Было жарко. На дворе 1982 год, шестое мая, день моего призыва в Советскую армию. Голова после трехдневных проводов просто квадратная, в смысле большая; и забита всем моим ближайшим прошлым, под которым сегодня подведу черту, но дело молодое, не болит. Я на пороге новой жизни. На плече рюкзак с вещами и трехдневным запасом еды. Рядом родители и моя любимая бабушка, кто же знал, что я вижу ее последний раз. Она знала, по ее глазам это видел, позже дошло.
Моя команда последняя. Нас человек двадцать, персонажи все как на подбор-восемнадцатилетний криминалитет, что называется если не в армию, то в тюрьму…Боже, в какую компанию я попал? Построение в подвальном коридоре военкомата и жесткий шмон на предмет всего запрещенного. Сумки , рюкзаки на пол, карманы навыворот. Дальше быстрая погрузка в автобус, слезы в глазах провожающих меня родных среди толпы таких же родственников и отъезд от военкомата и моей гражданской жизни, такой еще родной и близкой, пахнущей жаренной курочкой и бабушкиными, еще теплыми пирожками в рюкзаке.
Час езды и мы на призывном. Въезжаем через КПП на территорию. Территория – это наверное восемь гектар огороженной где забором, где колючкой земли с четырехэтажной казармой в перспективе и парой-тройкой открытых павильонов. Вся эта казенная земля полностью забита призывным, как я, народом, кучками сидящим и праздно шатающимся по изрядно вытоптанной майской траве. За прошедший в дороге час обрел себе пару приятелей ну и как водится решили держаться вместе.
После того как доложились и отметились нашли свободное местечко на краю поляны у забора, что-то постелили и уселись харчеваться, а что еще делать? На скатерть самобранку выложили все чем были богаты, получилось неплохо ха-ха, еще не знали что бывает по другому. Среди прочего Мама положила мне банку перловки, но не положила консервного ножа, а другой изъяли в военкомате. Этикетка с нее в сумке сползла и она как две капли воды стала похожа на тушенку, а открыть нечем.
Пир начался и недоеденные курицы, а вслед за ними мятые и потому нетоварные на вид яйца и что-то там еще полетели за забор. Да, такого понятия как экология, чистота территории, порядок на земле в нашей жизни просто не было, и не по тому что мы были такими, нет – таким был социум в котором мы жили, земля была ничьей, и отношение к ней соответственным. Но мы были молоды, полны надежд и ожиданий чего-то нового, думалось прекрасного и жутко интересного, а о таких пустяках и не думали, жили, поплевывая на весь белый свет только-только вырвавшись из под оков родительской опеки.
У меня недавно полученный диплом Автотранспортного техникума и водительское удостоверение с четырехмесячной практикой работы на бортовом Зиле в автотранспортном цехе нашего радиозавода, куда меня устроила моя Мама на оставшийся до призыва срок, где я успел получить благодарственную грамоту за откопанный мной из большого февральского сугроба и собранный и запущенный «Трумен», что вселяло в меня особую гордость. Я был специалистом в свои неполные девятнадцать лет. Ровно через месяц мой день рождения по случаю которого на моем левом запястье красуются новенькие часы с соответствующей тому случаю гравировкой от «Мамы». В общем все не так уже и плохо, хотя конечно жаль что не получилось поступить с моим закадычным другом Вовкой в Авиацентр, куда попасть просто мечталось. Полгода учебы на гражданке и полтора на службе, возле дома со всеми вытекающими. Служба, это полеты на Л-29 - реактивной учебной спарке. Дорога в небо - мечта любого моего сверстника. В то время они постоянно кружились над городом и областью тройками пятерками и одиночками. Вой их турбин над нашими головами был привычным делом. Через два года ты лейтенант запаса – кадровый резерв Советской армии. Зря я на комиссии ляпнул что имел по малолетству судимость за разбой, хоть она и была уже погашена. Издержки пионерского воспитания или простое отсутствие житейского опыта. В общем Москва вернула мои документы с резолюцией «в приеме отказать» и разошлись наши дорожки с моим другом Вовкой.
А между тем наш рацион, изрядно уменьшившись в объеме, переместился обратно, в полегчавшие рюкзаки и моя якобы тушенка начинала гладить меня по ребрам.
Ближе к вечеру на сцену выходили покупатели и перед строем зачитывали списки купленного товара. На исходе второго дня я остался без приятелей и без еды. По какой-то причине моя фамилия не звучала на этих торгах и я уже стал подумывать о пополнении своего рюкзачка чем-нибудь съестным, всякий раз глотая слюну при воспоминании о недоеденной курочке, сгоряча полетевшей за забор на вольную землю. Надо было как-то жить. На довольствие меня явно не спешили брать. Слава богу моя перловка не была открыта и смекалка, дочь ошибок трудных, подсказала: «Иди к землякам» и я пошел. Пошел встречать утренние автобусы и на правах бывалого, все таки третий день службы, стал приветствовать вновь прибывших дежурным вопросом - есть ли кто с моего «северо-запада»? Таковые конечно были и я, затевая и развивая разговор о новостях с родины, выставлял банку своей якобы тушенки на скатерть самобранку и она тут же обрастала свежими домашними пирожками, курочками, яичками и еще бог знает чем. Таким макаром я прожил на призывном до того момента когда ко мне сподобился подойти товарищ капитан с моим делом под мышкой и спросить:" Хочу ли я служить в войсках по специальности"? Хоть в деле и была отметка о судимости, пересланная с авиацентра в военкомат, но специалисты моего профиля были весьма востребованы в Советской армии. Я кивнул. И двенадцатого мая моя фамилия таки прозвучала.
Команда человек пятьдесят. Долговязый наш капитан просто зарылся с головой в положенных нам пайках. Положено нам было по несколько банок тушенки, сгущенки, каких-то пакетов со съестным и это все таскалось и складывалось в автобусы, которые отвезли нас в аэропорт вечером того же дня. Каким-то чудом, там при передислокации, меня нашла моя Мама. Она меня потеряла, потому как на призывном ей уже три дня не давали ответа о моем местоположении. Но не на ту нарвались. Мама на радиозаводе уже много лет работала снабженцем и главным в ее работе было найти и достать чего-то или кого-то и этим предметом она владела в совершенстве. Команда спешно перебрасывалась на авиалайнер уже стоявший под загрузкой, а потому наша встреча была короткой; Мама успела мне сунуть деньги, пакет с продуктами и какими-то вещами и я побежал догонять своих друзей по несчастью. Ждать долго не пришлось. Самолет взвыл турбинами и колеса, оторвавшись от земли повисли в воздухе. Моя земля, на которой я вырос, мой город, где я жил оставался где-то там внизу, и его огни и дымящиеся трубы постепенно затянуло дымкой в наступивших сумерках.
Где-то сели на дозаправку, по моему это был Братск. Нас выгнали погулять. Жарко там не было и к моменту посадки мы хором отбивали зубную дробь. Здравствуй матушка Сибирь. Долгий и утомительный наш полет наконец-то подошел к завершению. Нам велено пристегнуться. Наша цель Завитинск. Вот он перед нами, в лучах восходящего дальневосточного солнца. Колеса коснулись полосы и застучали по швам бетонки. В иллюминаторе замелькали бесконечные хвосты «Тушек» с хвостовыми кабинами спаренных пулеметов, занимающих все поле зрения на сколько хватало глаз.
Было, наверное часов пять утра. Зябко, сыро. Спустились с трапа, построились в колонну по четверо и тут же отодвинулись, дав дорогу к трапу такой же колонне возбужденных дембелей, которые с улюлюканьем и отборным матом рванули по нему в самолет и из всего этого гомона четко звучала многократно, как основной посыл, определяющая фраза: «Духи вешайтесь. Вам вилы»! И вам здрасьте… Чудное местечко. Настроение лучше не придумать, вот же попали!!! Или не попали еще? Идем по военному аэродрому. Капитан махнул рукой в сторону Китайской границы и мы как один туда повернули головы и вжали их в плечи. Там на сегодня военная угроза. Полгода назад, перед выпуском из техникума нас экстренно собрали в актовом зале и объявили о возможном начале войны с Китаем. В тот день, как нам объявил какой-то высокий военный чин, специально пришедший к нам, как я понял и не только к нам, что наши ВВС нанесли по Китайской территории ответный удар и «Мы» находимся в состоянии войны с Китайской народной республикой со всеми вытекающими! «Будьте готовы!!!». И пошли анекдоты про Мао, про Сунь Х… в чай, и прочих китайских персонажах, такой массой как с конвейера. Так и шли с равнением на Китай между бесконечными рядами военных «Тушек», повернутых к нам своими двуствольными хвостами.
Но в этом мире нет ничего бесконечного и наш путь вывел нас за границу «Завитинского военного аэродрома». Товарищ капитан объявил привал. Мы сгрудились вокруг ящиков с пайком и попробовали расслабиться. Вдоль бетонной стены аэродрома выставлены длинные столы, перед ними в очередь нарядные дембеля со своей поклажей. По другую сторону столов, как продавцы за прилавком, офицеры. Идет массовый шмон! Очередной дембель открывает свой чемодан и капитан или лейтенант высыпает все его содержимое на стол и оно по большей части там остается, дембельские альбомы, парадки с аксельбантами, подкаблученные сапоги, армейские значки, не прописанные в военном билете, ну и что приглянулось, а потому не положено солдату срочной службы перед отправкой на гражданку. После такой процедуры дембеля с сорванными аксельбантами, погонами, значками, перекошенными от злобы и бессилия лицами, обращают свой взор на вновь прибывших и устремляются к нам уже с блестящим взором и нескрываемой надеждой чем-либо поживиться и хоть как-то компенсировать свои потери. «Откуда вы, духи? Ооо! Почти земляк. А что в сумке? Носки? Полотенце? Трусы? Часы на руке? Давай вытаскивай, снимай! Оно тебе все равно не пригодится!!! В роту придете все снимут, все отнимут! Вилы вам будут в роте! Вешайтесь духи»!!! И пошла реквизиция у впечатлительных и слабонервных с угрозой уже сейчас отгрести по полной программе. Многие сдуваются и раздеваются при таком наезде. Я уже в боевой стойке, блеснул часами на руке, в рюкзак запустить пятерню не дал и у хватающего отобрал, кто-то, глядя на меня тоже "забурел" и капитан наш, видя такую динамику развития диалога подал голос, но он тут же утонул в сумбуре происходящего, да и сохранность ящиков с пайком она для него в приоритете, словом каждый оказался сам за себя. В общем после первого диалога с дембелями мы ощутили и первые потери, кто-то терпимые, кто-то изрядные и подтвержденные отметинами на физиономии.
Привал окончен двигаемся в сторону города. Наша цель ЖД Вокзал. Эта часть пути признаться выпала из памяти, но коли так, значит больших приключений не было, хотя стычки с встречным эшелоном стали регулярными, со всеми вытекающими.
Завитинский вокзал показался нам довольно уютным местечком для времяпрепровождения. Перед ним был, не знаю как сейчас, а тогда небольшой, но уютный парк с верандами и скамеечками чистый и ухоженный, до нашего очевидно приезда. Билеты капитану достались на вечер и весь предстоящий до отъезда жаркий солнечный день мы были предоставлены сами себе. Идти в город никто не хотел. Впечатлений от прифронтового Завитинска хватало за глаза. А потому, собравшись в одной из уютных верандочек привокзального парка, мы пришли к давно, аж с самого утра, назревшему решению - пропить все наши деньги и заодно снять полученный и авансом предполагаемый стресс. На том и сошлись. Скинулись и заслали гонцов в винмаг, благо все было рядом. Капитан запер наш паек в камере хранения и куда-то смылся, объявив на восемнадцать часов время отправления. Ну мы и оторвались на чужбине. А что делать? Куда попали мы уже начали просекать. Что с нами будет мы уже примерно представляли. Быть на финише при деньгах, это привезти с собой подарок. А оно нам надо? Так не достанься же ты никому, как в известном фильме,ну а там уже посмотрим.
В общем и целом, чудненько провели время. Как других не знаю, а нас тот парк запомнил. Запомнил он соплю простого призывника Вити из уральского города Миасс, свисающую с нижней губы упавшей его головы до пуза, что сильно нас по доброму отвлекало и до хохота доводило, не умолкающего ни на секунду и кастерящего этот уже доставший его Амурский край возмущенно бубнящего о том, что мы теперь архаровцы от слова Архара, конечного пункта нашего пребывания. И мы его тоже запомнили, как последний день нашей вольной жизни.
Вагонные споры последнее дело, когда больше нечего пить, но поезд идет, а пудель опустела и тянет поговорить. Это про нас. Пудель пуста. А голова моя головушка?...
