Берег Алисы Скеди 27. Гонка по вертикали

        Но какой смысл – горе мыкать? Супруги жили с тем, что есть. Работали. Заботились о детях... Находили время для увлечений. Подаренной на рождение Макса «Сменой-8М» фотографировали и ночами напролёт в ванной делали чёрно-белые и даже цветные снимки.
Плёнка, фильтры, реактивы и бумага – всё отставляло желать лучшего. Зато сохранились трогательные кадры. Алёши с младшим братом на руках. С первыми поделками из пластилина. Годовалого Максима, плавающего с термометром в облупленной ванне... 
Однажды Илья принёс самиздатовскую распечатку «Мастера и Маргариты». На одну ночь. Она вслух читала, а муж плакал в подушку.
Бесценные моменты их истории. Строительные кирпичики крепкого союза одиночеств.

Лишь в своей отделённости Аля советовалась с тревогой. Поэтому не созерцательность, а беспокойство стало двигателем личностного развития.
– Срочно надо что-то делать! Конечно, уехать на Север. Там есть жилье. Родители мужа оставили квартиру сыновьям. Там северные надбавки, и надежда выбраться из нищеты, – рассуждала Алиса.
Они уехали. Илья устроился в ГОК электриком. Она – медсестрой в детский сад.
В то время молодая женщина напоминала оборванный грозой электрический провод под напряжением.
В саду дети – значит дополнительная ответственность. Когда на выходных вырубило свет, а в холодильнике испортилось мясо, Алиса повела себя совершенно неожиданно для авторитарной заведующей, проработавшей на одном месте сорок лет. Считавшей рабочее место своей вотчиной.
– Ты что, никогда мясо не варила? Сейчас поскоблим ножичком…
Не успев увернуться от искрящегося конца, через месяц «владычица морская» была уволена. Так и не опомнившись, пригласила их на прощальный ужин, покинула насиженное гнездо и упорхнула на запасную квартиру где-то в Твери.
Жизнь молодой семьи в новом городе оказалась под «патронажем» всесильной начальницы санэпиднадзора. Которой однажды старшая медсестра ДОУ принесла на анализ целых полкилограмма протухшего мяса. Об этом случае в заведении сложили легенду.
Разворошённое осиротевшее осиное гнездо детского сада запоздало погудело.
– Алиса Ивановна! Вы, будучи на больничном, уехали на спортивные соревнования в область, и мы вынуждены об этом доложить вверх по инстанции.
Так ответственные осы дошкольного учреждения в лице методиста, кухарки и завхоза, наконец, придя в себя и праведно негодуя, постарались выжить нахалку из коллектива. Но, лишённые жала и опыта «мамы дорогой», не позаботились о своей безопасности.
Провод, изогнувшись змеёй, осыпал «праведниц» искрами.
– Во-первых, перед отъездом на соревнования больничный лист нам закрыл участковый врач. Во-вторых, Вас, Антонина Фёдоровна, во времена Сталина уже бы расстреляли. Потому что на протяжении двух лет, что я здесь работаю, вы уходите домой в 16.00, а рабочий день у Вас до 18.00.
У присутствующих отвалились челюсти. С таким выражением на лице эти важные дамы могли бы позировать Ивану Репину для первого варианта «Не ждали».
В детском саду, как в обществе в целом, царила неприкрытая дедовщина. Цепкие, ухоженные воспитательные ноготки какой-нибудь Альбины Васильевны оставляли кровожадные следы на беззащитных Алёшкиных ушах и щеках.
Так ей мстили. Тут уж ничего не поделать. Через издевательства над сыном она расхлёбывала своё возмутительное поведение.
В стране с двухвековым опытом гонения непокорных доказать что-либо не представлялось возможным.
Зато в стенах обычной серой хрущёвки их детей ждал другой мир. Живой, трепетный, честный.  Мир «Гадкого утёнка», «Алисы в стране чудес», «Каприсов Паганини».
– «Мама, поставь склипочку, – просил Макс.

– Что-то надо делать! – лихорадило Алису. – Да, надо учиться. Чтобы не засосало болото. – Поэтому пора! 
Она читала объявления в местной газете и на информационных досках комбината. Нашла подготовительное отделение какого-то строительного института. Записалась.
Кажется, готова была учиться, где угодно, лишь бы двигаться вверх. Но, прислушавшись к внутреннему голосу и совету знакомой библиотекарши, поступила в институт культуры на библиотечно-библиографическое отделение.
Книги, профильная информация, интересные люди – всё, что способствует просвещению и развитию, – были и остаются языческими божествами Алисы.
Чтобы поступить в институт, уволилась из садика и десять месяцев отработала машинистом насосных установок на отметке –8 в ГОКе. Одновременно готовилась к вступительным на заочном подготовительном отделении. Без стажа в выбранное учебное заведение тогда не принимали.
«Летний сад» Ленинграда разделил с ней триумф преодоления первого барьера.

