7 января -???

7 января

Посетили с Сэмом ромов, точнее, его пустили, а меня Бара отвёл поговорить в коридор. "Я понимаю, вы оба парни молодые, с горячей кровью (он ещё никогда так сильно не заблуждался), ты ещё и натура творческая, сам у себя на уме, но бывают ситуации, когда лучше уступить, Бахт девушка несвободная...", — бы-бы, ды-ды и так далее, вот что он мне сказал. Я покивал, обдумывая, как буду красть Бахт, и где мы будем проводить ритуал, если это будет необходимо. В реальность меня вернул голос Бары: "...мне не нужны подстрекатели в дороге, я не могу позволить тебе быть гостем табора, пока ты не попросишь прощения перед Манушем". То есть, он меня ударил, перед этим угрожая, а я ещё извиняться должен, подстрекателя они нашли. Мне пришлось сделать, как попросили, очень уж хотелось поехать с ромами. Иронично, что Мануш теперь меня опасается, в глаза не смотрел, промычал, что между нами мир, а у самого взгляд к моему зажившему ушибу прикован. От такого зрелища мне даже перестало быть обидно от признания несуществующей вины перед тем, кто этого не заслуживает. Сэм сказал, что Бахт стало лучше, голос к ней до сих пор не вернулся, но жар немного спал, говорит, поправится скорее всего. После этого он отправился смотреть, что за напасть случилась с одним из дворянчиков, а я потопал домой собираться. Лёлик очень недоволен тем, что его покидают, он столько предлогов выдумал, чтобы я остался, а, как понял, что ни один из них не сработает, потребовал, чтоб я деньги ему выплатил за все дни, пока живу у него. Я в отказ, по такой логике, и он мне должен платить за всё принесённое мною мясо, которое он пожрал, да и, раз такая пьянка, за травы, которые я для него параллельно с охотой искал, мне бы тоже хотелось гривны увидеть. Тогда он потребовал выметаться, я ответил, что дособираю вещи и уйду, Лёлик ещё несколько раз сказал уходить сейчас же, и, когда понял, что его не слушают, ушёл за бурмистром. Вот пускай бурмистр Лёлику по голове настучит за то, что его просто так дёргают, меня-то здесь не будет к их приходу. Переночую у Ляли с Сэмом сегодня, целых два повода есть: Рождество и мой отъезд. Ради такого можно даже сделать исключение и второй раз за год барсука выследить. И у Ляли узнаю, чего бы она хотела покушать, я же на подарок для Бахт так и не скопил, но, чтобы устроить маленькое застолье, сумма у меня имеется.

Не могу уснуть. Лёлик сопит, а по мне холодный пот катится. Я дошёл до Ляли, дальше, словно дыра в памяти. Очнулся оттого, что меня Сэм трясёт, на мои вопросы, только борматал пойдём-пойдём, потом за собой поволок и из дома выкинул в прямом смысле. Крикнул убираться, чтоб больше глаза его меня не видели. Мысли самые страшные, верить им не желаю, а других предположений о том, что случилось нет. Весь как на иголках к Лёлику пришёл, уже ночь на дворе наступила. Услышав от Лёлика, что мои проблемы его не волнуют, я его уговаривать не стал, кивнул и побрёл к трактиру. Он почему-то в последний момент передумал, и вот я здесь. Благо я пришёл на самый конец Лёликовых еженощных потягиваний, он почти сразу лёг спать. Я пытался направить мысли на то, что не нужно терзать себя, на то, что пока ничего неизвестно, но совершенно не получается. Не представляю как ночь пережить.

8 января

Проснулся очень поздно, пропустил отъезд ромов, из Лёлика клещами вытянул, что те просили передать, чтобы на восток двигался. Сейчас сижу на крыльце, потому что Блейзу понадобилось кровь пустить. Чувствую себя таким разбитым, что даже соблазны надо мной сжалились и дали передышку… (прим.: следующие зачириканный текст невозможно разобрать)
Реву уже не знаю сколько и не могу остановиться. Если так продолжится, верно, задохнусь. Ком в горле никуда не ушёл, ужасно холодно, хотя я взял второе одеяло. Все руки искусаны в желании не разбудить Лёлика. Страшно не то, что писать, вслух говорить страшно. С Сэмом не виделся. Ну а что я ему скажу, как я в глаза ему могу смотреть после такого? Я даже в зеркало, в свои глаза — не могу.