Опять раннее утро. Станция Архара. Выгружаемся. Строимся на небольшом полустанке у деревянного здания вокзала, на котором написано Архара. Мы на месте, вернее почти на месте. Осталось перемахнуть через сопку, на обратной стороне которой расположился «Архаринский» военный гарнизон. Как же хочется спать. Выгружается наш паек под активным руководством долговязого капитана и поезд трогается в путь увозя с собой спящих гражданских попутчиков. Как им повезло, и как нам не повезло, в такую рань нас развезло, в такую рань в такую срань!!! Приехали сержанты загрузили наш паек на бортовой зил. Туда забрался капитан и был таков. Оказывается это его законная жратва. В этом голодном краю нам ничего не светит ну кроме пожалуй того, о чем мы все уже догадались и сержанты, нас в том лишь утвердили. Строй, если это можно так назвать тронулся в последний по гражданке путь через жилой одноэтажный сектор по направлению к возвышающейся за ним большой сопке, на которой виден какой-то обелиск, нам пока не интересно, все вжали в плечи свои полупьяные головы. Близка развязка сюжета.
Тот еще поселочек Архара, начудили здесь наши прадеды в гражданскую, вот и красуется обелиск на макушке сопки, а напрячь глаза так и Китай видно. Двенадцать километров, всего ничего по прямой. Подъем одолели. Хорошая штука молодость - с любого перепоя и любой пробежки посидел пять минут и твой аккумулятор заряжен, ты как новенький и ступай от того камня хоть направо, хоть налево, хоть прямо иди. Ну там надают, ну здесь накостыляют, все же на камне написано – проверяй не хочу. Мы пошли прямо. Прямо был учебный батальон. Там нас ждали. Сержанты привели нас в батальонный клуб и мы просто грохнулись на деревянные сидения. На сцене Наш долговязый ну и кто-то постарше и попузатее с майорской звездой на погоне. Сценарий прост: «Сдаете сюда все ваши документы и отправляетесь в банно-прачечный комплекс» – он слава богу не за горами, в соседнем батальоне. Водительское и военник сдан и нас от бани отделяют шагов пятьсот. Семьдесят пятый батальон был скомплектован по национальному признаку. Все персонажи, стоящие вдоль пути нашего следования это гвардия Абдулы из белого солнца пустыни, только в форме советской армии, не самой свежей. Все по моему восприятию на одно лицо, если два блестящих глаза и белый оскал зубов можно таковым назвать. Смотрели на нас как сталинградцы на пленных фашистов, мы же в гражданке и с поклажей. Подход к бане был предусмотрительно огорожен высокой решеткой и в приемном зале та же композиция, те же решетки. Мы внутри а снаружи, как пчелы на сотах их облепили наши братья по союзу. Нам предложено раздеться и сложить все наше имущество в середине гостинного зала. Уже будучи в учебке, на мои часы позарилось несколько настойчивых персонажей с предложением от которого я не должен был отказаться по их уразумению. Но ему вопреки я донес мамин подарок до дверей моечного отделения. И вот теперь, стоя перед этой кучей басмачей абсолютно без карманов понял что подарок не доживет до своей даты. Задачу решить не смог и оглянувшись в последний раз на место где остались наши вещи увидел стаю дикарей, которая дралась за добычу. Да в передаче Служу Советскому Союзу нам такого не показывали.
Банька была достаточно вместительной, вот только вода была либо горячей либо холодной, я так и не уяснил для себя алгоритм армейской помывки, но других вариантов не было и худо бедно мы помылись. Выход был с другой стороны и там нас уже ждал армейский кутюрье с богатейшим предложением военной формы от которого нельзя было отказаться. На вопрос какой у меня размер я ответил что сорок шесть сорок восемь. С армейской простотой он сунул мне пятидесятый и сказал что этот комплект будет мне в самый раз. Мой довод что маловато будет он не принял. Хотя компенсация была по части обуви. Мой сорок первый у него на складе нашелся, чему я был несказанно рад поглядев по сторонам и оценив кому что досталось. Понял так что в армию берут людей со стандартным типом ноги. Смотреть нам друг на друга было чудно. Все таки есть какой-то психологический барьер с переодеваниями. Мы почти все оказались буквально завернутыми в солдатскую ХБ. Немного позже до нас довели тот факт, что это старая армейская традиция Советской армии. Если ты дух, а духом ты быть обязан как минимум полгода, тебя должно быть видно за версту по несуразности твоей формы. Ушиваться категорически запрещено, как в цирке клоун ты должен вызывать у публики смех одним своим видом. Веселая штука армия. Пока мы привыкали к новому своему обличию, уже во дворе бани, к нам подкатили очередные гости. Оказывается проходя мимо они не смогли оторвать глаз от моих новых сапог. Ведь именно о таких они и мечтали все полтора года службы и были очень удивлены и где-то даже оскорблены моим невежливым отказом на их доброжелательное предложение с ними поменяться. И довод железный мол дня еще не отслужил а уже такой борзый. В общем не врали нам дембеля, как в воду смотрели. Погундели, но улетели, кто его знает молодежь еще не введена в курс дела - накостыляют вопреки уставу и оправдывайся потом перед своими что духи макияж навели.
Помылись, побрились и обратно в клуб учебки, на распределение. Те же лица на сцене. Но нашего брата добавилось. Дружественный Узбекистан подкинул. Майор Нас ставит перед фактом: «Ваши права остаются в штабе на весь срок службы и вы тридцать человек, где десяток французов из солнечного Узбекистана, отправляетесь в соседний автобат для дальнейшего прохождения службы». Удивились но пошли. А куда нашему брату деваться? Не вольны мы более в своей судьбе. Солнце уже высоко и мы в колонне по двое идем служить в автобат. Лица розовые ХБ чистенькие у каждого на плече казенное вафельное полотенце. Вот и ворота автобата. Нас встречает дембель. На его фоне мы выглядим как группа ребятишек из детского сада. Стоит у открытых ворот персонаж под метр девяносто в тапочках на босу ногу, в тельняшке и солдатских, пропитанных маслом и соляркой штанах. На груди и плечах его наколки на все житейские темы, типа не забуду мать родную. Глядя на нашу детсадовскую группу он, улыбаясь, с сарказмом произносит историческую фразу: «Ха! Духи. Будем делать из вас людей» и жестом дает добро на проход нашему сержанту. Наша цель это казарма первой роты, ближайшая к нам из трех стоящих параллельно друг другу полуфанерных быстросборных бараков у подножия той самой сопки, которую мы с похмелья преодолевали этим утром с противоположной стороны. Вход в казарму в середине ее длинной стены. Левая часть под ротный состав, правая отведена под карантин, т.е. наша. Наша правая половина это коридор в середине барака и два спальных отделения, правое и левое, заставленные двухъярусными кроватями и тумбочками между ними. Кровати заправлены идеальным образом и выглядят как плитки шоколада с четко обозначенными гранями, такого на гражданке не увидишь. В том проходе между кроватями двоим не разойтись. Мы с Хабиром – моим новым приятелем занимаем места на нижнем уровне с видом на вторую роту, а если смотреть дальше, так на сопку и Китай. Наконец-то какая-то определенность, нужно написать письмо домой, Мама с ума сходит. Не откладывая присаживаюсь за тумбочку, она же мне и письменный стол. Здравствуй Мама, Папа и мой младший брат. Наконец-то я на месте… За спиной вдруг слышен шум и мне прилетает по горбу и затылку. Я выскакиваю из проема, получая еще пару оплеух и оказываюсь лицом к лицу с уже ставшими стандартными персонажами. Две пьяные и обозленные физиономии брызгая слюной орут мне, что я «борзый дух» сижу спиной к дедам в то время, когда им отчаянно нужны три рубля на пропой. И весь их продолжающийся монолог, обращенный уже и ко всей аудитории в том числе, несет такой посыл: «Если через час денег не будет то вы ё…духаны в полной мере ощутите наше гостеприимство. Еще немного политинформации в том же духе и сверкнув промасленными задами фигуры удалились, продолжая громко рассказывать всему свету что эти духаны не врубаются куда попали и что совсем скоро они это прочувствуют. В роте повисла гнетущая тишина. Последний хмель напрочь испарился. Сказки дембелей методично трансформировались в гнетущую реальность. Ситуация такова, что мне, как единственному и первому пострадавшему предоставлялось слово и я его промолвил. «Что делать будем пацаны»? Пацаны молчали. А ответ он в воздухе висел. Весь наш уже не малый опыт общения со встречным эшелоном дембелей говорил одно: «Давайте отпор сразу, а иначе вас забьют и зачмырят!» Не тратя времени на речи шагнул к ближайшей кровати и ударил снизу по ее дужке. Она и не упиралась, видно имела опыт. Пример штука заразительная, кровати заходили ходуном. Все, что могло отскочить отскочило и было нахлобучено на место, до случая. Глаза у земляков повеселели, даже пару анекдотов озвучили и расхохотались, понял так, что решение принято.
ИДУТ!!! Заорал дневальный. С крыльца послышалось шарканье многочисленных ног и вся зона поста дневального наполнилась здоровенными мужиками, одетыми в разноперстную военную форму, кто в тельняшке, кто в ХБ, кто с голым торсом, но все расписаны наколками и ростом не ниже чем метр восемьдесят. Тридцать три богатыря мать вашу, вместе с Черномором. Боевой дух с пацанов слетел как семена с одуванчика, навсегда и безвозвратно.
«Здорово парни» - заговорил Черномор. «Мы зашли посмотреть как Вы тут устроились, не достает ли кто Вас? Мы дембеля третьей роты – Вы наша смена. Милости просим после карантина и присяги к нам, но только русских, остальные в первую и вторую. Наш парк – дизеля и зовут нас в автобате маленький Дизбат. Дисциплина у нас самая жесткая, но и порядок в роте и парке такой же. Первые полгода жизнь ваша будет невыносимой, вторые просто трудной. Зато после будете здесь королями. Духи это вы, права голоса не имеют - полгода отдаете долг родине, а там кто как себя покажет. Наш ротный «Машка» каждому найдет место, с ним у нас не забалуешь». И дальше все по теме, но разговор получился задушевный и собственно предопределил наш с Хабиром выбор.
На следующий день приказом комбата нас, в сопровождении сержантов отправили на станцию Архара – грузовой, на разгрузку угля. На вагонах увидел написанную мелом надпись «Станция отправки г.Копейск Челябинская область». Вот тебе и посылочка из дома. Родина помнит – Родина знает! Через пару минут махания лопатами сошел на нет наш розовый цвет лиц и новые ХБ стали полностью соответствовать стандартам автобата. Мы становились людьми! А между тем вагоны с угольком все прибывали. Не успевали мы перевести дух, разгрузив один, на его место тут же заталкивался другой, и маневровый тепловоз весело утаскивал за собой пустышку. Жара стояла неимоверная. Время для нас остановилось. Где-то на третий день наша разведка, обшныряв всю вражескую территорию, обнаружила сиротливо притаившуюся на соседних тупиках цистерну. По хозяйски открутили заслонки и из подбрюшья круглой канистры зажурчало вино!!! Нужно ли спрашивать что случилось дальше? Весь личный состав, не спрашивая разрешения в полной мере утолил свою жажду и как-то взмахи лопатами сами собой сошли почти на нет. Сержантский состав пьяными устами по вертикали доложил о захваченном трофее и вся имеющаяся в автобате посуда всеми подручными средствами доставки была оперативно экспортирована на место совершения трудового подвига. С роты примчалась комиссия смотрящих за рабочим процессом дедов с посудой разного калибра и через час их очи уже все устраивало. Обсуждение разгрузочного процесса бурно продолжалось и в ротах автобата после окончания трудового дня, что не осталось незамеченным командованием. Начались посадки, разборы полетов и наш трудовой подвиг как-то быстро сошел на нет. Угольная пыль потихоньку осела в уголках нашего карантинного барака.
Начались армейские будни. Каждый следующий день для нас начинался с истошного крика дневального РОТА ПОДЪЕМ!!! То ли с испугу, то ли спросонья в первые подъемы ко мне на шею спрыгивал мой сосед сверху, чем немало меня озадачивал. С третьей роты к нам прикомандировали сержанта с кличкой Черт и я даже сейчас не знаю как его звали в миру. Надо отдать ему должное он полностью оправдывал свой позывной. Цель, очевидно была благая; для третьей роты нас надо было подготовить. Темперамент у парня был заводной, говорил он шепелявя и присвистывая, потому как не имел передних зубов, которых думается благодаря тому же темпераменту и лишился.
