Сказка. Глава шестнадцатая

            У того, кто смог узнать секрет, ларчик открывается просто.   

  В середине июня пала такая жарынь, что враз пожелтел весь сорняк. Солнце раскалилось добела и спасу от него нигде не было, даже в горнице, где всегда были прохлада и сумрак. К вечеру воды в колодце оставалось на самом донышке, а у колонки постоянно выстраивалась очередь. Сомлевший народ лениво перекидывался новостями, изнывая от зноя и духоты.
  Ходить за водой стало Ваниной обязанностью,и с утра пораньше, пока не припекло, он бежал к колонке в надежде быть первым, но деревенский люд тоже не дремал, так что всё равно приходилось ждать своей очереди.Вот днём у колонки почти никого не было, но тащить ведро по солнцепёку очень уж не хотелось.
-И баню топить не надо,-бурчал дед, вытирая потную лысину,- снимай порты да парься прямо в огороде.
- Пора бы тебе на пасеку идти, а то ещё жарче будет,- напомнил Ваня.
- Ишь, лис какой.На вид простак, а на деле хитряк. Опять что ли в озеро засесть хочешь? Там, поди, и лягушки все сварились.
-Нет, где поглубже, прохладно.
-Я вот тебе дам  "поглубже". Который раз твержу, что только у берега купайся. Неслух ты.
-Да ладно тебе,дед, ты ж видел, как я хорошо разными стилями плаваю: саженками, на спине, по-собачьи, не бойся, не утону,- и, вздохнув, добавил:- Да и слово я дал, что далеко не буду заплывать.
-Вот то-то. Слово дал - держись, а хвались - не поперхнись. Плавать, конечно, по-разному можно, а вот тонут все одним-разъединым этим, как его, стилем.
-Это каким же?
- А таким, "топорком" этот стиль называется.Я ж тебе говорил, что по самой серёдке озера ключ холодный бьёт, и не уследишь, как ноги судорога сведёт- и айда топорком на дно с русалками женихаться.Так что выбирай: или у бережка плескаться будешь, или на пасеке под кустом сиднем сидеть.А коль обманешь да застукаю тебя далеко от берега, то в избе тебе да в огороде всё лето прохлаждаться,- и,пристально поглядев на Ваню щёлочками влажных от пота глаз, спросил:- Ну, неслушник, будешь что ли слушником?
  Ваня насупился и стал ковырять пальцем клеёнку. Что он, маленький что ли каждый раз у берега бултыхаться? Но насмешливый блеск дедовых глаз отливал такой сталью, что канючить и торговаться не имело смысла.
- Ладно уж, буду с варёными лягушками у бережка плескаться.
На том и порешили.
  К озеру дед с Ваней шли не по наезженной дороге, а по тропе через сосновый бор, где песчаная почва была покрыта мхом да лишайником, спускавшимся прямо к озёрному плесу.Дед говорил, что раньше здесь столовались разные птицы, но праздный народ, облюбовавший озеро для отдыха, всех распугал, и охотники за тетеревами и рябчиками тоже изрядно постарались.Однако нет-нет да и заглянут на озеро по старой памяти то серые цапли, то трясогузки примутся вышагивать по бережку, вежливо кивая при каждом шаге ,а то и кулик-черныш прилетит в иле покопаться.С этой стороны озера и располагалось излюбленное место купанья, а вот с других сторон выйти к воде мешали ивняк, тростник да осока, об которую запросто можно было порезаться. Понизу озеро переходило в луг,заросший пожухлым от жары разнотравьем и расцвеченный разноцветным клевером. Хотя солнце и высушило часть озерного плеса, но по жидкому илу Ваня быстро добирался до чистой воды, прохладной даже в такую жару, видно, и правда, питали озеро не только полузаросшая, хиленькая речушка да мелкие ручьи, но и  холодный ключ.   
