Хроника освоения мной иностранных языков

Хроника освоения мной иностранных языков

Наступил момент, когда появилось желание подробно рассказать об очень своеобразных путях освоения иностранных языков. Но начать решил, все-таки, с русского. Читать детские книжки научился, когда мне было 3,5 или 4 года. Не помню, чтобы меня кто-то учил читать, но очень хорошо помню, как я в этом возрасте ездил с мамой в трамвае и, как Максим Горький, читал вслух все встречавшиеся вывески и объявления, вызывая изумление у попутчиков. Когда дома
садился на горшок, всегда клал перед собой на пол книжку, причем именно для того, чтобы ее читать, а не просматривать картинки, благо, что детских книжек в нашем доме было довольно много.

У меня было два старших брата. Самый старший, Леонид, погиб на фронте в 1943 году. Средний, Роман, в том же 1943 году ушел добровольцем на фронт, хотя у него, студента транспортного института, была бронь - открепление от службы в армии. Перед уходом на фронт он подарил мне свою весьма неплохую коллекцию почтовых марок, включавшую в себя очень много иностранных.

Мой папа, окончивший в свое время военную академию, довольно прилично овладел в ней языком потенциального врага - Германии. Он преподал мне азы - детально объяснил, как на разных иностранных языках читаются буквы латинского алфавита, и я в пятилетнем возрасте стал, благодаря этому, неплохо ориентироваться в почтовых марках иностранных государств. Это, казалось бы, "случайное" событие стало краеугольным камнем в фундаменте моего изучения иностранных языков.

Позже, в 1949 году, я увлекся радиолюбительством, о котором я уже кое-что рассказывал в своих "повествованиях", и именно в этот период начал воспринимать иностранные языки на слух.

В пятом классе моей ташкентской школы №50 началось изучение английского языка. Первая моя учительница этого языка, Нина Петровна Кущ, по внешнему виду очень напоминала настоящих английских аристократок, была худощавой, стройной, великолепно (по тем временам) одетой, с отличным макияжем, играла в большой
теннис и хорошо владела английским языком. Но увлечь нас изучением языка она не сумела, поэтому на следующий учебный год нам дали новую "англичанку" Марию Ильиничну Ксенофонтову. Она не напоминала английскую аристократку, хотя носила очень приличную одежду, имела достойный макияж и хорошие прически. Самое главное: она хорошо знала английский язык и сумела его очень успешно нам преподавать.

Здесь я немного отвлекусь, так как одновременно произошло другое весьма знаковое для меня событие. Моя мама была очень общительной и доброжелательной женщиной. Начиная с первых теплых весенних дней, она ежедневно, ближе к вечеру, поливала ведрами водой из арыка территорию, прилегающую к нашей квартире на Жуковской улице, после чего усаживалась на стул, стоявший на крыльце, и начинала обмениваться новостями с проходившими мимо нашей квартиры знакомыми.

Однажды она увидела молодую незнакомую женщину в возрасте 22-х - 23-х лет, идущую мимо нее, сгибаясь в три погибели под тяжестью здоровенного чемодана. Уже смеркалось, но мама сумела разглядеть на лице этой женщины смятение. Мама спросила, не может ли она ей чем-нибудь помочь? В ответ услышала, что эта женщина только что приехала на поезде из Одессы, так как получила по распределению направление в Ташкент после окончания института. Она надеется снять где-нибудь поблизости угол или комнату для проживания. Мама предложила ей переночевать у нас, пообещав найти жилье следующим утром. На другой день мама нашла ей комнату в одном из соседних дворов, и у нашей семьи началась с этой женщиной большая многолетняя дружба.

Мая Рувинская (так звали эту женщину), окончила в Одессе параллельно два института: Технологический, став инженером по холодильному оборудованию, и Институт иностранных языков - английское отделение, причем оба института - с красными дипломами. Направление на работу она получила, как холодильщик, в Министерство торговли УзССР. А в этом министерстве она, кроме основной зарплаты по этой специальности, стала очень неплохо подрабатывать, делая переводы с английского языка той технической документации, которая приходила вместе с поступающей по импорту холодильной техникой.

