправда! Я уже об этом забыла и Вам советую, - как можно вежливее парировала я.
- Ну, а кое о ком, надеюсь, еще не забыла? - он явно интриговал и хотел выбить меня из колеи.
- Что Вы имеете в виду?
- Да хотел порадовать тебя известием, что господин Франц фон Штольц так и продолжает сотрудничать со мной! Может, опять ко мне на работу пойдешь? - сказал НикСтеп, внимательно наблюдая за моей реакцией.
Сердце прыгнуло вверх и сразу же ухнуло вниз, а потом совсем перестало биться! Это был запрещенный удар! Но тем и славился НикСтеп, что не гнушался выбивать своего оппонента из равновесия любыми средствами. Невероятным усилием воли я заставила себя не дрогнуть, не упасть в обморок, не наделать глупостей.
- Действительно, приятная новость! Ведь с ним было что-то ужасное. Он был болен? - пыталась я вытянуть правду из НикСтепа, не теряя при этом лица.
- Да! Была какая-то темная история! То ли он сам отравился, то ли его отравить пытались. Болел он сильно. Старый Карл думал, что не поправится сынок. Да Бог милостив, месяцев через шесть - семь все восстановилось, а к концу года, да почти в это же самое время, он вновь встал во главе корпорации, со мной сотрудничество возобновил - как бы нехотя рассказывал НикСтеп, а сам вглядывался в мое лицо.
Я тоже внимательно наблюдала за ним. Мне казалось, что он хотел добавить что-то еще, но потом передумал. Однако, даже и того, что было сказано, мне было достаточно вполне. Значит, Франц жив и здоров, поддерживает контакты с нашим городом. Только обо мне он, очевидно, забыл, или старательно не хотел вспоминать.
- Ну, и как обстоят дела с вечной любовью? - съехидничала Темная Личность. - Помнишь, я тебя предупреждала, а ты мне все твердила, что он тебя любит! Если бы не Витька, ты бы одна с ребенком безо всякой поддержки мыкалась, а он, богатый и везучий, предпочел забыть о тебе, чтобы не испортить свои деловые отношения.
Я ничего не могла возразить ей, сказать в его оправдание было нечего. Дела обстояли именно так.
      Вечер я провела, как в тяжелом сне. Когда ко мне обращались, я приходила в себя, отвечала, делая вид, что тоже весела и все происходящее меня радует. Замечала, что люди оживленно общаются между собой. По их довольным лицам было видно, что наша презентация удалась на славу. Но, как только меня оставляли в покое, я снова ныряла в темноту своих мыслей, вновь и вновь, переживая услышанное.
В этот вечер я поставила на воспоминаниях о Франце большой жирный крест. Мучеником он мне больше не казался. Скорее, предателем, разбившим мне сердце своим вероломством.
- Что с тобой происходит? Ты сама не своя! - с беспокойством в голосе спросил меня Виктор. - Что случилось?
- Ничего, Витюша, я, видимо, переволновалась. Голова болит, - ответила я, стараясь не выдать свое внутренне состояние. - Скорее бы все закончилось.
О нашем разговоре с НикСтепом я решила ему не говорить. Это касалось только меня. Да и осталось теперь в прошлом. Я не хотела давать повод Виктору для сомнений и недоверия.
      После официального открытия наш Центр стал пользоваться огромной популярностью у горожан и гостей города. Спрос на услуги Центра все возрастал. Через месяц уже все подразделения работали в режиме полной нагрузки. Особой популярностью пользовались тренажерный зал и баня-сауна. Хотя, впрочем, косметический и массажный залы, парикмахерская и солярий тоже быстро нашли своих постоянных клиентов.
      В самом начале в проекте здания были жилые помещения для нашей семьи. Но в процессе строительства мы решили внести изменения, и эти площади использовали для тренировочных залов: для занятий боевыми искусствами и для аэробики. Это тоже было принято на ура. В расписании работы тренировочных залов не было ни одного свободного часа. Кабинет пластической хирургии буквально осаждали желающие стать красивее и моложе.  Массажисты, косметологи, парикмахеры, тренеры, а тем более доктора нашего Центра были буквально завалены работой! С Центром сотрудничали лучшие специалисты. Работать в «Центре красоты и здоровья» было престижно! И еще одно немаловажное обстоятельство привлекало к нам людей. У нас были специалисты-диетологи, работавшие в команде с тренерами и массажистами, и помогавшие обрести нужные формы толстякам или худышкам!
Когда все профессионально, грамотно, в комплексе, на самом современном уровне, да еще и такое внимательное отношение к каждому, что еще нужно?! Битву за клиентов и работающий персонал мы выиграли блестяще!
Но Виктор строил планы на будущее. Открыв Центр, он не собирался останавливаться на достигнутом, искал нужное направление, чтобы приложить силы, деньги и накопленный опыт. Будучи прекрасным врачом, он был убежден, что здоровье человека основывается на здоровом образе жизни и правильном питании. Прописать лекарство или отрезать что-либо, было, по его мнению, легче всего. К таким методам нужно прибегать в крайних случаях. Нужно дать шанс людям быть здоровыми без лекарств и хирургических вмешательств.
Однажды он услышал разговор клиентки с барменом в кафетерии Центра:
- Все так красиво и аппетитно, а мне ничего нельзя! Хоть плачь! Придумал бы кто-нибудь такие пирожные, чтобы можно было есть, сколько угодно, но в весе не прибавлять, - чуть не плача сетовала женщина.
Она проходила курс похудения. Пирожное, даже одно, было для нее смерти подобно.
    Эта мысль гвоздем засела в его голове. Правильное питание, без потребления лишних калорий, не должно стать для человека моральной и физической пыткой, когда несчастный, под строгим запретом, вынужден вести полуголодный образ жизни, во всем отказывая себе. Это тоже было его убеждение. И он стал прорабатывать эту тему.
Три месяца он часами сидел в Интернете, в областной библиотеке, делал разные запросы, советовался с диетологами, физиологами, эндокринологами и даже психологами. Наконец, туманная мысль приобрела отчетливые очертания.
- Ленка, нам нужно строить кондитерский цех, который наряду с обычными кондитерскими изделиями, будет выпускать лакомства для тех, кому вредны сахар и жиры, кому нельзя или не хочется толстеть, - наконец поделился он со мной своими размышлениями.
Я поняла, что новая стройка не за горами. Если Витька принимал какое-то решение, это значило, что он уже немедленно начинал действовать. В очень короткий срок он подготовил бизнес-проект и представил его губернатору.  Почему? Он решил, что этот проект важен для области в целом. В то время, как грибы, плодились только торговые компании. Все только продавали и покупали. А производством никто не занимался. Считали, что это хлопотно и затратно. Губернатор собрал целую комиссию. Виктора внимательно выслушали и вынесли решение поддержать. Администрация области помогла с получением кредита и выступила поручителем. Опять все завертелось и закрутилось.
      Рядом с нашим зданием были частные дома. Мы выкупили их, предоставив хозяевам благоустроенные квартиры.  Расчищенную территорию распланировали так, что на ней было предусмотрено размещение кондитерского цеха, кафе с двумя залами, которые мы в последствии назвали «Восточная кофейня» и «Чайная церемония», и двухэтажного дома для нашей семьи.
      Виктор опять впрягся в полную силу. Я помогала контролировать работу Центра и занималась магазином. Однако, большую часть времени я была вынуждена посвящать моей подрастающей школьнице. Сейчас, задумываясь над тем, как он все успевал, я могу дать этому только такое объяснение: молодость и желание сделать что-то для своих близких, да еще врожденный дух созидателя. Хотя, было и еще одно немаловажное обстоятельство. У Витьки было удивительное чутье на нормальных, порядочных и ответственных людей. Он подобрал такую команду, с которой можно было горы свернуть. Каждым подразделением руководил исполнительный директор: умный, образованный и компетентный в своей работе.  Витька не был жадным эксплуататором. Он платил такую достойную зарплату и был всегда так справедлив и честен, что люди дорожили возможностью работать вместе с ним.
      Так постепенно из молодого врача и опальной переводчицы мы превратились в одну из самых преуспевающих и уважаемых семей города. Нас уважали не только за то, что у нас были деньги. Как-то так само собой получилось, что я занялась благотворительностью, а Виктор меня поддержал и стал помогать.
Началось с малого. Однажды я подходила к нашему Центру и обратила внимание на группу подростков, которые облепили окна и пытались рассмотреть, что происходит внутри. Их было пять человек.
- Ребята, что случилось? - как можно доброжелательнее спросила я.
- Да ничего, - нехотя ответил один их них. Остальные уже отпрянули от окна и с опаской смотрели на меня. Очевидно, они ждали, что я начну кричать и прогонять их.
- Что вас заинтересовало? Я же видела, что вы смотрели в окно! - допытывалась я.
- Да хоть в окно посмотреть, попасть ведь туда нельзя, - вступил в разговор второй парнишка.
- Почему нельзя попасть, приходите. У нас никого не прогоняют, - предложила я.
- Ага, а где деньги взять? Мамка уже три месяца зарплату не получает. Макароны уже поперек горла стоят, а Вы говорите, приходите, - с горечью в голосе изрек третий.
Меня как будто кипятком обдало. Я поняла свою оплошность и поспешила ее исправить.
- Ребята, давайте договоримся так. Приходите завтра, после школы. Только нужно принести с собой спортивную форму и кроссовки. Я все устрою, - предложила я.
Ответом мне было молчание. Я опять сделала что-то не то.
- Что опять не так? - спросила я.
- Где кроссовки - то взять? -  отчаянно смущаясь, спросил мальчик.
Дети в малообеспеченных семьях мечтали только о том, чтобы поесть досыта. Они и не задумывались об обновках, ходили в том, что было. А тут запросы: спортивная форма, кроссовки.
- Ладно, ребята. Приходите в том, что есть. Только прошу прийти чистыми, в постиранной одежде. Не давайте повода думать о вас плохо. Я встречу вас всех здесь завтра, после обеда. Спросите Елену Михайловну, если я вдруг задержусь. До завтра, - я поспешила войти в здание, помахав им на прощание рукой.
Мне стало нехорошо при виде этих обездоленных детей. Их детская энергия, бьющая через край, искала выхода. Но куда ее можно было применить? Все секции и кружки уже давно стали платными, но далеко не каждая семья могла себе это позволить. Многие ребята просто болтались на улице, где, как известно, хорошему не научат. Эту историю я тут же поведала Виктору.  Он поддержал мое предложение принять этих детей без оплаты. Переговорили с тренерами. Они тоже не отказали.
На следующий день пацаны ждали меня у входа в назначенный час. Все были чистенькие и аккуратные. Они заметно волновались. Много позже один из них признался мне, что, прийти-то они тогда пришли, но до последней минуты не верили, что я не обману.

Я представила им тренеров.  Первый день был вводным. Тренеры познакомили их с правилами Центра, посмотрели их. Уже в конце тренировки каждому порекомендовали, чем можно заняться и определили дни тренировок. Каким радостным блеском горели их глаза, когда после окончания занятий они зашли ко мне попрощаться! 
Лиха беда начало! За месяц в Центр пришло тридцать мальчиков и десять девочек из неполных и малообеспеченных семей. Мы не отправили назад ни одного. Только обязательным условием посещения Центра вместо платы мы определили хорошую учебу. Они обязаны были приносить с собой дневник. Тренеры за этим внимательно следили. Двоечников до занятий не допускали! Да их и не было! Ребятам так нравилось приходить в Центр, что они и учебу подтянули, и с дисциплиной стало все в порядке. Тренировки никто из них не пропускал. Два раза в неделю, как штык! Спустя три месяца уже можно было видеть первые результаты. Наши подшефные подтянулись, выглядели более уверенными и, самое главное, - счастливыми!
Мы все вместе радовались за них!  Через некоторое время, когда определился постоянный состав, мы приобрели для всех ребят спортивную форму. Для многих из них это были первые в жизни новые вещи. Два раза в неделю после занятий мы кормили их в нашем кафетерии, разумеется, за счет Центра.
В конце года в телевизионных новостях местная телестудия освещала особо значимые для области события. Совершенно неожиданно для нас, кроме того, что довольно подробно и ярко говорили о Центре, упомянули и том, что мы с Виктором занимаемся благотворительной деятельностью, организовав при Центре группу подготовки подростков из малообеспеченных семей. Мы не стремились к известности, не выставляли напоказ то, что ведем работу с сорока ребятишками, совершенно бесплатно. Но все равно было приятно, что общественность города не оставила это обстоятельство без внимания.
       Сами мы все это время жили довольно просто, все в той же квартире. Да, у нас появилась машина. Но, это был не парадный мерс, не роскошь, а средство передвижения. Без колес было бы очень трудно успевать сделать все, что успевали мы с Виктором. Мы были сыты, одеты, обуты. И только. Никаких излишеств. Хоть и зарабатывали мы неплохо, но опять все средства уходили на строительство. Цех, кафе и дом строились параллельно.Иногда я уставала до одури и готова была несколько раз поднять бунт, объявить ультиматум о прекращении стройки. Но здравый смысл всегда брал верх. И я в очередной раз уговаривала себя, что это не вечно. В такие моменты мне вспоминалось одно мудрое изречение: «До успеха всегда остается один шаг. Если его не сделаешь ты, то его сделает кто-то другой вместо тебя».
- Ну, уж дудки! - думала я, успокоившись. - Пройти такой путь и сойти с дистанции перед самым финишем?! Да ни за что! Все равно, все когда-то заканчивается. Скоро я буду жить в своем доме…. И тут я плавно съезжала в размышления о том, как я обставлю дом, что я туда куплю, каким удобным и красивым он будет. Одним словом, женщина!


        Жизнь вообще полна неожиданностей! Тем более это относится к России. К тому времени мы пережили и превозмогли уже столько, что, казалось, на три жизни обычному человеку хватило бы с лихвой. Но нет! Надвигался еще один удар, о котором подозревали, разве что, приближенные к правительственным кругам, люди. Только-только народ приспособился к новой обстановке в стране, делались первые шаги в неведомой рыночной экономике, как грянул дефолт! Печально памятный черный вторник разорил до нитки большинство предпринимателей. Каким чудом пронесло нас?! Я отношу это только на счет ангела-хранителя нашей семьи. Мы подписали контракт на покупку оборудования в Италии, и часть его уже поступила. Пунктуальный и ответственный Виктор, не тратил не по назначению ни одной копейки. Он тщательно собирал все наши денежные средства, переводя их в долларовый эквивалент на валютный счет, и сразу же переправлял их партнерам. На предыдущей неделе, буквально перед дефолтом, была переведена последняя часть оплаты по контракту. Благодаря этому мы совершенно не пострадали.
Наш новый объект, в сравнении с предыдущим, был значительно больше по площади и дороже по затратам. Но Виктор уже приобрел огромный опыт строителя и управленца. Дело спорилось еще и потому, что нам помогали власти, тогда как Центр мы строили своими силами и на свои средства. Сейчас мы уложились в три года.

      К этому времени Лиза закончила пятый класс. Тоненькая, с длиннющими ногами и острыми коленками, голубоглазая Лизавета вихрем носилась по новому дому и визжала от восторга. Все радовало ее: и участок вокруг дома, который предстояло озеленять и облагораживать, и сам просторный дом, и ее персональная, большая и светлая комната. Я и сама была несказанно рада тому, что мы остановили свой выбор на таком удачном проекте. Все было продумано, распланировано, учтено. Лучшего я и желать не могла. Я стояла в еще пустом доме, но сердце мое замирало от счастья. Это был мой дом! Еще предстояли хлопоты по обустройству нашего быта. Но это были приятные хлопоты! Скажите, какой женщине не доставит удовольствие обставлять и украшать свой дом?! И мы с Лизой и Клавой принялись вить свое гнездо, как это в шутку называл Виктор.
Клаве очень понравилась ее комната. Но гораздо большее впечатление произвела на нее кухня-столовая.
- Батюшки-светы! - всплеснув руками, воскликнула Клавдия Михайловна, когда впервые вошла туда. - Ведь это же целое царство теперь у меня будет! Уж тут-то я развернусь! Будете у меня как колобки круглые!
В ее понимании, несмотря на то, что мы пропагандировали здоровое питание и стройность фигуры, все худые люди были больными.
- Недоедают, вечно голодные. Или болит что-то, раз хорошо кушать не могут, - сочувствовала им Клава, глядя на худощавых людей.
Все наши попытки убедить ее в том, что это нормально и красиво, не приводили ни к чему. Клава отчаянно защищала свою точку зрения, обращаясь к народной мудрости и приводя в доказательство много русских пословиц и поговорок.
- Чай не дураки старые люди были, когда говорили: «Ешь, пока рот свеж, как завянет - есть не потянет», или вот, например: «Пока толстый сохнет, худой сдохнет», - вдохновенно защищала свою позицию она.
Мы с Виктором посмеивались украдкой, а Лиза заливалась колокольчиком, представляя, как толстый медленно сдувается, как воздушный шарик, а худой в это время уже лежит, сложив на груди руки.
Так мы и не могли прийти к единому мнению в этом вопросе. Клавдия Михайловна продолжала готовить много и вкусно. Мы с Виктором решили обратить ее мастерство на пользу дела и предложили ей готовить два раза в неделю для ребятишек, которые занимались у нас в Центре. Клава была счастлива, что она тоже может помочь детям. С каким аппетитом поедали они ее котлеты, ватрушки, блинчики и все остальное.
Мы не измеряли свою жизнь годами, месяцами и днями. Она была отмечена вехами происшедших в ней событий: то есть до, во время или после чего-то. Случались временные затруднения, возникали какие-то периодические напряги, но в целом жизнь радовала нас. Мы жили одной семьей, хорошо понимая друг друга, смотрели, как говорится, в одном направлении. Цели и задачи у нас были общими, каждый вносил посильный вклад и занимался своим делом. Время не тянулось, летело!
Вот и наступил год шестнадцатилетия Лизы. К тому же, это был и ее последний школьный год. Все это время она хорошо училась по всем предметам, но способности к иностранным языкам были настолько явными, что сомнений в выборе будущего места учебы не возникало. Конечно, языковой вуз. Как-то так получилось само собой, что я, когда она была совсем малышкой, начала разговаривать с ней по-немецки. Она хватала все налету. В свои семь лет она уже прилично говорила и понимала на слух немецкую речь. В школе начала изучать английский, но от домашнего общения на немецком не отказывалась. Так и усваивала два языка параллельно, показывая в обоих хорошие результаты.
Перед днем ее шестнадцатилетия Виктор повел Лизу в ювелирный салон, и она выбрала для себя подарок. Цепочку и кулон-сердечко. В торговом центре каждый покупатель получал карточку с номером для последующего розыгрыша лотереи. Вручили такую карточку и Лизе. Они с Виктором тогда еще посмеялись, что выиграют уши от мертвого осла. Карточку положили дома в какой-то шкафчик и забыли про нее. Прошло время, состоялся розыгрыш. Газета с результатами розыгрыша попала на глаза именно Лизе и она, вспомнив про карточку, разыскала ее.
Мы с Клавой возились на кухне, накрывая праздничный стол.
- Мама, мамочка! А-а-а-а! - раздался Лизин вопль со второго этажа.
Мы с Клавой стремглав бросились наверх. Я думала, что с ней что-то случилось.
-Упала, ударилась, чем-то придавило, - лихорадочно соображала я, пока не увидела, несущуюся нам навстречу, Лизу с газетой в руках.
Клава, увидев живую Лизу, бессильно опустилась прямо на пол. А Лиза, приплясывая вокруг нас и размахивая газетой, исполняла танец целого индейского племени, вернувшегося с удачной охоты. При этом издавала такие крики буйной радости, что мне пришлось затыкать уши.
- Да что, в конце концов, случилось?! Скажи толком, не ори, как оглашенная! - взмолилась Клава.
- Я выиграла, я выиграла! - пуще прежнего вопила Лиза и прыгала почти до потолка.
- Господи, не иначе, рулон туалетной бумаги выиграла, а кричишь на весь белый свет, - пыталась я остудить ее пыл.
- А вот и нет! - загадочно произнесла Лиза и предложила нам, - попробуйте угадать с трех раз.
- Не томи, Лизавета, говори, а то дел полно. Скоро уже гости придут, а у нас еще не у шубы рукав, - попросила ее Клава.
Напоминание о гостях заставило Лизу принять другое решение.
- Вот гости соберутся, тогда и объявлю, - твердо сказала она.
      За праздничным столом в честь ее дня рождения, после первых тостов за именинницу и родителей, Лиза встала и торжественно объявила:
- А сейчас сюрприз! В благодарность за все, что вы, мама и папа, сделали для меня, я дарю вам двухнедельный тур в Таиланд!
Все с недоумением уставились на Лизу. Мы сначала решили, что она шутит. Но Лиза и не думала нас разыгрывать. Подойдя к нам, она торжественно выложила на стол карточку розыгрыша и газету. Все столпились вокруг нас. Сомнений не было. Лизина карточка выиграла двухнедельный тур в Таиланд на две персоны. Дата поездки на выбор. Мы просто обалдели! Всех поразил сам факт везения. Впервые в жизни наша семья что-то просто выиграла! Никогда прежде такого не случалось! Все, что мы имели, все было заработано своим трудом! А мы с Виктором растрогались еще и потому, что Лиза делала этот подарок нам. Было приятно до слез, что наша девочка ценит, любит и уважает нас. Мы переглянулись с Витькой, и без слов поняли друг друга. Каждый думал приблизительно так: - Она стала совсем взрослой. Какая она чуткая и внимательная. Мы вырастили хорошего ребенка.
Папой Лиза стала называть Виктора сразу после нашей встречи в Москве. Когда, после шестимесячной разлуки, Лиза впервые увидела нас, меня она узнала сразу. Подошла и как-то несмело сначала спросила:
- Ты мама? - а потом прильнула ко мне и еще раз тихо прошептала, - мама моя.
 Я тогда, помню, облилась горючими слезами. Я так скучала в разлуке с ней.
После этого она подошла к Виктору:
- А ты папа или дядя?
- Какой же я тебе дядя? - изумленно спросил Витька и подхватил Лизу на руки, - Я тебе, что ни на есть, настоящий папа.
      Потом этот вопрос обсуждался еще один только раз, когда Лизе было лет десять. Она воспринимала наши отношения и то, что Витька ей папа, как данность. Но нашелся какой-то «доброжелатель». Лизе шепнули, что Виктор ей не родной. Она, ища опровержение словам злопыхателей, полезла в свидетельство о рождении. А там черным по белому: «Свиридова, да еще и Францевна», как и сказал в свое время Сергей Алексеевич. Я так благодарна Виктору, что в тот момент, когда она устроила истерику по этому поводу, он просто забрал ее у меня и удалился с ней в другую комнату. Сначала оттуда были слышны крики Лизы, ее плач. Но вперемешку с ревом звучал спокойный мужской голос. Он вышел из комнаты часа через два, оставив там Лизу спящей. Что он говорил ей, я не знаю до сих пор. Но с этого дня слово «папа» звучало из ее уст особенно тепло.
После Лизиного дня рождения в нашем доме развернулась самая настоящая баталия. Мы отчаянно спорили о том, кто поедет в Таиланд. Каждый выдвигал свое предложение. Лиза настаивала, чтобы ехали мы с Виктором.
- Что это вы моим подарком распоряжаетесь? Подарок мой? Значит, и выигрыш тоже мой! И я хочу, чтобы поехали вы с папой, - страстно защищала свое право Лиза. - Вы все время работаете и работаете! Я с бабушкой и дедушкой и в Греции была, и в Турции. А вы только на стройке. Решено, едете вы вдвоем!
- Я думаю, что нужно ехать тебе с папой, - стараясь быть как можно спокойнее, предлагала я. - Тебе, потому что подарок твой, и выигрыш тоже твой. К тому же, летом тебе уже не до отдыха будет. Сама знаешь, поступление впереди. А папа действительно устал. Ему нужно отдохнуть, гораздо больше, чем мне.
- Девочки мои золотые! Как бы я был рад поехать вместе с вами. Даже путевку еще одну можно было бы купить. Но! Я, к великому сожалению, не могу уехать. Сейчас самая важная часть работы перед сдачей объекта. Мне нужно лично за всем проследить, - убеждал нас Виктор. - Так что, придется ехать тебе с мамой, - обращался он к Лизе. - Отдыхайте и за меня!
Нам было нечего ему возразить. Он умел быть спокойным, но твердым и убедительным. Решение было принято: едем мы с Лизой, но до Нового года обязательно вернемся домой. Традицию совместной встречи Нового года в нашем доме соблюдали свято.
      Начались хлопоты перед поездкой. Я бегала с документами, а Лиза перевернула весь интернет и библиотеку в поисках информации о Таиланде. Каждый день она сообщала нам кучу разных интересных фактов об этой стране, составляла план экскурсий, которые мы обязаны были предпринять там во время отдыха.
В ночь перед отъездом обоюдное желание ласки и нежности захватило нас настолько, что мы не спали почти до самого утра. Уже перед рассветом Витька притянул меня к себе и серьезно спросил:
- Ленка, я тебе когда-нибудь говорил, что люблю тебя?
- Нет, - тихо ответила я.
-Так вот, я тебя люблю, очень люблю, больше жизни люблю, - страстно зашептал Виктор и покрыл мое лицо поцелуями. – Ты выйдешь за меня замуж?
- Да! Я тебя тоже очень люблю! - призналась я, слегка засмущавшись. Прожив столько лет одной семьей, мы еще ни разу не произносили таких слов.
- А почему ты так долго не признавался мне в этом, никогда не говорил мне о свадьбе? – вдруг спросила я.
- Боялся отказа, - просто ответил он. – Боялся, что станешь смеяться надо мной. Как тогда, в детстве.
- Что было в детстве? Кто смеялся над тобой? – спросила я, затаив дыхание. Я почувствовала, что это для него очень серьезно.
- В шестом классе я имел неосторожность влюбиться в самую красивую девочку в нашем классе, - медленно начал рассказывать он, глубоко затягиваясь сигаретой. – Девочка была, в самом деле, очень красивая!
Такая яркая!  Но такая же глупая и спесивая! Я был в то время маленький, щупленький, да еще и отличник с примерным поведением. Ну, знаешь, таких ботаниками зовут. Так вот, она была для меня настоящим ангелом! Я мечтал о ней днем и ночью. Все мучился, как признаться ей в своих чувствах. Подкладывал в парту конфеты, закладки в книги, тайно засматривался и вздыхал. Она, конечно, почувствовала это, как настоящая женщина. Кто ее надоумил так поступить со мной?! Не знаю до сих пор. Но то, что она устроила, отразилось на всей моей дальнейшей жизни.
Однажды Светка, так ее звали, поманила меня пальцем и сказала шепотом:
- Гордеев, у меня к тебе есть разговор. Только с глазу на глаз. Приходи в кабинет физики после уроков, только чтобы никто не видел.
Я волновался весь день. Какие были уроки в то день, что на них говорили?!
Я ничего не помнил. В мозгу стучала одна мысль:
- Светка обратила на меня внимание! Она пригласила меня на свидание!
Окончания уроков еле дождался и спустя некоторое время прокрался в кабинет физики. Открываю дверь, а там темно! Только услышал Светкин голос:
- Витя, не включай свет, так легче разговаривать. Подойди ко мне, - позвала меня она.
Я, не видя и не слыша ничего, шел на ее голос, как завороженный.
Она стояла возле учительского стола.
- Гордеев, я тебе нравлюсь? – спросила Светка кокетливо.
- Очень, - смущенно ответил я.
- Гордеев, ты меня любишь? – уже громче спросила она.
- Да, люблю, - тише ответил я.
- Нет, ты громко скажи, чтобы я услышала, - настаивала Светка.
- Да, Света, я тебя очень люблю, - набравшись смелости, громко сказал я.
- А что ты готов сделать ради меня? – уже допрашивала Светка.
- Все, - отвечал я, не зная, куда она клонит.
- А ты Ершову морду за меня набить можешь? Он ко мне пристает! - объявила Светка.
- Ершову? За тебя? Конечно, набью! – запальчиво ответил я. Ершов Паха - наш одноклассник, самый здоровый в классе и отъявленный хулиган, - пояснил Виктор.
И тут грянул гром среди ясного неба! Включился свет, и из-под парт с улюлюканьем выскочили наши одноклассники, а среди них и Паха Ершов!
- Ну что, жених! Со мной, говоришь, драться за Светку будешь? - насмешливо спросил он.
А Светка в этот момент смотрела на меня во все глаза! Боже! Я увидел в них просто жажду крови! Она с нетерпением ждала ристалища рыцарей в ее честь! Вернее, победы своего рыцаря Пахи над жалким и ничтожным в ее глазах Гордеевым. В моих глазах померк свет. Я не то, чтобы испугался драться! Я вдруг понял, что девочка, которую я видел во сне в образе ангела с крыльями оказалась обыкновенной предательницей и коварной дрянью! Все внутри у меня замерло. Я ненавидел Светку, своих одноклассников, которые нагло хохотали надо мной и поддразнивали меня, мордатого Паху, а больше всех самого себя, что так глупо попался на уловку Светки.
- Нет, я не буду драться, - тихо, но твердо сказал я.
- Что, сдрейфил?! Заморыш! - кричала Светка, - Посмотри на себя! А еще в меня влюбился! Образина! Пашенька, он струсил! – хохотала Светка, заискивая перед Ершовым, а он, здоровый и тупой, как паровоз, насмешливо поглядывал на меня и откровенно глумился:
- Эй, братан, ты че в штаны наложил? Так че, биться-то будем? Или я ее так забираю?
- Забирай, - спокойно ответил я, - такого добра не жалко. – А если хочешь драться, то давай. Только не за нее, а так, просто по-пацански, - вдруг, неожиданно даже для себя, твердо ответил я.
- А ты драться-то умеешь? Маменькин сынок! – насмехался Паха.
- Ничего, научусь, - ответил я, и встал в стойку. До этого дня никто из моих одноклассников даже не подозревал, что я занимаюсь каратэ. Мой бойцовский вид даже развеселил Паху. Он и подумать не мог, что я окажу ему какое-либо сопротивление и медведем попер на меня, намереваясь задавить массой. Он был выше меня больше, чем на голову, и тяжелее килограмм на двадцать. В голове у меня вдруг стало пусто, и только звучал голос тренера, как на тренировке:
- Захват, подсечка, болевой прием, - диктовал мне тренер.
- Опомнившись, я увидел, что Паха лежит подо мной и верещит от боли в заломленной руке, - продолжал свой рассказ Виктор. - Я тут же отпустил его. Светка подскочила к нему:
- Пашенька, больно тебе? – притворно-участливо загнусила она.
- Пошла отсюда, дешевка, - зло обронил Паха и больше даже не взглянул на нее.
- Вставай, - я протянул Пахе руку, даже не надеясь, что он ее примет.
Но Паха вдруг серьезно глянул на меня, протянул руку, и я помог ему встать.
- Извини, погано вышло, - сожалея о случившемся, произнес он. – Все эта стерва!
- С этого дня меня зауважали не только в классе, но и в школе, а Светке объявили бойкот. Через месяц родители перевели ее в другую школу, а мы с Пахой стали хорошими товарищами. Все, вроде бы, устроилось хорошо, но тот стыд, который я пережил перед одноклассниками, когда девочка, которую я любил, обзывала меня образиной и заморышем, недостойным ее - красавицы, остался на всю жизнь. В дальнейшем, когда в моей жизни появлялась красивая девушка, обращавшая на меня внимание, ничего другого, кроме коварного подвоха, я от нее не ожидал и никого близко к себе не подпускал, - Виктор задумался, покуривая сигарету. - Сначала и к тебе отнесся также, потом разглядел, что ты другая. Потом ты была занята совсем не мной, и я каждый день ждал, что ты скажешь, что мы расстаемся.Но сегодня я говорю тебе, что люблю тебя и никому не отдам ни тебя, ни Лизу. Вы – моя семья, и я хочу, чтобы ты была мне законной женой, а Лиза – дочерью.
- Да, любимый, я согласна, - произнесла я, неловко ощущая на языке никогда ранее не произносимое слово «любимый».
- Вот вернетесь из поездки, и сыграем свадьбу! Настоящую свадьбу, Ленка, сфатой и кортежем, музыкой и гостями!
- Ладно, на музыку и гостей я согласна, а вот с фатой мы явно опоздали лет на двадцать! - смеясь, ответила я. – В моем возрасте фату надевать - только народ смешить! А без фаты не возьмешь? – шутила я.
-Я тебя любую возьму, ты мне хоть без фаты, хоть без платья все равно дорога, - радостно ответил Виктор.
- Вить, а ты позже эту девушку встречал? - вдруг вернулась я к его рассказу.
-Светку что ли? - переспросил Витька. – Встречал один раз. Лет десять назад ехал вечером на машине, остановился сигареты купить.
- Мужчина, скучаете? Может, вместе развеемся? – вдруг услышал я за спиной игривый женский голос.
- Поворачиваюсь, стоит Светка, уже далеко не красивая, а вульгарная и отталкивающая. Она, видно, как раз на промысел вышла.  Каюсь, ворохнулось злое чувство, и я ответил ей: «А ничего, что я заморыш и образина?»
- Гордеев?! Ты?! – опешила Светка. Потом отвернулась и молча отошла.
Мне показалось, что она заплакала, - закончил свой рассказ Витька.


Настал день нашего отъезда. Все было приготовлено, все собрано. Лиза, в предвкушении интересной поездки, вертелась по дому волчком, успевала названивать своим друзьям-приятелям, прощаясь на две недели, утешала Клаву, которая радовалась за нас, но одновременно и огорчалась оттого, что мы с Лизой уезжаем. Лиза была великой непоседой. Она всегда с удовольствием отправлялась в дорогу, неважно, будь то поездка за город, или далекое путешествие. Главное - ехать, двигаться, не сидеть на месте! Представляете, с каким восторгом она собиралась в Таиланд!
- Девчонки, вы там отдыхайте хорошо. Можете даже романчики покрутить, только не забывайте, что мы с Клавой ждем вас, - шутя, напутствовал нас Виктор перед расставанием.
- И покрутим! Всех тайцев с ума сведем! - дурачилась Лиза в тон Виктору.
Перед самой посадкой в самолет Виктор поцеловал меня и шепнул на ухо:
- Ленка, я по тебе скучать буду. Возвращайтесь скорее.
В его голосе мне послышалась легкая тревога, как будто он что-то предчувствовал.


       Говорить о Таиланде простыми словами невозможно. К месту будут только превосходные степени и самые яркие эпитеты. Сказочная страна, где все специально создано только для отдыха и развлечений.  Все наши предыдущие путешествия не шли ни в какое сравнение с Таиландом. Настолько эта страна экзотическая, яркая, возбуждающая! Приехав впервые, мы, кажется, готовы были даже не спать, чтобы только все успеть увидеть, везде побывать, все попробовать! А какое интересное окружение! Кругом слышалась разноязычная речь. Рай для человека, владеющего иностранными языками. В нашем отеле, как, впрочем, и в других тоже, бок о бок жили немцы, испанцы, американцы, французы, итальянцы, русские. Господи!
Да кого там только не было! Мы с Лизой наслаждались, что можем свободно общаться с теми, кто говорил на немецком и английском. Вокруг было столько симпатичных людей: открытые, дружелюбные, улыбающиеся!
      Уже в первый день у нас появилось столько добрых знакомых, что скучать не приходилось. С нами с удовольствием общались, приглашали в компанию, будь то поездка на экскурсию или просто поход в ресторан или по магазинам. Лиза перезнакомилась со всеми подростками, кто хоть однажды пересекался с ней. Ей дали прозвище, даже два: русская красавица и русская комета. Почему ее называли красавица - понятно. Она действительно была хороша собой: чуть выше среднего роста, очень хорошая фигура, стройные ноги, тонкая талия. Но главным достоинством Лизы были ее чудные, белокурые, длинные, слегка вьющиеся волосы, огромные голубые глаза и очаровательная улыбка, не сходившая с ее лица. А еще ее заливистый смех, который звучал повсюду, где бы она ни находилась. А вот русской кометой мою Лизавету прозвали за ее непоседливость. Она не могла просто лежать на пляже или сидеть в шезлонге под зонтиком со скучающим видом. Она все время куда-то неслась, увлекая за собой всех, кто был рядом. Столько в ней было привлекательной энергии, что даже самые меланхоличные начинали улыбаться и двигаться быстрее при виде Лизы. Теннис, пляжный волейбол, аэробика, водные лыжи! Она всем занималась с удовольствием!
В Таиланде развита настоящая индустрия развлечений. На пляжах, в парках столько разных аттракционов! Лизе непременно нужно было все попробовать. То она неслась по водным горкам аквапарка, то летала на немыслимой высоте на тарзанке! У меня каждый раз замирало сердце, когда она затевала очередное рискованное развлечение. Но, слава Богу, все обходилось без происшествий, а самое главное, без травм. Своей смелостью она снискала уважение среди своих новых друзей. Их было много, и ко всем она относилась одинаково приветливо. Но два юноши, братья-погодки, отдыхавшие вместе с отцом, стали лучшими друзьями Лизы. Их везде можно было видеть только втроем. Питер и Пауль были из Мюнхена. Паулю было семнадцать, а Питеру восемнадцать лет. Их отец Герберт Штерн, статный красавец сорока пяти лет, был владельцем крупного немецкого издательства. Я подружилась с ним благодаря тому, что общались наши дети. А потом нам и самим стало интересно друг с другом. Герберт был интеллигентный и очень интересный человек. Благодаря его профессиональной деятельности, у него были энциклопедические знания. Но даже не это было главным, что нравилось мне в нем. Он обладал необыкновенным чувством юмора, был великолепным рассказчиком. Однако, это не мешало ему быть и отличным слушателем. Несмотря на то, что он был такой видной фигурой в своем бизнесе и имел обширные связи с высокопоставленными и даже известными людьми, я ни разу не почувствовала ни тени превосходства или снисходительности с его стороны. Он относился ко мне с большой симпатией и уважением. При этом не делал никаких намеков на более близкие отношения. Редко, но так бывает, что между мужчиной и женщиной, все-таки возникают дружеские чувства. Я умела дружить с мужчинами, не провоцируя их.
      Как-то легко сложилось так, что к концу первой недели отдыха мы везде были вместе. У нас была отличная компания! Предложение одного никогда не вызывало возражений других. Все встречалось на ура. Где мы только ни побывали за это время: и на крокодиловой ферме, и на шоу слонов. О том, что мы вместе завтракали, обедали и ужинали, обходя поочередно все близлежащие рестораны, и говорить не приходится. Герберт был большим гурманом. По его рекомендации мы попробовали всякие экзотические блюда, которые ни за что на свете не решились бы заказать сами.
     Однажды во время обеда Герберт сказал, что всю нашу компанию пригласил на ужин на яхте один его старый знакомый из Германии.
- Герберт, наверно, нам с Лизой не стоит идти с Вами - усомнилась я в правильности его решения. - Вы сами говорите, что это пожилой и очень влиятельный человек. Вряд ли наше общество будет интересно ему. Не хотелось бы провести время в качестве приложения к ужину двух деловых людей.
Я пыталась отказаться от ужина под благовидным предлогом, но на самом деле сработало давно забытое чувство неприятия всяких деловых чопорных званых мероприятий, когда люди вместе едят и даже говорят приятные слова, но, если пристальнее понаблюдать за ними, понимаешь, что они охотятся друг на друга.
- Глупости, Элен, мы с моим другом не занимаемся общими делами. Мы знакомы по гольф-клубу. Просто, сложились приятельские отношения, и мы общаемся иногда. То, что он тоже здесь, для меня неожиданность. Я встретил его случайно, поэтому не мог отказаться от его приглашения. Но я его сразу предупредил, что с нами будут две очаровательные дамы. Он не колебался ни минуты, пригласил всю нашу компанию. Тем более, он давно хотел познакомиться с моими сыновьями. Его сын уже давно взрослый, а ему так хочется общения с молодыми людьми, ведь внуков-то у него нет, - вдохновенно рассказывал Герберт, убеждая меня принять приглашение.
- Мы без Лизы никуда не пойдем, - в один голос заявили братья. - Или все вместе, или идем вечером на дискотеку. Нам тоже не интересно, сидеть и весь вечер слушать разговоры двух стариков. Хотя, поужинать на яхте, в открытом море!? Это круто!
У Лизы загорелись глаза, но она смолчала, не стала упрашивать меня. Она давала мне возможность, самой принять решение.
- Хорошо, вы меня убедили, - пришлось согласиться мне.
А что я еще могла поделать? Идти против всех в нашей компании было не принято.  Я подчинилась решению большинства, хотя, было предчувствие, что ничего хорошего из этой поездки не получится. Но и прямого негатива или опасности я тоже не почувствовала. Вечер обещал быть просто дипломатично-натянутым и скучным.
- Только обещайте мне, что если там будет скучно, мы не задержимся там дольше, чем это будет прилично для отступления, - потребовала я обещание с Герберта.
- Без вопросов. Если вам будет скучно, я найду предлог покинуть яхту как можно раньше, - горячо пообещал Герберт. - Хотя, как знать, может он вам и понравится. Он человек необычной судьбы, дворянин и интеллигент. А повар у него, выше всех похвал!
День прошел в развлечениях. С утра мы купались, загорали на пляже. Я и Герберт играли в теннис, а наша святая троица носилась на скутерах и водных лыжах. Пообедав в ресторане, мы расстались до вечера. Нужно было отдохнуть и привести себя в порядок перед ужином на яхте, который был назначен на восемь часов. Я собиралась безо всякого энтузиазма, просто потому, что пообещала быть вместе со всеми.
Душ, легкий макияж, свежее, светлое, совсем воздушное платье! Из глубины зеркала на меня взирала рыжеволосая молодая женщина лет эдак тридцати с небольшим.
- А я еще ничего, - с удовлетворением подумала я, - тем более, если учесть, что этот небольшой хвостик более двенадцати лет.
- Ну, безусловно, хороша! Ты только никому не говори, что тебе почти сорок три, сам никто и никогда не догадается, - подбодрила меня моя светлая половинка.
- Ага, а Лизу представляй своей младшей сестрой! - съязвила противоположность, - Тогда точно никто и ничего не поймет. Только для чего тебе это? Уж не на древнего ли старичка нацелилась?
- О, Господи! Хватит болтать! - пресекла я эти внутренние препирания. - Ни на кого я не нацелилась. Я вообще туда идти не хочу. Такое ощущение, что меня туда, как козу на веревке, тянут.
Лиза тоже решила надеть наряд в моем стиле. С распущенными пушистыми волосами, в длинном свободном платье она была похожа на русалку, вышедшую из моря. От нее исходили почти осязаемые волны очарования ослепительной молодости, свежести и чистоты. Я залюбовалась дочерью.
- А ведь недаром юных девушек сравнивают с цветами, - мелькнуло в голове, - Лиза сейчас действительно похожа на бутон белой розы с капельками росы, который только-только начинает раскрываться, пробудившись от легкого касания солнечного лучика.
Наши кавалеры ждали нас в холле отеля. Они встали при нашем приближении. Питер и Пауль не сводили с Лизы восхищенных глаз.
- Леди, вы обе прекрасны, как небесные светила! - с чувством произнес Герберт и преподнес нам по стильному букетику тропических цветов.
- Умеет человек сделать приятное, - удовлетворенно отметила я про себя, а вслух добавила с улыбкой, - Вы, Герберт, - самый галантный кавалер острова Пхукет.
       Возле отеля нас ждала машина, на которой мы добрались до причала.
Яхта маячила на рейде. В лучах заката ее белые, с розовыми бликами, паруса приковывали внимание, манили к себе, как несбыточная мечта, будили в душе жажду странствий и приключений. Я отметила про себя, что такое настроение бывает прелюдией безрассудных поступков. В минуты внутреннего подъема, вызванного подобного рода волнениями, решения принимаются молниеносно, без взвешиваний за и против, без опасения возможных последствий. Какое-то смутное воспоминание едва тронуло душу, но я тут же отвлеклась, потому что Герберт уже приглашал на моторную лодку, которая должна доставить нас на яхту. Мельком я глянула на Лизу. Она тоже была под впечатлением этого завораживающего морского пейзажа. На ее лице читались восторг и легкое волнение. Она тоже еще никогда не бывала на настоящей яхте.
Моторка стремительно неслась по морским волнам. Ветер трепал волосы и платья. Мне казалась, что моя душа, подхваченная ветром, обрела собственные крылья и несет меня к давно желанной цели.
       Через 10 минут мы пришвартовались к яхте. Нас встречал капитан, в белоснежном кителе и фуражке с золотым крабом. Нам помогли подняться на борт и пригласили в кают-компанию, где уже ждал хозяин. Лиза с братьями немного задержались на палубе, им было интересно все и сразу. Они попросили показать яхту. Мы с Гербертом вошли одни.
       Возле, накрытого к ужину, стола спиной к нам стоял мужчина высокого роста. Почувствовав наше появление, он обернулся и пошел навстречу. Герберт тоже направился к нему. Они приветствовали друг друга, обнимаясь по-мужски, слегка похлопывая друг друга по плечам.
       Я застыла как соляной столб! Этим человеком оказался Карл фон Штольц, отец моего Франца. Сердце молотило в таком бешеном ритме, что казалось, если я раскрою рот, оно непременно вылетит, покинув мое бренное тело навсегда. После коротких приветствий и объятий, Герберт обернулся и, указывая на меня рукой, произнес:
- Карл, разреши представить тебе эту изумительную женщину. Ее зовут Элен, она из России.
Карл внимательнее взглянул на меня и внезапно вздрогнул. На его лице было написано величайшее изумление! Он ожидал увидеть кого угодно, но только не меня! Однако, воспитание и жизненный опыт его не подвели. Через несколько секунд он уже справился с замешательством:
- Добрый вечер, фрау Элен, рад видеть Вас на моей яхте, - и легким поклоном в мою сторону он поприветствовал меня, - Вы действительно из России? Из какого города?
Врать было бессмысленно. В своих разговорах с Гербертом я не раз называла свой городок, описывала его и даже показывала фотографии. В его присутствии ложь была недопустима.
- Добрый вечер, герр Карл. Я действительно из России. Из города Н. - с едва уловимым вызовом ответила я на приветствие.
Я смотрела ему в лицо, не отводя взгляда, а в голове лихорадочно метались мысли, как увести Лизу, не допустить их встречу. И с отчаянием понимала, что эта встреча неизбежна! Где-то в уголке сознания теплилась крохотная надежда, что Карл просто не обратит внимания на девочку, не свяжет ее появление на свет с нашими с Францем отношениями.
- Да не дергайся ты! - призывала к спокойствию Светлая Личность. - Произойдет то, что должно произойти. Прими то, что дает судьба.
- Точно, - согласилась с ней на этот раз Противоположность. - Судьбу на пьяной козе не объедешь. Как там насчет времени и камней?! Помнишь? А вот еще хорошее выражение: «Время платить по счетам!» - заводила меня она.
- Пошла к черту, - оборвала ее я. - Сама знаю, что платить придется за все.  И всем, заметь! Пусть теперь они мне тоже заплатят! - в злой решимости подвела я черту нашим препираниям.
Карл и Герберт разговаривали, обращались ко мне. Я отвечала односложными предложениями. Меня очень беспокоил момент появления Лизы. Карл во время беседы бросал на меня короткие взгляды, но внешне оставался спокоен. Мы оба делали вид, что видим друг друга в первый раз.
На лестнице, ведущей в кают-компанию, послышались молодые голоса и заразительный смех Лизы. Мы все обернулись на дверь. Я напряглась как туго натянутая струна. В комнату вошли ребята.
- А вот и наши дети, - радушно приветствовал их Герберт, - то есть, я хотел сказать, мои сыновья и дочь Элен, - смутившись, уточнил он. - Питер, Пауль, - произнес он, указывая на мальчиков. - А это Элизабет, дочка Элен. Позволь представить тебе, Карл, эту юную особу, - продолжал Герберт и обернулся к нему.
Карл смотрел на Лизу во все глаза, как на ожившее привидение. У него задрожали руки, он слегка пошатнулся и медленно осел в кресло.
- Что с тобой, дружище? - заволновался Герберт. - Дайте скорее воды! Карл, что с тобой? Сердце? Да не молчи ты! Где лекарства?
- Ничего-ничего, сейчас все пройдет, - заплетающимся языком произнес Карл. -  Как ты сказал, кто эта девушка? Элизабет?! - И перевел глаза на меня.
Сомнений быть не могло! Он узнал в моей Лизе свою незабвенную Элизабет и мгновенно понял, что Лиза - дочь Франца! Я и сама, вспоминая фотографии матери Франца, по мере того, как подрастала моя дочь, не могла не заметить, что с каждым днем она все больше становится похожа на фрау Элизабет. Просто точная копия! Надо же! Даже имя у них одинаковое! Судьба!
- Вот что значит родная кровь, - подумала я. - Ведь он никогда не видел ее и даже не подозревал о ее существовании, а узнал с первого взгляда, почувствовал, что она - его продолжение.
Мне ничего не оставалось делать, как выдержать его взгляд. Я прочитала в нем мольбу о прощении и раскаяние, а еще глубокое горе старого и несчастного человека. Старый Карл много пережил за свою долгую жизнь. Что бы с ним ни происходило, он умел держать удар! Но это оказалось выше его сил! Сейчас, буквально в считанные минуты, он вдруг осознал, что разрушил счастье собственного сына, причинил страдания мне и своей единственной внучке, которую он ждал всю жизнь, но так и не дождался! Все внутри меня сжалось от жалости к искреннему горю человека, который, в свое время, чуть не убил меня и свою внучку. Я больше не держала на него зла, я простила его.
- Прости его, Господи! Он не ведал, что творил! - помолилась я за него в душе.
Лиза стояла неподвижно и переводила недоумевающий взгляд то на меня, то на Карла, пытаясь найти объяснение этой странной затянувшейся сцене. Все остальные тоже были шокированы случившимся, но никто ничего не понимал.
- Вам легче? - обратилась я к Карлу, - Думаю, стоит перенести наш ужин на другой раз. Вам нужно отдохнуть.
Я уже поднялась, полная решимости тут же покинуть яхту.
- Пожалуйста, простите, и не покидайте меня, - остановил меня молящий голос Карла.
- Вы уверены, что нам стоит остаться? Может быть, встретимся в другой раз? - засомневалась я.
Оставаться сейчас не хотелось. Слишком сильным было волнение от пережитого. Но и безжалостно бросить, умоляющего остаться, старого человека я тоже не могла. 
- Прошу Вас, останьтесь. Мне уже легче. Сейчас будем ужинать. Простите, если я испугал вас, - говорил Карл, стараясь загладить возникшую неловкость.
Мы опять посмотрели друг другу в глаза, и оба поняли, что откровенный разговор необходим нам обоим, как воздух. И он непременно должен состояться! Именно сегодня!
Ужин был великолепным. То есть, я хотела сказать, что блюда были великолепны! Скорее всего! Потому что я не понимала, что кладу себе в рот. Внешне все было нормально. Мы даже пытались поддерживать беседу за столом. Но, глядя на Карла, я понимала, что у него в душе происходит то же самое, что и в моей. Мы оба с нетерпением ждали, когда можно будет остаться наедине, чтобы поговорить. Карл тоже почти не ел. Он все время смотрел то на меня, то на Лизу.
      Яхта была огромной. На ней были четыре гостевые спальни. Карл уговорил нас остаться на яхте на ночь. Детям было предложено такое развлечение, от которого они не смогли отказаться. Команда опустила за борт сетчатый бассейн, и они могли плавать в ночном море в лучах прожекторов. Такое бывает не каждый день. Они тут же забыли про дискотеку. Герберт, не задавая никаких вопросов, понял, что нам с Карлом нужно остаться наедине. Он присоединился к детям.
- Пойдемте на воздух, герр Карл, - предложила я, - Душно здесь, хочется глотнуть свежего ветра.
-Да-да, давайте устроимся на палубе, - тут же согласился он.
Мы оба понимали, что нас ждет нелегкий разговор. Электрический свет, заливавший кают-компанию, казалось, обнажал все наши чувства, делал нас еще более уязвимыми. Нам же хотелось приглушить остроту восприятия, чтобы смочь спокойно поговорить. Нам было что сказать друг другу.
       Мы устроились в шезлонгах на открытой палубе, возле палубной переборки, тень которой смягчала свет прожекторов. Легкое покачивание на волнах, темное бархатное небо и яркие звезды, ночь и игра теней, как известно, располагают к откровению. Однако, мы долго сидели молча, не отваживаясь начать этот трудный разговор. Казалось, каждый из нас воскрешал в памяти пережитое. Нас разделяло семнадцать лет полного неприятия, обид и попыток предать забвению все произошедшее. Но, если строчку из песни можно попытаться и выкинуть, то жизнь заново не прожить. Мы отчетливо понимали, что крепко связаны очень непростым узлом человеческих чувств и отношений.

      Наконец Карл медленно, как будто погружаясь в глубины памяти, начал свой рассказ. Его глаза были устремлены в черную морскую даль. Он говорил даже не для меня. Это была исповедь страдающей души.
Франц вернулся тогда из Швейцарии таким, каким Карл его никогда не видел. Разве что в раннем детстве, когда в ребенке нет и тени сомнения, что весь мир прекрасен и создан исключительно для того, чтобы радовать и баловать его. Он весь светился счастьем, был на редкость решителен.
Он сразу же объявил отцу, что им нужно серьезно поговорить. Этот разговор происходил дома, в кабинете отца.
- Папа, я развожусь с Ирмой. Я влюбился! Я женюсь на этой девушке. Я хочу быть счастливым, хочу иметь нормальную семью и детей! - волнуясь, объявил Франц отцу о своих планах на жизнь.
- В кого влюбился? На ком женишься? - перебил его ошарашенный Карл.
- Ты ее знаешь! Она тебе тоже понравилась! Это Элен. Из России. Она была у нас в гостях на Рождество, - откровенно сказал Франц. - Она самая лучшая женщина на свете! Она для меня! Мы уже все решили. Она приедет к нам через пару месяцев. За это время мне нужно оформить развод.
Карл помолчал, а потом твердо ответил:
- Нет! Этого не будет! Я не разрешаю нарушать традицию семьи! Ты не забыл, что фон Штольцы женятся или выходят замуж только один раз?
В том, что тебе не повезло с женой, виноват только ты. Теперь терпи. Не позорь фамилию и меня. Иначе лишу наследства, - добавил он в надежде, что это известие охладит пыл Франца. Но, не тут-то было! Франц был настроен отстаивать свою позицию до конца. Он решил, что больше никому, даже отцу, не позволит вмешиваться в свою личную жизнь. Он пытался убедить отца в том, что главное для человека - его личное счастье, приводя самые основательные доводы. Но Карл, казалось, не слышал его. Он твердил одно и то же:
- Честь семьи превыше всего. Ты и так опозорил меня неравным браком, взяв в жены девушку низшего сословия. Она не может рожать! Ты оставляешь род фон Штольцев без продолжения! Так хоть бракоразводным процессом не добивай отца, когда все уже немного успокоилось и утряслось. Я не позволю, чтобы газеты опять трепали наше имя. И чем лучше твоя россиянка? Такая же нищая, из затрапезного русского городка. Она тебя как дурака поймала! Не ты ей нужен, а твое имя и твои деньги! Не позволю! Лишу наследства! - кипятился Карл.
И тут Франц сделал то, что круто изменило отношение отца к нему.
Он улыбнулся и сказал:
- Я готов ко всему. Все уже решено. Твое мнение ничего не изменит.
Я просто поставил тебя в известность. И даже если ты лишишь меня наследства, я все равно не отступлюсь. Лучше я буду бедным, зато счастливым. Я буду жить с любимой женщиной. Она родит мне детей. Я уеду в Россию, к Элен и буду жить там. А ты оставайся здесь, с Ирмой и родовой честью. Хотя, бедным я не буду, - смешливо добавил Франц, - у меня прекрасное образование, и я заработаю себе на жизнь. Этого ты лишить меня не сможешь.
Карл был обескуражен. Его козырь был бит. Он вдруг осознал, что Франц уже не маленький мальчик, во всем покорный воле отца, а взрослый и самостоятельный мужчина. Мысль о том, что Франц приведет свою угрозу в исполнение, заставила его содрогнуться. Он вдруг отчетливо понял, что с тех пор, как ушла из жизни его горячо любимая Элизабет, он и сам будто не жил. Он забыл, что такое быть счастливым! Поэтому все попытки Франца устроить свою личную жизнь, он воспринимал как угрозу тому, что у него осталось в жизни - его сыну. Он боялся потерять сына! Сын был рядом с ним, нуждался в нем до тех пор, пока был несчастен. Любя сына всей душой, он подсознательно стремился к тому, чтобы он был несчастен! Эта неприкрытая правда ужаснула Карла! Как же может отец желать такого своему ребенку?! И Карл раскаялся и сдался.
- Хорошо, сынок, - дрожащим голосом согласился он. - Давай не будем горячиться, все обсудим, как следует. Я хочу понять тебя. Если ты действительно любишь эту русскую, то я не буду возражать. Нужно только и с Ирмой все решить по-хорошему. Чтобы избежать шума, - предложил Карл.
Франц от неожиданности вздрогнул, а потом крепко обнял отца.
- Я верил, папа, что ты меня любишь, что ты поможешь мне! Я люблю тебя! Мы всегда будем вместе!
      Дверь в кабинет, где происходил разговор, была закрыта неплотно. Проходившая мимо, Ирма услышала возбужденные голоса мужчин. Волею случая, она стала свидетельницей крутого спора между отцом и сыном.  Пока они доказывали друг другу каждый свое, она в душе посмеивалась над попытками Франца освободиться от нее. Она была уверена, что старый Карл ни за что не сделает так, как этого просил Франц. Его позиция была ей на руку. Ну и что, что сам Франц ей не был нужен, что она не любила его никогда? Зато она уже много лет жила в этом доме. А чего еще было ей желать? Она носила известную фамилию, которая открывала перед ней все желаемые двери, она была обеспечена и ни в чем не нуждалась. Старому Карлу приходилось одевать невестку соответственно ее положению.
А большего ей и не надо было. Она не была честолюбива, не имела никаких планов на жизнь. Кроме собственной персоны и разного рода удовольствий ее больше ничто не интересовало. Но, когда разговор завершился примирением сторон и согласием Карла на развод сына, Ирма поняла, что грянул гром среди ясного неба. Это была прямая угроза привычному, обеспеченному и беззаботному укладу ее жизни.
-Ну уж нет! - подумала про себя Ирма. - Прежде, чем вы попытаетесь избавиться от меня, я сама избавлюсь от вас. При чем, от обоих сразу.
В голове Ирмы тут же созрел ужасный план, освобождавший ее от мужа и свекра одновременно и открывавший ей доступ к наследству фон Штольцев. Ведь она оставалась единственной законной наследницей своего мужа. У старого Карла наследников, кроме Франца, тоже не было. Ирма, не обнаруживая свое присутствие, тихо отошла от двери.
 Через полчаса отец и сын спустились в гостиную и увидели там Ирму, мирно смотревшую телевизор. Им и в голову не могло прийти, что она посвящена в их тайну. Если бы они могли предположить, что не телепрограмма интересовала Ирму! Она, уставившись в телевизор, прокручивала в своей голове детали будущего злодеяния. Потом постепенно ее мысли переметнулись к молоденькой Гретхен, ее новой подружке. Она уже представляла себе, куда они поедут вдвоем после похорон и вступления в наследство, как им будет хорошо вместе. Не нужно будет бояться и прятаться. Можно будет спокойно предаваться любви, и жить в свое удовольствие.
- Ирма, прикажи приготовить ужин на троих и непременно будь сегодня дома, - обратился к ней Карл, грубо вырвав ее из сладких грез. - Когда слуги накроют стол, отпусти всех по домам. Нам нужно остаться одним. Есть серьезный разговор, - продолжал свою просьбу Карл.
- Что-то случилось? - непринужденно спросила Ирма, вскинув на свекра глаза.
- Ничего особенного. Нужно обсудить семейные дела, - попытался успокоить ее Карл, но его выдавал взволнованный голос.
- Интеллигент паршивый! Даже соврать не может! - презрительно подумала про себя Ирма. - Хорошо. Все сделаю, как Вы хотите, - безмятежно ответила она и тут же похвалила себя за самообладание.
Для человека, знающего о готовящейся над ним расправе, она держалась более чем достойно, не выдав себя ни словом, ни взглядом.
 Мужчины опять уединились в кабинете. Нужно было обсудить возможные варианты компенсации для Ирмы при разводе. Они хотели покончить с этим сегодня же вечером. На этом настаивал Франц. Он считал, что если они объявят обо всем Ирме, пути назад уже не будет. Он торопился, опасаясь, что отец передумает или что-то изменит.

       Наступил вечер. Ирма спокойно ходила по дому, отдавая распоряжения прислуге. Повариха Хельга, думая, что у хозяев какое-то торжество, приготовила необыкновенно вкусный ужин. Горничная Моника накрывала стол.
- Вино пока не подавай. Герр Карл еще не решил, что они будут пить,- обратилась Ирма к горничной.
Во время приготовления к ужину она, как бы невзначай, обронила в присутствии повара и горничной, что ужинать с семьей дома не будет. Она уходит по своим делам. Мужчины ждут какого-то делового гостя.
- Скорее заканчивайте и уходите. Герр Карл просил оставить их одних, - торопила она прислугу. - Я тоже сейчас скажу, что все готово, и ухожу.
Когда за женщинами закрылась дверь, она надела тонкие перчатки, достала из шкафа заготовленную бутылку вина и поставила на стол. Она знала вкусы и привычки мужчин, с которыми жила в одном доме уже много лет. За ужином в этом доме обязательно пили вино. Промашки не должно было быть. Тем более, сегодня у них есть повод: обсуждение предстоящего развода.
- Вот и порадуетесь свободе! Только на том свете, - злорадствовала про себя Ирма.
Она написала записку и оставила ее на столе на видном месте.
«Франц, любимый! Прошу извинить меня, но это не терпит отлагательства. Мне нужно срочно уйти. Ужинайте без меня. Вернусь завтра утром и все объясню. Нежно целую. Твоя Ирма».
Карл задумался ненадолго, глубоко затягиваясь ароматным дымом. Казалось, он забыл о разговоре. Все его внимание было сосредоточено на, вспыхивающей яркой точкой, сигарете.
- Мы с Францем уже обсудили все, что касалось развода и Ирмы. Время шло, но к ужину нас никто не звал, - продолжил Карл свой рассказ после небольшой паузы. - Решили спуститься сами и посмотреть, в чем дело. В доме никого не было. В столовой был накрыт стол к ужину.
- Что за телячьи нежности, которых никогда не было? Любимый! Целую! - изумился Франц, прочитав записку Ирмы вслух, и тут же бросил ее на стол. - Ладно, папа, давай ужинать. Придется перенести разговор с ней на завтра.
Мы сели за стол. Когда в доме не было слуг, мы сами разливали вино. Франц взял бутылку, наполнил мой бокал, затем свой.
- Папа, я хочу выпить за то, чтобы мы с тобой, наконец, стали счастливыми по-настоящему. Я уверен, ты полюбишь Элен. Мы подарим тебе внуков, - мечтательно произнес Франц.
Мы чокнулись, но как раз в этот момент зазвонил телефон. Франц было поднялся, чтобы взять трубку, но я остановил его и подошел к телефону сам. Звонил управляющий одного нашего офиса. Мне пришлось отвлечься на телефонный разговор. Я разговаривал и смотрел на Франца. Он медленно поднес свой бокал к губам, сделал большой глоток, потом еще один и допил вино до конца.
И вдруг, с ним стало происходить что-то странное,- голос Карла дрогнул. Очевидно, он заново прочувствовал то, что произошло тогда с Францем.
Карл помолчал, потом, как будто собравшись с силами, продолжил рассказ:
 - Франц выронил бокал и стал судорожно хватать воздух ртом, одновременно, пытаясь ослабить галстук, как будто ему не хватало воздуха. Я еще подумал тогда, что он захлебнулся, что сейчас он прокашляется и все будет в порядке. Но Франц уже повалился на пол. Я мгновенно понял, что произошло что-то непоправимое.
- Срочно вызывай «скорую» к нам домой! Францу плохо! - заорал я в трубку и бросился к нему. Он уже почти не дышал. Кто-то внутри меня твердым голосом сказал мне, что, если я не начну что-то делать, а буду кричать и плакать, то мой мальчик умрет. Я потеряю то, чем дорожу больше всего на свете! И я начал действовать. Когда я служил в армии, нас учили оказывать первую медицинскую помощь. Мне как будто кто-то диктовал, как нужно делать искусственное дыхание и массаж сердца. Я принялся за дело.
Франц все не дышал, но я не сдавался. Я вдувал воздух ему в рот, а потом сильно делал несколько толчков в области сердца. Так прошло пять минут. Спасибо, что наш управляющий оказался сообразительным и расторопным малым. Он поднял такую тревогу, что «скорая» буквально прилетела к нам.
Я оторвался от Франца, когда осознал, что подоспела помощь. Врачи тут же сделали несколько уколов, дали кислород, поставили капельницу. Потом Франца уложили на носилки, погрузили в машину и с воющей сиреной помчались в больницу. По рации предупредили, что везут тяжелого больного. К нашему прибытию реанимация была уже готова принять Франца. В клинике сделали экспресс-анализ вина, бутылку с которым предусмотрительно захватили доктора. В вине оказался сильнодействующий сердечный препарат, передозировка которого ведет к остановке дыхания и смерти. В бутылке была лошадиная доза препарата.
- Не поскупилась Ирма, - подумал я и сразу же вызвал полицию. - Мне уже было не до семейных тайн. Ведь она подняла руку на нас сыном!
Я вдруг отчетливо представил себе ее дьявольский план. Все было учтено! Кроме одного. Нас спасла случайность: телефонный звонок! По ее расчету мы должны были выпить одновременно. Если бы это произошло, нам некому было бы оказать помощь. Все было бы кончено в считанные минуты. А выглядело бы все так, как будто один из нас пытался отравить другого, а потом и сам, то ли бокалы перепутал, то ли совесть замучила, тоже отравился. Но есть Бог на свете! Он нас спас! - вдохновенно произнес Карл и перекрестил себя католическим крестом.
Он опять надолго замолчал, погрузившись в воспоминания. Я сидела молча, переживая трагедию их семьи вместе с ним.
- Я тогда был в полном отчаянии. Врачи не давали никаких гарантий. Франц был в коме, на аппарате искусственного дыхания. Жизнь в нем едва теплилась. Доктора делали все возможное, но все усилия ни к чему не приводили. Прошла неделя. Франц умирал. И тогда я возненавидел Вас!
Ведь это Вы нарушили нашу привычную жизнь! Из-за Вас я терял своего мальчика! Я поклялся себе, что если Франц останется жив, я костьми лягу, но не позволю вам быть вместе. Вы виделись мне причиной нашего несчастья. Тогда я и позвонил Вам! Простите меня, Элен, - тихо прошелестел голос Карла, и он опять надолго замолчал.
- Я забросил работу, почти все время находясь рядом с Францем. Я сам хотел принять его последний вздох, - опять заговорил Карл, продолжая страшную историю. - Врачи боролись за его жизнь из последних сил. Все средства уже были перепробованы. Все лучшие врачи страны стояли у его постели. На фоне отравления у Франца развился панкреонекроз. Ему сделали несколько операций подряд.
- Теперь его может спасти только чудо, - объявил свой вердикт профессор - главное медицинское светило. - Нам остается только ждать, сможет ли он сам это преодолеть.
Я считал каждый час, каждую минуту его жизни. Сидя у постели Франца, я вспоминал его маленького. Особенно в то время, когда погибла Элизабет. Я потерял любимую женщину и ушел в свои переживания, бросив маленького сына наедине с его мыслями о том, что случилось с его матерью. Он казался мне настолько несмышленым, что я скрыл от него ее смерть.
Я думал, что он не поймет этого. Я просто сказал ему, что она с нами больше жить не будет, что она уехала, навсегда. Уже после того, как он пришел в себя и начал выздоравливать, мы подолгу все вспоминали и обсуждали. Франц признался мне, что возненавидел мать за то, что она, мамочка, которую он так любил, бросила его и больше не любит. Она предала его!
Он выкрал из семейного альбома несколько фотографий матери и на одной из них выколол ей глаза, мстя за предательство!
Я вздрогнула, вспомнив ситуацию с фотографией, поразившей меня своей жестокостью, когда мы были с ним в Швейцарии. Разгадку тайны я узнала через семнадцать лет!
- Я молился у постели Франца так, как никогда в жизни не молился!
И Господь помиловал меня, даровав жизнь моему сыну. Франц медленно пошел на поправку. Первое, о чем он спросил меня, придя в себя, знаете ли Вы, что он болен? Когда Вы приедете? И я… - голос Карла опять задрожал, он плакал. - Я взял грех на душу и сказал, что Вы уволились от Соколова и уехали неизвестно куда. Что Вы вышли замуж и уже ждете ребенка.
 И опять Господь давал мне понять, что я неправ, потому что Франц после такой новости не хотел жить. Его тянули изо всех сил, а он просто не хотел жить. Я уже тогда сто раз пожалел, что брякнул такое сыну, но, что сказано - то сказано. Я придумал для него добрую сказку о том, что как только он поправится, мы поедем в Россию и, во что бы то ни стало, найдем Вас и привезем к нам. Но Франц неожиданно изменил свое решение:
- Ничего не надо, папа. Видно, все женщины всю жизнь будут предавать меня, поэтому мне больше никто не нужен. Я поправлюсь, и мы будем жить вдвоем.
Больше о Вас он не говорил ни слова. Он вообще с тех пор стал мало говорить. Через четыре месяца его выписали из больницы. Постепенно он оправился от болезни и вернулся в корпорацию. Но это уже был другой Франц. В первый же рабочий день он все-таки позвонил в Россию Соколову, который, к моему великому удивлению, подтвердил то, что я выдумал для Франца. Ведь я тогда действительно соврал, не разговаривал я еще с Соколовым. Я был ошарашен тем, что так предугадал события. Не скрою, я Вас тогда очернил самыми ужасными словами и ликовал, что не допустил того, чтобы мой сын жил с Вами. Франц стал еще мрачнее. Кроме работы его больше ничего не интересовало. Он не отдыхал, не развлекался, не общался с людьми, кроме тех, с которыми был связан по работе. В нашем доме стало совсем пустынно и тихо. Радость жизни покинула нас навсегда. Первое время меня еще не оставляла надежда, что все еще изменится в лучшую сторону. Что Франц переживет потерю и, может быть, женится, может быть, у него еще будут дети. Но мои надежды таяли день ото дня. Я понял, что за эту великую ложь Господь меня не простил. Также я понял еще и то, что нужно быть осторожнее в своих мыслях и желаниях. Я только подумал, что такой вариант был бы самым лучшим для нас с Францем. Я только подумал, а Господь сразу исполнил мое желание, не приняв в расчет того, что Франц-то хочет совсем другого!
Шли годы. Но все оставалось по-прежнему. Тишина, пустота, безрадостная жизнь. И тогда я начал задумываться над тем, зачем мне мое богатство, если я не могу быть счастливым сам и подарить счастье и радость своему единственному сыну? Отняв у Франца Вас, я разбил его сердце!
Все для него потеряло всякий смысл. Осталась работа ради работы, деньги ради денег. Мой сын, как и я сам, оказался однолюбом. Вот так мы и живем с тех самых пор. Я уже совсем старик, а мой несчастливый сын стареет вместе со мной. Сколько раз потом я в мыслях разговаривал с Вами, просил прощения, умолял вернуться к Францу. Но Господь был глух к моим молитвам. И вдруг сегодня, когда я увидел Вас, мне показалось, что я схожу с ума. Я решил, что от частого общения с Вами в мыслях у меня начались видения. А когда вошла Лиза, все поплыло перед глазами. Передо мной предстала моя юная и вечно любимая Элизабет! Они удивительно похожи! - голос Карла дрожал от волнения и переполнявших его чувств.
- Элен, когда родилась Лиза? - спросил меня Карл.
Мне ничего не оставалось делать, как сказать правду.
- Значит она точно дочь Франца. Швейцария, - задумчиво произнес Карл.
Опять повисло длительное молчание. Я вспоминала события тех лет. Мы с Францем болели одновременно. И также единодушно не хотели жить друг без друга. Я вспоминала то состояние полной апатии к жизни и точно могла понять, как тяжело было тогда Францу. Мы болели одной болезнью.
Ее называют «разбитое сердце»!
Было уже далеко заполночь. Герберт и дети удалились в свои спальни. Признаюсь, я была удивлена, что они так деликатно дали нам возможность общаться, не прерывая нас, не приставая с вопросами. У меня было такое ощущение, что на всем свете сейчас есть только я и Карл. Для нас это был момент истины.
Ночью в открытом море на воздухе довольно свежо. Карл заметил, что я начала дрожать от холода. Он подал едва заметный знак. Через несколько мгновений человек из команды принес нам два пледа, а второй прикатил сервировочный столик с горячим кофе и закусками. Есть не хотелось, а вот обжигающий, ароматный кофе я выпила с наслаждением.
- Элен, а как Вы жили эти годы? - вновь нарушил молчание Карл.
- После нашего с Вами разговора я точно так же, как и Франц, умирала и не хотела жить. Долго лежала в больнице. Когда узнала, что беременна, пришлось карабкаться, выживать. Потом меня с позором выгнали с работы. Да-да, господин Соколов! Не удивляйтесь! Не простил он меня за Франца! Сам, видишь ли, на меня виды имел. Официальной работы найти не могла, благодаря опять же стараниям господина Соколова. Подрабатывала частными уроками и переводами. Жили скудно, только что не голодали. За два месяца до родов похоронила маму. Все это время рядом со мной был мой старый друг. Это он спас меня и Лизу, он заставил меня жить, он кормил меня, лечил, вытирал мои слезы. А потом мы затеяли общее дело, благодаря которому я сейчас имею возможность отдыхать в Таиланде со своей дочерью. Сначала я надеялась, что Франц все-таки жив, верила, что он обязательно найдет меня. Я вздрагивала от каждого телефонного звонка, с замиранием сердца заглядывала в почтовый ящик. «Но телефон молчал, был пуст почтовый ящик» …
С годами надежда становилась все призрачнее. Я поняла, что та страшная новость, которую Вы сообщили мне по телефону, и есть ужасная правда. Пришлось смириться с тем, что Франца больше нет в живых.
Я хранила в своей душе его образ, как единственного, любимого мною, мужчины. А десять лет назад, когда мы открывали первое наше с Виктором предприятие, на торжестве присутствовал господин Соколов, который и обронил мне невзначай, что господин фон Штольц младший жив и здоров, и продолжает сотрудничать с ним. Тогда я решила для себя, что Франц просто забыл и бросил меня. Я приказала себе больше не думать о нем и вычеркнула его из своей памяти. Поверьте, герр Карл, сегодняшняя встреча для меня величайшая неожиданность. Если бы я хоть на секунду могла предположить, что встречу здесь Вас или Франца, я поехала бы отдыхать в прямо противоположном направлении. Честно скажу, даже в мыслях не было разыскать вас или пытаться встретиться. Вы вычеркнули меня из своей жизни, мне пришлось сделать то же самое. - Волнение перехватило горло.
Я замолчала, пытаясь успокоиться.
- Элен, почему Вы не попытались объяснить мне, что ждете ребенка? - спросил меня Карл.
- Для чего? - недоуменно вскинула я брови. - Чтобы услышать, что я пытаюсь шантажировать Вас с целью получить часть наследства? Вспомните, как Вы были тогда настроены, как разговаривали со мной! Это теперь, по прошествии стольких лет, когда жизнь заставила Вас задуматься над тем, что действительно ценно, Вы сидите и разговариваете со мной. И Вам сейчас, наверное, кажется, что Вы и тогда способны были услышать и понять меня. Нет, герр Карл, не обольщайтесь. Все было именно так, как было.
И опять тягучая тишина. Только слышно взволнованное дыхание двух людей, которые, встретившись после долгой разлуки, вновь пытаются найти друг в друге хоть частичку сострадания и взаимопонимания.
- Я очень виноват, - вновь начинал разговор Карл. - Виноват перед своим сыном, перед Вами. Но больше всего я виноват перед Лисхен. Я лишил свою единственную внучку отца и деда. Как мне загладить свою вину? Сможете ли Вы когда-нибудь простить меня? Позволите ли Вы сказать Лисхен, что я - ее дедушка, что в Германии живет ее настоящий отец? - Карл замер в ожидании моего ответа.
Теперь настал мой черед задуматься. Я видела его искреннее раскаяние. Я не злорадствовала над тем, что ему больно и тяжело. Я не хотела мстить ему за его высокомерное отношение ко мне. Даже за свою боль, терзавшую меня столько лет, я не жаждала его крови. Все это уже отболело, все определилось в моей жизни. Но Лиза! Мне вдруг стало страшно, что они с Францем отнимут у меня мою дочь.
- Она молода и неопытна. Затуманят ей голову своим состоянием, перспективами жить в замке в Германии, иметь прислугу, шикарную машину с шофером, ни в чем себе не отказывать, учиться в престижном университете. Вдруг она решит уехать к ним? -  роились в моей голове мысли, одна ужаснее другой.
- С другой стороны, ведь не напрасно я встретила здесь именно Карла. Может быть, сама судьба посылает мне возможность, исправить жестокую ошибку, допущенную нами столько лет назад? Почему я должна скрыть от Лизы то, что она непременно должна знать? Я не могу лишать ее права выбора.  И не такая уж она несмышленая, чтобы ошибиться в своем решении, - размышляла я, все более утверждаясь в правильности своих мыслей.
- Знаете что, герр Карл, я думаю, было бы глупо ворошить сейчас прошлые обиды. Кто был в чем-то виноват, осознал уже все в полной мере. Если уж мы встретились здесь, на краю Земли, значит, судьбе угодно дать нам еще один шанс попытаться понять друг друга и примириться.  Тем более, делить нам нечего. Я ни на что не претендую, но и Вы, в свою очередь, надеюсь, не претендуете на то, что принадлежит мне, - как можно более миролюбиво, но с явным намеком на Лизу, сказала я и испытующе посмотрела на Карла.
- Что касается настоящего отца, то он живет с нами, в России. Он каждый день с рождения Лизы заботится о ней, а еще раньше, до ее рождения, он сделал все возможное, чтобы она увидела свет и жизнь. Без Виктора не было бы сейчас ни меня, ни Лизы, - произнесла я тоном, не оставлявшим сомнений в моих намерениях.
На глаза навернулись слезы. Я вспомнила своего Витьку, и такая щемящая тоска заполнила душу. Я поняла, что ужасно соскучилась по нему. Эх! Если бы он был рядом.
- Элен, Боже упаси, чтобы мы сделали что-то во вред Вам или Лисхен! - с чувством воскликнул Карл. - Я сделаю все так, как вы скажете! Если не позволите, буду молчать! Только мне очень хотелось бы, чтобы она знала о нас с Францем. - Карл задумался на мгновение. - Я наблюдал за ней. Вы вырастили чудесную дочь! Она красавица и умница, у нее тонкая, чувствительная душа. Она просто не может быть дурным человеком. Мне кажется, она сможет нас правильно понять.
Светало. Мы с Карлом обсуждали, когда и как мы скажем Лизе нашу непростую правду.

Утро наступившего дня было необыкновенно ярким и красивым. Бескрайнее безоблачное небо и ослепительное солнце вызывали в душе невольный восторг. море простиралось идеально гладким, переливающимся покрывалом до самого горизонта. Все было бы прекрасно, если бы не внутренняя напряженность. Мы с Карлом оба сильно волновались. Предстоял разговор с Лизой. Как она воспримет такое известие?!
Завтрак подали на открытом воздухе. В такое утро грех прятаться в душном помещении. Дети без умолку рассказывали о своих вчерашних ощущениях. Ночное купание в открытом океане оставило незабываемое впечатление.
- Лисхен, ты замечательно говоришь по-немецки! - обратился Карл к Лизе. - Ты изучаешь язык в школе?
- Нет, герр Карл, в школе я изучаю английский. Это мама с детства учит меня. Она сказала мне, что мой кровный отец - немец, поэтому мне нужно знать родной язык, - не придавая значения своим словам, выложила Лиза.
Карл бросил на меня быстрый взгляд и вновь обратился к Лизе:
- Отец немец? А что ты знаешь о своем отце? - спросил Карл, заметно волнуясь.
- Знаю, что он умер еще до моего рождения. А звали его Франц, поэтому и отчество у меня Францевна. Только у меня есть настоящий папа. Папа Витя, который живет с нами в России. Я его очень люблю! - с гордостью закончила свою речь Лиза и обвела всех победным взглядом.
Теперь настала очередь Герберта, удивляться и делать выводы, сопоставляя факты. Он внимательно посмотрел на Карла, на меня, на Лизу. По выражению его лица было понятно, что он, не зная подробностей, все-таки понял, в чем суть дела.
Деликатный и тактичный Герберт! Он тут же придумал повод, вновь оставить нас наедине. Он предложил сыновьям морскую рыбалку. Лиза в восторге захлопала в ладоши, полагая, что и она будет рыбачить со всеми вместе.
- Лиза, прошу тебя остаться с нами, - тихо попросила я.
- М-а-а-ам, ну что я буду делать здесь с вами? Там так интересно будет!
Я никогда не ловила рыбу в море, - канючила она, пытаясь вымолить разрешение.
- Лизонька, есть разговор. Герр Карл просит тебя остаться. Поговорим, и ты присоединишься к рыбакам, - мягко, но решительно сказала я.
Лиза, понурив голову, осталась сидеть за столом, в то время как юноши и Герберт, в сопровождении матроса, уже зашагали за рыбацкими снастями.


- Лисхен, ты хотела бы поехать в Германию? - заметно волнуясь, обратился Карл к Лизе.
- Конечно, хочу. И обязательно поеду, только не сейчас, - с готовностью ответила Лиза. - Сейчас у меня выпускные экзамены и поступление. Некогда, знаете ли.  А что Вы имели в виду? - Лиза испытующе уставилась на Карла.
- А я предлагаю вам с мамой поехать в Германию прямо сейчас, примерно через неделю. Нужно немного времени, чтобы оформить документы, - как бы извиняющимся тоном уточнил Карл.
- Здорово, конечно! - воскликнула Лиза. - Только, как на это смотрит мама? Да нам и папу еще надо спросить! Может он не разрешит нам задержаться. - Лиза была в замешательстве от такого конкретного предложения. - А к чему такая спешка? - еще раз спросила Лиза после легкой паузы.
- Мы и так потеряли слишком много времени, - задумчиво произнес Карл. - Хочу попытаться исправить прошлые ошибки и познакомить тебя с твоим кровным отцом. Он жив. А я - твой родной дедушка, - без обиняков выложил Карл мучительную правду.
Над столом повисло продолжительное молчание. У меня замерло сердце в ожидании реакции и ответа Лизы. Я прекрасно понимала ее. Услышать такое шестнадцатилетней девушке! Все в ее жизни было определенно и безоблачно! И вдруг! … Она, конечно, не ожидала таких крутых перемен в своей судьбе. Лиза переводила удивленный взгляд то на меня, то на Карла.
- Как жив? - тихо спросила она. - А почему, ты мама, мне об этом не говорила? Почему скрывала? Ведь вы с папой Витей сказали, что он умер еще до моего рождения! Вы мне соврали?! -  голос Лизы наполнялся гневом.
Иногда она бывала несдержанной. Я испугалась истерики с ее стороны. Но тут опять в разговор вступил Карл:
- Нет-нет, Лисхен, мама тоже узнала об этом только вчера. Она действительно думала, что Франц погиб, - пытался он успокоить Лизу. -  И папа твой не знал, что ты есть на свете. Иначе, он бы непременно тебя нашел. Это я во всем виноват! Прости меня, деточка! - старый Карл беспомощно опустился на колени перед Лизой. - Богом прошу тебя, прости старого гордеца и дурака! - По лицу Карла катились слезы, которые он даже не пытался скрыть.
- Ну, встаньте же, встаньте! - Лиза кинулась к Карлу, помогая ему подняться с колен. - Вставай же, дедушка! - невольно вырвалось из ее уст.
И когда Карл поднялся, они обнялись, и оба заплакали. Это были светлые слезы облегчения и примирения, прощения и обещания любить и хранить друг друга! Лиза, не пытаясь выяснить, кто и в чем виноват перед ней, сразу простила и приняла этого старого человека, ее родного деда. Родная кровь!

       Штерны, отец и сыновья, были немало удивлены, когда Лиза гордо объявила, что Карл фон Штольц, оказывается, ее родной дедушка. Оправившись от шока, они принялись поздравлять нас с Лизой и Карла. Известие о том, что мы с Лизой летим в Германию, привела их в неописуемый восторг!
- Так это же здорово, что ты будешь жить в Германии! - наперебой говорили братья. - Мы сможем часто видеться. Может быть, даже и учиться вместе будем. Мы тебя со всеми нашими друзьями познакомим.
- А кто вам сказал, что я собираюсь жить в Германии? - недоуменно спросила Лиза. - Я только съезжу, погощу, познакомлюсь с отцом и назад, в Россию, - твердо объявила Лиза. -  У меня там папа Витя, баба Кава, школа, друзья. Я их не брошу!
Все переглянулись, но предпочли не обсуждать эту тему. Могу поспорить, что и Карл, и Штерны, думали, что Лиза, осознав, наследницей какого состояния она становится, изменит свое решение и останется там.
 Но я то знала свою дочь! Хотя, чем черт не шутит, когда Бог спит. Думать об этом сейчас не хотелось. Я была в приподнятом настроении оттого, что полоса неведения закончилась. Теперь все стало ясно. А как поступить в этой ситуации - дело каждого, в том числе и Лизы. Я не могла отказывать ей в праве, сделать свой выбор.
       С этого дня Карл был все время рядом с нами. Мне казалось, что он ни на минуту не хотел расставаться с Лизой, спеша наверстать упущенное.
Он все никак не мог наговориться с ней. Карл все время благодарил меня за то, что я научила дочь языку, за то, что он мог беспрепятственно общаться с ней. Я обратила внимание на то, что он даже помолодел за эти несколько дней.  Он был бодр и энергичен, глаза блестели. Он стал часто смеяться вместе с Лизой. Лизе тоже нравилось общаться с Карлом. Она расспрашивала его о Германии, о Франце. Карл с удовольствием отвечал ей подробно и очень обстоятельно.
Нам пришлось вернуться в Бангкок.  Карл снял для нас с Лизой шикарный пентхауз в одном из лучших отелей города, где мы провели три дня в ожидании документов.  Мы гуляли по городу, осматривая достопримечательности. Карл все время пытался что-то купить и подарить мне и Лизе. Я деликатно отказывалась от предложений. А Лиза? Я не думаю, что Лиза подражала мне. Она вела себя так, как считала нужным.
- Дедушка, зачем мне это? - часто останавливала его недоумевающим вопросом Лиза, когда он пытался сделать очередную безумную покупку. –
У меня это есть. А вот это мне совсем ни к чему.
Я исподволь наблюдала за Лизой, не поддастся ли она искушению, не начнет ли сгребать все подряд, пользуясь тем, что дедушка готов ради нее на все. Нет! Она не вела себя как дикарь, дорвавшийся до изобилия. Мне было приятно убедиться в том, что она разумный человечек. Она относилась к вещам только как к вещам, и не более того.
- Значит, мы с Витькой правильно воспитали ее, - удовлетворенно подумала я. - Она жила в достатке, но знала цену деньгам, у нее было все, что нужно, но ничего лишнего. Не было в ней зазнайства или чванливости, желания выставить себя напоказ, подчеркнуть свою исключительность. Карл расстраивался, что Лиза почти от всего отказывается. Одновременно, ему нравилось то, что она не меркантильна, не алчна, не завистлива.
      Время в ожидании виз пролетело незаметно. Имя фон Штольца имело вес даже далеко за пределами страны. Карл обратился с просьбой оформить нам въездные визы лично к послу.  Все было сделано настолько быстро, насколько это было возможно.
Все эти дни я заметно нервничала, хотя старалась делать вид, что меня предстоящая поездка волнует не больше, чем всех остальных. Я в мыслях рисовала себе нашу встречу с Францем, я подбирала слова, которые скажу ему, представляла, как он поведет себя, что скажет. Мы договорились с Карлом, что пока Францу ничего сообщать не стоит. На этом больше всех настаивала Лиза.
- Мне интересно, дедушка, узнает он меня или нет, - рассуждала она. - Ведь ты же узнал меня, значит, и он должен понять, что я его дочка.
Мне показалось, что она хочет устроить Францу нечто вроде испытания. Карл позвонил Францу при нас с Лизой:
- Сынок! Я возвращаюсь домой! Непременно встреть меня в аэропорту. Сам встреть! И привези самые красивые цветы! Я буду не один. - Голос Карла радостно подрагивал, но он старался говорить так, чтобы Франц ничего не заподозрил.
- ……..
- Это сюрприз! Приятный, очень приятный сюрприз! До встречи Франц! - Карл сразу же положил трубку. Видимо он боялся, что не выдержит и проболтается.

«Люфтганза» доставила нас из Таиланда в Германию. Четырнадцать часов беспосадочного полета в первом классе комфортабельного «Боинга» пролетели не утомительно. Все было к нашим услугам, только что на руках не носили. Кухня первого класса произвела на нас впечатление. Карл, видя, как Лиза уплетает за обе щеки, сам с удовольствием ел все, что предлагалось.
Лизе все ужасно нравилось. Она с удовольствием смотрела фильмы, слушала музыку и даже немного поспала. Ей нравилось общаться со стюардессами.
- Мамочка, посмотри, какие они красивые и смелые! - восхищенно шептала мне Лиза. - Мам, глянь, они не ходят, они действительно летают. Настоящие воздушные феи!
- Дедушка, может, мне тоже стать стюардессой? - обратилась она к Карлу. - Буду путешествовать по всему миру, общаться с разными людьми! - мечтательно размышляла Лиза.
- Ты и так будешь путешествовать по всему миру, и общаться с самыми разными людьми. Тебе для этого не обязательно становиться стюардессой. Хотя, ты сможешь стать тем, кем именно ты захочешь! - уклончиво ответил Карл.
Я обратила внимание, что от прежней его категоричности не осталось и следа. Он стал более мягким, не спешил навязывать свое мнение, тем более, что-то запрещать. Видимо, пережитое с Францем научило его кое-чему.
Я смотрела на него с удивлением.  Буквально несколько дней тому назад я встретила настоящего старика, которому далеко за семьдесят. Несмотря на то, что он держался прямо, ходил твердо, разговаривал разумно, было очевидно, что он ужасно стар. Он был утомлен жизнью настолько, что уже не проявлял к ней интереса! Жил просто по инерции. И вот - чудесное превращение! Наша встреча, знакомство с Лизой как будто дало ему вторую молодость, вернуло желание жить и радоваться! Было забавно наблюдать, как он каждую минуту старался привлечь к себе внимание Лизы. Они все время общались! Им не было скучно вдвоем, они нашли общий язык! То они что-то рассказывали друг другу, то разгадывали кроссворды, то читали немецкую газету или журнал. Со стороны можно было предположить, что дед и внучка, что называется, - не разлей вода, с самого ее рождения!
Я, пользуясь возможностью остаться наедине со своими мыслями, все строила предположения, какой будет наша встреча с Францем. А потом вдруг решила:
- Как будет, так и будет. Никаких последствий для себя я от этой встречи не жду, так что мне практически все равно. Исполню формальность и домой! И никаких возражений! - категорично предупредила я Темную Личность, которая хотела, было, вступить со мной в дискуссию по поводу моих истинных намерений.