В это время они с братом Ильи разменяли родительскую квартиру и радовались пустой, но новенькой хрущёвке «вагончиком». На пятом этаже в новостройке.
За ночную смену в сумрачных, влажных и холодных подземных индустриальных джунглях Алиса совершенно выматывалась. Потаскав смену тяжёлый шланг по их тускло освещённым лазам, размывая песок внутри и вокруг огромных зумпфов, падала замертво на приготовленную в кухне постель на полу (чтобы дети не мешали отдыхать).
Там однажды её до чёртиков напугали сбежавшие из пятилитровой банки хомяки, подаренные соседкой мальчишкам. И та же соседка поинтересовалась однажды, нет ли у них в квартире клопов.
Але сразу стало ясно, почему ребята чесали ноги. Что дело вовсе не в комарах, каким-то чудом выживших до ноября.
Илья улыбался с фотографии из Челябинска, куда уехал на курсы повышения квалификации, и помочь не мог.
Ошалев от новости (как такое вообще возможно в наше время?!), она отправила детей к деверю. Получив без вопросов в СЭС бутылку дихлофоса, устроила в квартире клоповое побоище.
Со стен до бетона сорвала обои. Дешёвый, но нелёгкий раскладной диван от перекладывания днищем вверх развалился. Стены, пол и швы скудной мебели промыла едва разбавленным вонючим раствором. С задраенными окнами квартира стояла сутки…
В третьем подъезде дома номер восемь по Пионерской улице о клопах больше никто никогда не упоминал.
– Даёшь адреналин!

Наш храбрый воробьишка упорно карабкался на пирамиду Маслоу. Со ступеньки на ступеньку – всё выше и выше. Ей недостаточно было зерна и питья, крыши над головой, привязанности близких, семейных ценностей. Она стремилась познать невероятное количество вещей, чтобы стать интересной и востребованной. Мечтала быть равной просвещённым людям. Находиться в гармонии с красотой мира. А по сути, где-то там искала себя.
Не знала ещё, что этот путь разовьёт в ней стремление раскрывать безграничный внутренний потенциал – истинное призвание человека, преобразующего саму жизнь. Призвание творца.
Следуя неосознаваемой страсти, уезжала на сессию, оставляя детей на мужа.
Эти поездки имели сопутствующий положительный эффект, как передышка в житейском марафоне.
– Ты покупаешь билет на поезд. Уже собирая чемодан, становишься легче, невесомее. Муж затемно тащит вещи, пакет с едой и водой к такси... Колёса чемодана несколько минут громко прощаются с платформой… Последнее испытание – профессиональный взгляд проводницы: в глаза-в документы… Рывком взятый вес, и установка его на краю площадки вагона…
 Пока ты ищешь своё место (обычно на нижней боковой полке), из твоего тела уходит последняя земная тревога – словно вернулась домой.
Руки сами находят крючки-петли. Не дожидаясь, пока все пассажиры войдут, ты уже переобулась и переоделась в ещё свободном соседнем купе. Подняв столик, смотришь в окно, как в экран, на расцветающий новый день, откинувшись в узкое пространство между ступенькой и стеной вагона. Твои волосы путает сетка полки.
Но никакого дискомфорта ты не испытываешь, потому что наконец свободна.

Глотнув растворённой в воздухе просторного Ленинграда независимости и сессионной победы, возвращалась. В холодных осенне-весенних лужах возле остановки отражались три сиротливые фигуры её замурзанных мальчиков и скромного мужа. Но эту одержимую не могла остановить даже третья беременность.
Просто тащила её за собой на верхнюю полку поезда «Романов – Ленинград». Как все те годы, носила на себе красный флаг подкладки дешёвого чёрного стёганого болоньевого пальто.
Она хотела драться, доказывать и самоутверждаться.
– Верно, тогда как раз читала Мартина Идена. 

Коридоры Эрмитажа… Разноязычный птичий базар Невского… Берег Невы…  Горбатые мостики каналов… Дворцовая набережная… Старые стены института, воздвигнутые по проекту архитектора Валлен-Деламота… Увлекательные авторские лекции об искусстве и просвещённых преобразователях мира… Захватывающие дискуссии на равных.
Так два раза в год на две недели она меняла декорации на сцене своей жизни. И чувствовала себя не мелкой сошкой и безызвестной статистической единицей авторитарного государства, а современницей золотого века.
   
