Случайные встречи, разные судьбы

Случайные встречи, разные судьбы
1
   В малюсенькой кафешке, где за круглыми стеклянными столиками на простых пластиковых стульях едва могли поместиться полтора десятка человек, сидели два молодых парня. Поглядывая на волнистые струйки утихающего дождя, лениво стекающие по огромным окнам, ребята потягивали через трубочки зеленоватый слабоалкогольный коктейль – единственный приятный напиток этого заведения. Они сегодня просто шиковали, заказав в придачу ещё по чашечке кофе и по кусочку бисквита. Для подобного "пира" были весомые причины. Тот, что в очках, Женька, неделю назад защитил дипломную работу в университете, а вчера получил синие корочки в собственные руки, завершив свой образовательный марафон. Второй парень - высокий, худой и усатый, Илья, ещё только "предвкушал" ночные бдения над белоснежными листами ватмана для своего дипломного проекта. А пока что он сдал все экзамены серьёзной сессии на предпоследнем курсе "политеха", и это обстоятельство очень поднимало настроение и наполняло положительными эмоциями юную душу.
           Основной темой неспешной беседы был предполагаемый совместный летний отдых: у Женьки – перед началом многолетней трудовой жизни, у Ильи – перед финишным рывком в учёбе. В разговоре они постоянно возвращались к воспоминаниям о прошлом лете, когда весьма дружной компанией три недели валялись на песке и, подолгу плескались в море у посёлка Затока близ легендарного города Одесса. Тогда не только они одни считали это место земным филиалом рая. Действительно, с одной стороны посёлка – пресные воды Днестровского лимана, а с другой – слегка солёное тёплое Чёрное море. Многочисленные компании студентов-дикарей со всего огромного Союза кучковались на пляже, знакомились и расставались почти ежедневно. А если к этому добавить обилие фанерных киосков с сухим красным вином "Шабское" по семьдесят копеек за целый литр, то было ясно, что лучшего места для молодых и холостых просто не найти. Так уж, как говорится, карта легла нынешним летом, что из развесёлого прошлогоднего состава, лишь они вдвоём оказались свободными в июле. Женьке надлежало явиться на работу первого августа, а у Ильи в последний месяц лета намечалась свадьба двоюродной сестры, с которой они вместе выросли, и пропустить такое торжество было бы верхом неприличия.
        Глянув, как за окном прохожие отряхивают и складывают свои зонты и покрутив в руках соломинку, Женька, как бы рассуждая вслух, неспешно произнёс:
       - Вообще-то, на Чёрное море мы всегда успеем. Может стоит попробовать вкус балтийской воды? Ведь отдыхают как-то прибалты и питерцы. Съездим, покрутимся. Не понравится – больше не поедем.
        Илюша начал разглаживать свои усы – верный знак того, что его одолевают сомнения. Затем чуть скривил губы, слегка хмыкнул и выдал:
        - А что, хорошая мысль. Я, правда, Литву с Латвией часто путаю, но, думаю, на месте разберёмся.
        - Тут и разбираться нечего, - выпалил Женька, радуясь, что его идея не была зарублена на корню, как это часто бывало, - один знакомый был с родителями в Паланге, говорит, что красивая природа, море спокойное, публика интеллигентная да и цены на квартиры приемлемые.
       - Ну так замётано, - с уверенностью начальника, сказал Илья, - надо только выяснить, как туда доехать.
       Выяснили: скорым поездом до Вильнюса, затем пересадка на местный дизель-поезд, идущий до Клайпеды, а там -  часок автобусом до самой Паланги. С билетами проблем не возникло. Жаждущее моря и солнца население сухопутной и дождливой Западной Украины стремилось к тёплым водам Чёрного и Азовского морей, игнорируя Балтику с её ветрами и дождями. Друзья, педантично учитывая опыт прошлогоднего отдыха, сложили в небольшие чемоданы по несколько футболок и рубашек, шлёпанцы и плавки. Затем, в течении получаса, каждый у себя дома, смиренно опустив глаза и кивая, время от времени, головой терпеливо выслушивали наставления мам. Указания были несложными для запоминания поскольку, как и в ежедневной жизни, сводились к следующему: хорошо питаться и не хватать всякую гадость с сомнительных лотков, не связываться с выпивающими компаниями, стирать регулярно носки и рубашки, а главное – остерегаться навязчивых девушек, от которых всего можно ожидать.
      Уже сама дорога, разнообразив годичную повседневность, располагала к приятному отдыху. Крепко поспав на верхних полках плацкартного вагона, ранним сероватым утром ребята выскочили на бетонный перрон вильнюского вокзала. Чемоданы тут же были заброшены в камеру хранения, а билеты на ночной поезд в Клайпеду уже через четверть часа лежали в карманах. Предусмотрительный Женька ещё за день до отъезда выписал из какого-то справочника основные достопримечательности литовской столицы и их осмотр начался прямо с раннего утра.
        После старинного Львова удивить путешественников было непросто. Тем не менее, пристав к какой-то группе экскурсантов, они на протяжении получаса добросовестно внимали рассказу о драматических зигзагах литовской истории, одновременно обозревая величественную башню Гедиминаса. Затем, уже двигаясь самостоятельно, случайно наткнулись на закрытое здание синагоги и с интересом рассматривали его фасад. Тут же вспомнили, что во Львове уже лет десять, как, под выдуманным предлогом была закрыта единственная синагога, а само здание переоборудовано в спортзал. Посетив несколько художественных салонов, расположенных на главной улице столицы, оба были очень впечатлены самобытностью и оригинальностью работ местных авторов. Как-то неявно чувствовалось, что идеологическая составляющая искусства сведена к минимуму местными творческими личностями, занятыми больше поисками новых форм и стилей в своих работах. Так пешком, не спеша, дошли до вялотекущего Немана, постояли на мосту, посидели на ажурной лавочке возле ухоженного травяного газона сочно-зелёного цвета.
       Билеты на ночной поезд до Клайпеды достались только в общем вагоне, и поэтому поездка получилась не очень приятной. Неудобства заключались не столько в скученности пассажиров и совсем не цветочных запахах в вагоне, сколько в частых остановках. Народ постоянно заходил и выходил, рассаживался, вставал и снова размещался на жёстких полках. Иногда казалось, что вся Литва только то и делает, что переезжает по ночам с места на место. К счастью, уже в шесть часов утра друзья выползли на перрон и с жадностью вдохнули окутавший их воздух в котором сразу почувствовали, хоть и слабый, запах свежести моря. С привокзальной площади через полчаса отходил полупустой автобус на Палангу, мало кто стремился к янтарному побережью в столь раннее утро. Умостившись на задних сиденьях, парни почти мгновенно перешли в полусонное состояние, в головах, как в сборном киножурнале, кадры прошедшего дня перемежались с прошлогодними событиями. На каком-то повороте жёсткий автобус тряхнуло и один глаз у Ильи непроизвольно открылся. Он, конечно, попытался тут же закрыть его, но следующая встряска заставила открыть и второй глаз. Сделав это, он сразу толкнул Женьку локтем в бок. Тот вздрогнул и непонимающе глянул на друга. Илюшка же подбородком указал на место возле задней двери. Там, вполоборота, сидел высокий крепкий рыжеватый мужчина в джинсах и клетчатой рубашке.
    - Что-то знакомое,- пробормотал Женька. Илья же неторопливо, с видом знатока, выдал:
     - Это Будрайтис. Понял?
      Как тут было не понять. Кто же из почитателей киноискусства, а друзья себя безоговорочно к таковым причисляли, не знал артиста по фильмам "Никто не хотел умирать", "Щит и меч", "Король Лир".
Рассмотрев знаменитость, довольные друзья опять закрыли глаза, но крепкого сна уже не получилось, хотя ровная лента тёмно-серого асфальта бесшумно исчезала под колёсами автобуса, убаюкивая пассажиров. Слева раскинулись бледно-жёлтым песчаным волнистым ковром знаменитые балтийские дюны, а справа мелькал негустой частокол соснового леса.
        Сладостно потянувшись после выхода на брусчатую платформу, ребята непроизвольно поджали плечи и, не сговариваясь, начали торопливо открывать чемоданы. Ещё через минуту, разворошив все сложенные вещи, извлекли свитера, запрятанные на самое дно, ведь приехали купаться и загорать. А тут, температура воздуха явно не превышала полутора десятка градусов. Илья первым одел свитер и задумчиво произнёс:
    - Ну, а какая же тут вода в море? – явно имея ввиду не цвет и не солёность балтийской волны, а исключительно её температуру. Сделав паузу после такого риторического вопроса, добавил:
     - Видимо, будем плескаться, как в ванной или даже только обтираться мокрым полотенцем.
       Эти фразы друга не придали Женьке оптимизма, но он философски изрёк:
       - Не будем загадывать. Всё меняется в жизни, а погода в особенности.
2
    Подхватив чемоданы и небольшие наплечные сумки, друзья отправились вдоль одной из центральных улиц посёлка в поисках курортного пристанища. Почти в каждом дворе копошился кто-то из хозяев, сразу откликавшихся на приветствие. Однако, услышав вопрос о жилье, разводил руками и говорил:
      - Нет ничего. Сезон сейчас. Вот в сентябре, пожалуйста, всё лучшее будет свободно.
      Парни извинялись и шли дальше. Метров через двести асфальт закончился, сменившись хорошо укатанной грунтовой дорогой. Это обстоятельство вызвало двоякое чувство у новоявленных курортников. Они явно отдалялись от центра городка с его магазинами и кафешками, но эта удалённость увеличивала шансы найти жильё быстрее и дешевле. Действительно, пройдя ещё сотню метров и, увидев пожилую женщину, подвязывающую цветы у забора, ребята задали ей всё тот же банальный вопрос. Она поправила платок на голове, не спеша оглядела приятелей и их поклажу, и лишь потом, медленно с сильным акцентом, произнесла:
     - У меня вся дом занят.