К делу Черт подходил с творческим огоньком. Утро для нас начиналось с тренировок подъем-отбой. Условно на то, что бы одеться и успеть встать в строй отводится сорок пять секунд. Но этот рубеж мы прошли быстро, набив себе неисчислимое множество ссадин, синяков и шишек. Черт в своем творческом порыве пошел дальше. он чиркал спичкой и для нас время ее прогорания стало нормой времени подъема и надо отдать должное мы научились, раза с двухсотого. Из вечерних развлечений популярен был самолет. Назначенный летчик, распустив крылья, прилюдно запрашивал разрешение на запуск и прокричав обязательное: " От винта" !!! запускался так, что морда от рева двигателя наливалась краской и глаза вылезали из орбит. На коленях выползал на взлетку и сбавив обороты запрашивал разрешения на взлет, после чего получал такого пинка под зад, что напрочь убирались шасси и пилот фюзеляжем бороздил ротный пол под громкий хохот всей роты. Страшно было попасть в летчики но было чертовски весело, особенно когда дело касалось узбекских ВВС.
После подъема на раз два три по распорядку была натирка полов, в сушилке для этого находилась куча тряпок, посредством которых весь наш призыв наперегонки натирал ими доски ротного пола. Солдат потел, но пол блестел! Следующий этап построение перед ротой, строем в общий туалет, тот что возле третьей роты и далее с песней во все горло до столовой, за забор автобата, потому как своей не было. По команде врывались в пищевой барак и усаживались по десять человек за стол на котором стояли две тарелки с хлебом и по команде надо было схватить сколько успеешь и если повезет съесть его с тем, что тебе закинет в чашку назначенный раздатчик пищи. Получалось не всегда, а если ты назначен раздатчиком, поесть не получится, благо есть друг - он тебе хлеба ухватит. Мы с Хабиром держались вместе, хлеб в кармане был всегда. На прием пищи отводилось минут пять и мы собственно в столовую ходили на еду посмотреть, хотя смотреть на то, чем нас кормили врагу не пожелаешь. Из столовой с той же песней до штаба и мы в распоряжении сержанта Черта, но через развод. Жара набирала обороты. Плац перед штабом асфальтовый и перспектива отпечатывать по нему строевой шаг при сорокоградусной отметке мне не улыбалась. Строимся перед его крыльцом. Развод проводит батальонный замполит.
«А что, бойцы, есть ли среди вас плотники»? И я кричу есть, дергая Хабира за рукав, а тот упирается и головой мотает что не плотник от слова вообще!, шепчу ему: «Прокатит»! и делая шаг вперед, тащу его за собой. «Ну и чудненько , грузитесь в машину, остальным строевая подготовка»!
И едем в той машине в полк. Полк это район Архары, где расквартирован офицерский состав. Боже ж ты мой! Окунемся в гражданскую жизнь. От солдатского быта голова кругом, а здесь просто кусочек счастья. Пятый этаж хрущевки, полуторка, все такое же как дома. Наша задача постелить линолеум в комнате. Ха! Не мудра наука, уж как-нибудь осилим. Хозяйка милая и добрая женщина, нажарила нам картошки, накрыла стол. На нем огурчики, помидорчики, салатик - после того чем травят нас в солдатской столовой это было каким-то заморским счастьем, мы бы и стены и потолок обшили тем же линолеумом, да чем угодно. Но счастье на то и счастье, что бы не быть вечным. Отмылись, покушали, пора и честь знать, на кисляке обратно в часть. К черту. Следующий день как день сурка.
«А что, бойцы, есть ли среди вас художники»? Кричу есть, я художник! Я всегда им был, в школе, в техникуме, по жизни. И опять Хабир уперся, мол не умею рисовать, но дело сделано, остальным строевая!...
Штабной барак, он поменьше ротного, но выглядит похоже. Внутри на всю длину коридор, и по обе стороны кабинеты Комбата, замполита, начштаба, бухгалтерии и еще бог знает кого. Нам оно до одного места, у нас с Хабиром в конце того коридора теперь своя каморка без окна но с погребком. Антипов – наш замполит, тогда в звании капитана, определил нас туда как батальонную редколлегию, что бы мы там творили высокохудожественные произведения во славу Советской армии и флота. Мне не привыкать, нарисую что угодно, а то и напишу! Хабир он мастер по перьевому письму, чего я не переношу. В общем он рисует «СЛАВА КПСС» а я цветочки и фанфары. «Кто такой этот Слава КПСС слющай? Не помню его. Славу Метритвели помню, а КПСС не знаю».
Антип показал мне мой Зил. Я так думаю карьера у меня поперла. Ну и сказал: «Заводи и езжай в учебку за аккумулятором, я там договорился тебе какой-нибудь подберут, ну а пока с кривого». Задача для меня как для художника знакома и более чем выполнима, крутанул да поехал. Путь недалекий, до учебки рукой подать. Кого надо нашел, что надо в кузов закинул, только зарядить нужно будет. Ну и назад, на нашу единственную асфальтовую дорогу. Стоит заметить, она была там одна и собственно являлась целью прибывания в Архаре нашей дикой Автомобильной бригады. Мы ее строили под брендом «ЧИТА-ХАБАРОВСК». Выезжаю с учебного батальона, из которого еще недавно шли строем в неизвестность, налево от КПП, еще двести метров и направо на шоссейку. На перекрестке красуется знак уступи дорогу, здесь он в диковинку, как и любой другой знак, но стоит. Мне ехать метров пятьсот до моего поворота, вот он родной, поворачиваю, а слева такой же Зил вылезает на главную и мне гудит воздушкой. Машут рукой остановиться, да не вопрос, встаю. Служивый заскакивает на подножку и я отгребаю пару хороших прямых со звездами в глазах при солнце в зените. Местная манера общения такова, что сначала здесь бьют, а уже потом объясняют, если было за что. «Это ты духан на гражданке будешь знаками руководствоваться, а здесь смотри кто едет б...дь»!!! И манера эта она не снизу. Она культивируется сверху, а верх для нас это комбриг. Наперед буду знать. На том Зиле я больше не ездил, передал его Хабиру. Штабные машины на дороге не уважают. Мой друг Хабир ко всему прочему был еще и киномехаником и электриком, хотя в деревне, где я все свободное от учебы в школе время жил у моей бабы Тони, напротив ее дома, он и посей день там стоит, был и есть деревенский клуб, в котором был киномехаником Роман Михалыч Глазырин, и он нас пацанов - меня и двух моих друзей научил крутить в том клубе кино, что ему позволяло сразу после сбора денег за проданные билеты заниматься любимым его делом – он впадал в пьяный штопор и от того я тоже мог крутить кино, но как-то так сложилось, что Хабир остался и художником и киномехаником, а моя карьера закончилась не успев начаться. Но это все случилось месяцем позже, а пока перспектива меня радовала.
Как уже говорилось счастье не бывает долгим и наша «редколлегия» не осталась не замеченной сослуживцами. В то время как они каждый жаркий день усердно маршировали по плацу перед штабом, обливаясь ручьями пота мы с Хабиром под предлогом Важной политической работы посапывали на Антиповском диванчике в штабной каморке и иногда заныривали в его погребок, подчищая его в предверии будущего урожая.
Парням это не нравилось, и с каждым днем росло в их строю напряжение. А между тем близилась присяга и где-то там же мои именины. Мне вот-вот стукнет восемнадцать и я должен, по законодательству, пойти на службу в Советскую армию.
Мы с Хабиром кимарили на диване, спросонья пихая друг друга начищенными ваксой сапогами. Что-то меня заставило проснуться. Открываю глаза и чувствую как фанерные штабные стены содрогаются и ходят ходуном. Слышу голос комбата: «Говоришь сломалась»? Бац! Бац! «Говоришь компрессор полетел»? Бац! Бац! «Говоришь план не выполнил»? Бац! Бац! «Что-то еще говоришь»? Бац! Бац! Тихонько приоткрываю дверь каморки и у меня челюсть свисает до пола. Картина маслом! «Вдоль стены коридора с нашей стороны, что по ту сторону входа в штаб стоят в шеренгу, хотя уже не все стоят, наши дедушки. Это те, которые при входе в роту наводят на нас ужас и заправляют всеми ротными делами. Перед строем наш комбат в офицерской рубашке с засученными как у фашистов в кино рукавами, забрызганными кровью, ставит личному составу на вид за выполнение плана по выпуску подвижного состава на линию и необходимости обеспечить выполнение государственного плана в свете последних решений партии и правительства – все, как написано Хабиром на настенном плакате, красноречиво висящим тут же на стене. Рядом с комбатом наш будущий ротный - капитан Машнин, в простонародии «Машка». Деды, харкая кровью и пытаясь подняться с колен, как могут оправдываются, что мол запчастей нет от слова вообще! И мазы не вышли именно по причине их отсутствия. «Меня это не еб…!!! От слова вообще"!!! И балет продолжается. Прикрываем дверь и смотрим с Хабиром друг на друга. В «Служу Советскому Союзу» такого мы тоже не видели. Глаза у моего приятеля размером как два железных рубля, хотя мои, думается такие же.
Время течет неумолимо, независимо от того как идут твои дела, черные и белые дни сплетаются в бесконечную пеструю ленточку, теряющуюся в лабиринте памяти и лишь яркие и очень яркие ее моменты еще долго сверкают в дальних ее закоулках. Между тем к нам прибавился Московский призыв и подкинули еще штук тридцать узбеков, в совершенстве не владеющих русским языком. День за днем прошел месяц и наступил мой день. День моего рождения!!! Незадолго до того Мама прислала письмо, в котором сообщила о том, что выслала посылку мне на именины. За то и пришел мне сказать наш почтальон. По существующей здесь традиции такого рода почтовые отправления вручаются духам в присутствии совета старейшин, понятное дело состоящего из дедов, а то и дембелей, если еще не ушли. Так и случилось. Посылка вскрывалась дедами и то что в ней было распределилось по справедливости. Из массы присланных мне Мамой вкусностей, в стандартном почтовом ящике, я поимел горсть карамели, которая тут же разошлась по своим. Такого счастья мы уже давно не видели и вкус ее забыли. Где то следом, через пару дней, случилась присяга. К присяге приурочили учебные стрельбы, выдав нам по три автоматных патрона и поставив на рубеж какого-то дикого, грязного и полупьяного не русского прапорщика, который вооружившись дубиной и громко матерясь, бегом гонял каждую отстрелявшуюся группу к мишеням и обратно. Присяга прошла на плацу перед штабом в лучших традициях Советской армии и, пережив этот будничный военный день, мы стали ее полноценными солдатами!
Карантин закончен. У нас переезд. Мы с Хабиром перебираемся в третью роту. Я, врываясь в отведенную нам половину, спешу занять нам кровати первого яруса у окна той же стороны на сопку, но неожиданно на мой выбор покушаются два приятеля из Еманжелинска. Тут и выплывает их давняя и затаенная злоба на нас с Хабиром. Нам наша месячная политработа не прошла даром. Народ бдит и все записывает! Вы там спали, а мы маршировали!!! Парни не в легком весе как я. Ближний ко мне, он как платяной шкаф – квадратный, второй поуже в плечах но повыше ростом и весом кило так на семьдесят пять. Хабира рядом нет, но то для меня не повод. За свое порву любого. Квадрат занял свои руки, скидывая с кровати наши вещи и сам не понял как схлопотал от меня боксерскую двоечку. Пока второй удивлялся и разворачивался в мою сторону у меня в руках оказалась, не бог весть откуда взявшаяся швабра и она четко метит в тот же глаз, куда уже прилетело; и он уже покраснел и плачет. В этот момент дневальный орет: "РОТА СТРОИТЬСЯ"!!! И наш конфликт встает на паузу. Первое построение у новой роты. Кровати остались за мной. Не зря же я в бокс пошел в шестом классе. Хотя Квадрат с товарищем отходили с угрозами, но бланж я ему подвесил знатный.
Новое место – новая жизнь. Она точно не была медовой и чертовы приколы в сравнении с ней показались нам просто безобидными шутками. Построение было по случаю знакомства с нашим ротным "Машкой".