  С каким наслаждением Ваня окунался в эту живительную благодать! Если б дед разрешил, то и весь день бы тут барахтался. А лучше всего, конечно, заплыть подальше от берега, ближе к островку с одинокой обломившейся берёзкой, где вода такая прозрачная, что даже видно, как в глубине проплывают рыбы. Однажды Ваня всё же не послушал деда и заплыл туда, но кончилось это тем, что дед решил отправить его домой,пришлось дать честное слово, что плавать будет только у берега.
  Ваня повернулся в сторону пасеки,перестал плескаться и прислушался: вроде, дед что-то недовольно бурчит, наверное, подглядывает да поругивается, видя, как Ваня на остров заглядывается. Нет, не стоит рисковать, а то ведь и вправду больше не возьмёт на озеро. Честно говоря, Ваня надеялся, что именно здесь, расслабясь среди этой люботы, вечно занятый дед всё же расскажет что-нибудь существенное о Касьяне, кладе или хотя бы о таинственных оморочах, потому что дома все попытки снова навести его на этот разговор оканчивались неудачей.А ещё Ваня заметил, что если делать вид, что рассказам деда не веришь и они как бы тебя не особо интересуют, то дед, доказывая истинность сказанного,мог увлечься и выложить то, о чём при других обстоятельствах промолчал бы.
  Вдруг, откуда ни возьмись, зелёная лягушка подгребла прямо к Ване и распласталась,раскинув большие задние лапы и  выпучив глазищи.
- Чего уставилась? Не царевич я, брысь отсюда, - зашипел на неё Ваня,- тоже мне,Василиса Премудрая, рот до ушей, хоть завязочки пришей.
В ответ лягушка недовольно квакнула, будто огрызнулась, и, плеснув фонтанчиком,нырнула, шустро удирая под прикрытие округлых листьев кувшинок.
-Вот и купайся тут с зелёными Василисами с ногами сорок шестого размера,- вздохнул Ваня и поплыл в противоположную сторону. 
  Перекус дед решил устроить поближе к воде, как-никак хоть какая прохлада. Перед тем, как вытащить свою видавшую виды скатерть-самобранку,он тоже окунулся пару раз и довольный разлёгся под кустом, похрустывая молоденьким парниковым огурцом.
-Райское, однако, тут место,Ванятка, аж душа приплясывает, на  здешнюю красоту любуясь. Ну, и тело от закуси не в обиде. Как говорится, хлеба край - и под кустом рай, хлеба ни куска - и в избе тоска.
Пошарив в кустах, вытащил бутыль тёмного стекла, с наслаждением отхлебнул:
  -Однако крепко спеклось всё внутрях, аж кусок не лезет, еле размочил. Я и тебе водицы припас,а то всухомятку еда не еда,а молоко при такой жаре быстро свернётся, -и протянул Ване вторую бутылку.- Главное- народ сегодня не мельтешит,не мешает в тишине душу радовать,- блаженно прикрыв глаза, добавил: -А вот вскорости на Ивана Купалу, как раз в сердцевинке лета, тут начнётся представление, не соскучишься.
-На какого такого Купалу?
Дед перестал жевать и уставился на Ваню. Помолчав и отложив недоеденный огурец,удивлённо протянул:
-Да-а, вот это вопрос так вопрос.Кабы знать на какого.А ведь день этот в честь Купалы как раз на твоё рождение, Ванятка, приходится. Однако, кто такой Купала, я за всю жизнь так и не узнал. Да и у кого узнавать-то? Вот ведь как оно бывает в нашей сермяжной суете,- и, поскрябав бородёнку,неуверенно изрёк: - Может, это бог какой, а, может, и человек простой, неведомо мне. Однако смекаю, что чем-то уж больно хорошим он отметился, коль его день до сих пор празднуют,и корни, видать, у этого праздника глубокие, хоть их и подрубать пристраивались. Из голов у людей многое повытрясли, а вот до сердец не дотянулись, тягу к чуду не извели.
-И что это за чудо такое? - насмешливо улыбнулся Ваня, облупливая варёное яйцо.