     Друзья уже нагнулись за чемоданами, когда женщина продолжила:
     - Но вы, вижу, молодый люди и может схочете в сарай пожить,- и поспешно добавила,- там чисто и свет есть, а кровати большие.
     - А глянуть можно? - выпалил Илья.
    - Да, идём, вот тут.
      Все вместе они переступили порог большого деревянного строения в центре немалого двора. Это был даже не сарай, а, скорее, склад, куда хозяева выносили старые вещи. В центре стояли две широкие деревянные кровати, сколоченные из толстых сосновых досок, рядом высилась такая же грубоватая тумба и сильно поцарапанный двухдверный шкаф с бесчисленным количеством полок. Два окна давали достаточно света. Большой, в полведра, рукомойник стоял на улице в шаге от двери. Короче, без шика и блеска, но всё необходимое присутствовало. За весь набор "удобств" хозяйка затребовала два с половиной рубля в день. Такая цена на двоих была недешёвая, но и недорогая, учитывая главное достоинство "апартаментов" – полная изолированность от хозяйского дома. Сарай-склад стоял почти рядом с входной калиткой, так что можно было вернуться хоть и ночью, ничуть не тревожа обитателей основного кирпичного двухэтажного строения.
       Ирма, так звали владелицу этого небольшого поместья, потребовала соблюдать только два условия: тишину и чистоту.
          - Я понимаю,- сказала она,- вы люди молодые и кто-то будет ходить к вам, но прошу быть тихо и не грязнить нигде. В доме живут ещё люди, и все очень приличные. Женька по-артистически приложил левую руку к сердцу и произнёс: "Клянёмся", но Ирма даже не улыбнулась, а достала из кармана халата ключ и отдала Илье, видимо, он показался ей более серьёзным.
       Положив часть своего гардероба в древний шкаф и доев оставшиеся домашние бутерброды, друзья отправились в ознакомительный вояж по прибалтийскому поселению. При первых шагах по центральной улице у них не появилось ощущения чего-то заграничного, какой казалась Прибалтика раньше. Всё было обычное, советское, только надписи на магазинах и учреждениях дублированы на незнакомом языке латинским шрифтом. Однако, роскошное похожее на дворец старинное здание музея янтаря всё же произвело впечатление. Записав его в перечень дальнейшей культурной программы, они двинулись к сосновому лесопарку, покрывавшему, почти плоские прибрежные дюны. Со стороны моря исходила свежесть прохлады и едва слышались крики чаек, так что ноги сами повернули на неширокую асфальтовую тропу. Ещё несколько десятков шагов и вот оно – Балтийское море, многократно так красочно описанное в стихах и прозе. Однако, даже под лучами выглянувшего из-за тучи неяркого солнца пейзаж показался совсем не романтичным. По серовато-сизой воде до самого горизонта не спеша, как бы лениво, двигались белые гребешки небольших волн, которые бесшумно накатывались на прибрежный сероватый песок.  Пляж занимал всё пятидесятиметровое пространство между кромкой воды и сосновыми зарослями. Не без наслаждения вдыхая солоноватый воздух, друзья не ощутили жгучего желания подставить свои тела мелькающему между тучами солнцу.
       После двухминутного раздумья Женька решительно стряхнул с ног босоножки и сказал:
     - Чего стоять? Давай опробуем новую реальность.
      Бросив куцую подстилку в десятке метров от кромки волн, как делали это под Одессой, ребята с разгона вбежали в воду. Через секунд десять оба, как по команде, остановились. Море едва доходило до колен, а температура воды была, как в апрельских ручьях, сбегающих с заснеженных вершин Карпат. Они оглянулись на окружающих купальщиков и увидели, что люди заходили не глубже, чем по пояс. Никто не плавал, только брызгали на себя морскую воду и приседали, погружаясь по шею. Затем быстро бежали к своим коврикам и энергично растирались большими полотенцами.
       - Это какое-то христианское омовение, а не купание,- разочарованно пробубнил Женька. Илья, вообще, молчал, ибо уже понял, что не доведётся не только поплавать, но также нырять и бултыхаться, как они это делали в Затоке.
     Кряхтя и хмыкая, свежие курортники уложили свои светлые тела на подстилку, подставив солнцу бледные животы. Дневное светило, как бы засмущалось от этого вида, и спряталось за тучи, выглядывая оттуда на три-четыре минуты и вновь исчезая затем на четверть часа. Потом подул несильный ветерок, которого хватило, чтобы мельчайшие песчинки набились не только в карманы, но и во все швы всех вещей нехитрого гардероба. Повалявшись и поболтав, друзья отправились на поиски вечерней трапезы. Им повезло, у одной из асфальтовых тропинок, что петляла между соснами, примостилось маленькое деревянное строение, похожее на избушку, из которой вырывались аппетитные запахи. Рыжеватый парень в белом берете сообщил, почти без акцента, что это не кафе, но цепелины и кофе можно получить немедленно. Взяв в тарелочках из фольги по две порции этих вкуснейших картофельных оладьей, воспрянувшие духом курортники уселись на одной из ближайших лавочек. Им не хотелось, чтобы этот необычный день быстро закончился отходом ко сну в "роскошных" апартаментах. Разговор, сам собой, зашёл о прошлом лете в незабываемой Затоке.
       С удовольствием вспомнили парни, как жили в глинобитной пристройке к небольшому домику на окраине посёлка и спали на старых кроватях с панцирными сетками. Вспомнили хозяйку, тридцатилетнюю трудолюбивую Тоню, прибегавшую после обеда с работы и, тут же начинавшую крутиться по дому и двору с какой-то невероятной энергией. Одновременно она что-то варила, жарила, пекла и убирала на кухне, а в комнате кормила, вытирала носы и даже шлёпала Лёньку и Ромку, двух шустрых пацанят-погодков шести и семи лет. При этом, завидев своих загорелых квартирантов, тут же предлагала что-нибудь съестное: таранку, арбуз или варёную кукурузу. Ребята, естественно, отказывались, не желая объедать эту гостеприимную, но совсем небогатую, семью.
       Кульминация общения с хозяевами происходила около семи часов вечера, когда, после трудового дня, появлялся Тонин муж Ваня. Он не спеша входил во двор, будучи в хорошем настроении, ибо успевал по дороге домой пропустить два-три стаканчика "Шабского", что весьма поднимало его жизненный тонус. Завидев ребят, Ваня поднимал к груди сжатый кулак правой руки и вместо приветствия говорил:
      - За Родину!
        Такая была у него присказка на все жизненные ситуации. Коренной одессит, потомок смешанных браков почти всех причерноморских национальностей, ребёнком переживший военную голодуху, он работал электриком на местном плодоконсервном заводе и знал множество историй обо всех одесских знаменитостях. Ваня неоднократно и весьма прозрачно намекал своим жильцам, что, мол, неплохо бы, когда скроется жгучее солнце, посидеть на летней кухне за бутылочкой чего-нибудь покрепче, чем "Шабское". Однако, предупреждённые Тоней, ещё в день приезда, они всячески отнекивались, ссылаясь на усталость от непривычной жары. Чтобы окончательно не обидеть главу семьи, некурящие парни через день покупали пачку болгарских сигарет и одаривали его несколькими штуками почти при каждой встрече.
3
       Продолжая разматывать клубок воспоминаний, Женька и Илья приближались к дому по почти пустынной улице. Когда же они вошли во двор, солнце уже почти полностью спряталось за серую гладь балтийских вод, и воздух существенно остудился. Неслышно затворив за собой калитку, оба одновременно остановились, глядя на дверь застеклённой веранды хозяйского дома. Оттуда, не замечая никого, вышла невысокая девушка с копной, едва уложенных, светлых волос на голове и с эмалированным тазиком в руках. Она подошла к бельевой верёвке, натянутой между домом и одиноким деревом во дворе, поставила тазик на землю, выпрямилась и, заметив две неподвижные фигуры, молча, слегка кивнула. Головы ребят автоматически дёрнулись в ответном приветствии, а тела начали медленно двигаться к дверям сарая. Явно славянская внешность девушки, а также развешиваемые купальники и полотенца указывали на то, что она, как и они, относится к племени приезжих курортников.
        Илья считавший себя из-за высокого роста и ухоженных усов, более представительным, чем скромный очкарик Женька, сразу же озвучил эту догадку:
        - Простите, вы давно тут отдыхаете?
      Девушка выглянула из-под только что брошенного на верёвку полотенца и коротко ответила:
        - Вторую неделю,- и скрылась за уже висящими юбками и купальниками.
         Новоявленный собеседник лихорадочно подыскивал в голове следующую фразу, понимая, что пауза станет барьером к дальнейшему общению. Но тут неожиданно, даже для самого себя, в затухающую беседу влез Женька:
      - Ну и как вы справляетесь с холодным морем и захмаренным небом? – спросил он.
     - Каким, каким небом? – спросила, вновь выглянувшая из-за цветастого полотенца, девушка. Её, наспех сооружённая причёска, почти совсем растрепалась и волосы прикрыли половину лица. Илюшкин мозг уже работал в нормальном режиме, и он пояснил:
      - Ну, это когда туч много. Простите, у моего друга украинизм невольно вырвался. Бывает иногда. Сказывается среда обитания.
      - Так вы с Украины? - она закончила свои хозяйственные действия и стояла, чуть наклонив голову и держа тазик в одной руке.
      - Да, с Западной Украины, со Львова, - уточнил Женька, привыкший с детства различать украиноязычный запад и русскоязычный восток своей республики. – Это возле Карпатских гор.
      - Как же, слышала,- слегка улыбнулась блондинка и добавила, - у вас там в лесах бендеровцы были, - затем задумалась на секунду,- а может и сейчас есть?
