Глава XX IV Дидона и Эней

- Слушай Вить, тут Борис Максимович денег собрал для тебя в мастерской, чтобы я тебе телевизор купил простенький. Говорит, скучно ему там. Так, что не обессудь, - прямо с порога палаты, сказал Захар, проходя к Вите с огромной коробкой в руках.
- Во даёт!
- Да, уважает. Ведь ты единственный картиночник такого уровня во всём институте. Правда, много налево работаешь. Но, это уже мои проблемы.
- Ничего, выйду отсюда и всем всё сделаю. Будут довольны.
- Как же тебя угораздило-то Вить?
- Не по переходу перебегал. Да ну его нафиг. Сам я виноват. Но, водитель тоже хорош. Нечего так летать, да ещё и с выключенными фарами в вечернее время.
- Что врачи говорят? - представил себя за рулём той злосчастной машины Захар. Он всё время хотел начать ездить спокойнее и менее агрессивно, но, каждый раз «загорался» за рулём из-за какой-то ерунды, не в силах сдержаться. Ему казалось; очень скоро наступит такое время, когда просто неприлично будет вести себя на дороге так, как он порою позволял себе.
- Теперь, когда железку вставили, скоро выпишут. Недельки две полежу, поучусь ходить, и на работу.
- Первое время я постараюсь тебя возить.
- Отлично!

* * *

- Знаешь, я вот о чём подумал, - открывая дверь квартиры, обернулся на стоящую за плечом Марину, Захар.
- Опять, что-то задумал?
- Нет. Я купил «Дидону и Энея».
- Живых?
- Нет. На кассете.
- А, что это?
- Это такая опера. Точнее балет. Она…, или, правильнее будет сказать он, учебный, для балетной школы. Но, очень мелодичный.
- Откуда ты знаешь о нём?
- Сам не понимаю, кажется, что многое из того, что знаю, известно с самого детства.
- А про что она?
- А вот этого мне даже в детстве не говорили.
- Будем смотреть сегодня?
- А как же. Ну, так вот. Я подумал, что надо послать почтой Олегу в Финляндию эту кассету, когда мы её посмотрим.
- Зачем?
- Понимаешь, дело в том, что я веду с ним, как бы беседу на расстоянии. Мы иногда созваниваемся, пишем СМСки.
- Он тоже интересуется оперой?
- Не знаю. Дело не в этом.
- А в чём же?
- В том, что мне нравится новая трактовка.
- Трактовка чего?
- Оперы, балета…
- Балета?
- Да. Ну, всего. Когда режиссёр-постановщик, берёт готовое произведение и преподносит его нам по-новому…
- Переписывает?
- Нет, конечно! Он меняет место действия, время и внешний вид персонажей. Причём, чем старше первоисточник, тем сильнее контраст при попытке перенести действия в наше время.
Вот ведь даёт! Неужели так ему интересно, когда на сцене все орут, словно коты и гуляющие кошки! Тогда почему же ему не нравится мой голос? Неужели он у меня такой неприятный и раздражает людей, подумала Анфиса.
- Мааа-а-а-у-у-у-уууу! – вот, посмотрите, как он красив, я даже смогла заглушить тех двоих, что надрываются в экране.
- Смотри Захар, Анфиса подпевает.
- Ну-ка цыц! Цыц, тебе говорю! Зараза! Не мешай слушать балет и смотреть оперу.
- Наоборот.
- Что?
- Слушать оперу и смотреть балет.
- Ну, да, именно так и хотел сказать, - улыбнулся Захар.
Анфиса, обиженно поджав хвост, ушла на кухню. Она искренне считала, что её голос, куда натуральнее тех, искусственных, по-новому трактуемых, что раздавались из телевизора. Ведь она была животным, и «пела» о чём считала нужным, не прибегая к мифологическим сюжетам, заимствуя из них тексты.
- А это, что за осьминог такой? Почему у него человеческая голова?
- Марина. Так нужно. Это аллегория.
- А, почему она раскачивается на качелях над сценой?
- Потому, что она фея.
- Так пусть же тогда и летает на скрытых тросиках.
- Зачем? Зачем скрывать, если есть качели?
- Но, ведь тут, над морем, не может быть качелей.
- Тебе нравится?
- Да.
- Тогда молчи.
- Молчу.
- Молодец.
Они погрузились в музыку второй половины семнадцатого века. Марине нравилось, что её молодой человек интересовался многим, находящемся за рамками его профессии. Но, она искренне не понимала, чем это может помочь ему в жизни, будучи не в силах сейчас найти какую-то связь между такими, разными на первый взгляд, видами искусства; балетом, оперой, и архитектурой.
- А, почему от корабля виден только его нос и все не танцуют, а скорее кувыркаются на сцене? Это разве балет?
- Да. Это не балет, согласен с тобой. Но, так выразительнее и в этом заключается новизна трактовки оперы.
- А, как же балерины и балеруны?
- А они все остались дома.
- Без работы?
- Они станцуют ещё, в другой постановке.
- В цирке? В новой трактовке акробатического номера? - улыбалась Марина.
- Хорошо. Пусть так…  Тебе не понравилось?
- Мааа-а-а-у-у-уууу! – с порога комнаты, подпела Анфиса. Она вернулась из кухни.
- Почему? Понравилось. И Анфисе тоже понравилось.
- Всё дело в звуках, - улыбнулся кошке Захар.
- Я не понимаю тебя.
- Звуки музыки, как темы в разговоре, или слова, которыми они набраны – могут прозвучать пошло.
- И ты умеешь различать это в музыке?
- Сам не знаю Марин. Но, порою кажется, что пошлость зарождается там, где есть вседозволенность. Это, как на дороге; каждый думает только о себе и о том, что ему надо в данный момент оказаться первым. То, что началось в девяностые, завладело душами людей повсеместно, и теперь никто не хочет остановиться, и задуматься над тем, что раньше не требовалось ничего доказывать другим. Кто-то учился, работал, писал книги, проектировал, рисовал, строил, но, никто и представить себе не мог, что скоро это никому не будет нужно, отойдёт на задний план, превратившись во второстепенное. Главным станет краткость, неумолимость и пошлая уверенность в своей правоте.
Но, только вот дело в том, что музыка написана и её не изменить. Да, можно сочинить много нового, пустого, примитивного, но всё лишь от страха оказаться не у дел. Мы настолько боимся этого, что готовы забыть прошлое. А я хочу помнить. Мне не на что опереться, если под ногами будет попса. Я боюсь упасть. И тогда мне окажется сложно подняться. Боюсь изменить себе. И, ты знаешь, порою чувствую, что не справлюсь. Наверно я слабый человек.