- Дамы и господа! Наш самолет приступил к снижению. Пожалуйста, пристегните привязные ремни и не курите, - объявил голос стюардессы.
Это привело меня в чувство, поскольку я слегка задремала.
Я внутренне вся подобралась и приготовилась. Приближался еще один очень непростой момент в моей жизни.
Самолет мягко коснулся взлетно-посадочной полосы и покатился по ней. Все пассажиры зааплодировали. Так принято на международных рейсах благодарить экипаж за удачную посадку. Что ни говорите, каким бы ни был приятным полет, все с нетерпением и волнением ждут момента посадки.
Это самая важная часть воздушного путешествия! Слава Богу, на сей раз, она прошла успешно. Люди облегченно вздохнули, начали готовиться к выходу. Тем временем, самолет зарулил на стоянку и замер.
У меня внутри тоже все замерло. Я отчетливо понимала, что еще несколько минут, и я увижу того, по кому выплакала столько слез, по которому так тосковала и горевала, а потом также страстно ненавидела и старалась вычеркнуть из своей памяти все, что было связано с ним!
Я мельком глянула на себя в зеркало. На меня смотрело надменное женское лицо с холодными глазами, в которых, кроме равнодушия к происходящему, трудно было что-либо прочитать.
- Вот и чудненько! Так держать! Не вздумай распуститься и зареветь, - напутствовала я себя, и шагнула из самолета.
Пограничные и таможенные формальности были исполнены очень быстро. Я их почти не заметила.
В зале прилета стояла группа людей, среди которых выделялся высокий мужчина со светлыми волосами. Я сразу обратила внимание на него, потому что у него в руках был шикарный букет цветов, а он держал его как веник, не зная, что с ним делать. Так держат цветы, когда не понимают, кому они предназначены.
Мы направились к этой группе. Нас разделяло еще метров сто, но я уже почувствовала, что этот мужчина - Франц. Карл тоже увидел его и приветственно замахал рукой. А Франц все вглядывался и никак не мог понять, что за женщины идут рядом с отцом. Он тоже пошел нам навстречу.Каждый следующий шаг давался мне невероятным усилием воли. Все мои разглагольствования о том, что все уже отболело и не имеет для меня никакого значения, оказались полным бредом! Имело! И еще какое! Я почувствовала, что мне нечем дышать, что сердце колотится так, как будто эту стометровку я не прошла спокойным шагом, а пробежала, установив мировой рекорд. Мы неуклонно приближались друг к другу. Я уже могла разглядеть лицо Франца. На нем было легкое недоумение. Он еще так и не мог понять, кто идет рядом с отцом.
Еще шаг, два, три, и мы остановились в полуметре друг от друга. Лицом к лицу! Через семнадцать лет! Карл держался позади нас. Он предпочел помолчать, предоставляя нам возможность, посмотреть друг на друга.
Я стояла, держа Лизу за руку, и тоже молчала, как немая. Я видела перед собой ухоженного, элегантного мужчину, с сединой в светлых волосах. Он был очень похож на Франца. Но это был не тот Франц, которого знала и когда-то любила я. Я не имею в виду то, что он постарел. Я ведь тоже не помолодела! Передо мной стоял мужчина с жестким выражением лица и холодными глазами. Маска безразличия прочно приросла к его лицу.
Франц пристальнее взглянул на меня, и букет выпал из его рук! По лицу пробежала едва уловимая судорога, желваки напряглись.
- Элен! Это ты? - едва слышно произнес Франц.
 Он стоял, не двигаясь, и смотрел на меня, не мигая. Его лицо и глаза стали понемногу оживать. По лицу скользнуло подобие улыбки, а в глазах метались удивление и страх, радость и боль, отчаяние и надежда.
Я напрочь забыла все слова, которые готовила к встрече с Францем.
Я сказала тихо и просто:
- Да, Франц, это я. Я прилетела для того, чтобы познакомить вас с Лизой. Посмотри, она тебе никого не напоминает?
Франц перевел взгляд на Лизу и вздрогнул, как от толчка.
- Она похожа на маму, - медленно, пытаясь осмыслить происходящее, сказал Франц, - Кто это?
- Это Елизавета Францевна Свиридова, твоя кровная дочь, - представила я Лизу.
Лиза стояла притихшая, с широко распахнутыми глазами. Она пристально вглядывалась в лицо Франца. Я прекрасно понимала, что и для нее это был волнующий момент. Она ждала и одновременно боялась встречи с Францем.
- Моя дочь? - после непродолжительной паузы спросил Франц.
Он выглядел растерянным. Это известие еще никак не укладывалось в его голове. А потом он шагнул к нам и крепко прижал нас обеих к себе. Так мы стояли некоторое время.
- Девочки мои дорогие! Простите меня, что я не сумел вас уберечь, - сквозь слезы тихо говорил Франц.
Когда мы разомкнули объятия, лица у всех троих были мокрыми от слез. Карл, который стоял чуть в сторонке, тоже плакал. Думаю, от счастья. Он, наверное, полагал, что после счастливой встречи наступит счастливое примирение и воссоединение.
Нас привезли в замок фон Штольцев. Лиза с изумлением смотрела на всю эту роскошь, окружавшую нас. По российским меркам в это время мы уже тоже жили не бедно. Но здесь! Такое она видела впервые! Роскошный огромный замок, где все блестит, сияет и сверкает! Антикварная мебель, посуда, ковры, картины известных художников, которые вот так просто висят в их доме! Все приводило ее в восторг. Ей все разрешалось брать в руки, трогать, рассматривать, примерять. Старый Карл по приезде так и представил ее прислуге:
- Это Лисхен, ваша новая хозяйка. Это ее дом, и все, что в доме, тоже принадлежит ей. Все ее указания должны выполняться мгновенно!
Лиза просияла от счастья. Мое сердце сжалось оттого, что мои предположения оправдались. Сейчас мою Лизу начнут покупать роскошью, доступностью всех мыслимых и немыслимых благ, вседозволенностью, громким именем. Мне предстояло на деле увидеть, какова моя дочь.
Лиза в сопровождении фрау Эрики осматривала дом, осваивала, так сказать, новую территорию, а мы с Карлом и Францем присели в гостиной. Мы с Францем сначала вели просто светскую беседу. Вопросы простые, ответы обтекаемые. Все в рамках приличий. Но совершенно невольно возобновилось наше общение глазами. Как тогда, давно, когда при НикСтепе или других посторонних мы не могли разговаривать открыто, мы вновь прибегли к помощи глаз. Даже через столько лет мы понимали друг друга с полувзгляда! Нам необходимо было остаться наедине. Мы на некоторое время замолчали. Карл, наконец, понял, что он лишний в данной ситуации.
- Пойду, пройдусь с Лисхен по дому. Нужно все показать и рассказать новой хозяйке, - сказал он, немного сконфузившись, и срочно покинул гостиную.
Я смотрела на Франца и думала:
-Какой он близкий и далекий одновременно. Я помнила все до мелочей. Его лицо, его тело, его жесты, тембр голоса. Но не могла к нему прикоснуться, как раньше. Он стал для меня человеком из прошлого. Нас разделяла целая жизнь, которую мы прожили не вместе, а каждый по-своему!
Оставшись наедине, мы как будто растерялись, не знали, с чего начать разговор. После продолжительной паузы первым заговорил Франц. Он, мысленно переносясь на много лет назад, начал рассказывать мне то, что я уже слышала от Карла. Я слушала его, не прерывая. Сначала голос его был относительно спокоен, потом он начал заметно волноваться. Когда повествование дошло до того момента, где Карл сказал ему, что я вышла замуж, жду ребенка, и уехала, уволившись от Соколова, голос Франца дрогнул, а потом окончательно прервался. Он закрыл лицо. Я поняла, что он плачет.
- Элен, я поверил тем, кто все время был против тебя, отцу и Соколову!
И усомнился в тебе, которую любил больше жизни! В тебе, Элен, которая, точно знаю, любила меня! Как я мог им всем поверить, Элен?! Ведь сердце кричало, что все это ложь, что нужно ехать и искать тебя. Но разум решил, что все в этой жизни напрасно, что все то, что мне рассказали, и есть правда. Я решил не мешать тебе, устраивать свою жизнь. Ведь ты была так молода! - с горечью в голосе говорил Франц. - Хотя, нет, буду до конца честным! Я не тебе давал шанс устроить свою жизнь. Я был оскорблен тем, что ты так срочно вышла замуж, забыв обо мне, предав меня и бросив! Я так страдал тогда, а ты была счастлива с новым мужем, ждала ребенка! Это сейчас я понимаю, что был настоящим идиотом, что был тысячу раз неправ! А тогда! Моей гордости был нанесен сокрушительный удар! Я решил, что никогда не только не буду тебя разыскивать, но даже никого не спрошу о тебе.
Опять наступила пауза. Франц, взволнованный своим признанием, сидел неподвижно, уронив голову в раскрытые ладони.
Теперь я начала свой рассказ. О том, как услышала весть о его смерти от Карла, о том, что Карл запретил мне даже звонить, обвинив в его смерти меня. О моей болезни, о нежелании жить, о беременности, о маме, о рождении Лизы, о нашей дальнейшей жизни. И на протяжении всего моего рассказа неизменно звучало имя Виктора. Виктор сказал, Виктор сделал, Виктор решил. Виктор, Виктор, Виктор….
- Ты любишь его? - вдруг спросил меня Франц.
- Кого? Виктора? - спросила я, вздрогнув от неожиданности. А потом, поразмыслив, ответила - Ты знаешь, Франц, я никогда не задавала себе этого вопроса, да и он никогда не говорил мне, что любит меня. Мы просто живем вместе, работаем вместе, веселимся вместе, и горюем тоже вместе. Он - это я, я - это он. Мы - одно целое. Наверно, мы любим друг друга. Как можно не любить себя?!
Лицо Франца подернулось едва заметной грустью. Я поняла его. В этот миг он больше всего на свете хотел бы, чтобы эти слова были бы сказаны о нас с ним. Но.…Произошло то, что должно было произойти.
Потом мы заговорили о Лизе. Франц был бесконечно рад тому, что у него есть дочь. Она ему очень понравилась. Его восхищало то, что она так похожа на фрау Элизабет, а значит и на него! Он расспрашивал о ней, какая она была маленькая, что она любит, чем увлекается.
- Как я хотел бы жить вместе с вами, растить вместе с тобой нашу дочь, радоваться тому, что она взрослеет на моих глазах, - с сожалением говорил Франц. - За что судьба обошлась с нами так жестоко? Хотя, чего уж тут роптать. Благодарю Господа уже за то, что вообще дал мне возможность вновь встретиться с тобой и увидеть дочь.
В гостиную пришли Карл и Лиза. Нас приглашали к ужину. Приватный разговор пришлось прервать. Лиза опять выступила объединяющим началом, вовлекая всех в общую беседу.
Доводилось ли вам когда-нибудь присутствовать на торжественном ужине в парадной зале старинного замка? Мероприятие, я вам скажу, еще то! Совершенно невольно сидишь прямо, как будто аршин проглотил, ешь маленькими кусочками, пьешь маленькими глоточками. Ощущение такое, что за твоей спиной стоят века и все те, кто ели, пили и веселились в этой зале задолго до тебя. К этому непросто привыкнуть. Хотя, стоит отметить, Лизу ничего не смущало. Она чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Как будто все предыдущие свои жизни прожила именно здесь. А может, это и действительно так? Я, несмотря на то, что была здесь второй раз, все равно была чужая, но не она! Ведь по отцу, а значит и по крови, она все-таки фон Штольц!
Фрау Эрика, домоправительница фон Штольцев, видимо, по указанию Карла, устроила ужин во всем блеске. За ужином были только мы. Огромный стол был накрыт на четыре персоны. Крахмальные, изумительной красоты скатерти и салфетки с родовыми вензелями, фамильное столовое серебро, старинный фарфор и хрусталь создавали атмосферу настоящего торжества и изысканности. Хрустальная антикварная люстра, свисавшая над столом, заливала всю залу ярким светом. Кроме этого на столе стояли старинные канделябры и горели свечи. Было очень празднично! Слуги в крахмальных фартучках и белых перчатках бесшумно сновали от одного к другому и подавали одно блюдо за другим. Из винного погреба достали самое лучшее и самое дорогое вино. Лизе тоже налили для пробы. Она все время весело щебетала, и мы все, преодолевая присущую только взрослым людям неловкость, тоже участвовали в разговоре. С ней было заразительно легко. Франц наблюдал за ней, поддерживал беседу и улыбался. Карл же, не скрывая своих чувств, полностью поддавшись обаянию Лизы, даже смеялся вместе с ней. Франц с изумлением поглядывал на отца. Возможно, он его никогда еще таким не видел.
Уже перед самым окончанием ужина Карл сказал одну очень серьезную вещь:
- Лисхен, завтра я сделаю то, о чем мечтал столько лет, и даже думал, что моим мечтам уже никогда не суждено сбыться. Господь милостив! Он дает мне такую возможность сейчас. Элен, и ты, Лиза, пожалуйста, будьте готовы завтра к десяти часам утра. Нам предстоит одно очень важное дело.
- Что за дело, дедушка? - сразу заинтересовалась Лиза. - И как нужно быть готовыми, морально или физически?
- Во всех смыслах, - засмеялся Карл. - А дело очень серьезное, но до завтра это секрет. Придется потерпеть.
- Обожаю секреты и сюрпризы! - захлопала в ладоши Лиза. - Но только, когда их не приходится долго ждать. Хотя, ладно, до завтра потерплю! - согласилась она, и тут же предложила, - Дед, ты мне после ужина обещал конюшню показать. Пойдем! Пусть мама с папой поговорят. Они ведь столько лет не виделись!
При слове папа Франц вздрогнул, перевел взгляд на Лизу и долго с благодарностью смотрел на нее. Так непривычно было его уху слышать слово папа по отношению к себе. Каждое такое обращение он принимал от Лизы как подарок.
Карл тут же с энтузиазмом откликнулся на ее предложение. Мы снова остались одни, и перешли в гостиную, куда нам подали кофе. Я подошла к окну. В гостиной было тепло и уютно, горел камин, потрескивали дрова, а за стеклом была зима. В этом году Германию буквально заваливало снегом. Деревья стояли в пушистых белых шубах. Роскошные и невероятно красивые.
- Через два дня Рождество, - задумчиво произнесла я. -Ты помнишь, Франц, как я прилетела тогда к тебе? Сегодня ровно семнадцать лет с того самого дня.
Он подошел ко мне и вместо ответа обнял за плечи. Мы просто стояли молча, наслаждаясь тишиной, воспоминаниями и близостью друг друга.
- Элен, мне страшно спрашивать тебя об этом, но я все-таки спрошу, - начал Франц. - Вы с Лизой останетесь со мной?
- Опять ему страшно, - мелькнула в голове едкая реплика Темной Личности. - Уже скоро умирать пора, а он так и не насмелился жить.
- Мне очень жаль, но это невозможно, Франц, - как можно мягче ответила я. - Наш дом в России. Там нас ждет Виктор.
- А как же я? - растерянно спросил Франц. - Ведь я до сих пор люблю только тебя! Я только познакомился с дочерью. Я не хочу терять вас снова!
- Вот и не теряй! - предложила я. - Я рада, что вы познакомились с Лизой. Вашим отношениям я препятствовать не буду. Только и тебя прошу не давить на нее. Оставим право выбора за ней. Что касается меня, то мое место рядом с Виктором. Это решено и обсуждению не подлежит. Ну а отношения между нами, я думаю, будем поддерживать. Как ни крути, нас с тобой связывает дочь.
Я намеренно сразу и однозначно дала понять Францу, что все его планы относительно того, что мы с Лизой останемся с ним и будем счастливо жить-поживать, абсолютно нереальны. Мне было жаль его. Но я не хотела давать ему какие-либо призрачные надежды. Зная его, я решила, что пусть лучше ему будет больно сразу, чем потом, когда рухнет очередной его воздушный замок.
- Элен! Брось все! Оставайся со мной! - страстно заговорил Франц. - Я дам тебе все, ты ни в чем не будешь нуждаться! Мое имя, положение в обществе, состояние! Все для вас с Лизой!
- Я уже слышала все это семнадцать лет назад, - спокойно ответила я, - Стоит ли повторять?
- Но, Элен? Это была чудовищная ошибка! Так сложились обстоятельства!
Я обещаю тебе, - пытался убедить меня Франц, но я перебила его:
- Вот в этом вся разница! Ты обещал тогда и обещаешь опять! А Виктор никогда и ничего мне не обещал, а делал. Он работал на двух ставках в больнице, а потом еще взял и подработку на «скорой», чтобы прокормить меня и мою маму, когда я осталась без работы и без денег. Он лечил меня, когда я болела, он учил меня заново жить, он хоронил мою мать, он даже рожал со мной вместе! А потом он растил твою дочь, как свою. Каждый день! Все эти шестнадцать лет! Он разделил со мной все, что было предназначено нам с тобой. Он и бизнесом занялся только ради нас с Лизой, чтобы мы имели то, что имеем сейчас. Он видел, как я страдала и украдкой плакала о тебе, но никогда ни словом не обидел меня, не оскорбил твоей памяти. Чем, по-твоему, я должна заплатить человеку, отдавшему мне день за днем всю свою жизнь? Бросить его ради многоуважаемой фамилии фон Штольц?
- Ты во многом права, но мне сказали тогда, что ты вышла замуж! - пытался оправдаться Франц.
- Вышла замуж, не умерла! Если бы Карл сказал тогда правду, что ты очень болен, но все-таки жив, я продала бы последнее, но прилетела бы к тебе, чего бы мне это ни стоило! Ты усомнился во мне, в моей любви к тебе, в своей любви ко мне. Ты предпочел страдать и мучиться тому, чтобы самому все выяснить.
- Элен, ты помнишь нашу поездку в Швейцарию? - вдруг спросил Франц.
- О, да! Это забыть невозможно!  Ведь именно оттуда я привезла то, что впоследствии стало Лизой! - слегка иронично ответила я.
- Ты смеешься над этим? - в голосе Франца послышались нотки обиды.
- Нет, Франц, конечно, нет - как можно мягче ответила я. - Я действительно помню все очень хорошо. Это были, может быть, самые яркие и лучшие дни в моей жизни. Но возвращаться туда не хочу!
- Но почему, Элен?! Мы могли бы попробовать начать все сначала! – взволнованно произнес Франц.
- В том то и дело, - задумчиво еле выдохнула я. – А ты слышал когда-нибудь такое мудрое изречение: «Никогда не пытайтесь вернуться в прошлое. Вы не найдете там то, что оставили».  Это иллюзия, самообман, а я уже давно живу в реальном мире, -  тихо, но твердо сказала я.
И он как-то сразу потух, поник головой. Скорее всего, в этот момент он отчетливо осознал реальность того, что все ушло безвозвратно.


       Утро следующего дня было каким-то подчеркнуто торжественным. Мы чинно завтракали вчетвером. Старый Карл хранил молчание, и только многозначительно поглядывал на Лизу. Она тоже помалкивала, сохраняя достоинство. Но я то понимала, каких усилий ей это стоило! Все в ней трепетало в ожидании обещанного сюрприза.
      После завтрака подали машину, и мы все вместе поехали куда-то.
Я размышляла про себя, куда нас везут, и пришла к выводу, что Карл хочет сделать нам подарки к Рождеству. Однако, машина остановилась возле солидного здания. На табличке я прочитала название одной из старейших адвокатских контор Германии.Нашего приезда ожидали. Выказывая высшее почтение к таким клиентам, нас встретил хозяин фирмы и пригласил в свой кабинет. Карл представил ему меня и Лизу. После того, как мы расположились в креслах, хозяин предложил нам чай, кофе, напитки, но мы единодушно отказались.
- Господин Вебер, - предложил Карл, - давайте перейдем сразу к делу.
- Ну, что ж, к делу так к делу, - согласился Вебер и сразу стал торжественным и значительным.
– Исполняя волю господина Франца фон Штольца, вручаю Вам, фройляйн Свиридова Елизавета Францевна, свидетельство о признании в отношении Вас отцовства господином Францем фон Штольцем. Отныне Вы – его законная дочь, со всеми, вытекающими из этого обстоятельства, правами и обязанностями. Отныне Вы являетесь полноправной гражданкой Германии и объявляетесь, с согласия господина Карла фон Штольца, единственной наследницей состояния семьи фон Штольц, всего ее движимого и недвижимого имущества, а также ценных бумаг корпорации «фон Штольц и сын», банковских счетов и вкладов во всех банках мира. До исполнения Вам зрелого возраста, т.е. 21 года, Вашим опекуном в делах, касающихся наследства и финансового состояния, назначается Ваш отец господин Франц фон Штольц. По достижении означенного возраста Вы будете иметь право войти в состав Совета директоров корпорации «Фон Штольц и сын» с выделением Вам 25% действующих акций корпорации.  Кроме того, отдельным документом, Вам передается право единоличного наследования драгоценностей фрау Элизабет фон Штольц, Вашей покойной бабушки, хранящихся в Национальном банке Германии. К документу прилагается перечень драгоценностей и котировки их рыночной стоимости.
      Вебер говорил ровным, в меру громким голосом, а я слышала, но не могла еще осознать, что сейчас, в моем присутствии мою Лизу объявляют наследницей одного из крупнейших фамильных состояний мира! Я глянула на Лизу. Она сосредоточенно слушала, но тоже, казалось, не понимала, чем ей это собственно «грозит». Но мне это только казалось. Когда адвокат закончил свою речь, она, повернувшись к Карлу и Францу лицом, с гордостью произнесла:
- Спасибо, папа, спасибо, дедушка! Вы не пожалеете о том, что приняли такое решение! Я буду настоящей фон Штольц!
     В ней было столько спокойствия и достоинства! Я была ошеломлена! В этот миг я увидела в своей девочке рождение нового человека! Видимо, она была все-таки больше фон Штольц, чем Свиридова. Отец и дед были взволнованы, но тоже держались так, как подобает держаться в таких случаях людям высшего общества. Сдержанно и достойно!
А потом мы поехали в Национальный банк, прошли в хранилище, и Карл открыл сейф, в котором хранилось святая святых этой семьи – драгоценности фрау Элизабет. Он доставал из сейфа старинные красивые футляры, открывал их и расставлял на столе. Украшения всех поколений семьи фон Штольц с древнейших времен предстали перед нами во всем великолепии! Я даже не могла думать об их стоимости, настолько они были завораживающе красивы! Лиза молча прикасалась к ним, некоторые брала в руки, разглядывала. Карл и Франц стояли молча. Лизу не торопили, не давали ей советов и объяснений. Почему-то мне подумалось, что она сейчас разговаривает с фрау Элизабет, своей бабушкой, с которой не довелось встретиться при жизни. Таким задумчивым и одухотворенным было ее лицо.
- А бабушка в жизни была красивой? – вдруг спросила Лиза, обращаясь одновременно к деду и отцу.
- Очень красивой! Такой же, как ты! Ты – ее точная копия! -  с чувством ответил Карл. – Я тебя поэтому сразу узнал! Она как будто заново воплотилась в тебе!
Лиза еще раз подошла к столу. Медленно брала в руки каждую вещь, смотрела на нее и, словно прощаясь, вкладывала в футляр и закрывала его.
Когда была закрыта последняя коробочка, Лиза тихо сказала:
 - Можно убирать.
- Лисхен, завтра Рождество! Ты можешь взять, что хочешь, чтобы надеть на торжество, - предложил Карл.
- Нет, дедушка, все это слишком серьезно, я должна подумать, - твердо ответила Лиза.
И опять я обнаружила в ней черточки, о которых доселе и не подозревала.
Процедура передачи вклада заняла некоторое время. Сняли отпечатки пальцев Лизы, сканировали сетчатку ее глаз. Отныне никто, кроме Лизы, не имел доступа к сейфу с памятью о фрау Элизабет!

      Подготовка к Рождеству достигла своего апогея. Дом был прибран и украшен, подарки и наряды куплены и готовы. Повара колдовали над рождественским ужином, прислуга накрывала стол. Мы вчетвером сидели в гостиной и обсуждали планы на будущее. Карл и Франц наперебой рисовали Лизе перспективы ее жизни в Германии: учеба в лучшем университете, жизнь в богатом доме, полное удовлетворение всех ее желаний. Я сидела молча и, затаив дыхание, ждала, какое решение примет моя дочка. Она слушала их молча и очень внимательно.
- Дедушка, папа, - серьезно произнесла, наконец, она. – Я счастлива тем, что вы признали меня. Я благодарна вам за все, что вы готовы мне дать. Но я возвращаюсь с мамой в Россию. Там папа Витя, баба Кава и мои друзья. Там школа, которую нужно закончить. Над обучением в университете в Германии обещаю подумать, а пока возвращаюсь. Однозначно.
И снова старый Карл, который в прежние времена не потерпел бы никаких возражений, покладисто ответил:
- Хорошо, Лисхен, право выбора за тобой. Мы с Францем в любом случае уважаем твое решение, каким бы оно ни было.
Франц, соглашаясь с отцом, просто кивнул головой, но было видно, что он огорчен таким решением Лизы. Скорее всего, он рассчитывал, что Лиза останется сама и уговорит остаться меня. Но…. Как говорят, мечтать не вредно.
На празднование Рождества были приглашены близкие друзья Карла и Франца, а также наши друзья по Таиланду, семья Штернов, Герберт с сыновьями Питером и Паулем. Лизу представили как законную дочь Франца и наследницу всего огромного состояния фон Штольцев. Это известие многих присутствовавших повергло в настоящий шок. Такого поворота событий не ожидал никто. Но страсти быстро улеглись. Было весело и празднично. Однако я, украдкой наблюдая за Лизой, Карлом и Францем, нет-нет, да и замечала легкую тень грусти на их лицах. Предстоящая разлука давала о себе знать, омрачая радость святого праздника.
Срок нашего вояжа в Таиланд истекал через два дня. Перед отъездом в Германию я не стала звонить Виктору и говорить ему об этом. Мне не хотелось волновать его. Не думаю, что все это время он смог бы спокойно спать, зная, что я и Лиза в гостях у фон Штольцев. Но теперь я была вынуждена позвонить и предупредить его, что мы прилетаем в другой день и другим рейсом. После первых радостных приветствий, услышав о том, что мы с Лизой в Германии, Виктор замолчал.
- Вить, ни о чем не думай. Мы возвращаемся домой. Все расскажу при встрече, - торопливо говорила я. И вдруг, в какое-то мгновение, я осознала, что сейчас творится в душе у него. Ведь он мог предположить, что мы возвращаемся только на время, чтобы уладить кое-какие дела.
– Витюша, милый мой! Все нормально! Мы возвращаемся навсегда! Мы тебя очень любим и ужасно соскучились! Ты нас ждешь? - торопилась исправить я свою неловкость.
- Я вас очень жду! – слегка дрогнувшим голосом ответил Виктор. - Возвращайтесь скорее! Я без вас не могу жить!

Итак, теперь я – госпожа Гордеева, законная супруга Гордеева Виктора Сергеевича, а моя Лиза - Елизавета Францевна Гордеева-фон Штольц, удочеренная почти одновременно двумя мужчинами с практически одинаковыми фамилиями. Ведь «штольц» по-немецки значит – «гордый». Круг замкнулся. Жизнь начала качественно новый виток, главными ценностями в котором стали любовь и прощение! Всей своей непростой жизнью я постаралась исправить свои ошибки, создавая тем самым прочный фундамент для, вступающей во взрослую жизнь, своей дочери.
Будь счастливее меня, доченька!







                                                

                По-настоящему завоевать сердце
                дорогого человека способны
                только любовь и благочестие!
 
Драгоценности фрау Элизабет.

Итак, я пришла к выводу, что мне нужно подвести, если не окончательный, то, так сказать, подъитог моей жизни. Такую ревизию делать время от времени рекомендуется. Для чего? Чтобы проверить направление, в котором нужно двигаться! Чтобы цели стали более ясными, потому что с течением времени все имеет склонность искажаться.
Ну-с! Что я имею на сегодняшний день? Я – дама в самом расцвете лет и весьма приятной наружности. Сегодня самый главный и самый счастливый день в моей жизни! Сегодня я выхожу замуж за самого дорогого и любимого мною человека. Сегодня я официально стану госпожой Гордеевой!  У меня есть чудесная дочка, что меня бесконечно радует. Мысль о моей уже взрослой дочери сразу согревает душу, и все пережитое представляется мне уже не таким ужасным. Даже наоборот. Все мои страдания окупились сполна, ведь Господь наградил меня таким чудом.
Лиза и Клава суетятся у праздничного стола, что-то доставляют, поправляют. А я стою в свадебном наряде перед зеркалом в своей старой квартире - скромной двушке, в хрущобе сорокалетней давности, которая досталась мне от моих покойных родителей. Это Лиза настояла на том, что папа Витя должен забрать меня из старой квартиры, как настоящую невесту. Только сейчас я оценила ее идею. Действительно. Несмотря на то, что мы с Виктором прожили уже много лет вместе, я ужасно волнуюсь в ожидании своего жениха. Невольно вспоминается, пройденный нами вместе, такой непростой путь. Жизнь провела нас через серьезные трудности. И всякий раз мы были не просто рядом, а вместе. Наше финансовое положение сейчас более чем стабильно, хотя еще совсем недавно все было с точностью до наоборот. Видимо, моя нищета и была той движущей силой, что была мне необходима в определенный момент моей жизни.
-  Фи, какая глупость! - скажете вы, - что хорошего и полезного может извлечь для себя человек, находясь в стесненном материальном положении?
А вот и не скажите! Человек – это такое существо, которое при любых обстоятельствах будет цепляться за жизнь и искать выход из «заднего прохода», в который, время от времени, может попасть каждый. Когда вам кажется, что все совсем плохо, обязательно появляется побудительный мотив к действию.
Достигнув в свое время некоего уровня благополучия, я уверилась в вечной стабильности моего положения. И напрасно! Теперь я отчетливо понимаю, что как только я сказала себе, что у меня все хорошо, и я могу остановиться, в тот же миг началось движение вниз. Жизнь – маятник! Только достигнув самой нижней точки и оттолкнувшись от нее, можно снова подняться наверх. Для многих, в том числе и для меня, любая разновидность нищеты или серьезная потеря и есть та самая точка, осознав которую, человек делает все, от него зависящее, чтобы снова начать движение вверх.

 Все в моей жизни происходило сначала незаметно и постепенно. А через некоторое время я попала в такой водоворот событий!  Они-то и легли в основу этой истории.
Судьба до определенного момента лелеяла и баловала меня. У меня были любящие родители. Они в своей жизни не достигли никаких особенных высот ни в материальном смысле, ни в общественном положении. Но одно в своей жизни они исполнили на «отлично». Свой родительский долг. Они дали мне все, что могли дать. Мама и папа любили меня, и я это чувствовала каждую минуту. Я получила прекрасное образование. Будучи от природы человеком весьма одаренным, я безо всяких трудностей окончила школу, а затем и ИНЯЗ, и обладала вполне приличными познаниями в немецком и английском языках. Моя незаурядная внешность служила чудесным дополнением ко всем моим прочим достоинствам.
Итак, я была молода, красива, умна, хорошо образована и имела врожденное чутье быть всегда в нужном месте и в нужное время. Плюс ко всему я была рождена под знаком Скорпиона в год Обезьяны! Сведущим людям это поведает о многом. Для тех же, кто не силен в астрологии, скажу только одно: «скорпионо-обезьян» называют мешком хитростей.  Всеми качествами, присущими моим собратьям, я обладала в полной мере. Я тонко чувствовала людей, их сильные и слабые стороны, могла прогнозировать ситуации и просчитывать нужные варианты. Но… Видимо, в момент моего рождения, вмешался кто-то свыше, и мне не доложили наглости и дерзости, и переборщили с порядочностью. Обладая обостренной интуицией, я всегда стеснялась пользоваться своими преимуществами. Мне было откровенно стыдно манипулировать людьми, расставляя их фигурами на доске своей игры. Мне казалось, что все всё понимают. Мне было совестно играть на чувствах людей, точнее сказать мужчин. Тем более, на основном инстинкте. Я прекрасно осознавала, что практически все мужчины, с которыми мне доводилось общаться, были не прочь поиграть со мной. Но ведь только поиграть! Причем, желательно, по своим правилам. Даже в свои двадцать пять я к этому не была готова. У меня не было подобного опыта. Я выросла в семье, где все было просто и честно. Мои родители любили друг друга. Ни о каких флиртах, а тем более отношениях ради развлечения или выгоды не было и речи. И я была такой же. Я никак не вписывалась в современные рамки со своими внутренними устоями. Я продолжала ждать большой любви и надеялась стать счастливой. Хотя, несколько раз в то время я все-таки пробовала вести игру по своим правилам. И, представьте! Все получалось с точностью до «муллиметра», как говаривал славный Петросян. Люди говорили, реагировали на слова, двигались и действовали в соответствии с моим планом. Браво! По психологии отлично! Но на душе в тот момент было, мягко говоря, не очень. Только теперь, по прошествии стольких лет, я поняла, какого дала маху! Хотя.… Как знать!
 Но тогда я приняла для себя решение оставаться честной и порядочной, всего добиться своим умом, а не интригами, головой, а не нижней частью своего женского тела, ибо свято верила в то, что окружающие меня люди, просто не могут не оценить меня по достоинству. Вот тут все и началось!

Судьба распорядилась так, что я получила хорошее место в фирме, которая много работала с иностранцами. Мои обязанности как раз и заключались в том, что все приезжающие партнеры и гости находились на моем попечении. Почти каждый день я была занята, как я в то время выражалась, от «доброго утра» и до «спокойной ночи».
Юная идеалистка! Я была убеждена в необходимости и важности своей работы. Природное чувство языка сослужило мне верную службу. Совсем немного времени мне потребовалось для того, чтобы легко освоить разностороннюю и специфическую терминологию. Теперь-то я отчетливо понимаю, как ликовали мои начальнички, когда осознали, какой клад они заполучили. И почти даром! Зарплата моя в те времена была настолько скромной, что и вспоминать неприлично. Но я убеждала себя в том, что принцип «сначала ты работаешь на авторитет, а потом авторитет работает на тебя» непременно покажет себя в действии. Боже! Как я старалась быть полезной и нужной! И добилась-таки этого. Ни одна встреча, ни одни переговоры вскоре не обходились без меня. Перевод любой сложности, от бытовых тем до самых сложных технических?!  Легко!   Плюс ко всему молодость и элегантная внешность, обаяние и такт, веселый нрав и чувство юмора. Я умела деликатно разрядить напряженную обстановку, а такое на переговорах случается нередко, вставить нужное слово, когда ситуация заходит в тупик. Как часто я, сама того не осознавая в полной мере, подсказывала договаривающимся сторонам верное решение или могла склонить одну из сторон к разумной уступке! И при этом мне хватало ума обставить все так, что никто из «высоких договаривающихся сторон» не ощущал моего прямого участия в обсуждении. Ведь дело переводчика только переводить, а не высказывать свои умозаключения, до тех пор, пока его об этом не просят.
Дело шло, бизнес процветал! Мой директор был явно доволен тем, что я всегда рядом и на высоте, но до некоторых пор присматривался ко мне и держался вполне официально. Продолжая служить с радостью и полной самоотдачей, я все-таки вскоре сделала для себя неприятное открытие. Часто наши партнеры, в моем присутствии, разумеется, потому что переводила то я, откровенно восхищаясь мной, просили шефа поощрить меня материально. В такие минуты мне всегда было неловко, как будто я сама выпрашиваю себе поощрение. А мой шеф только довольно улыбался и поглядывал на меня многозначительно. Но еще более неуютно я стала чувствовать себя, когда со временем, обнаружила, что он стал позволять себе фамильярно потрепать меня по руке или погладить по спине, как гладят и треплют верную собаку. Выслушивая положительные отзывы о моей работе, знании языков, комплименты в мой адрес, как интересной женщины, он постепенно стал относиться ко мне как к своей собственности! Еще через некоторое время он, видимо, решил, что я созрела, и начал более активно проявлять свою благосклонность. Сначала было ощутимое повышение заработной платы, а потом, как водится, липкое выжидание благодарности за «благодеяние».
 Я просекла ситуацию еще задолго до явных проявлений его симпатии, но ругала себя последними словами за то, что так плохо могла подумать об этом, казавшемся мне вначале недосягаемым, человеке. Я в молодости вообще грешила тем, что всех людей считала порядочными и достойными лишь только потому, что они люди.
-Как ты смеешь так плохо думать об этом достойном человеке? – гневно вопрошала я, глядя себе в глаза в зеркало. - Он взрослый и умный, он твой директор, у него семья, он годится тебе в отцы! Ты явно заблуждаешься!
 В такие минуты я готова была поверить себе, что все так оно и есть. Однако, внутренний голос зудил и призывал открыть глаза и уши. Кто-то, явно нахальный, с мерзким намерением испортить мою жизнь и карьеру, услужливо рисовал в моем воображении сатирическую картинку, увиденную когда-то в журнале. На ней был изображен страус, спрятавший голову в землю. А под картинкой надпись: «Не пугайте страусов. Кругом асфальт».
- Ну, уж нет! Я – кто угодно, только не глупый страус. И моя умная головушка мне бесконечно дорога! - решила, наконец, я и заняла круговую оборону.
Меня невозможно было застать врасплох.  Со стороны можно было подумать, что я слепая, глухая и вообще круглая дура. Я смотрела на него чистыми, невинными глазами ангела и делала вид, что совершенно не понимаю его намеков. Этот пожилой мужик огромного телосложения начинал пыхтеть, сопеть, но непременно отступал. До поры до времени. И я это отчетливо понимала.
 В такие моменты во мне боролись две противоположности. Мое светлое и порядочное Я кипело от негодования! Как смеет этот Мастодонт (так я прозвала его про себя) посягать на меня?! Чертенок же, напротив, веселился от души! Этот мешковатый дядя, с его манерой зачесывать длинную прядь через лысину, в надежде замаскировать ее, совсем не походил на моего Ромео, образ которого живет в сердце каждой девчонки. Я потешалась от души над его неловкими попытками установить со мной нужные ему отношения, но внешне вела себя спокойно и сдержанно, так что никто не мог бы заподозрить меня в том, что я просто хохочу и издеваюсь над ним.  А еще меня бесила его показушная порядочность. В своих кругах он слыл умным и дальновидным. А еще хорошим семьянином и человеком благочестивым, с безупречной репутацией.  А тут такая штука! Права народная мудрость: седина в бороду - бес в ребро!
 В то время я много размышляла над этой ситуацией. Если бы он действительно был влюблен в меня и открыто выразил свои чувства, даже не знаю, как бы я поступила. По молодости лет я все принимала за чистую монету, и к любви вообще, и влюбленным в частности, относилась с благоговением. Мне казалось, что влюбленные - тяжело больные люди, пораженные неким изысканным недугом. И как ко всем тяжелобольным к ним нужно относиться с повышенным вниманием. Грех обидеть больного человека. Но Мастодонт был более чем здоров и явно хотел, сохраняя приличную физиономию почтенного мужа и отца, просто поблудить с хорошенькой малышкой.
Как сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? Тут и дураку понятно было. Стоит мне открыто выразить свое неудовольствие, и я потеряю работу, которая сулила мне неплохое будущее. Но и допустить, чтобы мною просто попользовались, я не могла. Съеденной овцой быть совершенно не хотелось. Однако, если долго прикидываться дурой, скоро и впрямь посчитают такой. И я решила, что пора менять тактику, так как одни и те же приемы быстро становятся неэффективными.

В офисе у меня был отдельный кабинет, рядом с кабинетом директора. Мне было позволено обставить его на свой вкус и в соответствии со своими потребностями. Светлая офисная мебель, хороший компьютер и еще некоторые приятные и полезные мелочи сделали интерьер моего маленького владения деловым, но в то же время очень уютным. И еще одно неоценимое преимущество имел мой кабинетик. Там был балкончик. И я могла позволить себе курить, не покидая рабочего места. Курить, конечно, громко сказано. Мои заграничные гости, кроме всякого прочего «барахла» в виде сувениров, авторучек, духов и бутылок с коллекционными винами и коньяками, всегда одаривали меня блоками настоящих американских сигарет. А я в то время и курить-то по-настоящему не курила. Но умела. Мне казалось, что сигарета придает мне большую значимость в глазах окружающих, что я независимая и деловая.  Бизнес-леди! Ах, какая прелесть! В одной руке чашечка кофе, а в другой изящная дамская сигарета! Прямо как в кино. Короче, всё мне очень нравилось. И мой кабинетик, и люди, с которыми приходилось работать, и сама работа -  интересная и дающая возможность проявить все мои таланты. Всё! Кроме старого козла через стенку!
- Леночка, зайдите ко мне, - прозвучал в трубке голос директора, - надо обсудить детали предстоящей встречи.
Через три минуты я стояла в дверях директорского кабинета.
- Разрешите, Николай Степанович?
- Заходи, присаживайся. Наверно, еще и отдохнуть не успела. Только два дня назад проводили австрийцев, а послезавтра прилетает наш главный партнер - господин фон Штольц.  Всего пять человек: он сам, два эксперта, те, что у нас уже были, и два представителя Национального банка Германии. Чувствуешь, на какой уровень выходим?! Банкиры едут, чтобы оценить наши возможности на месте, прежде чем дадут согласие на кредит под совместный проект. Бизнес-план - дело обязательное, но им нужно все своими глазами посмотреть, что мы тут затеваем, и что для этого имеем.
- Программа стандартная или что-то изменяем?
- Все по высшему разряду! Гостиница – три люкса, два одноместных, питание в лучших ресторанах, продумай меню и особенно банкеты, встречу и прощальный. Список приглашенных на банкеты дам чуть позже. Дай команду подготовить наш японский микроавтобус. Вози всех вместе. Ты у нас одна «языкатая», а лишних к этому делу привлекать не будем. Я по мере необходимости буду присоединяться на своей машине. Хотя, скорее всего, и буду почти все время с вами. Гости уж очень важные. На прощальном банкете пусть выступит фольклорный ансамбль. Подарки не забудь приготовить. Хочу, чтобы у них остались самые лучшие воспоминания о знаменитом русском гостеприимстве. Вопросы есть?
- Конечно. Сколько дней пробудут? Приблизительная тематика переговоров? Круг обсуждаемых вопросов?  Мне ведь подготовиться надо. Нужно ли готовить какие-либо документы для встречи?  И еще. Мне нужен, как всегда, свободный день перед встречей. Сами понимаете, маникюр, педикюр, парикмахер, косметолог. Да и гардероб на все дни приготовить надо.
- Ты и так хороша, хоть сейчас на подиум! – Шеф скользнул по мне заинтересованным взглядом.
- Красота ухода требует, Николай Степанович. Неправильная эксплуатация красоты и здоровья приводит к их порче и преждевременному старению. А я намереваюсь долго быть молодой и красивой.  Да, кстати, уход денег стоит. И чем лучше уход, тем он дороже.
Я говорила ему эти явно провокационные слова, так как в моей голове созрел коварный план. Раз ему так приятно видеть рядом с собой молодую, красивую и элегантную леди, пусть раскошеливается. За все в жизни надо платить. Раз уж он предъявляет меня иностранцам как визитную карточку предприятия, вот пусть предприятие и потратится на свой рекламный образец. Намек-то он понял, но сразу поскучнел и раскошеливаться явно не собирался. Так! Разведка боем дала положительный результат. Кроме того, что ты - стареющий сластолюбец, так еще и жадина! Вот уж дулю с маслом! На этом и буду строить свою оборону. Сделаю вид, что готова продаться, но только очень дорого! Надеюсь, что жадность пересилит, и он от меня отстанет, пусть хотя бы на некоторое время, а дальше видно будет.
- Ну, об этом подумаем, только не сегодня, - Николай Степанович намеренно брал паузу.
Понятно, как говорится. Хочется и с елки слезть, и ж… не ободрать. Вот и чудненько! Музыку заказывает, как известно, тот, кто платит. Значит, Вашей музыке звучать еще ой как рано!
 Я совершенно не расстроилась, даже наоборот была рада. Благодаря моей умелице мамочке я тогда могла себе позволить и без чьих-либо подачек выглядеть на все сто.
- Ну, не сегодня, так не сегодня. Я свободна? Дел много, Николай Степанович. Еще перевод контракта на поставку оборудования надо закончить. Да и по этой делегации начинать пора подготовку. Всех обзвонить, все заказать.
- Свободна, свободна. Иди! – он снова склонил голову над своими бумагами.
- Я свободна! Я свободна! – это пело и веселилось мое светлое Я.
- До поры до времени, - изрекла темная личность, - Видела, как он опять слюнки пустил?
- Но ведь не сегодня! И это уже хорошо. А дальше я опять что-нибудь придумаю, - отстаивало мою свободу светлое Я. – Я умница и сумею постоять за себя.


Три дня пролетели как один миг. Я все подготовила, все успела. Не забыла и о себе. Ожидая машину, в последний раз окинула себя взглядом. Отражение в зеркале меня откровенно радовало. На меня смотрела симпатичная молодая особа 25 лет. Чуть выше среднего роста, стройная и элегантная. Вкус и чувство меры во мне были достаточно развиты. Я всегда знала, что надеть, как накраситься. Вот и сейчас они меня не подвели. Я была в синем деловом костюме. Юбка и жакет сидели, как влитые. Юбка была именно той длины, чтобы не казаться вызывающе короткой, но и выгодно открывала красивые стройные ноги. Белая блузка под жакетом была закрытая, но сквозь нее слегка просвечивал красивый кружевной бюстгальтер, и соблазнительно вырисовывалась округлость загорелой груди. Черные лодочки и элегантная сумочка дополняли наряд. Свою главную роскошь – рыжую гриву - я очень удачно заколола «крабом» в высокую прическу. Стройная шейка была открыта, по краю волос выбилось несколько рыжих пушистых колечек, смягчая строгий деловой вид и придавая мне детскую незащищенность. Косметики на моем лице было ровно столько, что лицо выглядело выразительно и ярко, но никаких следов боевой раскраски не наблюдалось. Я улыбнулась себе и еще раз отметила, что улыбка - мое секретное оружие. Белые ровные зубки смотрелись настоящим жемчугом.
Зазвонил телефон. Я выглянула в окно. Машина стояла у подъезда.
- Все, Юра, спускаюсь,-  коротко ответила я. Последний взгляд в зеркало и слова, обращенные к себе: «Люблю тебя!». Сердце пело, душа летела ввысь. Было такое ощущение, что я спешу навстречу своему счастью. Определенное предчувствие, что именно сегодня произойдет какое-то очень значимое для меня событие, переполняло меня.
В машине сидела молча, перебирая в памяти имена прибывающих гостей. Двоих из них я знала. Они приезжали весной, когда готовили материалы для нашего общего бизнес-плана. Славные ребята, два Дитера, только один - Вальтер, а второй - Кэмпф. Оба сотрудники компании, еще незнакомого мне, фон Штольца. Они работали у нас целый месяц. Мы настолько сблизились и подружились, что я с нетерпением ожидала новой встречи. С приятными людьми всегда приятно пообщаться вновь. Запах французских духов, окутывавший меня, напомнил о том, что это подарок милого Дитера Кэмпфа, преподнесенный мне в день их отъезда. Да, мои гости часто баловали меня милыми презентами, которые я сама себе на свои 130 долларов зарплаты позволить в то время не могла.
О господине фон Штольце я только слышала от директора, от Дитеров, но никогда еще не видела его и даже не общалась с ним по телефону. Судя по той информации, которой я обладала, он - преуспевающий бизнесмен лет, примерно около 35, истинный ариец, женат, но не имеет детей, зато имеет громадное состояние, доставшееся от предыдущих поколений фон Штольцев и преумноженное его способностями и трудолюбием.
Род фон Штольцев имел древние дворянские корни, так что они никогда не бедствовали.  Отец был жив и до сих пор принимал участие в делах фирмы. А вот мама… Его мать погибла в автокатастрофе. Однажды поздним вечером она возвращалась из загородного дома. В машине, кроме нее, был только водитель. Эльза сидела сзади справа. Она была очень дисциплинированна и, даже сидя сзади, всегда пристегивалась ремнем безопасности. Вот эта ее педантичность и сыграла с ней злую шутку.
 Водитель, после того, как через две недели вышел из состояния комы, поведал, что помнит только страшной силы удар. Оказывается, от удара вдребезги разлетелось лобовое стекло, и он вылетел из машины далеко вперед.  Машина потеряла управление и полетела кувырком под откос. Вспыхнул бензин, и Эльза не смогла выбраться из машины. Сгорела заживо. Удалось найти только косвенные признаки, указывающие на то, что это - она.  Так что, даже хоронить было нечего. Только закрытый гроб. Но культ матери свято чтился в семье фон Штольцев и отцом, и сыном, несмотря на то, что сын помнил маму очень смутно. Ему было тогда всего 4 года. После смерти все ее драгоценности перекочевали в хранилище Национального банка Германии и доставались только один раз в году, в день ее гибели. Во время экономического кризиса корпорация фон Штольца, занимавшаяся тогда строительством, испытывала острую нехватку в денежных средствах. Но, даже несмотря на угрозу развала своего детища, отец не притронулся к драгоценностям. Вывернулся, устоял и сумел поднять свой бизнес. Он тогда сказал сыну, что все это будет принадлежать его жене, но только если старый фон Штольц увидит в ней черты своей незабвенной Эльзы. Если же невестка не будет похожа на семейный идеал, то драгоценности перейдут внучке, которую Карл надеялся увидеть при своей жизни. Именно внучке. Карл, почему-то, не мечтал о внуке. С годами он стал сентиментален, как большинство стариков. Он считал, что если у Франца родится дочь, то она непременно повторит в себе милую до сих пор его сердцу Ельзу.
Эта информация каким-то образом стала достоянием гласности в корпорации фон Штольцев. Но хозяева никогда не стремились пресечь ее распространение. Говорить об этом не запрещалось.  Люди поговорили, но постепенно успокоились, и история плавно перешла в разряд преданий о фон Штольцах, периодически вплывая из глубин памяти тех, кто знал об этом, когда речь заходила о хозяине корпорации при людях, с ним незнакомых. Вот так об этом узнала и я, из разговоров с Дитерами, во время их прошлого приезда.


Самолет заруливал на стоянку. Нам, как официальным лицам, в составе встречающих был и сам губернатор, было позволено встретить гостей у трапа самолета. Мы ожидали возле машин метрах в тридцати от самолета. Стих шум двигателей, подъехал трап, открылась дверь. Через несколько минут в проеме двери показалась сначала стюардесса в синей форме, а следом за ней высокий, спортивного вида, светловолосый мужчина. Он был одет в серый костюм, который сразу бросался в глаза своей элегантной простотой. Да, в таких вещах я уже знала толк! На вид вроде бы простенько, но стоит столько, сколько наши люди всю жизнь откладывают в банку, чтобы купить автомобиль. За ним следовали два высоких господина в темных костюмах и, наконец, показались два моих знакомых. Они, увидев меня, энергично замахали руками, всем своим видом показывая, что узнали меня и рады встрече. Я в ответ помахала рукой и с удивлением вдруг увидела, что идущий навстречу нам господин в светлом костюме улыбается мне и тоже машет рукой.
- Какой конфуз, - подумала я. Разве так встречают незнакомого человека, да еще такого высокого ранга? Но делать было нечего, коли уж он принял мой жест на свой счет. Он уже подошел и обменивался рукопожатиями с встречающими мужчинами. Пришел и мой черед вступать в разговор. Я автоматически переводила реплики собеседников, стараясь справиться со смущением.
- А Вы, милая фройляйн? Как зовут Вас? - прозвучал мягкий баритон, и его голубые глаза заглянули мне прямо в душу.
- Я Лена Свиридова! Заведующая отделом по работе с иностранными партнерами компании «Интерстройсервис». Звучало громко. Для тех, кто не знал, что мой отдел состоит из одного человека – меня. Я была и начальник, и сама себе подчиненный. О причине такой скудости штата моего отдела я узнала намного позже. Наше знакомство мы скрепили рукопожатием. Моя узкая ладошка утонула в его крепкой руке. Мягкая, ухоженная кожа, пожатие довольно сильное, но деликатное. Это было приятно!
- Очень рад. Франц фон Штольц. Президент корпорации «фон Штольц и К».   Какое безупречное произношение! Я сразу обратил на это внимание. Где Вы учились? В Германии? Наверное, жили с родителями в советское время в каком-нибудь из гарнизонов и учились в немецкой школе? Так? - его голос и взгляд выражали явную заинтересованность.
- Нет, не так. Училась действительно в немецкой школе. Только не в Германии, а в специализированной школе в нашем городе, изучала немецкий с первого класса. А затем факультет иностранных языков в нашем же педагогическом институте. Была в Германии всего один раз, в туристической поездке после первого курса. А больше, как ни стремилась, не довелось. Много где побывала, а вот в Германии больше не была. Так что, заранее прошу простить мой плохой немецкий, если что-то будет не так, - добавила я, слегка блефуя и отлично понимая, что такие слова попадают точно в цель, вызывая у собеседника желание, заранее простить тебе все твои ошибки, взять тебя под свое крыло и оберегать от всех возможных неприятностей.
- Что за ложная скромность?! Вы говорите на прекрасном немецком языке. Однако! Не ожидал встретить здесь такой уровень! Многие столичные переводчики, имея ежедневную практику, не могут похвастать таким произношением. Ну да, посмотрим. Вы ведь будете работать с нами? - спросил он.
В этот момент я взглянула на него, и мне показалось, что, если я скажу «нет», то он скажет, что немедленно улетает назад и ни с кем, кроме меня работать не будет. Но, слава богу, до этого не дошло. В разговор вступил Николай Степанович. Из нашей беседы он не понял ровным счетом ничего и посчитал своим долгом представить меня. Мне пришлось переводить, дабы не нарушать деловой этикет.
- А это наша Леночка! – произнес он тоном сытого кота и погладил меня по спине. - Так сказать, мой переводчик и незаменимый помощник. Будет работать с Вами все дни пребывания. Решит все вопросы и выполнит любые просьбы.
Он, казалось, забыл свою руку на моей спине и продолжал поглаживать меня. Я внутренне напряглась и сделала едва заметное движение в сторону, стараясь избавиться от присутствия чужой руки на моей спине. Но он, продолжая разговор, вернул свою руку на прежнее место. Это движение не ускользнуло от фон Штольца. Я заметила, как слегка дрогнула его бровь. НикСтеп, вроде бы ненароком, сразу давал понять, что и кому принадлежит. Намек был ясен: «Смотреть смотрите, но руками без моего согласия не трогать!»  Ощущение в этот момент было такое, что меня раздели и выставили на всеобщее обозрение!  Мерзость!  Выручил губернатор, позвав меня. Нужна была помощь в разговоре с банкирами. Я   присоединилась к ним. Внутри все клокотало от злости, но работа есть работа. В таких ситуациях метать молнии не принято.
 А дальше все завертелось по уже давно известному сценарию: машины, гостиница, расселение, отдых гостей перед банкетом. А для меня самая беготня. Все проверить еще раз, чтобы было как по маслу. НикСтеп промахов не прощал, и было очень благоразумно, не давать ему повода для гнева. Гневался он довольно часто и страшно. Орал громовым голосом, не стеснялся в выражениях. А после подобного унижения следовали еще и материальные штрафные санкции. Как правило, жалости он не знал. Зато все четко знали, кто и что должен делать.  Если НикСтеп бывал не в настроении, по офису летел неслышный сигнал: «Ховайся, кто может!».  И ховались! Под раздачу попадать было опасно. Хотя, это были мои наблюдения со стороны. За все время работы я в такую переделку еще ни разу не попадала. Со мной он бывал неизменно приветлив.
 В суете инцидент в аэропорту забылся. Размещением в гостинице гости остались довольны. Фон Штольцу и банкирам отвели двухкомнатные люксы. Дитеров рассели в одноместные номера. Гостиница только после ремонта. Все сияет и сверкает. Для провинциального городка очень даже неплохо. Конечно, не «Гранд Отель», но очень неплохо. Повара превзошли себя.  За банкет я могла быть спокойна. Осталось время заскочить домой, чтобы переодеться, и я в хорошем настроении готовилась к вечеру.

Международный протокол - целое искусство. Этому специально обучают в серьезных учебных заведениях. Но, к сожалению, я обучалась не в таком вузе, поэтому секретами этого мастерства приходилось овладевать самой. Помогала природная сообразительность и врожденный такт, и чутье, а еще книги и фильмы. Я все мотала на ус. В такой работе важно все. Кроме отличного знания языка и предмета переговоров, нужно знать обычаи и традиции, пристрастия и вкусы, а также уметь одеваться соответственно случаю и вести себя не только на переговорах, но и за столом.  Важно было также уметь поддержать разговор на любую тему. Быть интересным собеседником – тоже большое искусство. Сама удивляюсь тому, что всегда у меня получалось соответствовать нужному уровню, даже в самых сложных случаях.
В назначенный час я появилась в ресторане гостиницы. НикСтеп и свита были уже там. Под восторженными взглядами посетителей ресторана я прошла к группе, ожидавших меня, мужчин.  С удовлетворением отметила, что мое появление не осталось незамеченным. Да и было на что посмотреть. Маленькое черное платье изящно облегало фигуру. Поверх платья я надела длинный шазюбль из кружева ручной работы.  Высокие шпильки делали мою фигуру еще стройнее. Украшением к этому наряду я выбрала серьги с жемчугом и жемчужную нитку на шею. Эффект моего одеяния заключался в том, что платье было коротким и высоко открывало ноги. Но черное кружево целомудренно прикрывало их. Они мерцали сквозь него и невольно притягивали к себе заинтересованные взгляды. В том-то и есть секрет мастерства одеваться! Можно быть практически голой, но на тебя взглянут один только раз. А можно, наоборот, быть прилично одетой, но каждый мужчина будет стремиться рассмотреть, а что же там скрывается. Таким хитростям учила меня еще моя бабушка. Современную моду она категорически не признавала. Увидев не в меру обнаженную барышню, она недовольно ворчала: «Раньше девки из кожи лезли, чтобы платье показать, а теперь из платья лезут, чтобы кожу показать. Срам, прости Господи!». Так что бабушкины советы работали, и я в этом убедилась еще раз.
Мои спутники тоже выглядели просто супер. Хорошо одетые, чисто выбритые.  А какие манеры! И все бы было замечательно, если бы я была уверена в том, что до конца банкета они останутся такими же. Это ведь общеизвестный факт, что наши русские мужики отличаются просто патологической страстью к горячительным напиткам. Город у нас небольшой, и во всех значимых делах всегда в доле одни и те же шишки. Поучаствовав не в одном подобном мероприятии, я уже точно знала, от кого из них можно ожидать пьяного фортеля. В таких случаях НикСтепу, потому что он вообще не пил, приходилось срочно применять план «ЭЭ», то есть экстренная эвакуация, а мне болтать языком в два раза быстрее и выполнять отвлекающие маневры, чтобы хоть как-то замять возникающую неловкость. Вот и сегодня в наших рядах был потенциальный претендент на досрочное выбывание. Нефтяной и бензиновый король нашего города. Пил он всегда так много, что страшно было даже смотреть на него, не то что пытаться с ним конкурировать, или хотя бы быть на равных. Это было смерти подобно. Но без него никак нельзя. Во-первых, он был умнейший мужик, а во-вторых, обладал реальной властью в нашем городе, а главное - большими деньгами. Таким партнерам прощаются некоторые «вольности» в поведении.
Точно в оговоренное время в холле ресторана появились наши гости. Посвежевшие и отдохнувшие, элегантно одетые к ужину. Приветствия, любезности. Все плавно приближаются к столу.
О, да! Даже искушенные немцы были ошеломлены, хотя виду не подавали.  Стол выглядел как шедевр кулинарного искусства. Настоящая скатерть-самобранка! Чего там только не было! Я еще раз утвердилась в своем наблюдении, что при виде такого изобилия у человека, независимо от уровня его благосостояния, возникает рефлекс собаки Павлова. Непроизвольно начинает течь слюна, и чувствуешь себя так, как будто с самого рождения во рту ни крошки не было.  И еще один вывод я сделала, поучаствовав не в одном деловом банкете. Дела нужно делать в полуголодном состоянии. Доступное изобилие вызывает состояние отупения. Человек больше ни о чем не может думать и легко ведется. Особенно, если такое чревоугодие крепко сбрызнуто выпивкой. Но русские люди в этом знают толк, поэтому все дела начинаются с застолья, им же и заканчиваются. В таких ситуациях я часто сочувствовала иностранцам, особенно азиатам. Я где-то прочитала, что у них в организме отсутствует какой-то то ли гормон, то ли фермент, который помогает справляться с алкоголем. Отказаться от выпивки сразу у них не хватало духу, вроде, неприлично обижать хозяев. А потом было поздно. После двух-трех рюмок они становились смешными и безвольными, как мягкие игрушки. Наши начинали подтрунивать над ними и потихоньку издеваться. Предлагали выпить еще и еще, демонстрируя, вроде бы, свое превосходство, хотя уже сами не понимали, что и они со стороны смотрятся не лучше, разве что выглядят более шумными и агрессивными.
Все расселись.  Согласно этикету места в центре стола друг напротив друга занимали главные персоны. С нашей стороны НикСтеп и губернатор, со стороны немцев – в центре фон Штольц, справа от него банкиры, слева оба Дитера. Я, как всегда, сидела справа от своего шефа. Официанты, бесшумно скользя вокруг стола, наполнили бокалы. Банкет начался. Зазвучали умные и достойные, слегка высокопарные речи о взаимовыгодном сотрудничестве, о перспективах развития совместного бизнеса.  Третий тост мой директор оставлял всегда за собой и традиционно предлагал всем поднять бокал за меня - единственную даму. При этом он покровительственно поглядывал на меня. Эффект такого эпатажа был двойным: во-первых, он снискал себе славу галантного мужчины, а во-вторых, он всякий раз как бы призывал присутствующих еще раз оценить сокровище, принадлежащее только ему. Сначала я злилась и дергалась. Но так как это повторялось каждый раз, перестала обращать на это внимание.
 После первого же подобного банкета я сделала для себя вывод, что переводчик – профессия голодная. Я переводила, не прерываясь ни на минуту, потому что, пока закусывал один, говорил другой, и так по кругу. Я даже не брала в руки вилку и нож. Мне было просто некогда перекусить.  Не буду же я говорить с набитым ртом или просить: «Подождите, пожалуйста, я прожую». Все, чем я довольствовалась на банкетах, был стакан минеральной воды или сока. Только и успевала сделать глоток, как снова нужно было переводить очередную фразу очередного оратора.  Так что, съестное изобилие вреда моей фигуре не наносило. Хоть это радовало. Спиртного на банкетах я не пила принципиально. Не хватало еще и мне выглядеть под стать захмелевшим мужикам. У меня всегда должна была быть ясная и трезвая голова. Так что мой бокал с традиционным шампанским так и оставался полным. Я поднимала его только для того, чтобы чокнуться за очередной тост с присутствующими за столом.
 Банкет набирал обороты. Я исподволь наблюдала за фон Штольцем. Он держался непринужденно и уверенно, ел и пил все, что ему предлагалось, принимал участие в разговоре, живо реагировал на шутки и хохмил сам.
Ох уж этот мне юмор! Приходилось все время импровизировать, чтобы люди не спрашивали, где нужно смеяться. Дело в том, что анекдоты - одна из самых сложных разновидностей перевода. Менталитет разный. Немцы, например, не могут понять, что смешного в том, что отключили горячую воду, когда человек стоит под душем весь в мыле. Как это отключили воду?! А что случилось? Да ничего не случилось! Для нас это норма жизни и комичная ситуация, а для них это непременно следствие какой-нибудь катастрофы. А раз катастрофа - то, что же здесь смешного? Или наши анекдоты про чукчей или молдаван!  Ну, как им это объяснить?! С английскими и немецкими анекдотами и того хлеще. В основном они построены на игре слов. Одно и то же слово в разном контексте имеет разное значение. В этом весь прикол. Для тех, кто знает язык, конечно. Вот и попробуй растолковать подвыпившим дядям, в чем здесь шутка юмора. Выкручивалась, как могла. Слава богу, все были довольны, всем было весело. Вдруг я поймала на себе пристальный взгляд нашего бензинового короля.
- Валерий Михайлович, Вы что-то хотите сказать? - вежливо предложила я свою помощь.
- Ты кто по национальности? – вдруг спросил он, глядя на меня исподлобья.
- Я - русская, -  слегка растерянно ответила я.
- А почему же ты так говоришь по-немецки? Наблюдаю за тобой, а ты без запинки уже два часа чешешь, и даже анекдоты рассказываешь,- изрек он заплетающимся языком. – Вот я – немец, Вагнер моя фамилия, а родного языка не знаю. Мне даже завидно стало. Будешь меня немецкому учить?
- Ну, если Вы хотите, то давайте попробуем, - осторожно ответила я, не зная, чего от него ожидать дальше.
- А Вы, господин фон Штольц, наверно, смеетесь надо мной? Немец, а родного языка не знает, - обратился он к Францу.
Фон Штольц, услышав свое имя, вопросительно уставился на меня. Что я должна была делать? Не переводить нельзя. Переводить дословно - опасно, не зная, куда повернет в своих рассуждениях окосевший Вагнер. Я в осторожных выражениях переводила, что де господин Вагнер – тоже немец, только родился уже в России, что он сожалеет о том, что, не зная языка, не может напрямую поговорить с господином фон Штольцем, хотя он ему очень симпатичен и им было бы о чем поговорить. Фон Штольц внимательно слушал и понимающе кивал. А дальше дело приняло совсем неожиданный оборот.
- Мы русские – народ гордый! - вдруг рявкнул Вагнер, и бухнул кулаком об стол так, что подпрыгнули и жалобно звякнули, стоявшие рядом, тарелки и рюмки.
 Затем положил руки на стол, опустил на них голову и мирно захрапел.
 Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!  Все слегка обалдели. Мы переглянулись с НикСтепом. Пора было вводить план «ЭЭ». Нужно было нейтрализовать немцев, чтобы потихоньку вынести тело Вагнера.
В большом зале ресторана играла музыка, и я пригласила их посмотреть, как танцуют и развлекаются русские. Пришлось пообещать, что каждому найдется партнерша для танцев. Мое предложение было поддержано, даже губернатор решил пойти вместе с нами. Как только мы вошли в зал, на нас сразу все обратили внимание. Губернатор - в городе человек известный, да еще в таком окружении. Сразу у входа за столиком сидела большая компания, где было много молодых женщин. Мы подошли к столику. Губернатора встретили аплодисментами.
- Барышни, прошу вас потанцевать с нашими гостями, а то они совсем заскучали - обратился он к сидевшим дамам.
Заиграла медленная музыка, и дамы разобрали кавалеров. Фон Штольц пригласил на танец меня.
Медленный танец для партнеров, танцующих вместе впервые, своего рода интимная близость. Даже если вокруг много танцующих пар, эти двое остаются как бы наедине. Тела соприкасаются, отчетливо слышно дыхание и биение сердца партнера, ритм движений становится общим. Это завораживает и обостряет все чувства.
Вы никогда не обращали внимания на то, что каждый человек имеет свой собственный, неповторимый запах? Так вот! Нравится человек или нет, зависит от того, воспринимается ли его запах на уровне подсознания! Проще говоря, твой это запах или не твой. И с этим ничего нельзя поделать. Природа мудра. В такие минуты решается судьба человека. Искра либо появляется, либо уже никогда. Я бы даже сказала, что выражение «любовь с первого запаха», значительно точнее передает суть этого уникального явления. Все остальное -  происки нашего ума, расчет, называйте, как хотите. Но это - не любовь! Запах высекает первую искру! А дальше в любовную игру вступают руки. Энергия любви мощным потоком льется сквозь руки, проникает в тело партнера и наполняет его трепетом и радостью. В такие минуты слова не нужны. Они, как правило, только все портят. Каждый человек страстно желает любви. Любить и отдавать свою любовь – вот смысл жизни! Но большинство людей, из боязни быть неправильно понятыми, а тем более отвергнутыми или осмеянными, предпочитают спрятаться за словами, обстоятельствами, условностями. Страх «меня не любят» - основной разрушитель нашего Я и счастья человека. Хотя, этот же страх заставляет нас двигаться, совершать какие-то поступки в надежде обратить на себя внимание. Успехи на работе и желание нажить побольше - это тоже проявления этого же страха. Все направлено на то, чтобы нас заметили, оценили и полюбили! Вот вам и единство и борьба противоположностей! Вот почему среди людей столько глубоко несчастных. Внешне, вроде, все хорошо. Семья, дети, заботы. А счастья-то нет! Нет ощущения свободы, полета, радости! И человек, сохраняя внешнюю форму, уподобляется выпитому яйцу. Форма есть, а содержания нет! Если когда-нибудь вам доведется испытать это дивное чувство, заклинаю вас, доверьтесь ему! Отбросьте все страхи и сомнения! Таким чудом Господь может одарить каждого, но только избранные способны понять и принять это! Любовь - бесценный дар, но и великая опасность! Она приносит счастье только сильным и смелым!
Франц принял меня в свои объятия. Именно так! По-другому и сказать нельзя. И я почувствовала себя в его руках, как младенец, которого лелеет любящая мама.  Сквозь его ладони в меня текла нежность, и я ощущала это физически. Ко мне пришла любовь!   Мы смотрели друг другу в глаза, и нам все было ясно. Мы танцевали молча, наслаждаясь нашей близостью. И все остальное было неважно.
С тех пор прошло уже столько лет, а я до сих пор, при каждом воспоминании об этом, вновь и вновь переживаю величие и сладость этого события.
Очарование момента развеяла наступившая тишина. Музыка кончилась. А дальше все снова заговорили, зашумели, стали приглашать нас к своему столу. Но мы-то пришли сюда не просто погулять. Нас ждало продолжение официального банкета. Усевшись снова за стол, все отчетливо поняли, что деловая атмосфера нарушена окончательно, и возвращаться к серьезным разговорам просто нелепо. Все, кроме меня, были сыты. Памятуя о недавнем выносе тела Вагнера, пить больше тоже никто не хотел. Завершение банкета было бы самым логичным. Фон Штольц был главной персоной, приглашенной на банкет. По этикету он должен был проявить инициативу и дать знать хозяину банкета, что он удовлетворен и намеревается уйти. Они переглянулись и поняли друг друга. НикСтеп был в таких делах человеком бывалым. Он почувствовал, что все ждут отмашки хозяина банкета, чтобы чинно разойтись.
- Благодарю всех присутствующих за приятный и продуктивный вечер. Будем считать, что знакомство состоялось. А завтра нас уже ждет напряженная работа, поэтому нужно хорошо отдохнуть. Ну, на посошок! - бодро сказал он, поднимая рюмку с кипяченой водой.
Все его дружно поддержали, выпили по последней и направились к выходу. Мы, как приличествует хозяевам, пропускали гостей вперед. Франц, проходя мимо меня, церемонно распрощался. Он поцеловал мою руку, задержав ее в своей чуть дольше, чем это было необходимо. Как хорошо, что он наклонился к моей руке и не видел, каким взглядом одарил его в этот момент НикСтеп.
- Не торопись, домой поедешь со мной, - вполголоса сказал НикСтеп, беря меня под локоток, - Машина уже ждет.
Дудки-с! Это обстоятельство я предвидела и заранее приготовила пути отступления. До банкета я созвонилась с одним из моих приятелей и попросила его ждать меня у ресторана с десяти часов вечера. Он пообещал, что будет стоять насмерть, пока меня не дождется.
- Не беспокойтесь, Николай Степанович, мне еще с администратором все вопросы по оплате решить надо, завтрак заказать. Так что, мне придется задержаться. Я на такси уеду, - бархатным голоском пропела я.
- Может подождать тебя? - спросил НикСтеп, не теряя надежды остаться, хоть ненадолго, со мной наедине в темноте на заднем сидении машины.
- Нет-нет! Вам отдыхать надо, завтра у Вас такой трудный день. Я здесь еще не меньше часа пробуду, - мягко, но решительно пресекла я его поползновения.
- Ну, смотри, тогда до завтра, - он шумно вздохнул и разочарованный направился к выходу.
-Опять твоя взяла, - сказал чертенок внутри и скорчил смешную рожу.
- И всегда будет брать, - сказала шепотом я, - я ему не овца для заклания.
Выжидая некоторое время, чтобы Мастодонт точно уехал, я присела на стул и закурила. Я чувствовала себя утомленной этим суматошным днем, но очень довольной. Вход в бар был как раз в поле моего зрения. Я увидела, как туда вошел Франц. Мне было интересно, зачем он вернулся. Спустя несколько минут он показался с бутылкой минеральной воды.  Я еще подумала в тот момент:
- «Зачем он пришел за минералкой? В номере с минибаром всегда есть что попить, и даже выпить, и закусить».
Проходя мимо распахнутой двери в ресторан, он окинул взглядом помещение. Увидев меня, он заулыбался, поспешил подойти и присел рядом.
_ Элен, Вы еще не уехали? - он был рад тому, что я еще здесь.
- Как видите. Сижу, курю и жду машину.
- Может быть, заглянете ко мне? - с надеждой в голосе спросил Франц.
- А Вы считаете, что это прилично в столь поздний час? - спросила я вопреки своему истинному желанию.
В этот момент во мне заговорили благоразумие и осторожность. Как только накал чувств ослабевает, верх берут предрассудки и условности. Он слегка вздрогнул, как от внутреннего толчка.
-О, извините! Я не хотел Вас обидеть. Спокойной ночи. До встречи, - он был явно смущен и поспешил уйти.
Меня это слегка разочаровало, но я не придала этому серьезного значения. Мне было просто хорошо оттого, что я увидела его еще раз.


Мой верный Витька сидел в своей машине, которая одиноко торчала на стоянке, как прыщ на ровном месте. Все уже давно разъехались.
- Привет! Спасибо, что дождался, - сказала я, устраиваясь на переднем сиденье.
- А я уже до утра настроился сидеть. Спасибо, что вырвалась пораньше, - невнятно произнес Витька, зевая.
- Ну, не ворчи, едем домой. Я тебя даже кофе угощу. Если хочешь, конечно, - предложила я.
- Я, конечно, хочу, только не кофе. Но ты меня, видимо, этим никогда не угостишь, - буркнул Витька, заводя машину.
- Вить, ну не начинай. Мы это уже давно проехали. Мы с тобой верные друзья. И только. Люблю тебя, но как друга и брата. Разве этого мало? - я пыталась его не обидеть.
Он обреченно кивнул, повернул ключ зажигания, выждал несколько минут, чтобы прогрелся мотор, и машина тронулась. Через 15 минут мы были у моего дома. На кухне горел свет. Значит, моя мамуля, как всегда, не спит и ждет меня.

Вот, что значит молодость! И день тяжелый накануне был, и спать легла поздно, и утром встала раным-рано. Все нипочем! Душ, макияж, обжигающий кофе, свежий наряд! И снова готова хоть куда. Внешний вид - просто блеск!
Стояла ранняя осень. В наших краях это самое любимое время года. Природа, как бы извиняясь за изнурительно жаркое лето и предстоящую лютую зиму, дарит нам этот период отдохновения для души. Бабье лето! Небо в это время голубое-голубое, высокое и без единого облачка. Погода стоит ясная, теплая, тихая. Буйство красок поражает воображение: оттенки от зеленовато-желтого до золотого и багряного. Воистину золотая осень! Едва ощутимый ветерок, слегка колышет листву. Почему-то она долго не облетает, до самой поздней осени. И мы купаемся в этом, по-царски роскошном, море красок. Ночью ощутимо холодает, но дни радуют теплым и ярким солнышком. Пиджака или легкой ветровки достаточно, чтобы не замерзнуть вечером или ранним утром. Днем же многие одеты еще по-летнему.
Белые брючки стрейч, белая кофточка и ярко-желтый удлиненный жакет, как нельзя лучше соответствовали настроению этого чудного дня. Мои рыжие кудри очень удачно гармонировали с одеждой и даже окружающей природой. Высокие каблучки весело цокали по тротуарной плитке, выложенной во внутреннем дворике гостиницы. В мои обязанности входило, в том числе, обходить гостей утром и приглашать их на завтрак.
- Доброе утро! - бодрым голосом приветствовала я Франца, стоящего в проеме двери его номера, - Как отдохнули? К завтраку готовы?
- Доброе утро, фройляйн Элен! Вы прекрасны, как Аврора! - Франц откровенно залюбовался мною. - Выглядите просто потрясающе, не сравнить со мной. Ох уж эти русские! Никак не привыкну. Голова болит просто жутко! - пожаловался он.
- Примите до завтрака, это Вас спасет, - сказала я, протягивая пакетик с шипучим аспирином, - Вы слышали такую поговорку: «Что русскому хорошо, то немцу - смерть»? Вот и сделайте правильные выводы, - посоветовала я.
- Как мне Вас благодарить, мой ангел? - серьезно спросил он.
- По возвращении домой напечатайте статью в газете о том, как русская девушка спасла Вам жизнь, - засмеялась я, - Спускайтесь в ресторан. Все уже ждут.
Да! Моя команда после вчерашнего застолья выглядела изрядно помятой. Глаза у всех, как у больной собаки, молящей о жалости и ожидающей помощи. Я раздала всем по пакетику антипохмелина.
- Это лекарство. Нужно растворить в стакане воды и выпить, - я даже не стала над ними подтрунивать. Мне их было искренне жаль. - Прошу к столу, господа. На завтрак у нас полчаса. Ровно в девять мы должны быть на переговорах.
Какая издевательская тактика! Напоить людей до полусмерти, а потом тащить их ни свет, ни заря решать серьезные вопросы! Да еще такая разница во времени! В Германии и даже в Москве в это время еще глубокая ночь. Но бизнес есть бизнес. Назвался груздем - полезай в кузов!
Ели сначала вяло, но через некоторое время, видимо, подействовал антипохмелин, пришел аппетит. К концу трапезы все тарелки были чистыми. Русские повара - что надо!
Орлы мои повеселели, глазки заблестели и облик человеческий, наконец, вернулся.
Секретарь НикСтепа Анечка уже приготовила его кабинет для переговоров. Все были в сборе. Мы вошли в приемную, когда часы пробили ровно девять.
- Немецкая пунктуальность, можно часы сверять, - то ли сыронизировал, то ли похвалил нас НикСтеп, - Доброе утро, господа! Обмениваясь рукопожатиями с визитерами, он внимательно вглядывался в их лица. - Прошу за стол переговоров.
Я автоматически включилась в рабочий ритм. Реплика - перевод, реплика – перевод.  До обеда все шло гладко. Пару раз прерывались на перекур и кофе. НикСтеп сам не курил и даже для столь важных гостей исключения не делал. В его кабинете никогда запаха дыма и не бывало. Поэтому пили кофе и курили в моей обители. Фон Штольцу и банкирам мой кабинетик явно пришелся по душе, а Дитеры и подавно чувствовали себя здесь уютно. Весной мы втроем ютились в этом кабинете. Много света, да еще и открытый балкон. Осенний воздух бодрил и поднимал настроение.
Эти переговоры были завершающим этапом.  Всю основную подготовительную работу проделали наши специалисты и два Дитера еще весной. Я в этом участвовала, естественно, как переводчик. Дело шло к подписанию контракта. Осталось обсудить еще кое-какие детали и самую интересную часть, кто и что будет иметь в результате осуществления этой затеи. Напряжение потихоньку нарастало. Каждая из сторон не хотела продешевить. Высказывались все, приводя свои аргументы «за» и «против». Речь оппонентов становилась все более эмоциональной. Говорили, даже иногда перебивая друг друга. Я уже была почти на пределе. Попробуйте быть посредником в разговоре десяти спорящих мужчин!
Вдруг неожиданно зазвонил телефон! Что-то небывалое. Обычно, никто не смел ни входить в кабинет, ни звонить во время переговоров. Анечка легла бы трупом, но не позволила бы нарушить раз и навсегда заведенный НикСтепом порядок. Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Шеф извинился и снял трубку. Буквально через несколько секунд он изменился в лице.
- Сейчас еду, - коротко бросил он. - Извините, господа, я должен срочно уехать. Это чрезвычайно важно, извините, - говорил он, направляясь к выходу.
- Лена, наши гости на тебе. Сегодня развлекательная программа. Все сообщу вечером. Он подошел ко мне очень близко и шепнул на ухо.
- Сделай так, чтобы пока никто ничего не понял. У жены клиническая смерть, - тихо добавил он, - мне нужно срочно в больницу.
- Конечно, Николай Степанович! Не беспокойтесь. Все сделаю в лучшем виде. Мне его было очень жаль, но я не знала, чем могу ему помочь.

Наши гости и партнеры были ошарашены. Все произошло почти молниеносно: звонок, короткий разговор, и шеф, почти пулей, вылетает из кабинета. Все вопрошающе уставились на меня.
- Господа, Николай Степанович, приносит всем свои извинения, но дело, из-за которого он отлучился, не терпит отлагательства.  Сейчас не могу дать более точную информацию. Просто это действительно очень важно. Господин директор вернется, и сам все объяснит. Пока мы прервемся на обед, а дальше видно будет.
Обед был заказан в одном из городских ресторанов, недалеко от центральной площади. Я частенько бывала здесь с гостями, поэтому хорошо знала хозяина и весь персонал. Все было заранее оговорено, и нас ждали.
 Обедали долго. Меню было тщательно продумано и разнообразно. Здесь было принято угощать посетителей фирменными блюдами. Вкусно до безобразия. Настоящий праздник живота!  А потом мы долго пили кофе и лакомились воздушными пирожными. Иногда и мне, несмотря на мою профессию, удавалось насладиться земными радостями.
После обеда решили прогуляться по центру города. Пользуясь случаем, я устроила гостям пешеходную экскурсию. Немножко об истории нашего края и города, немного о современности, общение с прохожими, фотографии и видеосъемка на память. Все было очень славно. Легко, расслабленно и неспешно. Наш город - не Москва и не Санкт-Петербург, где можно провести целый день в музеях, но тоже есть, что показать. Благодаря ли моим стараниям или общему настроению, все шло как нельзя более удачно. Я чувствовала, что им все нравится. Они с удовольствием откликались на все мои предложения, долго ходили пешком. Наконец, утомившись, мы решили присесть в сквере и просто отдохнуть. Одной скамьи для шестерых человек было явно мало. Банкиры и Дитеры уселись на одну, а мы с Францем чуть поодаль. Франц придвинулся ко мне вплотную и накрыл мою руку своей ладонью.
- Элен, пожалуйста, не смейтесь, но мне никогда и нигде не было так хорошо, как здесь, в этом маленьком русском городке, рядом с Вами, - он сидел вполоборота и смотрел мне прямо в глаза. - Скажите, что это?
- Это любовь, Франц! Вы влюбились в наш городок. Посмотрите, как красиво! - ответила я, стараясь перевести в шутку этот разговор, готовый в любую секунду стать очень серьезным.
- Любовь?! Скажите, а как будет по-русски «любовь» и «я тебя люблю», - спросил он и тихо повторил за мной на ломаном русском - я тьебья льюблю.
Сердце мощно толкнулось в груди и вдруг замолчало. Я была смущена и, может быть впервые, не знала, что ответить, как повести себя. Его слова прозвучали настоящим признанием, но я не могла поверить, что это правда, что это происходит со мной. А он смотрел мне в глаза, и, казалось, ждал ответа. Пауза переросла в продолжительное молчание.
- Элен, я Вас обидел? - с тревогой в голосе спросил он. - Я понимаю, что не должен так себя вести. Я деловой человек, приехал по важному делу и через сутки объясняюсь в любви помощнице моего партнера. Выглядит не очень серьезно. Но это действительно так,- он начал говорить очень быстро и взволнованно, как будто опасаясь, что что-нибудь помешает ему высказаться до конца. - Я влюбился в Вас сразу же в аэропорту, а потом еще этот танец.… Перед поездкой у меня было предчувствие, что в России произойдет что-то очень важное. Я полагал, что это азарт предстоящей сделки так будоражит кровь. Но я никак не думал, что это будет связано с моими чувствами, что я влюблюсь, как юный Вертер.
 Он крепче сжал мою руку, но я, словно окаменела, и продолжала сидеть молча.
Мое светлое Я ликовало и кричало: «ДА!!! Я тоже люблю тебя! И пусть это будет всего один день! Но, пожалуйста! Пусть это будет!».
Темная Личность скривила морду и изрекла:
-Ну-ну. Пойди на поводу. Мало того, что поплачешь после того, как он уедет и забудет тебя, так еще и с работы попрут. НикСтеп тебе этого не простит, если узнает. Будь осторожнее! От этих проезжих капиталистов одна беда. Чего хорошего от него ждать? Поиграет и свалит, - нашептывала Темная Личность.
- Счастье однажды лишь в руки дается, упустишь, оно никогда не вернется, - скорбно процитировало мое Светлое Я.
- Элен, почему Вы молчите? Хотя, что тут сказать, - он помрачнел и убрал свою руку. - Я был не вправе ставить Вас в неловкое положение. Я для Вас стар. Да и, наверное, у Вас есть жених. Прошу меня извинить,- он резко встал и сказал - Давайте поедем в гостиницу, я немного устал.
 Наши спутники, увидев, что Франц встал, тоже стали подниматься. Я же, взяв его за руку, слегка повернула к себе и сказала:
-  Франц, во-первых, Вы не совсем правильно истолковали мое молчание, во- вторых не торопитесь отвечать себе за меня, а в- третьих, сейчас не самый удобный момент для объяснений. Но все равно, спасибо!