      Илья посерьёзнел и пояснил:
       - Ерунда, простите. Это всё ещё в начале пятидесятых закончилось. Карпаты сейчас – самое чудесное место, только моря нет. – И поспешил добавить:
        - А вы откуда?
        - Из Москвы, - как само собой разумеющееся, выдала незнакомка.
         К этому моменту Илья уже полностью набрал боевую разговорную форму, и поток красноречия полился из его уст плавно, как чай на узбекском застолье.
      - Ну, понятно,- с интонацией, почти пропел он,- столичные гости в доме живут за кружевными занавесками, а люди с национальных окраин – в сарае за толстой деревянной дверью.
       - Так вы же сами, наверное, согласились на эти спартанские условия при отсутствии альтернативы. Мы же с хозяйкой ещё за полгода вперёд договорились через общих знакомых, у неё племянник в Москве учится.
      - Вот это настоящее плановое хозяйство, - понимающе протянул Женька,- не то что мы наобум приехали от безысходности.
        Сумеречную тишину двора нарушил звук открываемой двери веранды, и на крыльце появилась такая же блондинка, но с короткой, почти мальчишеской, стрижкой и более стройная, чем собеседница друзей.
       - Надь, ты куда пра-па-ла? – возмутилась она, удивив ребят раскатистым, неслышимым ранее, московским звуком "а".
      - Да вот, тут мальчики из Львова,- отчиталась подруга,- соседи наши.
      - А, львовцы, значит, - понимающе отметила новенькая. Женька тут же возмутился:
       - Мы такие львовцы, как вы московцы.
       - Простите великодушно,- смешно сделала маленький книксен стройная девушка. – А как же вас называть?
       - Львовяне,- важно промолвил Илья. А совсем осмелевший Женька, не глядя на друга, затараторил:
       - Может завтра утром на пляж вместе пойдём? По дороге покажете нам, новичкам, что тут есть интересного.
       - Нет, нет,- возразила первая девушка, осадив его пыл,- мы завтра в Клайпеду едем. Хотим по магазинам, хоть мельком, пройтись, а то на следующей неделе уже уезжаем.
      - Ну, тогда до завтрашнего вечера,- расхрабрился юноша. - Если вы не против, конечно?
       -Посмотрим, когда и с каким настроением вернёмся, и как сильно устанем, – решила подвести черту под этим спонтанным разговором стриженная девушка. Но Женька бросился до конца разматывать нить разговора, заплетённого другом:
       -Секундочку, - воскликнул он, подняв брови на максимально возможную высоту, - мы даже не знаем, как зовут наших очаровательных соседок.
      Илюшка посмотрел на девушек и очень серьёзно добавил:
      - Засмотрелись провинциалы на столичных красавиц. Такое часто бывает в жизни.
      Подруги улыбнулись и стриженная проговорила негромко:
      - Лесть не всегда правдива, но, зачастую, приятна. Особенно в первые минуты знакомства. Я – Света, а моя подруга, которая за секунду завладела вашим вниманием, Надя.
       Парни, как по команде "Равняйсь!", расправили плечи и глубоко вдохнули. Илья вновь захватил инициативу и отчеканил:
     Я – Илья, можно просто Илюша. Он – Евгений, можно Женя, даже если это не просто. На этом и разошлись, девушки – в дом на застеклённую веранду, ребята – в свои "складские хоромы".
          На следующее утро проснувшись, потянувшись и промыв глаза под рукомойником, ребята двинулись к морской глади где-то часов в 10 утра. Асфальтовые тропинки уже припекали босые ступни, а сосны, огораживающие приморскую полосу почти плоских песчаных дюн, обволакивали насыщенным запахом хвои.
        - Эх, тут бы ещё водичку в море подогреть хоть на десяток градусов и было бы божественное место,- мечтательно молвил Илья. Однако, Женьку занимали более реальные мысли.
       - Странно это,- как бы размышляя вслух, говорил он сам себе,- столичные девчата, видно не в первом поколении, а погнали за барахлом в заштатный городишко.
       Сообразительный Илюша быстро всё вычислил:
       - Да не в магазины они поехали. Клайпеда – портовый город и корабли отовсюду швартуются. Видимо, они распросили хозяйку или каких-то соседей, где в городе барахолка находится. Туда-то и рванули. Моряки всегда что-то на продажу привозят. Нас не пригласили, потому что мы едва знакомы и чтоб не глазели на их покупки.
     - Да я бы и не поехал,- разочаровано протянул Женька,- мне, что мать купит, то и подходит.
      -Ты, провинциальный шмок, - продолжал его друг,- и, кроме сельской публики, никого в своём университете не видел. Для тебя поход в широкоформатный кинотеатр – культурное событие. Уверяю тебя, что наши соседки – завсегдатаи столичных театров и выставок. Поэтому, им нужны красивые импортные вещи, а тебе и костюм львовской фабрики "Маяк" сгодится.
       Женька не возражал. С детства он считал, что красивая одежда – это удел девчонок, а у парня должна быть чистая рубашка, наглаженные брюки и отполированные ботинки. Такие понятия, как цвет, фасон, покрой имели для него третьестепенное значение. В семье ценилось скромное поведение и успехи в учёбе.
4
      Малоподвижный процесс валяния на прохладном пляже друзья разнообразили неспешной беседой "за жизнь". Несмотря на молодость, как и большинство ровесников, каждый считал себя экспертом по межличностным отношениям.
      -Я, так понимаю,- начал Илья, -  что соседки наши приехали именно отдохнуть, отвлечься от темпа столичной жизни и явно не ищут новых знакомств.
    -Ты прав,- согласился Женька,- я понял тоже, что это не студентки-малолетки, а, скорее, молодые женщины, уже имеющие кое-какой жизненный опыт, может даже и разведённые. Не чувствуется в них эдакой беззаботной весёлости, какая была почти у всех моих однокурсниц. Да и с нами они познакомились только потому, что столкнулись нос к носу.
      -Та, стриженная, Света, похожа на твою Лиду,- осторожно заметил Илья, не зная, как друг отреагирует на это сравнение. Ведь он напомнил ему о симпатичной, стройной и очень правильной девушке с которой Женька встречался три года, учась в университете. Со стороны многим казалось, что молодые люди намереваются и дальше вместе шагать по жизненной тропе. Однако сразу после защиты дипломов они расстались, и Лида уехала на работу в другой город. Поэтому, сейчас, услышав это имя, Женька чуть вздрогнул от неожиданной смены направления разговора, а тут ещё солнце спряталось за серую тучу, и стало как-то совсем неуютно. Он набросил на себя рубашку и, стараясь казаться равнодушным, спросил:
       -Это чем же?
      - Да всем,- отрезал Илья,- и причёска, и фигура, и лицо, только говорит по-другому: акает по-московски, а не гыкает, как все мы, по-украински.  Сделав небольшую паузу, добавил:
       – А у вас всё уже, окончательно?
      -Окончательней не бывает,- почти спокойно ответил Женька.
      -Жалеешь?
       -Да. Три года вместе – это не курортный роман.
       -Может просто привыкли друг к другу?
       -Не без этого.
       -Но раз решили расстаться, значит большой любви не было, по крайней мере с какой-то одной стороны.
       -А разве любовь можно измерить? Большая, маленькая или средненькая? И какой достаточно, чтобы быть вместе? – Женька спрашивал, зная, что на это нет ответов не только у его друга.
      -Не знаю,- вполне резонно ответил Илья,- только мне кажется, что терять, таких как Лида, нельзя. Второй раз можно и не встретить такую.
     - Это со стороны красиво говорить, особенно, когда французских фильмов насмотришься. – сказал Женька, зная любовь друга к зарубежному кинематографу. – В жизни всё немного иначе. Моя семья, несмотря на воспитание в духе пролетарского интернационализма, не готова была принять русскую невестку, даже очень и очень положительную. Не привыкли родители быть белой вороной во всей родне. У матери и так слабое сердце, а тут я обрушу на неё такое испытание. Отец молчаливый, но я видел, как он напряжён, ведь среди всех родных он - наиболее уважаемый человек. Это я знал с раннего детства. А зачем Лиде такие испытания? Из-за меня? Я, кто? Ален Делон? Принц Чарльз? Будущее светило науки? Она умная, красивая, молодая. Найдёт достойного парня не хуже меня, только русского или украинца. Она единственная дочь у родителей и выросла в любви и тепле. Зачем ей начинать семейную жизнь с неприязни? Она сама это поняла, и решение расстаться после окончания учёбы было совместным. Мы оба не хотим строить своё счастье на несчастье самых дорогих людей. Но ты частично прав. Видимо, всё-таки не было такой уж сильной любви, ни у меня, ни у неё - ведь мы так спокойно расстались: без сцен, без слёз и упрёков.
        Выйдя следующим утром из своих "апартаментов", ребята не заметили каких-либо движений на веранде дома и, не желая быть назойливыми, отправились на пляж, вдыхая бодрящий запах сосен. Как обычно, плюхнулись на матерчатый коврик, не снимая футболок и ожидая, почти без надежды, появления хоть каких-то солнечных лучей. Через полчаса Женька, отлежав все бока, поднялся, потянулся и, приложив руку ко лбу, как бывалый морской волк, начал всматриваться в нечёткую линию слияния сизой водной глади и светло-серого неба. Но уже через минуту Илья легонько пнул его в колено:
      -Не туда смотришь, кэп. Оглянись на сушу.
      Женька не удостоил приятеля даже взгляда, но немедленно выполнил полный разворот и тотчас заметил яркие сарафаны своих соседок на тёмно-зелёном фоне приморских сосен. Замерев в позе морского наблюдателя, он молча смотрел на приближающихся девушек и лихорадочно соображал какой умной фразой можно их встретить.  Ничего не придумав, скатился до примитивной банальщины:
      -Вы не нас ищете, девушки?
      Света иронично глянула на ребят и прищурившись сказала:
      -Мы, действительно, вышли на поиски, только не вас, а янтаря.
