И боль, и слезы, и радость. Часть 2 Мачеха

     Хлопок, это "Белое золото". Так его называли в Советском союзе. В то время  Узбекистан был главным поставщиком хлопка-сырца. Поэтому все поля засевались хлопчатником, который созревал к сентябрю.

     Торжественная линейка, первого сентября, всегда заканчивалась объявлением о начале хлопковой компании, которая продолжалась до конца ноября. На этот период все учащиеся сельских школ, с третьего по десятый классы, освобождались от учебы для сбора хлопка.

     Ежедневно всех школьников вывозили на грузовых машинах в отдаленные колхозы, а вечером привозили обратно. Обед приносил каждый из дома, а учителя, уже на месте, организовывали раздачу хлеба и горячего чая.

     Труд был не из легких. Работали под палящим солнцем, постоянно хотелось пить. Вода была привозная и чтобы утолить жажду, иногда приходилось идти через огромное хлопковое поле. Руки были исколоты острыми лепестками хлопковых коробочек, очень болела спина. Поэтому мачеха постаралась своей дочке достать справку-освобождение от работы.

     Не смотря на все трудности, на сбор хлопка я ходила с большим удовольствием, лишь бы не оставаться дома. Где со страхом ловила на себе, полный ненависти и злости, взгляд мачехи. И в любой момент могли обрушиться на меня какие-либо обвинения,тогда неминуемо наступало наказание ремнем или веником. В основном ремнём, так как веник в результате ломался и рассыпался. Ремень был похож на настоящий солдатский, хотя был от школьной формы моего младшего брата.

     Мачеха избивала нас с братом беспощадно, почти так же, как наказывали чернокожих рабов в художественных фильмах. Только не привязывала, а накидывала на дверь крючок, наматывала на руку ремень и давала волю ярости, гневу и ненависти.

     Однажды, не выдержав избиений, чудом освободившись, удалось сбежать из дома. Но потом очень об этом пожалела.

     Наказание за побег было жесточайшим, которое продолжалось всю вторую половину дня. Правда с небольшими перерывами- мачеха уходила отдохнуть, затем возвращалась и избиение продолжалось.

     Чтобы моих криков не было слышно, мачеха брала нож и всей своей грузной массой садилась верхом на меня- маленькую, десятилетнюю, опрокинутую ею на пол.  И острие ножа оказывалось у меня во рту. Стиснув зубы, я старалась удерживать нож. Но когда кончиком языка почувствовала, как острое лезвие ножа стало увеличиваться между двумя рядами зубов, мне удалось выбить нож, чудом освободив руку, которую мачеха удерживала наступив ногой. Хлынула кровь.

     В результате, от непрерывных ударов ремнём, я уже не могла дышать. Словно рыба с широко открытыми глазами, беззвучно открывала рот, чтобы как-нибудь сделать вдох. Но вдохнуть не получалось. Вот тогда я узнала, как забивают  людей до смерти.

     Мачеха, видя, что я уже не кричу, не умоляю о пощаде, а только слегка вздрагивая от ударов, широко открывала рот, хватая воздух, подняла меня за волосы, как щенка, и  швырнула в угол комнаты.

     Очнулась ночью. В темноте не могла понять где я нахожусь. Промелькнула мысль- я жива или уже мертва... После некоторых усилий вспомнила что происходило до того. Вспомнила о ноже. Ощупывая себя поняла, что ножом поранила только руку. С тех пор о побеге и мысли не могла допустить.

     Раны на голове скрывались под волосами, а на теле были рваные раны, которые  заживали с трудом, доставляя много боли. Такие раны появлялись когда ремень проходил по одному и тому же месту много раз. Сначала плоть вздувалась, наливаясь кровью, затем разрывалась. Их мачеха старалась скрыть под моей одеждой. Нельзя было допустить, чтобы кто-то узнал о её злодеяниях. И на людях всячески пыталась показать, что она любящая мать. А синяки и кровоподтёки на видимых местах объясняла тем, что мы деремся между собой, как и все дети.

     Думаю, что соседи догадывались обо всём, что происходило за глухим глиняным забором. Но вмешиваться в дела чужой семьи никто не решался. Органов опеки тогда не было. А я в силу своего возраста не понимала, что можно попросить защиты у людей. Если и понимала все равно на такое я никогда не пошла бы. Потому что у меня не было уверенности, что кто-то может защитить меня и брата. Защитить мог только папа, но он почти не бывал дома. Он ничего не знал. А я была так запугана и подавлена мачехой, что боялась навлечь на себя и брата более страшные беды, если обо всем расскажу отцу.

     Мои одноклассницы догадывались о том, что в моей жизни что-то не так, но никогда не спрашивали. Молчали, кажется, во избежание неприятности. Ведь, дочка мачехи училась со мной в одном классе. Неосторожная фраза, брошенная однажды кем-то из детей, привела к жестоким разборкам с участием детей, их родителей, учителей и мачехи.

     В школе я всегда чувствовала к себе не обычное отношение. Возможно сочувствовали. Меня никогда не обижали, не обзывали, не давали клички, как это обычно бывало среди детей. Девочки и мальчики звали меня Людочка. За все десять лет учёбы в школе никогда никто не поднимал тему мачехи.