Ты мог бы стать лучше, если бы перестал бояться

Проход через двор и заброшенную строительную площадку не давал мне большого выигрыша во времени. Ну, минут пять, от силы. Утром, когда я бежал на занятия в институт, такая экономия ещё имела смысл. Я не любил (и сегодня не люблю) опаздывать, но любил подремать лишнюю минуту и потому такое маневрирование по дворам позволяло мне ровно в 9-00 сидеть в аудитории.

Но тогда никакой потребности сэкономить время не было. Было уже далеко за полночь, квартирная хозяйка, у которой я снимал комнату, спокойно относилась к моим поздним возвращениям, ключ от квартиры у меня был свой, так что будить бы мне никого не пришлось.

Я свернул с ярко освещенной улицы во двор жилого дома, а затем через проем в заборе нырнул на стройплощадку чисто автоматически.  И сразу же даже не увидел, а почувствовал, что недалеко от меня, в темном углу между забором и задней стенкой гаража, происходит что-то страшное. В свете фар проезжающих по улице машин что-то блеснуло, и что это - лезвие ножа, я тоже скорее угадал, чем реально рассмотрел. Их было минимум двое или трое на одного. Из темноты доносился сдавленный голос последнего. А я продолжал свое движение в сторону ворот, выходивших на улицу. Даже не ускоряя шага. И тогда в первый и последний раз в жизни ощутил, что значит вскипает мозг. В голове шумело, я судорожно пытался принять какое-то решение. Страх двигал меня к выходу с площадки, а какое-то другое чувство требовало, чтобы я развернулся и предпринял что-то, чтобы помочь несчастному.

Чего я боялся больше всего? Мне было 19 лет, я был высок ростом, но особой физической силой не отличался и навыками каких-то единоборств не владел. Но меня пугало даже не то, что вступившись за жертву я могу получить раны и даже рискую жизнью. Всё дело было в другом. Больше всего я боялся попасть в больницу и милицейские протоколы в качестве жертвы или пусть даже свидетеля.
Я был единственным ребенком моей матери, которая растила меня одна. Она обладала железным характером, несгибаемой волей и чувством своей неоспоримой правоты во всем. Я был главным достижением её жизни, её надеждой. А потому жизнь моя даже в годы студенчества была полна разного рода ограничений и табу. Ситуация усугублялась и тем, что я квартировал у её старой подруги, которая впрочем не делилась с матушкой подробностями моего проживания, а мать из чувства гордости не опускалась до расспросов при их личных встречах. Но уж факт попадания в милицию или больницу без всяких сомнений стал бы ей известен.

Полураспахнутые ворота стройки выходили на одну из самых оживленных улиц города, и я медленно к ней приближался. Слишком поздний час не позволял надеяться встретить кого-либо, чтобы вместе попытаться помочь несчастному. Да и захочет ли этот кто-то вмешиваться?  До дома мне оставалось идти пару кварталов. Если бегом – пять минут пути. В квартире - телефон, я позвоню в милицию. Но успеют ли они до развязки?

Я уже шагнул на тротуар, когда увидел проезжающий по улице милицейский уазик и рванул ему на перерез. Я объяснил экипажу ситуацию, мне скомандовали садиться в машину и на полной скорости мы въехали на стройплощадку. В свете фар я увидел картину происходящего. Она почти в деталях совпадал с той, что дорисовало мое воображение. Двое парней сразу рванули в сторону дворов, оставив прижавшегося к забору пацана. Оба милиционера бросились в погоню, оставив меня в патрульной машине. Бросив беглый взгляд на плачущего  мальчишку  и не увидев на нем следов крови, я вылез из уазика и быстрым шагом направился домой. Оставаться на месте я не мог по причине, описанной выше.

С того дня прошло больше сорока лет. Но я не перестаю задавать себе один вопрос: «А что бы я сделал, если бы не наткнулся на милицейский патруль?» И ответить на него не могу.