Марина подумала о Светке, та показалась ей сейчас глупой. Нет, вовсе не от того, что она, первый раз в своей жизни, послушала оперу, а та бы никогда на это не решились. Просто ей, на мгновение показалось, что Светка очень твёрдо стоит на земле, и не боится упасть, даже не в силах пошатнуться.
Она никогда не любила неуверенных в себе людей. А сейчас ей показалось; те, кто ступает с опаской, оглядываясь по сторонам, вовсе и не боятся сделать твёрдый шаг. Они не уверенны не в своём решении, а в том, как бы оно не повредило окружающим. Стало не по себе, и сейчас подумала о том, что Захар совсем не тот человек, которым казался раньше. Он боится навредить миру, а это опасно и вредно для него же самого в первую очередь, так как не позволит никогда заявить о себе. Но, у него же так много творческой энергии, и иногда кажется; только благодаря ей, способен, буквально прожечь путь к воплощению своих замыслов. Неужели ему её не хватит в жизни, ведь по-другому он и не сможет жить.
Марина поймала себя на мысли, что её мировоззрение не то чтобы меняется, нет, скорее становится неоднозначным. Ей нравились люди, готовые и умеющие идти к цели, буквально по головам. Но о том, какие именно требуются для этого качества, никогда не задумывалась, считая; главное видеть цель. Теперь, когда её Захар, а она считала его именно своим, вдруг признался ей, что любит оперу; несколько растерялась. Но, может быть, в этом нет ничего опасного для того, чтобы не отвлекаться от цели в жизни, может это всего лишь маленький каприз взрослого мужчины, как, например, любовь к дорогим, эксклюзивным машинам, сшитым на заказ костюмам, или просто ручной работы, наручным часам? Это можно простить человеку, если он видит главное. Но, опера! Этого она никак не ожидала.
Сегодня, как никогда задумалась, правильно ли поступила, выбрав Захара. Ведь тогда, в столовой, она сделала первый шаг. Да, ей нравилась в нём целеустремлённость и желание достичь поставленные цели, но, она ловила сейчас себя на мысли; та опера-балет, которую просмотрела вместе с ним, так же нравится ей. Более того, она проявляет интерес и тягу к этим, таким неожиданно открытым и новым для неё видам искусства. Ну, ещё, куда ни шло, если бы просто из вежливости сказала Захару, что понравилось. Но, нет, она не понимала, что происходит. Этот человек разрушал в ней все стереотипы, словно был создан именно для того, чтобы доказать то, чего, как она считала нет, да и не может быть в её представлении о мире.
А, может в ней скрыто два человека? Хорошо, пускай. Но, тогда, кто же из них она? Кто важнее для неё? Мысли, какого из них и есть сама?
Нет, с этим нужно срочно определяться, иначе очень сложно понять, рассчитать, простроить, дальнейшую жизнь. Она никогда раньше не задумывалась над тем, что такое возможно. И ведь теперь ей придётся в чём-то идти на компромисс. А в чём-то и врать. Но, она никогда ранее этого не делала. Но, почему, отчего те, кого она знает и уважает, живут не так? У них всё гораздо яснее и проще. Да и её бывший молодой человек, Гоша весь как на ладони, ясный, с видимой целью, предсказуемый и от того такой скучный и неприятный ей. Так вот почему бросила его, как только встретила Захара, догадалась она сейчас, впервые. Это не то, чтобы расстроило, скорее лишило возможности жить дальше, не задумываясь, как прежде.
Внешний вид человека, как он одевается, говорит, его стрижка - это было очень важно ей. Григорий не уделял этому особое внимание. Он чересчур расчётлив, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Захар не такой. Он, словно бы готов поступиться в мелком, лавируя между вещами, являющимися его продолжением, пусть и зигзагами, но, всё же двигаясь вперёд. И она такая же. И в ней так много второстепенного; внешний вид, одежда, причёска, обувь, впрочем, как и у любой другой женщины. Но, теперь поняла - у неё нет цели. Точнее, не так; её цель – это благополучие, которое должен создать кто-то, но не она. Она лишь только будет способствовать этому, слегка прикрывая глаза на мелкие недостатки, если в крупном человек устраивает её.
И сегодня увидела в Захаре большой недостаток, с которым не хотела мириться, но, самое страшное во всём этом, что он, этот недостаток нравился ей.
Марина стояла теперь перед выбором, который заключался в том, кого из двоих составляющих её одну, послушать.

Через пару дней, Захар отправил Олегу бандероль с несколькими кассетами, на которых были новые, выделенные из общего потока Российского кинематографа фильмы, и опера Генри Пёрсела, «Дидона и Эней».