Альбинка

        Февраль 1944 года, Западная Украина, Волынь. Олин из отрядов Сабурова совершал рейд по сёлам Волыни в поисках провианта.  Численность отряда двадцать бойцов. Командир отряда старший лейтенант Моисеев. Заместитель командира старшина Бубенцов. Отряд напоролся на засаду у села Мшанци. Огонь вёлся из пулемёта и винтовок. Отступив в лесок, из которого отряд  вышел пару минут назад, партизаны залегли, прячась за деревьями.
     - Что за чёрт? Откуда здесь уповцы? Что скажешь, командир?
     Старлей, выглядывая из-за ствола сосны, рассматривал в бинокль окраину села – По данным разведки, уповцев здесь не должно быть. Не видно никого. Надо подкрепление вызывать – командир отдал бинокль старшине – Или возвращаться.
   - Разведке доверяй, но проверяй – бубнил старшина, разглядывая село в бинокль – Это не уповцы. Жандармы. Нашивки на шинелях Колковской жандармерии.
   - Откуда знаешь, Бубенцов? Почему такая уверенность?
   - У нас в штабе допрашивали двух дезертиров из Колковской жандармерии. Это ещё до тебя было, командир. В октябре сорок третьего. Вот у них такие же нашивки были на шинелях. Неужели сам Матрос в селе? – усмехнулся старшина.
    - Кто таков?
   - Начальник Колковской жандармерии. Немцы то республику разогнали, а Матрос успел с отрядом жандармов уйти. Они на немцев и поляков нападали. А когда наши подошли, и немцы отступили, стали партизанить против наших. Не надо нам подкрепления, командир.  Они сами уйдут – старшина вернул бинокль старлею.
    - Почему так уверен?
    - Они дали две коротких очереди из пулемёта и молчат. Выжидают. Значит патронов  у них мало – старшина загнул один палец – Место здесь пристреляно, всё как на ладони. И они знают, что мы нарываться не будем – загнул второй палец – В селе видимо небольшая группа и пришли они или за провиантом, или родных проведать – загнул третий палец – подождём чуток, командир, да ещё раз сунемся.
   - Чуток – это сколько?
    - Да с полчаса ещё отдохнём и пустим подводу
    - А на чём мы провиант повезём, если они кобылу застрелят?
    - Конфискуем у местных. И не одну, а две, чтоб впредь неповадно было.
     - Твои слова, да богу в уши – командир глянул время – Засёк.
    Прошло полчаса и командир окликнул старшину – Бубенцов, время
    - Понял, командир. Зюбанов, давай!
    Партизан погладил кобылу, запряжённую в телегу – Но, пошла – и легонько хлопнул по крупу.  Кобылка вздрогнула и пошла по дороге. Партизаны, напряжённо, за ней наблюдали. Минут через семь кобыла дошла до забора крайней избы села и, уткнувшись в него мордой, замерла.
    - Как я и говорил, командир: ушли.
    - А если нет? Может выжидают.
    - Так и будем здесь валяться? – старшина встал и выступил из-за ствола сосны.
    - Куда тыы – зашипел командир – Ложись!
    - Да не боись ты – отмахнулся старшина и вышел на опушку. Постоял, вглядываясь в избы и размеренно, не торопясь, пошёл по дороге.
    - Товсь! – отдал приказ командир, осматривая в бинокль село.
   Но село будто вымерло. Старшина дошёл до подводы и потрепав холку кобылы, развернулся к отряду – Ушли они – крикнул он, и взяв кобылу под уздцы, потянул её, направляясь к поскотине.
    Село небольшое, на пятнадцать дворов. Избы были отделены заборами и между ними петляла, накатанная колея дороги. Село зажиточное: все избы выглядели добротными, с хозяйственными постройками в каждом дворе. Рассредоточившись, отряд прочесал село.
  - Чисто, командир – доложил старшина – Ушли жандармы.
   - По дворам – скомандовал старлей – Два часа. И уходим.
   - Через два часа стемнеет, командир. Давай заночуем?
   - А если вернутся ночью?
