Кукла по имени Элизабет

КУКЛА ПО ИМЕНИ ЭЛИЗАБЕТ
(Злодейство второе – почтовое)

Вместо вступления
Прошло четверть века, и даже несколько больше, от нашей встречи за прощальным ужином с молодым тогда доктором, моим приятелем. Читатель, знакомый с записанной с его слов совершенно фантастической историей, это к нему я обращаюсь в первую очередь, может быть, вспомнит это имя: в рассказе о престраннейшем происшествии мой приятель условно был назван Гором, хотя настоящая фамилия его звучит несколько иначе.
Описываемые в ней события  действительно имели место, клялся мне Гор, – правда, с той поры столько всего призошло, что память о них в народном сознании давно стерлась. А у непосредственных свидетелей и участников тех событий отобраны подписки «о неразглашении», не утратившие свой силы и сегодня. И теперь немногие сведения о случившимся «феномене» сохраняются лишь в виде стенографических записей, сделанных на заседаниях ученых советов и совещаниях в кабинетах руководства некоторых государственных учреждений.
Эти записи упрятаны в сейфы архивов, так и остающихся закрытыми для широкой публики – мною же, услышанное тогда от доктора Гора, опубликовано много лет спустя – рассказ назывался «Феномен». И вот, сегодня вы узнаете, что совсем недавно обнаружился Гор здесь, в Соединенных Штатах – на что ни он, ни я тогда совершенно не расчитывали...
 Каким образом Гор нашел мой адрес в электронной почте, я не знаю, но присланый текст был сопровожден несколькими строками приветствия и примечанием, уверяющим меня в том, что с героем рассказа он был знаком лично. Итак, привожу его рассказ,  не поменяв в нем ни одной запятой, ни одного слова. Вот он...
***
Дюк отвечал по телефону сам, – разумеется, по-английски, но быстро, при необходимости, переходил на сносный русский, украинский и даже на польский.  Не так уж странно, если учесть, что его отдаленные предки покинули в начале века захолустное местечко, затерянное где-то в Полесьи. Здесь же фамилия Бородюк оказалась совершенно непроизносимой для новых соотечественников, следовало избавиться от части её написания: небольшая манипуляция при оформлении бумаг в иммиграционном офисе приютившей их страны – и последующие поколения американских Бородюков все стали Дюки.
Дюк, наш современник, имел свою практику – не врачебную, но близкую к ней. Начитанность позволяла ему при случае произносить без запинки медицинские термины, а то и целые фразы, по латыни. Но и с новыми эмигрантами без особого труда находил он общий язык, тот, что понемногу всё еще передавался бывшими Бородюками из поколения в поколение.
 Дипломов его никто не видел и никто не спрашивал, да и зачем? Дюк был – целитель. Экстрасенс? – как сейчас говорят – наверное, и это: со временем он научился помогать при нездоровьи людям, даже и когда современная медицина предполагала необходимость хирургического вмешательства. Прежде же всего, Дюк брался избавлять пациентов (нет, все-таки – правильнее называть их клиентами) от заикания, мигрени и бессоницы. Возможно, вместе с языком, передалась ему и некая способность от его пра-прабабки, слывшей в Полесьи знахаркой, а то и ведьмой. Хотя, зла она никому не причиняла, а даже, напротив, помогала многим – заговорами, отварами трав, только ей известных.
Приемная его редко пустовала. Дюк арендовал в офисе старика-окулиста одну комнату, где и встречал посетителей. Практиковал он, разумеется, не касаясь больного руками – для такого вида врачевания (теперь это называют  «мануальная терапия») требовалась бы лицензия, а ее у Дюка не было и быть не могло, потому что все внешние приемы лечения были им обретены в результате недолгой работы у китайца-целителя, хоть и практиковавшего под вывеской хиропрактора, но часто обходившегося и без применения рук.  Ну, все же, наверное, и пра-прабабка Дюка «помогла»...
Попал он к китайцу сразу после школы, которую оставил, недоучившись всего год, а китайцу требовался помощник с хорошим английским – так и выстроилось начало карьеры Дюка. У хиропрактора на полках хранилась библиотека с книгами и журналами, в том числе и изданными в Штатах, – откуда и начитанность Дюка. Иногда Дюка приглашали ассистировать китайцу – разместить пациента на специальном лежаке, смешать в нужной пропорции растительные настойки и мази, извлекая их из флаконов и банок с загадочными иероглифами на этикетках.
 И, знаете, открывшему со временем свою практику, Дюку врачевание удавалось, оно становилось всё успешнее – расставались с ним больные, почти всегда довольные результатами. Теперь в его активе числились избавленные от гастритов, язв, грыжи, и даже был случай, рассказывал Дюк, когда он одним лишь мысленным усилием избавил новорожденного от косоглазия. Как это у него получалось – не спрашивайте, он и сам этого не понимал. Может, еще и от китайца незаметно и постепенно передалась ему способность влиять на болезнь, некое тайное умение? Так и складывалось, одно – к одному...
Словом, клиентов у него хватало, но все же настал момент, когда постаревший Дюк понял, что незаметно, почти вдруг, подступил тот самый час разделить отпущенное ему время с кем-то очень надежным. Конечно, вернее сказать – «надежной». «Только, как её найдешь, – размышлял Дюк, – чтобы было хорошо, спокойно, чтобы без ссор, без назойливых подруг, часами болтающих по телефону, а то и являющихся в гости при самых неподходящих моментах домашней жизни».  В знакомых ему семьях такое было нередко, и даже, можно сказать, всегда. Этого Дюк совсем не хотел, отчасти потому и оставался один.
 Конечно, он не был девственником, но его опыт интимной жизни, главным образом, ограничивался  недолгой связью с сидевшей с ним рядом в школе девчонкой, взрослой не по годам, и проявившей первой необходимую инициативу. А продлить эту связь он не знал как, да и не стремился к тому, только обдумывая полученный опыт и не умея его применить... Ну, случались и потом знакомства – на одну, на две встречи – какие Дюк старался скорее забыть...
Словом, не складывалась личная жизнь Дюка: сначала не было денег, чтобы пригласить, возможно, настоящую в перспективе подругу, хоть бы и в недорогое кафе. Потом было некогда... Потом всегда опасался чего-то... А потом пришел возраст, называемый критическим. Одиночество, к которому Дюк привык и приспособился, все же давало о себе знать, особенно вечерами, оно лишь изредка прерывалось звонками недавних клиентов, просящих совета, –  и тогда, протянув руку к телефонной трубке, он вдруг думал – а что, если... Да что там – если, хотя откуда ему взяться, этому «если»?
 