И весь этот длинный рассказ о Мае Рувинской я представляю здесь только для того, чтобы еще раз подчеркнуть свое мнение о том, что все случайности не случайны. Нет, Мая не занималась со мной английским языком, у меня с ним все
было в полном порядке из-за той методики обучения в школе, которую применяла Мария Ильинична Ксенофонтова. Но Мая внесла свою огромную лепту тем, что беспрестанно и очень увлеченно рассказывала мне, как здорово знать иностранные языки и как сильно они помогают человеку в жизни. И она меня полностью убедила в правильности своих таких верований на этот счет, за что я ей безгранично благодарен до сих пор.

Возвращаюсь к Марии Ильиничне Ксенофонтовой. Ее главной заслугой я считаю введение сдачи ("институтских") тысяч. Уже с шестого класса она заставляла всех нас переводить книжки с английского языка на русский, еженедельно сдавая своеобразные экзамены по переведенным текстам, в результате чего, только от сдачи этих "тысяч" (знаков), у меня в четверти было от 15-ти до 18-ти пятерок. Это дало мне такое знание английского языка, что я совершенно не занимался им в институте, сдавая "тысячи" с листа, при этом даже часть усвоенных ранее знаний умудрился растерять.

Но уже во время учебы в институте произошли еще три не случайных "случайных" события. Первое событие: продолжая коллекционировать почтовые марки, я в 1956 году в клубе филателистов познакомился с репатриантом из Китая Игорем Яковлевичем Лихоносом, суперинтеллигентом, энциклопедистом, окончившим шанхайский филиал
английского университета, улыбчивым жизнелюбом, работавшим в Ташкенте диктором радиовещания на английском языке. Помимо могучей коллекции марок, он имел великолепную библиотеку книг на английском языке, многие из которых мне удалось прочитать.

Должен сказать, что мне в моей жизни удалось встретить немало людей такого типа, я имею в виду репатриантов. Некоторые из них вернулись из Югославии, откуда их вышиб Иосип Броз Тито после резкого ухудшения его отношений со Сталиным. Осколки белоэмиграции, по большей части белая кость, потомки дворянских родов, они были в высшей степени интеллигентными, превосходно образованными людьми, говорящими на нескольких языках. Такими были работавшие со мной в институте "Средазгипроводхлопок" главный инженер проектов Владимир Николаевич Русанов и главный специалист по разработке генеральных планов промышленных предприятий и населенных пунктов Павел Романович Бальва. Другие, такие как Игорь Яковлевич Лихонос, волею судьбы оказались в Китае, будучи членами семей сотрудников КВЖД (Китайской Восточной Железной Дороги, принадлежавшей России). Они вернулись в СССР двумя волнами. Первая волна была выслана из Китая в 1949 году, сразу после прихода к власти Мао Цзе Дуна, вторая - в середине пятидесятых годов после смерти Сталина и последовавшего за этим охлаждения отношений между СССР и КНР.

Книги на английском языке из библиотеки И.Я.Лихоноса я одолевал по методике, которую "случайно" увидел в прессе того времени, и которую считаю вторым событием, оказавшим колоссальное влияние на всю мою последующую жизнь,
неразрывно связанную с изучением "чужих" языков. Суть этой методики заключалась в следующем: после освоения и запоминания примерно 20% обиходных слов изучаемого иностранного языка нужно прекратить пользоваться словарями, включив в активную работу мозг в процессе чтения литературы на этом языке.

Прочитав предложение, нужно попытаться понять его смысл без словаря, на всю катушку используя известные 20% слов. Затем то же самое нужно проделать с последующим предложением, уяснить его смысл, попытавшись при этом понять значение каждого слова, и вернуться для проверки к предыдущему предложению, используя предполагаемые значения новых слов из второго предложения, и так далее. Дело у меня пошло, как из пушки, так как, благодаря Марии Ильиничне, мой словарный запас включал в себя приличный объем слов. Я стал читать английские и американские книги интенсивно и быстро.