Бледная моль, старая дева с факультета литературы, всем пришедшим с рабфака, пыталась помочь форсировать переход в храм Полигимнии, наставляя, как никоем образом не следует вести себя в нём.  Алиса взбрыкивала, но литературные скрижали держали крепко. 
Как же тут всё необычно и интересно!
Она бы не стала вместе с Гоголем смеяться над его Петрушкой, чувствуя порой саму себя этим толстогубым балбесом: «вот же из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз чёрт знает что и значит...».
  Незнакомые, увлекательные узкопрофильные науки – библиография, библиотековедение, каталогизация, каллиграфия…
История искусств и углублённое изучение литературы по векам. Философия. И научный коммунизм – куда же от него денешься (стопы исписанных общих тетрадей с конспектами работ Ленина научили скорочтению, вычленению главной мысли и освободили от кумира).
На вечеринке собрались все именитые гости.
Немецкий язык стоял особняком. За пределами школьного учебника, в вырезанных из популярной в Германии газеты TAZ статьях – и вовсе создавал иллюзию возможности иного, неизведанного мира. Институтский курс ещё больше разжигал неподдельный интерес к предмету, когда-то в школе сформированный пожилой учительницей с выжженным и прикрытым широким ремешком наручных часов номером-тавро на запястье.
Уходить не хотелось до утра!

На самом деле аудитории в бывших дворцовых залах являли собой удручающую картину заброшенности.
Полуразрушенные помещения под розетками стеклянных потолков с облупившимся растительным узором на стенах в пятнах плесени. Груды раскисшего красного кирпича и остро пахнущей извести со стремянками в бесчисленных узких переходах из одного здания в другое…
 На исцарапанные ножичками и исписанные шариковыми ручками тёмно-коричневые столы доценты и профессора выкладывали кожаные сумочки и портфели с перекрученными и перетёртыми ручками.
И, несмотря на эти свидетельства бедности элиты советской интеллигенции, эрудиты продолжали покорять студенчество своей просвещённостью и одержимостью. Держали внимание слушателей столько, сколько им было нужно.
– С благоговением ты открываешь тяжёлую дверь парадной дома на Дворцовой набережной, расположенного неподалёку от Эрмитажа. Широкая лестница приводит к высокой узкой двери, за которой находится убогая квартира.
Внутри, в пустой комнате, от входа до стола, покрытого простой клеёнкой, гулко отдаются в высоких потолках с лепниной твои несмелые шаги. Здесь после короткой беседы в зачётной книжке расписывалась укутанная в шерстяной платок седая профессорша.
Подобное вызывало обескураженность и сумбур в мыслях. Идеализированное представление Алисы о том, как должен выглядеть храм просвещения, не выдерживало критики. 
Хрустальные иллюзии о возможности идеального мира в рамках её страны всё падали, и, не долетая до каменного пола, – всё не рассыпались.

То, чем они жили дома, нисколько не шокировало.
Что само по себе являлось феноменом.
Два раза в день в пустых продуктовых магазинах выбрасывали превратившиеся в дефицит самые обычные продукты: масло, колбасу, кур, яйца. Большинство людей жило будто в аквариуме с мутной водой. Корма бросали всё меньше. Больше всего хотелось спать.
В целях экономии в семье старались минимизировать траты на услуги и одежду.
С фотографий строго или печально глядят её умные мальчики, невероятно уродливо постриженные. Парикмахерское искусство она постигала самостоятельно, и макушки и «виски» никак не получались.
До рождения Вани стирали вручную. – Это же целая эпопея!
Сначала белое замачивали. После в ведре на газовой плите кипятили со стиральным порошком. И наконец вываливали в ванну и красными, как гусиные лапы, руками полоскали два-три раза, меняя холодную воду (летом на Севере горячую отключают). К концу её руки отказывались отжимать, и Илья завершал постирушку. С навешенного сикось-накось белья в пустую ванну падали тяжёлые ледяные капли бытия.
– Да, не может быть?! Ужос!!! (скажут нынешние мамочки)…
– Спасибо тебе, добрая женщина, заявившая: «Какая разница – двое или трое детей!  У тебя что, тарелки супа ещё одной не найдётся?»
Конечно, не с её лёгкой руки у них родился третий сын.
– Э-эх! Опять яйца! – в сердцах воскликнула принимавшая роды акушерка.

Эти двое, словно вирусом, были поражены немалой долей идиотического оптимизма. И чувствами, притупленными заботой, работой и долгом.
Отдавали своё молодое время и время сыновей системе. Приспосабливались и выкручивались как умели. Учились, повышали квалификацию, устраивались поудобнее – чтобы крыша над головой и хватало денег на еду и одежду. И, может на отпуск у родителей. Или хоть раз в жизни – вырваться на Чёрное море.
И один раз, ещё в «застойное» время, им-таки удалось осуществить свою мечту.