- Ну что, господа, предлагаю немного отдохнуть, а вечером, ужин и казино. Годится? - спросила я, обращаясь уже ко всем сразу. На том и порешили, отправляясь в гостиницу.
В течение дня я несколько раз пыталась связаться с НикСтепом, но никак не могла его разыскать. Анечка тоже ничего не знала и была очень взволнована.
- Ну что ж, надо будет, он сам меня найдет, - решила я и перестала дергаться. Благо, забот с гостями хватало.
Я проводила их до гостиницы и поспешила распрощаться до вечера, не давая Францу шанса заговорить со мной.
- До вечера! Буду ровно в восемь, -  я помахала им рукой, обернувшись на ходу.
Кто бывал в казино, тот согласится со мной, что это -  особый мир, со своими писаными и неписаными правилами! Там витает особый дух страсти и авантюризма, радости и огорчений. Я, так сказать по долгу службы, частенько бывала там. Но, то ли еще не успев проникнуться азартным духом этого заведения, то ли меня останавливало то, что я здесь только сопровождающее лицо, я никогда не испытывала никаких особо сильных чувств. Хотя очень любила наблюдать за людьми. Боже, какие иногда там кипели страсти! Некоторые ликовали, а иные впадали в настоящее отчаяние. Я сама до этого вечера не играла никогда.
В казино не ходят в обычной одежде. Мужчины должны быть в пиджачной паре и при галстуке. Дамы же блистают вечерними нарядами. Для такого случая в моем гардеробе имелось чудное вечернее платье. Изумрудная органза придавала моему наряду блеск и очарование. Длинное, с высокими разрезами по бокам и низким вырезом сзади, мое платье было здесь, как нельзя более кстати.  Спину прикрывали узкие бретельки, переплетенные крупной решеткой. Руки же были открытыми. Золотые серьги и несколько колец без камней, на шее цепочка, на руке браслетик. Все выглядело очень изящно и к месту. Некоторые дамы предпочитают превращать себя в новогоднюю елку, обвешиваясь всеми украшениями, которые у них только имеются. Но мне это всегда претило, и я никогда с этим не перебарщивала.
Мои мужчины выглядели безукоризненно! Элегантные костюмы, идеально гармонирующие сорочки и галстуки! В их туфлях отражался весь окружающий мир!  Я чувствовала себя в таком сопровождении как на великосветском рауте. По одобрительным взглядам моих спутников я поняла, что и я оценена по достоинству. Вечер обещал быть превосходным!  Проходя в зал мимо зеркала, мы с Францем поравнялись и одновременно взглянули в него. На лице каждого из нас было написано, что мы залюбовались друг другом и тем, как мы смотримся рядом. Про таких говорят - великолепная пара! Просто созданы друг для друга! Он предложил мне свою руку и больше не отошел от меня ни на шаг.
Ужин, как всегда, удался. Почти не пили. Мужчины приняли по пятьдесят коньяку, а я бокал шампанского. Сегодня я могла и хотела себе это позволить. Беседа текла легко и непринужденно. Говорили обо всем и ни о чем, шутили. Было весело. Я вдруг поймала себя на мысли, что совершенно не напрягаюсь, а просто слушаю и говорю. В тот момент я поняла, что, когда не надо перескакивать с одного языка на другой, я даже думаю по-немецки. Это было здорово! Я испытала восхитительную уверенность в своих знаниях, уместности и правильности своего поведения. А еще, в очередной раз поблагодарила судьбу за тот шанс, который она мне подарила, дав мне такую работу и круг общения, где я могу свободно общаться на иностранных языках!
- Ну что, господа! Испытаем счастье в русском казино? - предложил Франц.
Ужин был закончен, и мы перешли в игорный зал. Возле столов народу было еще немного. Рановато. Самый разгар был еще впереди. Люди неспешно переходили от стола к столу. Особого оживления не наблюдалось. Ставки были невысоки. Кто-то досадливо морщился после проигрыша, а кто-то уже начинал входить в раж, ободренный первыми успехами. Банкиры и два Дитера уселись за карточный стол.
- Элен, а Вам что больше нравится, рулетка или карты? - спросил меня Франц.
- О, нет, я не играю, - улыбнувшись, ответила я.
- Почему? Для того и казино, чтобы играть, - он слегка недоумевал.
- Казино для того, у кого есть что проигрывать. С моими доходами я для казино не представляю никакого интереса, равно, как и оно для меня, - решила я положить конец этому разговору. Ну, какие игры с моей-то зарплатой?! Он что, не понимает?
- Элен, я предлагаю Вам попробовать. Ведь это интересно! Разумеется, все расходы беру на себя, - галантно предложил он.
- А Вы не боитесь, что я много проиграю? - лукаво спросила я.
- Не беспокойтесь, Элен. Во-первых, я не так уж беден. А во-вторых, я азартен, но не игрок в дурном смысле этого слова. Я всегда умею вовремя остановиться. Ну, попробуем? - это был своего рода вызов.
- Тогда играем в рулетку! -   я решила рискнуть.
Крупье предложил сделать ставки. Сначала играл Франц, показывая мне, как это нужно делать. И сразу же слету выиграл! Здорово!  Затем я поставила сумму его выигрыша на семь черное. Конечно же, проигрыш! Я посмотрела на Франца, но его лицо нисколько не омрачилось. Наоборот, он поддерживал меня. Затем сделал ставку опять он. И опять выигрыш!
- Ну, смелее, Элен, поверьте в свою удачу, и она придет, - эта игра доставляла ему явное удовольствие.
- Семь черное, - не сдавалась я.
 Я снова поставила на тот же номер. Опять проигрыш. Игра продолжалась. И опять Франц выигрывал, а я проигрывала.  Игра становилась все азартнее. Вокруг рулетки уже не было свободного места. Ставки стали выше. Я несколько раз с завидным упорством ставила сумму его выигрыша на одну и ту же цифру. И вдруг!      О, боже! Я выиграла! Да еще сколько! По моим меркам целое состояние! Я, как ребенок, завизжала от радости и кинулась к Францу. Он легко подхватил меня и закружил, радуясь вместе со мной. Вокруг нас стал собираться народ. Первый крупный выигрыш!  Все поздравляли нас, а крупье уже предлагал продолжить игру. Ему мой выигрыш явно удовольствия не доставил. Но я, когда читала о казино в книгах или смотрела в кино, уже тогда решила для себя, что если мне когда-нибудь доведется играть, и если я, Бог даст, выиграю, то сразу же уйду. Судьбу искушать нельзя. Фортуна - дама капризная. С ней поделикатнее надо.
- Спасибо, мы уже уходим, - твердо сказала я, наблюдая едва прикрытое разочарование на лицах, обступивших нас, людей. Крупье, видя бесполезность своих попыток удержать нас, сделал едва уловимый знак, стоявшему у входа амбалу. Тот понимающе кивнул. Я была наслышана о таких ситуациях. Видимо, действительно, просто так из казино с крупным выигрышем не уходят. Нужно было что-то предпринять, чтобы не пострадали мои подопечные.
- Одну минутку, Франц. Подойдите ненадолго к своим. Мне нужно кое-что уладить. Пожалуйста. И не подходите, пока я Вас не позову, - сказала я Францу.
- Что случилось, Элен? - он тонко почувствовал мое состояние, хотя я старалась не подать виду, - у нас проблемы?
- Нет-нет. Никаких проблем. Все хорошо. Я просто переговорю с одним человеком, и мы пойдем. Франц направился к карточному столу, но встал так, чтобы видеть меня. Я подошла к крупье.
- Слушай, ты, - обратилась я к парню так, чтобы слышать меня мог только он. - Это гости губернатора. Если с их головы упадет хоть один волос, виноват будешь ты. И шеф твой тебя за это тоже не похвалит. Понял? Я видела твои сигналы. Дай отбой и не рыпайся! А я для верности сейчас же позвоню Виктору Ивановичу! Впредь, когда я еще здесь появлюсь, будь зайчиком. Усек? -  тихо произнесла я.
- Извините, все будет в порядке, - ответил крупье, хотя по его лицу было видно, что именно он хотел мне сейчас сказать. Но меня это уже мало волновало. Я подошла к картежникам. У них все ладилось, никто не намеревался уходить. Франц взглядом спросил меня, все ли нормально. Я кивнула и улыбнулась.  Все o’key. За внешним спокойствием скрывалась целая буря. Меня слегка трясло. Хотелось поскорее уйти из этого, вдруг ставшего душным, зала.
- Франц, пока господа играют, не хотите немного прогуляться? - спросила я. Мне нужно было срочно выйти, чтобы при свете мое лицо не выдало меня.
- С удовольствием. Только сейчас прохладно, а Вы в открытом платье, - забеспокоился он. -
А Вы дадите мне свой пиджак, -  предложила я.
Мы вышли из зала, шагнув, как в сказку, в романтические объятия осеннего вечера. Было удивительно тепло и тихо. Темное небо было украшено мерцающими звездами и серпиком растущего месяца. Это еще одна особенность нашей местности. Осенью вечернее небо темное, как будто бархатное, а звезды кажутся необыкновенно крупными и яркими. Небесный свод кажется низким, и создается иллюзия, что до звезд можно достать рукой. Красота неописуемая! На тонкие, чувственные натуры это природное великолепие действует безотказно, настраивая на лирический и возвышенный лад!

- Смотрите, Франц, на небе растущий месяц. Это очень хорошая примета, когда начинаешь новые дела. Значит, все будет удачно, - тихо сказала я.
- Вы, Элен, моя самая большая удача, - произнес он, надевая свой пиджак мне на плечи.
Видимо, все было предрешено на этом темном небе, и звезды так совпали в этот час!  Он слегка обнял меня, и наши губы слились в поцелуе. Этот поцелуй не был страстным. Мы, как будто, знакомились друг с другом, и нежно говорили: «Я люблю тебя!».
- Я навсегда запомню этот вечер, тебя и этот нежный поцелуй, - прошептал Франц, бережно прижимая меня к своей груди.
Он был выше меня на целую голову, и я стояла, спрятав свое лицо в его плечо. От него исходило приятное тепло. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас, чтобы он разомкнул свои объятия. Я готова была стоять так хоть целую вечность. Но мы были не одни. В казино нас ждали еще четыре человека. И их тоже нельзя было оставлять без внимания.
- Франц, мне очень жаль, но нужно прощаться. Я совсем ничего не знаю о завтрашнем дне, потому предлагаю сделать так. Я свяжусь с Николаем Степановичем и сообщу Вам дальнейший план, - сказала я, возвращаясь в реальную жизнь.
- Вам? Мы еще на Вы? Я полагал, что мы стали хоть немного ближе и можем перейти на ты?! - Он посмотрел на меня вопросительно.
- Да, конечно, наедине мы можем быть на ты. Только в официальной обстановке мне не хотелось бы привлекать к нам всеобщее внимание. Иначе у меня будут неприятности, - с легким беспокойством попросила я.
-  А кого это может волновать? Твоего шефа? Что у тебя с ним? Он пристает к тебе? Я обратил внимание еще в аэропорту на то, как он вел себя, -  по его тону я поняла, что Францу это было неприятно.
- У меня с ним ничего нет. И не будет. А если он все-таки будет настаивать, значит, мне придется поменять работу. И не думай, пожалуйста, обо мне плохо. На жизнь я в состоянии зарабатывать головой. В крайнем случае, руками. Все остальное мне служит для удовольствия, и я могу себе это позволить. Но только с тем, с кем хочу. Он не из их числа, - ответила я с легкой досадой в голосе.
- Прости меня, моя дорогая. Мне это неприятно. Но я в состоянии защитить тебя! - горячился Франц.
- На расстоянии в восемь тысяч километров?!- печально сыронизировала я. - Не беспокойся, я сама не дам себя в обиду. Главное, не давать повода. И все будет хорошо!
- Если он посмеет обидеть тебя, я разорву с ним все отношения, даже контракт! Я думаю, что этот контракт ему очень дорог. По крайней мере, я на это очень надеюсь.  Он не посмеет больше ставить тебя в неловкое положение, тем более, претендовать на тебя!
- Да, полно тебе. Меня еще никто не обижает. А если ты разорвешь контракт, я останусь без работы и умру с голоду, - пошутила я.
- Ты больше никогда и ни в чем не будешь нуждаться! - твердо произнес Франц.
- Никогда не говори никогда.  И не давай необдуманных обещаний. Все в жизни переменчиво, - слегка задумавшись, ответила я.
Наши картежники были пусть в небольшом, но в выигрыше и в очень хорошем настроении. Прощаясь, мы договорились, что я не буду беспокоить их слишком рано, если не поступит других указаний, и даже завтрак мы решили заказать попозже.
Домой я приехала уже далеко за полночь. Переодеваясь и готовясь ко сну, я все рассказывала маме о гостях, о том, как провели вечер, умолчав о неприятных подробностях. О приятных тоже промолчала. Но маму, как известно, не проведешь. Она сразу почувствовала, что со мной что-то произошло. Однако, человек она была деликатный, и не стала задавать лишних вопросов. Она никогда не расспрашивала меня о моих личных делах. Разговор заходил только тогда, когда я считала нужным его начать. Мои родители всегда мне очень доверяли. Да и не ребенок уже я была. Пусть еще молодая, но уже взрослая женщина.

С распущенными мокрыми волосами, в белом банном халате после душа, я приютилась возле маминой кровати и еще продолжала что-то рассказывать ей, как вдруг раздался звонок в дверь. Мы недоуменно переглянулись. Кого это принесло во втором часу ночи? Я подошла к двери и глянула в глазок. Перед дверью, с опушенной головой, стоял НикСтеп. Я поняла, что случилось что-то ужасное и, даже не спросив «кто», сразу открыла дверь.  Он шагнул в квартиру и чужим голосом сказал:
- Она умерла три часа назад, врачи ничего не смогли сделать.
- Мне очень жаль, - тихо сказала я и, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, обняла его. Наверное, это присуще всем людям. Перед лицом настоящего горя забываются все недоразумения и распри. Горе мирит даже заклятых врагов. Вот и я в этот миг хотела только утешить и поддержать его, как могла.
- Скажите, чем я могу Вам помочь, - спросила я, а он как ребенок, уткнулся лицом в мои волосы и тихо плакал. Мы стояли так минут пять, пока он справился с собой.
- Спасибо тебе, Леночка, за понимание, ты очень хороший человечек, - сказал НикСтеп. - Кроме того, что мне нужно отдать распоряжения по поводу гостей, я почему-то в этот момент хотел видеть именно тебя. Мне стало легче, спасибо. Он вытер платком мокрое от слез лицо. Мне было непривычно видеть этого большого, всегда уверенного в себе человека, таким потерянным и расстроенным. Хотя, что же тут странного?! Мужчины тоже иногда плачут. Потеря близкого человека больно бьет по всем: большим и маленьким, начальникам и подчиненным. В такой момент любой человек оказывается таким незащищенным, любому хочется сочувствия и поддержки
- Николай Степанович, пройдите в комнату, присядьте. Может Вам чаю? - предложила я.
Он не отказался, прошел в комнату и присел в кресло. Медленным взглядом обвел комнату, остановился глазами на мне и произнес: - Так вот где ты обитаешь, принцесса. А у вас уютно.
В этот момент из спальни вышла мама. Она поняла, что происходит что-то не очень приятное, и решила прийти мне на помощь.
- Добрый вечер. Кто Вы? - спросила мама.
НикСтеп до этого, конечно же, никогда не бывал у нас. Они были незнакомы. Он встал, одернул полы пиджака и, как-то неловко, спрятал руки за спину. Казалось, в присутствии мамы, он как будто слегка оробел.
- Мамочка, это мой шеф Николай Степанович. Николай Степанович, это моя мама - Зинаида Сергеевна,- представила я их друг другу.  Мама взглянула в его лицо и поняла, что человек пришел в дом с плохой вестью.
- Что случилось? - встревожено спросила мама.
- У меня три часа назад умерла жена, - горестно вздохнув, ответил НикСтеп.
Мама слегка охнула, прикрыв рот ладошкой, но ничего не стала спрашивать. Молча вышла на кухню. По звукам, доносившимся из кухни, я поняла, что она возится с чайником.
- Лена, похороны через три дня. Понятно, что мне сейчас не до дел. Ни сил, ни настроения нет. Да и похоронами заниматься надо. Не до них мне сейчас.  Поэтому деликатно объясни все гостям, извинись за меня. Я не смогу сейчас встречаться с ними. Окончательное обсуждение и подписание контракта придется отложить на некоторое время. Думаю, месяца на два-три. Надеюсь, что они поймут меня правильно. Ведь люди же, в конце концов! Смерть оправдывает даже преступления, не то, что вынужденные отсрочки в делах. Вот такой форс-мажор у нас в этот раз получился! Такой пункт даже в договор никому в голову не придет включить, - НикСтеп прервался на минуту, словно что-то обдумывая, а потом продолжил:
- Самый лучший вариант, если тебе удастся отправить их домой раньше срока. Если же вдруг возникнут проблемы с преждевременной отправкой, придется тебе одной быть с ними до окончания запланированного визита. Знаю, что ты не подведешь. Ты у меня самый надежный сотрудник! Корми-пои, развлекай, чтобы они остались довольны, - давал указания НикСтеп дрожащим голосом. - Пустая трата времени, конечно. Но делать нечего. Мы должны сохранить лицо и оставить о себе благоприятное впечатление, несмотря ни на что. Ведь нам с ними, даст Бог, работать!
- Пойдемте, я Вам чайку приготовила, - пригласила мама НикСтепа. Он молча встал и последовал за ней на кухню. Присел к столу, сосредоточенно выпил стакан ароматного горячего чаю, однако, больше ни к чему не прикоснулся, хотя мама поставила на стол, испеченный вечером, яблочный пирог и малиновое варенье.
- Благодарю Вас, даже на душе немного полегчало. Хорошо у вас, спокойно. Как будто и не случилось ничего, - сдавленным голосом произнес он.
 Его подбородок опять задрожал, на глаза навернулись слезы. Но моя чуткая мамуля знала, что нужно делать в таких ситуациях. Она уже накапала какие-то успокаивающие капли и без слов подала ему. 
- Еще раз спасибо. До свидания. Извините за поздний визит, но это было необходимо. Не хотелось говорить об этом по телефону, - сказал он, направляясь к двери.
- Господь с Вами, - тихо сказала мама и перекрестила его вслед.
Он ушел, а мы еще долго не могли уснуть, обсуждая случившееся.
- Аленка, а ведь он неспроста пришел к нам, - с тревогой в голосе сказала мама. - Это он сейчас такой открытый и ранимый, а вообще-то -  он человек непростой и жесткий. Держись, детка, от него подальше. Такие, как он, людей перемалывают, не задумываясь.
  От ее слов мне стало так нехорошо на душе. Кто бы знал, что ее пророчество так скоро станет явью.

После завтрака я сообщила своим подопечным эту неприятную весть. Все помрачнели, их лица выражали сочувствие. Они заговорили между собой, обсуждая, как быть дальше. Дитеры ждали, что скажет начальник, а банкиры сразу же предложили завершить визит и уезжать, как можно скорее. Всем было ясно, что продолжения переговоров сейчас не будет, а больше им здесь делать было нечего. Но решающее слово было за фон Штольцем. Я видела, что в нем происходит внутренняя борьба. Разум говорил, что нужно уезжать, но сердце не хотело оставлять меня.
- Фройляйн Элен, попытайтесь, пожалуйста, перебронировать билеты на более раннюю дату. Если получится, значит, мы улетаем раньше. Если же нет, придется пробыть здесь все оставшиеся три дня. Ничего не поделаешь, будет вынужденный отпуск, - вынес свой вердикт Франц и так посмотрел на меня, что я поняла, что он что-то задумал.
Из ресторана все разошлись по своим номерам. Было решено отдохнуть немного, а потом еще погулять по городу, походить по магазинам и купить сувениры для домашних. Франц пригласил меня в свой номер. Как только мы закрыли за собой дверь, он сразу привлек меня к себе и поцеловал.
- Милая моя. Я едва дождался, когда ты придешь. Я, как мальчишка, не спал всю ночь. Я мечтал и мысленно разговаривал с тобой. - Глаза его блестели, он был радостно возбужден.
- Франц, что делать с вашим отъездом? - я была озабочена предстоящими хлопотами.
- Любовь моя, я искренне сочувствую твоему шефу, но для нас все складывается, как нельзя лучше, - лукаво сообщил он. - Ты перебронируешь билеты, но не пять, а четыре, и скажешь, что больше на этот рейс билетов нет. Пусть они улетают и ждут меня в Москве. У них есть дела в нашем московском представительстве. Я же скажу, что побуду здесь, чтобы поддержать господина Соколова. И эти три дня мы проведем только вдвоем!  Ты согласна? - ему безумно нравилось, что он все так хорошо придумал.
И кто бы сомневался в том, что эта идея пришлась мне по душе?!

Мы все сделали так, как решили, и в этот же вечер отправили Дитеров и банкиров в Москву. Среди провожающих было еще несколько наших сотрудников из руководящего состава, из числа тех, кто не был занят в траурных хлопотах. Один из них - наш коммерческий директор, мой вначале тайный, а потом и явный недоброжелатель. Он довольно долго присматривался ко мне и бывал неизменно приветлив и любезен. Он был убежден, что у меня с шефом «ну, очень близкие отношения». Поэтому, при каждом удобном случае, открывал мне дверцу машины, подавал пальто или придвигал стульчик, шутил со мной и угощал разными вкусностями, стараясь подчеркнуть свое дружеское ко мне отношение.  До поры до времени я принимала эту игру, но отчетливо понимала, что он очень внимательно наблюдает за мной и НикСтепом. Хитрый лис и проныра! Такому прогнуться для собственной пользы, не стыдно и не оскорбительно. Только за счастье! Я кожей чувствовала, как он ненавидит меня за то, что ему приходится выказывать мне свое почтение. С каким удовольствием он бы унизил и раздавил меня, если бы точно был уверен, что я безразлична шефу. Ведь ему самому было отказано сразу и навсегда, а такие, как он, отказа не прощают. Да! Алексей Иванович был еще тот фрукт.
Один из моих друзей-иностранцев, действительно настоящих друзей, мой добрый толстый Ральф, понаблюдав за жизнью в нашем серпентарии, как-то сказал мне:
- Бедная ты моя! Я только сейчас, глядя на тебя, понял, как тяжело быть красивой и умной девушкой в таком окружении. Была бы ты дочка, или любовница какого-нибудь начальника повыше, тогда никто не посмел бы на тебя посягнуть. Будь осторожна, не дай им сожрать себя! А еще лучше, найди себе богатого иностранца и выйди замуж, и беги отсюда. С твоей внешностью и умом тебе это ничего не стоит. Не жди, когда они поймут, что Николай не при делах. Тогда начнется бал вампиров и даунов! Их тогда уже ничто не остановит.

- Лен, ну и что ты с ним будешь делать еще три дня? - спросил меня Алексей Иванович. - Ни дела, ни работы. И проку от него сейчас никакого, только одни расходы. Гостиница, питание, машина! Да он нас разорит за эти дни, немчура буржуйская! Вот черт, авиация хренова! Вечно у них билетов нет, когда позарез надо. Ну, что придумать? - Он был раздосадован тем, что придется потратиться на гостя. Жмот он был ужасный, хотя сам с удовольствием и подолгу, пока хозяева деликатно не намекали, что пора и честь знать, гостил у наших зарубежных партнеров, при этом претендуя на самый высокий уровень приема.
- Слушай, придумал! - воскликнул он обрадовано. - Вези его в наш охотничий дом на озера! Пусть подышит воздухом, а нам это раз в десять дешевле будет.
Я и сама об этом уже подумала. Мне хотелось уединиться с Францем. Быть подальше от любопытных глаз. Но первой предложить это было нельзя. Я его уже хорошо знала. Скажи об этом я, он сразу же забраковал бы мою идею. Да еще и домыслил бы черт-те что! Я намеренно выдержала паузу, дав время этой мысли зародиться в его голове. Придумать ничего другого он просто не мог. Но нужно было еще подогреть его, чтобы он заупрямился и настоял на своем.
- Ну, не знаю, Алексей Иванович! Удобно ли будет предложить ему такое? Ведь господин фон Штольц специально остался, чтобы поддержать Николая Степановича. Наверно, он не согласится, - будто сомневаясь, задумчиво сказала я.
- Нечего ему здесь болтаться! Сейчас не до него. Нужен он шефу сейчас со своими соболезнованиями, как рыбе зонтик!  Он - гость, и нам виднее, где ему лучше быть, - твердо сказал он.
- Хитра же ты, матушка, ой хитра!  Крути ими, как тебе надо! - Чертенок внутри ликовал и потирал руки.
- Как считаете нужным, так и сделаю, - покорно сказала я, - только сами ему об этом объявите. Вы ведь сейчас за шефа.
-Хорошо, только переведи все правильно, - он был польщен моей покорностью и тем, что я подчеркнула его значимость.
 Его замечание насчет правильности перевода меня позабавило. Он сказал это с таким видом, будто мог проконтролировать мои знания. Неуч! Он всегда кичился тем, что знает английский, и однажды попробовал это продемонстрировать, когда у нас был гость из Америки.
- My name Алексей, - важно изрек он, задумался, а потом повернулся ко мне и добавил, - дальше сама переводи.
Полиглот хренов! Хоть бы не позорился. Каждый первоклассник знает, как правильно сказать по-английски «Меня зовут…».
Мы подошли к Францу, который сидел за столиком в баре VIP-зала аэропорта и допивал свой кофе.  Сердунов, это фамилия заместителя НикСтепа, принял осанистый, но опечаленный вид и обратился к фон Штольцу:
- Господин фон Штольц! В связи с тяжелой утратой, которую понес наш директор, он не сможет сейчас уделить Вам нужного внимания. Смерть жены - ужасная трагедия. Не дай Бог никому такое пережить! К сожалению, мы не смогли купить билет и для Вас, чтобы Вы смогли улететь со своей командой. И за это тоже приношу Вам свои извинения. Но у меня есть к Вам предложение. Проведите это время с пользой для себя. У нас есть чудный охотничий дом на озерах. Вы можете отдохнуть там. Лена будет Вас сопровождать».
Я стояла чуть за его спиной, так что он не мог видеть моего лица. Я глазами сделала Францу знак, чтобы он не сразу соглашался. Мой умный Франц! Он все сразу, с полувзгляда, уразумел. Его лицо стало чуть жестче.
- Но я остался и специально не улетел сам только для того, чтобы поддержать моего друга Николая в трудный час, - сухо сказал он. - Мне не хотелось бы уезжать в такую минуту далеко от него.
Любое сопротивление действовало на Сердунова, как красная тряпка на быка. Обычно, он сразу бросался в атаку, сметая все на своем пути. Он слегка покраснел и, только благодаря тому, что перед ним стоял не рядовой человек, а важная птица, сумел сдержать свое раздражение.
- Поймите правильно, господин фон Штольц, - терпеливо объяснял он, - в таком состоянии человеку нужно побыть наедине со своим горем и со своими родными. Присутствие такого важного человека, как Вы, не позволит господину Соколову быть самим собой в этот скорбный час.
Несмотря на мою к нему неприязнь, я отметила про себя, что он действительно прав, шельмец. Оказывается, ничто человеческое и ему не чуждо! Ведь может понимать, когда хочет! Хотя, может это только слова?! Франц слегка задумался и сказал, что согласен. Мы глазами дали понять друг другу, что сработали чисто. Дело было сделано! Нас ждали три дня уединения и свободы, любви и наслаждения обществом друг друга.


Примерно в ста километрах от нашего города есть совершенно уникальное явление природы - череда из семи пресных и глубоководных озер. Эта местность так и называется - Семиозерье. Озера расположены на небольшом расстоянии друг от друга и окружены лесными массивами первой категории. Такие леса находятся под охраной государства. Их нельзя вырубать без разрешения с «самого верха». Строительство там также категорически запрещено. Семиозерье уже давно было объявлено природным заказником. Но, как говорят в наших краях: «До Бога высоко, до Москвы далеко». Поэтому наши местные отцы-начальники дали добро НикСтепу на строительство охотничьего дома для приема гостей на одном из этих озер.  Его построили на среднем озере. Оно меньше всех по размеру, поэтому самое теплое. Строительство осуществили в рекордно короткие сроки, и среди реликтового леса на берегу голубого озерка вырос чудо-теремок. Это был не просто дом, а целый комплекс, который состоял из главного двухэтажного дома, четырех домиков на двух человек и отдельного для обслуживающего персонала. При необходимости здесь можно было разместить до тридцати человек. На самом берегу озера стояла банька. Въезд в заказник простым смертным был запрещен, только по специальным пропускам. На развилке дороги, ведущей в заказник, круглосуточно дежурил милицейский пост. Поэтому здесь всегда было тихо и безопасно. Территория комплекса была огромной, но все строения очень гармонично вписывались в окружающий ландшафт. Первым у въезда стоял домик хозяев, которые здесь работали. Далее дорожка вела сквозь лес к центру поляны. В середине ее, со сдвигом к озеру, стоял двухэтажный резной терем. На первом этаже располагалась просторная гостиная с камином, которая служила для приема гостей, переговоров и банкетов. Огромный стол на двадцать четыре персоны, мягкие диваны и кресла, два кресла-качалки у камина составляли убранство гостиной. Стены украшали охотничьи трофеи и картины, подаренные местными художниками. Справа от гостиной была большая и хорошо оборудованная кухня, где приезжающие повара готовили угощение во время больших приемов. Слева - отдельное помещение для приватных разговоров, мы называли его кабинетом, и бильярдная. На второй этаж вела массивная лестница. Из довольно просторного холла наверху двери вели в четыре спальни. И еще одну изюминку имело это здание. По второму этажу его окружала открытая веранда, на которую можно было выйти из каждой комнаты.  От веранды к озеру спускалась широкая лестница, так что к воде можно было попасть прямо из своей спальни. Со стороны озера веранда была очень большой. Этой площадки хватало для выступления танцевального коллектива. Когда погода позволяла, и здесь отдыхали важные гости, такие концерты были просто настоящим украшением приемов. Домики стояли по периметру поляны. Расположение домов было таково, что, вроде бы, все отдыхающие были вместе, но при необходимости, можно было уединиться и отдохнуть. Кажущаяся глушь никак не отражалась на комфорте. Здесь все было автономным: свет, вода и канализация. В каждом номере имелся туалет, ванна с горячей и холодной водой, и телефон. Все строения были деревянными, отделка и убранство помещений выдержаны в старинном русском стиле. И даже окна, огромные современные стеклопакеты, не выбивались из общего интерьера, потому что рамы были из светлого дерева, а не из белого пластика. Благодаря этому все комнаты были пронизаны светом и воздухом, но в зимнюю стужу было неизменно тепло.
Несколько слов отдельно хочу сказать о том, что я назвала скромным словом банька. Внешне она ничем не отличалась от других строений. Такая же деревянная и резная. Сам сруб был сделан из огромных в диаметре вековых лиственниц. Лиственница очень устойчива к воздействию влаги, поэтому долго не гниет. Внутренние же стены были отделаны осиновой доской. Осина имеет свойство забирать лишнюю воду и запахи. В банях, обшитых осиной, никогда не бывает слишком влажно. Пар в них сухой и легкий. Никакого запаха прели и гнили. Такие строения практически вечны. Баня состояла из нескольких помещений. Сначала довольно просторный предбанник.  Здесь оставляли одежду. В шкафу, вдоль одной из стен, стопками лежали простыни, полотенца и банные халаты. На нижних полках рядами стояли резиновые сланцы разных размеров. Другая стена была, можно сказать, украшена вениками для парной. Каких веников здесь только не было! НикСтеп, частенько отдыхавший здесь, знал толк в парной, и даже специально заказывал, при случае, веники из тех пород деревьев, которые не росли в наших краях. Березовые, дубовые, можжевеловые, и еще бог знает какие. Даже крапивные веники заготавливались для парной. Огромное зеркало и фен для сушки волос завершали интерьер предбанника.
Следующая комната была значительно больше и предназначалась для отдыха после бани. Она функционально делилась на две зоны. Первая зона для отдыха и чаепития, слева от входа. Здесь стоял огромный круглый стол. На нем гордо возвышался ведерный самовар, расписанный под хохлому. Вся посуда в бане тоже была в этом стиле. Просторный, мягкий угловой диван, несколько стульев, холодильник выше человеческого роста, всегда набитый пивом, выпивкой разных сортов, минеральной водой и снедью.  Огромный телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр. Справа - спортивная зона, где располагалось несколько тренажеров. Здесь же стояла кушетка для массажа. За комнатой отдыха следовало моечное отделение с разного рода прибамбасами в виде различных душей и джакузи с гидромассажем.  В центре этой комнаты был небольшой бассейн. Двери, расположенные рядом друг с другом, вели в две парные: сауну и русскую.
Ничего себе банька!? А как же! Все для себя, любимого! В начале я упомянула, что баня стояла на берегу озера. И не случайно. Любимым занятием парильщиков было нырять, сразу после парной, в озеро. В зимнее время прямо перед баней выдалбливалась огромная прорубь. Не баня, а целый спортивно-оздоровительный комплекс!
 Все гости, побывавшие в «Голубом озерке», долго пребывали в состоянии щенячьего восторга. И было от чего! Тишина, воздух, настоянный на лесных запахах, полный отрыв от цивилизации, и в то же время стопроцентный комфорт! Что еще нужно для классного отдыха?! Человек в такой ситуации, не страдая от отсутствия привычных условий жизни, все-таки остается наедине с природой, отдыхает душой и телом.
Молва об этом чуде среди тайги быстро расползлась в народе, но доступ сюда имели только избранные. Даже губернатор неизменно согласовывал приезд своих гостей с НикСтепом. Только он был здесь полновластный хозяин. Я тоже частенько бывала в «Голубом озерке» вместе с шефом и нашими гостями, поэтому чувствовала себя здесь как рыба в воде.
Хозяйка и хозяин, Мария Егоровна и Андрей Николаевич, были семейной парой. Они работали здесь со дня основания. Им было лет чуть более пятидесяти. ЧУдные люди, душевные и умные. Раньше они работали в Геологоуправлении, по специальности оба геохимики. Имели хорошую квартиру в городе, машину. Но во времена смутные и бурные их единственный сынок, перезрелый и бестолковый отрок, вляпался в какую-то историю, наделал долгов и был практически приговорен к расправе. Что не сделают родители для единственного чада?! Квартира и машина пошли на уплату долгов.  Сынок был выслан к далеким родственникам во спасение души и тела. Тяжело пережив этот жуткий для них период, они сразу вознамерились уехать из города. Однако, в нашем небольшом городе они были известны своей честностью, порядочностью и трудолюбием. К тому же Андрей Николаевич слыл трезвенником. Тут-то и сделал НикСтеп им такое предложение. Прекрасные условия жизни, хороший заработок, а главное - уединение, о котором мечтала, в то время истерзанная переживаниями, душа. Воистину, Господь мудр и щедр! Он всегда посылает нам то, что более всего необходимо в определенный момент жизни. Это было то, что нужно, и они, не раздумывая, согласились. Их круг обязанностей был ясен и прост: следить за комплексом, как за своим кровным, и принимать гостей. В дни приезда больших компаний здесь бывало суетно и шумно. Но ведь не каждый же день. К тому же, следуя негласному правилу, они практически не показывались на людях. Всю работу исполняли тихо и незаметно. Только, когда гости приезжали конкретно поохотиться и порыбачить, руководил этими делами Андрей Николаевич. Он был большой знаток охоты и рыбалки, к тому же знал каждую тропку, каждую заводь. Гости бывали неизменно довольны своими охотничьими и рыбацкими трофеями.
У меня сложились с ними теплые, почти родственные отношения. Вначале они приняли меня настороженно и даже несколько неприязненно, приняв за молодую фитюльку для ублажения гостей. Но, присмотревшись и поняв, что я исполняю совсем другую роль, к тому же не пью и веду себя вполне прилично, полюбили меня, как родную дочь. Приезжая в «Голубое озерко», я всегда стремилась их чем-нибудь порадовать. Николаевичу всегда свежие газеты и журналы, а еще пачку «Капитанского» табаку. Он был большой любитель прессы, и, читая, покуривал трубочку. Мария Егоровна обожала всякие сласти. Она с детским наслаждением лакомилась халвой, зефиром и шоколадными конфетами. А еще мы с ней, когда подружились, много говорили о жизни, о людях, об испытаниях, которые выпадают на их долю. Мария Егоровна, умудренная жизненным опытом, щедро делилась со мной своими наблюдениями и выводами, которые довелось ей сделать в процессе ее нелегкой жизни. А еще от души дарила разные секретики по ведению домашнего хозяйства и кулинарии. Хоть моя мама и учила меня всему этому, знания, полученные от Марии Егоровны, были тоже очень полезны.
Обговаривая детали предстоящей поездки, Сердунов предположил, что машину с водителем нельзя отправлять на столько дней. В эти дни каждые колеса были очень нужны.
- Отлично, - подумала я. Любопытный и болтливый водитель был нам нужен меньше всего, а вслух сказала, - Алексей Иванович! Я попрошу, и нас увезет мой знакомый. Сердунов этому решению несказанно обрадовался и согласился. Еще одна проблема с плеч долой! Я позвонила своему верному Витьке и попросила:
- Вить, не выручишь меня? Нужно везти гостей на озеро, а машина задействована на похоронах жены шефа. Дай мне свою на три дня. Верну, как всегда, в лучшем виде, - добавила я, точно зная, что он никогда и ни в чем не мог мне отказать. Витька знал, что я хорошо вожу машину, ведь подбил меня на это и обучал вождению он сам. Я даже в ГАИ экзамен сдала с первого раза. И сама! Без всякой смазки! Поэтому по первой моей просьбе его машина была всегда в моем распоряжении. Он только всякий раз просил меня быть осторожной.
- Забирай, но если убьешься, домой не возвращайся, - не обсуждая мою просьбу, по-цыгански пошутил Витька.

Франц ждал меня у гостиницы. Судя по его решительному виду, он готов был ехать со мной хоть куда, хоть на край света! Я подъехала на Витькином белоснежном «Марке» и посигналила ему. Он сел рядом со мной, и мы покатили навстречу свободе! Выехав за пределы города минут через двадцать, мы вырвались на шоссе. Я прибавила скорость. Как я люблю хорошую трассу и скорость! Душа летит вперед, обгоняя машину! Класс! Драйв! В приоткрытое окно залетал теплый ветерок, звучала музыка по радио. На душе было спокойно и радостно. Все устроилось так, как мы с Францем этого хотели. Казалось, сама судьба на нашей стороне, потому что мы были влюблены.
По обе стороны дороги стоял осенний лес. Было необыкновенно красиво! Вдруг Франц обратил внимание на березу, увешанную цветными тряпочками.
- Элен, что это такое? - недоуменно спросил он.
Я остановила машину, мы вышли, и я принялась рассказывать о вековых традициях и обычаях, свойственных этой местности. В наших краях коренное население - буряты, поэтому многое и в нашей жизни связано с их религией - буддизмом. Следуя буддийскому учению, буряты утверждают, что каждая местность имеет своего Духа-Покровителя. Поэтому в священных, по определению буддийских лам, местах они выбирают дерево, чаще всего березу, которая становится объектом поклонения. На нее привязывают разноцветные лоскутки, кладут под дерево деньги и угощение: кто сласти, кто сигареты, кто что может. Если есть спиртное, люди обязательно немножко выпьют возле этого дерева, и обязательно плеснут под него. Никогда ни один бурят, как бы он ни торопился, не проедет мимо такого места, не остановившись, не отдав дань уважения и поклонения Духу-Покровителю. В таких местах люди непроизвольно становятся ближе к Богу, к Высшему Разуму, назовите это, как хотите. Но это так! Здесь можно загадывать самые сокровенные желания, просить Бога об их исполнении. Постепенно этот обычай стал таким же естественным и для русских, несмотря на другую веру. Хотя, лично я думаю, что Бог есть, и он един, только все называют его по-разному.
Франц очень внимательно и серьезно выслушал мой рассказ. Затем подошел к машине, достал из своей сумки бутылку вина, откупорил ее и налил в стаканчик. Затем также молча подошел к березе, отлил вина, постоял, слегка шевеля губами, остальное медленно выпил. Достал из кармана немецкую марку монетой и аккуратно положил ее под дерево, сигарету положил на камешек рядом с деревом. Я тоже бросила под дерево несколько монет.
- Элен, - нарушил молчание Франц, когда мы уже отъехали от этого места, - я благодарил сейчас всех богов за то, что встретил тебя, и просил их, чтобы они послали нам счастье и благословили нас.
Я взглянула на него. Он был необычайно серьезен и даже слегка бледен. Я промолчала. Мне казалось, что все слова будут сейчас не к месту. Все и так было понятно.  Мы думали одинаково, и даже к Богу обращались с одной и той же просьбой. Оставшуюся часть пути ехали молча, каждый погруженный в свои мысли.

Вот и знакомая развилка. Еще через пять минут я затормозила у ворот «Голубого озерка». Посигналила. Через несколько секунд их своего домика вышел Андрей Николаевич. Увидев меня, заторопился к воротам.
- Здравствуй, Леночка, а мы уже тебя поджидаем. Алексей Иваныч позвонил, предупредил, что с гостем едешь. Мы уже и комнаты, и баньку приготовили, - радушно говорил Николаевич, пожимая обеими руками мою ладошку.
- Здравствуйте, - чинно добавил он, обращаясь к Францу, однако, руки не подал. Он всегда держался подчеркнуто вежливо и официально с незнакомыми людьми, никогда не стремился к фамильярности и панибратству. Рукопожатие Николаевича дорогого стоило, несмотря на то, что он здесь был просто работник. 
- Лапушка моя, красавица моя приехала, - зазвенел голосок Марии Егоровны. Она тоже спешила к воротам. И тоже чинно и с достоинством поздоровалась с Францем.
Я представила гостя Марии Егоровне и Николаевичу, Францу - хозяев. Он смешно попытался повторить за мной их имена и отчества. Однако, ему это не давалось. Посмеявшись, порешили на том, что, коль скоро ему трудно выговаривать отчества, он будет звать их фрау Мария и Николаич. Себя предложил называть просто Францем. Этот смешной эпизод и общий искренний смех моментально расположили новых знакомых друг к другу. Франц и Николаевич взяли из машины коробки с провизией. Сначала мы зашли в дом к хозяевам. Я распаковала коробки. Моим гостинцам тетя Маша и дядя Коля были, как всегда, очень рады.  Тут меня удивил Франц. Перед поездкой я рассказывала ему, какие они чудные люди, и он, желая сделать им приятное, тоже прихватил с собой презенты. Николаевичу он вручил бутылку дорогущего немецкого шнапса, а Марии Егоровне огромную коробку конфет. Надо было видеть их лица в этот момент. Им было очень приятно, что незнакомый человек, да еще такая важная персона, с таким вниманием отнесся к ним. Про важную персону им сообщил Сердунов. В отсутствие шефа он обожал всех стращать и строить. Вот и сегодня, разговаривая с Николаевичем по телефону, тоном главного распорядителя он приказал, чтобы перед гостем ходили на «цырлах», что если ему что не понравится, шеф голову снимет. Об этом мне шепотом сообщила тетя Маша. Теперь я поняла, почему так настороженно они встретили Франца.
- Леночка, вы пока устраивайтесь, отдохните с дороги, уже и банька поспела, а я ужин приготовлю, - хлопотала Мария Егоровна, протягивая мне ключи от главного корпуса.
Мы с Францем направились к дому. Он все восхищался природой, и красотой и ухоженностью территории, подмечая каждую мелочь, во всем находя свои прелести. Я открыла ключом входную дверь. Широкая двухстворчатая дверь распахнулась, и перед его взором предстала гостиная. Он вошел, огляделся и сказал, - С каким удовольствием я провел бы здесь не три дня, а целый месяц!  Фантастиш! Я даже предположить не мог, что в глухом русском лесу увижу такой сказочный дом. А ты в этом доме моя сказочная фея! - Он притянул меня к себе и покрыл поцелуями мое лицо. Я тоже обняла его и молча наслаждалась его ласками. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы с Францем осмотрели все спальни. Ему нравилось буквально все, и он, не переставая, восторгался удобством комнат и уютной обстановкой. Он выбрал спальню, окна которой выходили прямо на озеро. Оставив свои вещи в спальне рядом, я зашла в его комнату, чтобы позвать его продолжить осмотр комплекса. Он сидел на просторной кровати. Увидев меня, поднялся, шагнул ко мне и снова обнял меня.
Мы стояли, обнявшись, и наблюдали в окно вечерний закат. Солнце садилось над озером. Видимо, погода готова была измениться. В небе играли яркие зарницы. Эта вечерняя красота, величие солнца и неотвратимость заката будили в душе двойственные чувства. Захватывало дух оттого, что мы наблюдаем изумительной красоты природное явление. Стремительно садившееся солнце наводило на мысль, что все в этом мире имеет не только свое начало, но и свой конец. Острая иголочка дурного предчувствия слегка кольнула сердце, но я, охваченная бесконечной нежностью к мужчине, обнимавшему меня, не обратила на это внимания.
Наши мысли и чувства были созвучны друг другу, поэтому близость была вполне естественной, без заигрываний и ложной скромности.  Это был единый порыв двух любящих сердец. Мы ласкали и лелеяли друг друга, как бы знакомясь и узнавая доселе неведомое существо. Я гладила его сильное, мускулистое, загорелое тело. Прикосновения дарили необыкновенное чувство восторга! Все в нем было мне бесконечно мило и дорого! Глядя на Франца, я читала на его лице те же чувства. Потом мы долго лежали, не двигаясь, сплетя пальцы рук. Молчали, потому что понимали друг друга без слов, не было необходимости что-то объяснять словами. Они были лишними в этом состоянии общей гармонии и бесконечного счастья. Если верить описаниям людей, пытавшимся описать состояние Нирваны, то мы пребывали в этот момент именно там. Абсолютное счастье! Хотелось просто быть, пропуская через себя каждое мгновение. Покой и тихая радость царили в душе. Этому способствовала и обстановка в доме. Я точно знала, что никто не войдет в дом без приглашения, когда в нем есть гости. Таков был порядок, который никогда не нарушался.
Придя в себя, мы еще некоторое время лежали молча, а потом я предложила Францу посмотреть нашу баню.
-Хочешь побывать в настоящей русской бане? По русскому обычаю муж и жена моются в бане вместе. Ты когда-нибудь парился березовым веником? - спросила я, точно зная, что все эти диковинные прелести ему в новинку.
- Нет, но с тобой пойду хоть в огонь, хоть в воду, - ответил Франц и еще раз поцеловал меня.
Баня привела его в еще больший восторг. Он всему изумлялся и радовался. Сначала мы погрелись в сауне, а потом я затащила его на полок в русской парной. Предварительно запарив березовый веник, я сначала слегка похлопывала его по голому распаренному телу. Когда он разомлел окончательно, и его кожа покраснела, я поддала пару и стала хлопать его веником достаточно сильно. От новизны ощущений он вскрикивал, но лежал, не делая попыток освободиться из моего плена. Когда его тело запылало как факел, я скомандовала ему:
- А сейчас быстро ныряй в бассейн!
 Он вскочил и стремглав бросился в воду. Чтобы испытать, что значит в буквальном смысле выражение «из огня да в полымя», достаточно из парной нырнуть в ледяную воду. Жаркое тело сначала не чувствует холода. Наоборот, холоднющая вода в первый момент обжигает его. И тут, главное, не пересидеть в воде. Когда пулей вылетаешь из воды, все тело, кажется, звенит, как натянутая струна. В душе бушует первобытный восторг! Опытные парильщики проделывают такую процедуру по нескольку раз, проводя в парной не менее трех часов. Зато после бани тело кажется невесомым. Умиротворение и расслабленность завладевают тобой полностью. Для этого и существует место для отдыха в бане. Завернувшись в пушистую простыню или халат, приятно спокойно посидеть и попить чайку с целебными травками и медом. Мужчины предпочитают успокаиваться холодным пивком, но лично я не любительница этого. После бани я признаю только чай! Пока Франц отдыхал на диване, я заварила свежий, душистый чай с мятой и чабрецом. Терпкий запах поплыл по комнате. Чай пили молча. Недавно пережитая первая близость, а потом и парная, казалось, вычерпали наши чувства до дна.
В дом к хозяевам мы заявились свежими и розовыми, как молочные поросята. Нас ждали. Мария Егоровна уже накрыла стол в лучших традициях русского гостеприимства. Вот оно, знаменитое русское хлебосольство! Блюда на столе были простыми и здоровыми. В глубокой тарелке дымилась свежая картошечка с лучком и укропчиком, огурчики и помидорчики с хозяйского огорода выглядели очень аппетитно. Но самое главное блюдо на столе тех, кто живет у богатой воды, это, конечно, рыба. Николаевич был известный умелец по части приготовления рыбы. Так, как коптил рыбу он, больше никому не удавалось. Она получалась по-настоящему золотая, сочная, всегда в меру соленая. 
- Главное, - делился он как-то со мной секретом копчения рыбы, - чтобы не попали смолистые сосновые дрова, - иначе рыба будет горькая. Опять же тузлук надо готовить в меру соленый и рыбу в нем не передержать, а то рыба со слезкой не получится.
Его рыбка была всегда, так сказать, со слезкой. Под золотистой кожицей мясо рыбы было розовым и нежным, и сочилось соком, как слезой.
Какой только рыбы здесь не было! Соленая розовая пелядь, фаршированная щука, копченые окуни, жареные в сметане караси - вот далеко не полный перечень рыбных блюд, которыми угощали нас хозяева. И еще у Марии Егоровны было одно коронное угощение. Икру рыб, в основном карасевую, щучью или окуневую она взбалтывала с молоком и яйцом и жарила на сковороде. Никогда не пробовали? Если доведется, пальчики оближете! Еще накануне Николаевич подстрелил дикую козочку, поэтому на столе дымились куски жареного на углях мяса. Тоже, доложу я вам, вкуснейшее блюдо! Не какая-то мороженая импортная свинина. Соленые груздики и рыжики, в диаметре не более пяти сантиметров, так и просились на зуб. Нам с Францем в городе не довелось даже пообедать. Да еще после бани! Мы чувствовали себя ужасно голодными и уплетали все за обе щеки. Николаевич, после наших уговоров, сделал исключение из правила и позволил себе тоже немножко выпить за компанию. За столом царила такая атмосфера, как будто дети приехали к родителям после долгой разлуки. Тетя Маша и дядя Коля подкладывали нам лучшие кусочки и с удовольствием смотрели на нас. Будучи людьми с настоящим высшим образованием, они помнили многое из институтской программы по немецкому языку. Очень простыми словами и выражениями они все-таки могли объясняться с Францем. Когда дело заходило в тупик, на помощь приходила я. Разговор клеился, был неспешным и легким: о работе, о жизни, о семье и детях. Франц с удовольствием рассказывал о родном городе, о работе и об отце. Но когда речь зашла о жене и детях, он слегка помрачнел и предпочел перевести разговор на другую тему. Я отметила про себя эту перемену в нем и решила поговорить с ним об этом позже, наедине.
Засиделись заполночь. После ужина и чаепития нас охватила ленивая истома. Пожелав спокойной ночи, мы с Францем отправились в наш дом. При свете полной луны, окружавший нас лес казался загадочным. Поднимался ветер. Деревья раскачивались и шумели. По небу плыли темные тучи, все чаще закрывая яркий диск луны. Вдалеке слышались глухие раскаты грома. Приближалась гроза. Мы едва успели добежать до дома, как по траве зашлепали редкие и крупные капли дождя. Мы, не сговариваясь, вместе направились в спальню Франца. Уютно устроившись под теплым одеялом, мы долго лежали, слушая, как за окном бушует непогода. Я не решилась разрушить идиллию этого чудного вечера и не стала его расспрашивать о жене. Я подумала, что он сам мне расскажет то, что посчитает нужным. Даже вступив с ним в близкие отношения, я не строила никаких планов и не питала иллюзий. Мне было просто очень хорошо с ним. Я любила его. Здесь и сейчас.
Всю ночь лил проливной дождь, гремел гром, и сияла молния, но нам с Францем было тепло и спокойно. Мы спали обнявшись.  Уже утром, часов, наверное, в шесть, гроза стихла, дождь прекратился.
Утро порадовало нас ярким солнцем и чистым голубым небом. От непогоды не осталось и следа. Только сбитые дождем желтые листья, устилавшие землю и траву, напоминали о том, что творилось вчерашней ночью. 
Озеро было спокойным. После завтрака мы решили просто покататься на лодке. О рыбалке после дождя не могло быть и речи. Пустая трата времени. Рыба ушла глубоко. Уединившись в лодке, мы наслаждались теплым солнышком, спокойной гладью озера и обществом друг друга. У Франца был очень хороший голос и слух. Он тихо пел мне. Я подпевала те песни, которые знала. Все эти дни, которые мы провели на озере, мы были предоставлены сами себе. Мария Егоровна и Андрей Николаевич занимались своими делами. Мы встречались с ними только за столом, когда приходили покушать. Не нужно было опасаться, что нас кто-то увидит или услышит. Мы гуляли, катались на лодке, даже однажды сходили за грибами. Можно было, не оглядываясь, целоваться и обниматься, когда нам этого хотелось. Утомившись от прогулок, мы уединялись в спальне Франца. Мы дарили друг другу любовь и нежность, переполнявшую каждого из нас.
К сожалению, все хорошее заканчивается всегда значительно быстрее, чем этого хочется. Наступил наш третий день. После завтрака нужно было уезжать. Мы с Францем решили, что ради приличия нужно посетить НикСтепа. А вечером был его самолет в Москву, где его ожидали коллеги. Я так и не спросила Франца ни о чем. Было жаль тратить время на такие разговоры. Я была счастлива и благодарна судьбе за то, что она подарила мне Франца, пусть на эти короткие три дня.
Вернувшись в город, мы купили траурный венок и поехали к НикСтепу.  Прощание было в ритуальном зале. В гробу лежала маленькая, сухонькая женщина со спокойным выражением на застывшем лице. Казалось, что она, до конца выполнив все свои земные дела, тихо отошла в мир иной. Возле гроба стоял потерянный НикСтеп и их дети, уже взрослые юноша и девушка. Кое-кто тихо плакал. Франц выразил НикСтепу свои соболезнования и поставил у гроба венок. Они коротко попрощались, договорившись созвониться и обсудить незаконченные дела. Мы сразу же уехали.
В гостинице Франц нервничал и никак не мог упаковать вещи.  Он все время подходил ко мне, коротко, но нежно целовал меня, и опять принимался за чемодан. Предстоящая разлука его очень тяготила.
- Элен, я не хочу уезжать! Я не хочу больше расставаться с тобой, - он с силой прижал меня к своей груди. - Ты только моя, я не отдам тебя никому! - волновался Франц. Ты приедешь ко мне в Германию на Рождество. Я приглашу твоего Соколова для подписания контракта, и ты приедешь вместе с ним, - решительно сказал Франц.
- А если он меня не возьмет с собой? Такой вариант может произойти, вполне. НикСтеп тонко чувствует чужую игру - сказала я, сомневаясь в успехе задуманного.
- Нет, я его перехитрю. В Рождество обычно все немцы отдыхают. Я скажу ему, что могут быть трудности с переводчиком и посоветую взять тебя с собой. Не беспокойся, это мои проблемы. Я все устрою, - уверял меня он.
- В конце концов, если не получится так, я пришлю тебе приглашение, ты оформишь визу и приедешь ко мне, но уже навсегда. До этого времени я постараюсь решить свои семейные проблемы.
- А они у тебя есть? - Я решилась задать мучивший меня вопрос, и сердце замерло, ожидая ответа.
- А как ты думаешь?! Нелюбимая и нелюбящая жена, которая женила меня на себе из-за моего состояния, а уже через месяц после свадьбы предпочла официантку из кафе, это проблема или нет?! - горячась, выкрикнул Франц.
- Ну, что значит женила? Ты что, без сознания был? - я уже была не рада этому разговору.
Но Франц, видимо, долго готовился к этому объяснению. Ему было необходимо мне все рассказать.  Он закурил и начал свою историю.
- Ирма моих лет, то есть ей сейчас тоже тридцать пять. Мы познакомились с ней, когда оба еще учились. Нам было тогда по двадцать. Я изучал финансы, а она химию и биологию. Она никогда мне не нравилась. Симпатичная, стройная, но как будто неживая. Настоящая балтийская селедка! Гладкая, скользкая и холодная. Однажды, тогда я даже не догадался почему, мы вдруг оказались в одной студенческой компании, хотя до этого нигде и никогда не пересекались. Естественно, выпивали, танцевали, как вдруг мне стало плохо, и я отключился. Очнулся и не сразу понял, что лежу в постели с Ирмой. Она спала рядом со мной и была голой.  Я тоже был голым. Я вскочил с постели, откинув одеяло, и увидел, что мои ноги и мой член в засохшей крови. На простыни тоже были кровавые следы. Бедра Ирмы также были запачканы кровью. Я испугался и стал будить ее. Ирма проснулась, начала плакать и поведала мне, что я накинулся на нее, когда она помогала мне лечь в постель, и изнасиловал ее. Я не мог поверить, что это было так, но следы крови говорили в пользу ее утверждения. Я был тогда настолько ошеломлен, что мне даже не пришло в голову поразмыслить над тем, как может девушка просто спокойно спать рядом со своим обидчиком, который надругался над ней? Конечно же, под воздействием ошеломивших меня эмоций, мне не пришло в голову усомниться в действительности, якобы, содеянного мной, и настаивать сделать анализ крови, которой мы были перепачканы. В конце концов, столько крови могло натечь только с зарезанного барана, а не из-за того, что девушку лишили девственности.  Но я тогда совсем ничего не соображал. Я был молод, а еще испуган и сбит с толку. Я сразу представил, что я скажу своему отцу, и что он скажет мне! Ирма, видя мое смятение, подлила масла в огонь.
- Если ты сегодня же не пойдешь к моим родителям и не попросишь моей руки, я заявлю в полицию, что ты меня изнасиловал, - твердо сказала она. Дурак! Мне надо было самому вперед нее бежать в полицию, но я испугался скандала. Громкое имя ко многому обязывает. Фамилия фон Штольц известна почти всей Германии. Отец с малолетства твердил мне, что фон Штольцы никогда не были подлецами, предателями, недостойными людьми. Испокон веков род фон Штольцев был одним из самых уважаемых в стране. Представляешь мое состояние?! Я - подонок и насильник, попадаю в тюрьму. Мой отец умрет от горя. И я согласился. Но, избежав одной тюрьмы, я попал в другую. Как я думал, пожизненно. Ее родители с радостью согласились отдать свою дочь замуж за фон Штольца. Не за меня, а за фамилию и состояние! Ее отец - бюргер средней руки. О таком он мог только мечтать! Назначили день свадьбы. Но судьба пыталась мне помочь, и у нее умерла бабушка. Свадьбу отложили. Я уже немного пришел в себя и предложил ей подумать еще раз, ведь не стоит выходить замуж за нелюбимого человека. Но она приперла меня к стенке, заявив, что беременна.
Сразу я не посмел сказать отцу, из-за чего так скоропалительно решил жениться на первой попавшейся девушке. Он всегда был для меня недосягаемым идеалом. Страх быть недостойным отца сковывал меня. Он без разговоров принял мое решение, узнав о нашей с ней, якобы, близости, хотя я знал, что он не доволен моим выбором. Теперь же, когда Ирма сказала ему, что уже беременна, о расставании не могло быть и речи. Отец сказал, что никто из фон Штольцев, даже в древние времена, даже прижив детей от крепостных, никогда их не бросал. Если я сделаю так, то я просто выродок, не достойный носить такую фамилию. И я сдался. В первый месяц после свадьбы я старался, коли уж так случилось, наладить наши отношения. Я проявлял внимание к Ирме и был нежен с ней, помня о том, что она носит моего ребенка. Но обман быстро раскрылся. Я уличил ее во лжи. Я потащил ее к врачу, и выяснилась еще более ужасная вещь. Ирма никогда не сможет иметь детей. У нее детская матка. Этот дефект в таком возрасте неизлечим. В конце концов, я узнал, что она тогда меня просто усыпила, и, облив свиной кровью, добилась своего. Считая себя вправе расстаться с обманщицей, я сказал отцу, что развожусь с ней. Но он опять меня не поддержал. И опять родовые принципы нависли надо мной: фон Штольцы женятся и выходят замуж только один раз. Все остальное вне закона. Раз уж сам попал в такую историю, как дурак, то нужно, хотя бы, лицо сохранить. У меня тогда не было сил с ним бороться. И все поплыло по течению. Все эти годы я жил своей жизнью, она своей. Я даже никак не отреагировал на то, что она лесби и встречается с официанткой из кафе. После скандала у врача у нас были разные спальни.  Ирма живет для себя, в свое удовольствие. Единственное, что я сделал твердо, так это ограничил ее расходы вполне скромной суммой, за пределы которой она не имеет права выходить. Никаких прав в отношении имущества и бизнеса семьи фон Штольц она не имеет. Так было сразу оговорено в брачном контракте. Она рада и этому. В доме ее отца такая сумма, которую я выделил ей в месяц, тратится на всю семью из пяти человек в год, а зарабатывать сама она так и не научилась. Таким образом, получилось, что я плачу ей за собственную глупость и трусость. Мне было абсолютно все равно. Я весь ушел в работу. Я тихо ненавидел ее, а вместе с нею и всех остальных женщин. Изредка я позволял себе встречаться с другими женщинами, но меня это никак не волновало. И вдруг, мой приезд в Россию и встреча с тобой! Ты перевернула все во мне! Я влюблен, я хочу жить с любимой женщиной! Я хочу иметь от тебя детей! Не хочу больше терпеть в своем доме эту лживую куклу! По возвращении я поговорю с отцом и, чтобы он мне ни сказал, добьюсь развода и женюсь на тебе. Ты выйдешь за меня замуж? - глядя мне в глаза, спросил Франц.
- Если ты меня действительно любишь, если не пожалеешь о сказанном и не передумаешь, то да, - прямо ответила я.
Франц обнял меня и заплакал. Я почувствовала острую жалость к этому большому мужчине. После откровенного рассказа, в котором излилась вся боль его сердца, он выглядел обессиленным и даже слегка жалким, как маленький мальчик, который пришел к маме, чтобы она его пожалела и спрятала от обидчиков.
- Да, силен он только внешне. Смотри, пронадеешься, - констатировал мой внутренний неприятель.
- Сгинь, нечистый дух! Мы любим друг друга, и у нас все получится, - защищало меня мое Светлое Я.
Как часто мы слышим только то, что хотим слышать, и с упорством отмахиваемся от того, что слышать нужно. Как часто мы не доверяем своей внутренней мудрости. Только по прошествии многих лет я поняла, что нечто, внутри меня, что я считала черным и злым, на самом деле берегло и предупреждало меня.
Самолет был поздно вечером. Под всеми благовидными предлогами мои начальники не смогли приехать попрощаться с Францем. Я провожала его одна. Мы стояли вдвоем у выхода на посадку. Он держал меня за руки, смотрел мне в глаза и обещал скорую встречу, решение всех проблем и долгую счастливую, совместную жизнь.


НикСтеп появился в офисе только на десятый день после смерти жены. Он был притихшим и задумчивым. Подолгу стоял и смотрел в окно. Часто не сразу слышал, когда к нему кто-то обращался. Он был еще весь во власти, постигшего его горя. Все намеченные визиты, переговоры были отменены. Исполнялась только текущая работа. В моей бурной деятельности наступило вынужденное затишье. Незаметно пролетела осень.
Ноябрь, безусловно, еще осенний месяц. Но когда в конце месяца ударили первые морозы, все вдруг с удивлением обнаружили, что теплая продолжительная осень закончилась. У нас наступила зима. Выпал первый снег. От этого белоснежного великолепия и на душе было светло и чисто!
Я стояла у приоткрытого балкона и неспешно покуривала, предаваясь воспоминаниям о минувшей осени и о Франце. Он звонил мне часто. Вот и сегодня рано утром меня разбудил телефонный звонок.
- Доброе утро, любовь моя! Ты еще спишь? Я представляю себе, какая ты теплая и нежная лежишь в своей постели. Хочу порадовать тебя. Сегодня вы уже должны получить приглашение на оформление визы в Германию для тебя и твоего шефа. Ты рада, счастье мое? Скоро ты будешь рядом со мной, мой рождественский подарок! - Франц говорил в трубку родным голосом. Этот голос придавал мне уверенности в том, что он любит меня, и что все будет хорошо.
Резкий звонок телефона вырвал меня из моих грез.
- Лена, зайди ко мне, - попросил НикСтеп.
Все это время он, казалось, не замечал меня. Вел себя достойно, так, как подобает вести себя человеку, пережившему утрату близкого.
Я появилась в кабинете. НикСтеп сидел за своим столом, перебирая бумаги.
- Вот документы, пришли из Германии. Нужно заполнить анкеты и другие необходимые бумаги для оформления виз. Мы с тобой 23 декабря должны вылететь в Берлин к фон Штольцу. После Рождества сразу будет подписание несостоявшегося осеннего контракта. Ты летишь со мной. В рождество у них там проблема найти переводчика, все отдыхают. Поэтому ты мне будешь там нужна, - отчетливо произносил слова НикСтеп, - Вопросы есть?
Сердце прыгнуло вверх, а потом ухнуло вниз, и повисло на тонюсенькой ниточке, готовое оборваться в любую секунду. А если бы я не была предупреждена?! У меня бы, наверное, случился разрыв сердца от счастья!  Но я знала, что моя бурная радость может вызвать обратную реакцию у шефа, поэтому я попридержала эмоции и сказала:
- Германия это, конечно, здорово. Я не была в Германии в Рождество. Я вообще давно не была в Германии. Но.. - якобы, с сомнением в голосе произнесла я, - А Новый год, Николай Степанович? Мы ведь не вернемся к Новому году? Я, пожалуй, не смогу поехать. После смерти папы мы всегда встречаем Новый год вместе с мамой. Если я уеду, она останется одна. Я ее слишком люблю, чтобы так огорчить. Возьмите кого-нибудь другого в эту поездку. Пожалуйста, Николай Степанович, - вроде бы отнекивалась я, но через секунду, опасаясь, что он и вправду исполнит мою просьбу, изображая покорность, добавила: - Конечно, Вам виднее, как поступить. Как скажете!
- Лена, что за капризы? Это работа, и мама все поймет. Ну, как я справлюсь там без тебя? Другого переводчика я брать не хочу, ты уже в курсе всех дел. Без тебя и мне там делать нечего, - настаивал НикСтеп, покорно направляясь в мою ловушку. - Тем более, эта командировка будет хорошо оплачена. Да, еще хотел сказать тебе, что если контракт будет подписан на наших условиях, ты получишь пусть небольшой, но свой процент от прибыли. Ты в этом деле эффективно поработала, - продолжал убеждать меня шеф.
Я сделала вид, что только подчиняюсь его приказу, но на самом деле мне совсем не хочется лететь в какую-то Германию накануне Нового года. А внутри все ликовало. Мой чудный Франц! Он все сделал, как и обещал!

Исполнение формальностей - дело нудное, но и оно когда-нибудь заканчивается. Все было готово вовремя, и мы 23 декабря уже летели рейсом Москва - Берлин. В аэропорту радостный Франц тепло и сердечно приветствовал нас. Не имея возможности обнять и расцеловать меня, он ограничился крепким рукопожатием. Но его глаза…! Они сияли и лучились счастьем! В них было столько любви и нежности, что я опасалась, как бы проницательный НикСтеп чего не заподозрил. Но Франц не терял бдительности, и был просто в меру галантен, когда шеф смотрел на нас.
Франц заказал нам два одноместных люкса в шикарной гостинице Берлина. Тридцативосьмиэтажный отель возвышался недалеко от самого центра, объединенной в недавнее время, столицы. Из окон отеля мы могли видеть теперь уже исторический памятник - остатки Стены, проходившей по демаркационной линии, некогда разделявшей Берлин на две части, и Бранденбургские ворота. Рассматривая улицы, здания, людей, проходивших и проезжавших мимо, из окна машины, а потом еще и поселившись в отеле, в котором жила семь лет назад во время туристической поездки, я медленно возвращалась в памяти в те далекие и счастливые студенческие годы. Тогда, уезжая, я забыла в номере именно этой гостиницы свой талисман, подаренный мне моим первым возлюбленным. Это был маленький слоник из кости, которого я носила на шее, и никогда с ним не расставалась. Стоя на вокзале у вагона уже готового к отправлению поезда, я вдруг с ужасом обнаружила его пропажу!
- Дими, я потеряла свое счастье! - взволнованно обратилась я к нашему гиду. - Я оставила в гостинице своего слоника. Принимала душ, и забыла его в ванной.
- А может быть это знак, что тебе все-таки надо остаться? Где потеряла счастье, там его и найдешь! – спрашивал и одновременно убеждал меня он, и тянул за руку из вагона. - Ну, сделай только один шаг, и все в твоей жизни изменится! - продолжал убеждать меня Дими. Он до последнего не терял надежды, что ему удастся уговорить меня остаться. Буквально накануне отъезда он опять предпринял попытку склонить меня к этому решению. Мне было лестно, что я так понравилась ему, что он очень высоко оценил мои знания языка, что предлагал принять участие в устройстве моей судьбы.
- Элен, ты будешь учиться в Берлинском университете, и работать в               «Интуристе». Через полгода никто даже уже не скажет, что ты русская, - убедительно говорил он.
Бедный Дими, если бы он знал, что его последняя фраза вмиг отрезвит меня. Слушая, как он расписывал мое будущее, я представляла себе моих маму и папу, друзей и подруг, с которыми придется расстаться в случае, если я решу остаться. Мне было всех, бесконечно, жаль, но перспектива вырваться из душного СССР манила. По детской наивности я даже и представить себе не могла, что бывает с родителями и близкими невозвращенцев. Что ожидает меня саму в этом случае. Я не думала о плохом. Но его последняя фраза о том, что скоро во мне никто не признает русскую, вдруг вызвала во мне резкую неприязнь.
- А почему ты думаешь, что я не хочу, чтобы во мне признавали русскую? Это стыдно, на твой взгляд, быть русской? - почти враждебно спросила я, и он сразу понял, что проиграл окончательно. Теперь уже ничто не могло убедить меня остаться. Я вдруг ощутила прилив необыкновенной любви и нежности к своей, в это время не совсем благополучной, Родине. По моему убеждению, это было сродни тому, чтобы бросить больную и старую маму на произвол судьбы, побежав искать лучшей доли. Я вытянула тогда свою руку из его руки и помахала на прощание. Я возвращалась домой! Но в голове мелькнула мысль, что, если оставляешь где-то дорогую сердцу вещь, то непременно вернешься сюда еще раз.
Теперь, по прошествии стольких лет, я снова пришла к выводу, что судьба все время посылает нам разные знаки. Но мы, в большинстве своем, слепы, глухи и просто не очень внимательны. Мы не хотим остановиться, прислушаться и попытаться понять, а что же это значит? Жизнь устроена очень мудро и имеет свои неписаные законы. Люди, способные к восприятию на духовном уровне, пусть иногда ошибаясь, но все-таки усваивают их, поэтому они благополучны во всех смыслах этого слова: они здоровы, морально и физически, они процветают во всем, в делах и отношениях, с ними не происходят неприятности и несчастные случаи. Ведь все, что мы считаем отрицательными явлениями в нашей жизни, это ее подсказки, что с нами не все благополучно, где-то и что-то мы сделали не так. Мне пришла в голову мысль, сравнить правила жизни с правилами дорожного движения. Если мы нарушаем их, например, переходим улицу на красный свет, с нами могут произойти неприятности: от мелких до непоправимых. Так и в жизни. Все то, что причиняет нам боль и неприятности, тоже есть результат нарушения нами правил жизни. Разница только в том, что правилам дорожного движения нас учат, начиная с детских лет. А вот правила жизни мы вынуждены проходить сами, методом проб и ошибок. И если мы плохо усваиваем урок или не усваиваем его вообще, жизнь снова и снова, с упорством настойчивого учителя, возвращает нас в начальную точку, повторяет ситуацию, в которой мы совершили ошибку. И сопротивляться или увиливать бесполезно! Урок будет либо усвоен, либо человек, не способный к обучению, как отработанный материал, пойдет в утиль. Теперь я могу объяснить преждевременные, на наш взгляд, смерти. Объект, либо исчерпал себя, и не представляет больше интереса для Вселенского Разума, либо его смерть должна стать материалом для обучения других. На первый взгляд, моя теория может показаться несколько жестокой. Но это именно так. А выбор, учиться или не учиться, делает каждый сам. Я понимала, что я далеко не случайно оказалась еще раз в этой же самой стране, и даже в той же гостинице. Нужно было поразмыслить, в чем здесь дело.
Мои рассуждения прервал звонок в дверь моего номера. На пороге стоял Франц. Он первым делом обнял меня и поцеловал. Наш поцелуй был таким продолжительным и страстным! Ничего удивительного, ведь мы не виделись более трех месяцев, и каждый день мечтали о встрече.
- Милая моя, я так соскучился, я так тебя люблю! - страстно шептал Франц, перемежая слова поцелуями.
- Золотой мой, нежный мой, - вторила я ему, гладя его волосы, лицо, плечи.
-Элен, завтра ты и твой шеф приглашены к нам на рождественский ужин. Будет мой отец, Ирма, и еще кое-кто из наших коллег. Пожалуйста, будь естественной и ни о чем не думай. На Ирму вообще не обращай внимания. Она - просто предмет мебели, необходимость для соблюдения правил приличия, поскольку я еще формально женатый человек. Отец тебе обязательно понравится, несмотря на то, что внешне он довольно суровый. Я думаю, что и ты понравишься отцу.  Я хочу поговорить с ним о нас после того, как вы познакомитесь. И еще, у меня есть один план. Обговорим его сразу, чтобы продумать все детали. Я хочу задержать тебя после отъезда Соколова. Нужен благовидный предлог для того, чтобы ты смогла остаться. Но объявить его нужно в последний момент, чтобы Соколов ничего не мог предпринять. Возможно, это могла бы быть, якобы, твоя внезапная болезнь. Думай, ты же у меня умница, да и Николая ты знаешь лучше, чем я.
Зазвонил телефон. Я взяла трубку. Это звонил Николай Степанович. Легок на помине!
- Ну, как устроилась, Леночка? Все в порядке? Нас тобой так далеко поселили друг от друга, что не всякий раз зайдешь просто так, - огорченно проговорил НикСтеп.
Какое счастье, что Франц позаботился и об этом! Не думаю, что нас совершенно случайно рассели в разных сторонах здания, да еще между нами было двадцать восемь этажей, ведь мой номер был на десятом, а его - на самом последнем тридцать восьмом. При самом удачном раскладе, при условии мгновенной подачи лифта, он мог бы добраться до моего номера не менее, чем за пятнадцать минут.
- Нам нужно встретиться, все обговорить. Завтра ведь у хозяев Рождество. Как поздравлять будем? - он явно искал повод для встречи.
Но мне не хотелось сейчас расставаться с Францем.
- Давайте, поговорим об этом после ужина, сейчас хочу привести себя в порядок перед рестораном. Скоро уже придет господин фон Штольц, а я еще не готова, - отвертелась я.
Вечером Франц устроил прием в нашу честь, на котором присутствовали его коллеги и представители банка, участвовавшие в нашем проекте. Все было по-немецки чинно и сдержанно. Долго не засиделись, так как все были заняты предрождественскими хлопотами. Познакомились с управляющим банком, обговорили некоторые детали, назначили дату встречи после праздников.
После ужина мы вышли прогуляться. Был теплый декабрьский вечер. В воздухе витало приближающееся Рождество.  От неоновых огней разноцветной рекламы было светло и празднично. Улицы города и витрины магазинов сказочно украшены.  Очень оживленно, несмотря на уже довольно поздний час. Магазины были открыты, шла бойкая предпраздничная торговля. Тут и там сновали люди со свертками, пакетами, букетами. Частенько можно было видеть знаменитых персонажей в красных куртках, штанах и колпаках с белыми бородами, с мешками на плечах. Ну конечно, это Вайнахтсманы (по-русски Деды Морозы) спешили к детям и взрослым с подарками! Германия относится к тем странам, где Рождество считается главным праздником, и наиболее любимым. С Рождеством люди связывают надежды на исполнение желаний, веру в лучшее будущее. А еще его любят потому, что весь католический мир, с предрождественского вечера до наступления Нового года, устраивает рождественские каникулы. Все погружаются в домашние хлопоты. Это время побыть с семьей, так как Рождество и Новый год, - семейные праздники. К столу готовятся разные вкусности. Но главное блюдо, без которого не обходится Рождество ни в одной немецкой семье - это гусь с яблоками! Завтра и нам предстояло воочию увидеть, как празднуют этот праздник в Германии.
Однако, мне еще нужно было позаботиться о том, что надеть самой. Ни дома, ни в Москве я не смогла найти ничего подходящего. В ту пору найти что-то приличное в наших магазинах было труднее, чем отыскать иголку в стогу сена. А хотелось выглядеть просто потрясающе! И тут мне снова несказанно повезло. Я попросила мужчин подождать меня возле одного из магазинов. Я, почти набегу, залетела в «Exclusive», и, увидев это платье, сразу поняла, что оно для меня!  Открытый лиф из белого гладкого атласа, на корсаже, выгодно подчеркивал высокую грудь и тонкую талию. Пышная юбка, чуть ниже колена, была из голубой парчи со снежным рисунком серебряного люрекса. В этом платье я смотрелась нежно, изящно и даже слегка таинственно, как хрупкая елочная игрушка. К счастью, я захватила с собой, серьги, колье и колечко с голубыми прозрачными топазами в серебряной оправе. Этот комплект - подарок моих родителей на мое двадцатилетие, я особенно любила и надевала только в торжественных случаях. Я свято верила в то, что мои камни, а топазы всех оттенков действительно камни Скорпионов, приносят мне удачу.
Итак, сейчас меня занимал предстоящий визит к фон Штольцам. Надо ли говорить, что я очень волновалась? Встреча с его женой была мне интересна. Как всякой женщине, мне было любопытно увидеть свою соперницу. Но не более того. Здесь я чувствовала себя на коне. Я была уверена, что Франц любит меня, и что свой выбор он уже сделал. Гораздо более волнующей была для меня встреча с его отцом. Я уже поняла, что его решение во многом определяет жизнь сына. Мне хотелось произвести на будущего свекра такое впечатление, чтобы он полюбил и принял меня. Ни в коем случае я не хотела стать яблоком раздора между отцом и сыном.
Готовясь к поездке и зная, что мы будем в гостях в Рождество, мы с НикСтепом приготовили подарки. С ними все было решено еще дома. Для старого фон Штольца мы купили огромный хрустальный рог с коньяком, для Ирмы - палехскую шкатулку для женских мелочей или драгоценностей, изнутри обитую черным бархатом. Это была очень изящная вещица в русском стиле, настоящий подарочный вариант. Для Франца я выбирала подарок очень долго. Нельзя было подарить что-то личное, но хотелось, чтобы подарок понравился, и он мог пользоваться им каждый день. Я остановила свой выбор на письменном приборе с множеством разных предметов, необходимых в офисной работе. Он был сделан из изумительной красоты чароита. Этот минерал добывается только в наших краях, более нигде в мире. Оттенки чароита - от нежного лилово-фиолетового до темно-фиолетового. Все иностранцы, приезжавшие к нам, всегда охотно покупали разные вещицы из этого редкого камня, и везли домой, как диковину, из дальних странствий. И было на что полюбоваться. Особенно женские украшения из чароита в обрамлении серебра или золота выглядели шикарно! Причем, изделия из чароита не выпускаются в массовом порядке. Каждая вещь - авторская работа! Письменный прибор, выбранный мной в подарок, из чароита в сочетании с желтым металлом смотрелся очень достойно. Я надеялась, что он, расположившись на рабочем столе Франца, будет напоминать ему, откуда он родом, и что это связано со мной.
Франц отправил за нами машину. Ровно в девять мы подъехали к старинному большому трехэтажному особняку за городом. Особняк окружал высокий решетчатый забор. Водитель посигналил возле ворот, и они медленно открылись, позволяя машине въехать внутрь просторного двора, припорошенного снегом. Машина остановилась у парадного входа. Как только мы вышли из машины, открылась огромная входная дверь, и показался улыбающийся Франц. Я и НикСтеп, каждый из нас, при виде хозяина, вышедшего встречать нас на улицу, принял это на свой счет. НикСтеп считал, что это из уважения к нему, а я была уверена, что из любви ко мне. Франц радушно приглашал нас в дом. В просторной прихожей дворецкий принял у нас верхнюю одежду, и мы проследовали за хозяином в парадную залу, где стояла наряженная огромная красавица-елка, и был накрыт стол. Старый Карл стоял у пылающего камина и покуривал трубку. Лицом к нему, то есть спиной к входу, стоял человек, которого я сначала приняла за стройного, скорее всего молодого, мужчину. На это указывало его телосложение, хрупкое, но не женское (довольно широкие плечи, узкий таз) и короткая стрижка. Одежда человека, темные брюки и рубашка, совсем не походили на женский наряд для Рождества. Мы подошли ближе, и Франц представил нас друг другу. В отношении пожилого мужчины я оказалась права, это был его отец. А вот относительно другого человека ошибочка вышла. Это была Ирма! Она оказалась довольно красивой, если принимать за красоту только правильность черт. Но ее холодное, надменное лицо, на котором не было и тени улыбки, никак не располагало к общению. Правда, вблизи я рассмотрела, что Ирма была одета очень элегантно, в черные шелковые брюки и изумительной красоты блузку из прозрачной, тоже черной, ткани.
После знакомства всех пригласили к столу. Опять я была в качестве переводчика. Говорила много, ела - пила мало, хотя то, что я успела попробовать, было очень вкусно, особенно гусь и торт со взбитыми сливками. Во время разговора Карл проявлял живой интерес к нашему совместному проекту, расспрашивал нас о нашем городе, о России вообще. Удостоил меня похвалы за мой превосходный, как он выразился, немецкий. Он оказался довольно общительным и даже с чувством юмора. Ирма, напротив, предпочитала отмалчиваться, и вступала в разговор только тогда, когда обращались непосредственно к ней, отвечая краткими односложными предложениями. То ли тема разговора ей была неинтересна, то ли общество тяготило, но я отчетливо понимала, что гости ей не в радость. После продолжительного ужина наступило время поздравлений с Рождеством и подарков, которые мы с НикСтепом, следуя традиции, тоже поставили под елку.
Ах, эти чудные рождественские и новогодние дни и вечера! Даже очень взрослые и очень озабоченные и занятые люди, пусть хоть совсем ненадолго, но возвращаются в безоблачное детство, испытывая неописуемое состояние настоящего восторга в ожидании чуда, когда в доме появляется лесная душистая красавица, когда все секретничают и суетятся, готовя подарки и ожидая их! Если вы скажете мне, что знаете хоть одного человека, который не хотел бы найти свой подарок под елкой, я вам просто не поверю!
Наступило время открывать подарки. Мы шутили и смеялись, разыгрывая очередь поисков подарков под елкой. Первому искать свои подарки выпало старому Карлу. Он встал перед елкой на колени и начал перебирать коробки и свертки в хрустящей бумаге. Отмеченные надписью или открыткой с именем Карл, он отставлял в сторону. Таких подарков было шесть: от Франца, от Ирмы, от нас с НикСтепом, от сотрудников фирмы, от прислуги, работавшей в доме, и один от его друга, приславшего подарок с курьером. Надо было видеть, с каким интересом этот пожилой человек разворачивал обертки, как ему не терпелось увидеть, что там внутри. Сквозь морщинки возраста вырисовывалось лицо маленького мальчика, верящего в то, что этот мир создан только для него, и что в такой день возможно все самое невероятное! Каждый, извлеченный предмет он детально и с интересом рассматривал, каждому дарителю сказал спасибо. Когда дошла очередь до узкой длинной коробки, Карл лукаво глянул на меня и спросил:
- Что бы это могло быть? Если я угадаю, фройляйн, Вы поете нам рождественскую песню! И он начал строить самые разные предположения. Мы с НикСтепом приняли игру, и всякий раз со смехом говорили «Нет!». Наконец, он сдался.
- Герр Карл, эту песню придется петь Вам, но я Вам с удовольствием помогу, - улыбаясь, предложила я. И мы запели с ним немецкую рождественскую песню «О, Танненбаум». Эта песня сродни нашей традиционной новогодней песне «В лесу родилась елочка». Карлу очень понравилась, что я знаю эту песню, и что у нас с ним хорошо сочетаются голоса. Получилось неплохо, по крайней мере, для первого раза. А потом он открыл коробку и воскликнул:
- О, майн Гот! - В его руках был огромный хрустальный рог с коньяком. - Дас ист фантастиш! А когда Карл открыл рог и всем налил по наперстку коньяку, посмаковал и одобрительно крякнул, мы поняли, что с подарком хозяину угодили.
Следующей была Ирма. Для нее было три подарка: от старого Карла, Франца и от нас. При всех она развернула только наш подарок. При виде такой красивой вещицы лицо ее дрогнуло, но она справилась с эмоциями и сдержанно поблагодарила. Хотя я поняла, что палехская шкатулка пришлась ей к душе.
Так уж распорядилась судьба, что жребий открывать подарки первыми выпал всем хозяевам дома. На очереди был Франц. Для него было приготовлено десять подарков, в том числе от отца, от Ирмы и от нас. Так же, как Ирма, он открыл только наш подарок. Это чудо понравилось всем присутствующим. Весь письменный прибор был расставлен на отдельном столе. Выглядело это шикарно! Франц словами благодарил нас за красивую и полезную вещь, а глазами показывал мне, что мой намек понят, и цель достигнута. Нам с НикСтепом тоже пришлось «поползать» под елкой, в поисках наших подарков. Шефу достался набор делового человека из исключительной выделки кожи и дорогущая авторучка, настоящий «Паркер». Он был очень доволен.
Настал мой черед. Открыточками с моим именем было отмечено четыре предмета: две коробочки, одна большая и одна маленькая, а на них лежало два красивых конверта. Первой я открыла большую коробку. Я была уверена, что это подарок Франца, ведь открытка была подписана его рукой. В ней лежала элегантная дамская сумочка, очень стильная и красивая, из дорогой кожи. Я взглянула на Франца, и он сделал мне знак, что внутри лежит еще кое-что, но открывать это сейчас ни к чему. В маленькой был изящный сувенир с рождественским ангелом. Я поблагодарила за него Ирму. Вскрыв оба конверта, я была крайне изумлена и испытала определенную неловкость. В каждом конверте лежал банковский чек на кругленькую сумму в дойчмарках. Я растерянно посмотрела на Франца, но тут же мне на помощь пришел старый Карл.
- Милая Элен, я рад, что познакомился с Вами. Но ни я, ни управляющий банком просто не знали, что преподнести Вам в подарок. Поэтому мы решили, что Вы сами для себя что-нибудь выберете.
С рождеством Вас, дорогая! - церемонно раскланялся он. НикСтеп в этот момент слегка кивнул мне головой, как бы позволяя принять подарок.
 В отель мы вернулись уже под утро. Перелет и разница во времени давали о себе знать. Мы ужасно устали.  Но я, оставшись в номере одна, первым делом заглянула в подаренную сумочку. Внутри лежала небольшая коробочка. Я достала, открыла ее и ахнула! В ней лежало кольцо с изумительной красоты бриллиантом! Вот это подарок! Такие дарят невестам на обручение. И по размеру кольцо подошло как раз на тот палец, на который надевают обручальное кольцо. Мысль о том, что это возможно, показалась мне вполне реальной. Только сегодня вечером я видела их отношения с женой. Чем тут было дорожить?  Хотя, тут же возникало сомнение. Ведь, до нашей встречи он почему-то жил с ней в одном доме?! Уснуть я долго не могла. В голове плыли какие-то неясные образы, то волнующие, то пугающие, но они так и не смогли стать отчетливыми. Я только помню, что увидела своего отца. Он был пьян и жалок, и просил у меня прощения. Я так и не поняла, что это было, вдруг провалившись в глубокий сон.
Все следующие дни, вплоть до дня начала переговоров, мы гуляли, осматривали достопримечательности города, хотя и не везде могли попасть из-за каникул. Все административные учреждения были закрыты. Работали только те, что были заняты в жизнеобеспечении людей: некоторые магазины, рестораны, кафе, развлекательные заведения, больницы и дежурные аптеки. Везде нас сопровождал Франц. Мы были рядом, но не могли открыто проявлять своих чувств. Мне кажется, мы с Францем в совершенстве овладели системой знаков глазами. Не нужно было слов, мы понимали друг друга с полувзгляда, потому что НикСтеп был всегда неотлучно с нами. Каждый вечер он предпринимал попытки остаться со мной наедине, напроситься в гости ко мне в номер, но я опять была слепой, глухой и вообще совершенной круглой дурой.
Наконец, праздничные дни закончились. Наступил день подписания контракта. Стороны уже давно высказали все свои пожелания. Все было решено. Остались только некоторые формальности и чисто техническая часть дела. Тогда я впервые побывала в святая святых корпорации - главном офисе фон Штольца. Все здесь меня впечатлило, все безумно понравилось. Современнейший офис, занимавший пять верхних этажей высотного здания, показался мне очень удобным и красивым. Здесь работало великое множество людей. Все были заняты делом, но обстановка не была напряженной. Наоборот, я обратила внимание на то, что все сотрудники находятся в радостно - приподнятом настроении. То ли это так сказывались недавние праздники, то ли здесь так вообще было принято. Нам оказывали всяческие знаки внимания, но никто не был назойлив. Через некоторое время, когда все собрались, нас пригласили в кабинет Франца.
Итак, свершилось! Контракт подписан! Все были рады этому и не скрывали своих истинных чувств. Дело сулило хороший куш всем его участникам. Я тоже была довольна, памятуя о том, что НикСтеп пообещал мне процент от прибыли, если контракт будет подписан на наших условиях. Мне кажется, в последний день обсуждения я превзошла себя, и аккуратненько выговорила у партнеров ряд значительных уступок. Шеф это отметил и напомнил про мой интерес и свое обещание. Я была полна самых радужных надежд. Мое будущее рисовалось мне вполне обеспеченным. Еще бы! На моем счету в банке была кругленькая сумма, выигранная мною в казино. Эти деньги Франц категорически отказался забрать, сколько я ни настаивала. Мне подарили приличные деньги на Рождество! Да еще впереди маячил процент от прибыли в совместном предприятии! Согласитесь, не каждая девушка в двадцать пять лет, в самом начале девяностых годов, когда мы все, честно работающие, были одинаково бедны, могла похвастаться тем, что имеет такой капитал. Причем, полученный абсолютно приличным путем! Тогда я наивно полагала, что я богаче Рокфеллера. Тем более, что я ведь и понятия не имела, насколько бывают богаты сильные мира сего! Святая простота! Вот именно в этот момент я решила, что я удачлива, богата, просто счастливица! Да еще и отношения с Францем, которые развивались так стремительно и однозначно, не вызывая никаких сомнений, обещали вечную любовь и безбедную жизнь!
- И ничего-то мне в жизни больше не надо! - решила я. –Выйду замуж, буду заниматься детьми и домом, как настоящая немецкая фрау, которая должна знать в своей жизни три «К»: Kirche, Kuche, Kinder. Церковь, кухня и дети!  А почему бы и нет?! Многие женщины живут именно так и вполне себе счастливы! Было бы ради кого стараться! Вмиг позабылись все мои амбиции, связанные с самостоятельностью и собственной значимостью. Я уже видела себя счастливой немецкой домохозяйкой.
Как водится, день подписания завершился прощальным банкетом. Все были довольны собой, партнерами, удачной сделкой. На следующий день утром мы должны были улетать в Россию.