По телосложению и даже лицом он очень был похож на сегодняшнего Олега Тахтарова. Авторитет и в роте и в батальоне непререкаемый, как среди срочников, так и среди офицерского состава. Форма красиво подогнана и если есть эталон мужской брутальной красоты, то это без сомнения он. Сталлоне, тот бы учтиво подвинулся. Голосом, не знающим возражений, ротный четко и ясно определил нашу судьбу на ближайшие два года, начиная с завтрашнего дня. Прямо здесь и сейчас нас всех прикрепили к действующим мазам, и с тех пор наши фамилии трансформировались в номера машин, к которым мы были приписаны. Я стал шестидесятым. Мой сменщик Савельев, он на полгода меня старше. До моего прихода в роту он был духом. Как они радовались нашему прибытию в роту. Хотя для них это дело пахнет "ЛОЖКАМИ!" А "Ложки" - это переход из статуса "ДУХИ" в статус "МОЛОДЫЕ". Алюминиевая ложка с загнутой на конце ручкой закрепляется на поясной солдатский ремешок и бывшего вот-вот еще духа нагибают в третью позицию, для производства традиционной экзекуции. Дальше она со свистом на конце того ремешка совокупляется с багажным отделением взрослеющего на глазах всей присутствующей аудитории духа и тот взвывает восемнадцать раз по числу оставшихся месяцев службы. Когда-то и нам их отобьют, но до той поры века пройдут!!! Еден зайне, как говаривали национал-социалисты, что-бы икалось им на том свете. А пока бытие наше определяется потомками тех, кто брал Берлин и я не завидую тем фрицам которых бы брал капитан Машнин со своей ротой. Наше новоселье в разгаре. Нас приучают к ротному порядку. Построение уже в роте и кто-то, очевидно в суматохе, имел неосторожность нарушить безукоризненность отбивки кроватей. От такого вида спального отделения немцы бы наверное восхищенно зажмурились, а нам за эту вмятину на одеяле и чей-то оброненной впопыхах портянке прилетело, вернее мне. Двое рьяных молодцов решили проявить перед старшиной служебное рвение и «научить» новый состав роты порядку, который должен тут быть сейчас и впредь, а для того, построив весь наш призыв в две шеренги в коридоре роты лицом друг к другу, прохаживались за нашими спинами и просто наугад пинали в спину кого попало по причине несознанки виновника. Мне досталось. Везунчик блин…
Жизнь наша действительно становится невыносимой. Она состоит из бесконечных построений, постоянных и беспричинных зуботычин и нервных перекуров. Может нам восемнадцатилетним пацанам оно где-то и на пользу, но в нашем призыве есть люди и постарше. Не знаю как попал с нами парень, он с московского призыва и явно из интеллигентного сословия. Ему двадцать семь лет, у него двое детей, от которых он получает письма и читая их, нервно покуривает подобранный на углу роты бычок, и каждый миг ожидает очередной команды на построение или окрика какого-нибудь старослужащего: «Эй духан! Сюда иди. Упал, отжался»! Его деткам и их маме в страшном сне не приснится того места, в котором оказался их неудачник папа. Он каждый день и каждую ночь по полной программе отгребает от младших его по возрасту «дедушек» пакет прописки «по сроку службы ».
Наше утро, как и прежде, начинается с истошного крика дневального: РОТА ПОДЪЕМ!!! Мы за полчаса до того уже не спим, не дай бог зазеваться на подъеме, потому как из-за того, кто не успел тренироваться будет весь призыв, а потом тот же призыв будет тренировать виновника его тренировок, - две стороны медали, название которой дисциплина. Построившись, по команде несемся в сушилку за ветошью для натирки полов, и не дай бог тебе этой ветоши не достанется. Ты попал! За процессом строго следят «Черпаки», отслужившие год. Уж они-то тебе «Пропишут» твое ротозейство - отсутствие той ветоши в сушилке уважительной причиной не считается и только рот открой в свое оправдание. Весь призыв дружно ногами драит роту ровно до команды построения на улице. И тут не зевай, на тридцать пар ног двадцать девять пар сапог - кто-то в пролете, то ли черпаки шутят, то ли кого-то разули, но тебе вникать некогда, вырвешь у другого. Твоя задача быть в строю и двигать со всеми в туалет и далее в столовую. Там все согласно описанию, а вот поход оттуда в парк на развод это отдельная песня. У столовой рота строится в колонну по четыре. Впереди весь наш духовской резерв, как основная певчая сила. За нами молодые - на подпевку, за теми черпаки; и в тыловом так сказать эшелоне смотрящих наши деды.
Рота! С песней шагом марш!!! И наш хор мальчиков во все горло, на пределе возможностей связок, орет песню: «Идет солдат по городу!!! Ведет козу за бороду»!!! И не дай бог тебе поперхнуться или с ритма сбиться, Молодые сразу дают по шее, хотя и сами поют также самоотверженно. И если общий шум песнопения снижается, пинка под зад получают уже они, а ежели наш хор не перекрикивает поющую вторую или первую роту, той же дорогой марширующую в парк на развод, из задних рядов слышатся недовольные возгласы: "Эй, черпаки, че там за дела? Сейчас сами запоете". И тут же волна пинков и подзатыльников резко увеличивает громкость наших динамиков.
На разводе перед парком сил что-нибудь сказать ни у кого уже нет. Только гортанные хрипы. «Здравствуйте товарищи солдаты»! Из последних сил: «Здравия желаем товарищ майор»!!! Только бы не пришлось еще здесь перед комбатом по плацу маршировать, скорее бы отыграли свой спектакль с докладами и взаимными приветствиями и в парк. Так или иначе, но обязательная программа утреннего развода проиграна и наш поход, как и должно быть, заканчивается на стоянке мазов – в сердце автобата. Личный состав растекается по парку. Мы с Савелием у своего самосвала. Вокруг суматоха - идет суматошная подготовка к выезду машин на линию. Кабина маза откинута, Савелий дает мне ведро с поручением притащить масло для дизеля. Цистерна с тем маслом, она на другом конце парка. Пройдя три шага слышу дедовский окрик: «Эй дух, сюда иди »! Проигнорить никак нельзя. Бегу к нему, получаю указание: «Несись к пятьдесят седьмому, возьми у него пассатижи, тащи их сюда». Бегу по заданному направлению и слышу с другой стороны: «Духан! А ну сюда иди, к шестьдесят второму, тащите с моим духом аккумулятор »! Куда деваться, тащим. Давешний мой клиент уже в состоянии истерики. Увидев меня он орет: "Я тебя куда послал, ты обурел что ли »? Отвязавшись от аккумулятора несусь к пятьдесят седьмому. И таких зигзагов делаю по парку еще пару тройку, попутно отгребая пинки и оплеухи. Не имея в роте веса по сроку службы, вчерашний дух Савелий сам решает масляную проблему, заводит маз и я с пустым ведром,переводя дух и тяжело дыша запрыгиваю на подножку шестидесятки. Мы едем к заправочной емкости с ручным насосом. Время поджимает. У выездных ворот уже маячит долговязая фигура «Крупы» с
неизменной арматуриной в руке – самое опасное для нашего брата лицо, нет морда. В автобате он главный механик. В офицерской шинели с капитанскими погонами свысока смотрит на всю эту суету похлопывая по сапогу железной газеткой и поглядывая время от времени на часы. Время выезда истекает и есть реальная возможность отгрести этой газеткой по горбу, а нам еще нужно заправиться, чем я и начинаю заниматься посредством визгливой рукояти насоса, аж пот по спине течет. Соляра, лениво журча, наполняет бак. Савелий на КПП подписывает путевку, и тоже уворачивается от всяких навязчивых дедовских поручений. Наконец крышка на бак надета. Савелий за рулем и наш маз, радостно молотя дизелем, бодрячком выскакивает за ворота автобата! Воздух свободы врывается через опущенные стекла кабины! Мы им дышим и надышаться не можем. Утренний напряг позади. Наша цель село Заречное. Там находится песочный карьер и его песок, а вернее «ПГС» – сырая песочно-грунтовая смесь. Он служит основой дороги, которую обещала построить партии и правительству наша дикая бригада.
Архаринская сопка вместе с Архарой осталась за спиной. Я по сценарию стажер и Савелий должен ввести меня в строй как рабочую боевую единицу. Пока сей расклад мне нравится. Ротная нервотрепка осталась там же за спиной и ни под кого не надо прогибаться аж до вечера. Ровная лента автотрассы прямой линией стелится под колеса. Где-то в перспективе виден задний борт впереди идущего маза, как и мы не успевшего отгрести арматуриной по шее. В зеркале заднего вида вырастает точка и тоже оформляется в пятисотый. Быстро мчится, должно быть отгреб. Вольно или нет собираемся в колонну. Справа проплывает село Аркадьевка. С тоской смотрю на гражданские дома и людей в них живущих, не подозревающих о том, как они должны быть счастливы, хотя бы тем что им не нужно каждое божье утро натирать осточертевшие полы роты и строиться на поверки! Ходить строем в столовую и туалет! Не нужно соскакивать ночью с кровати под пьяные вопли «Духи подъем»! Опостылела ротная жизнь и впереди ее просто немерено. Перспективочка еще та! А хотя чего я плачу? Я же в Архаре, а не в Кундуре. Вот где говорят по настоящему «вилы»! Туда неуправляемых залетчиков ротные отписывают и всегда нам ставят это на вид! Так что не так уже все и плохо. Сегодняшние деды, они ведь тоже были когда-то духами, и отвешивая очередной тумак по нашим физиономиям всегда говорят, что мы еще в малине. Вот когда они были духами деды учили их жизни куда как круче и жизнь их была много суровее, не то что у нас нынешних!
Между тем, подъезжаем к двухэтажному строению - совершенно очевидно, будущему посту ГАИ. Он расположился на левом торце Т-образного перекрестка и все его амбразурные окна под небольшим углом смотрят на восток, куда собственно на девяносто градусов поворачивает и наша шоссейка. Прямо, на Грибовку идет уже проселочная дорога местного значения. Слева и справа от нее и за постом, на сколько хватает глаз, простираются, зеленеющие какой-то культурой бесконечные поля с прорытыми для их поливки арыками. Закладываем курс на девяносто вправо и разгоняем наш Болид по такой же прямой и ровной дороге. Вот и наш карьер справа. Он как живой организм. С дороги туда бесконечно ныряют ММЗухи, это зилы первой и второй рот. В них за рулем с подавляющим численным превосходством сидят дети гор, которых их военкомы отловили там, у подножия Тянь-шаня, когда они спускались в мир за хлебом, спичками и солью. Потом быстренько научили управлять железным ишаком, а одаренно тупым просто нарисовали права, взяв с них за это по три барана. На карьере, встав под экскаватор, те дети грузятся под завязку тяжелым ПГС-ом и со стонами и причитаниями их изнасилованные ишаки выворачивают обратно на дорогу, уползая на ближайший дорожный пикет, что возле села Заречного. Там полным ходом идет отсыпка дорожного полотна.
«Садись за руль дух» говорит Савелий и передает бразды правления в мои руки. Что же, дело не хитрое, да и по молодости оно в охотку, все лучше чем шаг по плацу печатать или на тумбочке в роте торчать. Работа монотонная и однообразная, задом под ковш экскаватора, двенадцать тонн ПГСа за шиворот и на точку выгрузки. Там отметчик показывает тебе фронт разгрузки и ты белым голубем летишь обратно на карьер. И так до бесконечности, весь световой июльский день. Дизель в кабине дает жару как печка в бане при отметке сорок по цельсию за бортом. Мокрое от пота мое ХБ валяется где-то за спиной, на лежаке. У меня в ногах ведро с водой – она плещется на кочках – хоть какой-то имитатор кондиционера, который правда нужно пополнять от лужи к луже. Маз конечно не чета ММЗ, Свои двенадцать тон он добросовестно тащит, нисколько не жалуясь на жизнь. Коробка передач, та оставляет желать лучшего. Третья включается как на дедовской тридцатьчетверке; нужно подгадать обороты и навалиться на рычаг всем своим бараньим весом, а он, от автобатовской кормежки как-то стремится к нулю.
Всякий раз, в буквальном смысле, с теплом вспоминаю ту пору. Самая устойчивая ассоциация с советской армией, навсегда укоренившаяся в моем мозгу это три неотъемлемых фактора военной службы: Голод, Холод и Вши. Холода тогда не было, и это было счастьем. А вши, зачастую выдавались нам вместе с постельным бельем и кальсонами, которые мы сразу совали под утюг. Летом они в нем присутствовали с переменным успехом, а зимой были постоянными нашими спутниками. То ХБ, которое было бессменным на протяжении года нас научили стирать в бензине. Снимаешь с себя единственный свой наряд и суешь его в ведро с бензином. Вошкам он сильно не нравился. Они в нем плавать не умели. Потом этот комплект отжимаешь и наматываешь на мазовский глушитель. Десять минут и ты при параде, правда запах, от тебя исходящий, несколько отличался от одеколона «Красная Москва». Зато все масляные пятна уходили напрочь. Зачастую, бывало конечно, что в это время звучала команда "Строиться!" или еще какой-нибудь дедовский «Выкидон» и форму одевали сырой. Шкура под ней просто горела, словно ты нырнул в куст крапивы. Но молодости все нипочем. Хбэшки от таких упражнений быстро становились белыми, почти как простыни в вещевом складе, но это не на долго. Автомобильное наше дело долго такого безобразия не терпело. Поэтому среднестатистический цвет формы, как зимней, так и летней был серо-желтым в черное пятнышко и степень твоей чистоплотности определялась лишь свежестью белого подворотничка, отрезанного естественно от простыни в каптерке. Еще заикнусь о вышеупомянутом. Ощутимая грань армейского быта - наши подшефные, вопреки нашим стараниям, упорно живущие в швах всего военного обмундирования. Больше чем бензина они боялись утюга и потому мы с громадным удовлетворением, утюжа швы солдатских курток и штанов слушали как смачно щелкают их бессовестно раскормленные тушки. Много позже, уже отслужив, не раз ловил себя на мысли, о том что не услышав этих хлопков под утюгом подсознательно опасался одеть вещь, а то и инстинктивно проверял ее на вшивость. Со временем оно прошло и забылось, а вот сон, где я опять на службе в армии, в том же автобате, в тех же местах, но спустя многие годы повторялся вновь и вновь. Я тем был страшно удивлен и возмущен. Он долго меня преследовал и я часто просыпался в холодном поту. Но то лирическое отступление – разговор с самим собой, это когда вдруг остаешься один и преодолевая изгибы дороги думаешь о происходящем и происходившим с тобой. Мозг запускается в режиме вопрос- ответ, он же не терпит пустоты, и никогда не спит!