   - Так мы дозоры выставим.  Командир, в каждом дворе банька есть. Коровы мычат в сарайках, хрюшки хрюкают, петухи кур топчут. Давай передохнём немного от войны, командир?
    Старший лейтенант вздохнул. Про старшину он уже наслушался от особиста. Но за время рейда, Бубенцов ни разу не напился, не сорвался на местных жителях сёл, которые они уже прошли – Хорошо. Заночуем.
   - Вот и ладненько. Пойду выберу тебе хозяйку на ночь – ухмыльнулся он в усы.
   Выставив часового у крыльца избы, в которой на ночлег разместился командир, и проверив дозоры, старшина вернулся в избу Солохи. Стол уже был накрыт. Два партизана, дружки-собутыльники старшины, отведав горилки калякали с хозяйкой. Солохе было шестьдесят пять, но выглядела она крепкой, сбитой, была подвижна и болтлива. Хлебнув горилки, и закусывая салом, старшина потёр руки, и поглядывая на сдобную бабёнку, спросил – Хозяйка, не истопишь ли нам баньку? А то мы за три года войны, уже забывать стали, что это такое.
    Он разлил по стаканам горилку – За победу! – выпил, и отирая ладонью рот, снова обратился к хозяйке – Большая у тебя семья?
   - С внучкой живу
   - А мать, отец внучки, а муж твой - где? Уповцы небось? – старшина пьянел, становился мнительным, и в каждом незнакомце видел врага.
    - Шляхта постреляла – ответила хозяйка и поджала губы.
    - А внучка где? С жандармами ушла? Небось обслуживает их,  подстилка хохлятская?
Дружки-собутыльники молча жевали сало, и переглядываясь, ухмылялись.
    - Здесь она. Марту доит – ответила Саломея.
  Дверь скрипнула и в избу зашла девчушка, лет четырнадцати, с подойником, накрытым платком.
   Партизаны уставились на девушку. Она была подстать бабке: сбитая, плотная, с округлившимися, не по возрасту, формами и миловидным личиком, которого уже коснулась женственность, выдававшая себя интересом к противоположному полу, ещё наивным и невинным, ещё не тронутым похотливыми желаниями. Но пьяные, и истосковавшиеся по женскому телу мужчины, видели только плоть. И эта плоть, на фоне состарившейся бабки, была  заманчива и привлекательна. Старшина, обводя масляным взглядом фигуру девушки, позвал – Подойди-ка.
   Внучка глянула на бабку. Та кивнула и девушка, опустив подойник на пол, шагнула к столу. Бубенцов налил полный стакан горилки – Пей! За победу!
   Девчушка испуганно метнула глазами в бабку.
   - Да она ребёнок ещё. Ей же пятнадцати ещё нету – вступилась бабка за внучку.
   Старшина набычился и повернулся к хозяйке – У нас десятилетние пацаны в разведку ходят, а вы тут уповцев потчуете. Пей! – повернулся он к девчонке.
  Та, побледнев, застыла как истукан, уставившись немигающим взглядом в остекленевшие глаза пьяного старшины.
  Солоха шагнула к столу, взяла стакан и опрокинула в рот – За победу – поставила стакан, и взяв горбушку хлеба и положив сверху сало, закусывала.
   Старшина обмяк, и облапав женщину пониже пояса, притянул к себе – Дообре – и стал гладить её, норовя запустить руку под подол сарафана. Женщина упиралась в его плечи, пытаясь отстраниться и высвободиться. Партизаны, увлёкшиеся едой, казалось даже не замечали происходящего. Борьба шла молча, только слышно было тяжёлое дыхание захмелевшего старшины, и сопение, отчаянно сопротивлявшейся, старухи. Внучка, сошедшая с лица, также молча смотрела. Звонкая и увесистая затрещина, как выстрел, разорвала напряжённую тишину. Старшина, от неожиданности, ослабил хватку, и Саломея, оттолкнув его, так что он грохнулся на пол вместе  табуретом, вырвалась.
   - Беги! – крикнула она внучке, а сама, метнувшись к печке, выхватила из угла ухват и двинулась, держа его наперевес, на поднимавшегося с пола старшину. Девчушка, как тень, выскользнула в сени, выскочила во двор и убежала, спрятавшись в огороде. В избе грохнули выстрелы и наступила тишина. Альбинка, так звали девчушку, опустилась на корточки, и зажимая рот руками, всхлипнула.