Дед недовольно покачал головой:
-Неужто в учебниках-то своих не читал? А не чудо что ли, когда на Купалу солнце на восходе плясать примется да разными цветами играть? Чудо и есть. Да и земля тоже вроде как бы радоваться начнёт, целебной водой  да всякой полезной травкой одаривая.А ты не улыбайся, а то кусок изо рта выпадет. Если хочешь знать, то даже огонь на Купалу очистить от скверны может, конечно, если не побоишься штаны прожечь, через костёр сигая.Вот погоди, сам увидишь, как бабы на луг к озеру стайкой потянутся со скатертями, простынями да вёдрами.
-А простыни да скатерти зачем?
- А как же, мил человек, росу-то черпать? Я ж тебе талдычу, что на Купалу чудо целебное по земле влагой растекается, да тебе всё смешки. Вот протащат простыни или скатерти по росной траве,а как напитаются они влагой,то и отожмут в ведёрышко. Так потихоньку и наполнят его росой.Лечись - не хочу, хоть чирьи на причинном месте, хоть волдыри али какая другая болячка покоя не даёт - всё как рукой снимет.
- Это что же, мы с тобой одни что ли с женщинами будем по лугу простынь таскать? А другие мужики придут?
- Ишь ты, мужичонка разборчивый какой: руки в боки, глаза в потолоки. Не бойся,  кое-кто из наших,но, в основном, пришлые мужики табунком прискачут здоровье поправить, если,конечно, дорога позволит. А напраздновавшись,в озеро гурьбой залезут, потому как злых духов Купала взашей из воды выгнал, вот мужики их место и займут. И пойдёт дым коромыслом с музыкой,под которую черти в аду пируют, жареных грешников с причмоком уплетая. Потом бабы наших гуляк по домам растащат, а приезжие прямо здесь, на бережку, среди пустых бутылок к Дрёме догуливать отправятся или забредут ко мне на пасеку с пчёлами здороваться.Вот так вот, - и, крякнув, дед так глотнул из бутылки, что обмочил бородёнку.
-Да-а, - криво усмехнулся Ваня, - празднуют весело.
-А то,-вздохнул дед, задумчиво уставившись куда-то поверх кустов, - пьяное дело шатовато, а похмельное тошновато.
 Разговор угас,каждый думал о своём. Кое-как справившись с жёстким огурцом и обтерев бородёнку,дед поглядел на Ваню грустными глазами:
-А я, Ванятка, другое времечко вспомнил, когда сам мальцом был.Тогда ведь всё по-другому делалось.Вечером перед Купалой вся деревня на поляну к озеру выходила. Старики сухое дерево тёрли, чтобы высечь  чистый огонь, а не от вонючих серных спичек. Только этим живым огнём костёр разжигали, вот  тогда праздник и начинался.И ведь никакой бутылки для веселья не надо было, оно само по себе так накатывало, что не остановить.Эх-ма! И стар, и млад через костёр сигали только так, хороводы водили, песни пели, а уж мы, ребетня, всю ночь в горелки играли. Погоди-ка, вот горло промочу да, пожалуй, и вспомню.
  Как следует отпив, дед вдруг тонким голосом так завопил, что желтоголовый королёк, пристроившийся петь рядом в кустах, осёкся, выдав вместо конечной трели что-то похожее на "хрюк". А дед голосил всё громче:
 
 - Гори, гори ясно,
  Чтобы не погасло.
  Глянь на небо -
  Птички летят,
  Колокольчики звенят:
  Диги-дон, диги-дон,
  Убегай скорее вон!

-Ой, дед, ты чего это? Ты своим дигидоном всех птиц до полусмерти напугал, уж про лягушек я и не говорю.
- А чего?- разошёлся дед. - Чем наши кричалки хуже нынешних оралок, которые песнями теперь называются? Я и ещё могу!
- Уж, пожалуйста, не надо, и так в ухе звенит.