Отсыпка дорожного полотна дело нудное, но дорога неумолимо обретает свою форму под колесами тяжелой техники, которая как заправский цирюльник расческой и ножницами доводит свое дело до логического завершения. Дни стали похожими один на другой, как кадры кинопленки, которую нас научил заправлять в громадный советский киноаппарат наш деревенский киномеханик. Дорожные пикеты день за днем удалялись от карьера и были далеко уже за поселком Заречное. По мере их удаления от баз многие батальоны ставили свои лагеря в тайге рядом с прорубаемой просекой. Шли о том разговоры и в нашем автобате. А пока что я, уже не стажер, а Савельевский сменщик, наматывал на колеса нашего маза сотню за сотней дальневосточных километров. И надо сказать километры эти почти всегда были полны экстримальных и порой трагических событий. Мы, «Мазисты», уже порядком оторвавшись от ротного образа жизни, потому как туда мы теперь вваливались поздним вечером, а нам на смену в ночь уходили наши бывшие стажировщики и с ними смотрящие деды, уже не были той стайкой напуганных деток из подготовительной группы карантина. Наше отшельническое и беспризорное, несмотря на жесточайший контроль смотрящих за нами на линии дедов бытие, все больше лепило из нас роту диверсионной разведки.
Каждое утро я ехал известным маршрутом и мечтал чего-нибудь съесть, Мамины пирожки давно ушли в историю, а то чем был наполнен желудок едой назвать можно было с большой натяжкой. Все думки мои были о ней – такой желанной!
Как-то, будучи еще в карантине нам с Хайрулиным Радиком, моим хорошим приятелем, по поручению нашего вечного дежурного по роте сержанта Шамоты пришлось нанести неплановый визит в кухню нашей столовой, вернее она была не нашей – соседнего «черного батальона». Мы просто в ней харчевались, благо она находилась сразу за забором автобата. Поставив на земляной, покрытый слоем бычков и щепок пол принесенную пищевую канистру, стали ждать пока повар-басмач загрузит ее кипящим в большом армейском котле перловым варевом. Кроме суетящегося и гремящего разнообразной металлической посудой повара в пищевом отсеке находился старослужащий с тем же разрезом глаз. Он сидел в углу пищеблока на табуретке, что-то громко лапотал на своем французском, задрав на нее одну ногу, и презрительно глядя на наш духовской прикид стряхивал пепел с дымящейся папиросы в такой же как наш бачок, принесенный такими же духами, ждущими сейчас снаружи. Вспомнилось, что иной раз, торопливо глотая и порой даже не пережевывая пищу в столовой чувствовал и запах и вкус табака и еще бог знает там чего, но чтобы так воотчую подтвердить свои догадки? Это уже перебор. Нашу канистру басмач заполнял при нас. И мы потащили ее в роту, был наверное чей-то день рождения. С Хабиром мы уже разошлись. Он стал Антипу и плотником и художником и водителем и жил в пределах роты и штаба, а я целыми днями, а позже и сутками жил в кабине маза, на пикетах стратегической рокадной дороги "ЧИТА-ХАБАРОВСК". Так вот ехал и глотал слюну. Впереди, напротив Гаишной двухэтажной будки, стоял гражданский газон с белой молочной бочкой на спине. У его колеса возился водитель и явно чем-то был озадачен. Я припарковался рядом с ним и спрыгнул с мазовской подножки. Тот радостно подошел ко мне с надеждой в глазах. «Не могу сорвать гайки с колеса». Колесо газона явно словило шпиона. Работа с баллонами в ту пору для нас была занятием привычным и весь потребный для того инструмент в каждом мазе имелся в избытке. Более того, отношения с теми баллонами, правда мазовскими, а не игрушечными газоновскими стали даже глубоко интимными. Каждый вечер для нас был не просто концом тяжелой рабочей смены, но был и началом обязательного вечернего спектакля. Хохол, один из наших смотрящих, придумал нам вечерний парковый аттракцион. Всякий, кто имел несчастье попасться на глаза дедам, стоя по какой-то причине на обочине или зазевавшимся на погрузке, да мало ли что могло им не понравиться, попадал в дневной черный список. Состоял список из двузначных чисел от пятидесяти до шестидесяти девяти, и сразу по приезду на стоянку, он зачитывался преимущественно тем же Хохлом. Провинившиеся подходили к груде старых мазовских баллонов. Каждый выбирал понравившийся ему и взваливал его себе на плечи. Хохол объявлял каждому номеру количество кругов по стоянке, согласно числу дневных залетов и аттракцион начинался. Счастливчики измеряли сапогами периметр стоянки. Дальше все по уставу – строем и с песней в столовую и после в роту. А после отбоя опять осточертевший голос Хохла делящегося со всей ротой дневными впечатлениями и не факт, что после отбоя не прозвучит фраза: «А вот шестидесятый сегодня…»!!! Ну и со всеми вытекающими...
Отвлекся! Молоковоз со скрипом отдал колесо и смиренно принял на его место запаску. Мой новый знакомый каждое утро возил в Архару из Грибовки свежее молоко. Он был родом из Перми, а здесь на Амуре это стопроцентный земляк. Мой зема торжественно вручил мне трехлитровую банку свежайшего молока и сказал, что здесь, отныне и впредь я поставлен на довольствие. И каждое утро на этом самом месте в это же время буду иметь такую же. На том и расстались. Он в Архару - я на пикет. Мои пацаны, выхватывая ту банку друг у друга из рук просто уделались тогда молоком. Мы не видели его с гражданки. И им это явно понравилось, и нравилось еще какое-то время. Теперь, каждое утро я отрывался от колонны и пока она меня догоняла, заезжал за ГАИшную будку и впритирку к ней ставил свой маз так что его не было видно ни со стороны Архары, ни со стороны Заречного, только со стороны Грибовки. но туда никто не ехал Колонна поворачивала на Заречный. Я же отоваривался и ее догонял. Как-то, стоя там в ожидании земляка, ко мне подъехал на гужевой повозке местный кореец и попросил в сторону Грибовки дотащить лежащее неподалеку от поста бревно, не весть как оказавшееся здесь. Для его кобылы задача была непосильной. Тросом за фаркоп и через полчаса бревно было на месте, а у меня в кабине в придачу к молоку на пассажирском сидении сидел мешок арбузов, кореец их выращивал. Арбуз был мелкий, но удивительно сладкий. Фермер явно знал свое дело. Для дедов, подъехавших к нескольким несанкцианированно стоящим мазам и обнаруживших вокруг них сотню арбузных корок и несколько сытых и счастливых тем духов это был перебор. Попал конкретно! Баллонной терапией не отделаться. Я завис в ожидании наказания…
Отвлекусь на время от нити повествования, с тем чтобы глубже ввести моего читателя в тогдашнюю нашу армейскую бытность. Надо сказать, что в батальоне межнациональные отношения были далеки от кубинских дружественных улыбок. В день нашего прихода в третью роту, уже после отъезда Машки домой в полк, в роту влетел наш черпак и истошно заорал: «Полундра, Наших бьют!!! Все во вторую!!!». Во вторую все "наши" побежали не с пустыми руками, ротные табуретки и ждущие своего часа кроватные дужки испарились в мгновение ока. Мы с открытыми ртами смотрели это кино. Вернее его слушали. Экскаватор с шаром, крушащий здания, работает просто шепотом в сравнении с тем как стонали стены второй роты, когда там гостила третья! Эти стоны, спустя некоторое время потихоньку сошли на нет. Представление завершилось и наши дизбатовцы начали заполнять собой родную третью роту. Она наполнялась их радостно-возбужденными голосами. Для нас, удивленно смотрящих и переваривающих увиденное, было громогласно заявлено: «В РОТЕ вы духи, со всеми вытекающими, но если кто-то из второй, первой или любого черного батальона борзанет, то неважно кем по сроку службы он или они будут! Мочите всех и если будет нужно мы в том поможем! Третья рота всех нагнет»! К сведению приняли..., я точно принял.
Как-то будничным ранним утром, а подъем у нас был в пять ноль-ноль, что красноречиво отображалось по утрам на наших лицах, мы ежась и позевывая заполняли батальонный туалет, обозначенный на карте буквой «Н» от слова нужник. С другого торца этот же нужник посещала та же вторая рота и так же сонно зевая и фыркая растекалась по отгороженным ячейкам навстречу нам. Заняв свободную, я расстегнул свой гульфик и уже готовился отлить, взяв на прицел квадратную лунку, заботливо вырезанную для этого дела в деревянном полу, как получил в бок нехилый такой толчок с сопутствующим пояснением: «Уйди на х…духан, дед не видишь да»? И презрительно глядя на меня снял свои ушитые штаны и начал пристраивать свой багажник над квадратной пустотой. Этот наш междусобойчик не остался незамеченным нашей половиной туалетного барака. С полуоборота, я всадил басмачу сапогом прямо по физиономии, благо она его же хлопотами оказалась на уровне моего колена. Отчего он, схватив руками слетающее нижнее обмундирование, одной ногой тут же провалился в лунку и отчаянно завопил диким голосом, призывая на помощь свою орду и какого-то шайтана. Не тут-то было! Наши пацаны того только и ждали. На голову басмача сверху уже со свистом летела пряжка ремня. Туда на перегородку ячейки, в мгновение ока заскочил мой сослуживец Заяц и с явным удовлетворением завершал начатое мной дело намотанным на руку солдатским ремнем. Того ремня пряжка точно прилегла на плешь противника, оставив на ней кровавый рубец, и мигом помножила на ноль остатки боевого духа басмача. Может несколько иноверцев и попытались вступиться за обосранную честь сослуживца, но очевидно заглянув в наши ясные очи и успев отгрести пару тройку увесистых затрещин, решили по быстрому эвакуироваться из нужника, забирая с собой окровавленного и орущего от боли земляка. Мы третья рота! А не хухры-мухры! Басурмане спешно покидали удобства, унося с собой все то, с чем приходили, до другого случая.
Но война дело такое неоднозначное. Не бывает на ней побед только одной стороны. Это тяжелый и кровавый диалог, зачастую с цинковыми ящиками на дессерт с обоих сторон. В силу нашего разъездного характера службы мы постоянно контактировали со сверстниками из других батальонов, дружили и в гости ходили. И курили… Еще один неотъемлемый атрибут армейской службы. Еще в карантине в редкий момент между всякими построениями кто-то запустил по кругу косячок со словами: «Давайте по децелу»! Я и французского то не знал тогда. Так много свалилось на нас здесь и сразу новых и незнакомых слов и лексических оборотов, что не найдя переводчика, порой просто отгребали по физиономии, если не успевали должным образом отреагировать на сказанное. Что такое "косячок" мне на гражданке тоже не объяснили, а тут дали курнуть замызганный бычок, пущенный по кругу и начались веселые переглядки. Я и не понял с первого раза шо це было... Но втягиваешься в новую игру быстро и по молодости с интересом. Уже потом понимаешь почему вдруг встречная ммзуха ни с того ни с сего со встречки летит на таран и промахиваясь зарывается в придорожных зарослях, а то и спрыгивает с сопки, исполняя в полете фигуру высшего пилотажа. Такая категория как правила дорожного движения в уставе автобата отсутствовала в принципе. Единственным допущением была та установка, что нужно держаться по возможности правого края дороги, если ты не в стельку пьян или не обкурен, или просто не спишь. Исходя из того поток цинка под литерой "200" от нас был не меньшим чем из дружественного в ту пору Афганистана. Дорога, которую мы укатывали тогда и которую недавно обкатывал наш ВВ на ладе калине, она почти в буквальном смысле скрипела нашими костями и останками похороненной там техники. И тем обиднее слова этого заморыша о том, что нас - военных строителей там не было.