***
 Однажды в почтовом ящике Дюка обнаружился конверт, адресованный жильцу, съехавшему отсюда уже сколько лет тому назад. Конверт содержал красочный каталог, приглашавший заказать по почте с большой скидкой, или, навестив один из магазинов фирмы, приобрести предметы интимного свойства – как то: эфирные масла для «безопасного секса», презервативы причудливой формы и расцветки, даже и ароматизированные игрушки, способные разнообразить, а при нужде и подогреть, минуты любовной игры представителям любого пола. И – вообще, заменить недостающего партнера: последний раздел каталога был целиком составлен из страниц с описанием надувных кукол в рост человека – преимущественно, имитирующих женщину. Занятно...
Да вы что! В магазин? Дюк, скорее, провалится сквозь землю, чем окажется там перед глазами продавца, а тем более продавщицы. Ну, допустим, он им объясняет: вот, мол, у  приятеля день рождения, готовим сюрприз, собираемся пошутить над ним... Продавщица понимающе посмотрит на него: «Конечно, конечно, пожалуйста, – выбирайте...». Да что вы! Да никогда! И он забросил журнальчик с адресами магазинов и фирменного бюро почтовых заказов в дальний угол спальни, где перед самым сном листал каталог. И почти забыл о нем.
А однажды, когда Дюк случайно, почти машинально, поднял его с пола, задумался – и вдруг, совсем уже одиноко себя осознал. Ну, сколько, сколько еще! А что... И Дюк – решился. Он, стесняясь самого себя, заполнил вложенный в каталог бланк, и, приложив к нему чек на требуемую сумму, включающую торговый налог и стоимость почтовой пересылки, стал ждать.
***
За посылкой  пришлось ехать на почту, в его почтовый ящик она вместиться не смогла,  почтальон оставил извещение: «За бандеролью следует явиться в районное отделение». Плотно прикрыв за собой дверь, Дюк, отодрав оберточную бумагу, раскрыл коробку и принялся рассматривать покупку. «Элизабет», – прочел он этикетку. Да, правильно. Когда он пролистывал каталог, почему-то его взгляд остановился именно на этой модели – а был их не один десяток.
Куклы отличались друг от друга не только именами и не только цветом «кожи», и не только размерами, но и некоторыми подробностями устройства. В принципе же, все они, варьируясь, – от модели к модели – повторяли основные качества, отличающие женщину от мужчин. И, естественно, – цена их определялась степенью сложности изделия: каталог предлагал модели с моторчиками, с пневмоподкачкой, с подогревом, со сменными париками, с наборами белья, и еще черт знает с чем... Дюк выбрал эту – не из самых сложных, но все же...
 Вот она... присыпанная тальком и пахнущая свежей резиной, – как новые хозяйственные перчатки, – вспомнил Дюк. Там же, уложенные отдельно в прозрачном пластиковом мешочке, виднелись ажурные трусики, такая же, алая, отороченная кружевом, ночная рубашка. Дюк обнаружил в коробке и совсем небольшой, похожий на велосипедный, насос. Он подкачал куклу – сначала немного, и ее тело перестало быть плоским. Лица, как сейчас выявилось, у нее не было (иллюстрация в каталоге этого не показала), а только были довольно небрежно нарисованы глаза, чуть выcтупавшие груди и нос. Рот ее был приоткрыт. Волосы Элизабет, хоть и явно синтетического происхождения, выглядели почти натурально. Понятно...
Сегодня Дюк впервые укладывал в свою кровать Элизабет, одетую в присланное белье, теперь уже наполненную комнатным воздухом, но еще холодящую ладонь, если прикоснуться к ней. Экономя приложенные к Элизабет батарейки, Дюк протянул от нее электрический шнур к розетке – чтобы высвободить там место, пришлось отключить ночник. Потом он ждал, пока Элизабет согреется – примерно, до температуры человеческого тела, и только потом  сам нырнул под одеяло.