      А что, его вот так просто можно найти на берегу? – удивился Илюшка.
      -Ну, наверное, не совсем просто, но хозяйка утром жаловалась, что ночью был сильный ветер. Вот мы и подумали: а вдруг какие-то кусочки янтаря волны выбросили на пляж, - вставила своё веское слово Надя.
       С каждым днём становилось всё яснее, что девушки не ищут никаких новых знакомств, особенно с молодыми парнями и стараются быть только вдвоём. Мудрый аналитик Илья озвучил свои догадки, из которых следовало, что и Света, и Надя пережили какие-то жизненные потрясения. Сюда же, в эту глухомань, они приехали не столько ради отдыха, сколько ради кардинальной смены обстановки, чтобы неспешно разложить "по косточкам" всё произошедшее, и взглянуть на случившееся как бы со стороны, а может быть даже принять какое-то решение. Все их мысли были в недавнем прошлом, в той московской жизни, от которой сбежали, и они не хотели, чтобы кто-то чужой прознал об этом и начал задавать бестактные вопросы, на большинство из которых у них самих не было ответов. Женька согласился с такой версией поведения соседок, поскольку сам ничего другого предложить не мог. Ребята решили не навязываться и продолжать расслабляться на сероватом песке у холодного моря, к которому уже чуть привыкли.
5
      В конце недели "казначей Илья" подбил совместный финансовый баланс, разложив оставшиеся купюры на большом деревянном столе. После этого заявил другу, что благодаря отсутствию больших соблазнов в "этой селухе", они могут себе позволить сервировать стол в субботу и пригласить соседок на "ужин при свечах". Практичный Женька сразу же охладил его романтический настрой, заявив, что если хозяйка увидит открытое пламя среди деревянного царства склада-сарая, то немедленно выставит их как потенциальных поджигателей. Вместо этого, он обернул единственную слабосильную лампочку, свисавшую с потолка, куском плотной цветной бумаги, найденном среди массы вещей, сваленных в углу, создав этим в помещении достаточно романтический полумрак. Кулинарной фантазии друзей хватило на бутылку шампанского, кулёк шоколадных конфет, тарелку бутербродов с сыром и колбасой, двух банок шпрот и нескольких яблок, разрезанных на четвертинки.
         На удачу, день с утра выдался пасмурным и желания приближаться к небольшим волнам свинцового цвета не возникало. Осторожно постучав в стеклянную дверь веранды, Илья, с максимально возможной галантностью, предложил девушкам провести первую половину дня в музее янтаря. После двухминутного совещания за закрытой дверью, Надя высунула непричёсанную голову и официальным тоном сообщила, что через двадцать минут они будут стоять у калитки для похода в местный очаг культуры.
          Оглядев сначала снаружи весьма эффектное здание музея, выстроенное в псевдобарочном стиле, их небольшая группа вошла вовнутрь. Более двух часов новоявленные экскурсанты рассматривали великое множество удивительных творений природы. Женька заметил, как долго Света стояла у витрин с наиболее ценными экспонатами. Это были куски прозрачного янтаря с застывшими в них насекомых. Комары, мухи, стрекозы в различных позах навечно законсервировались в больших каплях древней сосновой смолы.
       - Нравится? – осторожно улыбаясь спросил он.
       - Да, конечно. Уникальные вещи, – ответила Света, – а, главное, ситуация очень жизненная.
      - Это ты о чём? – не понял её спутник.
      - Так, влипнешь куда-то, не подумав, а вырваться назад уже очень трудно или совсем невозможно. Да не хмурь ты лоб! – улыбнулась в свою очередь Света, -  это я так, фантазирую.
        Надежда, наоборот, любовалась готовыми украшениями из "солнечного камня". Изумлялась искусному подбору кусочков янтаря по цвету и размеру в висевших мозаичных картинах, любовалась игрой света на отшлифованных пластинах и шероховатых бусинах ожерелий и браслетов. Друзья были довольны собой: эмоциональная прелюдия к ужину удалась и должна была, в какой-то степени, компенсировать его скромность.
       По дороге домой, первую четверть часа все, перебивая друг друга, оживлённо обсуждали увиденное. Потом вдруг, как бы выдохшись, эмоции угасли, и возникла неожиданная пауза, будто кто-то выключил звук у телевизора. Вот тут Илья, набрав воздуха в свою, совсем не мощную, грудь, как можно спокойнее, произнёс:
       - Девушки, если у вас нет никаких особых планов на сегодняшний вечер, то может посетите наше убогое жилище? Мы тут вчера мимо гастронома проходили и, чисто автоматически, прикупили бутылку шампанского. На двоих нам такой большой бутылки многовато, а на четверых будет как раз.
       Подруги переглянулись, как бы молча решая, кто из них должен озвучить совместную реакцию на полученное предложение. Секунд через десять Света не совсем уверенно произнесла:
      - Ну, можно, конечно. Только нам надо перекусить что-то перед алкогольным возлиянием.
        Женька встрепенулся и, сделав полшага вперёд, чётко выдал:
     - Не надо. Партия и правительство позаботились и об этом. Лёгкая закуска в деревянной обители тоже будет.
     - О! – Изумилась Надя. – Да вы, я вижу, тут целый банкет затеяли. Мы совсем к этому не готовы.
     - Да перестаньте, - развивал атаку Илья, - какой банкет. Так, посидеть, время скоротать, столичные новости узнать.
    - Хорошо, - подвела черту Света, -раз уж такие галантные хохлы нам попались, мы придём часам к семи.
     - Мы не совсем хохлы, - начал с улыбкой Женька, но осёкся под суровым взглядом друга. Это не ускользнуло от проницательной Светланы, и она коротко бросила:
   - Мы это поняли, не надо детализировать.
    Хозяйственная Надя спросила:
      - А, посуда, хоть какая-то, у вас есть?
       Друзья переглянулись, как будто их спросили о наличии жизни на Марсе, а девушка, всё поняв, сказала, что попросят у хозяйки и принесут самое необходимое.
      Около восьми часов, увидев в приоткрытую дверь, что подруги спускаются с веранды, Женька выбежал навстречу, тут же подхватив сумку с посудой. Света мгновенно прокомментировала этот жест:
     - Да, ваша украинская галантность впечатляет.
    - Вежливых парней у нас называют "польски кавалеры", - заметил польщённый юноша, и тут же добавил, - посуда тяжёлая, не дай бог разбить, хозяйская ведь.
      Пока друг делал джентельменские реверансы у крыльца, Илья судорожно морщил лоб, обдумывая предстоящие темы беседы с ожидаемыми симпатичными гостьями. Всё личное сразу отпадало по причине весьма поверхностного знакомства. О погоде можно сказать несколько фраз, а потом только повторяться. Политика, спорт – вряд ли это девушкам интересно. Тему работы можно затронуть, но её хватит ненадолго. Остаётся одно – искусство. Это ничего, что мы лапотники по сравнению с ними. Пусть они и говорят, а мы послушаем, тоже полезно.
     После первого глотка шипучего вина, претворяя в жизнь свои недавние размышления, Илюша сказал:
       - Музыки у нас нет, но мы, честно говоря, не такие большие её любители и ценители. Правда, последнее время очень увлекаемся песнями Высоцкого.
       Света снисходительно улыбнулась:
       - Ну, вообще-то, Высоцкий и музыка – это разные вещи. Несколько простых аккордов на гитаре, это так, аккомпанемент, да и то, весьма слабоватый. Володю ценят за тексты песен, за неподдельную искренность исполнения. На это надо обращать внимание.
    - Некоторые считают его диссидентом, чуть ли не антисоветчиком, - осмелился заметить Женька, - но из текстов этого не следует. Мне очень нравится ироничность во многих текстах. Когда же слушаешь его песни о войне, ощущаешь гордость за стойкость русского народа.
       Света опять улыбнулась:
     - Возможно, но сам он русский только наполовину.
     Женька хотел было выяснить насчёт второй половины, но перехватив суровый взгляд друга, мгновенно поменял сферу интересов и выпалил:
      - А, правда, что он женился на Марине Влади? Той, что в "Колдунье" играет?
      - Правда, - ответила Света, - а ещё он редкий актёр и на его спектакли не попасть.
      - Ну, вы-то наверняка, смотрели его, – утвердительно сказал Илья, выражая этим своё почтение перед столичными театралками.
     - Смотрели, - вступила в разговор Надя, - все его вещи смотрели. Их, кстати, немного. А серьёзных работ вообще только две: Хлопуша в "Пугачёве" и Гамлет в "Гамлете". Кино и песни принесли ему куда больше славы, чем театр, - подытожила девушка.
       Света дожевала маленький бутерброд и заметила:
      - Я к Высоцкому отношусь сдержано и истинное удовольствие получаю от балета. Когда в июне шестьдесят шестого в Москве был международный конкурс, то чуть сессию не завалила, поскольку все вечера в театре просиживала.
      - Что так интересно? По-моему, там движения постоянно повторяются, - выдал Женька-провинциал.
     - Конечно, но надо смотреть весь спектакль полностью. Понять и насладиться, как танцем, движениями передаются сюжет и чувства героев. Люди обычно смотрят отрывки, а точнее, вырванные куски. Вот, если покажут по телевизору что-нибудь из классики, особенно из постановок Большого театра, например, "Щелкунчик", "Лебединое озеро", "Спартак", посмотрите от начала до конца, вживитесь в сюжет и получите удовольствие. Григорович – один из лучших современных балетмейстеров.
      Боясь опозориться в познаниях о классических вещах, ребята перевели разговор на современные произведения. Девушки охотно, даже с некоторым налётом назидательности, делились сведениями о театральных новинках Москвы.
     - Многие заядлые театралы из столичного бомонда сейчас восторгаются постановками Эфроса, тоже представителем не основной нации нашей огромной страны, - громким шёпотом сказала Надя, подмигнув внимательным слушателям.