    Услышав стрельбу, командир выскочил на крыльцо - Где стреляли, Васюков?
   Часовой, дымивший самокруткой, встал – У Солохи. Старшина у ней квартирует. Да ты не дёргайся, командир. Бубенцов щас не в себе, может и пристрелить под горячую руку.
  - За мной! – скомандовал старлей и спрыгнул с крыльца.
   Часового у дома Солохи не было и Моисеев, зайдя в сени, открыл дверь в избу.
   На старухе, лежавшей на полу с задранным подолом и раздвинутыми ногами, дёргался старшина. Дружки-собутыльники, смоля самокрутки, наблюдали за происходящим. Избитая Солоха, насилию не противилась.
   - Прекратить! Встать! – заорал командир, возмущённый происходящим.
  Партизаны, сидевшие за столом, не отреагировали, а старшина, обернувшись, направил трофейный Вальтер, зажатый в левой руке, на командира.
  Моисеев замер. В голове закрутились обрывки разговора с особистом.
  - Я тебе подобрал хозяйку, командир. Не понравилась? А здесь в очередь, если тока они тебя не пропустют.
   Партизаны хрипло засмеялись.
   - Как ты можешь, Бубенцов? Ты же позоришь звание партизана красной армии.
   - Ну ты прям как комиссар. Не надо меня воспитывать. Они фашистскими подстилками были. Их надо бы в расход пустить, а я даю ей возможность искупить вину – и Бубенцов расхохотался, довольный  своей шутке – Иди отсюдова подобру-поздорову командир, не мешай исполнять долг перед Родиной – и опять расхохотался, колыхаясь на старухе.
   Солоха шевельнулась и открыла правый глаз. Левый заплыл и не открывался. Осознавая, что устроить самосуд не сможет, и не надеясь на поддержку захмелевших партизан, старший лейтенант молча развернулся и вышел.
   - Что там, командир? – спросил часовой, когда Моисеев вышел.
   - Пойду дозоры проверю.
   Было холодно и босая Альбинка дрожала. Выстрелы больше не слышались и она, на карачках, пробралась в стайку, и зарывшись в сено, плакала, пока не заснула.
    По очереди насилуя старуху, и глуша горилку, партизаны, к утру, уже и нужду справляли в избе. Запах парного молока, разлившегося по полу из опрокинутого подойника, мешался с вонью каловых масс и острым запахом мочи, и к этим ароматам примешивался жирный мускусный запах пота и спермы.
  Партизаны ушли перед восходом солнца. Провианту набрали много, но одной повозки хватило бы. Если бы не старшина. Бубенцов, пьяный в умат, на ногах не мог устоять и пришлось «конфисковать» подводу у сельчан.
    Когда партизаны ушли со двора, Альбинка, наблюдавшая за ними через щель в стене стайки, вышла и зашла в избу. Замученная Солоха была ещё жива. Альбинка опустилась на колени и заплакала. Бабка открыла правый глаз – Повторяй за мной – прошептала она одними губами, но внучка услышала и подавила всхлипы. Делая перерывы Солоха проговорила - Амина супитер амана карифа …. ропота арамо сопо супитер … редеги ригида супитер ореги … дигида редеги арамо мерина … дагиро керана дегеро серино … амана барино корамо амина … деримо каримос софино мирсора … герамос эпастос форисон корсоро … ферино героно тургоро легастос …
 Альбинка, шевеля губами, повторяла. Когда она произнесла последнее слово, Саломея закрыла глаз и растянула, распухшие и разбитые, губы в улыбку. И испустила дух. Мотылёк, вившийся над её головой, порхнул крылышками, опустился на голову внучки, и вспыхнув, изошёл серым облачком. Альбина, опустив голову на грудь бабки, сотрясалась в рыданиях.

P.S. Описывемый эпизод имеет документальные подтверждения А. Гогун Сталинские коммандос Украинские партизанские формирования, 1941–1944     Издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН) Москва, ул. Профсоюзная, д. 82, 2011 г