- Лена, ты почему еще не готова?! Проспала что ли? Почему не одета, не собрана? Через пятнадцать минут уже подойдет машина!?- почти закричал НикСтеп, увидев меня в пижаме.
Я, скрючившись, кое-как дошла до кровати и снова легла, издавая стоны. Мое лицо изображало муку. Глаза мои были полузакрыты, видеть-то мне было нужно, как он реагирует на ситуацию!
- Да что с тобой, в конце концов? - страшно забеспокоился он, увидев, что на мне нет лица. - Заболела что ли?
- По-моему, приступ почечной колики. У меня уже такое было, - ответила я голосом умирающего лебедя, - нужно колоть сильные обезболивающие, иначе не пройдет, - нагнетала обстановку я. - Боюсь, как бы камень в протоке не встал. Вдруг еще и операцию придется делать, - сказала я и заревела в голос. - Я прямо, как чувствовала, ведь не хотела лететь с Вами! Что делать? Я боюсь! – плакала я, добавляя страстей.
- Ничего-ничего! Сейчас что-нибудь придумаем, - все повторял растерянный НикСтеп, пытаясь собраться с мыслями.
- Господи, ну ни раньше, ни позже! У нас самолет через три часа! - в отчаянии метался НикСтеп. - Давай одевайся, как-нибудь доедем, долетим до Москвы, а там видно будет, - он явно не понимал, что говорит.
- Да Вы что, смерти моей хотите?! Какой самолет, если я на кровати лежать не могу! – еще сильнее заплакала я. - Вызывайте врача, - просила я, зная, что сам он этого сделать не сможет.
- Как я тебе его вызову? Ты совсем свихнулась от боли! Ведь я сказать ничего, кроме «гут», не могу! Что же делать? - искал выход из положения НикСтеп.
- Потерпи, деточка, сейчас приедет за нами Франц, мы что-нибудь придумаем. Вот ты беда-то! - уговаривал меня и причитал одновременно мой шеф.
Звонок в дверь номера, и на пороге вырос Франц.
- Франц, у нас несчастье! - сразу стал выкладывать суть дела НикСтеп, даже не поздоровавшись с ним. - Лена заболела, видимо, что-то серьезное, видишь, даже встать не может! - обращался он к Францу, совершенно забыв от волнения, что тот его просто не понимает.
Франц смотрел непонимающими глазами, переводя взгляд то на него, то на меня.
- Ух, ты, немчура! Остолоп! Ни черта не понимаешь! - рассердился НикСтеп, спохватившись, - Лена, ну объясни ему, в чем дело. Пусть что-то предпринимает! - обратился он ко мне.
- Дорогой мой, я тебя очень люблю. Но я сейчас умру от смеха, если ты срочно что-нибудь не сделаешь! Посмотри на него, мне его даже жалко. Мы с тобой ужасные чудовища, заставляем человека так волноваться! - говорила я слабым болезненным голосом и кривила лицо, как будто бы от боли.
- Он все понял, Николай Степанович! Сейчас сообразит, что делать, - перевела я, хотя Франц говорил совсем не о том. Он говорил о том, что нужно убедить шефа лететь одного, а меня, он, якобы, отправит в больницу. Пусть не беспокоится, все заботы Франц возьмет на себя, а вечером позвонит ему в Москву, как у меня дела. А еще он говорил, что любит меня, и безумно соскучился, что ждет, когда мы останемся с ним наедине, и он задушит меня в объятиях. Но это, конечно же, я не переводила.
- Ну, уж нет, я тебя одну здесь не оставлю, - неожиданно заупрямился шеф.
Я его даже зауважала за это. Всегда приятно, когда о тебе беспокоятся и заботятся.
- Нет-нет, Николай! Будет очень много проблем! Если не улететь сейчас, можно остаться здесь надолго, так как в праздничные дни очень трудно достать билет. Один еще как-то можно, а вот два уже практически нет,- переводила я слова Франца, а от себя добавила:
- Николай Степанович, спасибо Вам большое за то, что Вы беспокоитесь обо мне, но действительно, будет лучше, если Вы полетите. После приступа мне самолетом нельзя, скорее всего, я поеду поездом. Это займет уйму времени, а как же без Вас наш «Интерстройсервис»? Уже и так две недели без хозяина! Как известно, кот из дому- мыши в пляс. Что сейчас там творится? - я исподволь подталкивала его к нужному решению, заставляла его задуматься о роли его личности в истории нашего предприятия, подчеркивая тем самым исключительную важность его персоны.
Лесть, конечно очень тонкая - коварное и сильное оружие! Только пользоваться им нужно умело.
И НикСтеп сдался! Он пожелал мне скорейшего выздоровления, пообещал звонить мне и узнавать о моем здоровье. А еще сказал, чтобы я не беспокоилась, все дни болезни будут оплачены мне, как заграничная командировка. Это был королевский подарок! Для моего-то скупого шефа! 
Франц сразу же позвонил портье, чтобы НикСтепу помогли с вещами, и водителю, чтобы он вез в аэропорт его одного. Они попрощались, обменявшись рукопожатиями. Много не говорили, очевидно, жалея обессиленного, больного переводчика.
-Поправляйся, -  тихо сказал НикСтеп, подошел, наклонился и чмокнул меня в щеку, как мне показалось, даже по-отечески. Пошел к двери, оглянулся и помахал мне рукой. - Откуда столько тоски в глазах? - мелькнула мысль.
Но дверь закрылась, и я тут же забыла обо всем. Наш план удался! Мы с Францем остались наедине!
В первый момент мы, кажется, растерялись оттого, что мы одни и можно не опасаться чужих глаз, не бояться скомпрометировать друг друга, что мы можем позволить себе все, чего так просили душа и тело все эти долгих три месяца. А потом был настоящий взрыв чувств и эмоций! Нежные слова лились нескончаемым потоком, руки без устали ласкали тело любимого. Это было сродни тому, как человек, много дней проведший в пустыне без воды, наконец, приникает к источнику! Мы пили друг друга, сначала взахлеб, а потом, слегка утолив жажду, медленно, наслаждаясь каждым глотком. В этот момент для меня не существовало в мире ничего и никого, кроме Франца.
- Пусть все вокруг горит огнем, моя любовь и жизнь, все в нем! - процитировала я строчку стихотворения, переведя ее на немецкий.
А потом мы лежали, уставшие и счастливые, и строили планы на предстоящие дни. Франц предлагал мне самые умопомрачительные варианты, готовый потратить уйму денег на самый фешенебельный отдых и дорогие развлечения. Я внимательно выслушала его, а потом, тихо, боясь показаться неблагодарной и обидеть его, спросила:
- А не найдется ли на Земле укромного уголка, где не надо быть блестящей и парадной, торчать на виду у сотен людей, соблюдать правила приличия, зависеть от обстоятельств и окружения? Хочу куда-нибудь в медвежий угол, где не будет никого, кроме нас с тобой. Можно?
Мне показалось, что он сначала не понял, чего хочу я. Потом ему показалось, что я не поняла его предложение, и он начал заново живописать мне все прелести предстоящего отдыха. Но я была непреклонна. А потом, когда до него дошло, что я осталась не ради развлечений, которых я еще не видела и могу уже никогда не увидеть, а ради него самого, он обнял меня и заплакал. Я гладила его по голове, а моя Темная Личность опять ехидно шептала:
- И это, по-твоему, настоящий мужчина? Рыдает как барышня. Уже второй раз, заметь.
- И ничего страшного в этом нет, мужчины - тоже люди. Они также радуются и огорчаются, и даже плачут. Это - не признак слабости, а наоборот того, что у него тонкая душа, - защищало Франца мое Светлое Я.
- А не слишком тонкая? Не порвется в неподходящий момент?  А то останешься одна, у разбитого корыта, -  продолжала ерничать Темная Личность.
- Заткнись, - грубо осадила ее я, - не твоего ума дело.
- Ну, смотри, я предупреждала, - обиделась она.
Франц, успокоившись, с радостью принял мое предложение. Он пообещал увезти меня в такое место, где красота природы и целебный воздух сведут меня с ума. И еще то, что там мы будем совершенно одни. Но просил заранее ни о чем не расспрашивать. Он готовил для меня сюрприз. Я была счастлива!
Франц при мне сделал несколько звонков. Сначала он позвонил своему секретарю в офис и предупредил, что его не будет примерно неделю. Затем звонок отцу. Он также сообщил ему о своем недельном отсутствии и пообещал, что по возвращении расскажет ему нечто очень важное. Третий звонок был некоему Гюнтеру, которому он сказал, что приедет сегодня поздним вечером, не один, и просил все приготовить к его приезду.
- Все готово, любовь моя! Едем! - весело сказал Франц.- Все, что нам будет нужно, купим по дороге.
Хорошо путешествовать налегке, только с кредиткой в кармане! Можно даже сумку не брать и ни в чем не нуждаться!
Франц предупредил портье, что мой номер освобождается. Он забрал мои вещи, и я пошла за ним, без всяких страхов и сомнений, навстречу приключениям и любви!

Возле отеля стояла машина Франца, изумительной красоты новейший «Мерседес» белого цвета. Франц открыл переднюю дверцу, усадил меня, а затем сам сел за руль.
- Я тьебья льюблью! Правильно? - спросил он и нежно поцеловал меня. Я утвердительно кивнула головой. Мне было приятно, что он запомнил эту фразу, которая сейчас вернула нас к началу наших отношений. С ним вообще было очень приятно. Он умел быть внимательным, нежным и ласковым, и не боялся показать это, как многие другие мужчины. Легкий, как бы мимоходом, поцелуй, нежное прикосновение к руке. Все эти, на первый взгляд мелочи, создавали атмосферу влюбленности, взаимопроникновения. Даже в тех ситуациях, когда он не мог подойти и открыто выразить свои чувства, он все равно никогда не оставлял меня без внимания. Словом, взглядом, едва уловимым жестом он всегда напоминал мне о том, что он рядом, и что я ему не безразлична. Такое отношение мужчины к женщине можно сравнить с тем, что он держит ее, как звезду, на высоко поднятой руке. И гордится ею, и преклоняется перед ней, и дорожит ею.
- Теперь я буду твоим гидом, милая. Мы будем ехать долго, до самой границы, а потом еще от границы часа два, - начал говорить Франц.
- До какой границы? - спросила я в надежде, что он потеряет бдительность и проговорится.
- О, нет! Это большой секрет! Даже не пытайся обвести меня вокруг пальца, - засмеялся он, разгадав мою маленькую хитрость. - Терпение! И будет замечательный сюрприз!
Езда на машине в Германии это ни с чем не сравнимое удовольствие! Гладкие, как скатерть, автобаны приглашают к бесконечному путешествию. Хочется катить, не останавливаясь, куда глаза глядят. Можно налить в стаканчик кофе и поставить на подлокотник или столик. Не прольется ни капли! Не тряхнет ни разу! Если вы вдруг устали, захотели есть или потребовался ремонт, вдоль дороги все к вашим услугам. Причем, не нужно ехать сотни километров, чтобы найти то, что нужно. На каждом шагу заправки, автосервис, бистро, телефоны, мотели, и все такое прочее. Все ровненько, чистенько, аккуратненько! Везде вам рады!  За время пути мы останавливались два раза. Один раз обедали в ресторанчике при мотеле. А второй раз пили кофе и ели мороженое в придорожном кафе, а заодно и заправили машину.  Как правило, АЗС и дорожные кафе всегда представляют собой общий сервисный комплекс.
Солнце клонилось к закату. Вечерело. И в этих вечерних сумерках, освещенные фонарями городки, через которые мы проезжали, казались мне чем-то нереальным. Такие ухоженные улицы, несмотря на обильно выпавший снег. Кое-где еще стояли елки. Оставшиеся в витринах магазинов и кафе украшения, напоминали о недавних праздниках. Было немного жаль того, что праздник миновал. Но так уж устроен человек. Стоит закончиться одному празднику, он уже живет надеждой и ожиданием следующего.
В Европе зимой темнеет очень рано. Поэтому, когда в восемь часов вечера мы подъехали к шлагбауму, было уже совсем темно. Открытое пространство ярко освещали электрические фонари. Я покрутила головой и, прочитав несколько объявлений, поняла, что мы на границе. Но на какой!? Я никак не могла найти нужную надпись. Немецкие пограничники, проверив наши паспорта, пожелали нам счастливого пути. Правда, они с легким удивлением посмотрели на нас, увидев мой паспорт, но ничего не сказали.
Хоть у меня в паспорте и стояла Шенгенская виза, мне почему-то казалось, что меня никуда не пропустят.  Когда мы пересекли линию шлагбаума, я с облегчением вздохнула.
- Слушай, Франц, я сейчас чувствовала себя радисткой Кэт, которая пробирается в тыл врага, - пошутила я, стараясь избавиться от неприятного ощущения.
Он посмотрел на меня непонимающе. Пришлось в общих чертах объяснить, кто такая Кэт. После этого я приняла решение, оставить национально-окрашенные шуточки. Когда долго объясняешь, что к чему, утрачивается суть шутки. Потом и сам уже с недоумением начинаешь размышлять, а что же тут смешного? Пребывая в таких раздумьях, я не заметила, как мы пересекли нейтральную полосу. Перед машиной возник новый шлагбаум. Надпись, освещенная фонарем, гласила, что впереди лежащая территория - Швейцария. Вот это да! Оказывается, мой загадочный Франц вез меня в Швейцарию!
- Франц, это мечта моей жизни, побывать в Швейцарии! - воскликнула я, всплеснув руками.
- А я- Вайнахтсман, который будет исполнять все твои желания, - ответил Франц, улыбаясь. Было видно, что ему приятна моя реакция, что он рад тому, что удалось меня удивить и порадовать.
- У меня в Швейцарских Альпах, недалеко от маленькой деревушки, есть своя норка, где я прячусь, когда меня все достают и нужно отдохнуть. Небольшое шале. Правда, бываю там очень редко, но зато всякий раз это приносит мне столько удовольствия! В этот раз я хочу поделиться этой радостью с тобой, моя Элен, - сказал Франц и посмотрел на меня так, что я попросила его остановить машину.
 А потом мы долго целовались. И весь мир был только для нас двоих!
До места добрались глубокой ночью. Подъехав к воротам, Франц посигналил. Почти мгновенно у ворот показался человек и открыл их, приветливо помахав рукой Францу. Машина покатила по дорожке к дому. В доме горел свет, нас здесь ждали. Эти светящиеся окна во мраке ночи манили теплом, обещали приют и отдых, а еще горячий ужин и мягкую постель.
А что еще нужно усталому путнику?!
Возле открытой двери стояла женщина лет шестидесяти, завернутая в шаль ручной работы, в длинной темной юбке, невысокая и пухленькая. Ее седеющие волосы были собраны на затылке в пышный пучок. Открытое лицо с мелкими морщинками лучилось радостью. Мне почему-то пришло в голову, что именно таких бабушек я видела на картинках в книжках с немецкими сказками. Не хватало только чепчика и очков.
- О, майн, Гот! Франц, Вы с гостьей! С Рождеством Вас, милая фройляйн! И Вас с Рождеством, Франц! - воскликнула бабушка, - Добро пожаловать!
 В это время вошел и мужчина, открывавший нам ворота.
- И вас с Рождеством, фрау Анна, и тебя, Гюнтер, - проговорил Франц и поцеловал бабулю в щеку, а мужчину дружески похлопал по плечу. - Позвольте представить Вам мою гостью. Это фройляйн Элен. Она из России!
Ой, ну я не могу! Мне всегда так смешно наблюдать за людьми, где-нибудь за границей, когда им говорят, что человек из России! Вы бы только видели их лица! Все написано на них одновременно - от растерянности до изумления. Вас начинают с интересом разглядывать, и сначала даже не знают, что спросить или что сказать. Такое впечатление, что они едва сдерживают себя, чтобы не потрогать вас руками. Так было и с Анной и Гюнтером. Вначале они слегка опешили, а потом Анна спросила, как ей со мной разговаривать, ведь она не знает русского.
- Не беспокойтесь, фрау Анна, зато я могу говорить по-немецки. Я Вас превосходно понимаю, - вступила в разговор я.- Я тоже поздравляю всех с Рождеством и желаю всего наилучшего.
В первый момент они оба смотрели на меня как на говорящую собаку. Вот так невидаль! Из России, а говорит на их языке! Но мгновение спустя фрау Анна легко засмеялась, и все сразу встало на свои места. Нас стали раздевать, повели умываться с дороги и…
- К столу, к столу, - приглашала всех фрау Анна, - мы с Гюнтером уже часа три вас поджидаем, тоже не ужинали. Стол давно накрыт, ужин ждет.
В суете, сопровождавшей подготовку к ужину, я украдкой рассмотрела Гюнтера. Он быть под стать фрау Анне по возрасту, что-то тоже около шестидесяти. Но внешне был прямой ей противоположностью: высокий, худой и на вид даже суровый. Только пообщавшись с ним позже, я поняла, каким добрым и мягким был наш славный Гюнтер.
Большой дубовый стол стоял почти в центре просторного помещения, которое представляло собой, скорее всего, гостиную. Я даже не знаю, как это описать. Хотя попробую.
Дом был прост и удобен. Может быть именно своей простотой, тем, что не было разных закоулков, комнатушек. Открывая входную дверь, сразу же попадаешь в это самое просторное помещение. Оно сочетает в себе одновременно столовую, гостиную, кабинет, если он вообще нужен в таком доме. Словом, это было единое жизненное пространство, в котором находилось место всем и всему. В комнате был камин, который зимой все время горел, несмотря на то, что сейчас уже не был единственным источником тепла в этом доме. Он был старинным, сложенным из дикого камня. Вся мебель в комнате тоже всем своим видом как бы призывала вернуться на несколько веков назад. Такие причудливые диваны, шкафы, столы и стулья я видела в музеях и на выставках антикварной мебели. Гобеленовая обивка мебели была довольно потертой. Но, как все старинные благородные предметы, она от этого только выигрывала, вызывая в душе невольный трепет, как ко всему, дошедшему до нас из глубины веков. В углу комнаты стояло красивое бюро с множеством ящичков. Я тогда еще подумала, что оно должно быть обязательно с секретом. Интерьер комнаты дополняли старинные канделябры и подсвечники. Было такое ощущение, что находишься в рыцарском замке. В веке, так примерно, восемнадцатом.
 В дальнем углу комнаты была лестница, ведущая на второй этаж. На втором этаже располагалась хозяйская спальня и спальни для гостей. Обстановка спален тоже поразила мое воображение. Кровати были огромными и под балдахинами! Старинные зеркала и тяжелые гобеленовые шторы как нельзя лучше подчеркивали общий стиль давно минувшей эпохи. В такой обстановке я почувствовала себя одетой не по теме. Гораздо уместнее было бы, если бы я была одета в длинное пышное платье, в каких щеголяли дамы пару веков назад. Все в этом доме располагало к неспешности и раздумьям. Франц водил меня по дому и рассказывал, что этот дом был построен еще в восемнадцатом веке одним из его предков по отцовской линии, когда он был в немилости у одного из властвовавших монархов, и был вынужден забиться в такую глушь, чтобы выжить и иметь возможность продолжить славный род фон Штольцев. Местность здесь гористая, строить трудно, да и не собирался славный предок перемещать сюда навечно свою резиденцию, поэтому домик так невелик в размерах. Только для того, чтобы переждать бурю. А потом здесь все обжилось и обустроилось, и стал домик передаваться из поколения в поколение, навечно утвердив свое предназначение: служить убежищем для тех, кому нужно спрятаться, побыть наедине с собой и своими мыслями. С течением времени он модернизировался соответственно достижениям каждой эпохи. Теперь он представлял собой, старинный на вид, загородный дом, но со всеми удобствами. Все, что можно было сохранить, бережно реставрировалось и оставалось нетронутым.
От экскурсии по дому нас оторвала фрау Анна, настойчиво приглашавшая к столу. Изумительной белизны скатерть с вышивкой ручной работы, такие же салфетки, старинный хрусталь и столовое серебро подчеркивали праздничность момента. Рождественский ужин, где-то далеко в Швейцарских Альпах! Такое мне могло только присниться! Однако, все было реально. И стол, и вкуснейший ужин, приготовленный Анной, а самое главное - Франц, сидевший рядом и ухаживавший за мной. Анна и Гюнтер ели неспешно, принимали участие в разговоре, однако, смотрели на нас с пониманием и, как только ужин закончился, незаметно удалились. Увлеченная разговором с Францем, я только услышала звук отъезжающей машины. Франц объяснил, что они только присматривают за домом, а живут в деревушке в километре отсюда. Мы остались одни!
Уединение для влюбленных - наилучшее состояние! Все внимание сосредоточено на любимом человеке. Остальное не имеет значения. Может быть, отсюда и пошло выражение, что с милым рай и в шалаше. Для тех, кто любит по-настоящему, неважно, где находиться, в какой обстановке, что при этом есть или пить, во что быть одетым. Все это отходит на задний план. Главное, быть с ним, одним-единственным! Если придается значение условностям, значит, это уже не любовь! Значит, проза жизни уже вступила в свои законные права! Так было и у нас с Францем. Мы что-то делали, что-то ели и пили, благо, об этом заботились добрейшая фрау Анна и Гюнтер. Мы были заняты только друг другом!
Солнце вставало и садилось. И снова вставало, и снова садилось. Так прошла неделя, вернее пролетела, как один день. Это было великое торжество любви!
Мы много гуляли, катались на санях, дурачась и играя, валялись в снегу, его в Швейцарских Альпах хоть отбавляй.  Фотографировались и снимались на видео на память. Но так уж устроена жизнь, что праздник вечным не бывает. Франца ждала работа, а меня возвращение в Россию.
В конце недели позвонил НикСтеп. Он справился о моем здоровье и спросил, когда я планирую возвращаться. Это был сигнал! Мы забылись и потеряли чувство реальности. Хочешь, не хочешь, но пришлось вспомнить и об обязанностях, и о долге. В этот момент у меня появилось чувство, что все то, что происходило со мной в эти дни, было просто прекрасным сном. Однако, Темная Личность не преминула вставить свое слово:
- Не прикидывайся и будь честна, хотя бы сама с собой! Ведь ты это просто украла! А воровство всегда наказуемо. Теперь жди расплаты!
Солнце спрятала туча. На душе стало погано. Я было попыталась оправдать себя в собственных глазах. Но совесть тоже была на стороне Темной Личности. Мне пришлось признать, что я действительно украла моего Франца на эти несколько дней. У его семьи, у работы, может быть, даже у него самого.
- Ну и пусть, - упрямо сказала себе я, - зато эти несколько дней он был только мой.
- Заметь, только несколько дней. Это не я сказала, ты сама, - констатировало мое Темное Я. Мне, даже показалось, что эта фраза прозвучала с некоторым сочувствием.
- Отстань, зануда! Все равно он мой! - оборонялась я.
- Поживем - увидим. Все в мире переменчиво, - Темная Личность была склонна к философствованию.

 В последний день перед отъездом, уже поздним вечером, когда мы сидели у камина и мирно беседовали, рассказывая друг другу каждый о себе, Франц подвел меня к бюро.
- Я сейчас покажу тебе один секрет, - тихо сказал он, нажал какую-то потайную кнопочку и выдвинулся небольшой ящичек. Там лежала плоская папочка - Это мое сокровище, фотографии моей матери, - Франц бережно поглаживал папку.
Он рассказал, что еще в раннем детстве, сразу после ее смерти, он тайком забрал из семейного альбома несколько фотографий мамы, те из них, где они были вдвоем: фрау Элизабет и маленький Франц. Я стала перебирать фото. Они были старыми и черно-белыми, но это не мешало по достоинству оценить изображенных людей. На них была изумительной красоты молодая женщина с маленьким мальчиком лет трех-четырех! Фотография запечатлела их счастливыми и радостными! Видимо, женщина и мальчик в тот момент полагали, что их счастье вечно! Я внимательно рассматривала каждую фотографию, неспешно перебирая их. Вдруг Франц, как будто спохватившись, забрал у меня из рук оставшиеся фотографии, перебрал их, забрал одну и спрятал в карман. Остальные вернул мне. Я вопросительно посмотрела на него, но ничего не спросила. Мало ли, может он что-то не хочет показывать. Я сделала вид, что ничего не произошло. Когда я посмотрела фотографии, Франц опять сложил их в папку и убрал в тайник. Шкафчик захлопнулся. Но осталось ощущение чужой тайны. Я почему-то подумала, что это будет иметь отношение ко мне. В этот же вечер, когда Франц ушел принимать ванну, я тихонько подошла к бюро, ощупью нашла эту самую кнопочку и открыла тайник. Достала папку и стала быстро перебирать фотографии. Сердце гулко колотилось. Я в первый раз лезла в чужой секрет. Мне было ужасно неловко, но внутренний голос убеждал меня, что это просто необходимо, знать все, что касается Франца. Перед глазами мелькали уже виденные мною фото. Вот! Стоп! Эта! На ней были также Эльза и Франц. Но что это?! У Эльзы на фотографии были выколоты глаза! Это было не случайно! Кто-то намеренно, жестоко и зло так расправился с изображением Эльзы. Мальчик же продолжал улыбаться. Мне стало не по себе от увиденного! Я быстро убрала фотографии и захлопнула тайник. В душе зазвенел звоночек тревоги, но я постаралась справиться с собой, чтобы Франц не увидел во мне перемены.
- Я потом обязательно все выясню, он мне все расскажет, - успокаивала я себя, но неприятное ощущение не проходило.
А потом появился свежий и надушенный Франц и сказал, что приготовил ванну и для меня. Я погрузилась в воздушную душистую пену. Франц присел рядом с ванной и нежно смотрел на меня. Потом взял губку и стал мыть мое тело. В каждом его движении сквозили осторожность и ласка. Он мыл меня так, как мать купает новорожденного ребенка. Все сомнения и страхи исчезли. Их смыла вода, пена и нежные руки Франца.
Ночь перед отъездом была долгой и короткой одновременно. Долгой потому, что мы заснули только перед рассветом. Зная, что опять предстоит длительная разлука, мы все не могли оторваться друг от друга. Но все ночи для влюбленных коротки. Кажется, что не успели все сказать, не успели в полной мере насладиться, прочувствовать. Каждое слово, каждый жест и прикосновение хотелось сохранить в сердце перед разлукой.  А нам предстояла разлука. Как мы тогда полагали, что все займет месяц-полтора. Мы условились, что я все-таки вернусь в Россию для того, чтобы уладить все свои дела, рабочие и домашние.  А Франц, после того, как я буду готова, прилетит в Москву и встретит нас, поможет оформить визы. Франц настаивал, чтобы и маму я уговорила поехать со мной в Германию.
- Я знаю, что ты не сможешь жить спокойно со мной, все время будешь думать, что твоя мама где-то далеко, одна. Ты будешь мучиться и страдать. А я хочу, чтобы ты была счастлива! - убеждал меня он.
Я была согласна и благодарна ему бесконечно! Этот вариант очень устраивал меня. Быть рядом с любимым человеком и с мамой! Разве можно желать чего-то лучшего?!
Мой самолет в Москву вылетал поздним вечером. Поэтому было решено выезжать часов в двенадцать дня, чтобы приехать в аэропорт прямо к рейсу.
 В последний раз обведя взглядом дом, в котором я была так счастлива эту неделю, я мысленно поблагодарила его за приют и за мою любовь, которую я испытала здесь. Я была уверена, что это шале примет меня еще не один раз, поэтому я не прощалась, а говорила «до свидания». С фрау Анной и Гюнтером попрощались легко и тепло. И тоже, как будто, ненадолго. Все были уверены, что мы с Францем приедем сюда уже весной. Перед тем, как я села в машину, фрау Анна отозвала меня в сторонку и заговорила:
- Деточка, Элен! Прошу тебя, сделай его счастливым. Я знаю его с детских лет. Все, что пережил этот мальчик после смерти матери, прошло у меня на глазах. Он с тех пор как окаменел. Только с тобой я вновь увидела в нем радость и желание жить. Он очень хороший и очень несчастный. Сейчас его судьба в твоих руках. А я буду молиться за вас обоих. Вы такая пара, настоящие половинки друг друга!
- До свидания! - кричала я по-немецки, высунувшись в открытое окно. Ветер подхватывал мои слова и уносил в вечность.

В аэропорт мы прибыли вовремя. Начиналась регистрация на рейс. Исполнив нужные формальности, мы последние мгновения стояли рядом, держась за руки.
- Ты только не передумай, не брось меня, не обмани, как все женщины! - просил Франц, глядя мне прямо в глаза.
Но, спросить о том, каких женщин он имел в виду, я уже не успевала. Время неумолимо подошло к минуте расставания. Последний поцелуй, и я шагнула в телетрап, ведущий в самолет. Пройдя несколько шагов, я оглянулась. По щеке Франца текла слеза. В голове ворохнулась неприятная мысль:
«Как будто навсегда со мной расстается»!
- Глянь, голубушка, опять твой рыцарь рыдает как малахольный, - это опять одно из моих «Я» пыталось подать мне сигнал бедствия, обратить мое внимание на нечто важное.
- Уйди, без тебя тошно! - слабо защищалась я.
В самолете я крепко спала, даже отказалась от ужина. Бессонные ночи в Швейцарии дали о себе знать.
-Лучше недоесть, чем недоспать, - решила я, - и попросила стюардесс меня не беспокоить. Глаза открыла вместе с толчком самолета о посадочную полосу. Москва встретила меня метелью и крепким морозцем. Январь все-таки! Взяв такси и переехав из одного аэропорта в другой, я была уже почти дома. Каких-нибудь шесть часов в воздухе отделяли меня от мамы и моего привычного бытия.

- Мамулечка моя золотая, - верещала я от радости, целуя и обнимая маму. - Наконец-то я дома! Как ты? Я скучала по тебе! - поток слов и эмоций лился из меня, не переставая, а я в то же время тормошила маму, то отстраняя ее от себя, то вновь прижимая к груди.
- Аленушка, деточка моя, я так волновалась! Позвонил этот твой шеф и сказал, что ты заболела и вернешься позже. Я же места себе не находила! Что с тобой было? Ты ведь, когда звонила, так толком ничего и не сказала. Нормально и все. А мать с ума сходи! - сетовала мама, гладя мою голову и рассматривая меня после стольких дней отсутствия.
Как всегда, после возвращения из дальних странствий, мама первым делом взялась меня кормить. Все вкусненькое, что было приготовлено к моему приезду, вмиг оказалось на столе. Я и в самом деле была голодна, так как опять проспала в самолете весь полет, отказавшись от еды. Так что моему аппетиту моя мама была очень рада. Раз ребенок хорошо ест, значит, с ней все в порядке, решила мама и успокоилась.
Подкрепившись, то есть правильнее сказать, наевшись до отвала, так, что стало трудно сгибаться, я, наконец-то, отвалилась от стола. Предыдущий день у меня получился разгрузочным, так как я не ела целые сутки. Зато сейчас я компенсировала все сполна.
- Какой-то совершенно зверский аппетит у меня, - подумала я, однако, тут же отвлеклась, начав распаковывать сумку и доставать подарки, которые купила своей мамочке.
Как я любила делать ей подарки! Она им радовалась, как ребенок. Ей было совершенно все равно, что именно я ей дарю. Для нее был важен сам факт, что дочка думала о ней и хотела порадовать. А потом дошла очередь до сувениров и фотографий. Я показывала снимки, сделанные в Германии, а потом в Швейцарии. И как-то само собой получилось, что я рассказала ей все о моем Франце, о наших отношениях, о предстоящем нам с ней переезде
- Нет, доченька, ты уж свою жизнь устраивай, а я здесь помирать буду. Здесь мои родители, муж мой, папа твой. Негоже мне их бросать, да бежать за тридевять земель, счастье новое искать, - с грустью сказала мама.
И я, как в детстве, заревела. Я помню очень отчетливо, что если раньше при мне заходил разговор о смерти, я страшно пугалась и представляла, что это моя мама лежит холодная и недвижимая. Сердце в этот момент разлеталось на куски от боли. Я готова была сражаться со всем миром, только чтобы этот ужас миновал меня и мою маму.  Почему-то в этот момент вспомнился Франц, держащий фотографии матери, и слова фрау Анны, о том, что он столько пережил после ее смерти. Острая жалость к нему вдруг охватила все мое существо. Я корила себя, что побоялась поговорить с ним об этом. Может быть, именно этого он и хотел, когда показывал мне старые фотографии?!
- Мама, расскажи мне о папе. Ну, то, что я не знаю, - попросила я, немного успокоившись.
Мама обняла меня за плечи, притянула к себе поближе. Я, уютно свернувшись комочком, положила ей свою голову на колени. Мама на мгновение задумалась и начала свой рассказ.
- Я тебе этого никогда не рассказывала, да и папа тоже. Не принято было выворачивать наизнанку свои чувства и переживания. Не хотелось огорчать тебя. Думали, что мала ты, не поймешь. А потом и время ушло, и папы не стало. Ну, уж раз сама завела разговор, значит, тебе это нужно.
Папа твой с десяти лет от роду носил тяжелое клеймо «сын врага народа». Нынешним поколениям уже и не понять, что в этом такого страшного, а тогда…. Арестовали его отца поздней ночью. Папа твой проснулся от шума в доме. Мать его, твоя бабушка, тихо плакала. Здоровый усатый милиционер подтыкал в спину отца, твоего дедушку, которого уже уводили. Среди мальчишек ходили зловещие разговоры о ночных арестах, но отец твой свято верил в то, что его батю, бывшего красного командира, минует лихая участь. Не миновала. Он сразу понял, что произошло, и со злостью молодого волчонка, бросился на милиционера и укусил его за руку. Усатый верзила заорал и так саданул его свободной рукой, что бабушка кое-как привела его в чувство только часа через два.
Наступившее утро было уже утром совсем другой жизни. Все отвернулись от их семьи, никто не заходил в дом. Даже на улице не здоровались, отворачиваясь и спеша пройти мимо. Бабушка осталась с тремя детьми в полной изоляции. Помощи было ждать неоткуда. До этого она не работала, так как семью кормил муж, а она занималась детьми и хозяйством. Сейчас же не брали на работу, потому как муж - враг народа. Вскоре начали голодать, запасы быстро заканчивались. Бабушка Анна кое-как устроилась на работу в колхоз, на самую тяжелую и грязную работу.
 Наступило первое сентября. Отец твой перешел к тому времени в шестой класс. Умница он был с самого детства. Его в школе Ломоносовым звали. Однако, несмотря на большие способности, на педсовете долго решали, может ли сын врага народа ходить в советскую школу. Отстояла его молодая учительница истории Полина Михайловна, убедив всех, что сын за отца не в ответе.  Начались тяжелые годы борьбы за право хотя бы просто быть в этой жизни. Отец твой с молчаливым упорством сносил все. Только не мог вынести, когда его недруги, желая задеть побольнее, кричали, что отец его - контра и враг народа. Он тогда закусывал губы и бился в кровь, за честь отца.  В первый же год учебы на Октябрьские праздники, так называли тогда день Великой Октябрьской социалистической революции, отца твоего, как самого лучшего ученика школы, премировали ботинками, опять же по настоянию Полины Михайловны. Он как-то рассказывал мне, что больше всего на свете боялся в тот момент заплакать. Он стоял перед школьной линейкой, в рукавицах на ногах, и глотал слезы. Его отец незримо стоял рядом и говорил ему:
- Держись, сынок! Все вынеси, выучись и не забудь обо мне!
- Отомщу, папка, - клялся он про себя, даже не представляя, кому и за что он должен мстить. В глазах стоял усатый дьявол в милицейской форме – олицетворение всех его бед и несчастий.
Так и вырос он с этой клятвой в душе. И еще с ненавистью ко всему этому злому миру, так жестоко лишившему его отца. Жизнь продолжалась, многое изменилось. Он с отличием окончил школу, но никуда не мог поступить учиться дальше. Клеймо приросло намертво. И вдруг смерть Сталина! Он мне рассказывал, что никуда не выходил в эти дни, сказавшись больным. Вся страна тонула в слезах, а он ликовал и радовался, что мучитель сдох, как собака! Именно он представлялся ему виноватым во всех бедах его семьи. Спустя некоторое время деда реабилитировали, признав его невиновность. Но кому, по большому счету, от этого было легче?! Все детские годы прошли в унижении, страхе и ненависти. Такие вещи бесследно не исчезают. После реабилитации отца он поступил в Московский технологический институт и, окончив его, стал инженером. Казалось, теперь все можно изменить, всего добиться. Образование и способности позволяли стать большим начальником. Но к образованию в то время нужна была еще и верность партии, чего он никак не испытывал. Будучи умнейшим человеком, он видел и чувствовал несоответствие призывов и лозунгов, в соответствии с которыми жила тогда наша страна, с жизнью партийных руководителей. Однако, недаром говорят: «С волками жить - по-волчьи выть».  Приходилось и ему, чтобы как-то удержаться в том месте, где он работал, тоже «подвывать». Вот это-то и сломало его окончательно. Не простив никому и ничего, но, не имея возможности что-то изменить, отец начал сначала выпивать, а потом и того хуже, стал частенько уходить в настоящие запои. Держали на работе только из-за того, что ни у кого больше не было такой светлой головы. Мама горестно вздохнула и украдкой смахнула слезу.
- Любила я его и жалела очень. Только помочь ничем не смогла. И он нас с тобой любил. Ты ведь помнишь, никогда не обижал, уж тем более, руки не поднимал. Слабый он был, от жалости к себе.
Мама замолчала, уйдя в свои воспоминания, а я окунулась в свои.
Отчетливо помню себя маленькой, как отец играл со мной и весело смеялся. Он был большим и сильным. В такие моменты не было ребенка счастливее меня! В день зарплаты он обязательно приносил мне шоколадку. Это был праздник! Жили мы скромно, несмотря на то, что отец занимал довольно высокую должность. Он был честнейшим человеком и никогда не пользовался служебным положением. Чтобы он что-то сделал для себя, в обход закона или каких-то правил?! Боже упаси! Он мог добиться или выхлопотать для кого угодно и что угодно, но сам всегда довольствовался малым. Уже будучи подростком, я из-за этого одновременно и гордилась отцом, тем, что он такой честный, и ужасно злилась на него. Мой отец казался мне этаким простаком, не умеющим ничего сделать для своей семьи, в то время, как отцы моих подружек, тащили все, что можно было тащить, возили своих жен и детей на служебных машинах, отдыхали на госдачах, обслуживались в спец. магазинах. Нам с мамой все это было строжайше запрещено! Строились новые дома, и коллеги отца выхлопотали себе новые квартиры. Мы же так и жили в своей двухкомнатной хрущовке, которую отец получил давным-давно, как молодой специалист. Я как-то стала свидетелем разговора двух досужих бабок, которые вечно торчали на лавке у подъезда. Речь шла о нашей семье. Почему де Сам-то - большой начальник, а живет, как простой работяга. Бабули пришли к простому выводу: пропивает, наверно, все.  Я еле удержалась тогда, чтобы не сцепиться с этими старыми клюшками, обсуждавшими моего отца! Домой пришла вся в слезах! Было ужасно обидно за него, за маму, за себя, в конце концов. Вот тогда у меня впервые зародилась мысль, что мой отец - просто слабак, не способный сделать ничего путного в этой жизни. Когда он, в очередной раз, приняв на грудь для успокоения души, пытался разговаривать со мной, хотел что-то рассказать о себе, я досадливо отмахивалась. В такие минуты он казался мне жалким, и я ничего, кроме неприязни, к нему не испытывала. Хотя точно знаю, что если бы кто-нибудь в моем присутствии даже просто попытался сказать о нем что-то плохое, я бы защищала его всеми возможными и невозможными средствами. В дни его просветлений я очень любила разговаривать с отцом. Он был очень образованным человеком, можно сказать с энциклопедическими знаниями. Мог ответить на любой вопрос. Читал столько, что я в детстве думала, что мне и трех жизней не хватит, чтобы прочитать все, что прочитал папа. В такие дни я любила его и гордилась тем, что у меня такой умный папка. Он же, напротив, бывал не особенно разговорчив. Сейчас я понимаю, что в трезвом состоянии он страшно стыдился сам себя и своих поступков. А еще, я очень хорошо помню, что я все время стремилась заслужить его одобрение или похвалу. Когда же отец запивал, я злилась и осуждала его. Тогда в моем детском подсознании родилась мысль: «Наверно, это я плохая, раз у меня такой никчемный отец!» Тогда же впервые я поклялась себе, что вырасту, выучусь и всего добьюсь сама! И никогда не буду зависеть от этих слабых и жалких мужчин! Анализируя события своего детства и переживания, связанные с отцом, я только сейчас поняла, что пил он оттого, что не умел справиться со своими проблемами, просто сбегал от них в хмельное забытье. Я же, в последствии, если видела в мужчине хотя бы малейшее проявление слабости, неважно в чем, невольно сравнивала его со своим отцом.  Более того, я намеренно искала в нем недостатки. То говорит неправильно, то одет неряшливо, то ботинки не чистит, то жаден, то слишком расточителен, то глуп, то слишком заумен. А если он еще и выпивал...! Такой мужчина был однозначно не для меня! Это был приговор, который не подлежал обсуждению. Вот и ответ на мой вопрос, который я задавала сама себе: «Почему мне двадцать пять, а у меня еще не было серьезных отношений ни с одним парнем». Да я боялась их, как черт ладана! Боялась встретить такого же, как мой отец, и стать зависимой от него! Всю горечь детских воспоминаний я загнала вглубь. Даже с самой собой наедине я никогда не обдумывала все это до конца честно, мне было стыдно признать это! Встреча с мужчиной предполагает определенное изменение в жизни, принятие его самого и его внутреннего мира! Мне же мир мужчин казался непонятным и неприятным. Естественно, я его избегала! 
В студенчестве у меня было много друзей ребят. Но, то ли я по характеру была сильнее, то ли нравилась им так, что они готовы были исполнять все мои желания, все всегда было по-моему. Я и эту их готовность, во всем угодить мне, принимала за внутреннюю слабость и посмеивалась над ними. Ни один из соискателей не был удостоен моего выбора. Поэтому же я не решилась тогда остаться в Берлине, хотя жизнь сулила хорошие перспективы. Дими выглядел слишком растерянным в тот момент, когда я высказала ему свое мнение относительно моей национальности. Если бы он проявил твердость характера, все еще тогда могло быть по-другому, но он повел себя как кисель. Растерялся, стушевался и схватился за бутылку пива. Подсознание сразу подсунуло ярлык «слаб и жалок», сработал стереотип мышления «не для меня». Оказывается, все наши проблемы гнездятся в детстве! Нужно только не бояться в них окунуться и быть терпеливым с самим собой. Рассуждая над этим, я вдруг вспомнила, что видела отца во сне, в ночь перед Рождеством. Он тогда просил у меня прощения. Но видение было неясным, поэтому и не оставило четкого воспоминания. Такие сны обычно бывают вещими. Нужно будет над этим поразмыслить, почему именно там, в Германии, он пришел в мой сон.

Два дня, проведенные мною дома после приезда, мои законные суббота и воскресенье, восполнили потраченные силы. Отоспавшись и отдохнув, я снова была свежа и хороша. За эти дни Франц звонил дважды, и мы говорили подолгу, вроде бы ни о чем, но нам казалось, что важно каждое слово. Его голос и интонации, даже на расстоянии, волновали меня, казались такими родными. Мне казалось, что я отдам все, что угодно, лишь бы снова оказаться рядом с ним, почувствовать тепло его рук, биение сердца, вкус губ. Ощущение влюбленности приподнимало меня над землей. Я была счастлива своим ожиданием!
Но за воскресеньем неизбежно следует понедельник. Ах, этот понедельник! Что только о нем ни говорят в народе. Одно из таких утверждений, проверенных целыми поколениями: понедельник - день тяжелый! Ох, как права народная мудрость! После недели любви и свободы нужно снова возвращаться туда, куда теперь совсем не хотелось идти. Но и не возвращаться было нельзя. Я была еще частью, винтиком-шпунтиком большого механизма под названием «Интерстройсервис», имела свои обязанности, от которых меня еще никто не освободил. Да и многолетняя привычка соблюдать трудовую дисциплину держала крепче оков.

 Коллеги по работе встретили меня по-разному. Некоторые искренне радовались моему возвращению. В основном же, во взглядах сквозила неприкрытая зависть:
-Мало того, что в Германию слетала, так еще и заболеть там умудрилась. Продлила себе отдых на неделю! - читала я в их глазах.
- Вот злыдни, - думала я, - а если бы я правда болела? Неужели и этому стоит завидовать? А что было бы, узнай они о моей поездке в Швейцарию? Да еще с кем?! Ой, нет, уж пусть лучше не знают до поры до времени! Я целее буду!

- Лена, ты на месте? Зайди ко мне, - прозвучал в трубке голос шефа, как будто глашатай объявил о начале казни.
Конечно же, я обманывала его, поэтому в душе что-то невольно дрогнуло.
А вдруг он уже узнал правду? Что сейчас будет?!
- Все нормально, он ничего не знает, - успокаивала я себя, пока шла до его кабинета.
Перед дверью я набрала побольше воздуха в легкие, а потом резко выдохнула и затаила дыхание. Ритм сердца пришел в норму, и я шагнула в открытую дверь.
- Здравствуйте, Николай Степанович! Можно? - спросила я, остановившись у входа.
- Ну, здравствуй, болезная, проходи! Как себя чувствуешь?
Он смотрел на меня как-то странно. Я не могла понять, то ли он рад меня видеть, но пытается скрыть это, то ли …. Я молча смотрела на него и была готова к самому худшему.
- Нормально, только слабость еще ощущается - ответила я голосом человека, чудом избежавшего смерти. - Еще бы пару дней дома полежать, - добавила я в надежде на то, что он смилостивится, и я еще смогу позволить себе побыть наедине со своими мыслями. - Да, кстати, вот справка из больницы, - добавила я и протянула ему заготовленную бумагу из клиники, в которой я, якобы, находилась на лечении. Франц позаботился и об этом.
- Справку в бухгалтерию отдашь. Оплатить эти дни я уже распорядился, - сказал НиСтеп.
- Значит, все нормально, - подумала я и с облегчением вздохнула. Неминуемая, казалось бы, расплата за мое короткое счастье на этот раз миновала.
- Только отдых дать не могу. Нужно переводить контракт, спецификации на оборудование. Хотя, ты это можешь делать дома. Действительно, побудь дома несколько дней, а то ты какая-то бледная, - сказал НикСтеп, приблизившись ко мне, и погладил меня по щеке.
Это было совершенно неожиданно для меня, поэтому я даже не сумела сразу среагировать и увернуться. Получилось так, будто я позволила ему эту ласку. Он вмиг потеплел лицом и перешел к волосам. Он перебирал мои рыжие кудри, и что-то говорил мне, а я стояла, как загипнотизированная, и даже не могла пошевелиться. Только, когда его лицо приблизилось к моему, я вдруг с ужасом осознала, что еще секунда и его синеватые губы вопьются в меня, и пришла в себя.  Сделав почти балетное па, я красиво избежала надвигающейся неприятности, отступив к столу и сняв трубку зазвонившего телефона.
- Вас, Николай Степанович, - скромно изрекла я, опустив глазки, чтобы скрыть прыгавших в них чертиков. Я была ужасно довольна собой, тем, что я такая ловкая и сообразительная.
- Черт бы их всех побрал, - выругался НикСтеп и досадливо крякнул. - Да вы что там, совсем без меня думать не хотите или нечем? У вас что, ж… вместо головы?! - через секунду заорал он.
 Разнос длился уже несколько минут, а я с сочувствием думала о том, кто, сам того не подозревая, спас меня, и попался под горячую руку.
- Я, пожалуй, пойду,- сказала я, тихонько пятясь к двери.
- Да, ты свободна, - зло буркнул НикСтеп, отчетливо понимая, что момент упущен, что будет совершенно нелепо повторить попытку сближения после такого ора с бранью и угрозами.
Я с облегчением пулей вылетела из кабинета, плотно закрыв за собой дверь. Анечка сидела, испуганно вытаращив глаза, и сдавленным шепотом спросила:
- Лена, что там случилось? Это он на тебя так орал? Уволил?
- Нет-нет, не на меня! С кем-то по телефону общался, - коротко пояснила я и быстренько юркнула в свою норку.
- Спасибо тебе, Господи! Я каждую минуту чувствую, что ты на моей стороне, что ты не позволишь свершиться ничему плохому в моей жизни, - вознесла я короткую, но искреннюю молитву Всевышнему, находясь в безопасности в своем кабинетике.
Чтобы отвлечься от пугающих мыслей, я с головой погрузилась в работу. Мой любимый немецкий язык! Я с самого детства была в него влюблена, чувствовала и понимала его, как живое существо. Сейчас же, после того, как перспектива воссоединения с Францем стала казаться реальной, я относилась к нему, как родному языку. Мысли текли легко и свободно, слово цеплялось за слово, как звенья одной цепи. Работа доставляла удовольствие. Незаметно рабочий день подходил к концу.
Звонок телефона вдруг прозвучал, как сигнал опасности. Я вздрогнула и даже сначала не хотела снимать трубку. Но я ведь на работе, ничего не поделаешь. Почему-то показалось, что это опять мой стареющий, любвеобильный шеф. Очевидно, попробует взять реванш после первой неудавшейся попытки.
- Слушаю, - почти обреченно произнесла я.
- Лена, скорее сюда, Германия на проводе! - вопила в трубку Анечка, как потерпевшая.
Я пулей вылетела из своего убежища и через секунду уже держала в руках трубку.
- Guten Tag! Hier ist Elen, - затараторила я. Сердце готово было вылететь из груди.
- Фройляйн Элен, это Карл фон Штольц. Вспомнили меня? - Его голос, звучавший в телефонной трубке, был для меня такой неожиданностью, что я стояла и тупо смотрела на телефон, ничего не соображая.
- Вы слышите меня? Прошу Вас передать господину Соколову, что отныне делами корпорации буду заниматься я лично. Документы, удостоверяющие передачу права подписи, передадут по факсу, их уже и почтой выслали. Они заверены нотариусом. Так что, дело может быть продолжено, несмотря на отсутствие Франца, - четко и размеренно говорил Карл. В его голосе слышались ледяные официальные нотки.
- Что с Францем? - уже не обращая ни на кого внимания и не маскируя своего волнения и личной причастности к Францу, закричала я.
- Франц умер. И Вы, фройляйн, пусть косвенно, но виноваты в этом. Вам не стоит больше звонить в наш офис. Прошу меня не беспокоить! - сухо говорил он, - Если Вы не послушаете меня, я буду вынужден обратиться к Вашему руководству с ходатайством о Вашем увольнении. Больше мне нечего Вам добавить. До свидания.
Его слова прозвучали, как смертный приговор. Я стояла оглушенная. Известие о смерти Франца уничтожило меня. А еще боль и унижение от слов Карла! Все перемешалось в моей голове. Удушье подступило к горлу и застряло в нем тугим комком, не давая продохнуть. Я медленно сползла по стене, стянув за собой телефон со стола. Еще секунду я слышала отчаянный крик Анечки о помощи. А потом, как будто, выключили свет и звук.

Лежу с закрытыми глазами, но сквозь веки просочился свет. Значит, я не умерла. А жаль…. В груди стало невыносимо больно. Потекла слеза. Слышу, как сквозь вату:
- Доктор, она приходит в себя, у нее слеза течет, - произнес издалека женский голос.
- Не хочу жить, дышать, шевелиться. Нужно замереть! Они примут меня за мертвую и оставят в покое. Чувствую прикосновение к руке. Непроизвольно вздрагиваю. Не хочу, чтобы кто-то прикасался ко мне! Н е   х о ч у! Пытаюсь отодвинуть руку. Оказывается, это не так просто. Я лежу, как препарированная лягушка. Привязана к кровати. В венах иголки капельниц.
- Ну что, голубушка моя, давай, открывай глазки, - звучит рядом негромкий мужской голос.
- Нет! Не хочу! Я умерла! Оставьте меня в покое! - твержу про себя, по-прежнему не подавая признаков жизни.
- Лена, открой глаза! Давай возвращайся! Ты и так нас изрядно напугала! Вторые сутки возле тебя крутимся, не приседая ни на минуту, - просит все тот же голос. Мне его почему-то жаль. Я медленно открываю глаза. Возле моей кровати сидит мой старый друг Витька в белом халате. Я начинаю туго соображать, где я и что тут делает Витька. Обвожу взглядом комнату. Наконец, до меня доходит, что я, очевидно, в больнице. Витька здесь тоже не случайно. Я вспоминаю, что он врач-реаниматолог.  Внезапно все совершенно отчетливо всплывает в памяти. Франц! Он умер! Я без него не хочу жить! У меня начинается тихая истерика. Я не рыдаю, не кричу, я даже не шевелюсь. Но из глаз безудержным потоком льются слезы.
- Аленыш, все хорошо, я рядом. Я тебе помогу, - слышу Витькин голос. - Тем более, ты ведь теперь не одна. Подумай о малыше. Не убивай его! Ты не представляешь, как ему сейчас плохо! - убеждает меня его голос, а я с недоумением думаю, о каком малыше он говорит. Может он обращается не ко мне? Опять обвожу глазами комнату. Нет, здесь одна кровать, значит, я здесь тоже одна. И Витька сидит возле моей кровати и говорит со мной. Я пристально смотрю на него. В глазах вопрос.
- Да-да, ты беременна, девочка моя, - подтверждает мою догадку Витька, - срок совсем маленький, но сомнений нет.
- Нам не стоит жить, если он умер, - еле слышно говорю я.
- Привет семье! Я тут вторые сутки возле тебя прыгаю, а ты мне все показатели по отделению хочешь испортить! - фальшиво-шутливым тоном произносит Витька.
Но я уже утратила к нему всякий интерес и опять закрыла глаза.
Сон - спасение для больного. Он дарит отдых и исцеление. А еще во сне можно спрятаться от реальной жизни, где больно душе и телу. Главное, ничего не допускать в свои сны, что будит воспоминания, заставляет чувствовать. Но над этим мы зачастую не властны. Какие-то смутные образы беспокоят, пугают, тревожат. Они толпятся вокруг меня, обступают плотным кольцом, отчего становится трудно дышать, пытаются куда-то тащить меня. Время от времени становится так страшно, что я открываю глаза, чтобы убежать от наваждения. И каждый раз вижу рядом с кроватью Витьку. Он обтирает меня чем-то влажным и холодным, пытается напоить меня. На секунду становится легче, но я опять улетаю в бездонную черную яму.
 Трудно сказать, сколько времени я пробыла в таком состоянии. Но однажды я открыла глаза и поняла, что больше не хочу спать. Но ни есть, ни пить, ни, тем более, думать или что-то делать я тоже не хотела. Я лежала безмолвно, с застывшим выражением безысходности и полнейшего равнодушия на лице. Мир вокруг меня умер, да и я себя ощущала мертвой, бестелесной куклой, безо всяких желаний и потребностей. Мои глаза были открыты, но я ничего и никого не видела, уставив их в потолок. Я не слышала того, что мне говорили. Я даже не открывала рот, чтобы мне вложили в него пищу или влили питье. Я отказывалась жить. Я медленно умирала. Казалось ничто больше не способно пробудить во мне желание двигаться, думать, чувствовать, чего-то хотеть, тем более стремиться и действовать. Я даже не чувствовала боли, которую должна была чувствовать время от времени, потому что мне делали разные инъекции, пытаясь помочь моему организму уцепиться за жизнь.
В палате вокруг меня движение. Пришел незнакомый доктор и придвинул к кровати столик с каким-то оборудованием с экраном, похожим на телевизор. С меня снимают одеяло, поднимают сорочку, оголяя живот, и намазывают его чем-то холодным и скользким. Доктор начинает водить каким-то предметом внизу живота.
- Аленыш, посмотри, это бьется его сердечко, - взволнованным голосом говорит мне Витька, - это твоя первая встреча с твоим малышом. Он почти насильно поворачивает мою голову в сторону экрана. Я вижу черно-белую маленькую картинку. До этого мне казалось совершенно естественным решение, что все, что во мне, должно умереть вместе со мной. Но только до тех пор, пока я этого не видела и не чувствовала. И тут я увидела, что эта картинка проявляет признаки жизни! Она пульсирует! Существо внутри меня живо! И вдруг, я со всей ясностью поняла, как плохо и страшно ему сейчас! Оно совсем беззащитно, а я пытаюсь его убить! Оно не может противостоять мне, и вынуждено разделить горькую участь своей матери.
В ту же секунду я почувствовала, что я - самый главный враг моего дитя. Не кто-то чужой и злой, а именно я причиняю ему сейчас страдания и боль. И материнский инстинкт взял верх. Мой ребенок будет жить, во что бы то ни стало! Я смогу защитить его, вырастить и сделать счастливым, потому что я - мать!
- Хочу яблочный сок, кислый, - слабым голосом сказала я.
Мне показалось, что я еще не успела закончить фразу, а Витька уже понесся за соком. Через несколько минут он уже был снова в палате, посадил меня в подушках и поил из поильника соком. Я была настолько слаба, что, даже поднять стакан, была не в силах.
Медленно, но верно я возвращалась к жизни. Через три дня я смогла самостоятельно сидеть на кровати, а к вечеру этого же дня Витька заново учил меня ходить. Тело было почти невесомым, и плохо слушались ноги, норовя все время разъехаться или подогнуться, но мой верный доктор был начеку. Мы благополучно вернулись в палату. После ужина я попросила телефон. Он, не обсуждая, подвинул ко мне аппарат и вышел из палаты. Я набрала номер мобильного Франца.
- Аппарат абонента заблокирован - автоматическим голосом ответила фройляйн по-немецки.
- На том свете телефонной связи нет. Как, впрочем, и никакой связи, - подумала я отстраненно. В душе было пусто и слегка саднило под ложечкой. Я, было, хотела позвонить в офис и все разузнать, но вовремя спохватилась. Наверняка, Карл распорядился, что должны отвечать сотрудники, если вдруг позвонит фройляйн из России, и будет интересоваться Францем. А обратиться к кому-либо по-дружески не могла. Не успела я там завести друзей. И я решила, что если Франц все-таки жив, он найдет возможность разыскать меня. Ну, а уж если нет….

Еще через неделю меня выписали из больницы. В общей сложности я провалялась там целый месяц. Мама и Витька хлопотали надо мной, как орлица над орленком.  Я обратила внимание, что мама, моя масенька, так сильно сдала за время моей болезни. Лицо осунулось, вся она как-то съежилась. Некогда красивая, даже в свои уже немолодые годы, моя мама вдруг превратилась в сухонькую старушку, которая все смотрит на меня пугливыми глазами. Это моя-то мама, которая столько пережила в своей жизни и никогда не ломалась?! Причину ее столь разительной перемены я поняла, когда увидела себя в зеркале. На меня смотрела совсем незнакомая мне женщина. Худая, с потухшим взглядом и плотно сжатыми губами, она производила впечатление человека, стоящего на грани между жизнью и смертью. И было еще непонятно, в какую сторону сделает шаг эта женщина. Я пристальнее вгляделась в свое отражение и рассмотрела серебристые ниточки в рыжих волосах. Это была не я, а то, что осталось от меня, то, во что я превратилась после этого потрясения. Бабушка в таких случаях говорила: «Краше в гроб кладут». Мама стояла сзади и украдкой поглядывала на меня, смахивая слезы.
В эти минуты я ощутила себя центром нашей домашней вселенной. Жизнь и счастье моей матери и моего ребенка зависели сейчас от меня. И я приняла решение. Я никогда не буду плакать при них и сделаю все, чтобы радость снова вернулась в наш дом, хотя бы для них двоих.
- Мамуля, ты меня кормить думаешь? Я так соскучилась по твоей еде. В наших больницах не зажиреешь, - бодрым голосом сказала я.
- Деточка моя, все готово, сейчас накрою, и будем обедать. Витюша, и ты мой руки, пообедай с нами,- попросила его мама.
Мне показалось, что она боялась сразу оставаться со мной наедине. Изображая зверский аппетит, я с трудом съела две ложки салата и запихнула в себя полкотлеты. Больше желудок принимать отказывался.
- Мама, налей мне чай, такой как ты умеешь. Густой, с молочком и горячий. - Я видела, что исполнять мои просьбы доставляет ей удовольствие, что она чувствует себя нужной мне. Она суетилась на кухне, что-то убирала, что-то подавала, а я наблюдала за ней и видела, что она вместе с моим возвращением потихоньку оживает сама. Вновь появился смысл жизни. Виктор засобирался домой, почувствовав, что я смертельно устала и нуждаюсь в отдыхе.
- Да, кстати, ты еще две недели на больничном. Если будет все нормально, никуда не ходи, просто отдыхай и набирайся сил. Все документы я сам сделаю, - проинформировал меня он перед тем, как уйти.
- Спасибо тебе. За все, - тихо сказала я, пожимая его руку обеими руками.
В это рукопожатие я вложила всю свою благодарность за все то, что он для меня сделал. Иногда слова не могут выразить все, что мы чувствуем, потому что кажутся слишком напыщенными и неподходящими к случаю. Он понял все, что я хотела ему сказать, смутился, кивнул головой и вышел.
С этого дня, так уж получилось, я была вынуждена вести двойную жизнь: для людей и для себя. Все, что касалось людей, особенно мамы и Витьки, я постаралась вернуть в прежнее русло. Я говорила, слушала, просила сама и исполняла просьбы, куда-то ходила, ела-пила-спала. И внешне все, вроде бы, было нормально. Но я не чувствовала! Ничего! Я была как мальчик Кай, замороженный Снежной Королевой. Вот что осталось для меня! Полнейшая пустота внутри и равнодушие к себе, к тому, что со мной лично будет дальше. Сейчас меня занимали размышления, как я смогу обеспечить своего ребенка, ведь некоторое время я не буду работать. Из моего сознания разом исчезли такие понятия, как «хочу», «нравится», или «люблю». Вместо них в моем мозгу прочно поселились «должна», «обязана», «ответственна». Я больше не плакала, а все чаще сидела неподвижно, погрузившись в раздумья. Сначала я все оттягивала разговор с мамой о том, что у меня будет ребенок. Но, через некоторое время, решила, что его все равно не избежать, и сообщила ей об этом просто и буднично. Мама, к моему удивлению, очень обрадовалась этому известию. Мои опасения относительно того, что будут материальные затруднения, моя масенька рассеяла одним - единственным философским изречением:
- Дал Бог ребенка, даст и на ребенка! Нашла, о чем печалиться, - говорила она бодрым голосом. - Неужели мы с тобой вдвоем нашего ребеночка не поднимем?
Две недели, дарованные мне Витькой, тоже пролетели. Раньше я не понимала людей, которые говорили, что ходят на работу, как на каторгу. Я все недоумевала:
- Ну, если уж так не хочется, чего проще, не ходи и все. Найди, в конце концов, другую. Теперь пришел и мой черед узнать, что это такое: идти туда, куда ноги не несут.
Коллеги приняли меня настороженно. Как от чумной не шарахались, но и особой радости по поводу моего появления никто не выражал. Я, видя такое к себе отношение, тоже сама ни к кому в объятия не кидалась. Было такое впечатление, что народ взял паузу, в ожидании, куда ветер подует.
Я спинным мозгом почувствовала, что в мое отсутствие что-то произошло. Зашла в приемную, но Анечка, сделав круглые глаза, замахала руками, не отрывая их от стола, показывая, что мне лучше удалиться. Я не стала нарываться и ретировалась в свой кабинет. На первый взгляд все в нем было так, как оставила я, но появилось ощущение какого-то запустения, будто хозяйка отсутствовала долго-долго или вообще умерла. Хотя…. Обведя глазами комнату еще раз, я заметила следы чужого присутствия. Письменные принадлежности небрежно разбросаны по столу. На компьютере новая, совершенно сумасшедшая заставка. Я такую никогда бы не поставила. Моя любимая азалия, которую я холила и лелеяла, совсем зачахла.  Проверив ящики стола, я обнаружила, что и там кто-то нахально похозяйничал. Все было перерыто. Коробочка с новыми французскими духами, подаренная мне банкирами в последний приезд, была вскрыта. Открыв ее, я увидела, что флакон наполовину пуст.
- Что за черт? Кто посмел копаться в моих вещах? И не только копаться, а еще и попользоваться ими без моего разрешения? - размышляла я, ощущая явную неприязнь к непрошенным гостям. До моей болезни никто и никогда не смел позволить себе такого. Я встала у открытого балкона и закурила.
- Брось, малышу это вредно, - сказал внутренний голос, - ты ведь теперь не одна, вот и думай не только о себе. Я послушно раздавила сигарету в пепельнице и присела к столу. После длительного отсутствия я не знала, за что взяться, что сейчас важнее сделать в первую очередь, а что может подождать. Открыла незаконченный перевод, и с удивлением обнаружила, что кто-то попытался его продолжить. Перечитала написанное чужой рукой. - Бред! Разве может так выражаться нормальный образованный человек? - подумала я в растерянности.
 В большинстве своем фразы были такими неуклюжими, можно сказать ходульными. Ни один здравомыслящий человек так по-русски бы не сказал. К этой писанине даже нельзя было применить термин «стилистические ошибки». Многие же предложения вообще не соответствовали оригиналу текста. То есть, были взяты с потолка, так как речь в тексте шла совсем о другом.
- Интересно, какой умник пытался играть в переводчика?  Такое впечатление, что переводил школьник, у которого по языку тройка была только по большим праздникам,- размышляла я, а сама машинально сначала правила текст, а потом просто все переписала, так как из-за правки нормальный текст просто не читался.
Время до обеденного перерыва пролетело незаметно. Обычно в обед все наши офисные уходят из здания, кто в кафе, кто домой. Остается только охрана. Я же частенько оставалась, перекусив прямо в своем кабинете. У меня всегда было много работы. Так было и на этот раз. Я осталась, никуда не хотелось идти. Через несколько минут после начала перерыва ко мне заглянула Анечка.
- Ты одна? Я зайду на минутку? - оглядываясь, чтобы убедиться, что никто не видит, как она зашла в мой кабинет, сказала Анечка.
- Входи, конечно. Кофе со мной пить будешь? - предложила я, зная, что Анечка большая любительница выпить кофейку, ведь у меня всегда был хороший зерновой, а не растворимая отрава.
Я открыла шкафчик, где стояла кофеварка и посуда. Баночка с молотым кофе была пуста, также как, впрочем, и сахарница. Об оставленной мною плитке шоколада напоминала скомканная обертка.
- Анечка, да что же это такое? Кто здесь без меня хозяйничал? - в недоумении спросила я и посмотрела на нее.
У Анечки вспыхнули щеки, она опустила глаза, нервно стискивала руки.
- Лена, ты только не волнуйся, - начала мямлить она. - Вот увидишь, все утрясется, все образуется.
- Да говори же ты толком, что случилось! - в нетерпении воскликнула я.
- Леночка, ну, в общем, я не знаю, как тебе сказать. Но я думаю, что уж лучше я тебе скажу, чтобы ты готова была, - заикающимся голосом продолжала Анечка.
 Весь ее вид говорил о том, что еще минута, и она разрыдается.
- Да в чем же дело-то, Анечка? Ну, говори же! - я уже готова была к самым худшим новостям. Но то, что мне поведала Анечка, было такой неожиданностью!
- После того, как ты упала в обморок, в приемную сбежались все, - начала рассказывать Анечка. - Николай Степанович был сам не свой. Он стоял рядом с тобой на коленях, держал твою голову и кричал как ненормальный, чтобы срочно врача звали, брызгал тебе в лицо водой, хлопал по щекам. Ты была как мертвая. Лена, таким его никто и никогда не видел. Он не обращал ни на кого внимания, он говорил такие слова, что у нас мурашки по коже бежали. Он словно с ума сошел в этот момент. Пока не приехала скорая, пока врач не сказал, что ты жива, только в глубоком обмороке, что тебя срочно нужно везти в больницу, он не отошел от тебя ни на минуту. Он и в больницу с тобой поехал. В этот день он на работу не вернулся. Я так полагаю, что он в больнице все это время провел. А следующий день он начал с допроса, что произошло, почему с тобой такое случилось. Ну, я и сказала, что звонили из Германии, ты разговаривала, а потом тебе стало плохо. А о чем был разговор, никто не знает, ты ведь ничего не успела рассказать. Он был мрачный, как туча, и велел соединить его с немцами. Я дозвонилась и переключила на него, но стало так любопытно, что я сняла трубку в приемной и тоже слушала.
Анечка в этот момент стала пунцовой.
- Интересно, отчего она краснеет? - подумала я, - стыдно, что подслушивала или что приходится все это говорить мне?
- А дальше в немецком офисе нашли переводчика, и НикСтеп говорил со старым фон Штольцем. Этот старый хрен сказал нашему, что у тебя с молодым роман, из-за чего он умер. Поэтому, управление компанией дед вынужден принять на себя. А дальше все о делах. Я еще тогда подумала, сын умер, а он все о делах. Другой бы сидел и выл бы как белуга, а у него все бизнес на первом месте. Не люди они что ли? Неужели деньги все заменяют? А потом был кошмар! НикСтеп так треснул трубку на базу, что через две двери было слышно. Сначала тишина была, а потом он как заорет:
- Сучка! - кричал, - Проститутка! Я ее своими руками удавлю! Я все для нее сделал, а она этого немчуру мне предпочла. Ну, погоди, птичка, запоешь у меня!
- Вот так, - завершила первую историю Анечка и тяжело вздохнула. - А потом, дня через три, появилась эта стерва и заняла твой кабинет. Все здесь обшарила. Я ей говорила, что нехорошо чужие вещи трогать. А она заржала, как лошадь, и сказала, что теперь здесь все ее будет, даже наш шеф. Вот, сволочь какая! - зло резюмировала секретарша. - Я насмелилась спросить шефа, что мол, Лена и Вика вместе будут в кабинете сидеть? А он мне, знаешь, как ответил:
- Какая Лена? Лена у нас больше не работает. Вот с больничного выйдет и пусть гуляет на все четыре стороны. И если я увижу, что с ней кто-то общается, тот пойдет вслед за ней. Я предателей не прощаю!
- Леночка, ты только не говори никому, что я тебе все рассказала, а то он и меня попрет, а мне эта работа позарез нужна. Тяжело с ним работать, но хоть платят вовремя, а у меня Алешка на руках, - просила Анечка, а сама уже направлялась к двери.
- Анечка, а где он сейчас? И фаворитка новая где? - спросила я. Мне нужно было приготовиться к встрече.
- Он сам в Администрацию поехал, там какие-то гости приехали. И эту корягу с собой взял, - неприязненно сказала Анечка. - Обещал вернуться к трем часам. Наверно, как узнает, что ты здесь, сразу тебя потребует. Так что ты будь готова, - с сочувствием добавила она.
- Спасибо, друг мой. Ты мне оказала большую поддержку, а это для меня сейчас самое главное, -  искренне сказала я.
- Ты уж прости меня, что я не могу за тебя вступиться. Ведь и тебе не помогу, и сама работу потеряю. Ты только знай, что я всегда к тебе хорошо относилась. Дай тебе Бог терпения! - со слезами в голосе сказала Анечка и выскользнула из кабинета.
- Оба-на! Вот так дела! Значит, все уже решено. И мое присутствие, и согласие не потребовалось! - во мне назревала буря, которую я готова была излить на Ник Степа. - Это мы еще посмотрим, как ты меня выбросишь на улицу! Беременных женщин у нас в стране, слава Богу, защищает закон! Вот буду сидеть на больничном все девять месяцев, а ты мне платить будешь!
распаляла я себя, но на самом деле мне было ужасно неприятно и страшно.
Я тогда многое бы отдала, чтобы избежать этого объяснения. Но, как говорят: сказал «А», говори и «Я».  И я стала ждать часа расплаты. Время уже не бежало, а тянулось медленнее некуда. Наконец, в начале шестого, зазвонил телефон. Я вздрогнула, вся внутренне собралась и взяла трубку:
- Свиридова, слушаю, - напряженным голосом ответила я.
- Леночка, это я, - зашептала в трубку Анечка. - Он приехал уже два часа назад и первым делом спросил, здесь ли ты. Я раньше позвонить не могла, в приемной куча народу была. Он сказал, чтобы я пригласила тебя ровно в шесть. Проверяет, наверно, уйдешь ли раньше домой, чтобы придраться. Так что ты сиди, и не вздумай уйти. Может, пронесет. А кобыла эта, приехала вместе с ним, зашла в кабинет к нему, а потом вышла минут через десять. Он, когда до двери ее провожал, сказал, чтобы сегодня ехала домой, но не вздумала к тебе в кабинет заходить. Я услышала, когда дверь была открыта. Так что держись, скоро позвоню.
 -  Нет, Вы ошиблись номером, это «Интерстройсервис» - официальным голосом вдруг сказала Анечка, и в трубке раздались короткие гудки.
Я поняла, что в приемной появился кто-то чужой, кому не нужно было слышать наш с ней разговор.  Вдруг мне пришла в голову мысль, что за целый день в мой кабинет не вошел ни один человек, никто не позвонил мне, за исключением Анечки.  Хотя, раньше ко мне частенько забегали наши сотрудники выпить кофейку, покурить у балкона, да и просто поболтать. Я всегда была со всеми приветлива. Никогда не кичилась своей приближенностью к шефу, не важничала и не жадничала. Частенько одаривала всех заморскими сувенирами, сигаретами и прочей, на мой взгляд, дребеденью в виде дареных мне авторучек, ежедневников, календарей и т.д. Я вдруг поняла, что положение мое более чем незавидно. На поддержку коллектива рассчитывать не приходилось. Все панически боялись НикСтепа. Он был единоначальник. Как командир подводной лодки. Попробуй, сбеги или подними бунт!
Проведя столько времени в ожидании, я сначала пыталась подобрать нужные слова, которые говорят в таких случаях, но все они казались мне совершенно нелепыми и глупыми. Я все никак не могла ответить себе на вопрос:
- В чем я должна перед ним оправдываться? Я его не предавала, коммерческую тайну не разглашала, на конкурентов не работала! В чем я виновата? Неужели только в том, что отказалась спать с ним и посмела полюбить другого человека, без согласования с высоким начальством?!  Да я что, в конце концов, рабыня, что ли? Тоже мне, рабовладелец нашелся! - хорохорилась я.
И от этих длинных рассуждений я совершенно успокоилась и пришла в себя. Я уже перебоялась и настроилась на разговор. Все стало простым и ясным. Никто не смеет давить на меня, заставлять меня делать то, чего я не хочу! Конечно, в этой ситуации, в определенном смысле, он сильнее. Но у меня есть выбор! И я его сделаю! Уж конечно, не во вред себе! На часах ровно шесть, и опять звонит телефон. Это Анечка приглашает меня к директору.
Я, совершенно невозмутимая, вошла в приемную. Анечка, увидев меня, стала мелко крестить меня, и показала глазами на дверь кабинета. Я без стука открыла дверь и вошла.
- Здравствуйте! Можно? - спокойным голосом спросила я.
Он сидел за столом и делал вид, что пишет. Рука его еле заметно тряслась. Увидев, что он волнуется, я стала еще спокойнее.
- Войти можно или Вы заняты? - повторила я вопрос, потому что он упорно не замечал меня. Я подумала, что он просто собирается с мыслями, не знает, как начать разговор.
- Входи, -  сказал НикСтеп, все еще не поднимая головы. Слегка охрипший голос выдавал его волнение. - Садись, пиши заявление, - добавил он, подавая мне листок и ручку.
- Какое заявление? - спросила я, делая вид, что ничего не знаю об его планах.
- На увольнение, - отрезал НикСтеп.
- Но, я не собиралась увольняться, - решила помучить его я. Мне хотелось, чтобы он, хотя бы один раз за все время наших непростых отношений, наконец, ясно выразил то, что думает.
- А я не собираюсь держать возле себя такую …, - он слегка замялся, подбирая слово поточнее.
- Какую? И что значит, держать возле себя? Я вам что, собака? - докапывалась я, провоцируя его на разговор.
- Ты хуже собаки! Собака всегда верна своему хозяину, а ты….- он опять задохнулся в поисках нужного слова.
-Но позвольте! Во-первых, Вы мне не хозяин, я человек свободный! А во-вторых, я ничем не нарушила своих обязательств. У Вас есть претензии к моей работе? - добивалась я ответа.
- Вот и хорошо, что ты не считаешь меня своим хозяином! Ты действительно свободный человек, отныне и от работы! Ищи себе другое место, если найдешь, конечно. Уж об этом я позабочусь! - Он зло посмотрел на меня, а потом заговорил запальчиво - Чего тебе не хватало? Через полгода я бы смог жениться на тебе, по окончании траура. Ты бы жила как царица, все к твоим ногам сложил бы! Хозяйкой бы здесь была! А теперь ты никто! Слышишь? Ты никто! Ты просто потаскуха! Заморского принца себе захотела?! Меня объегорить решила? Да еще не родилась та баба, которая меня обманет! Теперь ты у меня сполна получишь! - уже почти кричал НикСтеп.
Лицо его покраснело, щеки дергались. Зрелище было не из приятных. Но я, вспомнив, как педагог по психологии учил нас справляться с такими ситуациями, представила себя в золотом коконе. Визуализация была настолько удачной, что я видела, как бранные слова НикСтепа словно горошины отскакивают от моего кокона, не причиняя мне никакого вреда. Я оставалась спокойной. А еще, я представляла, как я глажу по головке моего ребеночка и говорю ему, что никто и никогда не посмеет его обидеть, потому что у него есть мама. Наконец, обессилев, он замолчал. Он выглядел старым и усталым, а еще очень огорченным. Так бывает. Хотел сделать больно мне, а навредил себе. Мне стало его жаль. Выдержав небольшую паузу, я решилась сказать то, что крутилось на языке так долго.
- Николай Степанович! Пройдет совсем немного времени, и Вы поймете, что, поддавшись своим эмоциям, Вы сделали большую ошибку. Вы придете просить у меня прощения. И я, конечно, Вас прощу, только работать с Вами больше никогда не буду. А Вы очень скоро поймете, что нуждаетесь во мне, очень нуждаетесь. И не как в партнерше по постели, а именно как в классном специалисте-переводчике. Вот чего Вам будет очень скоро не хватать.
И замену мне Вы найдете ой как не скоро! - высказала я свою тираду, с чувством, однако, сохраняя спокойствие.
- Подумаешь, незаменимая! Таких как ты специалистов на три рубля пучок дают! Да я уже нашел тебе замену! Не хуже будет, - заносчиво, как спорящий мальчишка, говорил он.
- Одну минуту, - сказала я и вышла из кабинета.
Я вернулась, неся выправленный мною текст. Молча протянула ему.
- Если это тот специалист, о котором Вы говорите, делал перевод, то я выражаю Вам свое соболезнование, - с достоинством добавила я и протянула ему листок, сплошь усыпанный исправлениями красной пастой.
Придвинула стул к столу, села и молча написала заявление об увольнении по собственному желанию. Я взглянула на него и увидела в его лице растерянность. Видимо, он ожидал, что я буду просить его о прощении, умолять оставить меня на работе, что-то обещать. Он, скорее всего, поартачившись и поругав меня для порядка, простил бы меня. А дальше по его сценарию мне отводилась роль бессловесной твари, которая будет исполнять все его желания, во всем угождать, лишь бы только иметь сытую жизнь. Он недоумевал, почему я все делаю не так, как он задумал? Он молчал, соображая, как вести себя дальше. А я собралась с духом и решилась идти до конца. Для меня оставался открытым еще один вопрос, который я непременно хотела задать ему прямо сейчас. Теперь меня волновали мои финансовые дела, и я спросила:
- Николай Степанович, остается ли в силе Ваше обещание насчет моего процента с прибыли по последней сделке? Вы ведь признали, что я немало для этого сделала, и обещали мне мой процент!
 Всего несколько секунд в нем боролись порядочность и жадность, желание быть справедливым и насолить мне. На этот раз опять темные силы победили.
- А я хозяин своего слова, захочу - дам, а захочу - заберу обратно! Так вот считай, что я тебе ничего не обещал. Ничего не получишь! Еще на коленях ко мне приползешь, когда наголодаешься, - снова заорал он.
- Я, Николай Степанович, еще в детстве для себя решила, что на хлеб ничем не грешно зарабатывать, кроме проституции и воровства. А работу я себе все равно найду. На самый крайний случай пойду уборщицей в магазин работать. Неужели не возьмут, с двумя-то иностранными языками?! А у Вас, как не было нормальных сотрудников, так и не будет. Вы людей уважать не умеете! Всех в страхе держать норовите. Только на одном страхе далеко не уедешь. Времена не те! К тому же, умные люди в страхе и неволе не живут. Они просто уходят. Им везде место найдется, - сказала я и вышла из кабинета, аккуратно закрыв дверь.
Последнее слово в нашем разговоре осталось за мной. И вела я себя на «отлично». Не расхлюздилась, не мямлила. Была спокойна, говорила и сделала все правильно. Сумела постоять за свою честь и достоинство. Впервые, после длительного отсутствия всяческих чувств, я была собой довольна. С достоинством было все в порядке. Теперь мне предстояло решить вопрос моего существования. Как ни крути, работа нужна была мне не только для морального удовлетворения. Но я ответила себе, как Скарлетт О’Хара:
 - «Сегодня я не хочу об этом думать. Я подумаю об этом завтра».

Путь домой был на удивление легким. Транспорт подходил без задержки, народу было немного. И даже мужчина уступил мне место.
Я отметила это про себя, как положительный знак. Вдруг в душе, едва заметным росточком, проклюнулось чувство уверенности, что я все равно не пропаду. И мамуля моя меня поддержала. После того, как я поведала ей о том, что было на работе, она помолчала немного, а потом сказала:
- Терпи, девочка моя. Господь испытаний не по силам не дает. Значит, по силам тебе все это вынести, выстрадать. Только никогда не унывай! Ибо уныние, как сказано в Библии, есть самый страшный грех. А я помогу, чем смогу.
И так мне стало спокойно на душе от ее слов, что я и впрямь поверила, что все у меня будет тип-топ. Ужинали в тихой семейной обстановке. Я к этому времени уже оправилась от болезни, и у меня появился аппетит. Масенька приготовила мой любимый плов. Она все время что-то выдумывала, чтобы повкуснее покормить меня. После ужина я осталась на кухне мыть посуду, а мама вышла в комнату.
- Аленка, иди скорей сюда, - сказала мне мама через некоторое время. - Посмотри-ка, что я тут приготовила, - с гордостью добавила она.
Я вошла в комнату и увидела, разложенные на диване, предметы детского приданого. Тончайшие батистовые и тепленькие байковые распашоночки, чепчики, пеленочки, стеганое детское одеяльце и простынки, а еще подушечка с наволочкой, украшенные вышивкой. Я в восторге всплеснула руками.
- Масенька, ты у меня просто мастерица! Золотые ручки! Боже, как красиво! - все восклицала я, перебирая детские вещички.
В то время в магазинах, независимо от их профиля торговли, были только одни продавцы. Скучающие и, одновременно, ужасно злющие, скорее всего от безделья, да оттого, что все равно надо караулить пустые полки. Купить, без блата, ничего было нельзя.  А тут такое богатство!
- А конвертик я сошью, когда ясно будет, кто родится. Надо ведь розовый или голубой шить. Вот у меня и атлас приготовлен, и кружева, - мамочка с любовью разглаживала руками ткани. Я видела, что эти приготовления доставляют ей огромное удовольствие. На секунду острый коготок разочарования царапнул душу. Я подумала в этот момент, насколько счастлива была бы я, если бы мой Франц был рядом. Если бы он смог разделить с нами это ожидание чуда рождения нашего первенца. Слегка защипало в носу. Еще секунда, и я заплачу. Опять моя зловредная половинка услужливо подсунула в памяти счастливые минуты с Францем, а потом закручинилась надо мной:
- Бедная ты, несчастная! Одна-одинешенька! Как жить-растить ребеночка-то одна будешь? Тебя ведь теперь матерью-одиночкой считать станут. Нравится новое звание? Я ли тебя не предупреждала? А ты, любовь, любовь!
Что тебе проку теперь от этой любови? - продолжала она, настойчиво выжимая из меня слезу.
- Стоп! Не раскисать! - приказала я себе. - Стоит только позволить начать жалеть себя, и ты опять утонешь в соплях и слезах! С этим решено. Нечего расквашивать дорогу в светлое будущее! Раз уж решилась, то теперь только вперед! А ты, ехидна, - обратилась я к «доброжелательнице», - пошла прочь! Чтобы духу твоего здесь больше не было!
- Ой, напрасно ты так со мной. Я ведь и вправду добра тебе всегда желаю Тебе бы мозгами-то пораскинуть, а не гнать, да не хулить меня, - сетовала она, однако, предпочла больше не распалять меня, и затихла.
Мама аккуратно сложила все детское и убрала в свой шкаф. Потом взялась за спицы и начала вязать что-то крохотное. Я попросила у нее пряжу, но она категорически отказала:
- И не вздумай за вязание приниматься. Старые люди говорят, что беременным вязать нельзя, а то пуповина ребеночка задушит. Я уж лучше сама, а ты со мной поговори.
- Ну, что ж. Давай поговорим, как жить - поживать будем, - предложила я. - Сегодня четверг. В конце недели новые дела начинать не стоит. Новую работу пойду искать в понедельник, а лучше во вторник. Я за это время кое-какими связями обросла. Меня ведь уже пытались переманить от НикСтепа, но я тогда порядочная была. А теперь меня никакие обязательства не держат. Вот и пойду к конкурентам, - рассуждала я вслух.
- Ой, деточка, боюсь, никто из того окружения не возьмет тебя на работу. Будь у тебя голова хоть из чистого золота. Они ведь там все одного поля ягоды. У них рука руку моет. Там свои законы, неписаные, но жесткие. А кто нарушит, тот тоже в опалу попадет, - с сочувствием вздохнула мама. - Ты не рви душу себе, не меть так высоко. Найди, что попроще. Тебе ведь пока до декретного доработать, а там видно будет, - по-житейски мудро рассуждала она.
- Да не печалься ты, масенька, у нас ведь куча денег! - пыталась ободрить я то ли маму, то ли себя. - На счете в банке деньги есть. Даже, если работу пока не найду, все равно не пропадем! Эх, знать бы, что так все получится, так не тратила бы деньги на всякую дребедень!  Ну, да нам и этого на первое время хватит
- Конечно, не пропадем! - соглашалась мама. - И не такое лихо переживали, а все живы!
Вечером нас навестил Виктор. Услышав новость о моем увольнении, он слегка нахмурился, но ничего не сказал. Перевел разговор на другую тему. Он принес мне новую пластинку. Я в то время обожала Высоцкого. А достать такую пластинку было большой удачей. Слушали песни, пили чай с маминым пирогом и вареньем. Все было как обычно. А в понедельник вечером он сообщил мне, что взял подработку на скорой, что видеться теперь будем не так часто.
- Ну, вот, и мой последний друг решил от меня подальше держаться, - с грустью подумала я. - Все правильно, кому нужна безработная, слегка беременная женщина с неопределенным будущим? Обуза, да и только, - размышляла я, но не сердилась на него. - Ему нужно жениться, жизнь свою устраивать, а он со мной носится, как курица с яйцом. От меня-то ему пользы ни на грош.
Я тогда и предположить не могла, что он пошел на это исключительно ради того, чтобы иметь возможность помогать мне. Он, видимо, тоже сразу понял, что меня ожидает трудное время.
Памятуя о сложностях, которые подкарауливают людей по понедельникам, я во вторник отправилась на поиски нового места службы. Поразмыслив предварительно, я решила обратиться сразу к Вагнеру. Уж кто-кто, а он казался мне самым независимым из того круга, в котором я вращалась с НикСтепом. Он был самым влиятельным, поэтому мог позволить себе то, что побоялись бы сделать другие. Волнуясь, я набрала номер его телефона. Три длинных гудка, щелчок и вдруг прямо мне в ухо рявкнул знакомый голос:
- Слушаю, - услышала я, но язык вдруг прирос к нёбу, - да говорите же, кто звонит? - уже, теряя терпение, зарычал в трубку Вагнер.
- Господи, помоги, - произнесла я про себя, а вслух сказала, - Здравствуйте, Валерий Михайлович! Я - Лена Свиридова, из «Интерстройсервиса». У меня к Вам есть разговор и просьба. Вы не могли бы уделить мне время для беседы? - выпалила я скороговоркой.
Несколько секунд длилось молчание, показавшееся мне вечностью, но потом телефонная трубка вдруг ожила:
- Лена, говоришь, Свиридова? - снова краткое молчание. - Ну, что ж, раз разговор есть, значит, поговорим. Через час за тобой заедет моя машина. Устроит? Диктуй адрес, куда подъехать, - деловым тоном произнес Вагнер.
- Да, конечно. Я буду ждать у магазина «Свет» ровно в четырнадцать часов, - ответила я.
- Жду, - коротко сказал он, и в трубке раздались прерывистые гудки.