     - Да, - подхватила Света, – на Малой Бронной с успехом идут его "Сказки старого Арбата", "Трамвай "Желание", ну и классику он не забывает. Вот поставил вечных "Ромео и Джульету".
      Ещё через четверть часа тема была почти исчерпана, девушки встали из-за стола и, театрально поклонившись, отправились к себе. Ребята переглянулись и, обменявшись несколькими фразами, сошлись на том, что для первого раза всё прошло по плану и на достойном уровне. Соседки оказались не только симпатичными, но и умницами. Парням хотелось верить, что они сами тоже продержались на достойном уровне.
6
     Время отъезда приближалось. Оставалось всего два дня. Илюшка с Надей отправились в Клайпеду за литовскими твёрдыми сырами, каковые были редкостью в Москве и вообще неизвестными во Львове. Кроме того, на местном рынке можно было найти искусно выполненные небольшие пейзажные картинки из кусочков янтаря. Женька же решил хоть немного прибрать покидаемое жилище, поскольку в течении всех дней не очень активного отдыха друзья так и не снизошли до таких бытовых мелочей как уборка. Ещё накануне Илья назидательно заметил, что не совсем прилично перед представителями братского народа оставлять помещение в таком свинском состоянии.
         Расставив по местам все разбросанные вещи и быстренько вытерев пыль с деревянной мебели, он обнаружил, что в этом большом подсобном помещении не существует ничего похожего на швабру или веник. Во дворе, рядом с сараем, также не было подобных орудий труда. Когда же его взгляд скользнул по веранде хозяйского дома, то появилась уверенность, что такая вещь должна быть у девушек. В ответ на его осторожный стук Света открыла дверь и с некоторым удивлением впустила юношу. Чистая клеёнка на столе, заправленные кровати, аккуратные стопочки одежды на открытых полках явно контрастировали с унылым видом их мужского жилища. Грациозно нагнувшись, Света извлекла из-под кровати не только веник, но и жестяной совок для мусора. Женька взял эти предметы и молча, неожиданно для самого себя, положил свободную руку девушке на плечо и коснулся губами её щеки. Света дёрнула бровями, спокойно обвила его шею руками, положив горячие ладони на затылок и, некрепко, но очень-очень вкусно, поцеловала парня в губы. Затем она резко отстранилась, сделала шаг назад и, улыбаясь, произнесла:
       -Всё. Будем считать, что наши отношения достигли своей вершины, и мы, как говорится в таких случаях, расстанемся друзьями.
       -Ты уверена, что у нашего знакомства нет надежды на будущее? – робко выдавил из себя Женька, понимая, что выглядит юным недоумком.
        -Абсолютно. Ты милый воспитанный мальчик, но не более того. Твоя тяга ко мне, как к более взрослой, вполне понятна. Видимо, закончились твои какие-то студенческие отношения с молоденькими девушками, и ты почувствовал себя взрослым. Но это не так. Взрослая я, а ты ещё ребёнок. Дело тут не в годах, а в жизненном опыте, точнее, в пережитом.
       - Что же ты такого пережила, что не пережил я? Ведь сама ещё недавно была студенткой, - изумился Женька.
      - Видимо, наше студенчество было несколько различным. Ты жил всё время дома, под родительской крышей, а я уже в двадцать лет начала строить самостоятельную жизнь.
       - Но ты же москвичка! Ты что, ушла от родителей? Поругалась с ними?
        - Нет, не ругалась, но ушла, хотя они очень этого не хотели.
     - А на какие деньги ты жила? – продолжал изумляться Женька, понимая, что 35 рублей стипендии не может хватать на месяц, тем более в Москве.
     - Ну, с деньгами, как раз, проблем не было, - загадочно улыбнулась Света.
      - Может, расскажешь? – робко заикнулся юноша, понимая, что сейчас у него есть шанс получить какой-то урок жизни.
     Света, как будто угадала его мысли и, как-то безразлично, промолвила:
    - Могу рассказать. Страшных секретов тут нет, тем более знаю, что мы в дальнейшей жизни больше не встретимся. Хотелось бы, чтобы ты в будущем учился на чужих ошибках, а не на своих.
      Женька отложил веник и сел прямо на пол у входной двери. Девушка же устроилась на раскладушке, обняла руками подушку и, глядя, то на своего преданного слушателя, то куда-то в потолок, начала говорить.
     Вся круговерть в её двадцатилетней жизни началась в 1966 году, после окончания третьего курса химического института имени Менделеева. Студенты, имеющие уже приличную теоретическую подготовку, направлялись на месячную практику в различные институты и предприятия. Светлана Озерова, как москвичка, не нуждающаяся в общежитии, русская, из семьи рабочего и служащей, почти отличница в учёбе, комсорг группы попала в большую лабораторию, одного из закрытых (секретных) институтов. Тематика работ этого учреждения была связана с химическим оружием. Коллектив оказался достаточно разновозрастным: от молодых специалистов, выпускников той же "менделеевки", до серьёзных "зубров пробирки и реторты", начинавших учёбу ещё на первых советских рабфаках. Во главе всей этой "химбратии", как они себя называли, стоял завлаб Борис Яковлевич Косман – высокий спортивный брюнет, 29 лет от роду, имевший среди сотрудников прозвище "Борюсик". Несмотря на относительную молодость, он ещё четыре года назад стал кандидатом наук и недавно вошёл в учёный совет института. Им уже было запатентовано четыре изобретения и написан десяток научных статей. И статьи, и описания изобретений были опубликованы в тематических сборниках с грифом "Секретно", поскольку касались оборонной тематики. Борис был холост, жил с родителями в одном из районов старой Москвы и почти всё время проводил в лаборатории, разрываясь между практической работой и написанием, постоянно требуемых начальством, различных отчётов, планов и прочего "бумагомарания".
        В этой "пробирочно-бумажной" круговерти он не очень то обратил внимание на, появившуюся в "его владениях", молодую симпатичную практикантку. Однако, каждый из мужчин-сотрудников, даже просто зашедших в лабораторию, считал своим долгом ткнуть ему локтем под ребро и сказать примерно следующее:
       - Боря, не будь лохом. Оторви башку от бумаг и реторт. Смотри, какая птичка сама прилетела к тебе. Помой шею, поправь галстук и вперёд.
         Он отшучивался, даже чуть сердился, но, после повторного тычка в живот, обещал, что учтёт этот намёк. Вообще-то, честно говоря, уже и сам хотел поближе познакомиться с привлекательной "светловлаской", так он назвал её про себя, но не знал, как ненавязчивей это сделать. В одну из пятниц во время обеденного перерыва в лабораторию зашёл Юра Брикман -  его друг ещё по институту, а ныне сотрудник соседнего отдела. Света в это время вместе с новыми подругами-лаборантками поглощала овощные салаты за угловым столиком. Получив, как обычно, удар под ребро, Борис услышал от друга:
         - Если ты немедленно не закрутишь с ней, то в атаку иду я. Мне дома предки террор устраивают по поводу женитьбы. А тут такая девушка появилась.
         Боря потёр ребро и выдавил:
        - А мы, это, уже договорились, - и закашлялся, что бы назойливый Юрка не видел, как он покраснел.
         Друг же хлопнул его по спине так, что голова чуть не отлетела, и засмеялся:
       - Ну вот, молодец, старик. Я даже не спрашиваю, о чём вы с ней договорились. Главное – лёд тронулся. Но моя угроза остаётся в силе.
       Через час вспотевший Борис, проглатывая слюну, попросил Свету принести какой-то реактив.  Получив его, он, не утруждая себя поиском оригинального подхода, спросил:
       - Света, а что вы делаете сегодня вечером?
       Неожиданно для него, девушка изумилась:
       - Как что? В театр иду. Сейчас в Москве по пятницам чеховский фестиваль проходит. Не знаете? Вся театральная столица живёт этим. Вот сегодня в "Маяковском" будут "Три сестры".
      - А, можно мне с вами? – робко заметил Боря, пытаясь мучительно вспомнить, что там эти сёстры не поделили или что кому продали,- я ведь ещё со школы люблю Чехова.
      - Ну, если входной билет достанете, то, пожалуйста. В кассе билетов уже два месяца назад не было.
      - Хорошо, попробую. Но в любом случае, буду после спектакля стоять на углу театра слева от выхода, - уже более смело произнёс он.
      Билетик Борис даже не искал, поскольку к постановкам относился достаточно сдержанно и не совсем понимал восторгов театральных фанатов. После спектакля, встретив Свету с подругами, соврал, что смотрел представление с третьего балкона. На деле же, он просто купил у входа программку за час до окончания и выучил имена действующих лиц и фамилии актёров, что позволило ему активно участвовать в обсуждении чеховской пьесы.
        Они стали встречаться каждую неделю, несмотря на то, что постоянно виделись на работе. Свете льстило внимание такого умного, галантного, да и внешне симпатичного мужчины. Как завлаб закрытого института, Борис получал хорошую зарплату. Живя дома, он мог позволить себе, в отличии от простого инженера, пригласить подругу вечером в модное кафе, купить билеты на концерт заезжей знаменитости, оплатить её стрижку и укладку волос в престижнейшем салоне "Чародейка". Букет ярких роз или тюльпанов стал непременным атрибутом каждого свидания. С подарками, которыми Светин ухажёр старался порадовать подругу, было сложнее. Он не разбирался в женских пристрастиях, и поэтому, в очередной раз просил её выбрать что-нибудь в ювелирном или в каком-то другом магазине и, не без удовольствия, оплачивал покупку. Появляясь дома в очередной обновке, Света встречала укоризненные взгляды родителей, которым не нравились новые серёжки или явно недешёвая новая кофточка на дочке. Мать бурчала, что просто так мужчина не станет тратить деньги. Девушка отшучивалась, мол, на что ещё ему тратиться, и что между ними пока ещё нет ничего серьёзного. Бывая иногда у неё дома, Борис при общении производил хорошее впечатление на родителей, но настороженное отношение к нему всё равно оставалось.