-Значит,нынешние оралки тебе по душе? Не зря, видно, оральщиков-то, как тараканов развелось: и по радио они, и в телевизоре опять они. Оно, конечно,орать- не землю пахать.А в наше время только кричалки орали, а песни всё же пели.Вот хоть матушку мою Акулину Егоровну взять к примеру.Как же душевно она пела, Ванятка. Сидит, бывало,на лавке у окошка за рукоделием да тихонечко так выводит: "Помню я ещё молодушкой была,наша армия в поход далёкий шла.Вечерело, я стояла у ворот, а по улице всё конница идёт".Звенит голосок, грустью да любовью переливается. И никакого телевизора не надобно,целая жизнь из песни перед глазами протекает да так, что сердце щемит.Вот это и называется петь.
-Ну, не знаю, у тебя, дед, в прошлом всегда всё лучше было.
-Может, так оно и есть. Разучились песней доброе в душе человека будить, а ором только зверя злого пробудить можно. А тут ещё и другую моду завели: так и норовят любую загадку научно объяснить, посему все тайны скукожились да поблёкли, как цветы осенью. А в наше время  тайна с волшебством друг за дружкой ходили,жизнь разными красками расцвечивая.
-Да знаю я ваши тайны,-отмахнулся Ваня,- про лешего с водяным ты уже рассказывал,а про Касьяна с кладом больше ничего не знаешь. Только что-то не верю я в эти сказки, как ты приключению деда Фёдора на болоте не поверил. И вообще, мне другое интересно.Вот ты, дед, огурец ел, а почему-то не столько огурцом, сколько медовухой пахнет.Прямо загадка какая-то.
Дед крякнул, принялся крошки со скатёрки сметать, а потом рукой в сторону озера показал:
-Глянь-ка кого к нам занесло. А ведь это чернушка пожаловала. Давненько её здесь не было.
-Где?- закрутил головой Ваня.-Это вон та утка что ли?
-Она самая. Ишь как ныряет, видно, проголодалась, рыбёшку мелкую ищет.Однако, самец это,вон какой хохол на голове. А как крыльями-то замахал, аж брызги во все стороны!
-Вот сейчас и улетит.
-Нет, ему разгон нужен, по-другому не подымется.
-Жаль, охотников нет, а то бы быстренько его успокоили.
-И что ты такой ершистый сегодня, - недовольно покачал головой дед,-так и хочешь то меня за язык ухватить, то селезня этого подстрелить, а самому невдомёк, что охотник в чернушку стрелять не будет, потому как мясо у этой утки невкусное.
Вот тебе и ёрш учёный с чесноком толчёный.А ты объясни-ка мне, учёный человек, почему именно сейчас черныш объявился, хотя уток этих давным-давно здесь никто не видел? А?
Ваня только плечами пожал.
- То-то же. Тайна она и есть тайна, а объяснений можно сколько хочешь придумать. Только будут ли они истиной? Вот и мозгуй: почему до сих пор в волшебство верят и цветёт оно скрытно, как цветок папоротника в ночь на Купалу?
Ваня не вытерпел и осадил деда:
-Чего? Ну, ты даёшь! Какой цветок папоротника? Даже школьник знает, что папоротник цвести не может, он спорами размножается.
Дед хмыкнул:
-Ну,в вопросах размножения ты у нас мастак. Про опол, тьфу ты, оплодотворение, помнится, и меня просветил.Куда уж нам, деревенским, с мякинным рылом в калашный ряд.Однако ж поверье о цветке папоротника как издревле пришло, так до сих пор уходить не собирается. Народ-то говорит, что цветок этот силой волшебной обладает клады открывать, язык зверей и птиц понимать да и много чего ещё.А люди просто так об этом из века в век судачить не будут. Так что чудо, видно, до сих пор живёт вперекор всяким-разным учёным. Как говорится, учило яйцо курицу, да болтуном и осталось.
  Вот, пожалуй, и всё, что удалось в тот день у деда узнать. В общем, хитришь-не хитришь, всё равно получишь шиш. Но Ваня не в обиде: не зря же дед горой за тайны   стоит, значит, знает больше, чем рассказывает. А тайны на то и нужны, чтобы их кто-нибудь раскрыл.Правда ведь?