На встречу я собиралась очень тщательно. Внешний вид для соискателя вакантного места крайне важен. Нужно попасть в точку. Ведь встречают-то по одежке. И хотя я была знакома со своим потенциальным работодателем, и знал он меня с самой лучшей стороны, и не раз делал мне предложения о переходе к нему на работу, я от этого волновалась не меньше. Черный брючный костюм, как нельзя лучше, подходил для делового визита. Оживлял его белый галстук в черный горошек. В этом костюме я выглядела женственно и очень привлекательно, но по-деловому. Макияж умеренный, только губы чуть ярче накрашены, чтобы был выгодный контраст с черной одеждой. Высокая прическа придавала мне строгий вид, но челка, уложенная кудрявой волной, смягчала, и из-за этого я выглядела чуточку кокетливо. Сверху я надела новый норковый полушубок, купленный мне Францем в Германии перед нашей поездкой в Альпы. Легкая и изумительно теплая и красивая вещица, в которой я смотрелась респектабельной дамой. Никаких украшений, кроме простых золотых серег. Я, было, подумала надеть свое кольцо с бриллиантом, но вовремя отказалась от этой мысли. Вагнер, будучи человеком состоятельным, хорошо разбирался в подобных вещах. Такой бриллиант не остался бы им незамеченным! Зачем было давать пищу для размышлений, откуда у скромной служащей целое состояние на пальце?
В назначенное время прямо ко мне подкатил черный «Хаммер» Вагнера. Водитель вышел, открыл дверцу, усадил меня. И все молча. Кроме короткого «Здравствуйте», больше ни слова.
- Вышколил своих сотрудников господин Вагнер, - невольно подумала я про себя.
Ровно в четырнадцать пятнадцать я была уже в его приемной. Секретарь - элегантная дама лет сорока, приняла мой полушубок, позволила мне поправить прическу, подождав пару минут, и открыла дверь в его кабинет, жестом приглашая войти.
Кабинет Вагнера поражал своими размерами и убранством! Все было с размахом и шикарно! Наивысшего качества мебель, кожаные диваны и кресла, и все остальное, чем был напичкан кабинет, говорили о том, что дела хозяина идут в гору. Еще бы! Нефтяной и бензиновый король мог себе это позволить!
- Ну, здравствуй, Лена Свиридова! - широко улыбаясь, произнес Вагнер, вставая из-за стола и выходя мне навстречу. Он шел ко мне через весь кабинет, протягивая руку.
- Здравствуйте, Валерий Михайлович, - сказала я, пожимая его руку, невольно отметив про себя, что его поведение выражает явное ко мне расположение и предвещает положительный исход разговора.
- Проходи, присаживайся, гостьей будешь, - тоном гостеприимного хозяина гудел Вагнер. Голос у него был, не приведи Господи. Услышав ночью спросонья, можно было остаться заикой или хуже того, вообще не проснуться.
Я присела на стул около стола, стоявшего торцом к директорскому. Он устроился напротив меня.
- Тоже добрый знак, - отметила я про себя. - Раз он не сел в свое директорское кресло, значит, готов разговаривать со мной по-дружески, не подчеркивая, что он - шеф, а я - мелкая сошка.
- Ну, с чем пожаловала? - начал разговор Вагнер.
- Мне нужна работа, - конкретно ответила я.
- А что же «Интерстройсервис»? - его брови удивленно взметнулись вверх.
- Я уволилась в прошлый четверг, - коротко, не вдаваясь в подробности, ответила я. - Теперь ищу новое место. Вы когда-то приглашали меня, вот я и решила предложить свои услуги, поскольку я теперь безработная.
- Что, с Николаем не сошлись характерами? - улыбаясь, спросил Вагнер, и, не дожидаясь моего ответа, продолжил. - Не дала, наверно, - коротко хохотнул он. - Да, ладно, не сердись. Я ведь все понимаю. Не маленький. - Он ободряюще похлопал меня по руке, лежавшей на столе. - А Коля - дурак, если так поступил. Такую помощницу просрал. Не понял он, видно, что ты не из тех, кто перед каждым юбку задирает. Их ведь, таких, с кем только переспать, как вшей на гашнике, а вот с кем работать можно, еще поищешь, да не сразу найдешь. Я тогда, помню, обзавидовался, когда понял, что за клад ему достался. А еще больше уважать тебя стал, когда не переметнулась ко мне. Ведь я и зарплату больше обещал. А ты нет, не стала скакать, как коза, с места на место. Раз уж дала слово человеку, так держала до конца. Молодец, уважаю, - он слегка задумался.
Я напряглась в ожидании его решения. Мне казалось, что сейчас он сделает мне очень выгодное предложение, но он почему-то медлил.
- Умница ты, Леночка, но в этом-то и есть твоя беда. Мужики умных баб не любят, да еще с характером. Ну, кому приятно осознавать, что он глупее и слабее бабы? - задал Вагнер риторический вопрос. -  Умница и красавица, только помочь я тебе не смогу. Говорю открыто и честно, потому как уважаю тебя. Но, все между нами, - тихо, но четко добавил он. - Я бы и рад такую помощницу заиметь, но обстоятельства не в твою пользу сложились. В воскресенье нас Коля всех на озеро приглашал. Сидели-гудели. Мужской базар. Вот тут-то он нас всех и повязал словом, что если к кому ты обратишься, чтобы никто тебя не брал. Причину нелепую выставил. Я, конечно, сразу понял, что врет он, но не в этом суть. Просто город у нас слишком маленький, и все мы делами связаны. А Коля у нас не последняя спица в колеснице. Хитер и злопамятен к тому же. Его лучше в союзниках иметь, чем во врагах. - Вагнер задумался, а я сидела, как облитая помоями.
Я могла только догадываться, что он мог наговорить про меня в чисто мужской компании.
- Красивая ты девка, Леночка, но не в моем вкусе, - начал снова разговор Вагнер. - Еще раз скажу, сильно умная и порядочная. Таких в любовницы не берут, на таких женятся. Но я, как тебе известно, уже окольцованная птица. Гулять гуляю, но свою Розу Моисеевну ни на кого не променяю. Вот и выходит, что нет мне резона за тебя вписываться и с Колей в войну вступать. И не ходи больше ни к кому. Если уж я не решился, ты знаешь, больше никто не пойдет против него. - Он пристукнул ладонью об стол.
Я поняла, что черта нашего разговора подведена и встала, намереваясь попрощаться. Мне хотелось уйти как можно скорее, я готова была расплакаться.
- Куда? Я еще не все сказал, - удержал меня за руку Валерий Михайлович.
Он нажал на кнопку селектора: - Мария Александровна, чаю мне и гостье.
И лимончик, и все такое захватите. - Кури, ты ведь куришь, обратился он ко мне, придвигая пепельницу.
 Я отрицательно покачала головой. Через пару минут в кабинет вошла секретарь, неся поднос с угощением, поставила его и вышла, не сказав ни слова.
- Коньяку со мной выпьешь? - спросил он, а сам уже наливал коньяк в рюмки.
- Да нельзя мне ничего такого, я ребенка жду, - вдруг выпалила я, неожиданно откровенно.
- Вот как! - ошеломленно протянул Вагнер и опрокинул в рот содержимое своей рюмки. - Ты что ли замуж вышла? - спросил он и выпил мою.
- Не за кого замуж выходить, погиб мой жених, - произнесла я сквозь слезы и, уже не стыдясь, заплакала.
Мне вдруг стало так горько и больно. Все было против меня! Потеря Франца, мерзкий и гадкий НикСтеп, обсуждающий меня с посторонними мужиками, а теперь еще и невозможность честно заработать на жизнь себе, старой матери и моему будущему ребенку, добили меня окончательно. Крупные слезы катились из глаз, а я пыталась собрать их платком и, сквозь рыдания, говорила:
- Простите, меня, я сейчас успокоюсь и уйду. Конечно, Вы правы, Вам нет до меня дела.
- Я, Леночка, конечно, сволочь порядочная, но ведь не гнида какая! - решительно сказал Вагнер. - Успокаивайся. Что-нибудь придумаем.
Он снова нажал на кнопку селекторной связи, - Мария Александровна, меня ни для кого нет. Ни для кого, - повторил он. -  Не беспокоить меня, пока сам не выйду или не позвоню.
Он отошел к окну, закурил и стоял молча, минут пять, размышляя и давая мне возможность успокоиться. Дым он старательно выдувал в форточку.
- Ну, что, успокоилась? - спросил он, докурив сигарету и возвращаясь к столу. - Конечно, живи ты в Москве или Питере, то и разговору бы не было. Там народищу уйма, затерялась бы, устроилась где-нибудь. И не достал бы он тебя. Другое дело наш город, где каждая собака всех знает. Но, как известно, даже, если тебя съели, то все равно есть два выхода, - пытался развеселить меня Валерий Михайлович. - А теперь слушай, что я надумал. Чтобы стаж шел непрерывный и по специальности, устроим тебя на работу в школу в области. Подожди, не торопись, - упредил он мое возражение, что я не могу оставить маму и уехать в область. - Это на бумагах. У меня должничок один есть, в районном образовании служит начальником. Он сделает все тихо, никто и не узнает об этом, тем более Коля. А зарабатывать на жизнь пока будешь переводами и репетиторством. Мои ребята будут привозить работу на дом, и забирать тоже они будут. У меня сейчас как раз контракт серьезный с немцами наметился. Хотел просить Колю, чтобы он разрешил тебе со мной поработать, да вон как вышло. Жаль, только на переговорах не смогу тебя открыто задействовать. Ты ведь умница. Я-то знаю, сколько ты Соколу уступок и льгот выторговала. Он тебе хоть что-то за это заплатил? - спросил Вагнер, и, увидев отрицательный жест, уже и сам взорвался, - Вот жмот! Что же он эти деньги ж…й ест, что ли? Неужели не понимает, что если человека поблагодаришь, то он тебе в десять раз больше сделает? - возмущался он. Налил себе еще рюмку и залпом выпил. Закинул в рот кружочек лимона, слегка поморщился.  Потом, спохватившись, стал предлагать мне чай и угощение, но я решительно от всего отказалась. Мне было не до еды.
- Ладно, не хочешь есть, заставлять не буду, - продолжил разговор Вагнер, - теперь насчет репетиторства. Я тебе подгоню детишек богатеньких родителей, что б не три рубля платить могли. Да и сам хочу в ученики напроситься. Давно у меня такая мысль в голове сидит, выучить язык предков. Вдруг что в стране изменится, так я на историческую Родину подамся. Будет лучше, если дети к тебе домой сами ездить будут. А вот со мной как быть? Не с руки мне все время у твоего дома светиться, да и тебе ко мне ездить нельзя. Больно много вопросов у любопытных будет. Ладно, и этот вопрос я решу. Теперь насчет переводов. Ты ведь знаешь, что все официальные бумаги, которые особенно у нотариуса заверять надо, должен подписывать переводчик, указывая номер своего диплома и т.д. Так вот, чтобы нам и здесь не вляпаться, найди какую-нибудь сокурсницу повернее, чтобы языком лишнего не болтала. На нее и договор составим, и документы она подписывать будет. А уж переводить никому не доверю, кроме тебя. Для меня это очень важно. Оплатой не обижу. Довольна будешь. А дальше видно будет, как в арабской сказке: «Или падишах умрет, или ишак сдохнет». Ну, что лады? - пошутил он, протягивая мне руку для прощания.
- Договорились. И спасибо Вам большое. В работе Вы на меня можете положиться, а за добро, даст Бог, тоже добром отплачу, - сказала я, выходя из кабинета. Он сам лично помог мне надеть мою шкурку в приемной и распорядился, чтобы водитель увез меня, куда я скажу. Я попрощалась с секретарем и вышла на улицу, где меня уже ждала машина.
- Спасибо тебе, Господи, что надоумил меня пойти сразу к Вагнеру, избавил от бессмысленных мотаний по приемным местных начальников, - думала я про себя, сидя в машине, которая везла меня домой.
На минуту я представила себе, как разглядывали бы меня все эти «шишки», как пытались бы вызвать на откровенный разговор, чтобы вызнать правду о наших отношениях с НикСтепом. Ведь дружба дружбой, а компромат не повредит. И с какими лживо-сожалеющими лицами они отказывали бы мне, оставляя, тем не менее, обманчивую надежду и предлагая узнавать, вдруг что появится. Я искренне еще раз поблагодарила в душе Вагнера за то, что он оказался таким человеком, которому можно было высказать все откровенно, который все правильно понял и попытался помочь. Ведь и не общалась я с ним никогда особенно близко, а вот ведь как, довелось открыть душу почти незнакомому человеку. Да еще и в десятку попасть!

Валерий Михайлович свое слово сдержал. На следующий же день молодой человек, едва вмещавшийся в пиджак пятьдесят шестого размера, привез мне кипу документов с сопроводительным письмом от Вагнера. В нем было расписано, что и к какому сроку должно быть готово. А еще он сообщал мне, что со следующей недели у меня начнут заниматься трое школьников, и просил написать часы занятий для каждого. Цифра оплаты, которую мне должны были вносить родители, в три раза превышала существовавший тариф. Я была приятно удивлена.
- Значит, не придется сидеть на хлебе и воде, - с благодарностью подумала я.
Как раз в это время я уже потихоньку начала запускать руку в НЗ (так я называла свой счет в банке). Мой расчет на работе задерживали, как я понимала, намеренно. Мама тоже не получала свою пенсию уже три месяца. Говорили, что в пенсионном фонде нет денег, и никто не гарантировал, что они появятся в ближайшее время.

При социализме мы все были равны в своей, как я уже теперь понимаю, нищете. Но никто особо этого не осознавал. Каждый твердо знал, что пятого и двадцатого получит то, что ему причитается. Не то, что он заработал, а именно причитается. В ту пору мало кто что-то смыслил в том, что деньги можно зарабатывать. Но не всякий имел к этому способности, да и решительность. Ведь фарцовщиков жутко преследовали грозные сотрудники ОБХСС. Многие даже поплатились свободой за желание организовать свой маленький бизнес. И вдруг грянула перестройка, а потом и приватизация! Оказалось, что преступная спекуляция теперь называется красивым словом коммерция. Государственные предприятия спешно банкротились, и скупались за гроши, реорганизовывались, в различного рода, ОАО, ЗАО и другие частные лавочки. Конечно же, в состав Советов директоров входили бывшие руководители предприятий. Лодки перекрасили, поменяли названия, но у руля остались прежние кормчие. Теперь-то они уже точно знали порт своего назначения - «личное благополучие». А что будет с людьми, десятки лет проработавшими на одном и том же месте, никого не заботило.
Новым хозяевам было невыгодно содержать большой штат сотрудников. Ведь всем зарплату надо платить. Начались массовые сокращения штатов и увольнения.
Безработица - какое ужасное слово! Она гремит пустыми кастрюлями, трясет лохмотьями, пугает, спившимися и равнодушными от безысходности, лицами. Страну заполонил страх людей, оставшихся без работы. Страх за себя и за своих детей. Немногие оказались тогда в состоянии быстро приспособиться к изменившимся условиям жизни. Как раз в то время и появилось великое множество отвратительно грязных и мерзко пахнущих личностей, копающихся в мусорных баках или настойчиво просящих милостыню. Конечно, они были и раньше, но не в таком огромном количестве, поэтому и не были так заметны. Я всегда с ужасом взирала на подобных субъектов и размышляла про себя:
-  Что же могло сломаться истинно человеческого в этих людях? Что довело их до такого ужасающего состояния? Почему их самих не ужасает то положение, в котором они вдруг оказались?

Ответ приходил сам собой:
- Страх. Страх смерти и неприятие жизни в той форме, которую она приняла в последние годы. Приспосабливаться к переменам ох как непросто. Тем более трудно принять их, впустить в свою отлаженную жизнь.
Люди, сохранившие свои рабочие места, тоже были в незавидном положении. Они каждый день, как роботы, ходили на работу, но не получали денег. Зарплату повсеместно задерживали минимум на шесть месяцев, авансируя голодных и злых людей жалкими подачками, чтобы не подняли бунт. Да ведь и бунтовать-то поначалу побаивались. Среди работодателей распространился совершенно жуткий в своей откровенной дерзости ответ недовольным: «Не нравится, увольняйся. За воротами стоит очередь в три вилюшки». И люди терпели. Пока были силы и какая-то надежда на то, что скоро все изменится к лучшему. А деньги, между тем, никуда не исчезали!  Просто те, кто оказались у руля, с беззастенчивой наглостью и полной уверенностью в своей безнаказанности крутили ФЗП в банках на депозитных прибыльных счетах, вкладывали деньги своих, почти голодающих, работников в различные коммерческие структуры, превращаясь из рядовых Пупкиных в респектабельных учредителей и даже владельцев разных предприятий, приносящих хорошие доходы. Вот откуда у некоторых «простых советских граждан», имевших приблизительно одинаковую со всеми прочими зарплату, вдруг появились колоссальные личные накопления, позволившие им подняться сразу на несколько ступеней вверх по социальной лестнице. Так и хочется добавить, по головам тех, с кем жили и работали раньше бок о бок. Но таким «мелочам» никто из них и не придавал тогда значения. Основная масса людей была разорена. И только небольшая кучка смогла построить свой Олимп на сломанных судьбах, распавшихся семьях, не рожденных детях, а то и вовсе загубленных жизнях. Я иногда задумывалась, неужели они не боятся? Ведь общечеловеческий закон «Каждому воздается по заслугам» никто не отменял! Неужели они думали, что слезы и проклятия обездоленных ими людей, обернутся благом для них самих и их детей?! Видимо, не думали, ни о чем не думали, ибо жадность и жажда наживы затмили им разум. Страна бурлила и кипела. Все требовали наведения порядка, устав от неразберихи, беззакония и каждодневных новшеств. Права китайская народная мудрость: «Не дай бог, жить в эпоху перемен!»
Вот в эту самую эпоху перемен я и оказалась в центре событий, не имея официального источника существования. Зато в моих активах была мать-пенсионерка и не рожденное еще дитя. Так мы и жили. Мама вела домашнее хозяйство, а я зарабатывала деньги на жизнь, занимаясь привычным делом. Все переводы исполняла точно в срок, за качество перевода могла ответить головой, не только дипломом и своей репутацией. Вагнер тоже держал свое слово, платил аккуратно и весомо. Между делом занималась с учениками, которые тоже вносили свою лепту в наш семейный бюджет, а я пополняла их головы знаниями немецкого языка. Все шло очень хорошо. Я даже перестала тормошить свою заначку в банке. Виктор приходил к нам довольно редко, но никогда с пустыми руками. Он всегда приносил мне огромный пакет с фруктами, мотивируя свою щедрость тем, что это не мне, а крестнику. Так он звал моего будущего ребенка. Все почему-то были уверены, что родится мальчик. Он иногда вытаскивал меня из дома. Но ни в какие присутственные места я идти не хотела, поэтому мы просто гуляли или он увозил меня на своей машине за город, подышать свежим воздухом.
Приближалась весна, то есть ее первый праздник - восьмое марта. Накануне праздника в выходной день я гладила белье перед телевизором и смотрела телепередачу, которая называлась «Международная панорама». Ну и сюжетец они подобрали! Речь шла о том, как в Германии отмечают День матери. Стали показывать Германию, сверкающие магазины и сытых счастливых немцев, которые выбирали подарки своим мамам, женам, дочерям. Кто дорогую бытовую технику, кто драгоценности, кто элитную косметику и одежду. И все это ярко, красочно, с комментариями, видимо, специально для тех, у кого был не цветной, а черно-белый телевизор! Уж на что я была незлобива, может быть потому, что еще не хлебнула горького до слез, но и то подумала тогда:
- Что б вас! Да кто же такое мог придумать?!  Показывать в разоренной стране, голодающему народу такое изобилие!? Они, наверно, специально решили поиздеваться, - возникла недобрая мысль.
Да многие наши мужики, если бы и очень захотели, не смогли бы даже флакона простых духов найти к празднику! Тем более в провинции. Пусто было все! Пусто! И с этим трудно было что-то поделать. Спасибо, выручали вездесущие кавказцы. Для них этот праздник был настоящим Клондайком. За букетик тюльпанов мужчины отдавали последние деньги, чтобы хоть чем-то порадовать своих женщин. Эти размышления сменились воспоминаниями о поездке в Германию. Они нахлынули так отчетливо и ясно, что невольно перед глазами возник образ Франца: вот он смеется и что-то говорит мне, вот мы барахтаемся в снегу, и он целует меня, вот он дарит мне цветы.
- Господи, за что ты не позволил мне быть счастливой?
В ответ на этот немой вопрос по щеке покатилась горячая слеза.
- Успокойся, - подало голос мое Светлое Я. - Так уж случилось, что его больше нет, но с тобой его кровинка, ты обретешь счастье в его ребенке.
- Вот уж счастьице, в голодное время детей рожать, самим бы выжить - бубнила Темная Личность.
- Цыц, зараза! И так человеку плохо, а тут ты еще, - пыталось урезонить ее мое Светлое Я. - Все будет хорошо! Не каркай!
- Вот вы так всегда, а я ведь ей не враг, как что скажу, то и сбудется. Прислушиваться надо, - отстаивала свои права обиженная Темная Личность.
- Спасибо тебе за заботу, - впервые поблагодарила ее я и попросила, - только, пожалуйста, предскажи что-нибудь хорошее.
- Не время еще, но точно будет, - скупо сказала Темная Личность. Она, казалось, была удовлетворена тем, что я, наконец, заметила ее и перестала отвергать.

Собака лает - ветер носит. Видимо, какая-то собака пролаяла и о том, что я осталась без работы. И понесло ветром эту весть во все концы. Особенно активизировались недоброжелатели и завистники. Мне стали звонить люди, с которыми, кажется, не общалась сто лет. После ничего не значащих вопросов и ответов следовал гвоздь программы:
- Слышала, тебя уволили из твоей крутой конторы?
- Во-первых, не уволили, а сама уволилась. А во-вторых, была бы шея, а хомут найдется, - невозмутимо отвечала я.- Теперь этот хомут свободен, попробуй сама. Я знаю, ты давно хотела оказаться на моем месте, - предлагала я некоторым из них.
И очень немногие из моих знакомых, справляясь о моих делах, но не вдаваясь в обсуждение подробностей, предлагали помощь, протекцию в соискании на вакантное место. Таким людям я безмерно благодарна и по сей день. Всем своим тоном, манерой разговора они успокаивали меня, стараясь внушить мне мысль, что все идет так, как должно идти, и не случилось ничего страшного. Что я, как личность и специалист, не потеряла ничего от того, что покинула прежнее место работы. А может быть, даже и приобрела?! Над этим стоило подумать. Но раздумывать в ту пору было особенно некогда. Нужно было жить и действовать, не только каждый день, а каждую минуту и секунду, потому что время имеет одно очень странное свойство.
 В начале пути нам всегда кажется, что его не пройти никогда, что путь этот долог и займет уйму времени. Но буквально, спустя мгновение, вроде, мы еще и глазом моргнуть не успели, а уже маячит перед глазами финиш. И для тех, кто так и не сумеет осознать суть происходящего, так проходит вся жизнь. Некоторых это так и застает врасплох:
- Ой, - растерянно говорят они, - я еще и жить не начинал, а уже перед Богом ответ держать надо! А ответ держать придется! Я в это свято верила, поэтому и не брала на свою душу лишний груз гнева, планов отмщения всем, кто когда-то обидел меня. Даже НикСтепа, того, кто все в моей жизни поставил с ног на голову, я простила.
- Господь мудр и справедлив, - решила я тогда, - ему виднее, кого и через что провести. Оценивать заслуги и воздавать по ним, тоже его удел. Не надо пытаться сесть рядом с Господом, тужиться подменять его на Земле. Он и сам управится. Удел каждого - выполнить свою задачу и свое предназначение. Вот я его и выполняла. Готовилась стать матерью. И заботилась о своей матери, и о себе. На самом деле, все довольно просто. Главное, ничего не перепутать, не кинуться, поддавшись своей гордыне, вершить судьбы всех людей и мира в целом, если тебе в этой жизни предписано варить щи или вязать носки. «Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник….»- говаривал известный поэт. И не соглашаться с ним просто глупо. И еще на одно мудрое изречение я наткнулась в то время: «Если не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним». И я приняла это изречение, как руководство к действию. Неверующие Фомы пусть продолжают не верить. Но я все-таки скажу, что такое отношение к жизни, во многом меняет ее. То есть по существу, это значит, что те изменения, которые предлагает жизнь, вы не отвергаете, а принимаете и впускаете в свою жизнь. Вот в этом и есть весь фокус. Вот тут-то они и начинают работать на вас.

Со времени моего увольнения прошло уже более месяца. Никто не беспокоил меня. Только Анечка позвонила вечером, накануне праздника из дома, поздравила и в трех словах рассказала, что там у них происходит.
 В основном ее рассказ касался новых претенденток на мое место. Оказывается, за это время их было уже три, но ни одна не удержалась дольше недели. И сейчас должность заведующего отделом по работе с иностранными партнерами опять была вакантной.
- Ты помнишь ту Вику, которая пришла еще при тебе? - спрашивала Анечка. - Так вот, она продержалась после твоего ухода еще три дня. НикСтепа как раз пригласили на официальный ужин. Он решил «обкатать» ее, попробовать, как он выразился, в деле, и имел неосторожность взять ее с собой. Вот это было кино, когда он орал на нее на следующий день! Эта дуреха видно решила, что если у нее длинные ноги, то весь мир у нее в кармане. Девушку одолела мания величия. Она посчитала, что банкет в ее честь, благополучно надринькалась и выступила. Вешалась на шею всем подряд. А когда он попытался ее урезонить, сказанула ему что-то типа: «Помалкивай, дедуля! Сама знаю, что делаю». Уволокли ее с банкета силой, пришлось привлекать охрану. Скандал был страшенный! Представляешь, Лена?! - тараторила Анечка, детально описывая все подробности подслушанного разговора. - Вон отсюда, чтобы духу твоего здесь больше не было! Секс-бомба хренова! - орал он, открыв дверь своего кабинета и чуть не в шею выталкивая ее.
Я действительно представила в красках и лицах всю ситуацию. Мне было жутковато и смешно одновременно. Да, видимо, ноги оказались у барышни значительно длиннее извилин. Я прямо видела, как наливался багрово-синей злостью НикСтеп, когда все присутствовавшие, оправившись от такой нахальной выходки, начали подтрунивать над ним.
- Через неделю он снова взял переводчика, - продолжала рассказ Анечка. - Но она только переговоры переводила, до шести вечера и все. Участвовать в вечерних мероприятиях наотрез отказалась, хоть он и заплатить ей предлагал вдвое больше.
- Я, Николай Степанович, за Ваши деньги себе нового мужа не куплю, а мой точно меня бросит, если я пойду куда-нибудь вечером без него, - говорила она, - он у меня жутко ревнивый, прям Отелло. Да и тяжело мне. У Вас все специальные термины: экономика, техника, таможня. Мне в это знаете, сколько въезжать надо? Тут простой институтской подготовки не хватает.
А у меня семья! Муж ни за что не разрешит мне вечерами готовиться. Так что, не поминайте, как говорится, лихом. Ищите себе умную и свободную, - подвела окончательную черту Катя.
- Что думал на этот счет Сам, можно только догадываться, но таким злющим и растерянным одновременно он никогда не был! Я его в это время как огня боялась! -  делилась своими переживаниями Анечка. - Последняя ушла сама, как раз вчера, - заканчивала свое повествование о злоключениях НикСтепа Анечка, - пришла тихо, а ушла еще тише. Внешне вроде ничего, но какая-то заторможенная, пришибленная. Все сидела как мышка в кабинете, документы переводить пыталась. Лен, ты бы видела, как она пугалась, когда он ее к себе вызывал. Мне все время казалось, что она в обморок грохнется.  А когда пришлось переговоры переводить, она все краснела, путалась, все у нее из рук падало. Беда, да и только! Мне ее прямо жалко стало. Она после этого сама написала заявление и так и сказала шефу, извините, мол, не для меня эта работа, слишком я нервничаю и боюсь всех.
- Ну, Свиридова! - сказал он тогда прямо при мне и так жахнул папкой с документами по столу, что я от неожиданности даже икнула, - заканчивала свой рассказ Анечка, - Как будто заговорила это место! Никого не могу подобрать, хоть тресни! Все не то и не то! Сам не знаю почему, но всех с Ленкой сравниваю. Никто лучше, чем она, для этой работы не подходит! Да, кстати, не звонила она?
- Лена, он с такой надеждой ждал ответа, но мне его порадовать было нечем. Может, ты вернешься? Он обязательно возьмет тебя! - в голосе Анечки слышались умоляющие нотки. Оно и понятно. Когда шеф бывал не в духе, первой, своей хилой грудью, весь удар принимала на себя дюймовочная Анечка. Она наивно полагала, что, если я вернусь, НикСтеп успокоится, и в ее жизни тоже все уляжется и пойдет по-прежнему.
- Да ты что, Нюта? - искренне изумилась я. - Это после всего, что он мне наговорил и каких гадостей мне наделал? Нет уж, дудки! Пусть теперь сам и переводит, и все сам устраивает, и улыбается, и глазами стреляет, и жопой вертит! Он ведь этого от меня хотел? Вот пусть теперь сам попробует! - гневно выпалила я, а потом вдруг рассмеялась, представив, как НикСтеп бежит семенящей походкой и тараторит на двух языках одновременно.
Если бы я сказала, что ужасно огорчилась за него, это было бы не просто неправдой, а настоящим враньем. Мое оскорбленное самолюбие ликовало! Я была отмщена! Не кто-то, а сама жизнь все расставила на свои места. И ему сейчас, даже на своем привычном месте, было ой как неуютно. Конечно, когда все катится, как по маслу, многие даже не задаются вопросом, благодаря чему и кому все так гладко и ровно. Поэтому и не ценят людей, работающих рядом.
- А ведь сбылось мое предсказание! При чем, я и пальцем не пошевелила. Все решилось, само собой. Пусть теперь в полной мере ощутит, каково ему без тыла в моем лице! – не без злорадства думала я.
Такой оборот дела даже настроение мне приподнял. Опять была права моя бабуля: каждому воздается за содеянное! Никогда не поступай с людьми так, как не хотел бы, чтобы поступили с тобой!

Наступило восьмое марта. В это утро я проснулась со щемящим чувством внутри. Не было со мной Человека, рядом с которым я почувствовала бы себя женщиной, который украсил бы для меня этот день. Все остальные были не в счет. Но пришлось снова взять себя в руки. Рядом мама, у которой сегодня праздник, даже в большей степени, чем у меня.  Цветов не было, потому что у меня не было ни сил, ни времени бегать за ними по городу. Тем более, не хотелось выстаивать длинные очереди среди мужчин. В лучшем случае, меня бы поздравили с наступающим праздником, но никто не пропустил бы вперед. В очереди, даже накануне восьмого марта, пол в нашей стране значения не имеет. Однако, я заранее приготовила подарок для мамы: чудесный вязаный жакет. Мягкая шерсть, затейливый рисунок. Выглядел он очень достойно.
- Какая прелесть! Спасибо, доченька, - все приговаривала моя масенька, разглядывая себя в зеркало. Она же сшила мне замечательный халат на вырост.
-Уже очень скоро он тебе пригодится, - сказала мама, поздравляя и целуя меня.
А потом мы сели пить чай, две женщины, поздравлявшие друг друга с Женским Днем. Тему мужчин старательно обходили, ибо у каждой на душе было, мягко говоря, не сладко.
Вдруг раздался звонок в дверь. Мы переглянулись и в голос сказали:
- Витя! -  Мы обе были уверены, что он не оставит нас без внимания в такой день. Я пошла открывать дверь. Но на пороге стоял неизвестный молодой человек с цветами в руках.
- Мне нужна Свиридова Елена, - сказал он, заглядывая в бумажку.
- Это я, - растерянно произнесла я, а в это время вихрь самых разных мыслей кружился в моей голове. Естественно, я лихорадочно соображала, кто мог послать ко мне неизвестного гонца. Искоркой вспыхнула совершенно невероятная мысль:
- Это Франц! Он жив и поздравляет меня с праздником!
Я, было, раскрыла рот, чтобы расспросить посыльного, кто отправил его ко мне с цветами, но парень сунул букет мне в руки, и с резвостью молодого оленя поскакал по лестнице вниз. Все произошло молниеносно, я даже окликнуть его не успела. Парень сбежал. И надежда моя на невероятное чудо тут же угасла.
- Вот это, да! Это кто же сподобился такую красоту прислать? - нараспев произнесла мама, увидев меня с цветами.
- Еще не знаю, кто именно, но точно не тот, от кого я хотела бы получить даже не такой шикарный букет, а хотя бы самую маленькую весточку, - начала я разочарованным голосом, но, вовремя спохватившись, сразу же свернула запретную тему. - Какая разница кто, все равно приятно, что нас с тобой помнят и хотят поздравить, - бодро закончила я, хотя в горле вновь застрял комок невыплаканных слез.
Фраза прозвучала так фальшиво, что это ощутила не только я. Мама, как-то испуганно, глянула на меня, и стала нервно перебирать салфетку в руках. Я смотрела на нее и опять отметила про себя, что на ней отражается буквально все, что происходит со мной, будто мы до сих пор были с ней единым организмом. Видимо, связь матери со своим ребенком не прекращается никогда. И если ребенку плохо или больно, матери хуже и больнее вдвое.
- Нуте-с, Зинаида Сергеевна, давайте посмотрим, кто нас поздравляет?! - улыбаясь, заговорила я, решив все-таки выдержать, неудавшийся сначала, веселый тон. - Вот и письмецо вложено.
- Леночка и Зинаида Сергеевна, поздравляю вас с женским праздником. Желаю всего самого доброго, - читала я, а мое лицо медленно приобретало неприязненное выражение.
- Ну, теперь слушай, масенька, самое главное, - ядовитым тоном произнесла я. - Леночка, я конечно погорячился. Хочу лично попросить у тебя прощения, хотя и ты тоже виновата в том, что произошло. Впереди три выходных дня. Позвони мне, мы можем где-нибудь встретиться и все обсудить. Ты поняла, кто это!?- гневно выкрикнула я, комкая письмо и бросая его в мусорное ведро. - Вот сволочь! Нет, ну ты только послушай его! Это я еще должна ему звонить! Он еще и извинений от меня, наверно, ждет! Козел старый! - я, как маятник, шаталась по нашей маленькой кухне, не в силах спокойно присесть, а мама все следила за мной беспокойными глазами.
- Да сядь, ты, Господи! - вдруг подала голос мама, - сил нет больше за тобой головой вертеть! Я уже окружала. Угомонись! - она поймала меня за руку и потянула вниз.
Я опустилась на стул. На столе передо мной лежал принесенный букет.
- У-у-у! Лицемер и гад! - вдруг опять воскликнула я и погрозила кулаком воображаемому гаду. - Выбросить надо этот веник, чтобы не напоминал о нем! Я уже протянула руку к букету, но мама опередила меня и ловко выхватила его прямо из-под моей руки.
- А вот этого делать не надо! Цветы-то здесь при чем? - спросила она. - Смотри, какие красивые розы! Мы их лучше в водичку поставим, пусть глаз радуют, - примиряющим тоном ворковала она, освобождая цветы от упаковки. - Успокойся, доченька! Забудь, будто ничего и не было. Ты ведь больше от него не зависишь, вот и не волнуйся, - успокаивала она меня.
- Вот именно! Я от него свободна, теперь он от меня зависит! Пусть помечется, подумает. А работать я к нему все равно не пойду! - не сбавляла я обороты.
- Не пойдешь, не пойдешь, - соглашалась со мной мама, - давай лучше чаепитие закончим.
Но только мы снова сели за стол, опять раздался звонок в дверь.
- Ну, я ему сейчас! На этот раз не удерет, - сказала я и решительно направилась к двери.  – Ну, что еще надо? Передай этому старому козлу, что цветы его в помойке, и сам он пусть катится к едрене фене, -  заорала я с порога и рывком открыла дверь, но тут же, йокнув, замолчала. На пороге стоял Витька со свертками в руках.
- Ой, Витюша, прости ради бога! - извиняющимся тоном пробормотала я.- Это, конечно же, не к тебе относится. Входи. Тебя я рада видеть.
- А кого была не рада видеть? Кто привел   тебя в состояние злобной фурии? - спрашивал Витька полушутя-полусерьезно.
- Да, так, уже проехали, - попыталась отмахнуться я, чтобы не развивать неприятную тему.
-Нет уж, колись, Свиридова, - настаивал Витька, придерживая меня за руку.
- Мой бывший шеф решил пойти на попятную, цветы прислал к празднику. Но его же гордяк давит, поэтому даже извиниться по-человечески за свое свинское поведение не смог. Предложил, видимо, это сделать мне. Дал мне три дня на размышление, ждет звонка - с неохотой выложила я свои новости. Мне не хотелось обсуждать это с Витькой. Он очень болезненно воспринимал все, что касалось НикСтепа, и неоднократно, еще в мою бытность «при дворе», предлагал просто и грубо набить ему морду, чтобы знал, что не ко всему и не ко всем можно руки протягивать. Но я все время удерживала его от этого, каждый раз находя нужные слова и уверяя моего рыцаря, что все происки Мастодонта не имеют для меня значения.
- Ну а ты что? - спросил Витька, пытливо глядя на меня.
- Ничего, - деланно-спокойным тоном ответила я, - сейчас чай допью и пойду к магазину, букет загоню. А что? Деньги мне нужны, а букет красивый, в праздник как раз в тему будет. Может, кто из мужиков купит.
- Вот и правильно, - поддерживая мой настрой, в шутку согласился Витька, - С этой паршивой собаки хоть шерсти клок.
- С овцы, - автоматически поправила я Витьку.
- Нет, Аленка, я не оговорился. Именно с собаки. Хотя этот шелудивый пес вообще ни на что не годится. Пес поганый, и шерсть у него поганая, - тихо проговорил он, и глаза его стали жесткими и холодными. - Но видимо, побрить его, все-таки, придется, - через несколько секунд, как бы для себя, добавил Виктор.
- Эй, эй, Витюша, ты что надумал? - забеспокоившись, спросила я. - Да брось, ты! Нет его больше в моей жизни! Слышишь? Нет! - старалась убедить его я. - Теперь уже он мне ничего не сможет сделать. Успокойся, пойдем лучше чай пить, а то мама волнуется, да и праздник все-таки, - приговаривала я, а сама тянула его на кухню. И Витька, спохватившись и вспомнив причину своего визита, покорно пошел за мной и стал распаковывать свертки и поздравлять нас. Маме - чудный, расписной заварной чайник. Он был такой яркий и красивый! Нам он показался похожим на фасонистого петуха. Мне Витюша сделал просто королевский, по тем временам, подарок. Уж не знаю где, но он раздобыл для меня полную подписку Шелдона, все двенадцать томов. Я от радости взвизгнула и хотела чмокнуть Витьку в щеку, но он в этот момент повернулся, и мой поцелуй пришелся прямо в его полураскрытые губы. Он среагировал, скорее инстинктивно, чем сознательно, перехватив инициативу и ответив на мой поцелуй. Он длился всего несколько секунд, но мне и их было достаточно, чтобы горькое чувство потери Франца опять дало о себе знать. Снова екнуло сердце и я, отстранившись, тихо сказал:
- Вить, не надо. Извини.
- Это ты меня извини. Не знаю, как-то само собой получилось, - также тихо оправдывался Виктор. Он тоже был смущен, но смотрел мне прямо в глаза. Его глаза, казалось, говорили:
- Ну, что мы с тобой такого сделали, чего нам нужно стыдиться? Ты ведь знаешь, я давно люблю тебя.
Но это говорили только его глаза. Сам же он ничего не произнес. На кухне повисла минута молчания. В таких случаях иногда шутят: «Милиционер родился». Как всегда, на выручку пришла моя деликатная мама. Она сделала вид, что не заметила возникшей неловкости и, благодаря Витьку за подарки, пригласила всех к столу. В качестве коллективных даров были преподнесены еще и шампанское, и торт. Мой любимый! Настоящий «Полет»! В то непростое время и то, и другое было ужасным дефицитом. Где он раздобыл все это? Я предположила, что это благодарные пациенты оказали услугу, но уточнять не стала, так как Виктор на правах мужчины уже открыл и разливал шампанское, а мама резала торт. Мне он тоже плеснул одну капельку на самое дно фужера. Ведь не чокаться же пустой посудой!
- За вас, милые дамы! С праздником! Вы самые прекрасные женщины во всем мире! - произнес Виктор стоя, - И, как бы ни сложилась жизнь, знайте, вам стоит только позвать меня. Я всегда буду рядом. - А потом, вдруг застеснявшись, показавшихся ему пафосными слов, и чтобы скрыть свое смущение, шутливо добавил: - А впрочем, можете и не звать, я все равно всегда буду рядом с вами, - и выпил свое шампанское до дна.
Его тост прозвучал очень искренно, вызвав ответное чувство благодарности. Но и легкое разочарование сразу дало о себе знать.
- Почему не Франц здесь, рядом со мной? Почему не он поздравляет меня с праздником, почему не он целует меня? - тосковало мое Светлое Я.
- По кочану, - грубо отрезала Темная Личность. - Слушать надо было, что говорю. Не пришлось бы сейчас сопли на кулак мотать.
Светлое Я покорно поникло, а вместе с ним и я, внутренне сжавшись, как от удара, но, не подавая виду, чтобы не портить застолье.
Чаепитие продолжалось, но опять звонок в дверь разрушил нашу идиллию. На этот раз, опередив меня, и жестом руки, как бы приказывая мне сидеть на месте, открывать дверь пошел Виктор. Я слышала, как щелкнул замок, а потом в прихожей забубнили негромко низкие мужские голоса. Я только расслышала обрывок фразы, произнесенной Витькиным голосом:
- Сказал же, не позову, она себя плохо чувствует. Говори, я передам, - тихо, но твердо стоял на своем мой рыцарь.
Ну, тут уж я не смогла усидеть на месте и ринулась в прихожую. Там я увидела такую картину. Виктор, высокий ростом, широкий в плечах и узкий в талии, по-юношески стройный и гибкий, преграждал путь в мой дом коротко стриженому, с бычьей шеей громиле. Тот тупо смотрел на него и продолжал басить:
- Ну, ты че, в натуре, братан, мне Елену Михайловну надо. Дело есть. Велено передать.
- Все в порядке, Витя, это Толик, - облегченно вздохнула я, узнав в братке одного из бычков Вагнера, которые привозили мне работу на дом. -  Здравствуй, Толик. У тебя ко мне дело?
- Здравствуйте, Елена Михайловна! Шеф велел поздравить Вас с праздником и вот передать, - загудел он, протягивая внушительных размеров коробку, - а этот тут встал, блин, как Александр Матросов, и не пускает, - он обиженно покосился на Виктора.
Выглядел он в этот момент так комично, что я едва удержалась от смеха. Толик изо всех сил старался быть вежливым и учтивым. Безусловно, гораздо проще для него, было бы, просто смести с дороги Витьку, безо всяких разговоров. Но у него на этот счет было вполне конкретное указание шефа. Все, что касалось меня, должно быть культурно и деликатно. Хотя, я сомневаюсь, что он точно понимал значение этих слов.
- Спасибо большое, Толя. Передайте, пожалуйста, Валерию Михайловичу, что я благодарю его за поздравление и жду на занятия в понедельник в 15 часов, как и договаривались, - учтиво сказала я, а Виктор принял коробку из рук Толика. Судя по тому, как напряглись его мышцы, коробочка была не из легких.
- До свидания, Елена Михайловна, - пробасил Толик и подался вниз по лестнице.  Стало сразу светлее, ибо его громадная фигура закрывала проем двери почти полностью. Виктор, ничего не понимая, вопросительно смотрел на меня. Он ждал комментариев  только что происшедших событий.
- Не пугайся, Витюша, это ребята Вагнера. Я же тебе рассказывала, что он дал мне работу. Вот они и привозят мне документы домой, поэтому и знакома с некоторыми из них,-  объясняла я, запирая дверь.
- Да я не за себя испугался, а за тебя, - проговорил Витька слегка взволнованным голосом. - Ты только слишком близко их не подпускай.
У них одна извилина в голове, как у бультерьеров. Они понимают только команду: «Фас». Добро и порядочность им не ведомы.
- Хорошо, все будет хорошо, - ответила я ему и принялась распаковывать коробку.
- Ба! Да тут продуктовый паек на целую семью на целый месяц! - воскликнула мама, в то время как я выкладывала на стол дары Вагнера. Я не видела таких деликатесов с тех пор, как покинула «Интерстройсервис». Банкеты для избранных всегда изобиловали всякими вкусностями, а в магазинах в это время рядовым гражданам скрупулезно отвешивали по 150 граммов растительного масла на человека.  Шпроты, крабы, икра красная и черная, сгущенное и стерилизованное молоко, консервированная ветчина, оливки, кофе, джемы. Ряды банок заполонили стол. За ними последовали несколько батонов сырокопченой колбасы, копченая осетрина и две огромных коробки шоколадных конфет. Гастрономический рай, да и только! Валерий Михайлович был человек прагматичный. Он отчетливо представлял себе, что в наше голодное время могло быть лучшим подарком к празднику.
Витька, глядя на все это изобилие, слегка смутился и, как бы извиняясь, сказал:
- Не чета моему подарочек!
- Не хлебом единым…Витюша,- ободрила его я, - с каким удовольствием я съем еще кусок «Полета», а вечером примусь за Шелдона. Спасибо тебе еще раз. Желудок может обходиться и скудной пищей, а вот мозги…. Их надо кормить, да еще и не абы чем.
Мы еще долго сидели на кухне, за праздничным столом! Потом смотрели телевизор, болтали. Уже ближе к вечеру мы решили прогуляться, подышать перед сном свежим воздухом. Витька мягко, но настойчиво следил за тем, чтобы я ежедневно гуляла, поэтому таскал меня на улицу почти в любую погоду, а когда не мог прийти, контролировал меня по телефону. Домой я вернулась часам к девяти. Мама, прибрав посуду, смотрела вечернюю программу.
- Ну, как погуляли? - спросила она, оторвавшись от телевизора.
- Да, как обычно. Все хорошо, - автоматически ответила я.
- Лена, что у вас с Витюшей? - вдруг огорошила меня вопросом мама.
- Что значит, что? - я недоуменно вскинула брови, - Что ты имеешь в виду?
- А вот то и имею! Ты ведь не дитя. Наверно понимаешь, что парень неспроста ходит к тебе и заботится о тебе так, как не каждый муж о своей законной печется! - резюмировала мама. – Ты-то, что на этот счет думаешь?
Ее вопрос застал меня врасплох. Я, собственно, никогда над этим не задумывалась. Он просто был всегда рядом. Просто был, и все тут. И то, что он каждую свободную минуту проводил рядом со мной, и то, что заботился о нас с мамой, как член семьи, и то, что вся мужская работа в нашем доме незаметно легла на его плечи, не казалось мне удивительным или чем-то из ряда вон выходящим. Это было естественно, потому что он, никогда не спрашивал, что сделать. Он делал то, что сам считал нужным, если видел какой-то непорядок. Он никогда ничего не ставил себе в заслугу, когда делал что-то для нас. Тем более, никогда не требовал похвалы или вознаграждения. Я, оказывается, настолько привыкла к нему, что не замечала очевидных вещей. Вот так-так! Вот это открытие!
- Судя по тому, что он делает для нас, на самом деле он получается глава нашей семьи. Только не живет с нами под одной крышей, мне - не сын, а тебе - не муж. А кто он тогда? - рассуждала мама дальше.
- Ну, кто-кто? Мой друг! - попыталась закруглить этот разговор я.
Но мама была непреклонна. Она, казалось, поставила себе цель, выяснить до конца, каковы наши отношения на самом деле.
-Друг! - передразнила меня мама. - Да ты присмотрись внимательно, как он на тебя смотрит! А то, право слово, как слепая. Ведь даже то, что ребенка ждешь, да и не от него, ему не помеха. Лен, подумай! Может вам вместе и хорошо будет! - уже почти просила меня мама.
- Мамуля, да ты никак чаю перепила! Мы? С Витькой? Вместе?- засмеялась я. - Мы же сто лет друг друга знаем. Мы просто старые добрые друзья! Да и не нужна я ему. Скорее всего, у него девушка есть.
- Это ты с чего взяла, насчет девушки-то? - заволновалась мама.
- Ну, во-первых, он никогда не говорил мне, что любит меня, не делал мне никаких предложений. А во-вторых, ты же сама заметила, что не каждый день появляется. Значит, в те дни, когда его нет у нас, он у своей девушки, - безапелляционным тоном заявила я.
- Ах, как жаль. А то я уже размечталась, что ты у меня удачно замуж выйдешь, - разочарованно проговорила мама. - Такого мужа, как Виктор, поискать. Я бы хоть спокойно смогла тебя оставить, знала бы, что ты за ним, как за каменной стеной.
- Что значит оставить? - забеспокоилась я, обратив внимание на ее последние слова и пропустив мимо ушей сетования насчет Виктора.
- Ну, не вечная же я, - вздохнув, произнесла мама, - Когда-то и я уйду. Но так хотелось бы мне, чтобы душа за тебя спокойна была.
- Масенька, ну, о чем ты говоришь?! Перестать, пожалуйста, не рви мне сердце! - со слезами в голосе сказала я, крепко обнимая маму.
- Все-все! Молчу! Да и не завтра я собралась уходить. Еще внука подращу, а уж потом, - стараясь говорить бодрым голосом, мама обнимала меня и гладила по голове.
Внутри все сжалось от какого-то неприятного предчувствия, но я, как всегда, поторопилась сбежать от него, так как страх потерять самое дорогое в моей жизни, будто парализовал меня. Можно сколько угодно долго прятаться за, казалось бы, спасительным утверждением, что все будет хорошо! Но хорошо, к сожалению, от этого не становится. Судьба не является нам открыто. Зачастую, она посылает нам знаки, определяющие грядущие события. И только люди, способные преодолеть свой страх перед неизвестностью, бывают в состоянии понять эти знаки и изменить свою судьбу.
Я, конечно, так и не позвонила НикСтепу. Он тоже хранил молчание.  За будничными хлопотами миновала весна. Мои ученики пошли на каникулы. Соответственно, и я попрощалась с ними до первого сентября. Однако, с Вагнером мы продолжали занятия, встречаясь два раза в неделю, после работы. В такие дни он намеренно не назначал вечерних мероприятий. Для занятий он снял неподалеку от меня однокомнатную квартиру.  За время наших уроков он сделал поразительные успехи в изучении языка. То ли сказывалась его истинная национальность, то ли уж человек, талантливый в одном, талантлив и во многом другом. Судить можно, как угодно. Но через четыре месяца он свободно читал, писал, воспринимал на слух немецкую речь и пусть простыми выражениями, но мог объясняться сам. Я видела, что его успехи радуют не только меня. Он сам ликовал! На каждый урок приходил в хорошем настроении, практически никогда не отменял занятия, на уроках бывал очень активен и работоспособен. Я очень гордилась его достижениями, про себя отдавая должное и хорошему учителю. Но однажды он пришел необычайно мрачным, сухо поздоровался, присел на стул и молча закурил. Я сразу поняла, случилось что-то очень плохое. Он просидел так, пока не выкурил сигарету. В комнате была абсолютная тишина. Начать разговор первой я не осмеливалась. Я понимала, что он сейчас принимает какое-то важное, не только для него, для нас обоих, решение. Когда в пальцах остался один фильтр, он тщательно затушил окурок в пепельнице.
- Плохи наши дела, Ленок. Сдала нас с тобой Коле какая-то сучара, - произнес он и посмотрел мне в глаза.
- Валерий Михайлович, неужели Вы думаете, что это я проболталась? - вспыхнув, спросила я.
- Да что мне думать, я и так знаю, что не ты, - устало проговорил он. - Мне Коля сам все рассказал. Кто-то из ваших дятлов, кто живет в этом районе, случайно один раз увидел, как сначала в этот подъезд вошла ты, а через несколько минут я. Знающий засранец оказался. Сразу смекнул, что если я здесь не живу, значит, пришел к кому-то. Взял, да и порасспросил соседей. Людишки любопытны вообще, а уж если какую выгоду почуют, готовы лоб расшибить. Вот и вынюхал у одной бабуси, кол ей в горло, что два раза в неделю в эту квартиру приходит красивая девушка и пожилой мужчина. Всегда в одно и то же время. А потом через два часа уходят. Он все уточнил и Коле стукнул. Коля даже не поленился, сам проверил, - усмехнулся Вагнер. - А мы с тобой тут как тут, как по расписанию прибыли. Что он мне говорил, пересказывать не буду. Только чую я, что не поверил он мне, как я ни старался его убедить, что мы с тобой немецким занимаемся. - Он вздохнул и крепко потер руки, а потом продолжил, - Розе моей тоже донесли. Правда, не знаю, с его ли подачи, или уж информатор сам активность проявил, но скандал дома был. Ну, с Розой то я сам управился. Я ее хоть и люблю, но лишней воли не даю. Сказал, что вранье, что немецким занимаюсь, и точка. Даже для убедительности тетрадки и учебник показал. Она и успокоилась. Да и не дура она! Недаром у нее отчество Моисеевна! - хохотнул Вагнер. - Если бы она каждый раз со мной разводилась, я бы пару раз потерпел, а потом бы и правда развелся. Она это сразу просекла. А с голой жопой после сытой и красивой жизни ей оставаться не хочется, уж это я точно знаю. Потому она только для виду права качает. А вот как с Колей быть, не знаю, - он на секунду задумался, - Вроде ничего страшного, да и не пацан я, чтобы его слушаться. А с другой стороны, он просил, а я обещал, но сделал все наоборот. Вроде, западло получается.
Вагнер опять замолчал, а я, разглядывая его, невольно подумала о том, что человек он решительный, я бы даже сказала рисковый, но сейчас и он выглядел растерянным. Значит, НикСтеп гораздо более серьезная фигура, чем я думала, если уж такой авторитет, как Вагнер, потускнел после объяснения с ним. Мне стало ужасно нехорошо на душе.
Валерий Михайлович, видимо, наконец, собравшись с духом, продолжил:
- В делах я его часто прижимал. Никогда не тушевался. А вот из-за бабы отношения портить не хочу. Так что уж, ты, прости. Придется мой ликбез прекратить, хотя бы пока, на время. Да и с переводами притормозим, у меня, как раз, сейчас пауза в делах. Будем считать, что у нас, как у всех школьников, каникулы. Да я, к тому же, и в отпуск собрался.
Вагнер полез во внутренний карман пиджака, достал портмоне. Отсчитал несколько крупных купюр.
 - Получается, что я тебя без дохода оставляю. Вот тебе неустойка за три месяца. А там посмотрим, - сказал Вагнер, протягивая мне деньги.
- Не стоит, Валерий Михайлович. Вы и так меня выручили, а я невольно стала причиной Вашей ссоры с Николаем Степановичем. Извините Вы меня, - еле слышно произнесла я, отстраняя его руку с деньгами.
- Ну, ты давай, не манерничай, - грубовато перебил меня он. -  Пока работу какую-нибудь найдешь, да какие-то деньги получишь, неизвестно, сколько времени пройдет. А жрать каждый день надо, тем более в твоем положении. - Он почти насильно втолкнул мне деньги в сумку, помолчал, а потом, будто смущаясь своего вопроса, спросил:
- Лен, а Коля знает, что ты ребенка ждешь?
- Нет-нет, что Вы! Он ничего не знает! И очень Вас прошу, ничего ему не говорите об этом, - попросила я взволнованным голосом.
- Ну, как знаешь, - пожал плечами Вагнер, - а то может наоборот, сказать ему, глядишь, помягчает, да и оставит тебя в покое. Может еще и поможет чем.
- Да не нужна мне его помощь! - зло бросила я. - Он уже и так помог! На работу не могу устроиться, на кусок хлеба не могу без его позволения заработать! Благодетель хренов! Пусть не мечтает, все равно не пропаду без него!
- Вот это мне уже нравится! - заулыбался Вагнер, - Раз разозлилась, точно не пропадешь!
А я в это время торопливо складывала в сумку учебники и кассеты, приготовленные к уроку.
- До свидания, - бросила я через плечо и поторопилась к двери.
- До свидания, Лена. Прости меня, - услышала я вдогонку, но поворачиваться не стала. Глаза застилали слезы. Слезы ярости и отчаяния. Жизнь опять была немилостива ко мне.
Сказать маме о том, что я в очередной раз осталась без работы, а значит и без денег, было выше моих сил. Тем более, я не могла сказать ей, что причиной всему - этот ненавистный мне человек! Я действительно ненавидела его тогда! Как мне хотелось сказать ему об этом прямо в лицо! Я прокручивала в голове всякие ситуации, в которых, встречаясь с ним, я представлялась себе обеспеченной и благополучной. Я небрежно бросала ему на ходу:
- Ну, что Николай Степанович? Съели? Умыла я Вас? Как Вы ни старались, все равно я выжила! И не просто выжила, а стала богатой и счастливой!
В этот момент я свято верила, что когда-нибудь, так оно и будет. И была, совершенно не осознавая этого, недалека от истины. Прожив непростую жизнь, я поняла, что сбывается только то, во что веришь, без оглядки и сомнений, чего страстно желаешь, даже не допуская мысли, что это может не получиться.
Я присела в сквере на скамейку, решив успокоиться и собраться с мыслями. Не хотелось являться домой расстроенной и заплаканной. Ведь там мама, которая и так уже хватила горького из-за моих злоключений. Я сидела, откинувшись на спинку скамьи, и пыталась расслабиться, как вдруг в животе появилось и тут же исчезло странное ощущение, будто маленькая рыбка вильнула хвостиком в воде. Я замерла в ожидании, но это больше не повторилось. Окончательно придя в себя, я отправилась домой.
- Масенька, - весело защебетала я, - у меня отпуск. - Валерий Михайлович уезжает, заплатил мне за три месяца и велел отдыхать до осени. Но, осенью-то я уже не смогу какое-то время с ними заниматься. У нас появится маленький, - продолжала я болтать, переобуваясь в прихожей. - Так что это пока мой завершающий рабочий день! Гуляем сегодня?! - стараясь создать веселую атмосферу, дурачась, тараторила я, и выложила деньги, всученные мне Вагнером.
Мама пересчитала купюры. Я следила за ее руками и поняла, что денег там значительно больше, чем он платил мне обычно. Мама посмотрела на меня вопросительно, как бы почувствовав, что-то неладное.
- Так ведь это отпускные и немножко декретные, - вывернулась я. - Нам сейчас очень пригодятся эти денежки. Ведь нужно еще все покупать, - продолжала рассуждать я, как ни в чем не бывало.
- Да, кстати, масенька,- снова обратилась к ней я, вспомнив свое ощущение в сквере, - у меня сегодня рыбка в животе плавала. Что это? - спросила я, вопросительно глядя на нее.
- Доченька, это дитя твое первый раз пошевелилось! Дает о себе знать! - голос мамы задрожал от волнения, а лицо стало мягким и благостным. - Запомни этот день и час, а лучше запиши. Вот теперь точно можно подсчитать день родов. Первый пошевел - ровно половина беременности. Господи, благослови! Помоги, Отец небесный! - она осенила крестом меня, а потом и себя.
Вечер прошел в приподнятом настроении. Даже недавняя неприятность отступила перед таким значительным событием! Мы опять обсуждали, что нужно еще купить, перебирали детское приданое и строили планы на будущее.

Виктора не было два дня. Он появился с пакетом свежих помидоров и огурчиков. В начале лета это стоило тогда безумных денег. Но он баловал меня такими гостинцами. На мои возражения, что это очень дорого и не стоит ему так тратиться на меня, он отвечал коротко:
- Не дороже денег. Тебе сейчас это нужнее всего. Витамины, Свиридова, - залог здоровья матери и ребенка, так что лопай и не рассуждай.
Я шустренько приготовила салатик, и мы сели обедать. После обеда мама, сказавшись, что пошла в магазин, оставила нас одних. Мы сидели на диване и о чем-то болтали.
- Ой, - тихонько ойкнула я.
- Что, Лена? - испуганно вскинулся Витька, - что с тобой?
- Ой, Витя, он опять шевельнулся. Первый раз позавчера, а сейчас опять, - слегка смущенно сказала я.
- Да ты что? Правда? Дай потрогать! - изумленно воскликнул Витька и приложил руку к моему животику.
Он замер, улыбаясь, глядя на меня. А я вдруг отчетливо представила, что это Франц рядом со мной. Это он смотрит на меня и, замерев от счастья, ждет, когда под его рукой его дитя даст ему знать о себе. Легкая тень грусти пробежала по моему лицу, но я сумела скрыть ее за смущением.
- Вить, ну не надо, мне неудобно, - вдруг застеснявшись, попросила я.
Эти слова, казалось, вырвали его из чудесного состояния, в котором он только что пребывал, стараясь почувствовать движение новой жизни внутри меня. Он, очнувшись, вновь осознал, что он мне посторонний, в общем-то, мужчина, а ведет себя со мной, как муж в ожидании рождения первенца.
- Извини, Лен. Я забылся. Так интересно стало, - смущенно произнес он.

Вдруг, по подоконникам что-то забарабанило. Выглянув в окно, я обнаружила, что при совершенно безоблачном голубом небе, шел частый дождь. Дождевые брызги в лучах солнца искрились всеми цветами радуги. И сама она не заставила себя долго ждать. Через несколько минут над домом напротив выгнулась разноцветная красавица. К такому невозможно привыкнуть. Всякий раз захватывает дух и вызывает восторг в душе подобное зрелище, вселяя уверенность в том, что мир бесконечен и прекрасен!
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Уже через полчаса о нем напоминали только небольшие лужицы на асфальте, да легкий парок, поднимавшийся от, прогретой солнцем, земли.
Вскоре пришла мама. Платье ее было запачкано. Она болезненно морщилась, но все-таки со смехом рассказала нам, что, поскользнувшись на мокром асфальте, упала. Я, забеспокоившись, стала расспрашивать ее, что и где болит.
- Да, брось ты, доченька! Что я никогда в жизни не падала, что ли? Подумаешь, ушиблась чуток! Не волнуйся, все пройдет, - уговаривала она меня.
Переодевшись, она, как ни в чем не бывало, принялась за свои дела. И этот инцидент забылся надолго. Однако, спустя пару месяцев, я заметила, что она нет-нет, да и начинает растирать правую грудь. Вечерами она принялась греть соль на сковороде и прикладывать к груди. Ночью я стала слышать стоны из ее комнаты. Она плохо спала и ходила по квартире.
- Мамуля, что с тобой? – забеспокоилась я, - У тебя болит что-то?
- Нет-нет, все нормально. Видимо, подпростыла немного. Все пройдет. Ничего серьезного, - отнекивалась она, продолжая свои обычные дела.
Мама явно не хотела меня волновать. Она всегда и все переносила очень стойко, на ногах, не обращая внимания на легкую простуду или какое-то недомогание. Никогда она не жаловалась, не стонала, не требовала к себе повышенного внимания. Поэтому, если уж мама легла, значит, она заболела на самом деле. Для меня всегда это было серьезным сигналом. Пока же она была на ногах, вмешиваться было просто бесполезно. Она даже начинала сердиться, если я пыталась вызвать врача или уложить ее в постель. И я отступала, полагаясь на ее житейский опыт и здравый смысл. Так было всегда. Но в этот раз, не знаю почему, я забеспокоилась не на шутку. Присмотревшись внимательнее, я заметила, что она слегка похудела за это время, побледнела, а в глазах притаилась боль.
- Нет уж, дорогая! На этот раз у тебя ничего не выйдет! - твердо сказала я. – Завтра вместе идем к врачу! И даже не возражай, а то позову Витьку, и повезем силой.
Видя, что я настроена очень решительно, мама поняла, что спорить со мной бесполезно, и согласилась.
На следующий же день мы отправились к врачу. Она категорически запретила мне входить в кабинет вместе с ней. Я прождала ее у дверей кабинета около часа, начала нервничать и уже решила войти. В эту минуту она вышла. Увидев мои вопрошающие глаза, она спокойно ответила:
- Все нормально, идем домой!
- Да что нормально-то!? Дай-ка, я зайду, сама с врачом поговорю, - сказала я, и быстренько, чтобы она не успела удержать меня, скользнула в кабинет.
В кабинете за столом сидела пожилая женщина и что-то писала. Не поднимая головы, она произнесла заученную фразу:
- Проходите, садитесь. На что жалуетесь?
- Да я - то, слава богу, здорова, а вот состояние моей мамы меня беспокоит, и очень сильно. Она только что вышла, - выпалила я, - Прошу Вас, скажите, что с ней!
- Ничего серьезного, - сохраняя спокойствие, ответила врач. - У нее мастопатия. Нужно полечиться и наблюдаться. Желательно у онколога. Поэтому Вы не пугайтесь, когда Ваша мама будет лечиться в онкологическом диспансере. Там самые лучшие специалисты - маммологи.
И я поверила ей и успокоилась. Только все время контролировала, чтобы мама не пропускала визитов к врачу.
На самом деле у нее оказался скоротечный рак молочной железы, спровоцированный ударом. А то обстоятельство, что она еще и грела грудь горячей солью, стало настоящим катализатором, заставило болезнь прогрессировать невероятными темпами. К моменту обращения к врачу даже оперативное вмешательство было бессмысленным. Это чудовище уже по всему ее телу разметало свои метастазы. Узнала я об этом, как говорится, постфактум. Она и была так долго в кабинете у врача только потому, что уговорила ее ни за что не говорить мне, что с ней на самом деле. И доктор, будучи сама женщиной и матерью, поняла ее и исполнила просьбу хранить молчание.
Моя мама, даже в таком серьезном случае, свой материнский долг поставила на первое место. Ее основной целью было мое спокойствие, так как я ждала ребенка. Ничто, по ее мнению, не должно было помешать мне, спокойно доносить и родить дитя.
Проболела она недолго. Болезнь расправилась с ней ровно через месяц, с того самого дня, как я насильно увела ее к врачу.  Последние две недели, когда боли стали невыносимыми, она легла в стационар, якобы, на обследование.  Лечащий врач также уверил меня в том, что ее состояние не внушает опасений. В отделение меня не пускали, объявив карантин по гриппу. Только принимали передачи, да записки. Мне возвращали пустую посуду и мамины ответы. То, что почерк был неровным, каким-то прерывистым, я объясняла себе тем, что она пишет второпях, где придется. Виктор в эти дни появлялся у меня чаще обычного, засиживался подолгу.
Я все время ловила на себе его, как мне казалось, изучающий взгляд.
- Ну, что ты меня разглядываешь, как лошадь на базаре? - говорила я, теряя терпение. - Поправилась, не без того. Но ведь не подурнела! - победно утверждала я.
 Не знаю, кого я старалась в этом убедить, его или себя.
- То, что ты хороша и сейчас, сомнений нет! А вот как у нас с силой духа? - спрашивал Витька. - Сможешь ли ты ради ребенка сделать что-то необыкновенное?
- Что необыкновенное? - недоумевала я, - на Луну что ли полететь?
 Мне казалось, что он задает дурацкие вопросы, просто ради развлечения.
- Не до шуток мне, Витя. Мама болеет, но ее скоро выпишут. Хочу все приготовить к ее приходу. Перемыть бы все, освежить, - размышляла я вслух.
- Точно, Аленка, - ухватился за эту идею он. - Давай сейчас и начнем. Сегодня пятница. За два дня управимся. Я тебе помогу. Вернее, ты мне помогай. Говори, что делать и куда что раскладывать.
И мы принялись за генеральную уборку.  Перемыли и упаковали окна к зиме, перебрали всю посуду в шкафах, маминым цветам устроили освежающий душ, надраили кафель на кухне и в ванной. Перестирали и перегладили портьеры, почистили ковры. Трудились два полных дня. Ни один уголок не остался нетронутым. К вечеру в воскресенье квартира засияла чистотой и свежестью.
- Ну вот. Теперь можно и людей принимать, - констатировал Витька, устало присев на диван после того, как все дела были закончены.
- Ты каких людей собрался у меня принимать, Гордеев? - поинтересовалась я. -Так пристально разглядывал и считал нашу посуду, как невестино приданое, - подтрунивала над ним я. - Разглядывал и считал! И не отрицай! Я видела, как ты губами шевелил. Колись, что задумал, - настаивала я.
- Так ведь, Лена! - начал, было, Витька, но на секунду замешкался, а потом продолжил, - Скоро уже крестины будут. Все равно придут люди поздравить. Вот я и прикинул, что есть и что еще нужно.
А потом, стараясь оправдать свою заинтересованность, добавил:
- Я ведь все-таки крестный. Не последнее лицо в этом деле. Все равно все на мне будет.
- Вы еще, наверно, спорить с мамой будете, кто главнее, - пошутила я.
- С мамой спорить не буду. Тут и спорить нечего, она всегда главнее всех, - ответил Витька, а мне послышался в его словах едва уловимый горестный вздох.
В этот вечер Виктор остался в моем доме. Я устроила его на диване в зале, а сама расположилась в маминой спальне. Уже глубокой ночью я услышала телефонный звонок. Виктор поговорил коротко с кем-то. Я хотела, было, проснуться, чтобы спросить, кто звонил, но сон оказался сильнее моего мимолетного желания. Я крепко и безмятежно проспала до самого утра.
Открыв глаза, я с удивлением обнаружила, что часы показывают двенадцать. Я тупо соображала, день или ночь. Затем поняла, что раз светло - значит, определенно, день. Состояние было странным. Вроде, долго спала, а тело было вялым, мысли вязкими. Вставать не хотелось. Но я, скорее по привычке, чем по необходимости, встала с кровати и пошла умываться. Странно. На кухне кто-то возился. Витька должен был утром уйти на работу. Я ужасно обрадовалась. Наверно, выписали маму, а она, решив сделать мне сюрприз, пришла сама и теперь готовит мне завтрак.
- Мамуля, ну зачем ты так сделала? - плаксивым голосом затянула я, - Я ведь готовилась, встретить тебя хотела! А ты! Теперь уже и не исправить ничего. - Я сделала вид, что рыдаю. Сидела на диване, уткнувшись в ладони, мои плечи вздрагивали.
Мне хотелось, чтобы мама поняла, что я расстроена тем, что мой подарок не удался. Услышав шаги, приближающиеся ко мне, я захлюпала еще громче. Вдруг я почувствовала ладонь на своей голове, и Витькин голос произнес:
- Держись, Аленка! Теперь уже действительно ничего не исправить.
- Гордеев, это ты? Ты почему не на работе? - резко выпрямившись от неожиданности, спросила я, - а где мама?
Какая-то неясная догадка мелькнула в голове, но я еще даже и мысли не допускала, что произошло непоправимое.
- Подожди, что значит: действительно ничего нельзя исправить? Что ты этим хочешь сказать? - я немигающими глазами уставилась на Витьку.
 Он замялся в растерянности. В его глазах было сострадание и жалость ко мне, как к ребенку-сироте, брошенному матерью.
- Лен, ну, в общем, я слышал, ты так говорила, что я подумал, что ты уже сама все узнала, а ты… оказывается, еще не …..- он никак не решался закончить начатую фразу.
- Да говори же ты толком, что случилось! Что ты мямлишь? - мое сердце вдруг забилось неровными толчками. Ощущение опасности и неотвратимой беды нависло надо мной.
- Лен, ну что теперь делать? Тебе придется быть сильной и мужественной. Помни, ты не одна. Мама все сделала для того, чтобы не волновать тебя и малыша, - продолжал Витька, оттягивая самые главные слова.
Страшное известие еще не было озвучено, а я уже всем своим существом поняла, что в мой дом пришло горе, обдав меня дыханием смерти.
- Мама? - беспомощно и чуть слышно спросила я.
Виктор утвердительно кивнул.
- Что с ней? Почему? Ведь ее готовили к выписке! - еще никак не соглашалась я принять страшную весть.
- Леночка, рак у нее был, запущенный. Когда к врачу ходили, уже все поздно было, - устало проговорил Виктор. - Ждали со дня на день, поэтому и в больницу положили, чтобы тебя не пугать. Она сама так решила. Я все знал. Она мне в первый же день все рассказала. Просила тебе ничего не говорить. Так мы с ней и тянули до последнего. - Он замолчал, прикрыв глаза рукой.
Я поняла, что он плачет, но сама сидела будто окаменевшая. В голове что-то нудно и заунывно звенело, а внутри какой-то жадный зверь терзал мое сердце и душу.
- Когда? - тихо спросила я.
- Сегодня ночью. Мне позвонили из отделения. Я еще побоялся, что разбудят тебя, несмотря на снотворное, которое я тебе вчера вечером в чай подсыпал.
Так вот почему я так крепко спала, и даже утром просыпаться не хотела!
- Когда ты видел маму в последний раз?  Что она тебе сказала? - я разговаривала самым обычным голосом, только очень тихо, как будто боялась разбудить, спящего в квартире, человека.
- Вчера вечером, перед тем, как прийти к тебе. Она была в сознании. Просила передать тебе, что любит тебя и внука или внучку, неважно, все равно любит.  А еще просила, чтобы ты жила за нее и за себя, а она тебе помогать обещала, - срывающимся голосом рассказывал Виктор.
- Значит, все всё знали, кроме меня. А как же я? Почему мне не позволили попрощаться с мамой, принять ее последний вздох? Если бы я знала, что дела так плохи, я бы ни за что не допустила бы, чтобы она умерла среди чужих людей, на больничной койке! - я уже почти кричала. Боль, наполнившая все мое существо, искала выход и, обращаясь в ярость, рвалась наружу. Я готова была обвинить всех и вся в том, что случилось. - Знай об этом я, я бы уж точно придумала бы что-нибудь и сделала бы то, что никто не смог сделать!
- Вот поэтому она и решила так, - Виктор взял себя в руки и говорил тихо и спокойно. - Ты бы начала всех дергать, что-то пытаться делать, а главное, ей не дала бы спокойно отойти. Поверь, если бы хоть что-нибудь можно было сделать…. Лена, она была обречена и понимала это. Потому и распорядилась так. Я все выполнил так, как она просила.
И тут я заревела в голос. Сначала по-детски, так, как плачут дети, больно ударившись и призывая на помощь всех, кто только может их услышать. А потом, по-бабьи горько и безутешно, по самому дорогому в жизни. Витька прижимал меня к себе и все приговаривал:
- Ты плачь, Ленка, плачь. Ты только не молчи. Дай волю слезам. Только не каменей.
 А потом, когда я, проревев больше часа, слегка приутихла, он вколол мне какой-то укол, и я куда-то провалилась. Не уснула, нет. Я просто отключилась. В этом состоянии я пробыла больше суток, придя в себя на следующий день. Открыв глаза, я сразу увидела Виктора. Он сидел рядом и внимательно наблюдал за мной.
-Нет! Не хочу просыпаться! - пронеслось в мозгу. - Вместе со мной проснется боль. Я не вынесу этого!
В этот момент мое подросшее дитя пошевелилось, робко напоминая о себе.
- Бедненький мой! Забыла мать про тебя! Не кормила, не поила целые сутки. Прости меня, моя деточка, - разговаривала я про себя со своим малышом и скорее, повинуясь инстинкту самосохранения и материнскому инстинкту, встала с кровати.
Боже, как это трудно, идти вперед, когда хочется лежать, не подавая признаков жизни, думать и говорить, когда хочется выть по-звериному! Трудно даже просто быть, когда хочется раствориться и исчезнуть! В моем доме ходили какие-то люди. Некоторых из них я даже не знала. Зеркала и телевизор были занавешены тканью. Мебель в комнате сдвинули так, что правый угол напротив двери освободился.  Там стояли три табурета. Я поняла, что это место приготовлено под гроб. Возле меня суетились моя школьная подруга Татьяна и Виктор. Он усадил меня и измерял давление, она что-то говорила мне почти на ухо, но я ничего не слышала. Вернее, что-то слышала, но никак не могла уловить, о чем речь. Меня, как куклу, увели на кухню, я что-то ела и пила. А в груди живой жилкой пульсировало ожидание. Сейчас ее привезут. Сегодня она будет ночевать дома в последний раз. Накануне Виктор предлагал мне проводить маму из ритуального зала, но я была категорически против.
- Если уж вы не дали мне увидеть ее живой и попрощаться с ней по-человечески, так пусть хоть последнюю ночь она проведет в своем доме, - настаивала я. - Не мы этот обычай придумали, не нам его и отменять. Не хочу я свою мать, как безродную тетю, из казенного помещения хоронить, - непреклонно твердила я, и всем пришлось со мной согласиться.
После полудня к подъезду подошла машина, все засуетились. У меня противно заныло под ложечкой, но я упрямо закусила губу и решила для себя быть стойкой и провести эту ночь рядом с мамой. Мне нужно было быть спокойной, по крайней мере, не терять все время сознание. Я боялась, что Витька может силой увести меня куда-нибудь. Я понимала, что он очень волновался за меня.

Вот я оборачиваюсь на скрип открывающейся двери, и как во сне вижу, что двое мужчин вносят крышку гроба, ставят ее в угол. За ними еще четверо на руках несут гроб, устанавливают его на табуреты. Подходит мамина подруга и открывает кружевное покрывало, закрывающее ее лицо.
Я медленно подхожу к гробу, и вижу свою масеньку, но не могу узнать ее. Она очень похудела за то время, пока я не видела ее. Лицо выглядит сосредоточенным, как будто она очень серьезно над чем-то задумалась или даже недовольна чем-то. Маленькие ручки аккуратно сложены на груди, в них вложен платочек. Я не слышу, что происходит вокруг. Я вся сосредоточена на ней. Я придвигаю стул, присаживаюсь рядом и начинаю разглядывать ее. Волосы причесаны аккуратно назад, на голове черный кружевной шарфик. На ней надето новое, никогда мною раньше не виденное, платье из добротной красивой шерсти.  Я расстегиваю пуговицы на платье, мне нужно убедиться, что мамин крестик на ней, что одежда вся новая.
- Все на месте, все хорошо, - отмечаю я про себя.
 Расстегнув еще одну пуговицу, я вдруг обнаруживаю, что ее тело посередине разрезано и сшито грубым швом через край. Я даже успела разглядеть кровь, запекшуюся в местах проколов. Я вдруг физически ощущаю, что ей ужасно больно!
 В комнате опять выключают свет, совершенно темно!!! Я кричу, но не слышу сама себя! Я стремительно падаю вниз, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Но все, за что я цепляюсь, растворяется между пальцев, как нечто нематериальное, и не дает опоры. Бездонная, черная пропасть вселяет ужас! Но вдруг меня подхватывают чьи-то руки, и мы так же стремительно несемся вверх уже вместе. Я не вижу своего спасителя, но понимаю, что это моя мама.
- Ничего не бойся. Я всегда с тобой. Будь сильной, береги себя и Лизу, - отчетливо слышу я мамин голос.
Прихожу в себя от резкого запаха нашатыря. Обвожу глазами комнату и людей, которые суетятся возле меня: Витька, Татьяна и соседка Лариса. Понимаю, что лежу в ее квартире.
- А где мама? Она только что говорила со мной! - спрашиваю я, но все молчат.
Никто не решается сказать мне страшные слова. Ощущение реальности возвращается. Я сама вспоминаю, что мама там, в нашей квартире, но уже холодная и недвижимая.
- Где Лиза? - спрашиваю я.
- Какая Лиза? - Танюшка недоуменно смотрит на меня.
 Ни одного человека по имени Лиза в нашем окружении до сих пор не было.
- Мама мне сказала: «Береги себя и Лизу», - устало произношу я и снова закрываю глаза.
Вижу в темноте светящее пятно. На него сначала больно смотреть, но постепенно глаза привыкают, и я опять вижу маму. Она в светлом платье, веселая и улыбающаяся, легко идет, нет, не идет, а парит мне навстречу. Приветливо машет мне рукой и восторженно говорит:
- Ты себе не представляешь, доченька, как здесь красиво! Я еще немного побуду с тобой и вернусь туда. Посиди со мной, поговори напоследок. Я уйду надолго. А ты потом придешь ко мне, только еще не скоро. Ты Лизу береги!
Я очнулась как от толчка и опять спросила:
- Кто такая Лиза? Почему мама мне уже второй раз говорит, чтобы я берегла ее?
Я вопрошающе уставилась на Витьку, потом перевела взгляд на Татьяну. Они тревожно переглядывались и о чем-то шептались.
- Да не думайте вы, что я спятила! - поняв, о чем они могли говорить между собой, - сказала я. - Со мной все в порядке! Я сейчас встану, и все сделаю, сама.
Я встала, подошла к окну, поправила волосы и спрятала их под черную косынку, одернула одежду.
- Все, я готова! Не беспокойтесь, дальше будет без фокусов. Идемте! - я решительно направилась к двери.
- Лена, может тебе не надо туда, - попросила меня Танюшка, удерживая за руку.
- Вот мне-то и надо туда. Я должна быть там. Не волнуйтесь, я не какая-нибудь истеричка. Справлюсь. Только вы меня не бросайте пока, - в моих словах послышалась слезливая нотка, но я тут же опять взяла себя в руки. - Идемте, - твердо настаивала я. Мы все вместе пошли в на дом.
В квартире было полно народу. Кое-кого я узнавала. Ко мне подходили родственники, приехавшие на похороны. Они искренне плакали, горюя о нашей потере. Подошла женщина маминых лет. Я никогда не видела ее прежде.
- Держись, деточка, - сказала она, пожимая мне обе руки.
- Извините, я Вас не знаю, - растерянно говорила я.
- Конечно, не знаешь, - она мягко улыбнулась. - Мы с твоей мамой вместе начинали работать, когда нам было по пятнадцать лет. Я тетя Клара. Вот, возьми Леночка. Это мы с девочками собрали тебе в помощь, - она протянула мне конверт, очевидно с деньгами. - А веночек мы тоже купили. От друзей юности, - она произнесла эти слова, уже не скрывая слез. - Я всех девочек собрала, с кем раньше твоя мама общалась. Посмотри, сколько людей пришло. Ее все любили. Все, кто смог, пришли проводить. Мамочка твоя - золото, каких мало, - она закрыла лицо руками и снова заплакала.
Теперь уже я успокаивала тетю Клару, теперь мне было жаль ее. Вдруг в комнате наступило затишье. Я почувствовала, что все люди обернулись на дверь. Так бывает всегда, когда в комнату входит новый человек. Я тоже обернулась. В дверях стоял НикСтеп с траурной корзиной в руках. Он стоял нерешительно, не зная, можно ли ему войти, как я восприму его приход. Я встала и пошла к нему навстречу.
- Здравствуйте, Николай Степанович, проходите. Вот видите, и в мой дом пришло горе - тихо проговорила я.
Он молча поставил корзину с цветами у гроба, шагнул ко мне и обнял меня. Мне показалось, что он хотел в этот миг защитить меня от всех несчастий, обрушившихся на меня. Я уткнулась в его плечо и заплакала, как когда-то он плакал на моем плече, скорбя о своей жене.
- Прости меня, девочка, я виноват перед тобой и перед твоей мамой, - срывающимся голосом произнес он. - Прости, если сможешь! В его глазах сверкнули слезы.
Я куталась в большую, черную вязаную кофту, так как в квартире отключили отопление. Эта кофта спасала от холода, и прикрывала мой животик от любопытных глаз. Мало кто знал, что я беременна. Он сунул руку в карман моей кофты, и я ощутила на животе прикосновение его пальцев. НикСтеп вскинул на меня недоумевающие глаза. Он сразу все понял. В этот момент ко мне подошел Виктор и встал рядом. Он все время наблюдал за мной и был готов защитить меня от НикСтепа.
- Кто это? - спросил НикСтеп, переводя взгляд на Виктора.
- Я ее муж, меня зовут Виктор - неожиданно для меня ответил Витька и протянул руку Соколову, глядя ему прямо в глаза.
- Очень приятно, - ответил НикСтеп и пожал протянутую руку, хотя по его тону было понятно, что это известие ему вовсе не приятно, скорее наоборот. - Вы что, ребенка ждете? - не удержался от вопроса НикСтеп.
- Да, уже скоро, - просто ответил Витька, избавив меня от необходимости лгать или оправдываться.
- До свидания, держитесь, Лена, - сухо произнес НикСтеп, переходя на более официальный тон, и направился к выходу.
Я сунула руку в карман кофты. Там лежал конверт с деньгами.
- Спасибо, Николай Степанович, - мысленно поблагодарила я его и тут же отвлеклась на кого-то другого.
Всю ночь рядом со мной были люди. Я сидела у изголовья гроба. Временами, мне казалось, что я с мамой одна, и я начинала разговаривать с ней. Я гладила ее руки, лицо, поправляла подушечку. Мне все хотелось устроить ее поудобнее. Потом приходила в себя, видела всех, кто сидит рядом со мной. Люди говорили только о маме. Они делились друг с другом воспоминаниями о ней. Рассказывали, кому она помогла, кому сделала что-то хорошее, какая она была веселая и приветливая, какая умелая, какая мастерица.  Я впитывала в себя эти добрые слова о моей матери, и мне становилось легче от той любви, которую мама сумела посеять в сердцах людей за время своей жизни.  Ночь прошла в разговорах. Наступил день прощания. Меня опять пичкали успокоительными, чтобы я смогла выдержать все до конца.

Наш двор образуют три дома, выстроенные буквой П. Это довольно большое пространство. Когда я вышла за гробом на улицу, во дворе не было свободного места. Столько людей пришли проводить маму в последний путь! Каждый из тех, с кем она общалась при жизни, счёл своим долгом отдать ей дань уважения в ее последний на Земле день.
Поминки делали в столовой, так как наша малюсенькая квартира просто не смогла бы вместить всех. Уже поздним вечером мы собирались домой, и я услышала разговор двух поварих, готовивших на поминки.
- Ну и дела, - удивленно протянула одна, - Редко такое увидишь. Почти триста человек на поминках было. И это только на поминках! А тогда провожало сколько? Ведь многие не приходят поминать.
- Знать, человек хороший была эта женщина! - с уважением в голосе вступила в разговор вторая. - Ты слышала, сколько говорили о ней, и только хорошее.
- А ведь молодая еще, могла бы и пожить. Вот и скажи после этого, что Бог справедлив! Хороших людей к себе забирает, а мразь всякую и лопатой не ушибешь, - в сердцах добавила первая.

Домой вернулись уже совсем поздно. Я была без сил, но и спать не хотелось. Не хотелось говорить. Хотелось прижаться к родному человеку и просто помолчать, понимая молчание друг друга. Витька, угадав мое желание, сел рядом на диван, притянул меня к себе, обняв за плечи. Я положила голову ему на грудь и приникла к нему, обняв его за талию. Без слов было понятно, что мы думаем об одном и том же.
Следующая неделя прошла в хлопотах. Мы готовились к девяти дням. Я почему-то подумала тогда, как мудры были люди, установившие такой обычай: поминать умерших после похорон, на девятый и сороковой день после смерти. Кроме того, что это связано с представлениями живых о том, что происходит с душой умершего, такой обычай помогает родственникам, потерявшим близкого, постепенно смириться с потерей. Хочешь - не хочешь, а нужно сделать так, чтобы соблюсти все, что предписывает обычай. А это требует личного участия, заставляет думать и действовать, привязывает к жизни. Я часто плакала, вспоминая маму, но Витька всегда был рядом. Он умел утешить меня. А еще, он не оставлял меня надолго наедине со своими мыслями, всегда находил причину, чтобы занять меня, переключить на какое-нибудь дело. Так прошло время. Миновало и сорок дней.
Мы опять приводили квартиру в порядок. Раздавали чужое, расставляли свою посуду и вещи в доме на свои места. Приближался срок родов. Нужно было все приготовить для появления в доме маленького человечка. Витька сводил меня на прием к своей одногруппнице на УЗИ. Наталья Борисовна подтвердила общую уверенность в том, что у меня родится мальчик. Она сказала это совершенно определенно, без всяких сомнений. Я еще подумала тогда:
- Как хорошо, что мама успела сшить конвертик голубого цвета. Будет, во что завернуть моего Мишутку. Я решила назвать сына в честь моего отца.
Но почему-то опять всплыли в памяти мамины слова: «Береги Лизу».
- К чему бы это? - размышляла я. - Может, родственница какая приедет.

Как-то так получилось, что Виктор все это время жил у меня, то есть, он проводил со мной все время, свободное от работы. Он только изредка навещал свою заброшенную квартиру, чтобы взять что-то нужное. Тогда же я узнала, что его исчезновения связаны с тем, что он подрабатывает на скорой. Так что, версия наличия девушки отпала сама собой. Мы никогда не говорили о наших чувствах, не строили планов на совместное будущее.
Я воспринимала его заботу обо мне, как помощь друга.
А ситуация в стране, между тем, становилась все сложнее. Грянула печально знаменитая в народе Павловская реформа. Все банковские вклады сначала были заморожены, а потом вмиг обесценились, превратившись в сущие копейки. Я, после выписки из больницы, когда поняла, что возвращение в Германию мне уже не светит, тоже имела глупость поменять почти все свои валютные сбережения на рубли и положить их в банк. Так что и я осталась без каких-либо резервных средств к существованию. Не знаю почему, но я все-таки оставила тогда дома тысячу долларов, как я думала на всякий случай. Однако, операции с валютой вне банка считались незаконными, а банкам уже нельзя было доверять. Так что, так и лежали мои зеленые денежки мертвым грузом. Да я, честно говоря, почему-то забыла о них. Более всего меня занимали предстоящие роды.

 Я проснулась в этот день с ощущением предстоящего грандиозного события. Самочувствие было превосходным. Я была полна сил и начала этот день в приподнятом настроении. Глянув на календарь, я обратила внимание на дату, обозначенную большой красной цифрой, при виде которой встрепенулось все мое существо.
- Ровно год назад Франц первый раз сказал мне, что любит меня, -  с грустью отметила я про себя. - Сколько разных событий произошло за это время, сколько переживаний и потерь! Что ожидает меня сегодня, спустя целый год? И тут мой Мишутка, видимо делая утреннюю гимнастику, так лягнул меня, что мне даже больно стало. Я присела, чтобы отдышаться от его напоминания о себе. Через некоторое время боль стихла, и я пошла на кухню, готовить обед. Виктор должен был прийти сегодня после дежурства пораньше. Мне хотелось вкусно накормить его. Спустя час мой сынок опять дал знать о себе таким же безжалостным способом. Я посмотрела на часы, и решила понаблюдать, повторится ли это еще. Он снова и снова больно толкал меня через определенные промежутки времени. Я поняла, что мой малыш уже сегодня появится на свет. Как ни странно, я не испугалась. Оставив домашние хлопоты, я приняла душ и сложила все необходимое для больницы. Осталось только дождаться Виктора. Я прилегла на диван, чтобы расслабиться.
Звонок заставил подняться и пойти в прихожую открывать дверь. На пороге стоял Витька.
- Привет, -  сказала я, отступая и давая ему возможность войти. - Ой, - тут же вырвалось у меня. Я изумленно смотрела на лужу воды у своих ног. - Что это, Витя?
- Ничего особенного, девушка, у тебя воды отошли, - деловито произнес он и тут же начал хлопотать вокруг меня. Он отвел меня на диван и позвонил в скорую. - Собираться надо, - начал, было, он, но я сообщила, что схватки продолжаются уже два часа, и что я уже все собрала.
- Вот и славненько, ты только не волнуйся. Все будет хорошо. Я буду рядом, - успокаивал меня он.
- Ты знаешь, Вить, а я за себя не волнуюсь ни капельки, - храбро начала я, - только бы с малышом все было в порядке, - голос мой дрогнул, я готова была расплакаться. То, что я не волновалась, было жутким враньем. Я ужасно боялась, только старалась не показывать виду. Да и больно было так, что я готова была орать во весь голос, только стеснялась. Ведь рядом был Витька.
- Вот и чудненько, моя храбрая девочка. Я всегда знал Свиридова, что с тобой даже в разведку идти можно, - ободрял меня, как мог, Витька. - Сейчас приедем, нас там уже ждут. Я договорился, мне Элька разрешила на родах присутствовать.
- Кто это Элька? - спросила я. Виктор никогда раньше о ней не говорил.
- Да однокашница моя. А теперь она зав. родильным отделением, где мы и будем рожать нашего Мишку, - он говорил это, как само собой разумеющееся, как будто это его сын должен был вот-вот появиться на свет.
Скорая быстро доставила нас в роддом. Меня приняли удивительно оперативно. Дежурный врач, осмотрев меня, коротко бросил:
- Сразу в родильный зал поднимайте. Да идти ей самой не разрешайте. Полное раскрытие.
Лежа на каталке и глядя в потолок, я размышляла над тем, что такое полное раскрытие. Мои размышления прервал очередной приступ дикой боли. Казалось, что все мои внутренности кто-то тянет вниз безжалостной рукой. А дальше вокруг меня забегали люди в масках и белых халатах. Из-за масок трудно было различить, кто стоит рядом со мной, все они казались на одно лицо. Одна фигура встала за моей головой и взяла меня за руку. Я подняла взгляд и, встретившись с ярко-синими глазами, выделявшимися на фоне белой шапочки и маски, поняла, что это Витька. Он и вправду пробрался в родильный зал, чтобы и здесь быть рядом со мной.
Теперь мне уже не было страшно. Я знала, что если он со мной, то все точно будет в порядке. Я сосредоточилась и начала выполнять указания акушерки и врача.
- Ну, еще разок, миленькая, - просила меня акушерка. Судя по ее тону, мне казалось, что она тужится вместе со мной. - Вот так! Вот мы и появились! - услышала я ее победный возглас, а потом -  звонкий рев.
- Поздравляю, мамочка! Дочь у тебя!  Да и с тобой, милая, все в порядке. Умница! Все бы так слушались, нам бы шить меньше приходилось -  акушерка, довольная исходом дела, продолжая обрабатывать меня, сначала даже не обратила внимание на то, что я лежала молча. Потом, спохватившись, она глянула на меня:
- Ты чего молчишь, девонька? Или не рада? Может больно где? - забеспокоилась она.
- Нет, все в порядке. Только, как Вы сказали? Дочь?! У меня же Мишка должен родиться! - лопотала я в растерянности. Мне казалось, что акушерка явно что-то перепутала.
- Да нет, мамочка, скорее Маша, чем Миша, - со смехом сказала она. - Я здесь уже тридцать лет работаю. Слава Богу, умею различать Маш и Миш.
Я поискала глазами Витьку. Он стоял рядом и тоже был растерян.
- Вот Борисовна! Двоечница! Надо же!  Она ведь мне клялась, что все причиндалы на месте, что ясно все видно, - он сначала недоуменно хлопал глазами, а потом, придя в себя, радостно добавил - Ну что, Свиридова, тогда с дочкой тебя! Я сам видел, девка! Ленка, она такая хорошенькая! - и в его голосе было столько восторга, что я невольно заразилась его настроением и попросила показать мне дочку. Акушерка, обработав и запеленав мою рыбку, показала мне аккуратный сверточек, из которого виднелась маленькая мордашка.
- В подробностях потом рассмотришь, когда кормить принесут, - сказала акушерка, - а сейчас займемся тобой.