В общем и целом взрослеем семимильными шагами. Представился мне случай познакомиться с Крупой, что бы он там перевернулся, хоть и говорят что о них либо хорошо, либо никак. Кто бы тогда мог подумать что та милая женщина, кормившая нас с Хабиром жареной картошкой и угощавшая компотом и салатами была женой этого чудовища. На том самом карьере, лишь закончилась моя стажировка я самым мирным образом выруливал из под экскаватора, приняв на борт свои двенадцать тонн и за ближайшим песочным барханом увидел крутящиеся колеса лежащей на кабине ммзухи. Она кувыркнулась на том самом месте по которому сейчас предстояло проехать мне груженому. Под ней ушел грунт. Такое часто случалось с ПГСом. Но рядом с ней, со звериной рожей стоял Крупа в роли регулировщика. Я, оценив обстановку нажал на тормоз. Маз скрипнув уставшими суставами остановился. Мне груженому нужно было по сценарию проползти по обвалившейся песочной колее слева от которой возвышалась крутая стена бархана, а справа внизу вверх колесами в агониях умирал армейский Зил. У него проскочить не получилось. Голосом бог Крупу не обидел, сирена общегородской тревоги разговаривала шепотом на его фоне. «Воин! Сюда смотри и делай так как Я говорю»!!! Ага, сейчас. Что бы ты там не говорил, а законов гравитации еще никто не отменил. Мне покрывать моим Мазом Зила совсем не светило. Пауза показалась Крупе чрезмерной и он, заскочив на водительскую подножку со всей дури дал мне в нос! Такого фейерверка звезд в глазах я до сих пор не видел, даже салют победы на нашей площади девятого мая был бледнее. Маз подпрыгнул как лягушка от включенного форсажа и Крупа улетел с подножки. Крутанув на косогор сам не знаю как, но я проскочил над Зилом и ревя мотором ушел в точку не останавливаясь. От такой обиды текли слезы, нос был сломан, вся передняя часть кабины была просто залита моей кровью. Где-то встал, как мог, на горячую поставил на место нос и гимнастеркой начал оттирать стекло, торпеду и руль. Стирка и уборка кабины мне сегодня обеспечена.
Еще раз вздохну по молодости, когда за пару дней заживает всякая рана. Любой порез зарастает уже завтра и ты совершенно забываешь про него, наверное ха-ха по той причине, что уже нахватал новых и порезов и тумаков. И нос прирос и обида угомонилась. Строительства дороги никто не отменил и наши военные будни шли своим чередом.
Как-то раз в обеденное время приехали к нам двое смотрящих на пикет и что-то запарил их Зил. Потекла с него водичка и он встал не в самом удобном месте, мешая маневру тяжелой дорожной техники. Парни были не из простых. Была у нас некая темная когорта людей, очевидно состоящих на довольствии у местных авторитетов. Сужу так по тому факту, что они были «неприкасаемы», хоть и носили солдатскую форму и пользовались армейским ресурсом. Они решали какие-то только им понятные вопросы, запросто хлопая наших офицеров по плечу, но главное, рядом с ними я шкурой чувствовал что они для себя перешагнули какую-то незримую черту, которую мне и моим тогдашним товарищам не было дано переступить, в силу другой нашей ментальности. Не знаю какой шайтан заставил очутиться меня возле того Зила, но их волчьи глаза быстро приметили мой духовской прикид и притянули меня к борту своей машины. Все как всегда. Пара профессиональных отрезвляющих ударов по точкам и я не могу дышать и говорить не могу, только слушать. Они знали что я из третьей роты, наверное видели, как высаживался из стоящего неподалеку маза. «Короче так духан, вот тебе банка и чтобы через двадцать минут она была наполнена водой, время пошло». И я пошел, вариантов не много, а вернее два, и найти воды и отвязаться от них он явно из тех двух более привлекательный. Водопровода в дальневосточной тайге нет, а потому приходится включать мозг на максимальную мощность. Где-то здесь, проезжая видел отряд чумазых трактористов с характерным разрезом глаз. И они как услышали меня. Откуда-то из зарослей ко мне метнулись две фигуры явно из контингента Абдулы. Было видно что здесь они чувствуют себя хозяевами, как будто это была их земля. Басмачи что-то прятали за спиной а я с банкой в руках. И разбить ее для меня плохой вариант, даже если бы и об голову иноверца. Попал в квадрате! Бежать не вариант. Эти двое возбуждены и агрессивны. Коверкая на свой лад слова они мне орут: «Ти дух, ти русский чурка! Да. Говори ти чурка»! Мой вариант молчать. Надо как-то уйти и по возможности без потерь. Так или иначе уйти получилось и отследив точку их выхода из леса попал в узбекский лесной лагерь. Вражеский стан. Я оказался разведчиком на той стороне, на краю большого палаточного Ташкента. Басмачи меня тоже приметили. Если бы не мой духовской наряд блин, как клоун на арене цирка! Краем-краем я подобрался к кухне. Там воотчую увидел сказочный персонаж из Али-бабы. Громадного роста узбек, виртуозно управлялся с разделочными ножами, шинковал чью-то тушку, вроде не человеческую. Он посмотрел на меня, просек ситуацию и молча глазами показал на бак с водой. Все остальное было делом техники, я набрал воды и был таков... Что-то за время моего отсутствия изменилось и принесенная мной банка была просто поставлена на подножку того Зила. Слава богу пути наши с теми бродягами больше не пересекались, а вот с братками из таежного лагеря пересеклись.
Каждый божий день, доработав смену, мы грузились и собирались в колонну для следования домой, то бишь в гарнизон, по месту приписки. И в тот божий день все было также. Я,не дожидаясь остальных погнал свою шестидесятку в сторону условного дома. Жара уже не донимала и начинало смеркаться. По пути моего следования в середине просеки одиноко стояла наша чтзовская сотка с работающим дизелем. Стояла вдоль пути моего следования на середине просеки. Поравнявшись с громко тарахтящим трактором в кабине я увидел забившего на все, спящего тракториста, точь в точь похожего на одного из тех, с кем я недавно имел счастье объясняться на тему кто таки из нас есть чурка. Остановившись прямо возле монстра я перепрыгнул на его гусеницу и дальше в кабину оного. Басмач мирно посапывал на сидении, рядом лежал ящик с инструментом, где самый миниатюрный ключик имел номинал так на сорок два. Какой-то из них оказался у меня в руке, другой я прихватил басурманина за чуб и двинул его скворешником о ближайшую торчащую железяку. Узкие его глаза округлились до европейского стандарта и он заорал от досады и боли и начал трепыхаться как курица при виде топора на пеньке. Я на тот судный момент ни в чем себе не отказывал. Тракторный гаечный ключ без промаха молотил тушку басмача и был красным от его черной крови. Между тем подошла колонна мазов и в окне тракторной кабины обозначились довольные физиономии наших пацанов. Мой подопечный извиваясь как змея в какой-то момент сумел таки из под меня выскочить но тут же оказался в руках моих дизбатовцев. А наши басмачей не любят... Есть таки бог на свете и он не случайно еще раз пересек наши пути. Если сегодня жив тот мусульманин то он этот день помнит!!!
Езда с кондиционером в жаркое время бывает приводит к негативным результатам.В моем случае результатом стало оглохшее левое ухо. Две ночи я вообще не спал, скрипел зубами и волчком крутился на кровати, на утро третьей, я уже плохо соображал что вокруг меня происходит. В нашей чисто русской роте каким-то чудом оказался один иностранец. Он был турок. Ложка дегтя блин, в статусе черпака. И именно его принес шайтан в сектор неслышимости моего левого уха во время утренней уборки, когда я усердно натирал ногой ротный пол. Присутствие смотрящего обязывает его руководить процессом, корректировать его исполнение, иначе его не поймут смотрящие за ним. Но с той позиции, с которой он решил осветить его взгляд на рабочий процесс и внести поправочку я его никак не слышал. Наверное он до меня не докричался и тогда я отхватил потрясающий боковой в ухо. В себя пришел сидя на начищенном полу и сразу ощутил что-то мокрое, стекающее слева на шею. Но бог ты мой! Я стал слышать! Это было таким счастьем, что в тот миг я готов был расцеловать басурманина как чудотворца! Все прошло как дурной сон, ушла измотавшая меня за трое суток дикая боль. Я заулыбался и строем и с песней зашагал в новый будничный военный день!
А каждый новый день приносил с собой новые и новые эпизоды. В тот день отсыпку делали на ровном участке, высота насыпи метра два. Делая стандартный задний заезд для отсыпки грунта и поднимая кузов, оказавшись задними колесами на краю насыпи я привычно нажал педаль тормоза. Но она со свистом провалилась в пол; успел заметить падающую стрелку манометра и почувствовал как мой маз с поднятым вверх кузовом заваливается назад. И кабина вместе с пилотом задирается вертикально вверх. Когда она остановилась я лежал на спинке сидения и через лобовое стекло наблюдал солнце в зените! Где-то подо мной внизу бегали и кричали люди, разматывали тросы и уже подгоняли другой самосвал. Я, очевидно с напуганными глазами спускался с этого вертикально стоящего суриката и ломал голову в поисках причины. Причина была банальной – разрыв задней тормозной диафрагмы! Пневматика! Етить ее в хвост! Маз опустили на грешную землю. Кто-то достал эту резинку из своей заначки, час работы и я опять в строю. В том же строю стоял я через пару дней на двести метров восточнее – через два пикета. Стоял, ожидая очередной разгрузки у левого края четырехметровой насыпи. Какая-то пауза впереди. Из-за множества снующих передо мной людей показался колесник Т-150 в военном камуфляже. В его кабине не было свободного места, она до отказа была наполнена офицерскими рубашками. Объезжая стоящего меня, из правого окна высунулась рука и выбросила бутылку, которая звонко сыграла по правой двери моего маза. Я, матюкнувшись в ту сторону перевел взгляд в зеркало заднего вида и почему-то не нашел в нем отражения промелькнувшей махины, посмотрел в водительское и увидел как этот монстр кувыркается с высокой насыпи размахивая своими широченными колесами. Прокувыркавшись так еще метров десять от грейдера, злополучная машина успокоилась, облокотившись на расплющенную кабину в которой еще несколько секунд назад стоял пир горой. Все то время, пока она кувыркалась из нее просто веером в разные стороны, как мальки из ведра разлетались пьяные прапора и лейтехи, а теперь под искореженным железом виднелась голова с густой шевелюрой черных волос. Я выпрыгнул из маза и присел у колеса. На такой жаре подобное зрелище просто сшибает с ног. Туда смотреть не хотелось и я стрелял глазами по сторонам. А со сторон ообирался вновь экипаж боевой машины. Кто-то поднимался с коленок, кто-то уже вставал на четвереньки и тряс головой, а кто-то тупо смотрел на еще крутящиеся широченные колеса стопятидесятки. Я опять взглянул на страшное место и не увидел там головы, зато в центре композиции прямо перед тушей перевернутого трактора, охая и матерясь возникла коренастая черноволосая фигура с перепачканной машинным маслом физиономией в напрочь разорванной офицерской рубахе и вытянув перед собой руку с оттопыренным кривым пальцем истошным криком заорал: «Я палец сломал! Е!!! ААА»!!! Тьфу!!! Говорят же что пьяным море по колено!!!
От злополучного Зареченского карьера, с уходом на восток мы уже отказались. По мере удаления от него сопки становились все выше. И потому скорость дорожной отсыпки снижалась,в силу увеличения их высоты, и массы перевозимого груза. То нужно для соблюдения параметров технологических уклонов строящейся магистрали. Теперь копали сопки и этим же грунтом отсыпали насыпь между ними. Последний наш рейс, по дороге домой, в роту всегда был с грузом. Разгружались либо в части, укрепляя стоящий на болоте наш парк, либо в учебке, либо просто там, где скажут. Не ожидая всей колонны сизым голубем летел по отсыпанной дороге, от сопки к сопке. Только преодолел очередной подъем. В зеркале рассеялся черный дым и груженый маз легко и непринужденно покатился под горочку. Внизу, на середине пути между сопками, где высота отсыпки была еще метров десять на левый уклон разгружались две ммзухи. Они стояли поперек проезжей части с поднятыми кузовами. С ними стоял пикетчик и смотрел в мою сторону. Пяти оставшихся метров проезжей части для меня было более чем достаточно и я беззаботно катился на своем самосвале, стрелка подбиралась к восьмидесяти. Когда до компании оставалось метров тридцать и я уже хорошо видел силуэты пилотов, сидящих в ммзухах, один из них сделал характерное плечевое движение и нагнул вперед голову. Морда Зила, вздрогнув несколько раз, упрямо поползла поперек моего курса, лишая меня шансов на мирный исход. Нажимать на тормоз уже не вариант. Секундомер начал отсчитывать секунды до моего яркого житейского финиша! Я втопил педаль газа в пол! Повторилась ситуация с Крупой! И мой маз вместе со мной просто проскочил через виртуальный пространственный и временной портал. Краем глаза заметил два напуганных округлившихся зрачка на черной физиономии... Очнулся на вершине сопки и с трудом убрал трясущуюся ногу с педали. Руки и ноги ходили ходуном. Тем временем туда же на сопку заехал и встал, так же на траверз к линии дороги мой несостоявшийся убийца! Моему негодованию просто не было предела, выражаясь литературным языком, мать его так!!! Захватив с собой первый запрыгнувший в руку гаечный ключ, я заскочил на правую подножку Зила и дернул ручку пассажирской двери. Мусульманин сидел с невинным видом и не успел обрадоваться столь быстрому моему появлению. Дальше все случилось по известному сценарию... Мой пар из меня вышел быстро. Самортизировав мой стремительный наезд и приняв пару тройку гаечных тумаков, из угла кабины как мазовская камера от пневмобалона стремительно начала вырастать нехилая фигура басурманина. Ситуация точь в точь как в «Ну погоди»! Из зайца вырос лев! Пока его процессор осмысливал ситуацию я также стремительно выпрыгнул из зила и запрыгнул обратно в маз. И не дожидаясь ответного визита удовлетворенно двинулся домой.