       Где-то через несколько месяцев, как раз перед Новым годом, Света услышала:
       - Ну, может, пора и с моими родителями познакомиться? – Девушка не возражала.
       Знакомство прошло в сдержанно- спокойной обстановке, и все разговоры касались нейтральных тем, как-то: погода, летний отдых, культурная жизнь столицы. Это была обычная московская еврейская семья, где мать – врач, а отец – инженер. Правда, несколькими днями раньше, готовя подругу к неофициальным смотринам, Борис поведал, что у него не родной отец, а отчим. Родной же отец, командир сапёрного взвода, погиб зимой сорок первого при обороне Москвы. Отчим женился на матери Бориса уже после войны, когда узнал, что его жена и двое детей погибли в еврейском гетто под Житомиром. Была у Бориса и младшая сестра, общая дочь его мамы и отчима, Светина ровесница, студентка экономического факультета автодорожного института.
       Ещё, снимая плащ в коридоре, гостья заметила, как мать что-то шепнула отцу на ухо. Ей даже показалось, что она услышала слово "гойка". Это слово было ей знакомо от еврейских девушек-сокурсниц. Ничего обидного в нём не было, поскольку в переводе с языка идиш просто определяло женщину другой, неиудейской веры. Знала Света и другое слово "шикса", что также относилось к женщинам-нееврейкам, но, как говорится, с невысокими моральными устоями. Естественно, интеллигентная мама не могла так назвать девушку своего сына. За столом отчим отмалчивался, и всё построение разговора легло на материнские плечи. Света, как могла, поддакивала ей, понимая её тревогу. Дора Марковна очень переживала, что пройдёт ещё пару лет, и её великовозрастный сын или останется один вообще, или, сойдясь с женщиной с детьми, уже не захочет осчастливить её собственными внуками.
7
      Весной шестьдесят седьмого, заканчивая четвёртый курс, Света опять пришла в ту же лабораторию для подготовки первой серьёзной курсовой работы. Так они с Борисом опять стали видеться почти постоянно. Ещё через месяц, попивая слабоалкогольный коктейль в фойе кинотеатра, он сказал, что завтра вечером хочет прийти ней домой.
     - Зачем? – удивилась девушка. – Мы же идём к Наде на день рождения. Давай встретимся у метро "Лесная", а там три остановки до её дома.
     - Я хочу сделать тебе предложение в присутствии твоих родителей, -  официально произнёс Борис.
     - Но я не собираюсь замуж, - воскликнула Света,- мне ещё почти полтора года учиться.
      - Я не могу без тебя, - так же сурово продолжал он. –Ты у меня перед глазами постоянно. Не думал я, что способен так влюбиться. Мне летом уже тридцатник, да и тебе не восемнадцать.
    - Не в моей власти запретить тебе эту встречу, но своё мнение я сказала.
        Разговор с родителями Светы получился трудным.
     - Ну не знаю, - говорила мать, - с одной стороны я сама в двадцать один замуж вышла, но с другой, хотелось бы вам напомнить, что цветочки и бегание по театрам – это далеко не вся семейная жизнь.
      Отец тоже не "размазывал кашу по столу", а чётко выразил своё мнение:
       - Наш голос совещательный. Вы умные, образованные, лучше знаете современную жизнь. Так что взвешивайте всё и решайте сами. Мне важно одно, если будет ребёнок, то что бы он не страдал из-за вашей занятости. Мы ещё работаем, устаём, так что рассчитывайте на себя и на нас потом не обижайтесь.
      Света поняла, что самой придётся принимать первое в жизни судьбоносное решение. Поразмышляв день-другой, не советуясь с подругами, она встретилась с Борисом после работы.
     - Я тоже тебя люблю, - спокойно громким шёпотом произнесла практикантка на ухо своему наставнику в ответ на его похожую фразу. – Не знаю насколько это чувство глубоко и долговечно, но пока оно есть. Я предлагаю, чтобы ты снял однокомнатную квартиру, желательно недалеко от работы. Начнём жить вместе. Посмотрим, как притрутся наши характеры и привычки. Понятно, что до окончания института о детях не может быть и речи. Если за полтора года не рассоримся, то распишемся официально и будем жить долго и счастливо, как в русских народных сказках.
       Несмотря на недовольство обеих пар родителей, не принимавших такой вид брака, Борис безоговорочно согласился. Несколько месяцев пролетели, как волшебный сон. Неофициальный муж, как называла его мать, не мог налюбоваться своей неофициальной женой. Он продолжал таскать цветы и билеты на, так обожаемые любимой, балетные спектакли. Света тоже старалась, как могла. Хоть она и не была большой кулинаркой, но свежие сырники по утрам и сытный обед вечером всегда ставились на стол перед молодым тружеником науки. Подружки на курсе постоянно шептали, внезапно повзрослевшей девушке:
     - Ну, как это быть замужем? А что он? А ты ему что? Что мама говорит? Наследников планируете?
       Света смущалась и отвечала, что всё нормально и никаких разочарований пока нет.
      В семейной гармонии первая трещина появилась совершенно неожиданно и с нежданной стороны. В начале июня молодая жена, каковой девушка, уже с полным основанием, себя считала, сдавала экзамены за четвёртый курс. Было несколько сложных предметов по специальности, и часто они с Борисом засиживались допоздна, разбирая очередную тему. В один из дней, по дороге домой из библиотеки, Света почувствовала, что нет сил стать ещё на час-полтора к плите, а потом лишь садиться и систематизировать проработанные за полдня темы. Поэтому она забежала в кулинарный магазин и купила две пачки замороженных вареников, чтобы быстро сварить их к приходу Бориса. Всё успела, даже салатик соорудила и заварила травяной чай. Углубившись в конспекты, она не заметила, что на улице уже посерело и зажглись фонари. Когда же открывала, звонящему в дверь, любимому, то мельком заметила, что тот явно припозднился. Открыла и замерла: таким мрачным она его ещё не видела. Испугалась, что с родителями что-то не так, и осторожно спросила об этом. Борис поднял глаза и, глядя чуть в сторону, спросил:
      -Ты телевизор или радио включала? – и замер в ожидании ответа.
     - Да нет, сидела в библиотеке перед завтрашним экзаменом, потом на кухне крутилась. А что случилось? Где ты так задержался?
      Борис чуть расслабился. Было видно, как вышло из него невидимым паром внутреннее напряжение.
        - Сидели у Юрки. Слушали "Голос Америки" и "Немецкую волну". Наше радио передало утром, что Израиль напал сразу на все, окружающие его, арабские страны. Можно в это поверить? Штаты же говорят, что если бы он этого не сделал, то арабы со всех сторон одновременно ударили бы и смяли его. Ладно, давай спать. Завтра у тебя экзамен, да и с Израилем что-то прояснится.
       Уставшая Света быстро уснула, но перед этим её посетило несколько неожиданных мыслей. Никогда до этого тема еврейства не обсуждалась сколь-нибудь серьёзно ни между ними, ни в их интернациональной компании друзей. Никогда она не слышала о наличии каких-нибудь родственников Бориса в Израиле. Более того, не могла вспомнить, что бы он вообще хоть как-то интересовался этой далёкой средиземноморской страной. Мало ли где на свете происходят какие-то региональные войны? Чего он так всполошился? Может есть у него там какие-то родственники, а он скрывал, чтобы работать в закрытом институте?
          На работе никто не говорил об этой войне за тридевять земель, все заведующие лабораториями уже впряглись в подготовку отчётов за второй квартал и требовали от сотрудников больше конкретных результатов. Ещё через день в вечерних новостях по телевидению было зачитано заявление советского правительства о разрыве дипломатических отношений с Израилем в знак протеста против его агрессии. Почти все социалистические страны поступили также. Никто из Светиного окружения на это не отреагировал. Борис больше не говорил на тему войны, но возвращался домой позже обычного. Подруга его ни о чём не спрашивала, ставила обед (точнее ужин) на стол и почти до полуночи сидела за учебниками – сессию то, никто не отменял.
         А спустя три дня Борис вернулся домой вовремя, повеселевший и объявил, что война на Ближнем Востоке окончена, арабские армии разбиты, и Израилю уже не угрожает военная опасность. Всё вернулось на круги своя, Борис изрядно попотел, готовя квартальный отчёт и выглядел неважно. Однако, фортуна, в лице профорга отдела остроносой улыбчивой лаборантки Ирочки Тимощук, предложила ему путёвку на двух человек в министерский пансионат на окраине крымского городка Алушта.
      Отдохнули они великолепно: солнце вместо лабораторных ламп, морской бриз вместо едкого запаха совсем небезвредных реактивов, ежедневное поглощение пахучих базарных фруктов вместо бутербродов превратило Бориса из сгорбленного заморыша в белом халате в розовощёкого привлекательного весёлого мужчину. Светка же, для интереса, считала сколько мужчин на набережной сглотнут слюну при приближении к ней. Обычно меньше десятка за час не выходило.
8
         Через несколько недель после отпуска красавец-учёный опять начал раз-другой в неделю приходить домой после захода солнца. На Светины расспросы спокойно, даже с некоторой важностью, ответил, что посещает неофициальный кружок по изучению иудаизма. Девушка едва сдержала смех: религия, не важно какая, для молодого современного учёного, в эпоху полётов в космос -  большего абсурда трудно даже придумать. Он пытался рассказать что-то из услышанного на "сборище" (так она сразу назвала его кружок), но Света немедленно пресекла это, заявив, что толстую книгу "Сказки народов мира" прочитала ещё в четвёртом классе.