Через два часа я уже лежала в палате и готовилась к первому кормлению. Витька куда-то унесся, оставив меня на попечение медсестер. Я с волнением ждала первого свидания со своей дочкой.
- Женщины! - нараспев громко провозгласила медсестра, - Готовимся!  Сейчас деток принесут.
Открылась дверь в нашу палату и показалась медсестра, держа на каждой руке по свертку. Они лежали, как поленца, аккуратно завернутые и совершенно одинаковые.
- А Вы ничего не перепутаете? А то часто рассказывают, что в роддоме детей меняют,- забеспокоилась одна из мамочек.
- Нет, не волнуйтесь, каждой достанется то, что выносила и родила, - со смехом ответила медсестра и, подойдя к моей кровати, спросила:
- Свиридова? - я кивнула в ответ. - Принимай свое чадо!
В моих руках оказался довольно увесистый сверток. Я вспомнила, что в родильном зале слышала, как медсестра, которая взвешивала и измеряла новорожденных, повозившись с моей крошкой, громко объявила:
- Какая большая! Четыре кило восемьдесят граммов, рост пятьдесят два сантиметра.
Теперь эти четыре кило лежали у меня на коленях, а их обладательница очень внимательно смотрела на меня. Мне говорили, что у новорожденных бессмысленный взгляд, что они то ли не видят ничего, то ли в перевернутом виде все воспринимают. Глупости! Я могу утверждать, что моя дочь все отлично видела и воспринимала меня такой, какой я тогда была. Казалось, она рассматривала меня и оценивала, той ли маме она досталась.
- Ну, здравствуй, Лиза! - тихо произнесла я, а потом сама удивилась, что назвала ее таким именем. Это вышло будто случайно, само собой сорвалось с языка. Только произнеся ее имя вслух, я вспомнила, как говорила мне мама: «Береги Лизу»! Так вот что значило это имя в ее устах! Она предупреждала меня о том, что у меня будет дочка, а не Мишка, которого ждали все, в том числе и она.
Я рассматривала ее, прощупывала через пеленку ушки, пальчики на руках и ногах. Мне хотелось убедиться, что с моей девочкой все в порядке. Лиза потерпела эту процедуру совсем недолго, а потом вдруг заявила о себе во всеуслышание. Ее требовательный плач значил только одно:
- Есть хочу! Кормите меня, немедленно!
Я приложила ее к груди. Она припала к соску губками и зачмокала с наслаждением. В этот момент все мои переживания и страхи, огорчения и печали, все отошло куда-то в небытие! Осталась только эта кроха, жадно сосущая мою грудь.
 Продержали нас с Лизой в больнице три дня и, за ненадобностью, выписали. Мы обе были в полном порядке. Нас встречали мой верный Гордеев и Танюшка. Витька за три дня, разбился, но достал для Лизы красивый, весь в кружевах, розовый конверт. Когда я вышла в сопровождении медсестер и врачей, в вестибюле стоял красивый и торжественный Витька с обалденным букетом цветов. Он протянул букет мне и подставил руки. Медсестра Оля передала ему розовый кружевной сверток.
- Держите, папаша, - обратилась она к Витьке. - Только аккуратно. Не уроните от счастья. Поздравляю Вас! На редкость красивая и здоровая девочка!
Танюшка, в знак благодарности за нас с Лизой, передала докторам огромный торт, коробку конфет и шампанское.
- Пейте чай за Лизино здоровье и счастье! Спасибо всем огромное, - благодарила Татьяна.
Я по очереди обняла всех провожавших меня, также поблагодарила за хлопоты и помощь.
- Будьте счастливы, и ты, девонька, и твоя дочка, - напутствовала меня пожилая акушерка. - Да у вас все будет хорошо, при таком-то папе, - добавила она и многозначительно посмотрела на Виктора, гордо держащего Лизу.

Дома меня ждал праздничный стол, который Витька приготовил самостоятельно. Даже от Танюшкиной помощи отказался. А еще в спальне стояла, готовая к приему маленькой хозяйки, детская кроватка и столик для пеленания.
- Спасибо тебе, Гордеев, за все! Даже не представляю, что бы я без тебя делала. Ты настоящий друг, - сказала я и ткнулась носом в его плечо. Это были совсем не те слова, которые я хотела сказать ему в ту минуту. Просто, я была смущена тем, что должна скрывать от него свои настоящие чувства: симпатию, признательность, уважение и восхищение. Слово же «друг» многое объясняло, не касаясь очень личных уголков души. Друг - это почти, а иногда даже и больше, чем родственник. Одним словом - в доску свой человек, преданный и верный.
Если бы я тогда посмотрела в его глаза!  Они, казалось, кричали:
- Разве только в дружбе дело?! Свиридова, ты слепая! Я же люблю тебя!
Но Виктор промолчал, лишь ободряюще потрепал меня по руке.
Глаза наши не встретились, нужные слова не были сказаны. При всем том, что мы практически жили одной семьей, что он делал все возможное, а иногда даже и больше, для меня, а я воспринимала его, как единственного близкого человека, кроме Лизы, конечно, мы продолжали быть формально посторонними людьми. И ни один из нас, каждый из своих соображений, не решался нарушить статус кво. Я считала, что не вправе заедать ему жизнь и вешаться на него с моими проблемами и ребенком. В моем представлении он заслуживал счастливой семейной жизни, любимой и любящей жены, обожаемых и своих детей. Он же считал, что я пережила в последнее время слишком много потерь. И если потеря мамы нас невольно сближала, то потеря мною любимого человека была слишком свежа и являлась серьезным препятствием. Он считал, что я еще не могу полюбить другого человека, даже такого близкого, как он. Так мы и жили, думая каждый о своем, но, никогда не обсуждая это.
Вся наша жизнь, особенно в первые месяцы, была подчинена тому, что в доме появилась Лиза. Она была здоровенькая и спокойная. Каждая минута общения с ней радовала и восхищала. Я все никак не могла поверить, что Господь так щедро наградил меня. После всех передряг и переживаний родить здорового ребенка! Это ли не чудо?! Участковый педиатр, несколько месяцев спустя, поделилась со мной своими наблюдениями:
- Я удивляюсь, Лиза растет так, как написано в учебнике по педиатрии. Весит столько, сколько нужно, растет так, как написано, делает все, что нужно делать. Вы знаете, это такая редкость, в последнее время так много всяких патологий, а Ваша… Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! - она суеверно поплевала через левое плечо.
Я тоже плевала про себя через левое плечо. Как все молодые мамаши, я тоже была суеверная и слегка сумасшедшая.

Витька мотался между своей основной работой и дежурствами на скорой. Он брал лишние дежурства в стационаре, чтобы заработать хоть немного больше. Но это не спасало. Денег катастрофически не хватало. По одной простой причине. Врачам не платили зарплату. Просто не платили и все. Изредка выдавались авансы из зарплаты с шестимесячной задолженностью. Все заначки были задействованы, но они таяли с каждым днем. А Лизе, между тем, требовалось все больше и больше. Она подрастала, и мы постепенно переводили ее на взрослую пищу. Нужные продукты продавались только на рынке, и только втридорога. Меня все время мучила совесть, что я уселась на шею Витьке с моим ребенком. Один он, скорее всего, жил бы намного легче. Я лихорадочно соображала, как заработать денег. Именно денег. Работу ради работы найти было можно. Меня приглашали в институт и в школу, но там тоже не платили, и уже давно. Учителя и преподаватели, как и врачи, можно сказать, нищенствовали. Вагнер, с того самого памятного разговора, тоже больше не объявлялся, а сама обратиться к нему еще раз я просто не могла. Я и так чувствовала себя виноватой. НикСтеп тоже хранил молчание. Я собралась с духом и позвонила родителям своих бывших учеников. К моему удивлению, двое из них с радостью согласились возобновить занятия. Я испытала большое облегчение, когда после каждого урока ученики стали оставлять мне конвертик. Деньги не великие, но настоящие деньги, которые не пропадали где-то в книгах бухгалтерского учета, а сразу шли на наши нужды. И опять я благодарила Господа за то, что он не отвернулся от меня, а увидел мою нужду и помог.
Так пролетела весна. Наступающее лето радовало меня, но, вместе с тем, и огорчало. Опять мои ученики прерывали занятия. Каникулы никто не отменял. И опять та же самая проблема встала передо мной, теперь еще более остро. И опять я начала раздумывать над тем, где взять денег.
Лиза становилась с каждым днем все красивее и интереснее. Она была белокожая, с розовыми щечками, белокурыми локонами и ярко-синими, огромными глазищами. В меру пухленькая, с детскими перевязочками на ручках и ножках, она, казалось, была создана для рекламы детского питания. К тому же она была очень живая и забавная. Я наряжала ее, как куколку.  Мы подолгу гуляли с ней, и я очень часто ловила взгляды прохожих на себе и своей дочке. Однажды, мимо шла очень интересная дама, но, заглядевшись на Лизу, решила подойти к нам.
- Какая чудная у Вас девочка! Прямо как с картинки! - заговорила она приятным голосом.
Этот голос показался мне знакомым. Я сняла солнечные очки и пристальнее рассмотрела даму.
- Кириллова, это ты? - вдруг спросила я, узнав в ней свою однокурсницу, с которой мы не то, чтобы дружили, но очень неплохо ладили и были взаимно высокого мнения друг о друге. - Ты ведь в Москве должна быть!
- Свиридова! Ленка! - вдруг обрадовано воскликнула дама и бросилась обнимать меня. - Боже мой, как я рада тебя видеть! Это твое чудо? Какая хорошенькая! Я так рада тебя видеть. Я только вчера прилетела. Ты первая, кого я встретила из наших, - восторженно верещала она.
Лиза внимательно смотрела некоторое время на чужую тетю, которая так громко говорила, но когда Витка стала тискать меня, Лиза решила, что мне угрожает опасность, и включила сирену. Мне пришлось долго успокаивать ее, но, наконец, уютно устроившись в своей коляске, Лиза уснула. Мы сидели на скамейке в сквере и тихонько шептались. Витка была так искренне рада нашей встрече, что я, особенно не углубляясь в подробности, рассказала ей почти все о своей жизни, с тех пор, как мы не виделись. Когда я поведала о смерти мамы, на ее глаза навернулись слезы. Она знала мою маму. После знакомства с ней, она говорила всем нашим сокурсникам, что у Свиридовой маман, что надо! Она слушала меня очень внимательно. А потом сказала:
- Так, Ленка. На ловца, говорят, и зверь бежит. Есть у меня к тебе предложение. Нам его надо обсудить, только не на скамейке, конечно.
И мы условились встретиться сегодня же вечером у меня. Она обещала прийти со своим мужем.
К шести часам я приготовила ужин и накрыла стол. В ожидании гостей еще раз оглядела его и похвалила себя. Даже при всей скудости наших запасов, я научилась, почти из ничего, делать что-то. Украшением стола был поросенок. Нет! Конечно, не настоящий! При наших доходах это было бы непозволительной роскошью. Моя подруга, которая работала в ресторане, научила меня лепить поросенка из картофельного пюре. А начинку можно было придумывать из того, что есть. В этот раз я положила внутрь хрюши соленые грибы, обжаренные с лучком. Получилось интересно, а главное, это было не просто съедобно, а даже очень вкусно. Виктор был дома и возился с Лизой, освобождая мне время для кухни. Я краем уха слышала, как он играл с ней и, будучи уверен, что я занята своими делами и не слышу, все время приговаривал:
- Дай папе зайчика, - или, - Иди к папе. И дальше все в таком же духе. Мое сердце замирало. Неужели он настолько любит Лизу, что готов признать ее своей дочерью? Мы никогда с ним об этом не говорили.
Ровно в шесть пожаловали наши гости. Муж Витки, Сергей, оказался хорошим, открытым человеком с необыкновенным чувством юмора. Они сразу же сошлись с Виктором, несмотря на разный род занятий. Сергей - бывший военнослужащий, занялся в последнее время коммерцией.
- Служить бы рад, прислуживаться тошно, - процитировал он бессмертного Грибоедова, когда речь зашла о причине его увольнения из армии. - Да и жить хочется, а жить хорошо в армии в наше время могут только генералы, большие и маленькие. Я имею в виду настоящих генералов и прапорщиков. А я - ни то и ни другое. Значит, я гражданский человек. Вот и пошел на вольные хлеба. Создал свою коммерческую фирму. Благо, родители связями помогли. Уже четвертый год работаю. И, надо вам сказать, на жизнь не обижаюсь. - Он слегка задумался, а потом спросил:
- А ты, Вить, не думал о своем деле? Ведь, как ни тяжело людям смириться с тем, что деньги нужно зарабатывать, а не просто получать их, возврата к старому уже не будет. Частная собственность - великая вещь! Только она может заставить человека упираться двадцать четыре часа в сутки, потому что это твое, кровное, - рассуждал Сергей.
- Я врач, - подумав, ответил Витька. - Медицина в СССР всегда была делом государственным. Сейчас есть, конечно, частные клиники. Но не в нашей стране и не с нашими доходами думать об этом. Во-первых, нет средств, во-вторых, ни за что не разрешат. Нет у меня никакой мохнатой лапы. Только силы и время потеряю.
- Ну, хорошо. Пусть это будет частное дело несколько другой направленности. Например, в Москве сейчас в большом фаворе пластические хирурги. У людей появились деньги, и даже самые страшные, хотят стать красавцами, а тем более, красавицами. Конечно, если ты классный врач, тебе не стоит кидаться торговать крупой!  Ведь можно и от любимого дела получать неплохие деньги. Тем более, у тебя жена-красавица, а дочка вообще выше всех похвал. - Он с нескрываемым умилением смотрел на Лизу.
Мы переглянулись с Виктором и без слов поняли друг друга. Не стоит посвящать, в общем-то, посторонних людей, в наши семейные тайны.
Лиза деловито возилась с новыми игрушками, которые принесла ей в подарок Витка, а мы с ней, уютно устроившись на диванчике, беседовали о своих делах.
- Лен, - начала Витка,- у меня к тебе есть предложение. Ты знаешь, как обстоят дела с торговлей хорошей косметикой в городе?
- Никак не обстоят, - усмехнувшись, ответила я. - Тем более с хорошей. Уже больше трех лет вообще никакой нет, даже мыло в дефиците.
- Вот именно, - воодушевившись, подхватила Витка. - А у меня в Москве есть налаженные каналы поставок элитной европейской косметики. Ее даже в Москве с руками отрывают. Начинала сама, с сумкой по предприятиям ходила, а теперь у меня целая сеть распространителей, да еще два магазина открыла. Ты думаешь, мне наследство с неба упало, что я так поднялась? Нет, милая, все своими ручками и ножками, и головой, разумеется. А за мной и Серега потянулся. Неловко ему стало за мой счет жить. Вот и он свое дело начал. И успешно, кстати.
- Ну, и что ты предлагаешь? - недоверчиво спросила я.
- Вот тебе и ну! Предлагаю свою помощь. Я ведь помню, как ты мне тоже помогала. Тогда, на экзамене по политэкономии. А еще по философии, и по научному коммунизму, будь они неладны. Если бы не ты, мне бы ни за что не сдать эти клятые экзамены. И диплома бы у меня не было. - Витка задумалась на минуту.
Казалось, она мысленно перенеслась в наши студенческие годы.
- Знаю, как трудно начинать, поэтому и хочу помочь. Только ты не думай, что бескорыстно, - предупредила она меня. - У меня в этом деле свой интерес есть. Первые три месяца дам товар без наценки и под реализацию. А уж потом буду свой процент накручивать. Хоть в Москве дела идут хорошо, я думаю о будущем. Москва и большие города потихоньку насыщаются. То, что я предлагаю, становится все более доступным. Вот я и решила начать развивать провинциальную сеть. Пока все это дойдет сюда в достаточном количестве, мы с тобой, Ленка, такие деньги успеем заработать! –
Она мечтательно закатила глаза, будто подсчитывая будущую прибыль.
- О стартовом капитале не беспокойся. Я тебе на первые три месяца закуплю товар. Вернешь только затраты. Ну а уж потом, у тебя появятся свои. Согласна? - Витка испытующе посмотрела на меня.
- Витуля, конечно, согласна, - я ухватилась за предложение, сразу поняв перспективу такого дела. - Только, тебе не нужно тратиться на меня. У меня есть в заначке тысяча зеленых. Конечно, деньги не великие, но я здесь и их не могу пустить в оборот.  Через банк нельзя, а на рынке слишком рискованно менять. Вот и лежат они у меня мертвым грузом. А теперь пусть делу послужат. - Я была довольна тем, что мой маленький последний резерв пойдет на пользу дела. - Ты только за пределы суммы не выходи, потому что, если что, отдавать долг мне нечем, сразу предупреждаю, чтобы потом разговоров не было. Если уж пролечу, то только свои потеряю, - предусмотрительно решила я.
- Вот, это деловой разговор! Молодец ты, Ленка! Да не сомневайся, все у тебя получится, - ободряла меня подруга юности.
На том мы и порешили. Договорились также пока не посвящать своих мужчин в наши женские дела.

Через два дня Витка улетела в Москву, а еще через три дня позвонила и сообщила, чтобы я встретила самолет из Москвы. Мне должны передать посылку.  Она говорила, что в посылке должна быть записка с инструктажем, что и по каким ценам продавать. Я с нетерпением ждала наступления этого дня. Мысленно я уже все проанализировала. Самыми платежеспособными и заинтересованными в таком товаре, на мой взгляд, были официантки, которые каждый день имели в своих руках «живые» деньги. К тому же, они всегда хотели хорошо выглядеть. Работа обязывала. К счастью, среди них у меня были обширные знакомства, благодаря прежней работе. Я предварительно обзвонила некоторых из них и убедилась в правильности своих выводов. Меня уже ждали. Даже в самые тяжелые времена женщины неизменно хотят хорошо выглядеть. Многие готовы отказать себе в чем угодно ради возможности приобрести хорошую косметику.
Полученную посылку я разбирала с душевным трепетом. Витка не подвела. Там лежало такое, от чего я сама не могла отвести взгляд! «Эсти Лаудер», «Орхидс от Лакме», «Ланком»! Помада, тушь, румяна отдельными предметами, и целые косметические наборы! А еще, французские духи, лак для ногтей, крем для лица и рук. Вот небольшой перечень моего богатства, которое обещало мне быстрый оборот денег и возможность перестать думать о том, чем накормить ребенка! Я внимательно изучила цены на товар, а также рекомендации на продажные цены, и нашла их вполне разумными. Это было дорого, но не настолько, чтобы отступить и не позволить себе стать обладательницей такой прелести.
Посадив Лизу в сумку-кенгуру, которую я сама сшила из плотной ткани, я отправилась в свой первый поход по добыванию денег. Робкие мысли о том, что я докатилась до торговли с рук, я сразу же заткнула, задав сама себе простые вопросы:
- Каким образом ты еще можешь заработать на хлеб? Тебя ждут там, где платят деньги?
Ответы были отрицательными, что позволило мне быстро покончить с угрызениями совести.
- Я что, ворую или обманываю кого-нибудь? - разговаривала я сама с собой. - Я просто предлагаю, а брать или не брать решают покупатели.
В ресторане я пробыла не более часа. Все, что я выложила, собравшиеся женщины расхватали в мгновение ока. Мне было даже приятно смотреть, каким радостным блеском загорались глаза женщин, истосковавшихся по хорошей косметике. Сразу же многие сделали заказы на то, что не досталось или то, чего не было. Некоторые брали и заказывали не только для себя, а и для подруг или родственниц. Получился довольно приличный список.
Придя домой, я подсчитала вырученные деньги и была приятно удивлена. Витка потратила на приобретение товара только пятьсот долларов, а у меня уже в наличии было около тысячи двухсот в рублевом эквиваленте. Вот это да! Вот что значит дефицитный товар! Закон торговли прост: надо угадать спрос, предложить нужный товар и определить на него цену, выше которой подниматься нельзя, чтобы все улетало в один миг. Я тут же позвонила Витке:
- Витуля, спасибо тебе огромное! Вроде, получилось! Представляешь, все продала за один час! Даже сама не ожидала. Бедные наши тетки так изголодались по хорошей жизни. Размели все и еще заказали. Ты можешь уже сразу свою наценку делать. Мне неудобно, что ты за просто так со мной возишься, - предложила я.
- Не торопись, Ленок. Сделаем так, как договаривались. Тебе надо немного жирком обрасти, чтобы в случае простоя ты могла на плаву держаться. Ты не думай, что всегда и все будет гладко. И даже будь готова к этому. Иногда всякую дрянь с руками отрывают, а порой классный товар не идет, хоть тресни! - учила меня премудростям торговли Витка. - Ну, что ж, раз пошло, встречай вторую партию.
И понеслось, и покатилось! Признакомившись с бортпроводником, который привез мне первую посылку, я отправляла с ним деньги, у него же забирала товар два раза в месяц. Дела шли так хорошо, что я себе даже и представить не могла, что такое вообще бывает. Получив посылку, я работала день или два по нескольку часов, разнося товар клиентам, круг которых все время расширялся. Некоторым, кому уже доверяла, отдавала товар в долг, под зарплату. За счет этого оборот поднимался. Кто-то действительно, не мог оплатить сразу, но купить новинку очень хотелось. Поэтому мое предложение об отсрочке платежа привлекало новых покупателей.
Я радовалась, как ребенок, тому, что могу теперь позволить себе не раздумывать, что прежде купить, молоко или хлеб. Дома появились хорошие продукты, фрукты и овощи. Витька, между тем, все мрачнел, подолгу задумывался, испытующе смотрел на меня, но все же некоторое время воздерживался от расспросов. Но однажды, когда я купила ему замечательный пуловер из ирландской шерсти, он, видимо собравшись с духом, начал давно назревавший разговор.
- Лена, я не вправе спрашивать, откуда у тебя деньги, кто тебе их дает или как ты их зарабатываешь, - начал он, с трудом выдавливая из себя каждое слово. Было видно, что этот разговор ему ужасно неприятен. - Но я не могу делать вид, что не понимаю, что сел на твою шею, не могу принимать от тебя подарки. Я не могу жить за твой счет! Наверно, будет лучше, если я уйду к себе. Тебе вдвоем с Лизой все будет легче и проще. Я не хочу тебе мешать. - Он тяжело вздохнул, как после изнурительной работы, и замолчал.
- Ну и дурак! - ответила я сердито.
Я поняла, о чем подумал он. Он, скорее всего, предположил, что я встречаюсь с кем-то, и этот кто-то щедро вознаграждает меня за мою благосклонность.
- Ты, Гордеев, спятил, если думаешь, что я занялась древнейшим промыслом.
Сначала мне хотелось дернуться, обидеться, заставить его раскаиваться и просить прощения. Но, взглянув на него еще раз, я увидела, что он и не думает меня в чем-то обвинять. Он просто искренне расстроен и переживает возможный разрыв наших отношений. Я вдруг поняла, что не стоит играть на чувствах человека. Гораздо проще и спокойнее для обоих объяснить все так, как есть на самом деле.
Я подошла к нему сзади, обняла его за шею и зашептала на ухо:
- Витька, ты балбес. Не смей никогда так думать обо мне. Я тебе сейчас все объясню. Ты только не перебивай меня. Ты помнишь, Витка приезжала? - спросила я. - Так вот, мы с ней договорились провернуть одно дело, но вас, то есть мужчин, пока ни во что не посвящать. Просто хотели попробовать, получится или нет.
- Ну и что, попробовали? - недоверчиво спросил Витька, оборачиваясь назад и пытаясь заглянуть мне в глаза.
- Попробовали! И представляешь? Получилось! - победно объявила я. - Я косметикой торгую. Витка присылает, а я продаю. Вот потому и пропадаю периодически из дома. А ты уж нафантазировал! - я в шутку шлепнула его по затылку. - А насчет того, что ты у меня на шее сидишь, забудь и никогда не говори мне такое! Я тебе всем обязана: ребенком своим, жизнью своей! Неужели я не могу себе позволить позаботиться о тебе, когда тебе трудно? - Голос мой дрогнул, на глаза навернулись слезы. Все мои переживания, дремавшие в глубине души, вдруг нахлынули разом, напоминая наперегонки о недавних тяжелых событиях, с которыми я точно не справилась бы, не будь рядом моего верного Гордеева.
- Мне все равно неудобно, Аленка. Я - мужик, вынужден садиться за стол, не принеся в дом кусок хлеба, не могу ребенку лишнее яблоко купить, - Витька стыдливо опустил глаза. По его тону было понятно, что он произносит эти слова через силу.
- Витюша, ты мне счетов не выставлял, когда спасал меня от смерти, от голода, от одиночества, наконец. Или мне за это тоже заплатить нужно? - Я укоризненно посмотрела на него.
- Да брось, ты, Ленка, я ведь мужик! Я должен был так поступить! - возражал Гордеев.
- Ты мне ничего не должен был. Ты просто спасал меня и все, - настаивала я.
- Спасатель хренов. Теперь хоть самого спасай, - с досадой обронил он.
- И спасу! Ты меня спас, а теперь я тебя. Так и будем, видно, всю жизнь спасать друг друга, - тихо добавила я.
Я только потом, когда эти слова были уже произнесены, поняла, что прозвучали они, как клятва: «И в богатстве, и в бедности, и в здравии, и в болезни, пока смерть не разлучит нас!».
Он повернулся и посмотрел на меня долгим, многозначительным взглядом. Я, тоже молча, не мигая, смотрела ему прямо в глаза.
- Леночка, - вдруг охрипшим голосом прошептал Витька и стремительно обнял меня.
Он обнимал меня так крепко, что мне казалось, будто он боится разжать руки, чтобы я не выскользнула из его объятий. Он осыпал мое лицо быстрыми поцелуями. Его горячие губы, казалось, жгли мою кожу.
Боже мой! Уже почти два года никто не обнимал меня, не целовал так горячо и страстно! Только теперь я поняла, что мое молодое тело стосковалось без мужских ласк. Природу не обманешь! И я ответила ему. Сначала несмело провела руками по его плечам, а потом, закопавшись пальцами в его кудрявой шевелюре, прильнула губами к его губам.
Наш старый диван с достоинством выдержал это нелегкое испытание. Спасибо, что не развалился в ответственный момент. И чуть только стихла буря, бушевавшая на диване, из спальни донеслось:
- Мам-мам-мам, - это Лиза, проснувшись, призывала меня.
Мы переглянулись с Витькой, и я, не выдержав, прыснула от смеха.
- Вот так, Гордеев! - говорила я сквозь смех. - Привыкай! Вот они - прелести семейной жизни!
- Дети всегда вовремя, как будто чувствуют, - стараясь казаться невозмутимым, произнес Витька, улыбаясь краешками губ.
- Погоди Виктор Сергеевич! Маленькие детки - маленькие бедки! Вот когда она подрастет, тогда что делать будем? - обронила я, направляясь в спальню к Лизе.
- Когда-нибудь она нас поймет, - задумчиво произнес Витька.
- Не обольщайся. Дети начинают понимать своих родителей только тогда, когда сами ими становятся, - ответила я, появляясь из спальни, с розовой после сна Лизой на руках.
Она что-то бормотала на своем детском наречии, все внимание было приковано к ней. А я подумала, что ее пробуждение очень кстати. Она помогла нам преодолеть первую неловкость.

С этого дня все в нашей жизни встало на свои места. Мы жили одной семьей, как муж и жена, и растили Лизу. Мы все решали вместе. Иногда дело доходило до споров, когда кто-то из нас, не соглашаясь с чем-то, отстаивал свою точку зрения. Но мы никогда не ругались и не обижали друг друга!
Я часто уступала, когда это для меня не было принципиально важно. Но в основном, я считаю, наша мирная семейная жизнь - это была заслуга Виктора. У него был золотой характер. Добрый и покладистый, он, когда это было нужно, умел брать на себя ответственность и принимать решения. Жизнь была - не сахар, но я никогда не видела его раздраженным или злым. Усталым, озабоченным, расстроенным, да! Но никогда недовольным, сварливым, тем более, жестоким!
Сейчас, по прошествии стольких лет, анализируя причины такого мирного сосуществования, я пришла к выводу, что во многом нас спасло от рутинной семейной жизни, влекущей за собой взаимные неудовольствия, ссоры, обвинения и желание сделать назло, наше неопределенное семейное положение. Да-да! Не удивляйтесь! В наших отношениях не была поставлена последняя точка. А это влекло за собой повышенное внимание к партнеру, желание угодить и сделать приятное. Все время в воздухе витало опасение потерять близкого человека. Такое бывает в конфетно-букетный период ухаживаний, когда еще не узаконены права друг на друга. Как часто, к сожалению, семейные пары, поставившие печати в паспортах, очень быстро утрачивают этот особый настрой на бережное и внимательное отношение друг к другу, заявляя только свои неограниченные права, напрочь забывая об обязанностях и своей личной ответственности за мир и счастье в доме. Сейчас я благословляю судьбу за то, что она дала нам время, чтобы мы смогли осознать и понять, кто мы друг для друга!
После того откровенного разговора я, теперь уже легально, продолжала свой маленький бизнес, дававший не только весомую прибавку нашему семейному бюджету, но и позволивший нам задуматься о планах на будущее. Мы долго обсуждали различные варианты. Но окончательное решение было еще далеко. Единственное, к чему мы пришли единогласно, - так дальше жить нельзя. Нужно создать свое дело, которое будет не только кормить нас, но и даст возможность жить по-человечески и нам, и нашим детям.
- Лена, давай поговорим, - предложил как-то после ужина Виктор.
 Мы устроились на диване. Лиза на ковре строила дом из кубиков, была увлечена своим занятием и не мешала разговору.
- Я тут вот что надумал, - потирая подбородок, начал Виктор. Он всегда делал так, когда обдумывал что-нибудь важное. - Для меня ведь тоже разговор с Серегой не прошел даром. Я все время с тех пор размышлял, как построить свой бизнес и не потерять связь с основной специальностью.
- Ну, и что же ты напланировал? - с интересом откликнулась я.
- Давай, осуществим грандиозный проект! - воодушевленно предложил Виктор. - Правда, к конечному результату мы придем не скоро. Возможно, к этому нам придется идти всю жизнь. Но ведь тем и хороша затея, что конечная цель далека! Потому что, как только достигаешь цели, жить становится неинтересно. Таким образом, нам надолго обеспечена беспокойная, но интересная жизнь.
- Да не тяни ты! Выкладывай, что надумал, - уже с нетерпением торопила я.
- Давай построим «Центр красоты и здоровья». Я уже приблизительно прикинул, что туда войдет. В центре будет три отделения: «Красивая улыбка», «Красивое лицо» и «Красивая фигура». Названия пока условные. Ты сама их придумаешь. У тебя ведь филологический дар! Вот тебе и карты в руки, чтобы било прямо в точку. А я возьму на себя подбор медицинских кадров. Среди моих знакомых столько талантливых людей, которые хотят работать! Но и получать за свою работу они хотят достойные деньги, а не ждать, когда облздрав удосужится дать нищенский аванс.
От масштабности предстоящего дела у меня закружилась голова.
- Витюша, ты представляешь, в какие деньги это выльется? У нас столько нет! На косметике я, может, лет за пять столько заработала бы, при условии, что спрос будет все время возрастать. Но ты ведь понимаешь, что это невозможно! Рынок все время меняется, насыщается, да и конкурентов появляется с каждым днем все больше. Я это дело не рассматриваю, как основной источник доходов на всю оставшуюся жизнь. Мне тоже надо думать, чем дальше заниматься, - высказывала я свои размышления на заданную тему.
- Я все прекрасно представляю, потому и задумал такое дело, - невозмутимо продолжал Виктор.
- Витя, но где взять денег?! Вот главный вопрос! А напридумывать нереальных проектов я знаешь сколько могу! -  запальчиво убеждала его я в возможном провале такой затеи.
- Я все продумал, - спокойно отвечал Гордеев. - Я продаю свою машину. Мне бандиты уже надоели с предложениями, того и гляди, угонят, если не продам. Моя квартира все равно стоит бесхозная, мы ведь у тебя живем. Мы ее сдадим, а саму ее заложим в банк под кредит. Вот и будут деньги на самое начало, а там заработаем. Ну, что скажешь?! - Витька, довольный своей затеей, победно смотрел на меня.
Я сидела и размышляла над его словами. Да, действительно. На то время машина у него была самая крутая в городе. Его дядя, капитан торгового судна из Владивостока, пригнал племяшу в подарок самую свежую машину из Японии. Тогда праворуких японок было мало, а уж таких красавиц, как Витькина, и вообще не было. Стоила она, конечно, безумных денег. С квартирой тоже было понятно. Двухкомнатная в центре, с мебелью и телефоном тоже не три копейки стоит. Вроде, все было правильно. Но какой-то животный страх потерять последнее, что имеем, останавливал меня, заставлял быть осторожной, как зверь.
- А если не сможем банку проценты выплачивать? - сомневалась я, - тогда и квартиры лишимся, и всего прочего.
- Эх, Свиридова! - бесшабашно произнес Витька и ободряюще потрепал меня за плечи. - Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Аленыш, давай рискнем! Ради нее рискнем, - произнес уже серьезно Витька, указывая на безмятежно занимавшуюся своими делами Лизу. - Я ведь все продумал. Такое решение с бухты-барахты не принимается.
И его серьезность, и настойчивость, с которой он убеждал меня пуститься в эту, на первый взгляд, безумную авантюру, все-таки сделали свое дело, и я согласилась.
А дальше наша жизнь приняла совсем другой оборот. Все стало подчинено осуществлению нашей затеи. Все разговоры, планы, действия, все крутилось вокруг одной темы: наше общее дело. Первое, что нам предстояло сделать, найти подходящее здание, чтобы оно отвечало требованиям нашего проекта. Оно должно находиться в центре города, быть большим, чтобы там можно было разместить стоматологический кабинет, небольшую операционную, салон красоты с косметологом, парикмахерской, массажным кабинетом, тренажерный зал, баню-сауну с бассейном. Еще мы запланировали, что в «Центре» будет работать диетолог. А еще я хотела там же открыть магазин элитной косметики. Вот такие грандиозные планы обуревали нас в то смутное время, когда большинство людей не представляло, что с ними будет завтра, не загадывая даже на неделю вперед.
Сделка с машиной прошла очень удачно. Квартиру тоже сдали быстро и за приличную сумму, получив предоплату за целый год вперед. У нас в руках был стартовый капитал для покупки здания. Документы оформили на кооператив, который состоял из двух пайщиков: меня и Виктора. Вопрос покупки здания стал ключевым, как выбор правильной позиции в сражении. Мы мотались по городу, присматривая то, что нам подошло бы, но никак не находили нужный вариант. И тут я вспомнила, что есть в администрации области очень хороший дядька, с которым я познакомилась, когда он отдыхал в «Голубом озерке». Его звали Семен Яковлевич. Мы сразу прониклись симпатией друг к другу, побеседовав некоторое время. Умный и интеллигентный человек, неспешный и рассудительный. Но самое главное! Он занимал должность председателя комитета по управлению имуществом области! Что называется, «в яблочко»! И я, отбросив все сомнения, что он меня забыл, что он откажется мне помочь, решила: «Будь, что будет!» и позвонила ему, попросив встречи. К моему величайшему удивлению он сразу же вспомнил меня. Голос его потеплел, когда я назвала свое имя.
- Конечно, Лена, приходите! Можно прямо сегодня, а то я завтра уеду на неделю в командировку, - оперативно решил он.
Уже после обеда я была в областной администрации. Внутри все трепетало! Когда-то, два года тому назад, я чувствовала себя в этом здании, как рыба в воде. Благодаря тому, что я работала с НикСтепом, я могла свободно войти практически в любой кабинет. В кабинете у губернатора тоже бывала, правда, по приглашению и с докладом. Когда я в холле выписывала пропуск, меня сверлила одна мысль: «Только бы не встретить здесь моего бывшего шефа». В этом случае можно было сразу поворачивать назад. Он приложит все усилия, чтобы моя затея осталась только в моих планах. Я, видимо, так страстно молилась о спасении своей души, что гладко и незаметно, никого не встретив в коридорах, достигла долгожданной двери.
Семен Яковлевич радушно приветствовал меня, встретил у двери, усадил напротив.
- Слушаю тебя, Леночка! Что тебя привело-таки к старому еврею? – в духе одесского юмора пошутил он.
- Дело, Семен Яковлевич! Большое дело, которое я задумала и осуществлю, если Вы мне поможете, - не откладывая разговор в долгий ящик, начала я.
- Ну, дело, так дело. Тогда выкладывай, - предложил он.
И я откровенно выложила все, начиная с того, что я осталась без работы, что у меня теперь есть дочь, ради которой я и стараюсь что-то сделать в этой жизни. Я рассказывала, а он молча слушал и смотрел мне прямо в глаза.
- Молодец! - с чувством сказал он, когда я закончила свой монолог. - Молодец, что не испугалась, что не склонила голову, не сломалась! Уважаю и помогу, чем смогу! Здание, говоришь, тебе надо? Большое и в центре? - Он на мгновение задумался. - И, как я понимаю, по очень сходной цене? - Семен Яковлевич хитро глянул на меня, улыбаясь уголками губ.
- Хотелось бы! - вздохнув, подтвердила я. - Я уже представляю, сколько нужно будет вложить в ремонт. Придется выгадывать по каждой позиции.
- Лады, деточка, - он прихлопнул ладошкой по столу, как бы давая мне понять, что мой вопрос решен положительно. - Посмотрите со своим парнем здание бывшей пожарной охраны. Помнишь, рядом с детским парком? Здание старинное, еще девятисотых годов. Потому и стоить будет дешево, остаточная стоимость копеечная. По документам за долгие годы все списано на амортизацию. Но кладка там, будь здоров! Современным халупам сто очков вперед даст. Коммуникации подведены еще в семидесятых, но тоже хорошо сохранились. Это огромный плюс! Да и в хорошем районе находится, не самый центр, но недалеко, и подъездные пути есть. Так что, на мой взгляд, подходит. Не пугайся сразу, что много ремонта. Зато ты все сделаешь, как тебе надо будет. Постепенно, конечно, но сделаешь. Я в тебя верю. Чем смогу, буду помогать, - сказал он, пожимая мою руку при прощании, и вдруг, вздохнув, добавил, - Эх, моя бы дочка такой была! Мою Ларку ничего, кроме нарядов и развлечений, не интересует. Даже учиться не хочет. Думает, папа вечный, - сетуя на непослушную дочь, опять вздохнул Семен Яковлевич.
Из администрации я летела, как на крыльях! Первым делом я рванула к указанному зданию. Мне сначала самой хотелось посмотреть на него, а уж потом извещать об этом Виктора. Бывшая Пожарка находилась в десяти минутах ходьбы от администрации.
Вот я поворачиваю за угол и вижу то, что должно скоро стать частью моей жизни! Двухэтажное здание из старинного красного кирпича высится на перекрестке двух улиц, занимая весьма приличную площадь. Да! Вид у моей «сегодняшней жизни» был весьма непрезентабельный! Сохранилась только коробка здания. Оно стояло, зияя огромными, черными глазницами многочисленных окон и гигантскими проемами дверей, в которые когда-то въезжали пожарные машины.  И каким же унылым и несчастным показался мне этот дом!  Как всеми брошенный и забытый, а в некие времена, такой респектабельный человек! Я восприняла его близко к сердцу, как боль дорогого человека, которому хочется помочь, и подумала:
- Потерпи, дружок! Скоро ты будешь самым красивым и популярным в городе!
Виктор был дома, и я, в трех словах объяснив суть происходящих событий, потащила его на место будущих действий. Мы обошли здание кругом, отметив, что к нему прилегает приличный земельный участок. Осматривая дом внутри, мы обнаружили только лестничные пролеты и потолочные перекрытия. Здание-скелет, которому предстояло обрасти мышцами и тканями в виде штукатурки, электропроводки, отопления и сантехники, полов, окон и дверей, нарядиться в обои и сделать себе лицо покраской, побелкой и кафельной плиткой, чтобы выглядеть приличным домом. Таково было наше единодушное мнение.  Но также единодушно мы решили, что игра стоит свеч. Это наш дом и наш шанс! Вечером этого же дня я позвонила Семену Яковлевичу и дала согласие на оформление покупки этого здания.
- Я знал, что ты оценишь и поймешь его преимущества. Еще раз хвалю! Оформлением займемся после моего возвращения.  Стоить это будет…. - Семен Яковлевич назвал цифру.
- Сколько?! - не веря своим ушам, переспросила я.
- Да-да, именно столько. Совсем даром отдавать нельзя, не по-советски, понимаешь, хотя и сносить собирались, если до конца года на него не найдется желающий, - подтвердил он.
Эта цифра была просто смехотворной. Мы укладывались в сумму трехмесячной аренды Витькиной квартиры.
- Семен Яковлевич! Это просто подарок! Я - Ваша должница, - волнуясь, ответила я.
- Вот, когда все у тебя получится, приду в баньке попариться, и будем считать, что квиты. Не откажешь? - со смешинкой в голосе спросил Семен Яковлевич.
- Самым желанным гостем будете! На открытие ждите приглашение в качестве VIP-персоны, - искренне отвечала я.
Неделя, которую мы были вынуждены ждать, пролетела в делах и заботах. Витька оформил кредит в банке, нашел рабочих, которые начнут отделывать первые помещения, договорился о покупке пилорамы, нашел мастеров для нее и закупил лес.  Было решено сначала запустить производство пиломатериалов, которые скоро понадобятся и нам самим в огромном количестве. Но пока до этого было далеко, а здание сразу не должно было простаивать. Не теряя времени, мы решили на этом подзаработать.
Сделку на покупку здания совершили в день рождения Лизы. Ей исполнился ровно год! Вернувшись с оформленными документами домой, мы сами чувствовали себя именинниками! В нашем доме был двойной праздник! Поздравить нас с днем рождения Лизы пришли близкие друзья, но даже им мы решили ничего пока не говорить о нашем грандиозном проекте. Когда дело завертится, можно будет привлечь к работе кое-кого из них, а пока, что толку болтать. Так что, в этот день звучали поздравления только в честь Лизы. Ей надарили ворох игрушек, платьев и всякой всячины. Она, до конца не осознавая причины, чувствовала себя в центре внимания и была счастлива! После здравиц за Лизу Татьяна произнесла тост в мою честь, поздравила меня с рождением дочери. Столько искренних, теплых и добрых слов сказала мне моя близкая подруга, что я даже прослезилась.
- За храбрую мамочку! - завершила свой тост Танюшка и выпила шампанское до дна. Но Олег, ее новый кавалер, который пришел вместе с ней, вдруг заартачился:
- Мама, конечно, дело святое. Никто не спорит. Но почему всегда только мама? А папа что, ни при чем здесь? - спросил он, обводя всех присутствующих вопрошающим взглядом. - Я предлагаю тост за папу! Виктор, я рад, что познакомился с тобой, - добавил он, обращаясь к Гордееву, и выпил свой бокал.
В комнате наступило легкое замешательство. Близкие друзья, которые были посвящены в нашу семейную тайну, сначала смутились, не зная, как реагировать на это заявление. Виктор никогда открыто не объявлял себя отцом Лизы, деликатно обходя эту тему. Все принимали все так, как есть, по умолчанию, как говорится. И вдруг! Бац! Незнакомец ляпнул то, что никогда не обсуждалось.
- За Виктора, - поднял бокал Витькин коллега Павел, старательно обходя слово «папа».
И вдруг Лиза, никогда не произносившая до сих пор этого слова, отчетливо пролепетала: - Па-па-па-па, - и протянула ручки к Витьке.
Я наблюдала эту сцену с замиранием сердца. Понять в полной мере, что я чувствовала в этот момент, может только женщина, если ей довелось бывать в схожей ситуации. В мгновение ока в памяти промелькнуло лицо Франца и легкое сожаление о том, что его нет рядом со мной, что это не он принимает поздравления в честь рождения дочери. А дальше все мое внимание было сосредоточено на Викторе. Мне было жизненно важно знать, как он среагирует на слова ребенка, как отнесется к ней. Недаром в восточных странах есть пословица: «Если хочешь приручить львицу, приручи сначала львенка». В этих словах заложен такой глубокий смысл! Мать ради своего дитя пойдет на все. Если найдется мужчина, который полюбит и примет чужого ребенка, как своего, любовь и преданность женщины ему обеспечены!
Виктор тут же откликнулся на призыв Лизы: - Иди ко мне, мое солнышко, - ласково позвал он Лизу и, подхватив ее на руки, отвернулся к окну. - Где там собачка бегает? - разговаривал он с малышкой.
Я поняла, что он отвернулся от всех, чтобы скрыть свое волнение, потому что голос его едва уловимо дрожал.
- Он ее очень любит, - убеждало меня мое Светлое Я.
- Однако, он не сказал «иди к папе», - тут же подсказала мне моя Темная Половинка.
- Но ведь ты же не раз слышала, как он наедине говорит ей, что он - папа, - настаивала Светлая Личность.
- Возможно, - соглашалась Темная Половинка, - А что же тогда при всех? Стесняется или не хочет себя словом связывать?
Это был удар ниже пояса! Возразить что-либо было трудно. На этот вопрос мог ответить только сам Виктор, но я решила его об этом не спрашивать.
Чувство неловкости, пусть не сразу, но все же развеялось, когда Витька взял гитару, и мы принялись петь все вместе наши старые студенческие песни. Смеялись, вспоминая молодость, годы учебы, друзей и знакомых. Мир и покой в нашей компании были восстановлены. Было так хорошо и душевно, что не хотелось расходиться. Лиза мирно посапывала в своей кроватке, а мы, убавив громкость, все сидели, уже узким кругом, перебазировавшись на кухню. В такой момент так и подмывало поделиться с друзьями радостью, что мы стали обладателями огромного дома, но уговор - дороже денег. А мы с Витькой условились молчать.
Когда гости все же разошлись, мы с Виктором долго сидели молча. Ничего не обсуждая, каждый из нас понимал, что с завтрашнего дня для нас начинается новая жизнь.

Только строитель может понять, что такое стройка, насколько это серьезное дело. Мы же, пребывая в состоянии эйфории от ощущения того, что стали собственниками огромного здания, которое в радужных мечтах уже видели готовым, красивым и удобным, еще совсем не сознавали, в какое непростое дело имели неосторожность ввязаться. Легко строить, когда только раздаешь деньги направо и налево. А вот когда их приходится зарабатывать, для того, чтобы вложить в строительство, это совсем другой разговор.
Виктор, не бросая основную работу, вынужден был отказаться от подработки и лишних дежурств. Все свободное время он проводил в               «Центре». Так мы звали нашу стройку. Я продолжала заниматься домом, Лизой и, когда приходила посылка от Витки, бегала с ней по клиенткам, зарабатывая деньги. Виктор оказался очень умелым руководителем, как будто всю жизнь занимался только этим. Он начал с установки пилорамы и обустройства столярного цеха. К тому времени, когда оборудование было приведено в рабочее состояние, у него уже были заказы на столярные изделия и обрезную доску. Работа началась. Мужики подобрались серьезные, заказы выполняли в срок и качественно. Работа шла бесперебойно, соответственно, и заработок был хорошим. Люди были довольны, дело двигалось.
 Как раз в это время началась торговля лесом и металлом с приграничным государством. Мы тоже оказались среди предпринимателей, которые попали, как говорилось, в струю. Такой бизнес давал очень хороший заработок, если, конечно, партнеры были надежными. Я, пользуясь своим прежним знакомством с мэром приграничного города, попросила его подобрать мне хороших партнеров.  Он всегда ко мне неровно дышал и не смог отказать, в такой, пустяковой для него, просьбе. Чтобы не считать себя ему обязанной, я просто предложила ему долю от каждой удачной сделки. И не прогадала. Любовь, тем более безответная, штука эфемерная, а вот деньги - это предмет вполне конкретный, осязаемый. Когда человек держит в руках деньги, он шевелится и думает значительно быстрее и лучше. Мой «высокий» друг был доволен результатами бизнеса, которым я занималась. Я тоже была не в накладе, четко осознавая, что без него я бы не заработала и три копейки. Меня бы либо вовсе не пустили на этот рынок, либо лихо кинули бы при первой же сделке. Он был для меня гарантией моего бизнеса, за что и получал приличное вознаграждение.
После запуска пилорамы и столярки рабочие принялись за отделку помещения для магазина. У меня свободного времени было все меньше, а косметику забрасывать не хотелось. Она, голубушка, спасла нас от голода, да еще и стройку помогала поднимать, пока я не занималась лесом и металлом. В благодарность я решила оставить это дело для себя как хобби. Ведь не всегда же я буду бегать по товарным станциям, ругаться с рабочими на погрузке вагонов, толкаться в таможне, ожидая очереди к декларанту. Когда-нибудь, и я в это свято верила, я смогу позволить себе просыпаться не тогда, когда зазвонит будильник, а когда глазки сами откроются. Не вскакивать как ошпаренной, а понежиться в теплой постели, может быть даже и кофе попить. Ведь так, кажется, показывают в кино высший шик обеспеченной жизни. Кофе в постель! Хотя, я думаю, что удобнее пить кофе, сидя за столом.
А пока…. Мы работали столько, сколько было нужно, без выходных и перерывов на обед. Лиза, когда я куда-нибудь уезжала по делам, оставалась с бабушкой Клавой, нашей доброй соседкой по площадке. Одинокая старушка души не чаяла в нашей Лизавете и всегда охотно помогала мне. Мы с бабой Клавой были знакомы очень давно, я сама росла при ней. Когда умерла мама, она сразу предложила мне свою помощь, но тогда мне это не было нужно. Сейчас же она была для нас палочка-выручалочка. Всегда на подхвате, только попроси. Мы с Виктором тоже помогали ей всем, чем только могли. Она практически стала членом нашей семьи. Лиза звала ее бабушкой, только на свой манер.
- Бубиле Кава, - говорила она, обращаясь к бабе Клаве.
Все мы понимали, что Лиза сказала Бабуля Клава. Клавдию Михайловну это ужасно смешило. Ей нравилось новое прозвище, придуманное Лизой. Она даже подружкам своим наказала себя так звать - Кава.
  Накануне восьмого марта, за неделю до женского праздника, состоялось открытие моего магазина. Посетительницы ахнули! Европейский дизайн, новое оборудование. Но самое главное - товар, выставленный на прилавках! Витуля постаралась и отправила мне к открытию всего-всего и много! Я подобрала хорошенькую и умненькую девочку. Она не только красиво смотрелась за прилавком, но еще была и неплохим консультантом. Клиентки в ней души не чаяли и текли рекой в мой «Шарм». Таких магазинов в городе еще не было. Я была первой! Ну, а первому, как говорится, и все сливки. Поступающий товар продавался за неделю, едва хватало, до следующего привоза. Выручка радовала.  Можно было не только жить самим, прилично платить продавцу, но и отстегивать в общую копилку на строительство. Все было подчинено единой цели. До конца года мы планировали открыть стоматологический, косметический и массажный кабинеты, парикмахерский зал. Тренажерный зал, бассейн и баня-сауна были в планах на первое полугодие будущего года. Кроме всего прочего предстояло привести в порядок прилегающую территорию, оборудовать автостоянку и летнее кафе. Мы с каждым днем шагали все шире в своих планах по освоению купленной собственности. Хотелось сделать здесь райский уголок!
Несмотря на напряженный ритм жизни, вечную занятость, нехватку времени, мы не забывали друг о друге и о Лизе. Этому немало способствовала, и наша Бубиле Кава. Эта самая Кава делала такую кулебяку, просто пальчики оближешь! И еще много чего особенного умела неутомимая Клавдия Михайловна, превращая, казалось бы, обычные обеды или ужины в настоящие семейные застолья. Наши гости, как будто на запах, всегда стекались очень кстати, когда Кава затевала что-нибудь этакое. Однако, среди давних друзей, которы х в нашем доме всегда встречали, как родных, появилось и много другого люда, с которыми приходилось общаться, окунувшись в мир бизнеса. Не всегда они были к душе, но приходилось мириться с их присутствием, ради пользы дела. Одну из них, Верочку, которая проталкивала мои вагоны на станциях, Кава особенно не любила.
- Ой, Ленка, ты гляди за ней в оба! - наставляла она меня. - Глянь, как зыркает на твоего Витьку, чисто цыган на чужую лошадь. Уведет, глазом моргнуть не успеешь. Шалава, прости, Господи, - говорила Кава и мелко крестила свой, опоганенный дурным словом, ротик. Я от души смеялась над ее опасениями.
- Смейся над старухой, смейся, - обиженно поджав губки, ворчала Кава. - Кабы плакать не пришлось, - предупреждала она меня.
Когда приходила Верочка, Кава демонстративно убирала все со стола, всем своим видом показывая, что потчевать ее не собирается. Мне, чтобы загладить неловкость, приходилось самой накрывать стол и угощать гостью. Кава молча скрывалась в спальне с Лизой. Она еще и боялась, что злыдня Верка, как она ее называла, сглазит сокровище Лизавету.
Однажды, видимо, решив отомстить Каве за ее явную неприязнь, Верочка, будучи точно уверена, что старушка ее слышит, спросила меня:
- Лен, ты чего так прислуге в своем доме командовать позволяешь? У меня бы шелковая была, по струнке ходила бы!
- Какой прислуге, Вера? - сначала не поняла я. - У меня нет прислуги,- добавила я растерянно.
- А этот божий одуванчик! Она кто, нянька, прислуга или все вместе? Хоть бы помоложе нашла! У нее, наверно, старческий маразм, - ядовито добавила Верочка.
И тут я поняла, о ком идет речь! Меня как кипятком обдало. Я прекрасно поняла, что Клавдия Михайловна все слышит. Мне было ужасно неудобно перед ней за злую выходку этой дуры.
- Вера, - спокойно начала я. - Клавдия Михайловна не прислуга и не нянька. Она член нашей семьи. Она помогает мне с Лизой и по хозяйству, за что мы с Витей ей очень благодарны. Мы все ее очень любим. Так что, напрасно ты так, - закончила я, думая, что инцидент исчерпан.
Но ехидная Верочка только начала свою месть Каве и не собиралась останавливаться, пока не доведет ее до слез.
- Так, значит, старушка на вас бесплатно пашет? - ковырнула она меня. - Ловко вы придумали! Работы гору делает, и платить не надо. Тарелку супа и кружку чаю. Чего еще ей старой надо? Может, еще и квартирку свою вам отписала? - заржала она.
- Ну, знаешь, Вера, ты не забывайся! - вспыхнула я. - И вообще, какое тебе дело до того, кто и как живет в этом доме. Мы сами разберемся в наших отношениях, кому, кто и сколько должен. А Клавдию Михайловну, пожалуйста, больше не трогай. Она пожилой человек, и я обижать ее не позволю, - с тихой угрозой в голосе произнесла я.
- Что? Ты никак меня пугать надумала! -  произнесла нараспев Вера. - А сама не испугаешься, если завтра твои вагоны встанут? - вызывающе спросила она.
- Даже если вагоны встанут по всей России, я все равно тебе не позволю обижать близких мне людей, тем более в моем доме. Уходи, пожалуйста, - тихо, но твердо заявила я.
И под моим осуждающим взглядом она как-то сразу вся съежилась, решительность ее куда-то испарилась. А может, она поняла, что действительно была несправедливо груба с Кавой, только она попыталась слегка замять неловкость и перевести разговор на другую тему. Но я была непреклонна.
- Вера, давай, в другой раз поговорим. Клавдия Михайловна обиделась, она сейчас из спальни не выйдет. Прошу тебя, уходи, - уже более мягко попросила я.
Но Вера не различала полутонов. Ей было неважно, каким тоном ее попросили уйти. Это было оскорбление, которое она не могла оставить без ответа.
- Ну, Свиридова, завтра же ты на коленях будешь передо мной ползать, чтобы вагоны свои протолкнуть, - заорала она. - Только знай, что все бесполезно. Можешь завязывать свой бизнес, - угрожала она.
Она пыжилась изо всех сил, стараясь казаться значительной и грозной. Но мне вдруг стало так смешно, что я, не удержавшись, прыснула в ладошку.
- Посмеешься завтра, когда вагоны под загрузку не поставлю, - злорадствовала она. - Заплатишь своим партнерам неустойку, тогда вообще обхохочешься, - продолжала она в коридоре, натягивая пальто.
- Ты не забыла, кто ты? - намеренно надменным тоном спросила ее я.
Вера вздрогнула от моего ледяного тона, как от удара.
- Ты вспомни, что ты - не начальник дороги, а просто товарный кассир. А я с вашим начальником дороги не один раз за одним столом сидела. Он меня прекрасно знает. Так что, имей в виду, - зашипела я, как змея. - Если завтра к моему приходу для меня не будет вагонов, если ты попробуешь сорвать мне погрузку, я тебя, калоша рваная, урою! Завтра же вылетишь с работы. Уж я с Игорем Васильевичем договорюсь, - победным тоном закончила я свою речь.
Вера, быстренько схватив шарф, вылетела из квартиры.
Меня трясло от злости. Пакость какая! Мало того, что обидела Каву, так еще и мне угрожать вздумала! Я нисколько не жалела о том, что так грубо разговаривала с ней. Такие люди, как эта самая Верочка, понимают только кнут и пряник. Сегодня же я сделала вывод, что слишком часто кормила ее пряниками. Зажралась девочка. Ничего, теперь перейдем на кнут. Глядишь, и дело лучше пойдет!
Закрыв дверь, я вошла в спальню. Клавдия Михайловна сидела, отвернувшись к окну. Лиза стояла на ножках у нее на коленях и теребила ручками ее лицо.
- Кава пакает, - огорченно доложила мне Лиза.
- Ты прости меня, дуру старую, Леночка, - зарыдала Клавдия Михайловна. - Ведь знаю, что ты сама ее не любишь, что для дела она тебе нужна, эта халда, но ведь все равно не сдержалась и все тебе испортила. А ну, как она и впрямь так сделает, всю работу тебе остановит? - испуганно глядя на меня, спросила старушка.
- Да не волнуйтесь Вы, - как можно беспечнее сказала я. - Ну, что она может? Она ведь просто пешка. Даже, если попытается навредить, я на нее управу найду, - успокаивала я Каву, а сама думала, что вот такие пешки и определяют зачастую всю работу. От них зависит очень многое, если у человека нет покровителя повыше. Вот скажет «нет» такая Верочка, и будет отправитель ждать с моря погоды. А время, как известно, - деньги, которые текут в таком случае не в карман, а совершенно в обратном направлении.
Я гладила ее по голове. Клавдия Михайловна вроде успокоилась, а потом как-то по-детски спросила:
- Леночка, ты ведь, правда, меня прислугой не считаешь?
- Опять двадцать пять! - делая вид, что сержусь, ответила я. - Вы что, теперь все время будете повторять слова этой хамки? - я вздохнула и продолжила, - Клавдия Михайловна, милая наша Кава, мы все очень любим Вас. Вы - член нашей семьи. Забудьте ее слова. Она говорила так специально для Вас, чтобы отомстить за то, что Вы ее не любите. Понятно? И прекратим этот разговор. Надо ужин готовить, скоро Витюша придет, - обронила я, зная, что Кава сейчас же займется приготовлениями и сразу все забудет.
Уже поздним вечером, перед тем, как уйти к себе, Кава подошла ко мне и тихо сказала:
- Спасибо тебе, дочка! Как ты ей ловко ответила, что пусть вся Расея встанет, а своих забижать не дам! Значит, я тоже своя, раз ты с ней из-за меня поругалась, - не то утверждая, не то спрашивая, промолвила с удовлетворением Кава, погладила меня по руке и ушла.
Я задумалась над тем, почему такое стало возможно, и пришла к выводу, что понятия «дом» и «работа» смешались в моей голове.
В стремлении уладить дела я допустила в свой дом посторонних людей, которым чужды его устои и правила. Недаром англичане говорят: «Мой дом - моя крепость». В их дома посторонние люди, как правило, не вхожи. Они их свято оберегают.
Отныне буду следовать английской мудрости, - решила я. - Все рабочие встречи только вне дома. На каждый чих не наздравствуешься, - вспомнила я бабушкины слова. - В угоду каждому не стоит изменять то, что дорого твоему сердцу, - уточнила я для себя.
Посвящать Виктора в подробности разборки в нашем доме я не стала.
- У него и так полна голова всяких забот, - подумала я, - незачем тревожить его по пустякам.
Жизнь покатилась дальше.

Строительство, между тем, требовало все больше денег, и все больше личного участия Виктора. Он вникал во все, считая, что мелочей в таких делах нет. Благодаря его упорству и необычайной работоспособности, а еще организаторскому таланту, работы быстро продвигались вперед. В начале июня было готово помещение под стоматологический кабинет.
Андрей Николаевич был в городе человек известный, классный стоматолог! Он снял наш кабинет в аренду. Вся его клиентура потянулась вслед за ним.
 Начались работы по обустройству косметического салона с массажным залом. Каждый раз, появляясь на стройке, я с радостью отмечала про себя, что наш дом хорошеет день ото дня. Он уже не выглядел пустынным и заброшенным.  Уголочек, где располагались магазин и стоматологический кабинет, выглядел вполне обжитым.  Тротуар был выложен фигурной плиткой, посажены кусты и цветы. Люди с удовольствием приходили сюда.
В городе заговорили о том, что появился новый преуспевающий предприниматель.
- Строятся, значит, деньги есть, - болтали тут и там.
Над нами стали сгущаться тучи зависти и злости тех, кто не имели ничего, и с удивительным упорством продолжали ничего не делать для того, чтобы что-то появилось. Но каждому было невозможно объяснить, что мы с Виктором вложили в стройку все, что имели, что он работает по шестнадцать - восемнадцать часов в сутки, а я мотаюсь по лесным делянам, покупая лес, торчу на погрузке вагонов в любую погоду. Для завистников он был «проклятый буржуй», который, наверно, набрал взяток с больных, а теперь себе хоромы строит.
У меня появились плохие предчувствия. Время было лихое. Процветали бандиты. Они не брезговали ничем, собирая дань даже с бабушек, торговавших семечками. Тем более, предприниматели не могли выпасть из их поля зрения. Им предлагались услуги, условно именуемые        «крыша», за которые нужно было платить. Если же глупец отказывался, то совершенно неожиданно дотла сгорало, принадлежащее ему, помещение вместе с товаром, или его машина. Гораздо хуже было, когда несговорчивых начинали прессовать, применяя физическую расправу к ним самим или их близким. Было страшно оказаться в их власти. Тупые и кровожадные, они не церемонились ни с женщинами, ни с детьми. Я все чаще стала задумываться над этим, и беда не заставила себя долго ждать. Однажды Виктор пришел домой позже обычного и сразу шмыгнул в ванную. Я заподозрила неладное, уж очень странно он себя вел. Дождавшись, когда он выйдет, я глянула на него и ахнула. Губа рассечена, костяшки пальцев разбиты в кровь.
- Витюша, что случилось? - тихо спросила я, хотя уже знала ответ на свой вопрос.
- То, что должно было рано или поздно случиться, - спокойно ответил Виктор. - Пришли молодцы и потребовали дань. Да еще какую! Ну и аппетиты у них, - он поморщился от боли. Рассеченная губа давала о себе знать. - Пришлось поспорить с ребятками. Нам, конечно, досталось, но и мы с мужиками отвесили им немало.
Я слушала его рассказ и рисовала себе картины битвы, одну страшнее другой. Еще ужаснее было осознание того, что они не ограничатся одним наездом, что все только начинается. В голове лихорадочно билась мысль:
- Что делать? Как избежать этого наваждения?
- Аленка, тебе с Лизой придется уехать на время, - продолжил разговор Виктор. - Отправлю вас к своим в Москву.
Родители Виктора вот уже три года жили в Москве. Его отец занимал довольно высокий пост в Министерстве обороны. Мама была врачом офтальмологом, профессором. Она консультировала в клинике и преподавала на кафедре глазных болезней в Московском медицинском институте. Отца, служившего в нашем городе, перевели в Москву на повышение. Витька ехать с родителями категорически отказался. Все недоумевали, почему он не поехал в столицу. Он это никак не объяснял.
- Не поеду и все, - таков был его ответ.
Родители были вынуждены оставить квартиру, а вместе с ней и сына, ставшего вдруг взрослым и самостоятельным. О том, что Виктор сошелся с женщиной с ребенком, сообщила им из «добрых побуждений» бывшая соседка. Теперь родителям стало понятно, почему он не поехал с ними. Мама сразу же позвонила Витьке и спросила, правда ли это.
- Да, я ее люблю, - коротко ответил Виктор, давая понять, что советы излишни, решение принято и обсуждению не подлежит.
- Смотри сам, сынок, ты уже взрослый, - мудро ответила мама. - Если ты ее любишь, значит, она хорошая женщина, и я тоже полюблю и ее, и девочку. Я доверяю тебе, Витюша.
- Как папа? - спросил Витька. Ему было очень важно, как отец отнесся к этому.
- Не волнуйся, папа сказал то же самое. Если она для него хороша, значит, и мы примем, - рассказала мама.
С его родителями я общалась заочно. Я с ними не была знакома. Виктор, поговорив с ними по телефону, говорил мне:
- Тебе привет от мамы и папы. - Спасибо, - отвечала я, - им от меня тоже передавай привет.
Вот так мы и обменивались приветами. Они для меня были, в сущности, чужие люди. И я не рвалась с ними сблизиться. А сейчас он предлагает мне поехать к ним жить, да еще вместе с Лизой!
- Витюша, не глупи! Никуда мы не поедем!  Все успокоится, - старалась урезонить его я.
- Лена, ты себе плохо представляешь, что это за люди. В любой момент это может стать очень опасно для тебя и для Лизы, - пытался уговорить меня Витька.
- Тем более, я никуда не поеду, - уперлась я. - Как я тебя одного здесь оставлю?
- Ленка, я мужчина, я должен защитить вас и наш дом. Когда же вы рядом, я сам становлюсь беззащитным и уязвимым, - доказывал он мне свою правоту. - Они ведь ничем не гнушаются. Бьют в самое больное место. А это жены и дети. Стоит только им взять вас, и я соглашусь на любые условия, чтобы только они ничего не сделали тебе и ребенку. Я все отдам, подпишу. Понимаешь? - горячился он. - Если же я буду знать, что вы в безопасности, я смогу постоять за себя и побороться за наш дом. Мужики подобрались не слабые, все меня поддерживают. Борзеют блатные, надо им вовремя отпор давать, а то сядут на шею, потом поздно будет!
Лицо его стало жестким и отстраненным. И я вдруг кожей ощутила надвигающуюся опасность. Виктор был не из паникеров. Если уж он забеспокоился, значит, действительно, дело серьезное.
- Витюша, давай все продадим и уедем отсюда к чертовой матери! - предложила я, в отчаянном порыве сохранить своих близких.
- Так и будем с места на место бегать, как только нас припугнут, - усмехнулся Виктор. - Пойми, малыш, сейчас везде так. Или жди подачку, но при этом работай как папа Карло, или строй свое дело, зарабатывай сам. Но свое дело надо уметь защищать, потому что охотников до чужого много везде, а в нашей матушке России уже выше крыши. Не понимают пролетарии, что такое частная собственность, - в голосе Виктора послышалась горькая ирония. - Еще в революцию усвоили, что отнять и разделить гораздо легче, чем прибавить и умножить. Так и живем: все вокруг колхозное, все вокруг мое. Но если вдруг у кого-нибудь появляется что-то свое, это немедленно начинает раздражать тех, кто тяжелее рюмки и ложки ничего в своей жизни не поднимал. Они сразу же бегут «делиться»! Надо уметь постоять за себя и за свое! И если нужно, то и врезать по наглой морде и по загребущим рукам, чтобы впредь к чужому их не протягивали!
В его голосе мне слышались угрожающие нотки. Таким я видела его очень редко. Внешне он был абсолютно спокоен, но за этим спокойствием угадывалась такая решимость идти до конца, что я поняла: «Мне его не отговорить».
- Хорошо, я с тобой согласна, - стараясь успокоить его, начала я, - но ведь у меня тоже есть своя работа и свои обязательства перед партнерами. Я не могу остановить все, вот так сразу. И еще. Ты ведь понимаешь, на что мы строимся. Не будет работы, не будет и денег, а не будет денег, не на что будет строить. Давай подумаем, как быть с этим, - предложила я, пытаясь заставить его принять решение, оставить меня дома.
Виктор, понимая мою правоту, задумался.
-Ленка, ты и Лиза для меня дороже всего на свете! Если что-то с вами случится, на фиг мне вообще все в этой жизни, и стройка в том числе. - Он еще не оставлял надежду отправить меня подальше от грядущих неприятностей. Но я тоже гнула свою линию.
- Вить, а как ты посмотришь на то, чтобы отправить Лизу, но не со мной, а с Кавой? И не в Москву, а в деревню, к родственникам Кавы. Их там точно никто не найдет, а мы будем вместе, и нам спокойнее будет. Хотя бы на месяц, - предложила я, с замиранием сердца ожидая ответа. Мне было необходимо, чтобы он согласился. В противном случае я была бы вынуждена подчиниться ему. Он умел настаивать на своем.
- Я подумаю, - коротко ответил он.
До конца недели мы к этому разговору не возвращались. На стройке все тоже было спокойно. Я думала, что эта ситуация сойдет на нет, все уляжется. Но…увы! В один из вечеров Клавдия Михайловна начала неприятный разговор.
- Ребяты, - с беспокойством в голосе тихо сказала Кава, - вокруг нас с Лизой какой-то мужик уже сколько дён крутится. Подойдет, поздравствуется, а Лизавете все конфеты норовит всучить, как будто нищие мы какие. Что, наш ребенок конфет не видел, чё ли? - произнесла Кава, догадываясь об истинной причине внимания к ней и Лизе. - Не нравится он мне. Глазки у него маленькие, вороватые, так и бегают, а морда остренькая и хищная,как у хорька.
- Так, дождались, - словно говорил Витькин взгляд, которым он одарил меня, но вслух ничего не сказал, предлагая мне начать разговор с Кавой.
- Клавдия Михайловна, Вы от Ирины, своей сестры, давно никаких известий не получали? Как она там, интересно? - начала издалека я. Мне нужно было построить разговор так, чтобы Кава, ничего не заподозрив, сама решила поехать в деревню к Ирине и предложила взять с собой Лизу.
- Да уж, почитай, два месяца молчит, как в рот воды набрала. Может с ей чё случилось, а она меня пугать не хочет, - задумчиво рассуждала она. 
- Надо бы съездить к ей, проведать, - сделала Кава первый шаг к правильному решению.
- А когда Вы хотите поехать? - дальше вела ее нужным путем я.
- А вот послезавтра и поеду, билет куплю на автобус и айда! Чего тянуть-то? - решительно заявила она.
- Послезавтра? - в моем голосе послышались нотки ужаса.
- А что такое, Лена? - забеспокоилась Кава.
- Прямо даже и не знаю, что делать, Клавдия Михайловна! – начала, как будто нерешительно, я. - Понимаю, что Вам ехать надо, свои дела важнее, тем более сестра, но…- замялась я.
- Что но? Не тяни кота за хвост! Говори, что но! - решительная Кава терпеть не могла, когда кто-то начинал мямлить.
- В общем, я весь месяц буду занята, мне даже уезжать придется. Я думала, что Вы мне с Лизой поможете, а тут Вам самой ехать надо, - растерянно лепетала я.
- Ой, Господи, твоя воля! Ну и в чем проблема? - Клавдия Михайловна вздохнула с облегчением, уже зная решение этой сложной задачи. - Что страшного? Если доверишь, могу Лизавету с собой взять. И мне веселее, я без нее долго не могу, и она на деревенском молочке да на свежем воздухе щеки нагуляет. Решено?
- Вы, как добрая волшебница, прямо из беды выручаете, - кинулась я к ней с благодарностями, но Кава, притянув меня к себе, строго сказала:
- Никогда не говори этого слова, а то накличешь. Моя еще бабушка-  покойница всегда говаривала: «До беды семь лет, то ли будет, то ли нет». Так что, не буди лиха, пока лежит тихо.
Я готова была выслушать, что угодно! Главная задача была решена: Лиза уезжает с Клавой в деревню. Предстояло отправить их так, чтобы никто не увидел, как и куда они едут.
Я купила Клавдии Михайловне новое добротное пальто и красивый платок, осенние сапожки на удобном низком каблуке.
- Ой, ну прямо хоть замуж выходи! - зарделась довольная собой Клавдия Михайловна. - Только зачем ты потратилась Леночка, - отнекивалась она, пытаясь скрыть неловкость.
- Ну, как же! Вы же на родину едете! Пусть все видят, что Вы в городе хорошо живете. Ведь в деревне все всё замечают. Еще будут обсуждать, что Клава плохо одета, - убеждала ее я, не выдавая своего плана.
- И то, правда, девонька. Бабы в деревне такие досужие, до всего им дело есть, - согласилась Клава.
На следующее утро я в старой Клавиной одежде с Лизой на руках вышла из дома старческой походкой и села в машину, которую одолжил Витьке его приятель. Он сам был за рулем. Машина тронулась. Я глянула в зеркало, за нами последовал хвост.
- Вот и славно, - сказала я. - Витя, они за нами едут.
- Вижу, - ответил Витька, - теперь не торопись, чтобы ничего не заподозрили. Мы въехали во двор дома со сквозными подъездами. Двери, выходящие на улицу, запирались на ключ. Мы заранее взяли его у наших знакомых, объяснив, что нужно кое-что вынести, чтобы не обходить дом вокруг.
В подъезде я быстро достала из сумки свою одежду, переоделась, а Клавину, свернув, сунула в сумку. На голову вместо платка надела парик. Лизину яркую куртку и шапку сменила на темную мальчуковую одежду. Открыла дверь ключом. Если кто-то из прохожих и обратил внимание на выходящих из подъезда людей, то описали бы женщину с длинными черными волосами с мальчиком. На обочине дороги стоял неприметный «Москвич». За рулем сидел мужчина, который работал с Виктором. Я быстро втолкнула Лизу в машину и села сама. Машина покатила, а я все оглядывалась, нет ли слежки за нами.
- Успокойся, Лена, никто за нами не едет, - заговорил Андрей, - им и в голову не пришло, что ты так все ловко обставишь.
Тем временем, Клавдия Михайловна спокойно вышла из подъезда и, уложив вещи, села в старенькие «Жигули» еще одного Витиного друга. Ей было сказано, что мне с Лизой нужно заехать в одно место, а потом мы встретимся, и я отдам ей Лизу. Наш «хвост» упорно торчал неподалеку от машины, на которой Виктор привез нас к сквозному подъезду. Виктор, посидев некоторое время, вошел в подъезд, минут через десять снова вышел и, сев в машину, поехал на стройку. Глядя в зеркало, он успел заметить, что водитель, следивший за ним, сначала был в растерянности, но потом все-таки остался. Видимо, ему было велено следить за Клавой и Лизой.
Мы встретились за городом. Подъехали почти одновременно. Я пересадила Лизу в машину к Клавдии Михайловне.  Им предстоял долгий путь. На машине до нужного места нужно было ехать часов восемь. Клавдия Михайловна вышла, обняла меня и сказала:
- Благослови, Господи, пусть у вас все будет хорошо. За нас не беспокойся, нас там никто не найдет. Лизу сохраню, а вы тут сами поосторожнее будьте.
Я вопросительно уставилась на нее.
- Лена, я хоть и говорю иногда, что я дура старая, но уж не такая я и старая, и уж тем более, не дура. Все я понимаю, что неспроста вокруг Лизы тот хмырь крутился. Правильно, что отсылаешь ее. Не подведу тебя, детка. Оставайся с богом! - голос Клавы был спокоен, но в последнюю минуту чуть дрогнул, она ткнулась губами в мою щеку и поспешно села в машину.
Я задумчиво смотрела вслед удаляющейся машине. В ней уезжала моя дочь, моя кровиночка, за которую я волновалась больше всего на свете.
 Я была уверена, что Клавдия Михайловна сохранит мое сокровище, чего бы ей это ни стоило.
 Человек предполагает, а Бог располагает. Задумайтесь над этой фразой! Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что все, что с нами происходит, уже расписано в каком-то сценарии, и не в наших силах что-либо в нем изменить? Бывало ли с вами такое, когда для реализации своей затеи вы тратили уйму сил и времени, но желаемый результат только отодвигался? Иногда же, напротив, стоило только подумать о чем-то и нате вам, пожалуйста, все получалось как по волшебству! Лично я убедилась в этом сто раз и пришла к выводу: можно строить какие угодно планы, но произойдет именно то, что должно произойти, и именно тогда, когда этому дОлжно случиться. Жизнь научила меня, высказываясь относительно будущих планов, неизменно добавлять про себя: «Как Бог даст».
Вот и сейчас, еще цепляясь взглядом за все уменьшающуюся точку на дороге, я думала, что наша разлука будет недолгой, и с осторожностью добавляла: «Бог даст». Но на этот раз Бог решил распорядиться по-другому.

А дальше события развивались, как в крутом западном боевике. Если бы несколько лет назад кто-нибудь сказал мне, что я буду в центре таких драматических событий, я бы просто посмеялась. В моей провинциальной голове еще не укладывалось, что в нашем тихом городке возможны такие страсти.
В этот день у меня было не так много дел. Декларация на вывоз леса была оформлена, платформы загружены и отправлены. У меня было время перевести дух до следующей сделки. Ноги сами понесли на стройку, где пропадал Виктор. Когда я подходила к зданию, в голове мелькнула мысль, что там непривычно тихо: не жужжит циркулярка, не стучат молотки, не гомонят люди. Я еще подумала, что устали работнички и сели перекурить. Я открыла дверь, шагнула в помещение и подала голос:
- Эй, кто живой есть?
- Пока есть, - ответил чужой голос сзади, и в тот же миг мне на голову набросили что-то темное, а плечи и руки сковали чужие, грубые руки.
Когда описываешь какие-то острые события, тратишь на это уйму времени. На самом деле, за несколько секунд успеваешь обдумать все и даже принять решение. Я тоже долго не раздумывала. Не хотелось быть жертвенным барашком. Я должна была узнать, кто так нахально решил покуситься на меня. А самое главное, зачем, что им нужно? Испытанным женским приемом я вонзила острую шпильку в ногу, стоящего сзади, человека, а потом еще навернула его по кости голени. Кто хоть раз ударялся, даже слегка, почти неприкрытой мышцами костью голени обо что-нибудь твердое, тот знает, что это безумно больно. Человек взвыл, как раненый зверь, и выпустил меня. Сорвав мешок с головы, я увидела, что он повалился на пол и отчаянно матерился, схватив в объятия свою ногу. Да! Я, конечно, не поскромничала, врезала от души. Совершенно автоматически я бросилась на парня, рывком перевернула его на живот, заломила руки. Выдернув пояс пальто, скрутила ему руки и снова перевернула его лицом вверх. Окинув взглядом поле битвы, я подхватила кусок острого, ржавого железа. Не раздумывая, я прижала его к горлу лежащего противника.
- Ты кто? Отвечай быстро и четко, а то прижму случайно, - тихо сказала я, разглядывая парня.
На вид ему было лет восемнадцать. Небольшого роста и щупленький, да еще лежащий на полу с искривленным болью лицом, он вызывал скорее жалость, чем страх. Но я понимала, что общечеловеческие ценности сейчас ни при чем. Нормальный человек другому мешок на голову не надевает.
Парень таращил на меня глаза, но молчал. Видимо, он был настолько ошарашен тем, что его скрутила довольно хрупкая женщина, что никак не мог прийти в себя.  А я в этот момент мысленно благодарила Витьку, который сам, имея черный пояс по каратэ, и меня вовлек в свои тренировки и научил приемам самообороны. Он тогда еще шутил по этому поводу:
- Не могу же я быть с тобой рядом всегда. А вдруг хулиганы пристанут? А ты их раз-раз, и хулиганов нет! Научу тебя самым женским приемам. Тут важна не сила, а неожиданность и решительность.
Вот и пригодилась Витюшина наука.
- Ну, - с угрозой в голосе вновь спросила я, - что ты здесь делаешь?
- Там ребята наверху с твоим разбираются, а я на шухере стою, - забормотал парень, опасаясь, что я приведу в исполнение свою угрозу.
- На шухере стою, - передразнила его я, - не стоишь, а валяешься, как мешок с дерьмом. Тоже мне, бандит золотушный! Говнюк ты! Вот ты кто! - зло добавила я. - Ладно, сколько их? Оружие есть? - я старалась держаться спокойно, хотя внутри все клокотало от злости и ёкало от страха одновременно.
- Шестеро их, а пушка только одна, - выкладывал мой заложник.
- Давно вы пришли? - продолжала вызнавать оперативную обстановку я.
- Да нет, минут двадцать они там.
- Вставай, сволочь, - я рывком за воротник куртки подняла его на ноги, - и быстро и тихо вперед, а то пристрелю, - добавила я, утыкая в его спину массивный ключ от входной двери. Второй рукой я удерживала его руки, заломив их кверху до предела.
Этому недоноску даже одной угрозы было достаточно, чтобы он наложил полные штаны. Видимо, ему еще не пришлось побывать в разных переделках. Его бандитская карьера закончилась, так и не начавшись.
Мы тихонько, чтобы не попасть в поле зрения из окон, вышли из здания и сразу свернули в переулок.
 - А теперь бегом, -  скомандовала я, и мы рысью помчались в милицию.
В квартале от нашей стройки был райотдел. Я со своим пленником пулей влетела туда и подняла такой шум, что сбежались все, кто был поблизости. Объяснив в трех словах суть дела, я сдала с рук на руки дежурному                «крестничка», а сама с нарядом уже мчалась к нашему зданию.
- Вы бы, дамочка, не лезли вперед, там ведь бандиты, да еще с оружием, - обратился ко мне старший опергруппы, - мы уж сами как-нибудь управимся.
- У дамочки, между прочим, там муж, да и здание я знаю, так что, смогу провести вас тихо и быстро, - попробовала я отстоять свое участие в операции.
- Вы нам быстренько все растолкуйте, а сами здесь побудьте, - вежливо настаивал опер, а потом твердо добавил, - это приказ. А сам уже связывался по рации с отделом.
- Все, ребята, - уже не обращая внимания на меня, сказал старший, - ОМОН на подходе, начинаем по моей команде.
Все-таки, что ни говори, а спецы знают свое дело и, когда никто не путается у них под ногами, делают все быстро и слаженно. Минут через пять к зданию скрытно и тихо подъехала милицейская машина, и из нее, как горох, посыпались люди в форме ОМОНа. Короткое обсуждение, и все быстро, но без суеты, заняли свои места. Операция началась. Я смотрела на все это из окна машины. Меня оставили под присмотром шофера, чтобы я не влезла в неподходящий момент. Он закрыл стекла и заблокировал двери.
- Да не волнуйтесь Вы, сейчас все кончится, все будут живы и здоровы, - обращался ко мне парень, стараясь успокоить меня, но сам был заметно напряжен. Видимо, довелось ему повидать всякого в своей службе. Уж кому, как не ему было знать, что не всегда бывает все гладко.
Я не видела, что происходит в здании, но лихорадочно гнала от себя дурные мысли, и только просила Всевышнего, чтобы все окончилось благополучно. Я сидела тихо и, сцепив пальцы так, что они побелели, отчаянно молилась про себя, просила заступиться за невинных и покарать злодеев. Всеми своими мыслями я была сейчас рядом с Витькой, его ребятами и милиционерами, которых зачастую незаслуженно ругают, но всегда, когда приходит беда, ищут у них же защиты и помощи.
- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси и на земли! Спаси, сохрани и помилуй! - шептали мои трясущиеся губы. У меня начиналась истерика.

Я только на секунду прикрыла глаза, но тут водитель тронул меня за руку:
- Смотрите, они выходят. Все закончилось, - спокойно доложил он.
Я буквально впилась глазами в проем двери, откуда выводили бандитов с заломленными назад руками. Их было трое.
- Да выпусти ты меня отсюда! - завопила я, барабаня кулаками по запертой двери.
Водитель молча, видимо, понимая мое состояние, разблокировал двери, и я вырвалась наружу и бегом понеслась к зданию. За спиной раздался вой сирены машины скорой помощи. Сердце мое оборвалось.
- Если едет «Скорая», значит, кто-то ранен, - мелькнуло в голове, но я не остановилась и пулей влетела в дом. Преодолев лестничный марш за несколько секунд, я оказалась в большом зале, где велись работы. Мгновенно окинув взглядом всех, кто был в комнате, я увидела Витьку. Он сидел на стуле, склонив голову.
- Витюша, родненький! - закричав, кинулась я к нему.
Он поднял голову, услышав мой голос.  Его лицо было без кровинки.
- Аленка, все в порядке, - произнес он белыми губами. - Я жив и все наши живы, а это пустяки.
В комнату вошли врачи, стали осматривать всех, кому нужна была помощь.
А помощь была нужна четверым. У нашего рабочего было огнестрельное ранение руки. Виктора зацепили ножом. Слава богу, не в живот, а тоже в руку. Но при этом повредили крупную вену, поэтому у него была большая кровопотеря.
В помощи медиков нуждались и двое бандитов. Как выяснилось потом, Виктор и Арсений (как назло они оказались на стройке в это время только вдвоем) оказали сопротивление. Витька одному нападавшему сломал ногу, а другому в драке выбили глаз. Третий бандит в помощи уже не нуждался. Его же братан, стреляя в Виктора, угодил в своего. Витька сумел отпрыгнуть за него. Так что он принял пулю прямо в свое поганое сердце.
- Что искал, то и нашел, - подумала я про себя без сожаления.
Всем четверым пострадавшим оказали первую помощь и увезли в больницу. Я поехала с Витькой.
 В этот день дежурила больница, в которой он работал. Так что, известие о том, что ранен доктор Гордеев, наделало шуму в больнице. Его и Арсения сразу же взяли в операционные. Через два часа он был уже в палате, однако, я не могла с ним поговорить. Он еще не отошел от наркоза. Я тихо сидела возле него, когда в палату вошел врач и поманил меня к выходу. Когда он снял маску, я узнала Олега Андреевича, Витькиного друга и коллегу.
- Лена, ты не волнуйся. Все сделали в лучшем виде. Венку зашили и мышцы заштопали так, как надо. Через месяц-полтора и следа не останется. Главное, что нервы не повреждены. Теперь его кормить надо хорошо, чтобы кровопотерю восполнить. Сильно много крови потерял. Придется тебе готовить и носить ему пищу, а то у нас в больнице не от болезни, а с голоду умереть можно, - рассказывал, наставлял меня и одновременно пошутил Олег. - Арсений тоже в порядке, тоже еще спит. Сама держись, тебе надо быть сильной, - ободряя, по-братски приобнял меня Олег.
Опять у меня был сложный период. Жизнь затягивала гайки все туже.
 Я вертелась, как белка в колесе. Кроме того, что я выполняла свою работу и два раза в день бегала в больницу с передачами, теперь еще и руководство стройкой легло на меня. Дело было даже не в том, чтобы продолжать строительство, а в том, чтобы сохранить оборудование, материалы и то, что уже сделано.
- Какое счастье, - каждый раз мысленно говорила я, - что Виктор сумел подобрать стоящих мужиков. В это непростое время никто из них не бросил работу, не начал тянуть под шумок, что плохо лежит. Наоборот, все как-то сплотились. Это был уже не просто рабочий коллектив, а настоящая команда. Авторитет Виктора автоматически перенесся и на меня.  Эти взрослые мужчины, некоторые из них годились мне в отцы, воспринимали меня не просто как хозяйку, которая дает работу и платит. Со мной советовались, с моим мнением считались, подсказывали, как сделать лучше. Мои распоряжения выполнялись беспрекословно. Работали в авральном режиме, круглосуточно. Поочередно несли вахту, чтобы нас не могли застать врасплох.
К Виктору и Арсению в больницу приходил следователь. На основании их заявлений было возбуждено дело о разбойном нападении. Виктор каждый раз просил меня быть предельно осторожной: не ходить домой одной, никому не открывать дверь, не поддаваться на уловки и провокации. Я жила как на пороховой бочке, но ничего не происходило. На стройке никто не появлялся, меня никто не преследовал и не беспокоил. Я уже, было, подумала, что наши обидчики испугались милиции и оставили нас в покое. Но однажды среди ночи зазвонил телефон.
- Слушаю Вас, - чуть хриплым от сна голосом спросила я.- Кто это?
- Неважно, - ответил грубый мужской голос, - важно другое. Если твой мужик не заберет заявление …, - в трубке повисло молчание.
Говоривший, как хороший актер, взял паузу. Такой прием разрушающе действует на психику неподготовленного человека. Угроза еще даже не высказана вслух, а тот, кому она адресована, уже представляет себе тысячи вариантов расправы с ним. Как правило, человек начинает паниковать и с ним легко справиться. Он становится податливым, как пластилин.
Хвала всем моим юношеским увлечениям! Под влиянием, появившейся тогда в великом множестве, научно-популярной литературы в студенчестве мы занимались аутотренингом, психологией, йогой и даже гипнозом! Нам хотелось познать себя, научиться управлять собой. Конечно, никто из нас не стал Вольфом Мессингом, не научился лежать на гвоздях или ходить по углям. Но учение и тренировки, в чем бы то ни было, никогда не бывают напрасными. Я научилась не впадать в столбняк в ситуациях, когда нужно мыслить и действовать.  Вот и сейчас, для того, чтобы собраться с мыслями и что-то предпринять, я взяла паузу и разыграла совершенно банальную ситуацию, когда не слышишь абонента.
- Алло, говорите! Я слушаю Вас. Алло! Перезвоните, я Вас не слышу, - зевая, произнесла я, и положила трубку.
 Не мешкая ни секунды, перемотала кассету автоответчика на начало и приготовилась в ожидании звонка. Телефон как-будто ждал, когда я буду готова, и тут же залился оглушающей трелью. Я включила запись и сняла трубку.
- Алло, говорите. Ну, хватит шутить среди ночи, кто это? - раздраженным тоном произнесла я.
- Конь в пальто! Слышь, ты, коза! Ты трубку-то не бросай, а слушай сюда! - произнес угрожающе грубый мужской голос.  - Завтра же передай своему мужику, чтобы заяву забрал и от всех показаний отказался, а то…
- А то, - перебила я, - а то, что будет?
- Посмотришь, только тебя это не обрадует. Ты не думай, что если ты свою козявку спрятала, то ты уже в дамках. И ее разыщем, и тебя достанем. С нами шутки плохи. Советую подумать.
И столько нечеловеческой жестокости прозвучало в этом голосе, что я невольно содрогнулась! Какие уж тут шутки, когда угрожают тебе и твоему ребенку!
В трубке зазвучал сигнал отбоя. Дрожащими пальцами я взяла сигарету, прикурила и попыталась успокоиться. Мысли лихорадочно метались в моей голове.
 Только сегодня вечером я разговаривала по телефону с Клавдией Михайловной. Деревня глухая и далекая, но телефон там был. Кава сказала, что у них все тихо, с Лизой все в порядке, она здорова.
- Так, значит, по крайней мере, сегодня я еще могу быть за них спокойна, - рассуждала я про себя. - А что будет завтра? Вдруг они все-таки найдут Клаву с Лизой?!
Внутри все тряслось, как холодец. Но паника - плохой помощник в серьезных делах.
- Страх отнимает силы, - как заклинание повторяла я про себя эту фразу, пытаясь настроиться на нужный лад.
Несколько глубоких вдохов и выдохов, задержка дыхания, и мое внутренне состояние пришло в относительный порядок. До утра я должна была принять решение, найти выход из этого угрожающего положения. И только я начала соображать, как, более-менее, нормальный человек, опять зазвонил телефон. Я шарахнулась от этого звука, как будто меня ударило током. Телефон звонил, а я все не решалась взять трубку. После десятого сигнала мои нервы не выдержали. Я схватила трубку и замерла в ожидании. Хотелось заорать что-нибудь злое и грубое, излить на них свой гнев и страх, но я вовремя все-таки решила не провоцировать, угрожавших мне, людей. Пусть думают, что я уже испугана до смерти, а раз так, значит, нет необходимости усиливать прессинг.
- Алло! Здравствуйте, а Виктора можно? - в трубке звучал приятный женский голос.
- Здравствуйте, а кто его спрашивает? - деликатно поинтересовалась я.
- Я его мама Нина Андреевна. Это Вы, Леночка? Вы меня не узнали? -  и через секунду, - Лена, что у вас случилось, я места себе не нахожу! Вся извелась!
И меня вдруг осенило! Вот оно, решение! Их нужно отправить в Москву! Там их точно никто не найдет!
- Нина Андреевна! У нас все в порядке! Вити сейчас нет дома, он по делам уехал, будет дня через три. Он вернется и перезвонит Вам. Вы не волнуйтесь, у нас все хорошо. Только…- я замялась, подыскивая слова, в которые я могла бы облечь свою просьбу, приютить на время Лизу и Клаву.
- Что только? - в голосе Нины Андреевны опять послышались тревожные нотки.
- Да не волнуйтесь Вы! Все хорошо, только я хочу спросить Вас, а Вы, если это неудобно, не стесняясь, сразу скажите мне. Тогда я придумаю другой вариант. - Я решила не юлить, высказать свою просьбу, открыто.
- Слушаю, Леночка.
- Не могли бы Вы принять на некоторое время мою дочь с няней? Это важно для нас с Витей!
- Конечно, с удовольствием! Я давно мечтала встретиться с внучкой! Только почему с няней, почему вы не приедете все вместе? Мы ведь и с тобой еще не виделись, да и по Витюше соскучились. Приезжайте вместе.
Нина Андреевна назвала мою дочь внучкой, перешла на «ты», приглашала в гости очень искренне. Похоже, я нашла правильное решение.
- Нина Андреевна, нам с Витей нужно заняться серьезным делом, придется выезжать. Не хотелось бы оставлять Лизу одну в городе. Но всех этих дел примерно на месяц, а после мы вместе и приедем за ними, и погостим у вас, - рисовала я ей план будущих действий.
- Хорошо, Леночка, дайте телеграмму, когда и где встречать Лизу с няней. Витюше привет от меня и от папы.
Разговор был окончен. У меня осталось ощущение, что она что-то заподозрила, не поверила мне. Ведь не дура же она! Но, как человек деликатный и воспитанный, она не стала выпытывать подробности по телефону, тем более, если собеседник не настроен, выкладывать все и сразу. Умница! Не могу сказать, что я сразу полюбила ее, но зауважала, это точно!
Чуть свет я примчалась к Витьке в больницу, и все рассказала ему.  Он сосредоточенно нахмурился.