На следующий день Нас всех отправили на Каменный карьер. Колонна мазов, поднимая тучи пыли, с дизельным ревом шла сквозь Аркадьевку и все местные жители выходили посмотреть на военные маневры, За селом закачался понтонный мост через речку Архару, явно не ожидав проход через себя такой колонны груженных мазов. Каменный карьер это тогда был очень уютный поселочек, состоящий из пары десятков чистых беленьких домиков, расположившихся между карьером и железнодорожной магистралью. Этакий дальневосточный хуторок с доброжелательным, что в тех краях большая редкость, населением. Была там даже молодежь и так случилось, что на тот момент серьезно "попавший" мой друг Радик нашел там свою судьбу. Парень он был красивый, да и молодой, может тогда его и приметила живущая там девочка, позже ставшая его невестой. Был там хороший магазинчик с хорошей продавщицей, которая потом всегда продавала нам то, что мы хотели и не задавала вопросов; и гоняли мы туда и только туда, когда в карманах наших стали появляться деньги, правда появляться стали позже, уже после автобата. Да и вообще была там аура! Вот в тот день именно в Каменном и положил своего маза на бок мой друг Радик. Мы,тогда столпились вокруг искореженного его шестьдесят пятого и просто не знали чем ему помочь… Да и это была первая серьезная катастрофа у нашего призыва. Не так была страшна авария, как экзекуция за нее.
Тем временем комбат таки принял решение передислоцировать наш дизбат в полевой лагерь. О том радостно защебетал наш дедовский состав и посовещавшись, они решили взять нашего брата в ежовые рукавицы. До переезда в лагерь ни одного залета! Воздух свободы их пьянил! Между тем последние смены путь домой мы преодолевали строго в колонне. В головном мазе ротный зампотех, в замыкающем Хохол с Чертом. Попробуй выпрыгни из строя! Шли на разгрузку в учебный батальон. За мной следом пятьдесят пятый, единственный в роте маз с красной «гражданской» кабиной. За рулем Бахтияр. Он Савельевский земляк и они с одного призыва. Добродушный толстячек или говоря сегодняшним языком маленький Шрек! Килограм так на семьдесят пять, до большого не дотягивал. Вот и учебный… Сворачиваем с шоссейки направо и вдоль глубокого, в человеческий рост Арыка, метров сто пятьдесят и опять направо на крутой подъем. На тот подъем я заехал на два корпуса от Арыка, когда передний маз встал, сверкнув стопарями. Я тоже жму на тормоз. Е мае!!! Педаль провалилась со свистом. Стрелка манометра упала вниз и моя двадцатитонная махина начинает катиться вниз. В зеркалах вижу красную Бахтияровскую кабину, и что он, сколько можно скатывается назад и гудит воздушкой, предупреждая позади стоящих о своем экстренном маневре. А маневром он явно ограничен. Пытаясь избежать удара выворачиваю руль влево, но упираюсь задним бортом в водительскую половину красной кабины и пугаюсь того, что он сейчас там чувствует. Бахтияр тормозит мой разгон и я задней левой спаркой срываюсь с настила в глубокий Арык. Колеса повисают в воздухе, маз садится на мост и получив крен градусов в сорок замирает балансируя на весу и очевидно раздумывая - рухнуть в Арык или остаться на мостике. Я тем временем, очень осторожно, боясь быть им похороненным, если он вдруг передумает, потихоньку эвакуируюсь из кабины. Ныряю под открытую водительскую дверь и выскакиваю из зоны опасности. Фу!!! Медалью за отвагу конечно не наградят, а вот пиз - ми в роте могут. Наши все сбежались, и Бахтияр с ними, слава богу живой! Говорят бахнула камера тормозная. Совсем недолго проходила!
Дальше дело техники. Загнали в учебку большой грейдер и зацепили тросом за передний крюк, а Бахтияровским мазом натянули трос, зацепив его за правую колесную спарку. Поскрипев мостом моя шестидесятка лениво вылезла на дорогу, не потеряв при том и тонны груза.
Красную кабину, как водится, правили мазовской же колесной камерой, засунув ту под смятую морду и накачивая компрессором. Конечно красотой не блистает, но ни на скорость, ни на грузоподъемность не влияет. Их половина у нас таких, как и мы ушибленных да побитых.
Наша ротная жизнь, на тот момент изрядно нас измотавшая, волей комбата была поставлена на паузу. На каком-то пикете, в не столь уже, нашими хлопотами, глухой тайге, был поставлен палаточный лагерь. И мы - рабочая рота, как пионеры стали теперь его таежными жителями. Жизнь в палатке, что называется в зоне боевых действий, избавляла нас от многих ротных ритуалов, главным и наиболее выматывающим из которых была натирка полов и утренние марши с песней. Полы там был земляными, а будить медведя в тайге дело изначально неблагодарное. Более того, лагерная жизнь подарила нам лишний час на отсып, потому как утром только завтракали и ждали с ночной смены напарников – молодых, черпаков и дедов, гонявших на мазах в самоходы по ближайшим и не очень деревням. По приезду таковых заправлялись, из живущего с нами топливозаправщика, доливали масло из двухсотлитровых бочек, кому надо обслуживались и уходили на трассу. Боевые наши будни продолжались. От населенных пунктов мы удалились на приличную дистанцию. Ближайшее к нам было село Заречное. И не имея теперь возможности выезжать в мир, будучи привязанными к таежному социуму, начинали дичать и деградировать в натуральном смысле слова. Все новости с того света могли узнать только от дедов, ночами бывающих в миру, но они, недавно застегнувши штаны и убедительно зевая, не торопились с нами делиться и шли в палатку отсыпаться до следующей ночи.
На дворе уже стоял август и жара сменялась дождями и нешуточными. Нашу дорогу размывало и ездить по ней бывало просто невозможно. Там где она была утрамбована, маз вел себя как корова на коньках, а где чуть размокала, там он просто проваливался и вяз. Хотя и в сухую погоду наша дорога нам без конца преподносила сюрпризы. Зачастую, забывшись или разъезжаясь на ней со встречным транспортом под правыми скатами просто проваливался грунт и можно было не на шутку закопаться даже на порожнем, а то и положить его на бок. Такое случалось не редко, а вернее было нормой. Не знаю, как дальше к Хабаровску, а в амурской области земля коварна. Не спроста кремлевские лукатворцы решили тут раздавать бесплатно гектары, тот еще подарочек. Для глаза, когда стоишь на укатанной дороге все красиво, как и дома. Кустики там, цветочки. Но когда решишь рвануть по полянке с сочком за бабочкой, то переломаешь себе ноги, потому как под травкой сплошные кочки, как будто перед тобой прогнали стадо коров с миллиард голов. И что бы там хоть что-то твоими хлопотами взошло нужно ой как попотеть, равно как и с дорогой. А вот что там действительно дает урожай, так это конопля. Ох она там и дурная! И бизнес на ней местный контингент наварачивает сродни колумбийскому, думается с него-то и кормятся те пацаны в армейской форме, в статусе вечных дембелей. Ясен перец и мы к этому делу пристрастились. Кто-то и участочек себе застолбил. В общем поставки этого зелья потенциальному потребителю всю мою службу были безупречны. Служба снабжения бригады такой регулярности поставок обзавидовалась бы. С другой стороны за палаткой льет дождь, работа стоит и не один что маз, что Зил не в состоянии сдвинуться с места. Никто из офицеров даже на пикет приехать не может. Только гусеницы бегают до асфальта и обратно за хлебом и пайком. И сидит рота здоровых молодых и хочущих пацанов в вынужденном безделии, и тут чей-то голос: «А не курнуть ли нам пацаны»? В копченый чайник засыпается вся пачка чая, и достаются из заначек карамельки, И бодро закипает тот чаек, из папиросы вылетает табачек, по кругу запуская косячок, и смех и хохот в той палатке, и дождь за ней уж не такой и гадкий! И хочущий стает хохочущим!
Те трактористы, что снабжали нас в распутицу самым необходимым, были с Брянска, как и мой сменщик. А потому мы не могли с ними не познакомиться. Они уже давно обследовали всю ближайшую лесную округу и как-то подошли ко мне с деловым предложением. С их слов в нескольких километрах от нас на север, т.е. в глубь тайги, жил знакомый им лесник. Лесник тот, с их слов был просто кудесником по части медовухи. Тот самогон, среди расквартированного гарнизона снискал себе почет и уважение. Предлагалось ехать в ночь. Днем дед мотался по тайге. Такой вопрос мог быть решен только созывом старейшин. Я им был должен тем, что давеча не угостил их арбузами и потому Хохол нет – нет да давал мне это понять. Тем паче, что наказание как-то обошло меня стороной. Считали что я проныра и при случае меня можно озадачивать ответственными поручениями. Вопрос был поставлен ребром. Деды, не долго взвешивая все за и против, кивнули.
Дождь затих после обеда, ожидалось что до вечера подсохнет. Все вводные были получены, маз заправлен. К означенному времени брянские, акая и якая с гомоном и банками загрузились в кабину. Уже стояла ночь, Над нами было черное небо, полное звезд, Видны были все созвездия, как в планетарии. Застучал дизель и наша экспедиция тронулась в неизвестность. Маз ползал по дороге как пьяный конькобежец. С такой-то матерью и с брянским акцентом. мы несколько километров ползли до начала асфальта. Почувствовав под собой атрибут цивилизации дизель залился соловьем и в мгновенье ока донес нас до злосчастного поворота в темную стену высокого кедрача. Сворачивая направо в таежную глушь я уже горько жалел о том, что подписался на эту авантюру. Земляная тропа вела на подъем и делала крутые зигзаги, виляя между высоченными кедрами. Для маза задача была на грани его возможностей. Шлифуя задними колесными спарками, маз выбрасывал фонтаны сырого грунта высоко вверх и с большим трудом тащил свою тушку на подъем. Все мое мастерство и интуиция потребовались для того, что бы удерживать его на траектории движения, протискиваясь между толстыми кедрами, Я едва втискивался между деревьями, срывая кору со стволов и получая от них ответные удары по бортам. Подъем обещал быть долгим, а сырой грунт на колесах поглотил остатки протектора. Дорога виляла по лесной чаще преподнося бесконечные сюрпризы. Маз на ней просто танцевал. Он то резко ускорялся, нащупав под собой корневую систему и шлифуя ее колесами, визжа как наждачный станок, то шел боком, задрав хвост, как мартовский кот, то юзом, упираясь и уворачиваясь от очередного ствола дерева, стоящего на пути следования и наконец в свете фар обозначилась колея, бессовестно ныряющая в промежуток между стволами мощных кедров, вросших в землю ровно по ширине моего маза. Это была ловушка. Тормозить бесполезно. И я, как толстозадая лыжница, виляя задом и подобрав под мышки палки бедрами цепляюсь за них и застреваю. Задние колеса беспомощно крутятся, забрасывая грязью и без того уделанный маз. Все! Приехали! Мои спутники сидят молча, уцепившись за торпеду и ручку и смотрят на меня напуганными глазами. Дизель заглушен без большой надежды его завести вновь, аккумулятора хватит на несколько оборотов и если остынет шансов хрен да маленько. Ну и на кой оно мне было надо?...
До сторожки лесника решаем идти пешком и мои спутники, гремя банками и кроя матюками этот свет и эту тьму выгружаются на дальневосточную землю. Идем среди высоченных кедров по еще нетронутой тайге по едва заметной дороге. Ощущаю себя атомом в нашей трехкомпонентной молекуле, глядя на бесконечно огромное небо, заполненное миллиардами звезд. Как я мелок в этом мире. И как ничтожны для него мои проблемы, стающие для меня вселенской катастрофой. В таких думках дорога выводит таки нас к лесной избушке. Одноэтажное строение с хозпостройками приютилось в лесной чаще. Ни одной лампочки, да и всего того, что к ним должно прилагаться. Как он тут живет и живет ли? Мои брянские однополчане со знанием дела ныряют в какую-то дверь, пропадая в темноте ее проема и через минуту озадаченно стоят на пороге и чешут затылки. Деда нет! Сюжет обрастает интригой. Мои новые брянские друзья, к сожаления память моя начисто стерла их имена, вдруг вспоминают что неподалеку отсюда, параллельно нашей трассе строится ЛЭП, то бишь высоковольтная линия электропередачи и там есть гусеничная техника. Нужно туда дойти и просить помощи у гражданских. Других вариантов собственно и нет. И наш отряд отправляется в ту сторону куда махнул рукой наш поводырь. И правда минут двадцать ходу и лесная стена перед нами расступается, Мы выходим на такую же просеку как и та что прокладываем мы.! Перед нами, с промежутками метров в двести стоят высокие металлические опоры на которые должны быть подвешаны провода высокого напряжения. Они, размотанные с деревянных катушек, тянутся от опоры к опоре, насколько хватает глаз, огибая бесчисленные пеньки спиленных деревьев. Неподалеку от нас стоит небольшой американский бульдозер катерпиллер, чуть дальше наша сотка с громадной лопатой. Есть колесный жилой вагончик и масса разбросанных по всей просеке пустых деревянных катушек. В вагончике никого! Да где же вы, ЛЮДИ!!!
