Боткинец

В детстве я думал, что дизентерия и Боткина, как партия и Ленин - близнецы-братья. Только сёстры.
Мама меня ими часто запугивала.
- Не смей есть с земли, - говорила она, - или у тебя будет дизентерия и Боткина!.. Мой фрукты или будет дизентерия и Боткина!
А я тех сестёр не очень-то побаивался.
Папа мне как-то сказал, что дизентерия - это понос, а такое счастье, слава богу, со мной случалось нередко.

- У меня снова дизентерия и боткина! – каждый раз докладывал я маме из уборной. И она восклицала:
- Боже, что ты несёшь?
- Это не я несу. Это меня несёт!
- Так у тебя обыкновенный понос!
- А при дизентерии, что - необыкновенный?
- Не дай бог, какой необыкновенный, – вздыхала мама, и шла заваривать мне сушёную чернику.
- Это для закрепления материала, – по-учительски объясняла она.
И я, закрепившись, продолжал есть с земли фрукты немытыми.

Пока, наконец, не заболел, в начале четвёртого класса.
И тоже, надо сказать, из-за фрукта, сидевшего со мной за одной партой.
Когда Юрка перестал появляться в школе, классная объявила, что у него - Боткина.
«Должно быть необыкновенно поносит» – подумал я тогда с некоторой завистью, и больше о Юрке мне не думалось.
А через неделю, когда меня начало рвать жёлчью, снова подумалось. И я, бледный, с холодной испариной, сказал маме:
- А у Юрки боткина.
- Боткина?!! – вскрикнула мама.
И потащила меня в поликлинику.

- Стул белый? – сходу огорошил меня вопросом доктор из поликлиники.
- Ну-у... белый... - глянув на его стул, согласился я с увиденным.
- А моча – больше квас или пиво?
- Не знаю... не пробовал...
И он сказал, что у меня Боткина.
– Господи, у него Боткина! – простонала мама, выйдя из кабинета.
А я запротестовал:
- Никакая эта не боткина! У меня же поноса-то нету.
- А причём тут понос?!
- Так, дизентерия, это же он!
- А дизентерия тут причём?!
 И вся моя стройная медицинская теория вмиг рассыпалась.

А в больнице, в которую нас послали из поликлиники, мне задавали всё те же дурацкие вопросы - про белые стулья и пиво с квасом. Однако тамошняя докторша сказала, что у меня гепатит.
- Видишь, - обрадовался я, - никакая эта не боткина! А просто гепатит какой-то.
И мама расплакалась...
И сколько я не упрашивал докторов отпустить нас домой, меня на три недели определили в инфекционное отделении.      

А потом ещё полгода мама кормила меня варёно-пареным...
Предписания врачей она блюла строже уголовного кодекса, поэтому полгода я отмотал от звонка до звонка - без амнистий и условно досрочного.
- Я тебя прибью, если притронешься к жирному! – предупреждала меня мама.
И я знал, что она это сделает. Ибо ради моего оздоровления могла прибить каждого. Меня включительно.
И когда папа спрашивал - буду ли я пончики, она кричала:
- Ты с ума сошёл! Ему ж нельзя, он ведь Боткинец!
И полгода готовила отдельно - на семью, и на «боткинца».
А я, давясь варёно-пареным, мечтал о жаренной картошке с сосисками.

Но даже когда мы поехали в гости к родственникам, мама взяла для меня с собой всё то же - варёно-пареное...
Хотя я втихаря всё же налопался контрабандного.
Вызвался сносить со стола за пирующими, и за три ходки от пуза напихался объедками.
А тётя Мая, принимавшая у меня вылизанные тарелки, не могла нарадоваться.
- Как хорошо всё покушали, - говорила она. – Столько обычно всего остаётся...
А я кивал и доглатывал.
Когда же мне предложили кусочек тортика, гордо заявил, что мне нельзя, потому что я боткинец... И кушавшие гости замерли...
- Что за глупости? - улыбнулась мама растерянно. - Ну какой ты боткинец?!
И тут же принялась всех успокаивать.
– Он абсолютно здоров, просто мы щадим его печень...
- Да, - вздыхал я, – потому что у меня боткина.
- Была у него Боткина, но теперь он давно уже вылечился!
И все так растрогались, что распили за мою печень ещё бутылочку.
А пока они меня оздоравливали, я запихивал в себя торт целыми жменьками.

А ночью мне хотели вызывать «скорую». Потому что все унитазы у родственников вдруг кончились...
Точнее - санузел у них был один изначально, а мне требовалось два, как минимум... Для верха и низа... И лучше бы одновременно. Потому что в гимнастике я не силён и крутить кульбиты не приученный.

В итоге, родственники сильно расстроились из-за того, что я так феерически у них расстроился. И попросили больше не привозить им своих «боткинцев». На что мама ответила, что это их скисшие салаты, а не «боткинцы». И посоветовала, для закрепления материала, срочно выпить всем черничного отвара - потому что она тоже уже чувствует, что расстраивается.

И вот такими жутко расстроенными мы и уехали.
А в машине мама посмотрела на меня испытующе. И сказала:
- Признавайся, ты ел там что-нибудь жирное?
И когда я воскликнул:
- Упаси господи! – меня вырвало на неё остатками тортика.
И весь прописанный мне срок я доматывал уже добровольно-самостоятельно, без обжорных рецидивов и гастрономических провинностей.
Так что, в итоге, печень мы с мамой всё же выходили.
Хотя и теперь, через сорок лет, она всё ещё порой за неё волнуется.
- Не надо пить, - говорит, - тебе нельзя, ты же Боткинец!