 Осторожно положив руку на куклу, он натянул ей на голову одеяло, и залез сам с головой под одеяло, повернувшись к Элизабет лицом. И почти сразу пришло удивительное ощущение, и даже понимание – Дюк больше не один. А это – все, чего ему недоставало и чем он ограничится, знал Дюк, сейчас, и знал всегда потом.
 Он и не был один – теперь с ним была Элизабет, для которой он, однажды, зайдя в отдел женского платья хорошего магазина, купил на солидную сумму одежду, такую, какую он купил бы жене, будь она у Дюка. И зачем-то – губную помаду, тушь для ресниц. Зачем – этого он не знал, и, вернувшись, сложил все на столик у зеркала в ванной комнате.
Для хранения одежды Элизабет было выделено в стенном шкафу специальное место. И теперь  Дюку  представлялось, что днем, пока он отсутствует, Элизабет примеряет сначала брючный костюм, высокие сапожки, потом легкое шелковое платье, потом еще что-то из шкафа... включала на кухне кипятильник, переставляла посуду... Дюк вспоминал приемы, подсмотренные у китайца-хиропрактора – как тот оживлял парализованную недавним инсультом руку больного, как возвращал пациенту утраченный с годами слух. И ему казалось, – умей и он так, могла бы Элизабет... что могла бы – этого он не знал. Но думал об этом непрерывно.
 Теперь он, уходя, усаживал ее в кресло у письменного стола, а вернувшись, рассказывал ей о самых занятных случаях из сегодняшней практики. Только уходить из дома ему хотелось все меньше и меньше – он нередко оставался теперь, даже если были на тот день назначены часы для приема клиентов. И Дюк непрерывно думал, думал, не отводя глаз с Элизабет...
Почему-то, вернувшись однажды, он застал Элизабет не в кресле, куда, Дюк был уверен, она была им усажена перед самым его уходом, – теперь кукла была прислонена к двери, ведущей в ванную комнату. Дюк поморщился, сетуя на слабеющую память, и вернул Элизабет в кресло, чтобы потом, ближе к ночи, как всегда, перенести ее в кровать. Такое повторилось на следующий день, и на следующий... Дюк решил, что теперь он перед уходом не раз убедится, что Элизабет – остается в кресле.
 А на неделе Дюк, вдруг, решил устроить себе выходной, освободиться от всего – так, чтобы в офисе делать было бы совершенно нечего. Сегодня он вообще не встанет – а проведет день в кровати рядом с Элизабет, будет до неё дотрагиваться, как будто она совсем такая, какой он хотел бы её знать живой – спокойная, понимающая его, как никто другой...
Весь день Дюк провел в полудреме и ему чудилось, что, вот, сбывается: Элизабет сама  встала с кровати, вот она подошла к зеркалу, подкрашивает губы, подводит ресницы, проводит гребнем по распущенным, падающим на плечи, волосам...
Потом он заснул – глубоко и прочно. 

***
 Элизабет перед тем, как уложить волосы, достала из них заколку и, отогнув одеяло, прикрывавшее спящего мужчину, резким движением воткнула ее в мерно поднимающуюся и опадающую, в такт дыханию, грудь. Уходя, Элизабет закрыла за собой на ключ дверь. Вернувшись к вечеру, она проверила – весь ли вышел воздух из того, что сегодня утром было Дюком. Оказалось – весь. А то, что теперь оставалось от вчера еще практикующего целителя, она, наскоро свернув, уложила в наволочку и забросила сверток в бельевой шкаф, на самую верхнюю полку: так ведь, и правда,  – на что оно сгодится теперь?

 А все же, между нами говоря, жаль его – был Дюк неплохой парень.
 ***
 Вот такой рассказец прислал мне на этих днях по электронной почте мой давний  приятель доктор Гор. В конце он приписал свой телефон (судя по коду, проживал он теперь где-то, кажется, под Чикаго), предупредив, что сам он будет некоторое время отсутствовать.
И, между прочим, заметил: если снимет трубку женщина – это его жена Лиза, Элизабет, – американка, по-русски она пока не говорит...