- План по переброске в Москву одобряю. Только, почему бы и тебе не отправиться вместе с ними? Ты сейчас в большой опасности! Неужели ты этого не понимаешь? - волновался Виктор.
- Витя, я еще по контракту должна отправить четыре партии грузов. Иначе влечу на неустойку. Надеюсь, ты тоже это понимаешь! - спокойно, но твердо ответила я. - А потом посмотрим. Может, и действительно вместе слетаем к твоим родителям.
Молчание Виктора я приняла за согласие.
Вот когда пригодились все мои подсознательные способности к хитростям и интригам! Я все продумала до мелочей!  План по вывозу Кавы и Лизы был прост, но, как говорится, комар носа не подточит.
Лично со мной контактировала только моя подружка Татьяна, а в осуществлении плана были заняты люди, не имевшие ко мне никакого отношения. Было просто невозможно вычислить, что они действуют по моей просьбе. Были куплены билеты на поезд от станции, которая находилась в пятидесяти километрах от Кавиной деревни. Посторонний человек позвонил Каве и передал ей мои инструкции. То есть, я сама, если за мной наблюдали, вела себя тихо и исполняла роль кролика перед удавом. Была напугана и парализована. Через неделю пришло сообщение, что они благополучно добрались и устроились. Кава сообщила также, что встретили их очень хорошо. Теперь можно было перевести дух и заняться другими делами.

Виктора выписали. Рана практически зажила, но еще давала о себе знать при нагрузке или на непогоду. Но Виктор не обращал на это внимания. Он с головой ушел в работу. Ко всему прочему, приходилось еще и заботиться о нашей с ним безопасности. На объекте установили тревожную кнопку. Ребята из райотдела обещали, что пулей прилетят в случае вызова. Мы успокоились, и жизнь, казалось, вошла в свое обычное, спокойное русло. Но не таковы были наши противники. Из-под носа уплывал жирный кусок. Они не могли с этим смириться.
  Был знойный, летний день. Солнце было просто злым и беспощадным. Было жарко так, что, казалось, мозги плавились. Я шла, совершенно измученная бесконечными мотаниями по таможне и товарной станции. 
Да еще на погрузке произошла неприятность. Видимо, мастер погрузки допустил оплошность, не проконтролировал крепеж, хотя, он клялся здоровьем своих детей, что все было правильно. Короче, когда погрузка была уже завершена, и платформу тронули, чтобы отогнать в тупик для последующей прицепки к локомотиву, трос лопнул, и бревна покатились, как спички. Слава богу, никто не пострадал! Крику было, шуму! На исправление было потрачено много времени, дополнительных денег, но все-таки справились, снова загрузились и поставили платформу под сцепку. Представляете, в каком состоянии я была после этой битвы?! Иду, никого не вижу, ничего не слышу. Вдруг, прямо передо мной возникает молодая девушка, и начинает спрашивать меня, как проехать к детской больнице.
Я останавливаюсь и, туго соображая, начинаю объяснять ей, что нужно сесть на троллейбус, доехать до остановки…. В это время рядом с нами тормозит машина, из нее выскакивают два амбала. Секунда, меня хватают с обеих сторон и молниеносно забрасывают в машину. Я даже вскрикнуть не успела.
- Ну, что, голуба? В гости к нам поехали! - весело заржал один из похитителей.
- Теперь-то твой мэн будет сговорчивее! Наверно, не захочет, чтобы тобой вся бригада попользовалась, - подхватил шутку второй. - Видишь, какая она ладненькая! Прямо сам так и съел бы, - добавил он, обращаясь к своему корешу.
- Зубы обломаешь, - зло процедила я.
- Ты чё ломаешься, телка! - взвился он. - Сейчас к хозяину доставим, сначала он с тобой поговорит, а уже сегодня вечером наша будешь.
- Слепой сказал: «Посмотрим», - сказала я.
- Это кто косой? Мля, ты смотри, падла, еще и обзывается! - обозлился первый.
Я глянула на него и внутренне содрогнулась от смеха, он действительно сильно косил, а я и не заметила.
- Да ты, к тому же, еще и глухой, - продолжала заводить его я.
Только напрасно я это сделала. Парень шуток не понимал. Он глянул на меня взглядом разъяренного быка и так въехал мне в бок, что у меня перехватило дыхание, а в глазах поплыли оранжевые круги.
- Молчи, стерва, а то урою, не зли меня, - подвел он итог нашему общению.
Я перевела дух, справилась с болью и сказала:
- Зря ты так. Женщин вообще бить неприлично, а меня тем более. Ты мне за это заплатишь. Дорого! Очень дорого!
- Ага, заплатим, только сначала ты нам, а потом мы тебе. Только натурой! - продолжал веселиться второй.
Я поняла бессмысленность перепалки с этими дебилами. Нужно было сосредоточиться на другом, и я замолчала.
Мне было страшно, очень страшно! От моих похитителей исходил такой поток отрицательной энергии, что я кожей чувствовала его. Агрессия и тупая жестокость! Как мне этому противостоять? Я не могла даже пошевелиться, сидя со связанными руками и зажатая двумя громилами.
И опять сработало мое умение справляться со своим внутренним состоянием.
- Раз сложилась ситуация, значит, и выход из нее тоже есть. Господь мудр и справедлив, он поможет и подскажет, - решила я про себя.
А что мне еще оставалось делать? Я решила экономить силы.
По мелькавшим за окном пейзажам я поняла, что меня везут за город.
- Зенки ей надо завязать, а то уж больно внимательно за дорогой наблюдает, - вдруг спохватился один из бандитов.
Мне замотали лицо какой-то грязной тряпкой. Ощущение не из приятных, но меня никто не спрашивал, нравится мне это или нет. Пришлось опять смолчать. Ехали долго. С завязанными глазами я потеряла возможность ориентироваться на местности, а вместе с тем и во времени. Но, по моим подсчетам, с момента моего похищения прошло уже более двух часов. Хотя, все мое существо кричало, что я уже в этом плену целую вечность.
Наконец, машина остановилась.
-  Давай, шевели ластами, - обратился ко мне один из моих конвоиров и грубо дернул меня за руку.
- Глаза хоть развяжите, а то я ничего не вижу, упаду еще, - подала я голос.
- Перетопчешься, - отрезал второй голос.
Меня куда-то повели. Пришлось идти, повинуясь направляющей руке конвоира. Скрипнула открываемая дверь, меня втолкнули в помещение. Еще один толчок, и я падаю на что-то. По жалобному скрипу и ощущениям это было похоже на железную кровать с панцирной, сильно продавленной, сеткой. Такие обычно держат на дачах люди, которые там не отдыхают, а вкалывают на садовых участках. Без дальнейших объяснений мои мучители удалились. Хлопнула дверь, послышались щелчки закрываемого замка.
Я осталась одна. Первым делом я села на кровати. Хорошо, что руки были связаны спереди. Кому придет в голову ждать сопротивления от худенькой, да еще испуганной женщины?
Я стащила повязку с глаз. Огляделась. Сквозь закрытые ставни в помещение проникал свет. Комната похожа на чулан, в который сваливают ненужные вещи. Я скользила глазами по всему этому хламу, пытаясь найти то, что мне хоть чем-нибудь поможет. Есть! В углу торчала старая лопата.
Я тихо подошла, присела и принялась тереть веревку о край лопаты. Через некоторое время одна веревка перетерлась, и мои путы ослабли.
 Я пошевелила руками, их можно было освободить полностью еще несколькими движениями. Но я не стала до конца распутывать веревку. Если кто-то войдет, пусть видят, что я по-прежнему связана. Я решила дождаться ночи, а потом предпринять попытку сбежать. Снова прилегла на кровать, чтобы отдохнуть и восстановить силы.
- Интересно, что сейчас делает Витька? Знает ли он уже, что меня похитили, и что он предпримет, чтобы освободить меня, - размышляла я, лежа в чулане.
Я почему-то была уверена, что никакой физической расправы они со мной не учинят. Ведь, по большому счету им нужна не я, а деньги, которые Виктор не хотел им отдавать.
-А почему ты думаешь, что он станет тебя выручать? Скажет, что ты ему никто и нет ему до тебя никакого дела, - вдруг подала голос Темная Личность, - Что тогда делать станешь?
- Ну, это ты уж совсем через край хватила! Это Виктор-то?! Он не такой! Он в беде не бросит! - защищалось мое Светлое Я.
- Стоп-стоп! Такие размышления до добра не доведут, - остановила я этот внутренний спор. - Все будет так, как этому должно быть. Выбирать пока не из чего, придется принять то, что будет предложено.
Удивительно устроен человеческий организм! Казалось бы, в такой ситуации надо бы плакать, стенать, метаться, бояться, в конце концов, а я просто уснула. Вырубилась, отключилась! Включился механизм защиты, и сон увел меня из суровой реальной действительности, дал отдохновение и покой, сохраняя резервы сил до той поры, когда они действительно понадобятся.
- Гля, дрыхнет шмара! - сквозь сон услышала я удивленный возглас. - Она чё, не боится? Даже не колотилась, не ревела. Прям чудно!
- Сейчас ее пахан заставит обосраться! Быстро лавэ на бочку выложат! - вступил в разговор второй голос.
- Эй, вставай, кукла! Хорош дрыхнуть, здесь тебе не санаторий, - обратился ко мне первый голос, и его хозяин грубо потряс меня за плечо.
- Доброе утро, господа, - намеренно сонным голосом сказала я, хотя сна как не бывало, как только я услышала их диалог.
- Ты чё, двинулась от страха? Какое утро? Сейчас четыре часа ночи, - сказал белобрысый крепыш и покрутил пальцем у своего виска.
- Вот спасибо, теперь я знаю, сколько время, - удовлетворенно подумала я про себя. - Хотя жест правильный. Даже малыши знают, что рассвет летом начинается в четыре утра, а раз рассвет, значит - утро, идиот, - но эти комментарии тоже были про себя. Дебилы не любят, когда им об этом говорят в лицо.
Тем временем я поднялась, старательно не шевеля руками, чтобы не упали веревки.
- Топай за мной, - коротко бросил один, а второй ткнул меня в спину, а потом хлопнул ладошкой ниже спины.
Совершенно рефлекторно я сделала мах ногой назад и со всей силы попала как раз туда, где мальчикам бывает очень больно.
- А-а-а-а! - завопил он и, сжавшись в комочек, присел. - Ты че, сука! Я тебя сейчас в капусту покрошу! Я тя размажу!
- Ты чё, Колян, - кинулся к нему первый и наклонился над ним.
  Вот что значит - недооценить противника! Им и в голову не могло прийти, что эта пигалица, которую, по их мнению, и соплей перешибить можно, вдруг затеет драку с быками.  Бутылка с какой-то гадостью, очевидно удобрением, которым хозяин поливал свои растения, молниеносно опустилась на склоненную голову парня. Он как-то странно хрюкнул и мешком свалился на лежащего кента. Я, не мешкая, выдернула из его руки ключ, выскочила из чулана и заперла их снаружи.
Солнышко только проклюнулось на линии горизонта, ночная мгла еще не рассеялась, однако, уже можно было различать очертания предметов. Я быстро огляделась. Чулан, где держали меня ночью, находился в конце садового участка. Чтобы выскочить на улицу, где за оградой белела машина, мне нужно было пересечь весь участок. Я, как преследуемая антилопа, кинулась прямо по грядкам к спасительной калитке. До нее было метров тридцать.  Вдруг мои глаза выхватили в темноте яркий огонек.  Кто-то курил. Я тут же заметила силуэт человека, стоящего на крыльце дома.
Но затормозить и кинуться в другую сторону уже не успевала. Человек перепрыгнул через невысокие перильца и оказался прямо на моем пути.
- Ты куда, голуба? - спросил меня негромкий хрипловатый голос.
Голос показался мне знакомым, но размышлять над тем, кто это, не было времени.
- Опасность! - щелкнуло в голове, и я встала в боевую стойку, как учил меня некогда Витька.
- Опомнись! Лучше не сопротивляйся! Они ведь изобьют тебя, искалечат!
Не справиться тебе с мужиками! - занюнило Светлое Я, - даст Бог, все обойдется!
- Дерись до конца! Пан или пропал! Хоть не совсем задаром пропадешь! - подбадривала меня Темная Личность.
И я решила, что этот вариант подходит мне больше. Пропадать, так с музыкой! Пощады от моих мучителей ждать не приходилось, так хоть, и я им пару синяков поставлю.
- Эй, каратистка, ты чё, со мной махаться будешь?! - в голосе мужика, стоящего передо мной, послышались смешливые нотки и удивление.
- Леха, это ты?! - сначала спросила, а только потом осознала я, что передо мной мой старый друг и моя первая любовь - Леха Гром. Вот почему мелькала мысль, что мне знаком его голос.
- Ленка?! Ты здесь зачем? - в его голосе было столько искреннего удивления.
Я опустила руки, подошла к нему и доверчиво ткнулась носом в его плечо. Он обнял меня. Его руки едва ощутимо дрожали. Мы простояли так некоторое время, а потом он тихо спросил:
- Тачку водить умеешь?
Я утвердительно мотнула головой.
- Держи ключ, быстро в машину. У меня «автомат». Без проблем доедешь. Гони в город. Машину брось на вокзале. Не бойся, ее никто не тронет. Я сам тебя найду. Потом во всем разберемся, - давал мне указания Леха.
Я без лишних вопросов сделала так, как он сказал. Уже через несколько минут я ехала по спящему дачному поселку в сторону шоссе, вырвавшись на которое, утопила педаль газа почти до отказа. В столь ранний час шоссе было пустынным. Можно было гнать во всю мочь.  Лишь одна машина промчалась мне навстречу.
- Интересно, кому это тоже не спится, - подумала я, но тут же отвлеклась и, слегка успокоившись за рулем, погрузилась в свои воспоминания.
Я краем уха, совершенно случайно, услышала примерно год назад, что он теперь грозный пахан, который «держит» почти весь город. Догадалась по кличке Гром. Но для меня он был прежним Лехой. У нас с ним была любовь, когда я училась в десятом классе. Мы не встречались с тех пор, как расстались в последний раз, но я точно знала, что, если нужно будет, чтобы он отдал за меня свою жизнь, он отдаст ее, не раздумывая.
Ах, Леха! Сколько плакала я тогда, когда он объявил мне свое решение, что мы с ним расстаемся.
- Ты - девочка-пай, а я … Ты сама знаешь, кто я. Не пара мы с тобой! - твердо сказал мне он. - Не хочу портить тебе жизнь. Мне в твоей жизни места нет, а в свою я тебя тянуть не хочу. Не плачь! Люблю тебя, потому и поступаю так. Еще спасибо мне скажешь когда-нибудь. Ты только знай, что, если кто обидит, голову за тебя оторву!
Точно оторвал бы! Когда мы с ним дружили, вся шпана в округе не смела на меня глаза поднять, тем более позволить в отношении меня какую- либо фривольность или приставать ко мне. Никто из них в моем присутствии даже выругаться не смел.
Мы познакомились с ним на ноябрьском вечере в нашей школе. Он заявился тогда с целой свитой местных начинающих хулиганов и выглядел настоящим королем. Как сейчас вижу его голубые миндалевидные глаза с чуть приподнятыми внешними уголками. В них лучилась радость юности, но вместе с тем и достоинство лидера, рано познавшего вкус власти. Он был высок ростом, строен, по-мальчишески худощав, но необыкновенно силен и ловок. Спорить, а тем более драться с ним охотников не было. Вес его авторитету в глазах сверстников прибавляло еще и то обстоятельство, что все его старшие братья, а их было четверо, уже побывали «у хозяина», а самый старший уже во второй раз «тянул срок».
Когда они появились в зале, все притихли, а учителя заволновались и попытались выставить их, угрожая вызвать милицию. Особенно упорствовала наша физичка, которая была ответственна за мероприятие.
 В этот момент меня как будто черт подоткнул. Я подошла к ним и попросила:
- Светлана Сергеевна, пожалуйста, разрешите им остаться. Они будут себя хорошо вести. Все будет нормально. Ведь правда? - спросила я и посмотрела ему прямо в глаза.
- Какой разговор, - смущенно пробормотал Леха и опустил взгляд.
 И наша учительница с многолетним педагогическим стажем вдруг поняла, что проще разрешить им остаться. Раз слово дали, значит, все будет тихо. Если же настоять и выгнать их, обязательно устроят какую-нибудь пакость. Заиграла медленная музыка.
- Раз уж вы пришли на вечер, то пойдем танцевать, - обратилась я к Лехе и протянула ему руку.
 Его лоб вмиг покрылся мелкими бисеринками пота. Он крепко потер руки о штаны и взял меня за руку. Вот тебе и гроза окрестностей! Он робко положил свои руки мне на талию, но держался от меня на «пионерском расстоянии», поэтому двигался как-то неуклюже.
- Да не трусь ты, - тихо шепнула я. - Мы ведь просто танцуем. Держись свободно, я не кусаюсь.
Я открыто посмотрела на него, а он смущенно улыбнулся мне. Боже! Как он красиво улыбался! Да еще эта желтая фикса, которую вставляли многие ребята из его окружения, кося под блатных! Ему это необыкновенно шло, манило и привлекало к нему. И мое сердце впервые дрогнуло! Когда закончился танец, он опустил руки и хотел, было, сразу уйти к своим ребятам. Но я удержала его своим замечанием:
- Молодой человек, так с дамой не поступают. Нужно сначала партнершу отвести на место.
 Так я преподала ему первый урок хорошего тона. Он опять смутился, но взял меня за руку и отвел к группке моих одноклассниц. Девчонки смотрели на меня кто с испугом, кто с восхищением. Леху Грома знали все, но никто и никогда из них даже не разговаривал с ним, никогда не был так близок, как я сейчас во время танца. Молва всегда преувеличивает. Так и о Лехе ходили слухи, как о страшном бандите. На самом деле он был обыкновенный парень, чистый и робкий, но тщательно скрывавший это от всех. Общественное мнение определило его имидж, и он вынужден был ему следовать.
Вечер продолжался, но он не подходил ко мне. Не приглашали меня на медленные танцы и другие ребята, хотя, я точно знаю, многие ждали этого вечера, чтобы потанцевать со мной. В человеческом обществе есть определенные неписанные законы, как в волчьей стае. Если вожак положил глаз на кого-либо или что-либо, нужно быть смелее, сильнее или наглее, чтобы оспорить право сильного. С Лехой спорить никто не хотел. Я поняла это потом, а тогда на вечере я просто недоумевала. Ребята приглашали всех, кроме меня. Я делала вид, что мне абсолютно все равно, но ведь это было не так! Я ужасно злилась, просто была вне себя! Даже Юрка из параллельного класса, откровенного ухаживавший за мной, не посмел подойти, только изредка бросал на меня полные тоски взгляды.  Ведущий вечера объявил последний «белый» танец. Все девчонки разобрали партнеров. Я принципиально осталась стоять в стороне, не желая приглашать никого из тех, кто не замечал меня весь вечер.
 Вдруг откуда-то сбоку донесся тихий голос:
- Можно пригласить тебя?
Я обернулась и увидела, стоящего передо мной, Леху. Мельком окинула взглядом зал и поняла, что всеобщее внимание приковано к нашей паре. Все ждали моего решения.
- Да, конечно, - ответила я и подала ему руку. По залу пронесся легкий вздох, как будто до этого момента все стояли, затаив дыхание.
Он держался несколько смелее, но не так, как это можно было ожидать от парня с подобной репутацией. Я вдруг почувствовала, что он отчаянно боится сделать что-нибудь не так, чем-то обидеть меня. И мне стало так легко и хорошо от этой мысли. Он мне определенно нравился!
Вечер закончился. Все собрались и толпой вывалили на улицу. Обычно от провожатых не было отбоя. Мальчишки из нашего класса всегда провожали нас домой после таких мероприятий. Сегодня никто из них не предложил проводить меня. И я, гордо вскинув голову, всем своим видом демонстрируя, что меня провожать не надо, направилась к остановке троллейбуса. Вдруг рядом со мной остановилось такси, открылась дверца, и оттуда выглянул Леха.
- Садись, до дома довезу, - без лишних предисловий сказал он.
Я послушно села в такси и назвала водителю адрес.  Ехали молча. Машина остановилась у моего дома. Он вышел вместе со мной, заплатил водителю и пошел за мной к моему подъезду. В моей голове метались мысли, что он сейчас начнет приставать ко мне. Я соображала, как ему ответить, как вести себя.  Когда дошли до подъезда, он просто сказал:
- Ты поднимайся, а я постою, подожду, когда домой зайдешь. Если что, кричи. Пока.
- Пока, - сказала я.
В душе было легкое разочарование оттого, что я не угадала развитие событий.
Уже лежа в постели, я все вспоминала его лицо, пыталась фантазировать, а потом анализировать то обстоятельство, что жизнь - вот так, нос к носу, свела меня с отъявленным, по слухам обывателей, хулиганом. Мне было ужасно интересно, как будут развиваться события дальше, и будут ли вообще развиваться. Уснула я с четким ощущением того, что я его нисколько не боюсь, напротив, он мне понравился.
На следующий день, после окончания занятий, я увидела в вестибюле школы Леху. Он нервно теребил шапку. Увидел меня, и в его глазах блеснули искорки радости. Я поняла, что он ждет меня. Подошла к нему, и смело сказала:
- Привет!
- Привет! Можно я тебя провожу?
-Да! Я сейчас оденусь.
В этот вечер мы шли пешком. Нам хотелось подольше побыть вместе. Он нес мою школьную сумку. Мы о чем-то непринужденно болтали. У него оказалось необыкновенное чувство юмора. О, казалось бы, простых вещах он говорил так, что я умирала со смеху. Я жила довольно далеко от школы, но мы даже не заметили, как дошли до моего дома. Пришла пора прощаться.
- Пока!
- До завтра, - ответил он.
Так и повелось с того дня, что он каждый вечер встречал меня после занятий и провожал до дому. Каждый вечер! А в первый же выходной он, смущаясь, пригласил меня в кино. Рядом со школой был кинотеатр, который, в последствии, стал для нас почти родным домом. Он покупал билеты с местами в последнем ряду. Это потом уже, много позже, мы, сидя в темном зале на последнем ряду, целовались на протяжении всего фильма. Даже если  в этом кинотеатре показывали бы только «Броненосец Потемкин», мы все равно ходили бы туда. Нам было все равно, что показывают на экране. Мы были рядом и могли целоваться, сколько угодно! А пока он только провожал меня. Каждый вечер. Девчонки, мои школьные подружки, через некоторое время стали пытать меня, каково целоваться с ним (подразумевалось, каково целоваться с хулиганом). Его легенда страшно всех заводила. Он представлялся им искушенным ловеласом, давно изведавшим все тайны «очень личных» отношений. В наше целомудренное время для шестнадцатилетних девочек «все ЭТО» было тайной за семью печатями. Но я старательно избегала подобных разговоров. И у некоторых моих подружек сложилось впечатление, что я что-то с ним изведала, но не хочу делиться с ними.
Маленькие дурочки! Ну как я могла сказать им, что он даже просто за руку держит меня с трепетом. Я, в этом смысле, была уже старше него. У меня уже был опыт первых поцелуев. Он же был чист и невинен, как младенец. Я с интересом наблюдала за ним, решится ли он поцеловать меня? Решился! Через два месяца после наших провожаний.
Мы всем классом праздновали Новый год. Он, на правах моего друга, тоже был приглашен в нашу компанию. За время нашей дружбы мои одноклассники привыкли к нему, перестали бояться и со смехом вспоминали, каким грозным казался он им до этого. Классный парень! Таково было их единодушное мнение после более близкого общения.
 Всеобщее приподнятое настроение, шампанское! А потом медленный танец, когда тела соприкасаются, а руки могут скользить по талии, плечам, волосам. Каюсь, я сама спровоцировала его! Мое лицо было чуть ближе к его губам, мои руки гладили его плечи чуть чувственнее. Не устоял мой девственник и прикоснулся губами к моей щеке! И сразу вскинул на меня испуганные глаза, не обиделась ли я! Ликование победителя заполонило мою душу! Вот так вам всем! А вы говорили, что он испортит меня, приобщит к своим бандитским делам, изнасилует! Так говорили моей маме учителя, прознавшие про наши отношения. Всем было дело до нас!  Никто из этих старых дур даже и подумать не мог, что он просто любит меня первой чистой юношеской любовью! Что он не только сам не способен сделать мне что-нибудь плохое, но горло перегрызет тому, кто даже просто подумает обо мне плохо!
А потом, при каждом удобном случае, мы бесконечно целовались! Это доставляло нам массу наслаждений! Но только целовались и обнимались, и все. Он никогда не позволял себе никакого намека на более близкие отношения.
Миновала зима и весна. В конце мая был «Последний звонок» для нас - выпускников. В этот день он поставил меня под черемухой, сам взобрался наверх и обсыпал меня ее цветами. Он кричал мне сверху, что любит меня, что сделает мою жизнь прекрасной, как эти цветы. Я смеялась и плакала от счастья. Он был для меня, если не богом, то полубогом, это точно! Я тогда ни на минуту не сомневалась, что мы будем вместе, что он ради меня совершит невозможное!
Я сдала экзамены в школе и вступительные в институт. Меня зачислили. Я стала студенткой. За время общения со мной мой Гром стал несколько по-иному смотреть на жизнь. Его уже не прельщала блатная романтика. Он думал о нас и не хотел, чтобы я уподобилась его невесткам, вечно ждущим своих мужей из мест не столь отдаленных. Он для этого даже кое-что сделал. Он учился вместе со мной. Благодаря своим природным способностям, он сумел сдать экстерном экзамены в вечерней школе и одновременно со мной получил аттестат о среднем образовании, поступил на вечернее отделение в политехнический институт на отделение автомобилестроения. Мы планировали, что осенью поженимся. Он будет работать и учиться. Я должна была только учиться. Так хотел он.
А потом пришла беда. Он возвращался поздно от меня. На него напали какие-то отморозки.  Завязалась драка. Ему досталось сильнее, потому как против троих устоять трудно. Но не таков был Леха Гром, чтобы спустить обиду. Естественно, он дрался! Одного из обидчиков он ударил один только раз! Парень упал, ударился головой о бордюр и умер на месте.
Пока шло следствие, я все-таки надеялась, что адвокат найдет смягчающие вину обстоятельства, и приговор не будет таким суровым.  Но надеялась зря. В нашем маленьком городке все на виду и все на слуху. Судья, выносившая приговор Лехе, судила когда-то и его братьев.
- Все Громовы - наследственные бандиты, - таково было ее решение. Ему дали максимальный срок. Я подошла к нему в зале суда после оглашения приговора. Вся в слезах, я обещала ждать его, а он сказал:
- Все. Прощай! Я умер для тебя! Не жди меня! Видно не судьба. Ты - девочка - пай, а я … Ты сама знаешь, кто я теперь. Не пара мы с тобой! - твердо сказал мне он. - Не хочу портить тебе жизнь. Мне в твоей жизни места нет, а в свою я тебя тянуть не хочу. Не плачь! Люблю тебя, потому и поступаю так. Еще спасибо мне скажешь когда-нибудь. Ты только знай, что, если кто обидит, голову за тебя оторву!
В его глазах блеснули слезы, но, упрямо мотнув головой, он резко отвернулся от меня и пошел, заложив руки за спину, сопровождаемый конвоирами.
Первое время я пыталась установить с ним отношения. Я вымолила  адрес у его младшего брата, писала ему. Но ни на одно письмо не получила ответа. Таким был Леха Гром: сказал, как отрезал! Тогда меня часто мучила совесть, что я учусь в институте, а мой Леха сидит в тюрьме. Понимая, что я ни в чем перед ним не виновата, я все равно была в отчаянии. Еще и оттого, что сделать я ничего не могла, и помочь ему тоже ничем не могла. Я только продолжала писать ему письма, которые так и оставались без ответа. Я даже не была уверена, что он получал эти письма, но все равно продолжала писать: об общих знакомых, о городе, о своих делах в институте, о каких-то событиях, происходивших в нормальной жизни. Только личных тем я избегала. Я знала, что ему очень нелегко и не хотела бередить ему душу.
Так прошло три года, и я поняла, что, если он и получает мои письма, то просто вычеркнул меня из своей жизни. Я ему просто не нужна! Время прошло, рана затянулась. Уже не так болела душа при мысли о нем. Только память в самом дальнем уголке сохранила его светлый для меня образ.
И вот теперь он вновь появился в моей жизни! Сейчас он спас меня, но что будет дальше? Почему он оказался именно там? От вопросов голова гудела как трансформатор.
За размышлениями я не заметила, что въехала в город. Оставив машину Грома на стоянке на вокзале, я тормознула такси и поехала домой. Сейчас я вспомнила о Викторе.
- Как он? Наверно, с ума сходит! Ведь я не пришла ночевать домой! Хотя, ему, наверно, сообщили, что меня взяли в заложницы в ожидании выкупа.
Вот и наша дверь. Я звоню, но никто не открывает мне.
- Неужели он спит? - мелькнула дикая мысль. - Что делать? Ведь ключ остался в сумочке, а сумочку отобрали похитители.
 Я лихорадочно соображала, что можно предпринять. Я снова вышла на улицу. На мое счастье сосед, у которого мы держали запасные ключи, вывел на прогулку собаку.
- Ленка? Ты че так рано? Или тоже собаку завела? - зевая, спросил он.
- Мне еще только собаки не хватало, - ответила я и тут же спросила: - Ты Витьку моего вчера видел?
- Видел, часов в одиннадцать вечера. А еще раз совсем недавно. Часа два назад. Чарлик наш съел что-то не то. Пришлось выводить его среди ночи. Он с каким-то мужиком садился в машину. Вроде, сумка у него в руках была, - слегка задумавшись, описывал мне сосед недавние события.
- Сань, я посторожу твоего Чарлика, а ты сгоняй за ключами, я свои потеряла, - попросила я соседа.
Он глянул на меня подозрительно, но ничего не стал спрашивать и пошел за ключами. Вернувшись, вместе с ключами он отдал мне конверт. Я вопросительно уставилась на него.
- Это Витька твой для тебя оставил. Ольге передал. Я и не знал об этом.
Я тут же распечатала конверт. «Аленыш, надеюсь, что это письмо попадет к тебе в руки. Позвонили твои похитители и сообщили, что ты у них. Поставили условие: или деньги, или твоя голова на блюде. Дали время до четырех утра, чтобы я собрал деньги и пришел к ним на встречу. Сказали, что, как только я приду, тебя отпустят. Очень надеюсь на то, что их слова не пустой базар. За меня не волнуйся. Я ничего лишнего делать не буду. Если меня не будет в полдень, поднимай тревогу. Надеюсь, скоро вернусь. Виктор».
Я обессилено опустилась на ступеньки крыльца. Только что сама вырвалась из лап отморозков, так теперь у них Витька.
- Эх, Витька, Витька! Лучше бы ты не смог собрать этих денег и остался дома, - высказало свое соображение Светлое Я.
- Как же! Держи карман шире! Стала бы ты его уважать после этого, если бы он тебя дома мирно дожидался, - съехидничала Темная Личность.
- А ведь ты права, - пришлось признать мне.
На этом прения между ними закончились, и я заставила себя спокойно подумать над сложившейся ситуацией.
- Значит, машина, которая неслась мне навстречу, скорее всего та и есть. На ней везли Витьку выкупать меня, - размышляла я. - Там Леха. Если он не посвящен в суть дела, почему я там оказалась, значит, попытается все выяснить. Если он при делах, значит, тем более, поняв, что Виктор связан со мной, он не сделает ему ничего плохого. В этом я была абсолютно уверена. Мне не оставалось ничего, как сидеть и ждать.
Я не знала, как связаться с Лехой. Он обещал сам найти меня. Вызвать милицию и повезти их на дачу я тоже не могла. Я боялась подставить Леху, не хотела навредить ему.
- Доверься мне, - вдруг тихо, но настойчиво заговорило во мне то, что я считала Темной Личностью. - Начнешь суетиться, наделаешь ошибок, которые потом будет очень трудно исправить. Верь мне! Сиди и жди!
Это прозвучало как приказ!
Недаром говорят, что ждать, да догонять - самое трудное. Я бы сказала, что ждать, каждую секунду тревожась за близкого человека, труднее всего. Но я поверила своему внутреннему голосу и ждала, неотрывно глядя на часы. Время ползло. Нет! Оно вообще остановилось! Стрелки часов как будто приклеились на одном месте. Я даже проверила часы, засомневавшись в том, что они работают. Нет! Часы мерно отстукивали положенное время. И я, чтобы каждую секунду не оглядываться на них, решила занять себя.
- Приготовлю обед, - решила я. - Сейчас Витька вернется, а мне его даже покормить нечем будет.
И я принялась за дело. Мысли летали где-то далеко, метались между Лехой и Витькой, но руки, помня, что им нужно делать, автоматически чистили картошку, резали мясо, шинковали капусту и лук. Через час был готов борщ, но кормить было некого.
- Восемь утра, - отметила я про себя. - Жду до девяти, а потом беру такси и еду туда сама. Будь что будет!
На душе сразу стало легче. Так всегда бывает, когда после долгих сомнений принимаешь какое-то конкретное решение. Сразу становится понятно, что нужно делать, как действовать. Я приготовила одежду, собрала сумку, бросив в нее Витькины нунчаки. Еще положила в карман ветровки дезодорант-спрей и пакетик с перцем.
- Авось, пригодится, если нужно будет сопротивляться, - подумала я.
Без пяти девять. Ждать дольше нет уже сил. Я решила, что пять минут погоды не сделают, и только встала и взяла сумку, как в дверь позвонили. Я глянула в глазок. У двери стоял усталый Виктор.
Я распахнула дверь и сразу же попала в его объятия. Несколько минут мы стояли молча, просто обнявшись, наслаждаясь тем, что мы рядом, мы вместе. Живы и здоровы.
- Ну, как ты? - спросил он, отстранив меня и заглядывая мне в глаза.
- Я нормально, а ты как?
- Я тоже нормально. Сначала они сильно пургу гнали. Все испугать меня пытались, на понт брали. Вскоре зашел в дом мужик какой-то. Вся эта блатата вмиг испарилась. Поговорил я с этим мужиком с глазу на глаз. Потом меня в чулан какой-то отвели. Он попросил посидеть там, не дергаться.
А через час выпустили и даже деньги вернули, и в город привезли. Мужик такой интересный, наших лет. Он все пытался про тебя разузнать побольше. Спрашивал, кто я тебе, да как мы живем.
- А ты что ему сказал?
- Жена моя. Живем три года, дочь растим.
- А ты знаешь, кто это?
- Теперь знаю. Это Леха Гром. Самый крутой местный авторитет. А ты его откуда знаешь?
- Долгая история, Витя, потом расскажу. Сейчас просто сил нет. Так на чем вы расстались?
- Он сказал, что нас больше никто не тронет. Только попросил разрешения, встретиться с тобой один раз.
Я вопрошающе посмотрела на него.
- Я согласился. Подумал, наверно, и тебе это надо.
Мой мудрый, все понимающий Витька!  Так поступить мог только он, настоящий мужчина, уверенный в себе, в своих чувствах и силах. А также доверяющий и любящий! Он не стал унижать меня подозрениями, терзать сценами ревности. Я прекрасно понимала, что это не доставляет ему удовольствия. Как и всякий мужчина, он отстаивал свое единоличное право на женщину, но делал это тактично, красиво, безо всякого давления, оставляя право выбора за мной. Я не могла ответить ему словами. Я просто поцеловала его и обняла крепко-крепко. Этим было сказано все.
Часа через три позвонил Гром и попросил к телефону Виктора. Я узнала его по голосу, но ничего не стала говорить, а просто пригласила Витьку.
- Да! Это я!
- ………….
- Хорошо, как договорились.
- ………….
- Лучше к нам домой. Я оставлю вас одних.
- …………..
- До свидания.
Витька положил трубку и, стараясь говорить совершенно спокойно, сказал:
- Через полчаса к нам приедет Гром. Ему нужно с тобой поговорить. Ничего не бойся. Он мне слово дал, что не причинит тебе вреда.
- Я не боюсь его, Витя. Он мне давно дал такое обещание и ни разу его не нарушил. Мы с ним знакомы очень давно. Я тебе все расскажу. Ты только верь мне, как всегда. Я не подведу тебя!
- Я тебе верю. По-другому и быть не может! Если бы я тебе не верил, меня бы здесь не было, - говорил Витька, а сам уже направлялся к двери. - Я оставлю вас на два часа. Думаю, разговор будет долгим. Вам есть, что сказать друг другу. Хотя, даже не буду ограничивать вас временем. Я буду в «Центре». Когда он уедет, ты мне позвони.
Я закрыла дверь за Виктором и начала отчаянно метаться по квартире. Как и у всякой женщины, первым встал вопрос: «Что надеть?». Так уж устроены мы - женщины! Внешний вид для нас значит очень много. Я встала перед зеркалом и критично оглядела себя. Хоть и не спала всю ночь и дергалась от переживаний, выглядела не так ужасающе, как ожидала. Быстрыми, отработанными движениями нанесла легкий макияж, чтобы убрать с лица следы бессонной ночи. Вместо коротких шортиков и топика, в которых обычно бегала дома в эти жаркие дни, надела летний сарафан. Я очень любила эту вещь. Мой красный сарафан в белый некрупный горошек, отделанный на груди и по низу юбки изящным белым шитьем, смотрелся очень женственно и привлекательно. Открытая спина и плечи позволяли не задыхаться в нем в жару. Юбка до колен мягкими фалдами вилась вокруг ног. Быстро собрала свою рыжую гриву в высокую прическу, заколов парой шпилек. О, чудо! Женщины, вы не замечали такую странность? Иногда, занимаясь домашней работой, вы небрежно закалываете волосы, и получается такая прическа, что хоть куда с ней идти не стыдно! Напротив, когда куда-то собираешься и тщательно укладываешь волосы, они зачастую, лежат совсем не так, как хочется. В этот раз волосы улеглись без проблем.
В ту же минуту зазвонил дверной звонок. Я слегка вздрогнула, еще раз глянула в зеркало на свое отражение, глубоко вздохнула и открыла дверь.
На пороге стоял взрослый мужчина, отдаленно напоминавший моего юного Леху. Да! Время и место, где он его провел, не пощадили его.
В некогда русых волосах запутались редкие серебряные ниточки. У губ залегли складочки, придававшие лицу жесткое выражение. Но глаза остались прежними! Они снова одарили меня радостными брызгами. Окинув взглядом его фигуру, я невольно отметила, что он возмужал, раздался в плечах, однако, по-прежнему был худощав и строен. Да и не мудрено было измениться нам обоим. Мы не виделись тринадцать лет! Он стоял на пороге и тоже рассматривал меня.
- Проходи, Леха, - чуть слышно произнесла я, вдруг изменившимся, голосом.
Он сделал шаг ко мне и, повинуясь внутреннему порыву, обнял меня.
Я тоже обняла его, как близкого человека, вернувшегося ко мне после долгой разлуки. Меня как будто отшвырнуло назад на тринадцать лет. Зачастую, время не властно над чувствами. Меня снова обнимал мальчик, которого я так любила! Он крепко прижимал меня к себе, как будто боялся, что если он чуть ослабит руки, то реальность снова вступит в свои права, и жизнь снова разведет нас. Он вдыхал запах моих волос, и коротко и нежно целовал в висок.
- Здравствуй, моя Леночка! Моя девочка! Прости меня, за все! Столько лет держал себя в руках, а сейчас не смог. До сих пор люблю тебя одну! Прости!
Он замолчал на полуслове. Я поняла, что он плачет. Я тоже молчала, глотая слезы. Сердце рвалось на куски от боли и обиды за себя, за него, за несбывшиеся наши надежды и мечты. Что можно было сказать в этот момент?! Все было бы не к месту. Мы оба, не сговариваясь, поняли, что можем позволить себе стоять вот так, обнявшись, только один раз. И мы продлевали этот момент, насколько это было возможно. Это молчаливое объятие помогло нам справиться с волнением первой встречи. Через некоторое время, слегка успокоившись, он отстранил меня от себя и взял за руки.
- Дай, посмотрю на тебя! Боже, да ты совсем не изменилась, только повзрослела чуток! Конечно, ведь теперь ты мамочка. Да знаю я все. Я ведь с твоим парнем познакомился. Помолчи. - Он прикрыл ладонью мой рот, когда я попыталась заговорить.
- Ты только не вздумай передо мной оправдываться! Ты ни в чем не виновата! И сделала ты все правильно. Просто не судьба, слышь, Ленка! - он опять крепко прижал меня к себе.
- Ладно, хватит сырость разводить, давай поговорим лучше. О себе расскажи, о муже, о дочке - предложил он, справившись с нахлынувшими чувствами, и присел на диван.
Я устроилась возле него. Как мне хотелось быть именно с ним до конца честной! Но вот именно ему я и не могла рассказать, что Виктор - мой гражданский муж, что Лиза не его дочь. Я понимала, что это даст ему надежду на то, что наши отношения можно вернуть. А я не хотела обманывать его этим. Все ушло безвозвратно. Мой Гордеев был мне теперь дороже всех на свете. А мои чувства к Лехе и даже эти слезы?! Это плакала моя юность, пережившая потерю близкого человека, да еще при таких драматических обстоятельствах. Поэтому я описывала ему мою жизнь, обходя острые углы и запретные темы. И вдруг, среди рассказа о себе, я задала ему вопрос:
- Ты письма мои получал? Я ведь тебе три года писала!
- Получал. И сохранил все до одного. Они и сейчас у меня. Правда, поистрепались. Я их до дыр зачитал. Ты не представляешь, как ты мне помогала выжить этими письмами!
- Так почему же ты не отвечал?!
- Я боялся за тебя. Я ведь знал, сколько мне сидеть. Не хотел, чтобы ты жизнь свою из-за меня загубила. Ты же, Ленка, если бы мы договорились, что ты меня ждать будешь, то ведь ждала бы? Ведь, правда?
- Да, ждала бы.
- Ну, и кого бы ты дождалась?! - Он расстегнул пуговицы и сбросил рубашку. - Смотри, какой я красавец!
Я внутренне содрогнулась! Его красивое, мускулистое тело сплошь было расписано соборами, ангелами, крестами и еще какой-то дрянью. На теле было несколько шрамов. У меня голова пошла кругом!
- Зачем все это? - не в силах сдержать своих чувств, воскликнула я.
- Там без этого нельзя! Тем более, я на зоне сразу свой был, благодаря братьям. Так и выжил! А потом сам в силу вошел. Теперь я в законе. Так что, ты не бойся ничего! Никому пальцем тронуть не дам ни тебя, ни парня твоего, ни дочку! Живи, Ленка! За нас двоих живи! А ведь я помню, как пытался в твою сторону повернуть. Даже в институт поступил ради тебя. Хотел стать тебе подходящей парой, чтобы не стыдились меня ни ты, ни дети наши. Я ведь жениться на тебе хотел, о семье, о детях мечтал. Но видно не это мне на роду было написано. От судьбы не уйдешь! Я, как только откинулся, поинтересовался, где ты, да как. В то время ты работала в крутой конторе. Я тебя даже видел один раз. Ты в казино с залетными была. Такая красивая и родная, что у меня дух захватило! Еле сдержал себя, чтоб не кинуться, не схватить тебя, не утащить на край света! Чтобы только моя была! Да вовремя вспомнил, что ничего своего мне иметь теперь нельзя: ни жены, ни детей! Корона слишком тяжелая! - Ты же понимаешь, что я уже другой человек. К старому возврата нет. Да, я - вор в законе! Ничто не происходит в городе без моего ведома.  Только тут промашка вышла. Не уточнили мои ребята, что жена предпринимателя Гордеева - это ты. Сказали, что с бабой дела ведет, и все. Потому и нарисовалась наша встреча. Хотя, я судьбе за нее благодарен. Мне теперь есть ради чего жить. Я тебе помогать буду, и пацанке твоей! Покажи хоть, какая она, - попросил он.
- Лизы в городе нет. Когда нас преследовать начали, мы ее спрятали, - спокойно сказала я, - только фотографии показать могу.
И мы уселись за семейный альбом. Леха с интересом перебирал моменты моей жизни, запечатленные на снимках. Некоторые откладывал быстро, иные, наоборот, разглядывал долго, просил что-то рассказать.
На известие о маминой смерти он отреагировал продолжительным молчанием. Он был знаком с мамой. В самом начале нашей дружбы он панически боялся ее. Боялся того, что она запретит мне встречаться с ним из-за его плохой репутации. Но мамочка моя была мудрая женщина! Она не только не оттолкнула его, наоборот, приблизила. Он часто бывал у нас дома, и все наши отношения протекали у нее на глазах. На все пугающие сплетни о его дурном на меня влиянии, она реагировала спокойно и говорила:
- По-моему, это не он на нее плохо, а она на него хорошо влияет. Так что же здесь дурного? А парень-то он стоящий.
Так что Леха Гром если не любил мою маму, как свою, то точно уважал ее.
Вдруг в его руках оказались фотографии, где мы с Францем отдыхаем в Швейцарии: барахтаемся в снегу, смеемся, катаемся на лыжах.
- Кто это? - спросил он, как будто почуяв что-то, - На Витька твоего, вроде, не похож.
-Боже мой! Франц! - екнуло сердце.
Я так давно не брала в руки альбом, что совершенно забыла об этих фотографиях. Пришлось молниеносно придумывать алиби.
- Это приезжали гости в нашу, как ты сказал, «крутую» контору, и я возила их на Байкал. Это вылетело само собой и спасло положение.
- А-а, это вы на Байкале, - задумчиво произнес Леха, - а то, я думаю, откуда у нас здесь столько снега? - и стал просматривать фотографии дальше.
Я незаметно перевела дыхание. А потом были Лизины фотографии. Их было так много, и они были такие разные: профессиональные и любительские, серьезные и смешные. Он разглядывал ее с большим интересом, а потом тихо сказал:
- Эх, если бы…. Ленка, ведь это могла бы быть наша дочка.
Он вздохнул и замолчал, справляясь с вновь нахлынувшими воспоминаниями и чувствами.
Я застыла в оцепенении. Мне было бесконечно жаль моего Леху, которому выпала такая несчастливая судьба.
- Ладно, хватит в воспоминаниях плавать, - сказал Леха твердым голосом.
Сейчас я увидела уже другого человека. Он был сосредоточен, серьезен. Он показался мне даже жестким. Я непроизвольно взглянула на часы. Наше свидание длилось уже четыре часа. Леха поймал мой взгляд.
- Вот и я о том же. Витек твой уже, наверно, извелся весь. Звони ему, пусть домой идет. Всем вместе побазарить надо.
Через пятнадцать минут Виктор был дома. Он вел себя спокойно, но я чувствовала, что он напряжен до предела.
- Ты не сердись, братан, что мы так долго наедине были, - обратился Леха к Виктору. - Нам было, что вспомнить. Она тебе сама все расскажет. Нам стыдиться и прятать нечего. То, что любил и сейчас люблю ее одну, не скрываю. Только разошлись наши пути-дорожки. Твоя она теперь. Но, если обидишь ее, убью, - тихо, но твердо произнес Леха.
- Я тоже, - в тон ему вторил Виктор.
- А ведь и вправду убьет! - вдруг заразительно засмеялся Леха, - Ты не представляешь, какого он шухеру на даче наделал, пока я не пришел! Моих пацанов отрихтовал, будь здоров!
- Ладно, ребята, - снова продолжил разговор Леха, - никто в городе вас больше пальцем не тронет. За базар отвечаю. Если что, Виктор знает, как меня найти. Если помощь нужна будет, только скажите. Деньгами, связями, всем помогу.
- Не надо нам ничего, - спокойно ответил Виктор, - Не мешал бы никто, тогда мы и сами справимся.
- Лады, прощайте, - коротко бросил Леха и, не оглядываясь, пошел к двери.
Дверь захлопнулась. Леха ушел, а вместе с ним ушло и мое прошлое, куда возврата мне больше не было.
Я в этот вечер еще долго думала о Лехе. Я понимала, что он не агнец невинный, что, скорее всего, кому-то он причинял вред, боль и страдания.
Но как я могла судить его?!  Для меня он так и остался на всю жизнь мальчиком из моей юности, которого любила я, который любил и любит меня. За любовь не судят!


С тех самых пор в нашей жизни произошла крутая перемена. Как будто кто-то невидимый взял нас под свое крыло, хранил и оберегал от всех неприятностей. Мы с Витькой, не сговариваясь, решили, что, наконец, вступили на белую полосу зебры жизни и смело зашагали по ней.
В то страшное для нас время, когда я, будучи вынуждена спасать своего ребенка, отправила ее к незнакомым бабушке и дедушке, она прожила у них почти полгода. Лиза их совершенно очаровала. Всем своим знакомым они с гордостью представляли ее своей единственной внучкой. Клавдия Михайловна все это время тоже жила там. Они во всем очень хорошо поладили с Ниной Андреевной, но, втайне, соперничали из-за малышки. Каждой хотелось быть первой бабушкой для Лизы. Отец Виктора, Сергей Алексеевич, частенько по-доброму подтрунивал над обеими. Однако, сам не упускал случая подчеркнуть, что он - дед этого милейшего создания. Когда, после вмешательства Грома, тучи над нами рассеялись, мы, первым делом, поехали за Лизой и Клавой. Тогда я впервые увидела родителей Виктора, познакомилась с ними. Они приняли меня очень тепло, как родного человека.
Однажды за ужином Сергей Алексеевич задал нам вопрос, который, несмотря на наше длительное совместное проживание, все-таки застал нас врасплох:
- Так, когда же свадьба, ребята? Ведь все уже ясно, вы - отличная пара. Да и с Лизонькой пора определиться. Она ведь растет. Вы уже три года вместе, а Лиза до сих пор Свиридова, да еще и Францевна. Леночка, надеюсь, тоже не против изменить свою фамилию на Гордеева, - то ли спросил, то ли предложил он.
Мы с Виктором переглянулись. За всеми этими сумасшедшими событиями мы совершенно не придавали значения статусу наших отношений. Мы просто жили вместе, и нам этого было достаточно. Мы эту тему никогда не обсуждали. В тот момент я ждала, что Виктор скажет, что теперь мы сразу же поженимся, и была готова подчиниться его единоличному решению. Но Виктор отреагировал по-другому.
- Не до свадьбы сейчас, папа, дел полно. Нам даже выспаться некогда, а ты говоришь свадьба, - ответил он, избегая смотреть на меня.
Острый коготок разочарования царапнул сердце. Женщины, даже если говорят, что не хотят выходить замуж, подсознательно все-таки настроены на замужество, на создание семьи. Им просто необходимо иметь мужа, детей, свой дом. Так уж мы устроены, так природой определено наше предназначение. Каждая стремится к этому. Но не каждой удается создать то, что рисует в своем воображении незамужняя девушка. Мужчины часто не соответствуют нашим представлениям о том, каким должен быть муж и спутник жизни. Те, кто послабее, мирятся с тем, что Бог послал, что досталось при «раздаче», живут в браке потому, что быть незамужней, вроде бы, считается неприлично. Многие из них не в состоянии соединить в своем восприятии достоинства идеала мужчины из грез с реальным человеком. Поэтому, постепенно утрачивая мечту, сами становятся посторонними в своей жизни. Другие, напротив, только и делают, что меняют партнеров в поиске идеала, либо, остаются одинокими, отчаявшись найти его. Все это делается с одной-единственной целью: стать счастливой, обрести внутреннюю гармонию! Правда, каждая понимает это по-своему. Немногим удается принять и полюбить реального человека, который изо дня в день живет рядом.
Я тоже не была исключением. Тогда, в прошлой жизни, как я называла этот период, еще до расставания с Францем, я тоже мечтала о замужестве,
о дружной семье, о детях. Встретив Франца, я решила, что я нашла то, что искала. Я не взвешивала все за и против. Я просто была влюблена и счастлива. Но судьба определила мне другую форму счастья. Через страдания, боль и потери я прошла вместе с человеком, который, и по сей день рядом, но я воспринимала его, как данность. Он стал моей второй половинкой, а я еще не осознавала этого в полной мере. Но то, что он сам не стремился узаконить наши отношения, я восприняла, как возможность к отступлению с его стороны.
 - Ну-ну, - неопределенно хмыкнул Сергей Алексеевич, - я думал, что вы уже разобрались в своих отношениях. Что ж, не будем форсировать события.
Разговор перевели на другую тему, но недосказанность так и висела в воздухе. Я тоже принимала участие в дальнейшей беседе, а сама параллельно думала о том, почему Виктор так ответил. Его слова меня, если не обидели, то задели за живое очень сильно. Не скрою, мне было неприятно!
Почему он не взял на себя смелость, принять решение за нас обоих? Ответ на этот вопрос я получила намного позже. А пока… Мне приходилось играть по предложенным правилам.
Мы продолжали жить и работать, медленно, но верно продвигаясь к намеченной цели. Как и определил в самом начале Виктор, наша стройка стала делом всей нашей жизни. Все деньги, которые зарабатывались, вкладывались в строительство, в приобретение оборудования, в благоустройство здания и территории. Готовые объекты вводились в строй без пышности и блеска. Доходы от их эксплуатации тоже текли ручейком в общую копилку. В это время мы довольствовались малым, на содержание семьи тратился только необходимый минимум. Не было ни отпусков, ни поездок, ни приобретений для дома. Даже выходных дней практически не было. Через шесть лет мечта стала реальностью. Наконец, наш дом стал представлять собой то, о чем мы когда-то грезили, проводя бессонные ночи, строя планы и намечая перспективы.

Лизе через две недели исполнялось семь. В этом году она стала школьницей.
Ее, нарядную и счастливую, мы провожали в школу первого сентября впятером: я, Виктор, Клавдия Михайловна и московские бабушка и дедушка, приехавшие к нам в гости в связи с намечающимися торжествами.
Они привезли ей кучу подарков. Все снимали на видео. Лиза была гордой и серьезной. А еще очень красивой! Ее светлые, длинные, слегка вьющие волосы, я заплела в две пышные косы, уложила их корзиночкой вокруг головы, украсив ее огромными белыми бантами. Белая блузочка с нежными кружевами, стильный сарафан в клеточку, белые колготки с ажурным рисунком, черные лаковые туфельки, яркий красивый ранец и большущий букет цветов! В ее огромных голубых глазах плескался восторг: сегодня она - виновница торжества, все собрались вместе ради нее, она сегодня стала взрослой. Так выглядела наша маленькая принцесса в ее первый школьный день.
Мы все откровенно любовались ею. Лиза, чувствуя за своей спиной такую мощную группу поддержки, совсем не боялась, как многие дети. Наоборот, была весела и нетерпелива в ожидании начала занятий.
- Господи, благослови, - чуть слышно прошептала Клавдия Михайловна и украдкой перекрестила спину Лизы, когда та, с высоко поднятой голову, перешагнула порок школы, держа за руку учительницу.
- В добрый час, - напутствовали Нина Андреевна и Сергей Алексеевич.
Мы с Виктором посмотрели друг на друга.
- Растет наша дочка. Сегодня ее первый шаг в жизнь, - тихо сказал Виктор и обнял меня за плечи. - Глазом моргнуть не успеем, как и школу закончит, и замуж выдавать придет пора.
У меня защипало в носу. Слезы сами собой пролились из глаз. Я гордилась дочкой, но мне, одновременно, было жаль, что она вырастает так быстро.
 Сегодня я еще раз отметила ее поразительное сходство с Францем, когда она, нарядная и серьезная, стояла перед зеркалом. Тихая печаль ненадолго овладела всем моим существом. Даже столько лет спустя, я нет-нет, да и представляла Франца рядом с нами, со мной и Лизой. Я не знала точно, что с ним произошло. Поэтому иногда я фантазировала, что он жив, что он вернулся ко мне, безумно рад рождению Лизы. Воображение рисовало идиллические картины несостоявшегося семейного счастья. На смену фантазиям приходила суровая действительность. Мысли о том, что его больше нет, провоцировали в моем сознании другие картины. Я уже представляла себе его трагическую гибель или смерть в результате тяжелой болезни. Я втайне скорбела о нем, но его образ в моей памяти оставался по-прежнему светлым. Для меня он был мучеником, страдальцем, о ком я готова была плакать в душе все оставшиеся годы. Эти состояния периодически менялись. Иногда я некоторое время не вспоминала Франца. Временами он был рядом настолько отчетливо, что я физически ощущала его прикосновения. В такие моменты я совершенно забывала о Викторе.
Сентябрь был отмечен для нас еще одним знаменательным событием. Торжественный пуск в эксплуатацию всего объекта мы наметили на Лизин день рождения. Ведь именно в ее первую годовщину мы купили полуразрушенный дом. Теперь он был готов принять всех, кто поддерживал идеи здорового образа жизни.
Открытие «Центра красоты и здоровья» для нашего города - событие не рядовое.
В связи с этим мы с Виктором разослали приглашения в администрации города и области, пригласили телевидение, ну и, конечно, всех, кто принимал участие в строительстве, кто помогал нам. В самом большом зале Центра накрывался огромный стол-фуршет.
Не будем кривить душой! Мы волновались, да еще как! Сегодня впервые мы представляли свое детище на суд общественности. Каким будет его будущее, во многом зависело оттого, насколько удачно пройдет сегодняшняя церемония. Увидят ли городские власти перспективу в его развитии, будут ли в дальнейшем поддерживать нас?
Погода в это день была на нашей стороне. Было удивительно тепло и красочно! Прилегающая к Центру территория радовала глаз осенними цветами, деревья и кустарники золотом листвы подчеркивали торжественность события.
И вот долгожданный момент наступил. Зазвучали официальные речи о важности нашего Центра, о том, что это направление надо поддерживать и развивать. Губернатор, мэр и мы с Виктором подошли к красной ленте, натянутой перед входом, и разрезали ее. С каким трепетом в душе мы с Витькой держали кусочек красной ленты! Чего нам это стоило, знали только мы!
 Я настолько волновалась, что не смогла сразу охватить взглядом и узнать всех гостей. Только во время осмотра здания, когда Виктор рассказывал о назначении каждого отделения, демонстрировал оборудование и его возможности, я перевела дух и потихоньку огляделась.
 Вот они голубчики! Я на столько лет выпала из их круга, но, оказывается, ничего не изменилось! Все те же лица! Вершители судеб нашего города! Сначала они недоумевали, каким боком я здесь притулилась?! Ведь приглашение подписывалось предпринимателем Гордеевым! Но после того, как официально прозвучало, что я его партнер и жена, все глаза были устремлены на меня. Все помнили печально-памятную эпопею с моим показательным изгнанием. Многие в душе тогда посетовали, жалея меня, но никто из них, кроме Вагнера не сделал ничего, чтобы помочь мне. Посетовали, посплетничали, однако, быстро забыли обо мне, и успокоились. Я для них канула в Лету.
 И вдруг!  Такой взлет, такой размах! Открытие собственного предприятия! Да еще свекор - важный генерал из Министерства обороны, да свекровь - известный профессор, светило медицины! Сладкая лесть лилась рекой. Я тоже всем мило улыбалась, не принимая их слова и обещания всерьез. Я уже знала цену их словам, похвалам и обещаниям!
Только два человека из официального круга интересовали меня: Вагнер и НикСтеп. Они тоже были в числе приглашенных. Вагнер искренне поздравлял меня с успехом!
- Молодец ты, Елена Михайловна! И замуж вышла, и дочь родила, и мужу какая помощница! Я в тебе никогда не сомневался, - возбужденно произнес он и подмигнул мне заговорщически.
Господин Соколов был напротив подчеркнуто сдержан. Сначала он держался в стороне от меня. Внешне он был холоден, но я то знала его, как свои пять пальцев. Он искренне недоумевал, как это мне удалось выбраться оттуда, откуда мало кто выскребался после подобной расправы! Уж, казалось, все сделал для того, чтобы уничтожить меня, заставить ползти к нему на коленях, моля о прощении! Ан, нет! Поднялась, да еще как! Губернатор и мэр не каждого почтят своим присутствием! Однако, желание одержать верх любыми средствами, пусть хоть чем-то отравить мне радость праздника, заставило его подойти ко мне:
- Ну-ну, здравствуй, бывшая подчиненная, - в своей обычной ядовитой манере начал он.
- Ах, оставьте, Николай Степанович! Это было давно, и неправда! Я уже об этом забыла и Вам советую, - как можно вежливее парировала я.
- Ну, а кое о ком, надеюсь, еще не забыла? - он явно интриговал и хотел выбить меня из колеи.
- Что Вы имеете в виду?
- Да хотел порадовать тебя известием, что господин Франц фон Штольц так и продолжает сотрудничать со мной! Может, опять ко мне на работу пойдешь? - сказал НикСтеп, внимательно наблюдая за моей реакцией.
Сердце прыгнуло вверх и сразу же ухнуло вниз, а потом совсем перестало биться! Это был запрещенный удар! Но тем и славился НикСтеп, что не гнушался выбивать своего оппонента из равновесия любыми средствами. Невероятным усилием воли я заставила себя не дрогнуть, не упасть в обморок, не наделать глупостей.
- Действительно, приятная новость! Ведь с ним было что-то ужасное. Он был болен? - пыталась я вытянуть правду из НикСтепа, не теряя при этом лица.
- Да! Была какая-то темная история! То ли он сам отравился, то ли его отравить пытались. Болел он сильно. Старый Карл думал, что не поправится сынок. Да Бог милостив, месяцев через шесть - семь все восстановилось, а к концу года, да почти в это же самое время, он вновь встал во главе корпорации, со мной сотрудничество возобновил - как бы нехотя рассказывал НикСтеп, а сам вглядывался в мое лицо.
Я тоже внимательно наблюдала за ним. Мне казалось, что он хотел добавить что-то еще, но потом передумал. Однако, даже и того, что было сказано, мне было достаточно вполне. Значит, Франц жив и здоров, поддерживает контакты с нашим городом. Только обо мне он, очевидно, забыл, или старательно не хотел вспоминать.
- Ну, и как обстоят дела с вечной любовью? - съехидничала Темная Личность. - Помнишь, я тебя предупреждала, а ты мне все твердила, что он тебя любит! Если бы не Витька, ты бы одна с ребенком безо всякой поддержки мыкалась, а он, богатый и везучий, предпочел забыть о тебе, чтобы не испортить свои деловые отношения.
Я ничего не могла возразить ей, сказать в его оправдание было нечего. Дела обстояли именно так.
Вечер я провела, как в тяжелом сне. Когда ко мне обращались, я приходила в себя, отвечала, делая вид, что тоже весела и все происходящее меня радует. Замечала, что люди оживленно общаются между собой. По их довольным лицам было видно, что наша презентация удалась на славу. Но, как только меня оставляли в покое, я снова ныряла в темноту своих мыслей, вновь и вновь, переживая услышанное.
В этот вечер я поставила на воспоминаниях о Франце большой жирный крест. Мучеником он мне больше не казался. Скорее, предателем, разбившим мне сердце своим вероломством.
- Что с тобой происходит? Ты сама не своя! - с беспокойством в голосе спросил меня Виктор. - Что случилось?
- Ничего, Витюша, я, видимо, переволновалась. Голова болит, - ответила я, стараясь не выдать свое внутренне состояние. - Скорее бы все закончилось.
О нашем разговоре с НикСтепом я решила ему не говорить. Это касалось только меня. Да и осталось теперь в прошлом. Я не хотела давать повод Виктору для сомнений и недоверия.
После официального открытия наш Центр стал пользоваться огромной популярностью у горожан и гостей города. Спрос на услуги Центра все возрастал. Через месяц уже все подразделения работали в режиме полной нагрузки. Особой популярностью пользовались тренажерный зал и баня-сауна. Хотя, впрочем, косметический и массажный залы, парикмахерская и солярий тоже быстро нашли своих постоянных клиентов.
В самом начале в проекте здания были жилые помещения для нашей семьи. Но в процессе строительства мы решили внести изменения, и эти площади использовали для тренировочных залов: для занятий боевыми искусствами и для аэробики. Это тоже было принято на ура. В расписании работы тренировочных залов не было ни одного свободного часа. Кабинет пластической хирургии буквально осаждали желающие стать красивее и моложе.  Массажисты, косметологи, парикмахеры, тренеры, а тем более доктора нашего Центра были буквально завалены работой! С Центром сотрудничали лучшие специалисты. Работать в «Центре красоты и здоровья» было престижно! И еще одно немаловажное обстоятельство привлекало к нам людей. У нас были специалисты-диетологи, работавшие в команде с тренерами и массажистами, и помогавшие обрести нужные формы толстякам или худышкам!
Когда все профессионально, грамотно, в комплексе, на самом современном уровне, да еще и такое внимательное отношение к каждому, что еще нужно?! Битву за клиентов и работающий персонал мы выиграли блестяще!
Но Виктор строил планы на будущее. Открыв Центр, он не собирался останавливаться на достигнутом, искал нужное направление, чтобы приложить силы, деньги и накопленный опыт. Будучи прекрасным врачом, он был убежден, что здоровье человека основывается на здоровом образе жизни и правильном питании. Прописать лекарство или отрезать что-либо, было, по его мнению, легче всего. К таким методам нужно прибегать в крайних случаях. Нужно дать шанс людям быть здоровыми без лекарств и хирургических вмешательств.
Однажды он услышал разговор клиентки с барменом в кафетерии Центра:
- Все так красиво и аппетитно, а мне ничего нельзя! Хоть плачь! Придумал бы кто-нибудь такие пирожные, чтобы можно было есть, сколько угодно, но в весе не прибавлять, - чуть не плача сетовала женщина.
Она проходила курс похудения. Пирожное, даже одно, было для нее смерти подобно.
Эта мысль гвоздем засела в его голове. Правильное питание, без потребления лишних калорий, не должно стать для человека моральной и физической пыткой, когда несчастный, под строгим запретом, вынужден вести полуголодный образ жизни, во всем отказывая себе. Это тоже было его убеждение. И он стал прорабатывать эту тему.
Три месяца он часами сидел в Интернете, в областной библиотеке, делал разные запросы, советовался с диетологами, физиологами, эндокринологами и даже психологами. Наконец, туманная мысль приобрела отчетливые очертания.
- Ленка, нам нужно строить кондитерский цех, который наряду с обычными кондитерскими изделиями, будет выпускать лакомства для тех, кому вредны сахар и жиры, кому нельзя или не хочется толстеть, - наконец поделился он со мной своими размышлениями.
Я поняла, что новая стройка не за горами. Если Витька принимал какое-то решение, это значило, что он уже немедленно начинал действовать. В очень короткий срок он подготовил бизнес-проект и представил его губернатору.  Почему? Он решил, что этот проект важен для области в целом. В то время, как грибы, плодились только торговые компании. Все только продавали и покупали. А производством никто не занимался. Считали, что это хлопотно и затратно. Губернатор собрал целую комиссию. Виктора внимательно выслушали и вынесли решение поддержать. Администрация области помогла с получением кредита и выступила поручителем. Опять все завертелось и закрутилось.
Рядом с нашим зданием были частные дома. Мы выкупили их, предоставив хозяевам благоустроенные квартиры.  Расчищенную территорию распланировали так, что на ней было предусмотрено размещение кондитерского цеха, кафе с двумя залами, которые мы в последствии назвали «Восточная кофейня» и «Чайная церемония», и двухэтажного дома для нашей семьи.
Виктор опять впрягся в полную силу. Я помогала контролировать работу Центра и занималась магазином. Однако, большую часть времени я была вынуждена посвящать моей подрастающей школьнице. Сейчас, задумываясь над тем, как он все успевал, я могу дать этому только такое объяснение: молодость и желание сделать что-то для своих близких, да еще врожденный дух созидателя. Хотя, было и еще одно немаловажное обстоятельство. У Витьки было удивительное чутье на нормальных, порядочных и ответственных людей. Он подобрал такую команду, с которой можно было горы свернуть. Каждым подразделением руководил исполнительный директор: умный, образованный и компетентный в своей работе.  Витька не был жадным эксплуататором. Он платил такую достойную зарплату и был всегда так справедлив и честен, что люди дорожили возможностью работать вместе с ним.
Так постепенно из молодого врача и опальной переводчицы мы превратились в одну из самых преуспевающих и уважаемых семей города. Нас уважали не только за то, что у нас были деньги. Как-то так само собой получилось, что я занялась благотворительностью, а Виктор меня поддержал и стал помогать.
Началось с малого. Однажды я подходила к нашему Центру и обратила внимание на группу подростков, которые облепили окна и пытались рассмотреть, что происходит внутри. Их было пять человек.
- Ребята, что случилось? - как можно доброжелательнее спросила я.
- Да ничего, - нехотя ответил один их них. Остальные уже отпрянули от окна и с опаской смотрели на меня. Очевидно, они ждали, что я начну кричать и прогонять их.
- Что вас заинтересовало? Я же видела, что вы смотрели в окно! - допытывалась я.
- Да хоть в окно посмотреть, попасть ведь туда нельзя, - вступил в разговор второй парнишка.
- Почему нельзя попасть, приходите. У нас никого не прогоняют, - предложила я.
- Ага, а где деньги взять? Мамка уже три месяца зарплату не получает. Макароны уже поперек горла стоят, а Вы говорите, приходите, - с горечью в голосе изрек третий.
Меня как будто кипятком обдало. Я поняла свою оплошность и поспешила ее исправить.
- Ребята, давайте договоримся так. Приходите завтра, после школы. Только нужно принести с собой спортивную форму и кроссовки. Я все устрою, - предложила я.
Ответом мне было молчание. Я опять сделала что-то не то.
- Что опять не так? - спросила я.
- Где кроссовки - то взять? -  отчаянно смущаясь, спросил мальчик.
Дети в малообеспеченных семьях мечтали только о том, чтобы поесть досыта. Они и не задумывались об обновках, ходили в том, что было. А тут запросы: спортивная форма, кроссовки.
- Ладно, ребята. Приходите в том, что есть. Только прошу прийти чистыми, в постиранной одежде. Не давайте повода думать о вас плохо. Я встречу вас всех здесь завтра, после обеда. Спросите Елену Михайловну, если я вдруг задержусь. До завтра, - я поспешила войти в здание, помахав им на прощание рукой.
Мне стало нехорошо при виде этих обездоленных детей. Их детская энергия, бьющая через край, искала выхода. Но куда ее можно было применить? Все секции и кружки уже давно стали платными, но далеко не каждая семья могла себе это позволить. Многие ребята просто болтались на улице, где, как известно, хорошему не научат. Эту историю я тут же поведала Виктору.  Он поддержал мое предложение принять этих детей без оплаты. Переговорили с тренерами. Они тоже не отказали.
На следующий день пацаны ждали меня у входа в назначенный час. Все были чистенькие и аккуратные. Они заметно волновались. Много позже один из них признался мне, что, прийти-то они тогда пришли, но до последней минуты не верили, что я не обману.

Я представила им тренеров.  Первый день был вводным. Тренеры познакомили их с правилами Центра, посмотрели их. Уже в конце тренировки каждому порекомендовали, чем можно заняться и определили дни тренировок. Каким радостным блеском горели их глаза, когда после окончания занятий они зашли ко мне попрощаться! 
Лиха беда начало! За месяц в Центр пришло тридцать мальчиков и десять девочек из неполных и малообеспеченных семей. Мы не отправили назад ни одного. Только обязательным условием посещения Центра вместо платы мы определили хорошую учебу. Они обязаны были приносить с собой дневник. Тренеры за этим внимательно следили. Двоечников до занятий не допускали! Да их и не было! Ребятам так нравилось приходить в Центр, что они и учебу подтянули, и с дисциплиной стало все в порядке. Тренировки никто из них не пропускал. Два раза в неделю, как штык! Спустя три месяца уже можно было видеть первые результаты. Наши подшефные подтянулись, выглядели более уверенными и, самое главное, - счастливыми!
Мы все вместе радовались за них!  Через некоторое время, когда определился постоянный состав, мы приобрели для всех ребят спортивную форму. Для многих из них это были первые в жизни новые вещи. Два раза в неделю после занятий мы кормили их в нашем кафетерии, разумеется, за счет Центра.
В конце года в телевизионных новостях местная телестудия освещала особо значимые для области события. Совершенно неожиданно для нас, кроме того, что довольно подробно и ярко говорили о Центре, упомянули и том, что мы с Виктором занимаемся благотворительной деятельностью, организовав при Центре группу подготовки подростков из малообеспеченных семей. Мы не стремились к известности, не выставляли напоказ то, что ведем работу с сорока ребятишками, совершенно бесплатно. Но все равно было приятно, что общественность города не оставила это обстоятельство без внимания.
Сами мы все это время жили довольно просто, все в той же квартире. Да, у нас появилась машина. Но, это был не парадный мерс, не роскошь, а средство передвижения. Без колес было бы очень трудно успевать сделать все, что успевали мы с Виктором. Мы были сыты, одеты, обуты. И только. Никаких излишеств. Хоть и зарабатывали мы неплохо, но опять все средства уходили на строительство. Цех, кафе и дом строились параллельно.
 Иногда я уставала до одури и готова была несколько раз поднять бунт, объявить ультиматум о прекращении стройки. Но здравый смысл всегда брал верх. И я в очередной раз уговаривала себя, что это не вечно. В такие моменты мне вспоминалось одно мудрое изречение: «До успеха всегда остается один шаг. Если его не сделаешь ты, то его сделает кто-то другой вместо тебя».
- Ну, уж дудки! - думала я, успокоившись. - Пройти такой путь и сойти с дистанции перед самым финишем?! Да ни за что! Все равно, все когда-то заканчивается. Скоро я буду жить в своем доме…. И тут я плавно съезжала в размышления о том, как я обставлю дом, что я туда куплю, каким удобным и красивым он будет. Одним словом, женщина!


Жизнь вообще полна неожиданностей! Тем более это относится к России. К тому времени мы пережили и превозмогли уже столько, что, казалось, на три жизни обычному человеку хватило бы с лихвой. Но нет! Надвигался еще один удар, о котором подозревали, разве что, приближенные к правительственным кругам, люди. Только-только народ приспособился к новой обстановке в стране, делались первые шаги в неведомой рыночной экономике, как грянул дефолт! Печально памятный черный вторник разорил до нитки большинство предпринимателей.
Каким чудом пронесло нас?! Я отношу это только на счет ангела-хранителя нашей семьи. Мы подписали контракт на покупку оборудования в Италии, и часть его уже поступила. Пунктуальный и ответственный Виктор, не тратил не по назначению ни одной копейки. Он тщательно собирал все наши денежные средства, переводя их в долларовый эквивалент на валютный счет, и сразу же переправлял их партнерам. На предыдущей неделе, буквально перед дефолтом, была переведена последняя часть оплаты по контракту. Благодаря этому мы совершенно не пострадали.
Наш новый объект, в сравнении с предыдущим, был значительно больше по площади и дороже по затратам. Но Виктор уже приобрел огромный опыт строителя и управленца. Дело спорилось еще и потому, что нам помогали власти, тогда как Центр мы строили своими силами и на свои средства. Сейчас мы уложились в три года.

К этому времени Лиза закончила пятый класс. Тоненькая, с длиннющими ногами и острыми коленками, голубоглазая Лизавета вихрем носилась по новому дому и визжала от восторга. Все радовало ее: и участок вокруг дома, который предстояло озеленять и облагораживать, и сам просторный дом, и ее персональная, большая и светлая комната. Я и сама была несказанно рада тому, что мы остановили свой выбор на таком удачном проекте. Все было продумано, распланировано, учтено. Лучшего я и желать не могла. Я стояла в еще пустом доме, но сердце мое замирало от счастья. Это был мой дом! Еще предстояли хлопоты по обустройству нашего быта. Но это были приятные хлопоты! Скажите, какой женщине не доставит удовольствие обставлять и украшать свой дом?! И мы с Лизой и Клавой принялись вить свое гнездо, как это в шутку называл Виктор.
Клаве очень понравилась ее комната. Но гораздо большее впечатление произвела на нее кухня-столовая.
- Батюшки-светы! - всплеснув руками, воскликнула Клавдия Михайловна, когда впервые вошла туда. - Ведь это же целое царство теперь у меня будет! Уж тут-то я развернусь! Будете у меня как колобки круглые!
В ее понимании, несмотря на то, что мы пропагандировали здоровое питание и стройность фигуры, все худые люди были больными.
- Недоедают, вечно голодные. Или болит что-то, раз хорошо кушать не могут, - сочувствовала им Клава, глядя на худощавых людей.
Все наши попытки убедить ее в том, что это нормально и красиво, не приводили ни к чему. Клава отчаянно защищала свою точку зрения, обращаясь к народной мудрости и приводя в доказательство много русских пословиц и поговорок.
- Чай не дураки старые люди были, когда говорили: «Ешь, пока рот свеж, как завянет - есть не потянет», или вот, например: «Пока толстый сохнет, худой сдохнет», - вдохновенно защищала свою позицию она.
Мы с Виктором посмеивались украдкой, а Лиза заливалась колокольчиком, представляя, как толстый медленно сдувается, как воздушный шарик, а худой в это время уже лежит, сложив на груди руки.
Так мы и не могли прийти к единому мнению в этом вопросе. Клавдия Михайловна продолжала готовить много и вкусно. Мы с Виктором решили обратить ее мастерство на пользу дела и предложили ей готовить два раза в неделю для ребятишек, которые занимались у нас в Центре. Клава была счастлива, что она тоже может помочь детям. С каким аппетитом поедали они ее котлеты, ватрушки, блинчики и все остальное.
Мы не измеряли свою жизнь годами, месяцами и днями. Она была отмечена вехами происшедших в ней событий: то есть до, во время или после чего-то. Случались временные затруднения, возникали какие-то периодические напряги, но в целом жизнь радовала нас. Мы жили одной семьей, хорошо понимая друг друга, смотрели, как говорится, в одном направлении. Цели и задачи у нас были общими, каждый вносил посильный вклад и занимался своим делом. Время не тянулось, летело!
Вот и наступил год шестнадцатилетия Лизы. К тому же, это был и ее последний школьный год. Все это время она хорошо училась по всем предметам, но способности к иностранным языкам были настолько явными, что сомнений в выборе будущего места учебы не возникало. Конечно, языковой вуз. Как-то так получилось само собой, что я, когда она была совсем малышкой, начала разговаривать с ней по-немецки. Она хватала все налету. В свои семь лет она уже прилично говорила и понимала на слух немецкую речь. В школе начала изучать английский, но от домашнего общения на немецком не отказывалась. Так и усваивала два языка параллельно, показывая в обоих хорошие результаты.
Перед днем ее шестнадцатилетия Виктор повел Лизу в ювелирный салон, и она выбрала для себя подарок. Цепочку и кулон-сердечко. В торговом центре каждый покупатель получал карточку с номером для последующего розыгрыша лотереи. Вручили такую карточку и Лизе. Они с Виктором тогда еще посмеялись, что выиграют уши от мертвого осла. Карточку положили дома в какой-то шкафчик и забыли про нее. Прошло время, состоялся розыгрыш. Газета с результатами розыгрыша попала на глаза именно Лизе и она, вспомнив про карточку, разыскала ее.
Мы с Клавой возились на кухне, накрывая праздничный стол.
- Мама, мамочка! А-а-а-а! - раздался Лизин вопль со второго этажа.
Мы с Клавой стремглав бросились наверх. Я думала, что с ней что-то случилось.
-Упала, ударилась, чем-то придавило, - лихорадочно соображала я, пока не увидела, несущуюся нам навстречу, Лизу с газетой в руках.
Клава, увидев живую Лизу, бессильно опустилась прямо на пол. А Лиза, приплясывая вокруг нас и размахивая газетой, исполняла танец целого индейского племени, вернувшегося с удачной охоты. При этом издавала такие крики буйной радости, что мне пришлось затыкать уши.
- Да что, в конце концов, случилось?! Скажи толком, не ори, как оглашенная! - взмолилась Клава.
- Я выиграла, я выиграла! - пуще прежнего вопила Лиза и прыгала почти до потолка.
- Господи, не иначе, рулон туалетной бумаги выиграла, а кричишь на весь белый свет, - пыталась я остудить ее пыл.
- А вот и нет! - загадочно произнесла Лиза и предложила нам, - попробуйте угадать с трех раз.
- Не томи, Лизавета, говори, а то дел полно. Скоро уже гости придут, а у нас еще не у шубы рукав, - попросила ее Клава.
Напоминание о гостях заставило Лизу принять другое решение.
- Вот гости соберутся, тогда и объявлю, - твердо сказала она.
За праздничным столом в честь ее дня рождения, после первых тостов за именинницу и родителей, Лиза встала и торжественно объявила:
- А сейчас сюрприз! В благодарность за все, что вы, мама и папа, сделали для меня, я дарю вам двухнедельный тур в Таиланд!
Все с недоумением уставились на Лизу. Мы сначала решили, что она шутит. Но Лиза и не думала нас разыгрывать. Подойдя к нам, она торжественно выложила на стол карточку розыгрыша и газету. Все столпились вокруг нас. Сомнений не было. Лизина карточка выиграла двухнедельный тур в Таиланд на две персоны. Дата поездки на выбор. Мы просто обалдели! Всех поразил сам факт везения. Впервые в жизни наша семья что-то просто выиграла! Никогда прежде такого не случалось! Все, что мы имели, все было заработано своим трудом! А мы с Виктором растрогались еще и потому, что Лиза делала этот подарок нам. Было приятно до слез, что наша девочка ценит, любит и уважает нас. Мы переглянулись с Витькой, и без слов поняли друг друга. Каждый думал приблизительно так: - Она стала совсем взрослой. Какая она чуткая и внимательная. Мы вырастили хорошего ребенка.
Папой Лиза стала называть Виктора сразу после нашей встречи в Москве. Когда, после шестимесячной разлуки, Лиза впервые увидела нас, меня она узнала сразу. Подошла и как-то несмело сначала спросила:
- Ты мама? - а потом прильнула ко мне и еще раз тихо прошептала, - мама моя.
 Я тогда, помню, облилась горючими слезами. Я так скучала в разлуке с ней.
После этого она подошла к Виктору:
- А ты папа или дядя?
- Какой же я тебе дядя? - изумленно спросил Витька и подхватил Лизу на руки, - Я тебе, что ни на есть, настоящий папа.
  Потом этот вопрос обсуждался еще один только раз, когда Лизе было лет десять. Она воспринимала наши отношения и то, что Витька ей папа, как данность. Но нашелся какой-то «доброжелатель». Лизе шепнули, что Виктор ей не родной. Она, ища опровержение словам злопыхателей, полезла в свидетельство о рождении. А там черным по белому: «Свиридова, да еще и Францевна», как и сказал в свое время Сергей Алексеевич. Я так благодарна Виктору, что в тот момент, когда она устроила истерику по этому поводу, он просто забрал ее у меня и удалился с ней в другую комнату. Сначала оттуда были слышны крики Лизы, ее плач. Но вперемешку с ревом звучал спокойный мужской голос. Он вышел из комнаты часа через два, оставив там Лизу спящей. Что он говорил ей, я не знаю до сих пор. Но с этого дня слово «папа» звучало из ее уст особенно тепло.
После Лизиного дня рождения в нашем доме развернулась самая настоящая баталия. Мы отчаянно спорили о том, кто поедет в Таиланд. Каждый выдвигал свое предложение. Лиза настаивала, чтобы ехали мы с Виктором.
- Что это вы моим подарком распоряжаетесь? Подарок мой? Значит, и выигрыш тоже мой! И я хочу, чтобы поехали вы с папой, - страстно защищала свое право Лиза. - Вы все время работаете и работаете! Я с бабушкой и дедушкой и в Греции была, и в Турции. А вы только на стройке. Решено, едете вы вдвоем!
- Я думаю, что нужно ехать тебе с папой, - стараясь быть как можно спокойнее, предлагала я. - Тебе, потому что подарок твой, и выигрыш тоже твой. К тому же, летом тебе уже не до отдыха будет. Сама знаешь, поступление впереди. А папа действительно устал. Ему нужно отдохнуть, гораздо больше, чем мне.
- Девочки мои золотые! Как бы я был рад поехать вместе с вами. Даже путевку еще одну можно было бы купить. Но! Я, к великому сожалению, не могу уехать. Сейчас самая важная часть работы перед сдачей объекта. Мне нужно лично за всем проследить, - убеждал нас Виктор. - Так что, придется ехать тебе с мамой, - обращался он к Лизе. - Отдыхайте и за меня!
Нам было нечего ему возразить. Он умел быть спокойным, но твердым и убедительным. Решение было принято: едем мы с Лизой, но до Нового года обязательно вернемся домой. Традицию совместной встречи Нового года в нашем доме соблюдали свято.
 Начались хлопоты перед поездкой. Я бегала с документами, а Лиза перевернула весь интернет и библиотеку в поисках информации о Таиланде. Каждый день она сообщала нам кучу разных интересных фактов об этой стране, составляла план экскурсий, которые мы обязаны были предпринять там во время отдыха.
В ночь перед отъездом обоюдное желание ласки и нежности захватило нас настолько, что мы не спали почти до самого утра. Уже перед рассветом Витька притянул меня к себе и серьезно спросил:
- Ленка, я тебе когда-нибудь говорил, что люблю тебя?
- Нет, - тихо ответила я.
-Так вот, я тебя люблю, очень люблю, больше жизни люблю, - страстно зашептал Виктор и покрыл мое лицо поцелуями. – Ты выйдешь за меня замуж?
- Да! Я тебя тоже очень люблю! - призналась я, слегка засмущавшись. Прожив столько лет одной семьей, мы еще ни разу не произносили таких слов.
- А почему ты так долго не признавался мне в этом, никогда не говорил мне о свадьбе? – вдруг спросила я.
- Боялся отказа, - просто ответил он. – Боялся, что станешь смеяться надо мной. Как тогда, в детстве.
- Что было в детстве? Кто смеялся над тобой? – спросила я, затаив дыхание. Я почувствовала, что это для него очень серьезно.
- В шестом классе я имел неосторожность влюбиться в самую красивую девочку в нашем классе, - медленно начал рассказывать он, глубоко затягиваясь сигаретой. – Девочка была, в самом деле, очень красивая!
Такая яркая!  Но такая же глупая и спесивая! Я был в то время маленький, щупленький, да еще и отличник с примерным поведением. Ну, знаешь, таких ботаниками зовут. Так вот, она была для меня настоящим ангелом! Я мечтал о ней днем и ночью. Все мучился, как признаться ей в своих чувствах. Подкладывал в парту конфеты, закладки в книги, тайно засматривался и вздыхал. Она, конечно, почувствовала это, как настоящая женщина. Кто ее надоумил так поступить со мной?! Не знаю до сих пор. Но то, что она устроила, отразилось на всей моей дальнейшей жизни.
Однажды Светка, так ее звали, поманила меня пальцем и сказала шепотом:
- Гордеев, у меня к тебе есть разговор. Только с глазу на глаз. Приходи в кабинет физики после уроков, только чтобы никто не видел.
Я волновался весь день. Какие были уроки в то день, что на них говорили?!
Я ничего не помнил. В мозгу стучала одна мысль:
- Светка обратила на меня внимание! Она пригласила меня на свидание!
Окончания уроков еле дождался и спустя некоторое время прокрался в кабинет физики. Открываю дверь, а там темно! Только услышал Светкин голос:
- Витя, не включай свет, так легче разговаривать. Подойди ко мне, - позвала меня она.
Я, не видя и не слыша ничего, шел на ее голос, как завороженный.
Она стояла возле учительского стола.
- Гордеев, я тебе нравлюсь? – спросила Светка кокетливо.
- Очень, - смущенно ответил я.
- Гордеев, ты меня любишь? – уже громче спросила она.
- Да, люблю, - тише ответил я.
- Нет, ты громко скажи, чтобы я услышала, - настаивала Светка.
- Да, Света, я тебя очень люблю, - набравшись смелости, громко сказал я.
- А что ты готов сделать ради меня? – уже допрашивала Светка.
- Все, - отвечал я, не зная, куда она клонит.
- А ты Ершову морду за меня набить можешь? Он ко мне пристает! - объявила Светка.
- Ершову? За тебя? Конечно, набью! – запальчиво ответил я. Ершов Паха - наш одноклассник, самый здоровый в классе и отъявленный хулиган, - пояснил Виктор.
И тут грянул гром среди ясного неба! Включился свет, и из-под парт с улюлюканьем выскочили наши одноклассники, а среди них и Паха Ершов!
- Ну что, жених! Со мной, говоришь, драться за Светку будешь? - насмешливо спросил он.
А Светка в этот момент смотрела на меня во все глаза! Боже! Я увидел в них просто жажду крови! Она с нетерпением ждала ристалища рыцарей в ее честь! Вернее, победы своего рыцаря Пахи над жалким и ничтожным в ее глазах Гордеевым. В моих глазах померк свет. Я не то, чтобы испугался драться! Я вдруг понял, что девочка, которую я видел во сне в образе ангела с крыльями оказалась обыкновенной предательницей и коварной дрянью! Все внутри у меня замерло. Я ненавидел Светку, своих одноклассников, которые нагло хохотали надо мной и поддразнивали меня, мордатого Паху, а больше всех самого себя, что так глупо попался на уловку Светки.
- Нет, я не буду драться, - тихо, но твердо сказал я.
- Что, сдрейфил?! Заморыш! - кричала Светка, - Посмотри на себя! А еще в меня влюбился! Образина! Пашенька, он струсил! – хохотала Светка, заискивая перед Ершовым, а он, здоровый и тупой, как паровоз, насмешливо поглядывал на меня и откровенно глумился:
- Эй, братан, ты че в штаны наложил? Так че, биться-то будем? Или я ее так забираю?
- Забирай, - спокойно ответил я, - такого добра не жалко. – А если хочешь драться, то давай. Только не за нее, а так, просто по-пацански, - вдруг, неожиданно даже для себя, твердо ответил я.
- А ты драться-то умеешь? Маменькин сынок! – насмехался Паха.
- Ничего, научусь, - ответил я, и встал в стойку. До этого дня никто из моих одноклассников даже не подозревал, что я занимаюсь каратэ. Мой бойцовский вид даже развеселил Паху. Он и подумать не мог, что я окажу ему какое-либо сопротивление и медведем попер на меня, намереваясь задавить массой. Он был выше меня больше, чем на голову, и тяжелее килограмм на двадцать. В голове у меня вдруг стало пусто, и только звучал голос тренера, как на тренировке:
- Захват, подсечка, болевой прием, - диктовал мне тренер.
- Опомнившись, я увидел, что Паха лежит подо мной и верещит от боли в заломленной руке, - продолжал свой рассказ Виктор. - Я тут же отпустил его. Светка подскочила к нему:
- Пашенька, больно тебе? – притворно-участливо загнусила она.
- Пошла отсюда, дешевка, - зло обронил Паха и больше даже не взглянул на нее.
- Вставай, - я протянул Пахе руку, даже не надеясь, что он ее примет.
Но Паха вдруг серьезно глянул на меня, протянул руку, и я помог ему встать.
- Извини, погано вышло, - сожалея о случившемся, произнес он. – Все эта стерва!
- С этого дня меня зауважали не только в классе, но и в школе, а Светке объявили бойкот. Через месяц родители перевели ее в другую школу, а мы с Пахой стали хорошими товарищами. Все, вроде бы, устроилось хорошо, но тот стыд, который я пережил перед одноклассниками, когда девочка, которую я любил, обзывала меня образиной и заморышем, недостойным ее - красавицы, остался на всю жизнь. В дальнейшем, когда в моей жизни появлялась красивая девушка, обращавшая на меня внимание, ничего другого, кроме коварного подвоха, я от нее не ожидал и никого близко к себе не подпускал, - Виктор задумался, покуривая сигарету. - Сначала и к тебе отнесся также, потом разглядел, что ты другая. Потом ты была занята совсем не мной, и я каждый день ждал, что ты скажешь, что мы расстаемся.
 Но сегодня я говорю тебе, что люблю тебя и никому не отдам ни тебя, ни Лизу. Вы – моя семья, и я хочу, чтобы ты была мне законной женой, а Лиза – дочерью.
- Да, любимый, я согласна, - произнесла я, неловко ощущая на языке никогда ранее не произносимое слово «любимый».
- Вот вернетесь из поездки, и сыграем свадьбу! Настоящую свадьбу, Ленка, сфатой и кортежем, музыкой и гостями!
- Ладно, на музыку и гостей я согласна, а вот с фатой мы явно опоздали лет на двадцать! - смеясь, ответила я. – В моем возрасте фату надевать - только народ смешить! А без фаты не возьмешь? – шутила я.
-Я тебя любую возьму, ты мне хоть без фаты, хоть без платья все равно дорога, - радостно ответил Виктор.
- Вить, а ты позже эту девушку встречал? - вдруг вернулась я к его рассказу.
-Светку что ли? - переспросил Витька. – Встречал один раз. Лет десять назад ехал вечером на машине, остановился сигареты купить.
- Мужчина, скучаете? Может, вместе развеемся? – вдруг услышал я за спиной игривый женский голос.
- Поворачиваюсь, стоит Светка, уже далеко не красивая, а вульгарная и отталкивающая. Она, видно, как раз на промысел вышла.  Каюсь, ворохнулось злое чувство, и я ответил ей: «А ничего, что я заморыш и образина?»
- Гордеев?! Ты?! – опешила Светка. Потом отвернулась и молча отошла.
Мне показалось, что она заплакала, - закончил свой рассказ Витька.