???

Не могу помогать Лёлику, вышел за порог и слёзы сразу ручьём. Пью вторую кружку вина — не лучше. Нескончаемо все внутренности сжимаются, но никак не могут схлопнуться. Не хочу всю жизнь быть Лёликовым подмастерьем, не хочу петь, ничего не хочу. В церкви стыдно появляться, такое нельзя отмолить. У меня есть одна мысль по поводу своей будущей судьбы. Для меня нет котла, мой ад здесь и сейчас: бесконечный, бессмертный, без чертей, которым можно хоть как-то противиться, наоборот, Лёлик стал ко мне добрее, Филип бесплатно налил, никто не бьёт и не хамит, и при этом мне ни разу не было так плохо. И каждый день я буду просыпаться, зная, что испытываю это щемящее чувство в груди и этот ком, мешающий дышать... Ожидаемый конец для того, кто не смог справиться проклятием. Ну вот, я снова плачу, в третий раз за день, сколько можно. И главное, что поделом, всё заслужено, и, наверное даже меньше, чем заслужено.

???

Я так устал. Дни тянутся очень долго, будто специально, спать не получается, сегодня проспал час. Но мне и не хочется, просто это единственный способ ничего не ощущать. Алкоголь больше не помогает, я последние деньги отдал за бутылку, после первого глотка вырвало. Мне не отчего уставать, от меня никто ничего не требует, я ничего и не делаю, при этом сил никаких нет. Может быть, я заболел, потому что много пил, если так — хорошо, потому что пить я больше не буду. Узнал, что Сэм провёл сегодня поминки, уверен, ему ещё паршивее, боюсь представлять, что у него на душе сейчас творится. Я его предал, двадцать с лишним лет нашей дружбы я предал своим безволием. Я даже не уверен, что не повинен в его проклятии, если это так, я порушил его жизнь дважды. Как можно быть такой тварью? Как ты умудряешься жить, не замечая, что у тебя руки в крови? Какой ещё тебе нужен знак, чтобы мир смог вздохнуть спокойно?
 
(прим.: следующий лист неровно вшит среди остальных страниц)
Сэм, я знаю, что ты не примешь моих извинений, я и не достоин этого. У меня очень болит душа за тебя, я всеми силами старался такого не допустить, я всегда был очень осторожен. Это меня совсем не оправдывает, наверное, я мог предположить, что так произойдёт, но за день до этого всё было нормально. А тогда она поцеловала меня, и я как будто перестал владеть своим телом, один импульс и всё, у меня даже времени не было, чтобы хоть что-то подумать и как-то остановить себя, я клянусь. Тебе сейчас, наверное, никакие слова в мире не дадут успокоения, но со временем придёт смирение, как у меня со смертью родителей. Прости, наверное, это всё-таки другое, и я не понимаю, прости, пожалуйста, мне безумно жаль. Я уеду сегодня, чтобы случайно на глаза тебе не попасться. Вообще я собирался не оправдываться, от этого легче никому не станет. Мне хотелось поблагодарить тебя, потому что мы больше не встретимся и другой возможности это сделать у меня не будет. Ты был тем, кому я рассказал о проклятии, и ты принял это, именно из-за тебя я увидел, что для меня осталось место вне стен монастыря с простыми людьми, из-за тебя я научился жить с этим. Я всем, что во мне есть, надеюсь, что тебе встретиться кто-то, кто поможет тебе жить после того, что я натворил.
(прим.:. на обороте приписка, выполненная угловатым, близким к печатному почерку)
Я забуду сказать тебе это в лицо. Никогда так больше не делай, даже думать о таком не смей. Мы сегодня оба в этой речке чуть не подохли! Мы так много сделали, чтобы не умереть проклятыми, и всё могло оказаться зря. Я прощаю тебе это, прощаю тебе Лялю, и Бог твой всё тебе прощает, только не надо больше класть на себя руки. Если в твою дурную голову снова придёт такая потрясающая идея, я очень тебя прошу, скажи мне об этом.
11 часов. Ушёл за кровью, скоро вернусь.
6 часов. Ушёл к Ванде, в подбитой фляге кровь, в новой валерьяновый раствор, выпей, если начнёшь переживать. Не знаю, когда приду, точно раньше ночи.