         Однако месяца через два ей уже не удалось найти шутливые слова, когда её любимый ошарашил заявлением, что конечная цель членов их кружка – репатриация в государство Израиль и участие в укреплении этого национального дома еврейского народа. Шоковое состояние Светланы длилось не более чем полминуты, потом она хотела закричать, но изо рта вырывался только громкий шёпот:
      - Какой Израиль? Какой дом? Все твои предки жили в России или на Украине сотни лет. Ты!!! Образованный человек, учёный, веришь в какие-то древние сказки?
        Борис потупил глаза. Ещё никогда он не видел свою любимую в таком гневе, а самое страшное состояло в том, что он сам был причиной такого её состояния. Лихорадочно вспоминая всё услышанное на "сборище", как можно увереннее сказал:
        - Эти сказки спасли мой народ от ассимиляции, помогли выстоять в периоды смертельных гонений. Все народы имеют свою землю, только евреи разбросаны по миру и в любой стране считаются людьми второго сорта.
        - О какой сортировке ты говоришь? – размазывая по щекам невольные слёзы, уже не шептала, а надрывно кричала Света. – Ты получил блестящее образование мирового уровня, занимаешь достойное место на работе, имеешь уважение среди коллег, у твоих родителей квартира в центре столицы. Только что мы отдыхали на море за четверть твоей месячной зарплаты. Что ждёт тебя и кем ты будешь там, возле Африки, в воюющей стране?
        - Ты права. Но там моя земля, мой народ.
       - А, я? Я не твой народ? Может, я для тебя человек второго сорта, так, для временного пользования?
      - Ты всегда будешь со мной, - поспешил заверить подругу Борис. – Я выяснял, женщина может пройти гиюр и стать полноценной еврейкой.
       -  Я полноценная русская и ей останусь навсегда, - отчеканила Света, -  никаких первобытных обрядов проходить никогда не буду. Это страна моих предков, мой народ, моя история и моё будущее, - уже не вытирая слёз, прокричала девушка.
       На этом Женькина собеседница прервала свой эмоциональный рассказ, промакнула платочком уголки глаз и посмотрела на своего слушателя:
    - Ну, что, интересно? – Тот сидел не двигаясь и почти не мигая смотрел на неё.
      - Да, очень. А что дальше было? – проговорил он одними губами без всякой мимики и замолчал.
        Света не без удовольствия отметила про себя, что как рассказчица она преуспела, и её история явно заинтересовала и даже напрягла молодого парня. Стараясь говорить без особых эмоций, она поведала, что на следующий день, собрав свой небольшой гардероб, вернулась к родителям. Борис даже не уговаривал её остаться, понимая, что моральная обстановка в квартире должна быть совсем другая. Ещё через полгода Света защитила диплом и получила предложение работать в этом закрытом институте, правда, в другом отделе. Она решительно отказалась, не горя желанием даже изредка сталкиваться с Борисом. Ни он, ни она не представляли себе пути возобновления отношений, если такое было вообще возможно. Отдохнув с родителями на подмосковной даче у дальних родственников, девушка нашла работу в лаборатории лакокрасочного завода, расположенного в пригороде столицы.
        - А, что Борис? – с нетерпением спросил Женька.
     - Его судьба печальна,- чуть вздохнув, ответила Света. – Он через три месяца подал заявление на выезд в Израиль. Естественно, получил немедленный отказ. В районном ОВиРе ему чётко сказали, что в связи с характером и местом работы, его заявление, в ближайшие десять лет даже рассматриваться не будет. А ещё через неделю уже никакой работы у него не было. Вызвавший Бориса начальник отдела кадров, предложил немедленно написать заявление об увольнении по собственному желанию, что бы не пришлось искать более серьёзный повод для его мгновенного исчезновения из закрытого института. Директор учреждения в тот же день подписал это заявление, узнав о намерениях молодого учёного. В узком научном мире необычные новости разлетаются мгновенно, и поэтому ни о какой нормальной работе в другом месте не могло быть и речи. Никто не хотел связываться с потенциальным эмигрантом, да ещё и во вражескую страну. Кто-то из старых друзей отца помог Борису устроиться лаборантом в кабинет химии одного из подмосковных профтехучилищ. Финансовое благополучие испарилось, как утренняя роса в каменистой пустыне, ведь вместо 350 рублей он стал получать 70. К тому же, почти всё свободное время у него уходило на дорогу до работы и обратно с несколькими пересадками. В выходные ходил на "сходняки" таких же "отказников", где обсуждались различные аспекты иудаизма. В последний год он несколько раз звонил Свете, но каждый раз она, чуть не плача, просила забыть номер её телефона.
      - Такая вот драматическая история, которую в театре не увидишь. Такая вот повесть о несостоявшейся большой любви и семейном счастье двух умных успешных молодых людей. Сейчас я твёрдо убеждена, что связывать свою жизнь надо только с человеком своей национальности, ибо в наш динамичный, а значит и непредсказуемый век никто не знает, как повернётся судьба.
        Женька встал и, держа в руках веник, почти нараспев, произнёс:
        - Жаль, такая девушка, как ты, достойна настоящей, ничем не омрачённой любви.
      - Спасибо за оценку. Иди, наводи блеск в вашем тереме, скоро уже наши добытчики появятся, - похлопала его по плечу Света. 
9
        Тем временем Илья с Надеждой, обойдя несколько центральных гастрономов, были удивлены бедностью сырных отделов. На больших витринах-холодильниках лежали головки одного, изредка двух видов твёрдого сыра с пожелтевшими подсохшими краями, что явно указывало на его немолодой возраст. На выходе из очередного магазина к Наде обратилась моложавая женщина:
       - Извините, девушка, просто у вас такой разочарованный вид, что я хочу вам помочь. Вы ведь хорошие сыры ищите?
        Получив утвердительный ответ, женщина продолжила:
       - Их не дают в центральные гастрономы, чтобы приезжие не разбирали. Тут выставляют сами видите, что. Надо ехать в далёкий микрорайон. Садитесь на восьмой автобус и езжайте до конечной остановки, увидите возле сквера небольшой магазин   "Янтарь". Туда приезжие, как правило, не добираются. Вот там и отоваритесь свежими и разными сырами.
    - Ой, спасибо большое, а то мы уже с пустыми руками хотели возвращаться, - растрогалась Надя.
     Всё прошло так, как и сказала случайная доброхотка: и сыры разные купили, и заодно местные новостройки посмотрели. Узрев неподалёку кафе-кондитерскую, Илья предложил своей спутнице зайти туда и отведать местную выпечку с молочным коктейлем. Примостившись за миниатюрным двухместным столиком, молодые люди наслаждались сладкой вкуснятиной.
      Отправив в рот очередной кусочек пирожного, юноша, сам удивляясь своей смелости, неотрывно глядя на улыбающуюся и, как ему показалось, бесхитростную девушку, спросил, вроде бы полушутя: 
       - Надежда, мне показалось, что вчера вы сознательно переводили нашу беседу на другую тему, когда дело касалось нашей с Женькой нестандартной национальности. На это есть какая-то причина или просто элементарная вежливость?
      Её губы перестали улыбаться, хотя глаза ещё несколько секунд сохраняли задорный блеск. Чуть прикусив верхнюю губу, Надя задумалась на мгновение и, подняв брови, начала не спеша:
     - Понимаешь, так получилось в этой жизни, что и у меня, и у Светки, это, как-бы сказать, болезненная тема. Если её не трогать, то не болит, а как коснёшься, то на душе неуютно становится.
     - Вам евреи что-то плохое сделали, обидели чем-то? – в упор спросил Илья, понимая, что намёки и недосказанность ничего не прояснят в данной ситуации.
      - Нет, нет, - поспешно ответила его спутница,- просто обстоятельства так сложились. Вот эти самые обстоятельства выдавливают из человека такие качества, о которых он и сам не подозревал, и заставляют делать неординарные поступки. – Посмотрев на несколько недоумевающее лицо своего визави, она неспешно начала говорить:
   - Моя фамилия, по паспорту, Пушкарёва, но её я получила от отчима. Настоящая же фамилия по отцу Гохберг. Отчим женился на маме, когда я, как раз, в первый класс шла. Она упросила его удочерить меня и дать свою фамилию. Папа Вова, я его так называю всю жизнь, оказался порядочным человеком, хорошо помнил отношение к евреям в совсем недавнее время конца сороковых и начала пятидесятых годов. Он прошёл войну, видел евреев-фронтовиков и понимал абсурдность антисемитских наветов официальной пропаганды.
     - А, куда делся твой родной отец? – удивлённо спросил Илья, понимая, что история тут не совсем простая.
     - Вот, именно, что делся, - мрачно заметила Надя. – Я его плохо помню, так, отрывки какие-то в памяти. Знаю только по рассказам мамы. Всю войну он был хирургом в прифронтовом госпитале, дошёл до Будапешта, был даже контужен раз при бомбёжке. Потом демобилизовавшись, вернулся в свою Басманную больницу и продолжал работать.  В начале пятидесятых в прессе появились сообщения о врачах-отравителях, среди которых преобладали еврейские фамилии. Начались аресты. Хорошо помня массовые репрессии тридцатых годов, отец понял, что ситуация повторяется. Он не стал ждать пока за ним придут, а уволился и уехал в Сибирь в городок Канск, где местной больницей заведовал его институтский приятель. Оттуда сразу же прислал маме доверенность на развод, зная, что и в далёкой Сибири безопасность ему не гарантирована, а ей, как жене арестованного, придётся совсем туго. В Москве мы жили бедно, мама работала учётчицей в стройконторе, получая мизерную зарплату. Промучившись так больше года, она вышла замуж за овдовевшего дальнего родственника. Когда в начале пятьдесят третьего вспыхнуло "дело врачей", и антисемитизм негласно стал государственной политикой, у мамы был уже другой муж, другая фамилия и репрессии нас не коснулись. Вот так, как бы незримо, еврейский вопрос присутствует в моей жизни.