Они уже почти месяц провели в Симеизе (отпуск на Севере большой, а Симеиз дешёвый).
Однажды, шлёпая втроём по горячему песку пустынного пляжа, перемешанному с галькой и окурками, обнаружили девушку. В жёлтом бикини, прямо на песке. Она спала и точно недавно приехала. Плечи и спина малинового цвета. Поравнявшись и узнав в девице землячку, Алиса обрадованно закричала:
– Наташа!
Знакомая повернула заспанное лицо с отпечатанным на щеке рельефом местности.
– Ты как здесь оказалась?!
Они с Натальей работали в одном детском саду, та – музруком.
– Мы здесь с Александрой договорились встретиться. Она отдыхает со своими театральными френдами. – Приходите к нам. – Наталья махнула рукой в направлении моря. – Часикам к семи.
Найти их не составило труда. На фото на камнях в прибрежных кустах расположилась живописная компания. Наталья с мокрым полотенцем на плечах. Друг Александры (родной сестры Натальи) в плавках и больших мужских сандалиях сидит на корточках возле скатерти с закусками и держит гранёный стакан. На высоком валуне в позе ласточки стоит молодая тоненькая девушка с открытым ртом. По-видимому, она произносит монолог, потому что ей хлопают внизу.
Даже на зернистой фотографии видно, какие белые приезжие. И как носами похожи сестры.
Лёша прижался боком к Илье. На фоне загорелой кожи ярко выделяется майка в полоску и белые волосы. Алису нужно искать, как в квесте, поскольку она слилась с ландшафтом.
– Алиса, Вы местная? – вежливо поинтересовался бойфренд Александры.
 
Ночью все отправились купаться нагишом. С огромных плоских камней. 
Сначала мужчины ныряли за мидиями с полиэтиленовыми пакетами.
На большущем, брошенном прямо на камни жестяном противне их нажарили. Ели и запивали местным вином. Пели под гитару.
Экзальтированная Александра декламировала целые куски из пьесы, в которой мечтала сыграть.
Вино кружило голову. Наша героиня, опершись спиной и ногами в два камня, глядя в чёрную воду под собой, тоже читала «не бродить, не мять в кустах багряных лебеды».
А после Илья протягивал руки, манил в воду, и, рискуя вывихнуть лодыжку, она нереидой спускалась с валуна. Море казалось таким родным, таким оберегающим, таким надёжным. Они плыли, забыв обо всём на свете. До тех пор, пока предупреждающий прожектор береговой охраны не облил их бренные тела беспощадным белым светом и не превратил в двух растерянных мальков, попавших в садок с пляшущими джигу волнами…

С Натальей их связывали долгие годы сомнительного приятельства. Подруга одаривала неожиданной искренностью за то, что брала директивностью и вероломством.
 Предприимчивый еврейский ум сочетался в ней с потребностью в защищённости.
 Алиса не знала, почему Наталья оказалась так далеко от своей семьи (мать жила в Подмосковье), которой дорожила в силу национальных традиций. Это вызывало невольное уважение. Но природная доброта подружки рука об руку шла с желанием причинять боль.
 Испытывая терпение друзей, могла без предупреждения припереться ночью. Разбудить, чтобы только поболтать и пожаловаться на неверного мужа.
Однажды в отсутствии взрослых принесла мальчишкам подарок: щенка ротвейлера. Хозяйку-заводчицу уверила, что в этой семье пса не выкинут ни при каком раскладе.
Молодая женщина поражала способностью выкручиваться из самых сложных обстоятельств. На раз-два разруливала чужие проблемы. Но не могла бросить своего мужа – балагура Лёнчика. И порой до поздней ночи они выкуривали по пачке «парламента» в ванной за планами по сохранению брака подруги.
Когда супруг связался с отмороженной бабёнкой, наркотой, и сел, выгораживая пассию, подруга пришла к Алисе якобы за советом.
 Но разговор пошёл о моральном выборе.
– Можно ли использовать в своих интересах человека, не испытывая к нему чувств?
  Вопрос был риторическим. Наталья уже сняла маску и просто констатировала факт. Она зарегистрировала ИП и открыла магазин автозапчастей с кавказцем. Жили они вместе. В каких-то ужасающих условиях, где всё подчинено страсти наживы. В пустой квартире, с матрацем на полу, с супом из пакетиков и водкой после полуночи. По очереди гоняли в областной центр за дешёвым и некачественным товаром (в городе прослыли как магазин «у одноразового Вити»).
Алиса слышала, что Наташа долго копила на квартиру под Москвой и перед отъездом выгнала кавказца.
Этот «герой» несколько лет испытывал Алису. Она терпела, но организм отторгнул чужеродное тело психологического одиночества, уступившего бесчувственности и цинизму.
Яркий образ потускнел и незаметно растаял. 


        (Продолжение следует)