Третьим событием в том же 1956 году стало мое ознакомление с первым номером ежемесячного журнала "Польша" на русском языке. Я буквально остолбенел от интересного содержания и еще более впечатляющего оформления, в результате чего решил начать изучение польского языка для чтения оригинальных польских газет и журналов.

Мой друг Гутя Рудзянский знал от своей мамы, как произносятся польские буквы и буквенные сочетания, где ставятся ударения, и с удовольствием поделился со мной этими сведениями. Я пошел в книжный магазин №1 "Узкитаб" на улице Карла Маркса, в котором был отдел книг, изданных в так называемых "странах народной демократии" (кстати, в этом отделе работали потрясающе интеллигентные репатрианты, двое мужчин и одна женщина, которые до возвращения в СССР жили в Югославии и Венгрии), купил книгу "Ucieczka" ("Побег") о побеге пленных польских офицеров из немецкого концентрационного офицерского лагеря во время второй мировой войны. Я прочитал эту книгу за месяц по описанному выше методу, посчитав, что 20% слов (славянского) польского языка должны быть похожи на слова русского (тоже славянского) языка, и не ошибся в этом. Вторую книгу примерно того же объема я прочитал за неделю, а последующие читал уже с той же скоростью, с какой читал книги на русском языке.

Потом произошло знакомство с Юзефом Геймановичем Коном, доцентом кафедры теории и истории музыки Ташгосконсерватории, человеком того же масштаба, что и Игорь Яковлевич Лихонос. Он знал несколько языков (родным языком у него был польский), а его большая библиотека включала в себя массу книг на этих языках. Он предоставил мне беспрепятственный доступ к этим сокровищам, чем я не преминул воспользоваться и, в результате, прочитал большое количество книг на польском и английском языках.

Потом были чемоданы книг на польском и английском языках, которые я привозил из командировок в Москву, Киев, Львов и другие города. Особое удовольствие я получал от общения с Яном Яновичем, блестящим знатоком книг на иностранных языках, работавшим продавцом книг в московском букинистическом магазине "Академкнига" на улице Горького, благодаря которому я приобрел большое количество прекрасных книг.

С годами, по той же методике, я освоил все остальные славянские языки, включая даже экзотический язык верхне-лужицких сербов, небольшое количество которых проживало на территории Германии. Все славянские языки, кроме польского (на котором я мог не только читать, но и говорить, писать и даже думать), использовались мной только для чтения книг и прессы (без словарей), так как говорить было не с кем. Но эти языки я освоил тогда настолько хорошо, что
иногда во время чтения переставал понимать, на каком именно языке я читаю данный текст.

А когда распался СССР, я с лихвой вернул все затраты на покупавшиеся в прошлом книги и прессу в виде гонораров за переводы, которые делал с английского и польского на русский и обратно. Одним словом, век живи, век учись.

Но, помимо материального аспекта, был еще и моральный. Несколько лет тому назад я был случайно представлен польскому послу в Узбекистане после церемонии открытия поляками в Ташкенте памятника польскому генералу Андерсу. Посол блестяще владел русским языком, но я ответил ему на польском. "Вы раньше жили в Польше?"- спросил он. "Нет, я самоучка". "Но вы бывали в ней?". "Да". У посла вздох облегчения. "Это имело место в 1962 году, когда я в течение 5 дней был в ней по туристической путевке". "Как, только один раз и всего пять дней, к тому же так давно?". "Да, к тому же последний раз я говорил на польском языке в 1973 году, а последний раз читал книги и прессу в 1985 году". Лицо посла говорило о его полном недоверии к моим словам. Добил его я такой фразой: "Польская пресса дала мне гораздо больше информации, чем советская". На это он мне сказал, что точно такие же слова ему говорил еще только один человек в России, освоивший польский язык на моем уровне - Никита Михалков.

Борис Пономарев