Один из Брянцев, он собственно автор проекта, мне говорит: «В машинах не силен, но любой трактор без проблем заведу и без проблем вытащу твой маз! От слов к делу! Через полчаса его возни американский бульдозер наполнил вселенскую тишину ревом мотора и сделав несколько бестолковых бросков проехал вдоль уложенных проводов. Из окна уютной кабинки нарисовалась довольная брянская физиономия. Поехали! Трактор бодро переехал укладку кабеля и почти уже выбрался с просеки как вдруг взревел мотором и словно волчек завертелся на одном месте. Еще раз взревел мотор и та же картина! Трактористы спрыгнули с затихшей машины и мы заглянули под днище. Американец конкретно попал на пенек! Теперь ему самому нужна была помощь! Не сговариваясь посмотрели на стоящую сотку. Та завелась через семь минут и не делая бестолковых прыжков уверенно поползла, круша пеньки и провода, в нужную нам сторону. Маршрут был обратным и пролегал через сторожку лесника, Я решил рвануть пешком, так было короче, Мне судьба медовухи уже была до фонаря. На местности, при полностью включенной луне ориентировался нормально. Через двадцать минут уже стоял возле зажатой в рогатке своей шестидесятки. Через пару минут услышал лязганье гусениц и увидел приближающуюся громадную лопату сотки, которая уверенно ползла мне на помощь, круша и подминая под себя лесной молодняк. Быстро оценив ее возможности решили протолкнуть маза вперед, уперевшись этой лопатой в задний борт. Я за рулем. Сзади подбирается этот Челябинский монстр, бесцеремонно упирается в мазовский борт и тот, как пробка от шампанского, выстреливает из рогатки. Отпускаю сцепление и Ой Е!!! - затарахтел мой дизель! Развернуться на месте для меня плевое дело! Мои подельники, радостно матерясь и закидывая в кабину булькающую посуду, усаживаются, согласно боевому расписанию. Езда под горку совсем другое дело. Осиротевшая сотка молча скрылась в рассветных лучах из вида моего зеркала. Маз весело спускался таежной тропой, приближаясь к финалу нашего приключения. Вот впереди засветлело. Выезд на нашу трассу. Что-то мне подсказало: «Не сворачивай влево»! И я интуитивно повернул направо, в сторону Заречного и посмотрев в зеркало увидел как за мной по асфальту потянулся грязный след и вверх полетели ошметки черной земли. Проехав метров пятьсот развернулся и белым лебедем рванул в лагерь. Солнце уже поднималось над сопкой. Начинался новый будничный военный день!
Для совета старейшин наша спецоперация была лишь подтверждением того, что на меня в трудную минуту можно положиться. О деталях задания меня никто не расспрашивал, груз был принят как должное и использован по назначению. Но на следующий день в лагерь, в сопровождении ротного, приехал мент и они ходили по парку, осматривая наши мазы. Отвечая на наш немой вопрос, ротный довел до личного состава тот факт что вчерашней ночью нашим гражданским коллегам, параллельно с нами тянущим по просеке ЛЭП, был нанесен колоссальный по тогдашним меркам ущерб в одиннадцать тысяч рублей. И есть подозрение в том что это была диверсия со стороны недружественного Китая, совершенная с целью срыва запуска линии энергоснабжения, носящая политический характер. По ширине и отпечаткам колес, диверсанты были на тяжелом грузовике и потому местные власти проверяют наличие всех мазов на предмет их нахождения в части. Проверка носит формальный характер, потому что по оперативным данным злоумышленники с места преступления ушли в сторону Архары. Наш автопарк весь в наличии и полном порядке!
И то правда! Какие к нам претензии? Мы тут строим дорогу стратегического значения, так необходимую нашей Родине. Можно сказать костьми тут ложимся, причем абсолютно бесплатно! И когда мы успели Родине так задолжать?
Но между делом погодка наладилась и наш трудовой километраж продолжал наматываться на колеса наших мазов. И те колеса не всегда уже выдерживали тех пробегов. Рейсы в часть так или иначе случались, например если надо было чего-то поменять или по большому обслужиться. Мы в комплекте со сменщиком гнали груженую нашу машину в автобат на замену масла фильтров, ну и еще чего-то там накопилось, да и заявок из лагеря целая стопка. Я за рулем, Савелий за штурмана. Только проехали двухэтажный КПП, взяв влево на девяносто. Маз набирал обороты, Прямая дорога шелестела под колесами и к этому шелесту незаметно добавилось легкое змеиное шипение. Мы с напарником непонимающе поглядели друг на друга и я краем глаза заметил что слева кто-то или что-то нас обгоняет. Это было стопорное кольцо, весело и бессовестно подпрыгивая оно ушло через встречку в кювет, следом за ним, примерно туда же важно катился мазовский баллон. «Тормози!!! Испуганно заорал Савелий и уперся ногами в торпеду. Руль в моих руках забронзовел, Двенадцать тонн грунта за спиной буквально навалились на нас, обещая похоронить в ближайшем кювете. Но больше всего меня испугало лицо моего штурмана, там такой был ужас, что я просто врос в мазовскую баранку и она не сдвинулась ни на градус за всю дистанцию нашей жесткой посадки.
Маз приземлился на асфальт с легким левым креном, Колесо, которое обычно было подо мной, странным образом там отсутствовало, обнажив полукруглую изнанку кабины. Поохав и попричитав на судьбу-злодейку мы побрели в ту сторону, где в последний раз видели сбежавшие от нас предметы. Как в сказке, блин, где вся мебель удрала от нерадивой хозяйки. Что каталось то нашли, а конструктор колесного диска взяли от запаски. Как мы вовремя погнали его на ТО!!! Слава богу, оставшийся путь прошел без приключений.
Зависнув с нашим мазом на почти пустой ротной стоянке мы сидели в дежурном вагончике и попивали черный как водится чаек и как водится покуривали травку, оживленно обмениваясь последними новостями. Дежурным по парку был наш, тоже брянский сослуживец. Нам он рассказывал о том, что делается в роте, где вечным дежурным был сержант Шамота, дедовского призыва, а вечным дневальным Малина, тот еще персонаж, коими всегда богата армейская бытность. Рядовой Малиновский был призван на службу из Москвы и пришел с командой таких же как и сам на пару дней позже нас. Надо отдать должное, что вопреки сложившемуся мнению о массовой ущербности этого контингента Малина был личностью безусловно выдающейся. Если при ежедневном ротном построении не упоминалась его фамилия в связи с тем-то и тем-то, то он считал этот день зря прожитым. По количеству оплеух, которые он отгребал с удивительной регулярностью, Малина безусловно был в недосягаемом отрыве от остального большинства. Но вместе с тем это была никогда не унывающая натура и добродушная улыбка не сходила с его лица, что в моих глазах всегда было фактом, достойным уважения. На любое его замечание по поводу дисциплинарных ротных установок, в изобилии дававшихся на построениях рота разражалась дружным хохотом. Там в роте он имел авторитет на одной чаше весов и большую корзину оплеух и нарядов по роте на другой. И сейчас, покуривая травку ждали от Малины посылочку из кухни, уж в этом на него, вечного дневального можно было положиться, а вот и наш посыльный Андрюша с вечно испуганными глазами и свертком. зажатым под мышкой.
В отличии от Малины были в нашей роте и другие персонажи. Был, например такой клоун Андрюша – тоже уроженец столицы. С момента своего появления в нашем социуме он сразу привлек всеобщее внимание своей неадекватностью. Автобат явно сломал его психику на самом старте. На зоне этот контингент называют опущенными, вот именно таким он и был. Конечно не один он был таков, просто запомнился как наиболее яркий представитель этой, довольно немалой когорты наших военнослужащих.
Стоянка третьей роты имела форму условного квадрата со стороной метров сорок и по периметру окопана Арыком, сродни окопу. Вагончик, в котором мы засели естественно на выезде с нее и с видом на КПП и ворота парка. Веселье наше было в разгаре, когда мой взгляд выхватил четыре фигуры, явно держащих путь в нашу сторону. В явном приоритете выглядела долговязая шинель Крупы с неизменной свернутой газеткой в руке, все знали, что в нее завернута арматурина. Соблюдая уважительную дистанцию, за ним плелись полупьяные прапора в промасленных насквозь шинелях и все как один с папиросами во рту, ежесекундно готовые к команде «ФАС!». «Шухер! Крупа»!!! Отзыв на команду исполнялся быстрее скорости звука, утренний подъем тот бы просто утерся. Я привык думать, что в Амурских землях Арыки роются в целях водоотведения. Но то как мы, подобно тараканам, сматывались с того вагончика и дальше со стоянки третьей роты, очень пошатнуло мою в том уверенность. А то был дежурный обход парка и только какой-нибудь залетный служака на территории автобата мог бы не знать что такое Крупа. Это было для нас именем нарицательным!
Как-то раз в нашем пионерском лагере мы разговорились за жизнь с нашим прапорщиком – он был у нас зампотехом и частенько не брезговал испачкать руки в потрохах наших мазов. Не всегда наш брат владел достаточными в том деле навыками. Мужик он был по комплекции сродни нашему Машке, но по нраву полнейшая его противоположность. Доброжелательность и улыбка она была его визитной карточкой, завернутой в типичную, по автобатовски промасленную шинель. Память моя почему-то тоже стерла его имя. Остался лишь образ. Так вот, разговорившись, между делом он меня спросил, не хочу ли я с моим образованием перебраться в хозроту управления бригадой на должность водителя замначальника штаба бригады? Сказать что я подумаю мне даже в голову не пришло. То было много круче, чем быть художником у батальонного замполита! Я конечно же кивнул, и наверное не раз. «Тогда жди. Как случится дам знать»! На том и порешили. И я стал ждать. Вот же заразная эта штука обещание. С того момента я потерял интерес к автобатовской жизни и уже видел себя тем счастливым служакой что мелькали на нашей дороге, сидя за рулем командирских уазиков , всегда одетых в чистую парадную форму, увешанную всякими армейскими значками, рядом с их превосходительством. Мы, всякий раз, как крепостные снимали шапки, когда такой барин проезжал мимо нас.
Между тем потянулись дни. На дворе сентябрь месяц и тот уже перевалил за середину. Наша лагерная смена закончилась и мы снова наслаждались всеми благами армейской жизни. Но нет худа без добра. За горой была цивилизация. Не такая конечно как там, откуда мы прилетели, но ходят же люди в гражданке и живут обычной жизнью. И никто их за это не хватает и не везет на губу. Еще месяц назад я даже ментовским лампасам был рад, увидев их в нашем лагере. Каждый божий день я, открыв глаза, ждал что сегодня, после развода - когда мы в парке, меня найдет наш прапор и скажет: «Собирай пожитки Я договорился»! Пару раз, проходя мимо, в ответ на мой немой вопрос, кивал мне и говорил: «Жди»! И я ждал. Наверное красноречиво ждал. И день настал! Пришел прапор и сказал: «Я договорился! Несись в штабную канцелярию и переводись водителем в управу к замначальника штаба бригады подполковнику Максюте»!!!
Е мае!!! Неужели прощай автобат с его машками, крупами, Ливенкомбатами, охреневшими его дедами, чумазыми мазами, непроходящими мозолями на руках, с его промасленными хб и вечным бланжем на физиономии. Его превосходительство он же такого не допустит!
День прошел как во сне. Я ходил по автобату и прощался с пацанами, с которыми съел за это лето пуд соли. Они с дикой завистью и удивлением смотрели на меня и я читал в их глазах: «Ну Ты блин даешь!!! Везет же»!!!
В последний раз отобедав в столовой, забрал с тумбочки свои пожитки и самоходом, с приписным листом пошел в штаб бригады, где меня уже ждал мой новый шеф.
Как я сходил в армию
© Copyright: Андрей Устьянцев, 2020
Свидетельство о публикации №220080900540
Свидетельство о публикации №220080900540
Рецензии