Настал день нашего отъезда. Все было приготовлено, все собрано. Лиза, в предвкушении интересной поездки, вертелась по дому волчком, успевала названивать своим друзьям-приятелям, прощаясь на две недели, утешала Клаву, которая радовалась за нас, но одновременно и огорчалась оттого, что мы с Лизой уезжаем. Лиза была великой непоседой. Она всегда с удовольствием отправлялась в дорогу, неважно, будь то поездка за город, или далекое путешествие. Главное - ехать, двигаться, не сидеть на месте! Представляете, с каким восторгом она собиралась в Таиланд!
- Девчонки, вы там отдыхайте хорошо. Можете даже романчики покрутить, только не забывайте, что мы с Клавой ждем вас, - шутя, напутствовал нас Виктор перед расставанием.
- И покрутим! Всех тайцев с ума сведем! - дурачилась Лиза в тон Виктору.
Перед самой посадкой в самолет Виктор поцеловал меня и шепнул на ухо:
- Ленка, я по тебе скучать буду. Возвращайтесь скорее.
В его голосе мне послышалась легкая тревога, как будто он что-то предчувствовал.


Говорить о Таиланде простыми словами невозможно. К месту будут только превосходные степени и самые яркие эпитеты. Сказочная страна, где все специально создано только для отдыха и развлечений.  Все наши предыдущие путешествия не шли ни в какое сравнение с Таиландом. Настолько эта страна экзотическая, яркая, возбуждающая! Приехав впервые, мы, кажется, готовы были даже не спать, чтобы только все успеть увидеть, везде побывать, все попробовать! А какое интересное окружение! Кругом слышалась разноязычная речь. Рай для человека, владеющего иностранными языками. В нашем отеле, как, впрочем, и в других тоже, бок о бок жили немцы, испанцы, американцы, французы, итальянцы, русские. Господи!
Да кого там только не было! Мы с Лизой наслаждались, что можем свободно общаться с теми, кто говорил на немецком и английском. Вокруг было столько симпатичных людей: открытые, дружелюбные, улыбающиеся!
Уже в первый день у нас появилось столько добрых знакомых, что скучать не приходилось. С нами с удовольствием общались, приглашали в компанию, будь то поездка на экскурсию или просто поход в ресторан или по магазинам. Лиза перезнакомилась со всеми подростками, кто хоть однажды пересекался с ней. Ей дали прозвище, даже два: русская красавица и русская комета. Почему ее называли красавица - понятно. Она действительно была хороша собой: чуть выше среднего роста, очень хорошая фигура, стройные ноги, тонкая талия. Но главным достоинством Лизы были ее чудные, белокурые, длинные, слегка вьющиеся волосы, огромные голубые глаза и очаровательная улыбка, не сходившая с ее лица. А еще ее заливистый смех, который звучал повсюду, где бы она ни находилась. А вот русской кометой мою Лизавету прозвали за ее непоседливость. Она не могла просто лежать на пляже или сидеть в шезлонге под зонтиком со скучающим видом. Она все время куда-то неслась, увлекая за собой всех, кто был рядом. Столько в ней было привлекательной энергии, что даже самые меланхоличные начинали улыбаться и двигаться быстрее при виде Лизы. Теннис, пляжный волейбол, аэробика, водные лыжи! Она всем занималась с удовольствием!
В Таиланде развита настоящая индустрия развлечений. На пляжах, в парках столько разных аттракционов! Лизе непременно нужно было все попробовать. То она неслась по водным горкам аквапарка, то летала на немыслимой высоте на тарзанке! У меня каждый раз замирало сердце, когда она затевала очередное рискованное развлечение. Но, слава Богу, все обходилось без происшествий, а самое главное, без травм. Своей смелостью она снискала уважение среди своих новых друзей. Их было много, и ко всем она относилась одинаково приветливо. Но два юноши, братья-погодки, отдыхавшие вместе с отцом, стали лучшими друзьями Лизы. Их везде можно было видеть только втроем. Питер и Пауль были из Мюнхена. Паулю было семнадцать, а Питеру восемнадцать лет. Их отец Герберт Штерн, статный красавец сорока пяти лет, был владельцем крупного немецкого издательства. Я подружилась с ним благодаря тому, что общались наши дети. А потом нам и самим стало интересно друг с другом. Герберт был интеллигентный и очень интересный человек. Благодаря его профессиональной деятельности, у него были энциклопедические знания. Но даже не это было главным, что нравилось мне в нем. Он обладал необыкновенным чувством юмора, был великолепным рассказчиком. Однако, это не мешало ему быть и отличным слушателем. Несмотря на то, что он был такой видной фигурой в своем бизнесе и имел обширные связи с высокопоставленными и даже известными людьми, я ни разу не почувствовала ни тени превосходства или снисходительности с его стороны. Он относился ко мне с большой симпатией и уважением. При этом не делал никаких намеков на более близкие отношения. Редко, но так бывает, что между мужчиной и женщиной, все-таки возникают дружеские чувства. Я умела дружить с мужчинами, не провоцируя их.
Как-то легко сложилось так, что к концу первой недели отдыха мы везде были вместе. У нас была отличная компания! Предложение одного никогда не вызывало возражений других. Все встречалось на ура. Где мы только ни побывали за это время: и на крокодиловой ферме, и на шоу слонов. О том, что мы вместе завтракали, обедали и ужинали, обходя поочередно все близлежащие рестораны, и говорить не приходится. Герберт был большим гурманом. По его рекомендации мы попробовали всякие экзотические блюда, которые ни за что на свете не решились бы заказать сами.
Однажды во время обеда Герберт сказал, что всю нашу компанию пригласил на ужин на яхте один его старый знакомый из Германии.
- Герберт, наверно, нам с Лизой не стоит идти с Вами - усомнилась я в правильности его решения. - Вы сами говорите, что это пожилой и очень влиятельный человек. Вряд ли наше общество будет интересно ему. Не хотелось бы провести время в качестве приложения к ужину двух деловых людей.
Я пыталась отказаться от ужина под благовидным предлогом, но на самом деле сработало давно забытое чувство неприятия всяких деловых чопорных званых мероприятий, когда люди вместе едят и даже говорят приятные слова, но, если пристальнее понаблюдать за ними, понимаешь, что они охотятся друг на друга.
- Глупости, Элен, мы с моим другом не занимаемся общими делами. Мы знакомы по гольф-клубу. Просто, сложились приятельские отношения, и мы общаемся иногда. То, что он тоже здесь, для меня неожиданность. Я встретил его случайно, поэтому не мог отказаться от его приглашения. Но я его сразу предупредил, что с нами будут две очаровательные дамы. Он не колебался ни минуты, пригласил всю нашу компанию. Тем более, он давно хотел познакомиться с моими сыновьями. Его сын уже давно взрослый, а ему так хочется общения с молодыми людьми, ведь внуков-то у него нет, - вдохновенно рассказывал Герберт, убеждая меня принять приглашение.
- Мы без Лизы никуда не пойдем, - в один голос заявили братья. - Или все вместе, или идем вечером на дискотеку. Нам тоже не интересно, сидеть и весь вечер слушать разговоры двух стариков. Хотя, поужинать на яхте, в открытом море!? Это круто!
У Лизы загорелись глаза, но она смолчала, не стала упрашивать меня. Она давала мне возможность, самой принять решение.
- Хорошо, вы меня убедили, - пришлось согласиться мне.
А что я еще могла поделать? Идти против всех в нашей компании было не принято.  Я подчинилась решению большинства, хотя, было предчувствие, что ничего хорошего из этой поездки не получится. Но и прямого негатива или опасности я тоже не почувствовала. Вечер обещал быть просто дипломатично-натянутым и скучным.
- Только обещайте мне, что если там будет скучно, мы не задержимся там дольше, чем это будет прилично для отступления, - потребовала я обещание с Герберта.
- Без вопросов. Если вам будет скучно, я найду предлог покинуть яхту как можно раньше, - горячо пообещал Герберт. - Хотя, как знать, может он вам и понравится. Он человек необычной судьбы, дворянин и интеллигент. А повар у него, выше всех похвал!
День прошел в развлечениях. С утра мы купались, загорали на пляже. Я и Герберт играли в теннис, а наша святая троица носилась на скутерах и водных лыжах. Пообедав в ресторане, мы расстались до вечера. Нужно было отдохнуть и привести себя в порядок перед ужином на яхте, который был назначен на восемь часов. Я собиралась безо всякого энтузиазма, просто потому, что пообещала быть вместе со всеми.
Душ, легкий макияж, свежее, светлое, совсем воздушное платье! Из глубины зеркала на меня взирала рыжеволосая молодая женщина лет эдак тридцати с небольшим.
- А я еще ничего, - с удовлетворением подумала я, - тем более, если учесть, что этот небольшой хвостик более двенадцати лет.
- Ну, безусловно, хороша! Ты только никому не говори, что тебе почти сорок три, сам никто и никогда не догадается, - подбодрила меня моя светлая половинка.
- Ага, а Лизу представляй своей младшей сестрой! - съязвила противоположность, - Тогда точно никто и ничего не поймет. Только для чего тебе это? Уж не на древнего ли старичка нацелилась?
- О, Господи! Хватит болтать! - пресекла я эти внутренние препирания. - Ни на кого я не нацелилась. Я вообще туда идти не хочу. Такое ощущение, что меня туда, как козу на веревке, тянут.
Лиза тоже решила надеть наряд в моем стиле. С распущенными пушистыми волосами, в длинном свободном платье она была похожа на русалку, вышедшую из моря. От нее исходили почти осязаемые волны очарования ослепительной молодости, свежести и чистоты. Я залюбовалась дочерью.
- А ведь недаром юных девушек сравнивают с цветами, - мелькнуло в голове, - Лиза сейчас действительно похожа на бутон белой розы с капельками росы, который только-только начинает раскрываться, пробудившись от легкого касания солнечного лучика.
Наши кавалеры ждали нас в холле отеля. Они встали при нашем приближении. Питер и Пауль не сводили с Лизы восхищенных глаз.
- Леди, вы обе прекрасны, как небесные светила! - с чувством произнес Герберт и преподнес нам по стильному букетику тропических цветов.
- Умеет человек сделать приятное, - удовлетворенно отметила я про себя, а вслух добавила с улыбкой, - Вы, Герберт, - самый галантный кавалер острова Пхукет.
Возле отеля нас ждала машина, на которой мы добрались до причала.
Яхта маячила на рейде. В лучах заката ее белые, с розовыми бликами, паруса приковывали внимание, манили к себе, как несбыточная мечта, будили в душе жажду странствий и приключений. Я отметила про себя, что такое настроение бывает прелюдией безрассудных поступков. В минуты внутреннего подъема, вызванного подобного рода волнениями, решения принимаются молниеносно, без взвешиваний за и против, без опасения возможных последствий. Какое-то смутное воспоминание едва тронуло душу, но я тут же отвлеклась, потому что Герберт уже приглашал на моторную лодку, которая должна доставить нас на яхту. Мельком я глянула на Лизу. Она тоже была под впечатлением этого завораживающего морского пейзажа. На ее лице читались восторг и легкое волнение. Она тоже еще никогда не бывала на настоящей яхте.
Моторка стремительно неслась по морским волнам. Ветер трепал волосы и платья. Мне казалась, что моя душа, подхваченная ветром, обрела собственные крылья и несет меня к давно желанной цели.
Через 10 минут мы пришвартовались к яхте. Нас встречал капитан, в белоснежном кителе и фуражке с золотым крабом. Нам помогли подняться на борт и пригласили в кают-компанию, где уже ждал хозяин. Лиза с братьями немного задержались на палубе, им было интересно все и сразу. Они попросили показать яхту. Мы с Гербертом вошли одни.
Возле, накрытого к ужину, стола спиной к нам стоял мужчина высокого роста. Почувствовав наше появление, он обернулся и пошел навстречу. Герберт тоже направился к нему. Они приветствовали друг друга, обнимаясь по-мужски, слегка похлопывая друг друга по плечам.
 Я застыла как соляной столб! Этим человеком оказался Карл фон Штольц, отец моего Франца. Сердце молотило в таком бешеном ритме, что казалось, если я раскрою рот, оно непременно вылетит, покинув мое бренное тело навсегда. После коротких приветствий и объятий, Герберт обернулся и, указывая на меня рукой, произнес:
- Карл, разреши представить тебе эту изумительную женщину. Ее зовут Элен, она из России.
Карл внимательнее взглянул на меня и внезапно вздрогнул. На его лице было написано величайшее изумление! Он ожидал увидеть кого угодно, но только не меня! Однако, воспитание и жизненный опыт его не подвели. Через несколько секунд он уже справился с замешательством:
- Добрый вечер, фрау Элен, рад видеть Вас на моей яхте, - и легким поклоном в мою сторону он поприветствовал меня, - Вы действительно из России? Из какого города?
Врать было бессмысленно. В своих разговорах с Гербертом я не раз называла свой городок, описывала его и даже показывала фотографии. В его присутствии ложь была недопустима.
- Добрый вечер, герр Карл. Я действительно из России. Из города Н. - с едва уловимым вызовом ответила я на приветствие.
Я смотрела ему в лицо, не отводя взгляда, а в голове лихорадочно метались мысли, как увести Лизу, не допустить их встречу. И с отчаянием понимала, что эта встреча неизбежна! Где-то в уголке сознания теплилась крохотная надежда, что Карл просто не обратит внимания на девочку, не свяжет ее появление на свет с нашими с Францем отношениями.
- Да не дергайся ты! - призывала к спокойствию Светлая Личность. - Произойдет то, что должно произойти. Прими то, что дает судьба.
- Точно, - согласилась с ней на этот раз Противоположность. - Судьбу на пьяной козе не объедешь. Как там насчет времени и камней?! Помнишь? А вот еще хорошее выражение: «Время платить по счетам!» - заводила меня она.
- Пошла к черту, - оборвала ее я. - Сама знаю, что платить придется за все.  И всем, заметь! Пусть теперь они мне тоже заплатят! - в злой решимости подвела я черту нашим препираниям.
Карл и Герберт разговаривали, обращались ко мне. Я отвечала односложными предложениями. Меня очень беспокоил момент появления Лизы. Карл во время беседы бросал на меня короткие взгляды, но внешне оставался спокоен. Мы оба делали вид, что видим друг друга в первый раз.
На лестнице, ведущей в кают-компанию, послышались молодые голоса и заразительный смех Лизы. Мы все обернулись на дверь. Я напряглась как туго натянутая струна. В комнату вошли ребята.
- А вот и наши дети, - радушно приветствовал их Герберт, - то есть, я хотел сказать, мои сыновья и дочь Элен, - смутившись, уточнил он. - Питер, Пауль, - произнес он, указывая на мальчиков. - А это Элизабет, дочка Элен. Позволь представить тебе, Карл, эту юную особу, - продолжал Герберт и обернулся к нему.
Карл смотрел на Лизу во все глаза, как на ожившее привидение. У него задрожали руки, он слегка пошатнулся и медленно осел в кресло.
- Что с тобой, дружище? - заволновался Герберт. - Дайте скорее воды! Карл, что с тобой? Сердце? Да не молчи ты! Где лекарства?
- Ничего-ничего, сейчас все пройдет, - заплетающимся языком произнес Карл. -  Как ты сказал, кто эта девушка? Элизабет?! - И перевел глаза на меня.
Сомнений быть не могло! Он узнал в моей Лизе свою незабвенную Элизабет и мгновенно понял, что Лиза - дочь Франца! Я и сама, вспоминая фотографии матери Франца, по мере того, как подрастала моя дочь, не могла не заметить, что с каждым днем она все больше становится похожа на фрау Элизабет. Просто точная копия! Надо же! Даже имя у них одинаковое! Судьба!
- Вот что значит родная кровь, - подумала я. - Ведь он никогда не видел ее и даже не подозревал о ее существовании, а узнал с первого взгляда, почувствовал, что она - его продолжение.
Мне ничего не оставалось делать, как выдержать его взгляд.
 Я прочитала в нем мольбу о прощении и раскаяние, а еще глубокое горе старого и несчастного человека. Старый Карл много пережил за свою долгую жизнь. Что бы с ним ни происходило, он умел держать удар! Но это оказалось выше его сил! Сейчас, буквально в считанные минуты, он вдруг осознал, что разрушил счастье собственного сына, причинил страдания мне и своей единственной внучке, которую он ждал всю жизнь, но так и не дождался! Все внутри меня сжалось от жалости к искреннему горю человека, который, в свое время, чуть не убил меня и свою внучку. Я больше не держала на него зла, я простила его.
- Прости его, Господи! Он не ведал, что творил! - помолилась я за него в душе.
Лиза стояла неподвижно и переводила недоумевающий взгляд то на меня, то на Карла, пытаясь найти объяснение этой странной затянувшейся сцене. Все остальные тоже были шокированы случившимся, но никто ничего не понимал.
- Вам легче? - обратилась я к Карлу, - Думаю, стоит перенести наш ужин на другой раз. Вам нужно отдохнуть.
Я уже поднялась, полная решимости тут же покинуть яхту.
- Пожалуйста, простите, и не покидайте меня, - остановил меня молящий голос Карла.
- Вы уверены, что нам стоит остаться? Может быть, встретимся в другой раз? - засомневалась я.
Оставаться сейчас не хотелось. Слишком сильным было волнение от пережитого. Но и безжалостно бросить, умоляющего остаться, старого человека я тоже не могла. 
- Прошу Вас, останьтесь. Мне уже легче. Сейчас будем ужинать. Простите, если я испугал вас, - говорил Карл, стараясь загладить возникшую неловкость.
Мы опять посмотрели друг другу в глаза, и оба поняли, что откровенный разговор необходим нам обоим, как воздух. И он непременно должен состояться! Именно сегодня!
Ужин был великолепным. То есть, я хотела сказать, что блюда были великолепны! Скорее всего! Потому что я не понимала, что кладу себе в рот. Внешне все было нормально. Мы даже пытались поддерживать беседу за столом. Но, глядя на Карла, я понимала, что у него в душе происходит то же самое, что и в моей. Мы оба с нетерпением ждали, когда можно будет остаться наедине, чтобы поговорить. Карл тоже почти не ел. Он все время смотрел то на меня, то на Лизу.
Яхта была огромной. На ней были четыре гостевые спальни. Карл уговорил нас остаться на яхте на ночь. Детям было предложено такое развлечение, от которого они не смогли отказаться. Команда опустила за борт сетчатый бассейн, и они могли плавать в ночном море в лучах прожекторов. Такое бывает не каждый день. Они тут же забыли про дискотеку. Герберт, не задавая никаких вопросов, понял, что нам с Карлом нужно остаться наедине. Он присоединился к детям.
- Пойдемте на воздух, герр Карл, - предложила я, - Душно здесь, хочется глотнуть свежего ветра.
-Да-да, давайте устроимся на палубе, - тут же согласился он.
Мы оба понимали, что нас ждет нелегкий разговор. Электрический свет, заливавший кают-компанию, казалось, обнажал все наши чувства, делал нас еще более уязвимыми. Нам же хотелось приглушить остроту восприятия, чтобы смочь спокойно поговорить. Нам было что сказать друг другу.
Мы устроились в шезлонгах на открытой палубе, возле палубной переборки, тень которой смягчала свет прожекторов. Легкое покачивание на волнах, темное бархатное небо и яркие звезды, ночь и игра теней, как известно, располагают к откровению. Однако, мы долго сидели молча, не отваживаясь начать этот трудный разговор. Казалось, каждый из нас воскрешал в памяти пережитое. Нас разделяло семнадцать лет полного неприятия, обид и попыток предать забвению все произошедшее. Но, если строчку из песни можно попытаться и выкинуть, то жизнь заново не прожить. Мы отчетливо понимали, что крепко связаны очень непростым узлом человеческих чувств и отношений.

Наконец Карл медленно, как будто погружаясь в глубины памяти, начал свой рассказ. Его глаза были устремлены в черную морскую даль. Он говорил даже не для меня. Это была исповедь страдающей души.
Франц вернулся тогда из Швейцарии таким, каким Карл его никогда не видел. Разве что в раннем детстве, когда в ребенке нет и тени сомнения, что весь мир прекрасен и создан исключительно для того, чтобы радовать и баловать его. Он весь светился счастьем, был на редкость решителен.
Он сразу же объявил отцу, что им нужно серьезно поговорить. Этот разговор происходил дома, в кабинете отца.
- Папа, я развожусь с Ирмой. Я влюбился! Я женюсь на этой девушке. Я хочу быть счастливым, хочу иметь нормальную семью и детей! - волнуясь, объявил Франц отцу о своих планах на жизнь.
- В кого влюбился? На ком женишься? - перебил его ошарашенный Карл.
- Ты ее знаешь! Она тебе тоже понравилась! Это Элен. Из России. Она была у нас в гостях на Рождество, - откровенно сказал Франц. - Она самая лучшая женщина на свете! Она для меня! Мы уже все решили. Она приедет к нам через пару месяцев. За это время мне нужно оформить развод.
Карл помолчал, а потом твердо ответил:
- Нет! Этого не будет! Я не разрешаю нарушать традицию семьи! Ты не забыл, что фон Штольцы женятся или выходят замуж только один раз?
В том, что тебе не повезло с женой, виноват только ты. Теперь терпи. Не позорь фамилию и меня. Иначе лишу наследства, - добавил он в надежде, что это известие охладит пыл Франца. Но, не тут-то было! Франц был настроен отстаивать свою позицию до конца. Он решил, что больше никому, даже отцу, не позволит вмешиваться в свою личную жизнь. Он пытался убедить отца в том, что главное для человека - его личное счастье, приводя самые основательные доводы. Но Карл, казалось, не слышал его. Он твердил одно и то же:
- Честь семьи превыше всего. Ты и так опозорил меня неравным браком, взяв в жены девушку низшего сословия. Она не может рожать! Ты оставляешь род фон Штольцев без продолжения! Так хоть бракоразводным процессом не добивай отца, когда все уже немного успокоилось и утряслось. Я не позволю, чтобы газеты опять трепали наше имя. И чем лучше твоя россиянка? Такая же нищая, из затрапезного русского городка. Она тебя как дурака поймала! Не ты ей нужен, а твое имя и твои деньги! Не позволю! Лишу наследства! - кипятился Карл.
И тут Франц сделал то, что круто изменило отношение отца к нему.
Он улыбнулся и сказал:
- Я готов ко всему. Все уже решено. Твое мнение ничего не изменит.
Я просто поставил тебя в известность. И даже если ты лишишь меня наследства, я все равно не отступлюсь. Лучше я буду бедным, зато счастливым. Я буду жить с любимой женщиной. Она родит мне детей. Я уеду в Россию, к Элен и буду жить там. А ты оставайся здесь, с Ирмой и родовой честью. Хотя, бедным я не буду, - смешливо добавил Франц, - у меня прекрасное образование, и я заработаю себе на жизнь. Этого ты лишить меня не сможешь.
Карл был обескуражен. Его козырь был бит. Он вдруг осознал, что Франц уже не маленький мальчик, во всем покорный воле отца, а взрослый и самостоятельный мужчина. Мысль о том, что Франц приведет свою угрозу в исполнение, заставила его содрогнуться. Он вдруг отчетливо понял, что с тех пор, как ушла из жизни его горячо любимая Элизабет, он и сам будто не жил. Он забыл, что такое быть счастливым! Поэтому все попытки Франца устроить свою личную жизнь, он воспринимал как угрозу тому, что у него осталось в жизни - его сыну. Он боялся потерять сына! Сын был рядом с ним, нуждался в нем до тех пор, пока был несчастен. Любя сына всей душой, он подсознательно стремился к тому, чтобы он был несчастен! Эта неприкрытая правда ужаснула Карла! Как же может отец желать такого своему ребенку?! И Карл раскаялся и сдался.
- Хорошо, сынок, - дрожащим голосом согласился он. - Давай не будем горячиться, все обсудим, как следует. Я хочу понять тебя. Если ты действительно любишь эту русскую, то я не буду возражать. Нужно только и с Ирмой все решить по-хорошему. Чтобы избежать шума, - предложил Карл.
Франц от неожиданности вздрогнул, а потом крепко обнял отца.
- Я верил, папа, что ты меня любишь, что ты поможешь мне! Я люблю тебя! Мы всегда будем вместе!
Дверь в кабинет, где происходил разговор, была закрыта неплотно. Проходившая мимо, Ирма услышала возбужденные голоса мужчин. Волею случая, она стала свидетельницей крутого спора между отцом и сыном.  Пока они доказывали друг другу каждый свое, она в душе посмеивалась над попытками Франца освободиться от нее. Она была уверена, что старый Карл ни за что не сделает так, как этого просил Франц. Его позиция была ей на руку. Ну и что, что сам Франц ей не был нужен, что она не любила его никогда? Зато она уже много лет жила в этом доме. А чего еще было ей желать? Она носила известную фамилию, которая открывала перед ней все желаемые двери, она была обеспечена и ни в чем не нуждалась. Старому Карлу приходилось одевать невестку соответственно ее положению.
А большего ей и не надо было. Она не была честолюбива, не имела никаких планов на жизнь. Кроме собственной персоны и разного рода удовольствий ее больше ничто не интересовало. Но, когда разговор завершился примирением сторон и согласием Карла на развод сына, Ирма поняла, что грянул гром среди ясного неба. Это была прямая угроза привычному, обеспеченному и беззаботному укладу ее жизни.
-Ну уж нет! - подумала про себя Ирма. - Прежде, чем вы попытаетесь избавиться от меня, я сама избавлюсь от вас. При чем, от обоих сразу.
В голове Ирмы тут же созрел ужасный план, освобождавший ее от мужа и свекра одновременно и открывавший ей доступ к наследству фон Штольцев. Ведь она оставалась единственной законной наследницей своего мужа. У старого Карла наследников, кроме Франца, тоже не было. Ирма, не обнаруживая свое присутствие, тихо отошла от двери.
 Через полчаса отец и сын спустились в гостиную и увидели там Ирму, мирно смотревшую телевизор. Им и в голову не могло прийти, что она посвящена в их тайну. Если бы они могли предположить, что не телепрограмма интересовала Ирму! Она, уставившись в телевизор, прокручивала в своей голове детали будущего злодеяния. Потом постепенно ее мысли переметнулись к молоденькой Гретхен, ее новой подружке. Она уже представляла себе, куда они поедут вдвоем после похорон и вступления в наследство, как им будет хорошо вместе. Не нужно будет бояться и прятаться. Можно будет спокойно предаваться любви, и жить в свое удовольствие.
- Ирма, прикажи приготовить ужин на троих и непременно будь сегодня дома, - обратился к ней Карл, грубо вырвав ее из сладких грез. - Когда слуги накроют стол, отпусти всех по домам. Нам нужно остаться одним. Есть серьезный разговор, - продолжал свою просьбу Карл.
- Что-то случилось? - непринужденно спросила Ирма, вскинув на свекра глаза.
- Ничего особенного. Нужно обсудить семейные дела, - попытался успокоить ее Карл, но его выдавал взволнованный голос.
- Интеллигент паршивый! Даже соврать не может! - презрительно подумала про себя Ирма. - Хорошо. Все сделаю, как Вы хотите, - безмятежно ответила она и тут же похвалила себя за самообладание.
Для человека, знающего о готовящейся над ним расправе, она держалась более чем достойно, не выдав себя ни словом, ни взглядом.
 Мужчины опять уединились в кабинете. Нужно было обсудить возможные варианты компенсации для Ирмы при разводе. Они хотели покончить с этим сегодня же вечером. На этом настаивал Франц. Он считал, что если они объявят обо всем Ирме, пути назад уже не будет. Он торопился, опасаясь, что отец передумает или что-то изменит.

Наступил вечер. Ирма спокойно ходила по дому, отдавая распоряжения прислуге. Повариха Хельга, думая, что у хозяев какое-то торжество, приготовила необыкновенно вкусный ужин. Горничная Моника накрывала стол.
- Вино пока не подавай. Герр Карл еще не решил, что они будут пить,- обратилась Ирма к горничной.
Во время приготовления к ужину она, как бы невзначай, обронила в присутствии повара и горничной, что ужинать с семьей дома не будет. Она уходит по своим делам. Мужчины ждут какого-то делового гостя.
- Скорее заканчивайте и уходите. Герр Карл просил оставить их одних, - торопила она прислугу. - Я тоже сейчас скажу, что все готово, и ухожу.
Когда за женщинами закрылась дверь, она надела тонкие перчатки, достала из шкафа заготовленную бутылку вина и поставила на стол. Она знала вкусы и привычки мужчин, с которыми жила в одном доме уже много лет. За ужином в этом доме обязательно пили вино. Промашки не должно было быть. Тем более, сегодня у них есть повод: обсуждение предстоящего развода.
- Вот и порадуетесь свободе! Только на том свете, - злорадствовала про себя Ирма.
Она написала записку и оставила ее на столе на видном месте.
«Франц, любимый! Прошу извинить меня, но это не терпит отлагательства. Мне нужно срочно уйти. Ужинайте без меня. Вернусь завтра утром и все объясню. Нежно целую. Твоя Ирма».
Карл задумался ненадолго, глубоко затягиваясь ароматным дымом. Казалось, он забыл о разговоре. Все его внимание было сосредоточено на, вспыхивающей яркой точкой, сигарете.
- Мы с Францем уже обсудили все, что касалось развода и Ирмы. Время шло, но к ужину нас никто не звал, - продолжил Карл свой рассказ после небольшой паузы. - Решили спуститься сами и посмотреть, в чем дело. В доме никого не было. В столовой был накрыт стол к ужину.
- Что за телячьи нежности, которых никогда не было? Любимый! Целую! - изумился Франц, прочитав записку Ирмы вслух, и тут же бросил ее на стол. - Ладно, папа, давай ужинать. Придется перенести разговор с ней на завтра.
Мы сели за стол. Когда в доме не было слуг, мы сами разливали вино. Франц взял бутылку, наполнил мой бокал, затем свой.
- Папа, я хочу выпить за то, чтобы мы с тобой, наконец, стали счастливыми по-настоящему. Я уверен, ты полюбишь Элен. Мы подарим тебе внуков, - мечтательно произнес Франц.
Мы чокнулись, но как раз в этот момент зазвонил телефон. Франц было поднялся, чтобы взять трубку, но я остановил его и подошел к телефону сам. Звонил управляющий одного нашего офиса. Мне пришлось отвлечься на телефонный разговор. Я разговаривал и смотрел на Франца. Он медленно поднес свой бокал к губам, сделал большой глоток, потом еще один и допил вино до конца.
И вдруг, с ним стало происходить что-то странное,- голос Карла дрогнул. Очевидно, он заново прочувствовал то, что произошло тогда с Францем.
Карл помолчал, потом, как будто собравшись с силами, продолжил рассказ:
 - Франц выронил бокал и стал судорожно хватать воздух ртом, одновременно, пытаясь ослабить галстук, как будто ему не хватало воздуха. Я еще подумал тогда, что он захлебнулся, что сейчас он прокашляется и все будет в порядке. Но Франц уже повалился на пол. Я мгновенно понял, что произошло что-то непоправимое.
- Срочно вызывай «скорую» к нам домой! Францу плохо! - заорал я в трубку и бросился к нему. Он уже почти не дышал. Кто-то внутри меня твердым голосом сказал мне, что, если я не начну что-то делать, а буду кричать и плакать, то мой мальчик умрет. Я потеряю то, чем дорожу больше всего на свете! И я начал действовать. Когда я служил в армии, нас учили оказывать первую медицинскую помощь. Мне как будто кто-то диктовал, как нужно делать искусственное дыхание и массаж сердца. Я принялся за дело.
Франц все не дышал, но я не сдавался. Я вдувал воздух ему в рот, а потом сильно делал несколько толчков в области сердца. Так прошло пять минут. Спасибо, что наш управляющий оказался сообразительным и расторопным малым. Он поднял такую тревогу, что «скорая» буквально прилетела к нам.
Я оторвался от Франца, когда осознал, что подоспела помощь. Врачи тут же сделали несколько уколов, дали кислород, поставили капельницу. Потом Франца уложили на носилки, погрузили в машину и с воющей сиреной помчались в больницу. По рации предупредили, что везут тяжелого больного. К нашему прибытию реанимация была уже готова принять Франца. В клинике сделали экспресс-анализ вина, бутылку с которым предусмотрительно захватили доктора. В вине оказался сильнодействующий сердечный препарат, передозировка которого ведет к остановке дыхания и смерти. В бутылке была лошадиная доза препарата.
- Не поскупилась Ирма, - подумал я и сразу же вызвал полицию. - Мне уже было не до семейных тайн. Ведь она подняла руку на нас сыном!
Я вдруг отчетливо представил себе ее дьявольский план. Все было учтено! Кроме одного. Нас спасла случайность: телефонный звонок! По ее расчету мы должны были выпить одновременно. Если бы это произошло, нам некому было бы оказать помощь. Все было бы кончено в считанные минуты. А выглядело бы все так, как будто один из нас пытался отравить другого, а потом и сам, то ли бокалы перепутал, то ли совесть замучила, тоже отравился. Но есть Бог на свете! Он нас спас! - вдохновенно произнес Карл и перекрестил себя католическим крестом.
Он опять надолго замолчал, погрузившись в воспоминания. Я сидела молча, переживая трагедию их семьи вместе с ним.
- Я тогда был в полном отчаянии. Врачи не давали никаких гарантий. Франц был в коме, на аппарате искусственного дыхания. Жизнь в нем едва теплилась. Доктора делали все возможное, но все усилия ни к чему не приводили. Прошла неделя. Франц умирал. И тогда я возненавидел Вас!
Ведь это Вы нарушили нашу привычную жизнь! Из-за Вас я терял своего мальчика! Я поклялся себе, что если Франц останется жив, я костьми лягу, но не позволю вам быть вместе. Вы виделись мне причиной нашего несчастья. Тогда я и позвонил Вам! Простите меня, Элен, - тихо прошелестел голос Карла, и он опять надолго замолчал.
- Я забросил работу, почти все время находясь рядом с Францем. Я сам хотел принять его последний вздох, - опять заговорил Карл, продолжая страшную историю. - Врачи боролись за его жизнь из последних сил. Все средства уже были перепробованы. Все лучшие врачи страны стояли у его постели. На фоне отравления у Франца развился панкреонекроз. Ему сделали несколько операций подряд.
- Теперь его может спасти только чудо, - объявил свой вердикт профессор - главное медицинское светило. - Нам остается только ждать, сможет ли он сам это преодолеть.
Я считал каждый час, каждую минуту его жизни. Сидя у постели Франца, я вспоминал его маленького. Особенно в то время, когда погибла Элизабет. Я потерял любимую женщину и ушел в свои переживания, бросив маленького сына наедине с его мыслями о том, что случилось с его матерью. Он казался мне настолько несмышленым, что я скрыл от него ее смерть.
Я думал, что он не поймет этого. Я просто сказал ему, что она с нами больше жить не будет, что она уехала, навсегда. Уже после того, как он пришел в себя и начал выздоравливать, мы подолгу все вспоминали и обсуждали. Франц признался мне, что возненавидел мать за то, что она, мамочка, которую он так любил, бросила его и больше не любит. Она предала его!
Он выкрал из семейного альбома несколько фотографий матери и на одной из них выколол ей глаза, мстя за предательство!
Я вздрогнула, вспомнив ситуацию с фотографией, поразившей меня своей жестокостью, когда мы были с ним в Швейцарии. Разгадку тайны я узнала через семнадцать лет!
- Я молился у постели Франца так, как никогда в жизни не молился!
И Господь помиловал меня, даровав жизнь моему сыну. Франц медленно пошел на поправку. Первое, о чем он спросил меня, придя в себя, знаете ли Вы, что он болен? Когда Вы приедете? И я… - голос Карла опять задрожал, он плакал. - Я взял грех на душу и сказал, что Вы уволились от Соколова и уехали неизвестно куда. Что Вы вышли замуж и уже ждете ребенка.
 И опять Господь давал мне понять, что я неправ, потому что Франц после такой новости не хотел жить. Его тянули изо всех сил, а он просто не хотел жить. Я уже тогда сто раз пожалел, что брякнул такое сыну, но, что сказано - то сказано. Я придумал для него добрую сказку о том, что как только он поправится, мы поедем в Россию и, во что бы то ни стало, найдем Вас и привезем к нам. Но Франц неожиданно изменил свое решение:
- Ничего не надо, папа. Видно, все женщины всю жизнь будут предавать меня, поэтому мне больше никто не нужен. Я поправлюсь, и мы будем жить вдвоем.
Больше о Вас он не говорил ни слова. Он вообще с тех пор стал мало говорить. Через четыре месяца его выписали из больницы. Постепенно он оправился от болезни и вернулся в корпорацию. Но это уже был другой Франц. В первый же рабочий день он все-таки позвонил в Россию Соколову, который, к моему великому удивлению, подтвердил то, что я выдумал для Франца. Ведь я тогда действительно соврал, не разговаривал я еще с Соколовым. Я был ошарашен тем, что так предугадал события. Не скрою, я Вас тогда очернил самыми ужасными словами и ликовал, что не допустил того, чтобы мой сын жил с Вами. Франц стал еще мрачнее. Кроме работы его больше ничего не интересовало. Он не отдыхал, не развлекался, не общался с людьми, кроме тех, с которыми был связан по работе. В нашем доме стало совсем пустынно и тихо. Радость жизни покинула нас навсегда. Первое время меня еще не оставляла надежда, что все еще изменится в лучшую сторону. Что Франц переживет потерю и, может быть, женится, может быть, у него еще будут дети. Но мои надежды таяли день ото дня. Я понял, что за эту великую ложь Господь меня не простил. Также я понял еще и то, что нужно быть осторожнее в своих мыслях и желаниях. Я только подумал, что такой вариант был бы самым лучшим для нас с Францем. Я только подумал, а Господь сразу исполнил мое желание, не приняв в расчет того, что Франц-то хочет совсем другого!
Шли годы. Но все оставалось по-прежнему. Тишина, пустота, безрадостная жизнь. И тогда я начал задумываться над тем, зачем мне мое богатство, если я не могу быть счастливым сам и подарить счастье и радость своему единственному сыну? Отняв у Франца Вас, я разбил его сердце!
Все для него потеряло всякий смысл. Осталась работа ради работы, деньги ради денег. Мой сын, как и я сам, оказался однолюбом. Вот так мы и живем с тех самых пор. Я уже совсем старик, а мой несчастливый сын стареет вместе со мной. Сколько раз потом я в мыслях разговаривал с Вами, просил прощения, умолял вернуться к Францу. Но Господь был глух к моим молитвам. И вдруг сегодня, когда я увидел Вас, мне показалось, что я схожу с ума. Я решил, что от частого общения с Вами в мыслях у меня начались видения. А когда вошла Лиза, все поплыло перед глазами. Передо мной предстала моя юная и вечно любимая Элизабет! Они удивительно похожи! - голос Карла дрожал от волнения и переполнявших его чувств.
- Элен, когда родилась Лиза? - спросил меня Карл.
Мне ничего не оставалось делать, как сказать правду.
- Значит она точно дочь Франца. Швейцария, - задумчиво произнес Карл.
Опять повисло длительное молчание. Я вспоминала события тех лет. Мы с Францем болели одновременно. И также единодушно не хотели жить друг без друга. Я вспоминала то состояние полной апатии к жизни и точно могла понять, как тяжело было тогда Францу. Мы болели одной болезнью.
Ее называют «разбитое сердце»!
Было уже далеко заполночь. Герберт и дети удалились в свои спальни. Признаюсь, я была удивлена, что они так деликатно дали нам возможность общаться, не прерывая нас, не приставая с вопросами. У меня было такое ощущение, что на всем свете сейчас есть только я и Карл. Для нас это был момент истины.
Ночью в открытом море на воздухе довольно свежо. Карл заметил, что я начала дрожать от холода. Он подал едва заметный знак. Через несколько мгновений человек из команды принес нам два пледа, а второй прикатил сервировочный столик с горячим кофе и закусками. Есть не хотелось, а вот обжигающий, ароматный кофе я выпила с наслаждением.
- Элен, а как Вы жили эти годы? - вновь нарушил молчание Карл.
- После нашего с Вами разговора я точно так же, как и Франц, умирала и не хотела жить. Долго лежала в больнице. Когда узнала, что беременна, пришлось карабкаться, выживать. Потом меня с позором выгнали с работы. Да-да, господин Соколов! Не удивляйтесь! Не простил он меня за Франца! Сам, видишь ли, на меня виды имел. Официальной работы найти не могла, благодаря опять же стараниям господина Соколова. Подрабатывала частными уроками и переводами. Жили скудно, только что не голодали. За два месяца до родов похоронила маму. Все это время рядом со мной был мой старый друг. Это он спас меня и Лизу, он заставил меня жить, он кормил меня, лечил, вытирал мои слезы. А потом мы затеяли общее дело, благодаря которому я сейчас имею возможность отдыхать в Таиланде со своей дочерью. Сначала я надеялась, что Франц все-таки жив, верила, что он обязательно найдет меня. Я вздрагивала от каждого телефонного звонка, с замиранием сердца заглядывала в почтовый ящик. «Но телефон молчал, был пуст почтовый ящик» …
С годами надежда становилась все призрачнее. Я поняла, что та страшная новость, которую Вы сообщили мне по телефону, и есть ужасная правда. Пришлось смириться с тем, что Франца больше нет в живых.
Я хранила в своей душе его образ, как единственного, любимого мною, мужчины. А десять лет назад, когда мы открывали первое наше с Виктором предприятие, на торжестве присутствовал господин Соколов, который и обронил мне невзначай, что господин фон Штольц младший жив и здоров, и продолжает сотрудничать с ним. Тогда я решила для себя, что Франц просто забыл и бросил меня. Я приказала себе больше не думать о нем и вычеркнула его из своей памяти. Поверьте, герр Карл, сегодняшняя встреча для меня величайшая неожиданность. Если бы я хоть на секунду могла предположить, что встречу здесь Вас или Франца, я поехала бы отдыхать в прямо противоположном направлении. Честно скажу, даже в мыслях не было разыскать вас или пытаться встретиться. Вы вычеркнули меня из своей жизни, мне пришлось сделать то же самое. - Волнение перехватило горло.
Я замолчала, пытаясь успокоиться.
- Элен, почему Вы не попытались объяснить мне, что ждете ребенка? - спросил меня Карл.
- Для чего? - недоуменно вскинула я брови. - Чтобы услышать, что я пытаюсь шантажировать Вас с целью получить часть наследства? Вспомните, как Вы были тогда настроены, как разговаривали со мной! Это теперь, по прошествии стольких лет, когда жизнь заставила Вас задуматься над тем, что действительно ценно, Вы сидите и разговариваете со мной. И Вам сейчас, наверное, кажется, что Вы и тогда способны были услышать и понять меня. Нет, герр Карл, не обольщайтесь. Все было именно так, как было.
И опять тягучая тишина. Только слышно взволнованное дыхание двух людей, которые, встретившись после долгой разлуки, вновь пытаются найти друг в друге хоть частичку сострадания и взаимопонимания.
- Я очень виноват, - вновь начинал разговор Карл. - Виноват перед своим сыном, перед Вами. Но больше всего я виноват перед Лисхен. Я лишил свою единственную внучку отца и деда. Как мне загладить свою вину? Сможете ли Вы когда-нибудь простить меня? Позволите ли Вы сказать Лисхен, что я - ее дедушка, что в Германии живет ее настоящий отец? - Карл замер в ожидании моего ответа.
Теперь настал мой черед задуматься. Я видела его искреннее раскаяние. Я не злорадствовала над тем, что ему больно и тяжело. Я не хотела мстить ему за его высокомерное отношение ко мне. Даже за свою боль, терзавшую меня столько лет, я не жаждала его крови. Все это уже отболело, все определилось в моей жизни. Но Лиза! Мне вдруг стало страшно, что они с Францем отнимут у меня мою дочь.
- Она молода и неопытна. Затуманят ей голову своим состоянием, перспективами жить в замке в Германии, иметь прислугу, шикарную машину с шофером, ни в чем себе не отказывать, учиться в престижном университете. Вдруг она решит уехать к ним? -  роились в моей голове мысли, одна ужаснее другой.
- С другой стороны, ведь не напрасно я встретила здесь именно Карла. Может быть, сама судьба посылает мне возможность, исправить жестокую ошибку, допущенную нами столько лет назад? Почему я должна скрыть от Лизы то, что она непременно должна знать? Я не могу лишать ее права выбора.  И не такая уж она несмышленая, чтобы ошибиться в своем решении, - размышляла я, все более утверждаясь в правильности своих мыслей.
- Знаете что, герр Карл, я думаю, было бы глупо ворошить сейчас прошлые обиды. Кто был в чем-то виноват, осознал уже все в полной мере. Если уж мы встретились здесь, на краю Земли, значит, судьбе угодно дать нам еще один шанс попытаться понять друг друга и примириться.  Тем более, делить нам нечего. Я ни на что не претендую, но и Вы, в свою очередь, надеюсь, не претендуете на то, что принадлежит мне, - как можно более миролюбиво, но с явным намеком на Лизу, сказала я и испытующе посмотрела на Карла.
- Что касается настоящего отца, то он живет с нами, в России. Он каждый день с рождения Лизы заботится о ней, а еще раньше, до ее рождения, он сделал все возможное, чтобы она увидела свет и жизнь. Без Виктора не было бы сейчас ни меня, ни Лизы, - произнесла я тоном, не оставлявшим сомнений в моих намерениях.
На глаза навернулись слезы. Я вспомнила своего Витьку, и такая щемящая тоска заполнила душу. Я поняла, что ужасно соскучилась по нему. Эх! Если бы он был рядом.
- Элен, Боже упаси, чтобы мы сделали что-то во вред Вам или Лисхен! - с чувством воскликнул Карл. - Я сделаю все так, как вы скажете! Если не позволите, буду молчать! Только мне очень хотелось бы, чтобы она знала о нас с Францем. - Карл задумался на мгновение. - Я наблюдал за ней. Вы вырастили чудесную дочь! Она красавица и умница, у нее тонкая, чувствительная душа. Она просто не может быть дурным человеком. Мне кажется, она сможет нас правильно понять.
Светало. Мы с Карлом обсуждали, когда и как мы скажем Лизе нашу непростую правду.

Утро наступившего дня было необыкновенно ярким и красивым. Бескрайнее безоблачное небо и ослепительное солнце вызывали в душе невольный восторг. море простиралось идеально гладким, переливающимся покрывалом до самого горизонта. Все было бы прекрасно, если бы не внутренняя напряженность. Мы с Карлом оба сильно волновались. Предстоял разговор с Лизой. Как она воспримет такое известие?!
Завтрак подали на открытом воздухе. В такое утро грех прятаться в душном помещении. Дети без умолку рассказывали о своих вчерашних ощущениях. Ночное купание в открытом океане оставило незабываемое впечатление.
- Лисхен, ты замечательно говоришь по-немецки! - обратился Карл к Лизе. - Ты изучаешь язык в школе?
- Нет, герр Карл, в школе я изучаю английский. Это мама с детства учит меня. Она сказала мне, что мой кровный отец - немец, поэтому мне нужно знать родной язык, - не придавая значения своим словам, выложила Лиза.
Карл бросил на меня быстрый взгляд и вновь обратился к Лизе:
- Отец немец? А что ты знаешь о своем отце? - спросил Карл, заметно волнуясь.
- Знаю, что он умер еще до моего рождения. А звали его Франц, поэтому и отчество у меня Францевна. Только у меня есть настоящий папа. Папа Витя, который живет с нами в России. Я его очень люблю! - с гордостью закончила свою речь Лиза и обвела всех победным взглядом.
Теперь настала очередь Герберта, удивляться и делать выводы, сопоставляя факты. Он внимательно посмотрел на Карла, на меня, на Лизу. По выражению его лица было понятно, что он, не зная подробностей, все-таки понял, в чем суть дела.
Деликатный и тактичный Герберт! Он тут же придумал повод, вновь оставить нас наедине. Он предложил сыновьям морскую рыбалку. Лиза в восторге захлопала в ладоши, полагая, что и она будет рыбачить со всеми вместе.
- Лиза, прошу тебя остаться с нами, - тихо попросила я.
- М-а-а-ам, ну что я буду делать здесь с вами? Там так интересно будет!
Я никогда не ловила рыбу в море, - канючила она, пытаясь вымолить разрешение.
- Лизонька, есть разговор. Герр Карл просит тебя остаться. Поговорим, и ты присоединишься к рыбакам, - мягко, но решительно сказала я.
Лиза, понурив голову, осталась сидеть за столом, в то время как юноши и Герберт, в сопровождении матроса, уже зашагали за рыбацкими снастями.


- Лисхен, ты хотела бы поехать в Германию? - заметно волнуясь, обратился Карл к Лизе.
- Конечно, хочу. И обязательно поеду, только не сейчас, - с готовностью ответила Лиза. - Сейчас у меня выпускные экзамены и поступление. Некогда, знаете ли.  А что Вы имели в виду? - Лиза испытующе уставилась на Карла.
- А я предлагаю вам с мамой поехать в Германию прямо сейчас, примерно через неделю. Нужно немного времени, чтобы оформить документы, - как бы извиняющимся тоном уточнил Карл.
- Здорово, конечно! - воскликнула Лиза. - Только, как на это смотрит мама? Да нам и папу еще надо спросить! Может он не разрешит нам задержаться. - Лиза была в замешательстве от такого конкретного предложения. - А к чему такая спешка? - еще раз спросила Лиза после легкой паузы.
- Мы и так потеряли слишком много времени, - задумчиво произнес Карл. - Хочу попытаться исправить прошлые ошибки и познакомить тебя с твоим кровным отцом. Он жив. А я - твой родной дедушка, - без обиняков выложил Карл мучительную правду.
Над столом повисло продолжительное молчание. У меня замерло сердце в ожидании реакции и ответа Лизы. Я прекрасно понимала ее. Услышать такое шестнадцатилетней девушке! Все в ее жизни было определенно и безоблачно! И вдруг! … Она, конечно, не ожидала таких крутых перемен в своей судьбе. Лиза переводила удивленный взгляд то на меня, то на Карла.
- Как жив? - тихо спросила она. - А почему, ты мама, мне об этом не говорила? Почему скрывала? Ведь вы с папой Витей сказали, что он умер еще до моего рождения! Вы мне соврали?! -  голос Лизы наполнялся гневом.
Иногда она бывала несдержанной. Я испугалась истерики с ее стороны. Но тут опять в разговор вступил Карл:
- Нет-нет, Лисхен, мама тоже узнала об этом только вчера. Она действительно думала, что Франц погиб, - пытался он успокоить Лизу. -  И папа твой не знал, что ты есть на свете. Иначе, он бы непременно тебя нашел. Это я во всем виноват! Прости меня, деточка! - старый Карл беспомощно опустился на колени перед Лизой. - Богом прошу тебя, прости старого гордеца и дурака! - По лицу Карла катились слезы, которые он даже не пытался скрыть.
- Ну, встаньте же, встаньте! - Лиза кинулась к Карлу, помогая ему подняться с колен. - Вставай же, дедушка! - невольно вырвалось из ее уст.
И когда Карл поднялся, они обнялись, и оба заплакали. Это были светлые слезы облегчения и примирения, прощения и обещания любить и хранить друг друга! Лиза, не пытаясь выяснить, кто и в чем виноват перед ней, сразу простила и приняла этого старого человека, ее родного деда. Родная кровь!

Штерны, отец и сыновья, были немало удивлены, когда Лиза гордо объявила, что Карл фон Штольц, оказывается, ее родной дедушка. Оправившись от шока, они принялись поздравлять нас с Лизой и Карла. Известие о том, что мы с Лизой летим в Германию, привела их в неописуемый восторг!
- Так это же здорово, что ты будешь жить в Германии! - наперебой говорили братья. - Мы сможем часто видеться. Может быть, даже и учиться вместе будем. Мы тебя со всеми нашими друзьями познакомим.
- А кто вам сказал, что я собираюсь жить в Германии? - недоуменно спросила Лиза. - Я только съезжу, погощу, познакомлюсь с отцом и назад, в Россию, - твердо объявила Лиза. -  У меня там папа Витя, баба Кава, школа, друзья. Я их не брошу!
Все переглянулись, но предпочли не обсуждать эту тему. Могу поспорить, что и Карл, и Штерны, думали, что Лиза, осознав, наследницей какого состояния она становится, изменит свое решение и останется там.
 Но я то знала свою дочь! Хотя, чем черт не шутит, когда Бог спит. Думать об этом сейчас не хотелось. Я была в приподнятом настроении оттого, что полоса неведения закончилась. Теперь все стало ясно. А как поступить в этой ситуации - дело каждого, в том числе и Лизы. Я не могла отказывать ей в праве, сделать свой выбор.
С этого дня Карл был все время рядом с нами. Мне казалось, что он ни на минуту не хотел расставаться с Лизой, спеша наверстать упущенное.
Он все никак не мог наговориться с ней. Карл все время благодарил меня за то, что я научила дочь языку, за то, что он мог беспрепятственно общаться с ней. Я обратила внимание на то, что он даже помолодел за эти несколько дней.  Он был бодр и энергичен, глаза блестели. Он стал часто смеяться вместе с Лизой. Лизе тоже нравилось общаться с Карлом. Она расспрашивала его о Германии, о Франце. Карл с удовольствием отвечал ей подробно и очень обстоятельно.
Нам пришлось вернуться в Бангкок.  Карл снял для нас с Лизой шикарный пентхауз в одном из лучших отелей города, где мы провели три дня в ожидании документов.  Мы гуляли по городу, осматривая достопримечательности. Карл все время пытался что-то купить и подарить мне и Лизе. Я деликатно отказывалась от предложений. А Лиза? Я не думаю, что Лиза подражала мне. Она вела себя так, как считала нужным.
- Дедушка, зачем мне это? - часто останавливала его недоумевающим вопросом Лиза, когда он пытался сделать очередную безумную покупку. –
У меня это есть. А вот это мне совсем ни к чему.
Я исподволь наблюдала за Лизой, не поддастся ли она искушению, не начнет ли сгребать все подряд, пользуясь тем, что дедушка готов ради нее на все. Нет! Она не вела себя как дикарь, дорвавшийся до изобилия. Мне было приятно убедиться в том, что она разумный человечек. Она относилась к вещам только как к вещам, и не более того.
- Значит, мы с Витькой правильно воспитали ее, - удовлетворенно подумала я. - Она жила в достатке, но знала цену деньгам, у нее было все, что нужно, но ничего лишнего. Не было в ней зазнайства или чванливости, желания выставить себя напоказ, подчеркнуть свою исключительность. Карл расстраивался, что Лиза почти от всего отказывается. Одновременно, ему нравилось то, что она не меркантильна, не алчна, не завистлива.
Время в ожидании виз пролетело незаметно. Имя фон Штольца имело вес даже далеко за пределами страны. Карл обратился с просьбой оформить нам въездные визы лично к послу.  Все было сделано настолько быстро, насколько это было возможно.
Все эти дни я заметно нервничала, хотя старалась делать вид, что меня предстоящая поездка волнует не больше, чем всех остальных. Я в мыслях рисовала себе нашу встречу с Францем, я подбирала слова, которые скажу ему, представляла, как он поведет себя, что скажет. Мы договорились с Карлом, что пока Францу ничего сообщать не стоит. На этом больше всех настаивала Лиза.
- Мне интересно, дедушка, узнает он меня или нет, - рассуждала она. - Ведь ты же узнал меня, значит, и он должен понять, что я его дочка.
Мне показалось, что она хочет устроить Францу нечто вроде испытания. Карл позвонил Францу при нас с Лизой:
- Сынок! Я возвращаюсь домой! Непременно встреть меня в аэропорту. Сам встреть! И привези самые красивые цветы! Я буду не один. - Голос Карла радостно подрагивал, но он старался говорить так, чтобы Франц ничего не заподозрил.
- ……..
- Это сюрприз! Приятный, очень приятный сюрприз! До встречи Франц! - Карл сразу же положил трубку. Видимо он боялся, что не выдержит и проболтается.

«Люфтганза» доставила нас из Таиланда в Германию. Четырнадцать часов беспосадочного полета в первом классе комфортабельного «Боинга» пролетели не утомительно. Все было к нашим услугам, только что на руках не носили. Кухня первого класса произвела на нас впечатление. Карл, видя, как Лиза уплетает за обе щеки, сам с удовольствием ел все, что предлагалось.
Лизе все ужасно нравилось. Она с удовольствием смотрела фильмы, слушала музыку и даже немного поспала. Ей нравилось общаться со стюардессами.
- Мамочка, посмотри, какие они красивые и смелые! - восхищенно шептала мне Лиза. - Мам, глянь, они не ходят, они действительно летают. Настоящие воздушные феи!
- Дедушка, может, мне тоже стать стюардессой? - обратилась она к Карлу. - Буду путешествовать по всему миру, общаться с разными людьми! - мечтательно размышляла Лиза.
- Ты и так будешь путешествовать по всему миру, и общаться с самыми разными людьми. Тебе для этого не обязательно становиться стюардессой. Хотя, ты сможешь стать тем, кем именно ты захочешь! - уклончиво ответил Карл.
Я обратила внимание, что от прежней его категоричности не осталось и следа. Он стал более мягким, не спешил навязывать свое мнение, тем более, что-то запрещать. Видимо, пережитое с Францем научило его кое-чему.
Я смотрела на него с удивлением.  Буквально несколько дней тому назад я встретила настоящего старика, которому далеко за семьдесят. Несмотря на то, что он держался прямо, ходил твердо, разговаривал разумно, было очевидно, что он ужасно стар. Он был утомлен жизнью настолько, что уже не проявлял к ней интереса! Жил просто по инерции. И вот - чудесное превращение! Наша встреча, знакомство с Лизой как будто дало ему вторую молодость, вернуло желание жить и радоваться! Было забавно наблюдать, как он каждую минуту старался привлечь к себе внимание Лизы. Они все время общались! Им не было скучно вдвоем, они нашли общий язык! То они что-то рассказывали друг другу, то разгадывали кроссворды, то читали немецкую газету или журнал. Со стороны можно было предположить, что дед и внучка, что называется, - не разлей вода, с самого ее рождения!
Я, пользуясь возможностью остаться наедине со своими мыслями, все строила предположения, какой будет наша встреча с Францем. А потом вдруг решила:
- Как будет, так и будет. Никаких последствий для себя я от этой встречи не жду, так что мне практически все равно. Исполню формальность и домой! И никаких возражений! - категорично предупредила я Темную Личность, которая хотела, было, вступить со мной в дискуссию по поводу моих истинных намерений.

- Дамы и господа! Наш самолет приступил к снижению. Пожалуйста, пристегните привязные ремни и не курите, - объявил голос стюардессы.
Это привело меня в чувство, поскольку я слегка задремала.
Я внутренне вся подобралась и приготовилась. Приближался еще один очень непростой момент в моей жизни.
Самолет мягко коснулся взлетно-посадочной полосы и покатился по ней. Все пассажиры зааплодировали. Так принято на международных рейсах благодарить экипаж за удачную посадку. Что ни говорите, каким бы ни был приятным полет, все с нетерпением и волнением ждут момента посадки.
Это самая важная часть воздушного путешествия! Слава Богу, на сей раз, она прошла успешно. Люди облегченно вздохнули, начали готовиться к выходу. Тем временем, самолет зарулил на стоянку и замер.
У меня внутри тоже все замерло. Я отчетливо понимала, что еще несколько минут, и я увижу того, по кому выплакала столько слез, по которому так тосковала и горевала, а потом также страстно ненавидела и старалась вычеркнуть из своей памяти все, что было связано с ним!
Я мельком глянула на себя в зеркало. На меня смотрело надменное женское лицо с холодными глазами, в которых, кроме равнодушия к происходящему, трудно было что-либо прочитать.
- Вот и чудненько! Так держать! Не вздумай распуститься и зареветь, - напутствовала я себя, и шагнула из самолета.
Пограничные и таможенные формальности были исполнены очень быстро. Я их почти не заметила.
В зале прилета стояла группа людей, среди которых выделялся высокий мужчина со светлыми волосами. Я сразу обратила внимание на него, потому что у него в руках был шикарный букет цветов, а он держал его как веник, не зная, что с ним делать. Так держат цветы, когда не понимают, кому они предназначены.
Мы направились к этой группе. Нас разделяло еще метров сто, но я уже почувствовала, что этот мужчина - Франц. Карл тоже увидел его и приветственно замахал рукой. А Франц все вглядывался и никак не мог понять, что за женщины идут рядом с отцом. Он тоже пошел нам навстречу.

Каждый следующий шаг давался мне невероятным усилием воли.
Все мои разглагольствования о том, что все уже отболело и не имеет для меня никакого значения, оказались полным бредом! Имело! И еще какое!
Я почувствовала, что мне нечем дышать, что сердце колотится так, как будто эту стометровку я не прошла спокойным шагом, а пробежала, установив мировой рекорд. Мы неуклонно приближались друг к другу. Я уже могла разглядеть лицо Франца. На нем было легкое недоумение. Он еще так и не мог понять, кто идет рядом с отцом.
Еще шаг, два, три, и мы остановились в полуметре друг от друга. Лицом к лицу! Через семнадцать лет! Карл держался позади нас. Он предпочел помолчать, предоставляя нам возможность, посмотреть друг на друга.
Я стояла, держа Лизу за руку, и тоже молчала, как немая. Я видела перед собой ухоженного, элегантного мужчину, с сединой в светлых волосах. Он был очень похож на Франца. Но это был не тот Франц, которого знала и когда-то любила я. Я не имею в виду то, что он постарел. Я ведь тоже не помолодела! Передо мной стоял мужчина с жестким выражением лица и холодными глазами. Маска безразличия прочно приросла к его лицу.
Франц пристальнее взглянул на меня, и букет выпал из его рук! По лицу пробежала едва уловимая судорога, желваки напряглись.
- Элен! Это ты? - едва слышно произнес Франц.
 Он стоял, не двигаясь, и смотрел на меня, не мигая. Его лицо и глаза стали понемногу оживать. По лицу скользнуло подобие улыбки, а в глазах метались удивление и страх, радость и боль, отчаяние и надежда.
Я напрочь забыла все слова, которые готовила к встрече с Францем.
Я сказала тихо и просто:
- Да, Франц, это я. Я прилетела для того, чтобы познакомить вас с Лизой. Посмотри, она тебе никого не напоминает?
Франц перевел взгляд на Лизу и вздрогнул, как от толчка.
- Она похожа на маму, - медленно, пытаясь осмыслить происходящее, сказал Франц, - Кто это?
- Это Елизавета Францевна Свиридова, твоя кровная дочь, - представила я Лизу.
Лиза стояла притихшая, с широко распахнутыми глазами. Она пристально вглядывалась в лицо Франца. Я прекрасно понимала, что и для нее это был волнующий момент. Она ждала и одновременно боялась встречи с Францем.
- Моя дочь? - после непродолжительной паузы спросил Франц.
Он выглядел растерянным. Это известие еще никак не укладывалось в его голове. А потом он шагнул к нам и крепко прижал нас обеих к себе. Так мы стояли некоторое время.
- Девочки мои дорогие! Простите меня, что я не сумел вас уберечь, - сквозь слезы тихо говорил Франц.
Когда мы разомкнули объятия, лица у всех троих были мокрыми от слез. Карл, который стоял чуть в сторонке, тоже плакал. Думаю, от счастья. Он, наверное, полагал, что после счастливой встречи наступит счастливое примирение и воссоединение.
Нас привезли в замок фон Штольцев. Лиза с изумлением смотрела на всю эту роскошь, окружавшую нас. По российским меркам в это время мы уже тоже жили не бедно. Но здесь! Такое она видела впервые! Роскошный огромный замок, где все блестит, сияет и сверкает! Антикварная мебель, посуда, ковры, картины известных художников, которые вот так просто висят в их доме! Все приводило ее в восторг. Ей все разрешалось брать в руки, трогать, рассматривать, примерять. Старый Карл по приезде так и представил ее прислуге:
- Это Лисхен, ваша новая хозяйка. Это ее дом, и все, что в доме, тоже принадлежит ей. Все ее указания должны выполняться мгновенно!
Лиза просияла от счастья. Мое сердце сжалось оттого, что мои предположения оправдались. Сейчас мою Лизу начнут покупать роскошью, доступностью всех мыслимых и немыслимых благ, вседозволенностью, громким именем. Мне предстояло на деле увидеть, какова моя дочь.
Лиза в сопровождении фрау Эрики осматривала дом, осваивала, так сказать, новую территорию, а мы с Карлом и Францем присели в гостиной. Мы с Францем сначала вели просто светскую беседу. Вопросы простые, ответы обтекаемые. Все в рамках приличий. Но совершенно невольно возобновилось наше общение глазами. Как тогда, давно, когда при НикСтепе или других посторонних мы не могли разговаривать открыто, мы вновь прибегли к помощи глаз. Даже через столько лет мы понимали друг друга с полувзгляда! Нам необходимо было остаться наедине. Мы на некоторое время замолчали. Карл, наконец, понял, что он лишний в данной ситуации.
- Пойду, пройдусь с Лисхен по дому. Нужно все показать и рассказать новой хозяйке, - сказал он, немного сконфузившись, и срочно покинул гостиную.
Я смотрела на Франца и думала:
-Какой он близкий и далекий одновременно. Я помнила все до мелочей. Его лицо, его тело, его жесты, тембр голоса. Но не могла к нему прикоснуться, как раньше. Он стал для меня человеком из прошлого. Нас разделяла целая жизнь, которую мы прожили не вместе, а каждый по-своему!
Оставшись наедине, мы как будто растерялись, не знали, с чего начать разговор. После продолжительной паузы первым заговорил Франц. Он, мысленно переносясь на много лет назад, начал рассказывать мне то, что я уже слышала от Карла. Я слушала его, не прерывая. Сначала голос его был относительно спокоен, потом он начал заметно волноваться. Когда повествование дошло до того момента, где Карл сказал ему, что я вышла замуж, жду ребенка, и уехала, уволившись от Соколова, голос Франца дрогнул, а потом окончательно прервался. Он закрыл лицо. Я поняла, что он плачет.
- Элен, я поверил тем, кто все время был против тебя, отцу и Соколову!
И усомнился в тебе, которую любил больше жизни! В тебе, Элен, которая, точно знаю, любила меня! Как я мог им всем поверить, Элен?! Ведь сердце кричало, что все это ложь, что нужно ехать и искать тебя. Но разум решил, что все в этой жизни напрасно, что все то, что мне рассказали, и есть правда. Я решил не мешать тебе, устраивать свою жизнь. Ведь ты была так молода! - с горечью в голосе говорил Франц. - Хотя, нет, буду до конца честным! Я не тебе давал шанс устроить свою жизнь. Я был оскорблен тем, что ты так срочно вышла замуж, забыв обо мне, предав меня и бросив! Я так страдал тогда, а ты была счастлива с новым мужем, ждала ребенка! Это сейчас я понимаю, что был настоящим идиотом, что был тысячу раз неправ! А тогда! Моей гордости был нанесен сокрушительный удар! Я решил, что никогда не только не буду тебя разыскивать, но даже никого не спрошу о тебе.
Опять наступила пауза. Франц, взволнованный своим признанием, сидел неподвижно, уронив голову в раскрытые ладони.
Теперь я начала свой рассказ. О том, как услышала весть о его смерти от Карла, о том, что Карл запретил мне даже звонить, обвинив в его смерти меня. О моей болезни, о нежелании жить, о беременности, о маме, о рождении Лизы, о нашей дальнейшей жизни. И на протяжении всего моего рассказа неизменно звучало имя Виктора. Виктор сказал, Виктор сделал, Виктор решил. Виктор, Виктор, Виктор….
- Ты любишь его? - вдруг спросил меня Франц.
- Кого? Виктора? - спросила я, вздрогнув от неожиданности. А потом, поразмыслив, ответила - Ты знаешь, Франц, я никогда не задавала себе этого вопроса, да и он никогда не говорил мне, что любит меня. Мы просто живем вместе, работаем вместе, веселимся вместе, и горюем тоже вместе. Он - это я, я - это он. Мы - одно целое. Наверно, мы любим друг друга. Как можно не любить себя?!
Лицо Франца подернулось едва заметной грустью. Я поняла его. В этот миг он больше всего на свете хотел бы, чтобы эти слова были бы сказаны о нас с ним. Но.…Произошло то, что должно было произойти.
Потом мы заговорили о Лизе. Франц был бесконечно рад тому, что у него есть дочь. Она ему очень понравилась. Его восхищало то, что она так похожа на фрау Элизабет, а значит и на него! Он расспрашивал о ней, какая она была маленькая, что она любит, чем увлекается.
- Как я хотел бы жить вместе с вами, растить вместе с тобой нашу дочь, радоваться тому, что она взрослеет на моих глазах, - с сожалением говорил Франц. - За что судьба обошлась с нами так жестоко? Хотя, чего уж тут роптать. Благодарю Господа уже за то, что вообще дал мне возможность вновь встретиться с тобой и увидеть дочь.
В гостиную пришли Карл и Лиза. Нас приглашали к ужину. Приватный разговор пришлось прервать. Лиза опять выступила объединяющим началом, вовлекая всех в общую беседу.
Доводилось ли вам когда-нибудь присутствовать на торжественном ужине в парадной зале старинного замка? Мероприятие, я вам скажу, еще то! Совершенно невольно сидишь прямо, как будто аршин проглотил, ешь маленькими кусочками, пьешь маленькими глоточками. Ощущение такое, что за твоей спиной стоят века и все те, кто ели, пили и веселились в этой зале задолго до тебя. К этому непросто привыкнуть. Хотя, стоит отметить, Лизу ничего не смущало. Она чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Как будто все предыдущие свои жизни прожила именно здесь. А может, это и действительно так? Я, несмотря на то, что была здесь второй раз, все равно была чужая, но не она! Ведь по отцу, а значит и по крови, она все-таки фон Штольц!
Фрау Эрика, домоправительница фон Штольцев, видимо, по указанию Карла, устроила ужин во всем блеске. За ужином были только мы. Огромный стол был накрыт на четыре персоны. Крахмальные, изумительной красоты скатерти и салфетки с родовыми вензелями, фамильное столовое серебро, старинный фарфор и хрусталь создавали атмосферу настоящего торжества и изысканности. Хрустальная антикварная люстра, свисавшая над столом, заливала всю залу ярким светом. Кроме этого на столе стояли старинные канделябры и горели свечи. Было очень празднично! Слуги в крахмальных фартучках и белых перчатках бесшумно сновали от одного к другому и подавали одно блюдо за другим. Из винного погреба достали самое лучшее и самое дорогое вино. Лизе тоже налили для пробы. Она все время весело щебетала, и мы все, преодолевая присущую только взрослым людям неловкость, тоже участвовали в разговоре. С ней было заразительно легко. Франц наблюдал за ней, поддерживал беседу и улыбался. Карл же, не скрывая своих чувств, полностью поддавшись обаянию Лизы, даже смеялся вместе с ней. Франц с изумлением поглядывал на отца. Возможно, он его никогда еще таким не видел.
Уже перед самым окончанием ужина Карл сказал одну очень серьезную вещь:
- Лисхен, завтра я сделаю то, о чем мечтал столько лет, и даже думал, что моим мечтам уже никогда не суждено сбыться. Господь милостив! Он дает мне такую возможность сейчас. Элен, и ты, Лиза, пожалуйста, будьте готовы завтра к десяти часам утра. Нам предстоит одно очень важное дело.
- Что за дело, дедушка? - сразу заинтересовалась Лиза. - И как нужно быть готовыми, морально или физически?
- Во всех смыслах, - засмеялся Карл. - А дело очень серьезное, но до завтра это секрет. Придется потерпеть.
- Обожаю секреты и сюрпризы! - захлопала в ладоши Лиза. - Но только, когда их не приходится долго ждать. Хотя, ладно, до завтра потерплю! - согласилась она, и тут же предложила, - Дед, ты мне после ужина обещал конюшню показать. Пойдем! Пусть мама с папой поговорят. Они ведь столько лет не виделись!
При слове папа Франц вздрогнул, перевел взгляд на Лизу и долго с благодарностью смотрел на нее. Так непривычно было его уху слышать слово папа по отношению к себе. Каждое такое обращение он принимал от Лизы как подарок.
Карл тут же с энтузиазмом откликнулся на ее предложение. Мы снова остались одни, и перешли в гостиную, куда нам подали кофе. Я подошла к окну. В гостиной было тепло и уютно, горел камин, потрескивали дрова, а за стеклом была зима. В этом году Германию буквально заваливало снегом. Деревья стояли в пушистых белых шубах. Роскошные и невероятно красивые.
- Через два дня Рождество, - задумчиво произнесла я. -Ты помнишь, Франц, как я прилетела тогда к тебе? Сегодня ровно семнадцать лет с того самого дня.
Он подошел ко мне и вместо ответа обнял за плечи. Мы просто стояли молча, наслаждаясь тишиной, воспоминаниями и близостью друг друга.
- Элен, мне страшно спрашивать тебя об этом, но я все-таки спрошу, - начал Франц. - Вы с Лизой останетесь со мной?
- Опять ему страшно, - мелькнула в голове едкая реплика Темной Личности. - Уже скоро умирать пора, а он так и не насмелился жить.
- Мне очень жаль, но это невозможно, Франц, - как можно мягче ответила я. - Наш дом в России. Там нас ждет Виктор.
- А как же я? - растерянно спросил Франц. - Ведь я до сих пор люблю только тебя! Я только познакомился с дочерью. Я не хочу терять вас снова!
- Вот и не теряй! - предложила я. - Я рада, что вы познакомились с Лизой. Вашим отношениям я препятствовать не буду. Только и тебя прошу не давить на нее. Оставим право выбора за ней. Что касается меня, то мое место рядом с Виктором. Это решено и обсуждению не подлежит. Ну а отношения между нами, я думаю, будем поддерживать. Как ни крути, нас с тобой связывает дочь.
Я намеренно сразу и однозначно дала понять Францу, что все его планы относительно того, что мы с Лизой останемся с ним и будем счастливо жить-поживать, абсолютно нереальны. Мне было жаль его. Но я не хотела давать ему какие-либо призрачные надежды. Зная его, я решила, что пусть лучше ему будет больно сразу, чем потом, когда рухнет очередной его воздушный замок.
- Элен! Брось все! Оставайся со мной! - страстно заговорил Франц. - Я дам тебе все, ты ни в чем не будешь нуждаться! Мое имя, положение в обществе, состояние! Все для вас с Лизой!
- Я уже слышала все это семнадцать лет назад, - спокойно ответила я, - Стоит ли повторять?
- Но, Элен? Это была чудовищная ошибка! Так сложились обстоятельства!
Я обещаю тебе, - пытался убедить меня Франц, но я перебила его:
- Вот в этом вся разница! Ты обещал тогда и обещаешь опять! А Виктор никогда и ничего мне не обещал, а делал. Он работал на двух ставках в больнице, а потом еще взял и подработку на «скорой», чтобы прокормить меня и мою маму, когда я осталась без работы и без денег. Он лечил меня, когда я болела, он учил меня заново жить, он хоронил мою мать, он даже рожал со мной вместе! А потом он растил твою дочь, как свою. Каждый день! Все эти шестнадцать лет! Он разделил со мной все, что было предназначено нам с тобой. Он и бизнесом занялся только ради нас с Лизой, чтобы мы имели то, что имеем сейчас. Он видел, как я страдала и украдкой плакала о тебе, но никогда ни словом не обидел меня, не оскорбил твоей памяти. Чем, по-твоему, я должна заплатить человеку, отдавшему мне день за днем всю свою жизнь? Бросить его ради многоуважаемой фамилии фон Штольц?
- Ты во многом права, но мне сказали тогда, что ты вышла замуж! - пытался оправдаться Франц.
- Вышла замуж, не умерла! Если бы Карл сказал тогда правду, что ты очень болен, но все-таки жив, я продала бы последнее, но прилетела бы к тебе, чего бы мне это ни стоило! Ты усомнился во мне, в моей любви к тебе, в своей любви ко мне. Ты предпочел страдать и мучиться тому, чтобы самому все выяснить.
- Элен, ты помнишь нашу поездку в Швейцарию? - вдруг спросил Франц.
- О, да! Это забыть невозможно!  Ведь именно оттуда я привезла то, что впоследствии стало Лизой! - слегка иронично ответила я.
- Ты смеешься над этим? - в голосе Франца послышались нотки обиды.
- Нет, Франц, конечно, нет - как можно мягче ответила я. - Я действительно помню все очень хорошо. Это были, может быть, самые яркие и лучшие дни в моей жизни. Но возвращаться туда не хочу!
- Но почему, Элен?! Мы могли бы попробовать начать все сначала! – взволнованно произнес Франц.
- В том то и дело, - задумчиво еле выдохнула я. – А ты слышал когда-нибудь такое мудрое изречение: «Никогда не пытайтесь вернуться в прошлое. Вы не найдете там то, что оставили».  Это иллюзия, самообман, а я уже давно живу в реальном мире, -  тихо, но твердо сказала я.
И он как-то сразу потух, поник головой. Скорее всего, в этот момент он отчетливо осознал реальность того, что все ушло безвозвратно.


Утро следующего дня было каким-то подчеркнуто торжественным. Мы чинно завтракали вчетвером. Старый Карл хранил молчание, и только многозначительно поглядывал на Лизу. Она тоже помалкивала, сохраняя достоинство. Но я то понимала, каких усилий ей это стоило! Все в ней трепетало в ожидании обещанного сюрприза.
После завтрака подали машину, и мы все вместе поехали куда-то.
Я размышляла про себя, куда нас везут, и пришла к выводу, что Карл хочет сделать нам подарки к Рождеству. Однако, машина остановилась возле солидного здания. На табличке я прочитала название одной из старейших адвокатских контор Германии.
Нашего приезда ожидали. Выказывая высшее почтение к таким клиентам, нас встретил хозяин фирмы и пригласил в свой кабинет. Карл представил ему меня и Лизу. После того, как мы расположились в креслах, хозяин предложил нам чай, кофе, напитки, но мы единодушно отказались.
- Господин Вебер, - предложил Карл, - давайте перейдем сразу к делу.
- Ну, что ж, к делу так к делу, - согласился Вебер и сразу стал торжественным и значительным.
– Исполняя волю господина Франца фон Штольца, вручаю Вам, фройляйн Свиридова Елизавета Францевна, свидетельство о признании в отношении Вас отцовства господином Францем фон Штольцем. Отныне Вы – его законная дочь, со всеми, вытекающими из этого обстоятельства, правами и обязанностями. Отныне Вы являетесь полноправной гражданкой Германии и объявляетесь, с согласия господина Карла фон Штольца, единственной наследницей состояния семьи фон Штольц, всего ее движимого и недвижимого имущества, а также ценных бумаг корпорации «фон Штольц и сын», банковских счетов и вкладов во всех банках мира. До исполнения Вам зрелого возраста, т.е. 21 года, Вашим опекуном в делах, касающихся наследства и финансового состояния, назначается Ваш отец господин Франц фон Штольц. По достижении означенного возраста Вы будете иметь право войти в состав Совета директоров корпорации «Фон Штольц и сын» с выделением Вам 25% действующих акций корпорации.  Кроме того, отдельным документом, Вам передается право единоличного наследования драгоценностей фрау Элизабет фон Штольц, Вашей покойной бабушки, хранящихся в Национальном банке Германии. К документу прилагается перечень драгоценностей и котировки их рыночной стоимости.
Вебер говорил ровным, в меру громким голосом, а я слышала, но не могла еще осознать, что сейчас, в моем присутствии мою Лизу объявляют наследницей одного из крупнейших фамильных состояний мира! Я глянула на Лизу. Она сосредоточенно слушала, но тоже, казалось, не понимала, чем ей это собственно «грозит». Но мне это только казалось. Когда адвокат закончил свою речь, она, повернувшись к Карлу и Францу лицом, с гордостью произнесла:
- Спасибо, папа, спасибо, дедушка! Вы не пожалеете о том, что приняли такое решение! Я буду настоящей фон Штольц!
В ней было столько спокойствия и достоинства! Я была ошеломлена! В этот миг я увидела в своей девочке рождение нового человека! Видимо, она была все-таки больше фон Штольц, чем Свиридова. Отец и дед были взволнованы, но тоже держались так, как подобает держаться в таких случаях людям высшего общества. Сдержанно и достойно!
А потом мы поехали в Национальный банк, прошли в хранилище, и Карл открыл сейф, в котором хранилось святая святых этой семьи – драгоценности фрау Элизабет. Он доставал из сейфа старинные красивые футляры, открывал их и расставлял на столе. Украшения всех поколений семьи фон Штольц с древнейших времен предстали перед нами во всем великолепии! Я даже не могла думать об их стоимости, настолько они были завораживающе красивы! Лиза молча прикасалась к ним, некоторые брала в руки, разглядывала. Карл и Франц стояли молча. Лизу не торопили, не давали ей советов и объяснений. Почему-то мне подумалось, что она сейчас разговаривает с фрау Элизабет, своей бабушкой, с которой не довелось встретиться при жизни. Таким задумчивым и одухотворенным было ее лицо.
- А бабушка в жизни была красивой? – вдруг спросила Лиза, обращаясь одновременно к деду и отцу.
- Очень красивой! Такой же, как ты! Ты – ее точная копия! -  с чувством ответил Карл. – Я тебя поэтому сразу узнал! Она как будто заново воплотилась в тебе!
Лиза еще раз подошла к столу. Медленно брала в руки каждую вещь, смотрела на нее и, словно прощаясь, вкладывала в футляр и закрывала его.
Когда была закрыта последняя коробочка, Лиза тихо сказала:
 - Можно убирать.
- Лисхен, завтра Рождество! Ты можешь взять, что хочешь, чтобы надеть на торжество, - предложил Карл.
- Нет, дедушка, все это слишком серьезно, я должна подумать, - твердо ответила Лиза.
И опять я обнаружила в ней черточки, о которых доселе и не подозревала.
Процедура передачи вклада заняла некоторое время. Сняли отпечатки пальцев Лизы, сканировали сетчатку ее глаз. Отныне никто, кроме Лизы, не имел доступа к сейфу с памятью о фрау Элизабет!

Подготовка к Рождеству достигла своего апогея. Дом был прибран и украшен, подарки и наряды куплены и готовы. Повара колдовали над рождественским ужином, прислуга накрывала стол. Мы вчетвером сидели в гостиной и обсуждали планы на будущее. Карл и Франц наперебой рисовали Лизе перспективы ее жизни в Германии: учеба в лучшем университете, жизнь в богатом доме, полное удовлетворение всех ее желаний. Я сидела молча и, затаив дыхание, ждала, какое решение примет моя дочка. Она слушала их молча и очень внимательно.
- Дедушка, папа, - серьезно произнесла, наконец, она. – Я счастлива тем, что вы признали меня. Я благодарна вам за все, что вы готовы мне дать. Но я возвращаюсь с мамой в Россию. Там папа Витя, баба Кава и мои друзья. Там школа, которую нужно закончить. Над обучением в университете в Германии обещаю подумать, а пока возвращаюсь. Однозначно.
И снова старый Карл, который в прежние времена не потерпел бы никаких возражений, покладисто ответил:
- Хорошо, Лисхен, право выбора за тобой. Мы с Францем в любом случае уважаем твое решение, каким бы оно ни было.
Франц, соглашаясь с отцом, просто кивнул головой, но было видно, что он огорчен таким решением Лизы. Скорее всего, он рассчитывал, что Лиза останется сама и уговорит остаться меня. Но…. Как говорят, мечтать не вредно.
На празднование Рождества были приглашены близкие друзья Карла и Франца, а также наши друзья по Таиланду, семья Штернов, Герберт с сыновьями Питером и Паулем. Лизу представили как законную дочь Франца и наследницу всего огромного состояния фон Штольцев. Это известие многих присутствовавших повергло в настоящий шок. Такого поворота событий не ожидал никто. Но страсти быстро улеглись. Было весело и празднично. Однако я, украдкой наблюдая за Лизой, Карлом и Францем, нет-нет, да и замечала легкую тень грусти на их лицах. Предстоящая разлука давала о себе знать, омрачая радость святого праздника.
Срок нашего вояжа в Таиланд истекал через два дня. Перед отъездом в Германию я не стала звонить Виктору и говорить ему об этом. Мне не хотелось волновать его. Не думаю, что все это время он смог бы спокойно спать, зная, что я и Лиза в гостях у фон Штольцев. Но теперь я была вынуждена позвонить и предупредить его, что мы прилетаем в другой день и другим рейсом. После первых радостных приветствий, услышав о том, что мы с Лизой в Германии, Виктор замолчал.
- Вить, ни о чем не думай. Мы возвращаемся домой. Все расскажу при встрече, - торопливо говорила я. И вдруг, в какое-то мгновение, я осознала, что сейчас творится в душе у него. Ведь он мог предположить, что мы возвращаемся только на время, чтобы уладить кое-какие дела.
– Витюша, милый мой! Все нормально! Мы возвращаемся навсегда! Мы тебя очень любим и ужасно соскучились! Ты нас ждешь? - торопилась исправить я свою неловкость.
- Я вас очень жду! – слегка дрогнувшим голосом ответил Виктор. - Возвращайтесь скорее! Я без вас не могу жить!

Итак, теперь я – госпожа Гордеева, законная супруга Гордеева Виктора Сергеевича, а моя Лиза - Елизавета Францевна Гордеева-фон Штольц, удочеренная почти одновременно двумя мужчинами с практически одинаковыми фамилиями. Ведь «штольц» по-немецки значит – «гордый». Круг замкнулся. Жизнь начала качественно новый виток, главными ценностями в котором стали любовь и прощение! Всей своей непростой жизнью я постаралась исправить свои ошибки, создавая тем самым прочный фундамент для, вступающей во взрослую жизнь, своей дочери.
Будь счастливее меня, доченька!