       - Но ты совсем не похожа не еврейку, - тихо сказал Илья.
      - Да, я копия своей русской мамы, а от отца достались лишь тонкие губы и форма подбородка. Там, в Сибири, он через несколько лет женился на дочке ссыльных, что отбывали срок ещё с тридцатых годов. Но это было уже после массовой хрущёвской реабилитации.
     -Ты хотела бы его увидеть?
    - Хотела бы, но не сейчас. Отчиму будет неприятно, ведь он меня удочерил и вырастил. Может через какое-то время, когда у меня будет семья, и я буду жить отдельно, вырвусь в Сибирь под каким-то предлогом.
10
         Оставшиеся два дня девушки наконец-то согласились провести с ребятами на пляже. Большую часть времени и те, и другие просто валялись на цветастых подстилках, пытаясь "поймать" хоть какие-то лучи, часто ускользающего за тучи, солнца. Но по всему выходило, что, по возвращению домой, никто не сможет похвастаться перед друзьями бронзовым прибалтийским загаром. Вся четвёрка изредка перебрасывалась отдельными фразами и со стороны могло показаться, что они давно знакомы друг с другом и все темы для разговоров исчерпаны. Чтобы хоть как-то разнообразить такое пляжное безделье парни по очереди, время от времени, натянув спортивные штаны и набросив лёгкую рубашку, бегали на центральную улицу посёлка. Оттуда, к явному удовольствию подруг, они приносили стаканчики с мороженным, пирожки и терпкий литовский квас.
         На обратном пути в поезде было много свободного времени, и Женька детально, как запомнил, пересказал Илье всю историю, услышанную от Светы. Рассказывая, он, как бы сам, ещё раз пережил личную драму такой прекрасной девушки. Друг задумался:
    - Да, дела. В столице они живут немного по-другому, чем мы в провинции. Как-то более динамично. Вообще, по-моему, такие как Борис, в погоне за реализацией своего эго и себя губят, и нам, евреям, вред наносят. Если хотят ехать "за бугор", то пусть тихо подают документы в ОВиР и ждут, не устраивая бучу, не бегая по разным посольствам, не встречаясь с иностранными журналистами.
      Женька возразил:
     - Да они рады бы уехать, но их не выпускают.
      Илюша усмехнулся и продолжил:
     - Почему моего соседа, бухгалтера фабрики "Пищепродукт", спокойно выпустили через год после подачи, а этого Бориса тормознули на десять лет? Естественно, из-за места работы. Чего хотят столичные отказники? Работать в закрытых учреждениях, получая двойные оклады и всяческие надбавки, а потом спокойно свалить. Но так не бывает. Любое государство охраняет свои секреты, а наше и подавно. Что? Америка бы выпустила бы какого-то учёного из закрытого своего института в Союз? Чёрта с два.
         По возвращению во Львов, Женька принялся наводить порядок в объёмных залежах бумаг, накопившихся за пять лет интенсивной учёбы. Разбирая папки, рулоны, складируя в стопки толстые и тонкие тетради, он чувствовал себя достойным продолжателем дела небезызвестного помещика Плюшкина. Через три дня его опустошённый шкаф, что был с гордостью представлен матери, хранил лишь десяток тетрадей и несколько книг по специальности. При такой монотонной работе мысли сами собой возвращались к Лиде, к дням, месяцам и годам, проведённым вместе. Он вспоминал, вспоминал и вспоминал – моменты, слова, поступки и каждый раз приходил к выводу о правильности их совместного решения о расставании. А ещё Женька не побоялся признаться самому себе, что все три года национальный момент незримо давил на его сознание, и как маленькая иголка, застрявшая где-то в большой накидке, колол изредка.
        Прошёл месяц, Лида уже две недели как работала в геодезическом отделе Тернопольского АПУ (архитектурно-планировочного управления). Работа оказалась несложной и не сильно утомляла. Сотрудники уже успели понять её безотказность и с каждым днём всё активнее этим пользовались, подкидывая всё новые и новые задания. В четверг она засиделась почти до шести часов вечера. Вдруг телефонный аппарат зазвонил.
      - Странно,- подумала Лида,- рабочий день заканчивается в пять. Все службы и посетители знают это. Кому это могут звонить?
       Однако, взяв трубку, удивилась ещё больше. Очень знакомый мужской голос как-то нерешительно спросил:
      - Извините, а Лиду Гладилину можно?
      - Это я. Слушаю вас. – теряясь в догадках, ответила девушка.
      - Привет. – уже смелее зазвучал голос. – Как жизнь на новом месте? Освоилась?
        - Нормально. - Осторожно ответила она. – А, извините, кто это?
       Голос опять почему-то стал нерешительным:
       - Это Илюша со Львова говорит.
       - Илюша? Что случилось? Ты как меня нашёл? Это же рабочий телефон. Что-то с Женей?
       - Да, нет. Всё нормально. Он сидит в каком-то селе у польской границы, там насосную станцию будут строить. Нашёл я легко. Женька сказал, что ты работаешь в Тернопольском АПУ. Я взял телефонный справочник по Львову, позвонил во Львовское АПУ и секретарша за секунду дала мне номер геодезического отдела тернопольских коллег.
       - Сообразительный, хотя и не геодезист, -  попробовала пошутить Лида. – А чего ты звонишь, всё-таки?
      - Я хочу приехать к тебе в эти выходные. Если ты не против.
     - Приехать? Зачем? – недоумённо спросила девушка.
     - Я соскучился, – коротко выпалил Илья.
    - Подожди-подожди, Илюша, я что-то не совсем понимаю. Мы во Львове не очень часто виделись, и ты, вроде не скучал. А тут вдруг потянуло на свидание.
     - Мне все эти годы не хватало тебя, но у тебя был Женька. Я не мог позволить даже намёка на свои чувства. Ничего хорошего из этого бы не получилось. Сейчас ты свободна, поэтому я и решился позвонить.
     - Хорошо, Илюша, я поняла. Давай, тогда, сразу поставим всё на свои места. Ты Женькин близкий друг и, наверняка, он, в той или иной степени, рассказывал о причинах, так сказать, завершения наших отношений. От себя дополню - мне хватило с головой переживаний, связанных с нашим расставанием. Повторения не надо. Я живой человек, а не манекен. Давай закончим разговор на эту тему и пожелаем друг другу счастья в личной жизни.
      Илья пытался что-то пробормотать о том, что один человек не похож на другого, даже если они друзья, но Лида прервала его:
      - В эти выходные у моего отца день рождения и я еду в Закарпатье. А до следующей субботы ты поймёшь, что я права и желание приезжать исчезнет. Всё. Счастливо. Женьке привет.
       Естественно, привет Женьке Илюша не передал и даже не сказал о своём звонке в Тернополь. Ведь звонок оказался безрезультатным, да и каждый человек имеет право на личную маленькую тайну, тем более никому не приносящую вреда. Он подумал, что не стоит напоминать другу о душевной травме. Ведь Женька наверняка хочет переместить воспоминания о времени, проведённом с Лидой, если не далеко, то, по крайней мере, на второй план в своей памяти. Так рассуждал юноша, стоя на небольшом балконе родительской квартиры, не спеша покуривая и наблюдая, как последние лучи, уже спрятавшегося за домами, солнца ещё освещают зелёные купола собора Святого Юра. Это величественное барочное сооружение венчало один из львовских холмов. На центральном куполе золотистый Георгий-победоносец, сидя на коне, поражал копьём, оскалившего страшную пасть, змея.
      В дни празднования христианской Пасхи с балкона были видны сотни, или даже тысячи людей, спешащих в этот величественный храм. Именно в такое время Илья вспоминал рассказы отца о том, как в довоенном Киеве они всей семьёй на еврейскую Пасху (которая называлась Пейсах) ходили в синагогу, что на Подоле. Этот еврейский храм существует и поныне, а вот во Львове синагоги нет. Уже несколько лет, как закрыли по какой-то надуманной причине. Кому она мешала? Непонятно. Религия в нашей стране считается частным делом любого человека. Значит, хочешь верь во Всевышнего, хочешь нет. Почему же любой христианин может, если хочет, зайти в церковь, а у львовских евреев такую возможность отняли? Нации ведь все равны – это основа основ Советского Союза. Ещё вспоминал он, как в детстве приезжал летом к маминым родителям в городок Тульчин, что возле Винницы. Там, по пятницам, дедушка брал его с собой в местную синагогу, что на языке идиш называлась "шил". Не в пример церквям, это был небольшой, покосившийся некрашеный деревянный дом, где собиралось до полусотни таких же дедушек, и они что-то бормотали на незнакомом языке. Илюшка всегда смотрел на них несколько минут, а потом бежал во двор играть с мальчишками, которые также пришли со своими дедушками. Время от времени он спрашивал деда, для чего надо сюда приходить. Тот отвечал:
        - Мы так привыкли, мы с Богом разговариваем.
        Мальчик изумлялся:
         - Так Бога ведь нет.
         Дед не сердился, а усмехался и говорил:
        - Для тебя нет, а для нас есть.
       На этом теологический диспут заканчивался по причине нежелания обеих сторон продолжать его.
11
       Месяца через два в середине осени, когда первый морозец в Карпатах рассыпал хрустальные ледяные корочки по мелким лужам, Женька вернулся во Львов. Сдав за два дня все материалы о работах выполненных в командировке, он взял день отпуска и просто бродил по городу, привыкая к урбанистическому пейзажу после многонедельного пребывания на девственной карпатской природе. Проходя мимо трамвайной остановки, Женька заметил Нонну, его однокурсницу и самую близкую подругу Лиды. Незадолго до защиты диплома она вышла замуж за Андрея, кудрявого, но начинающего уже лысеть студента-математика, самоотверженно ухаживавшего за ней три года. Обняв за плечи и чмокнув в аппетитную щёчку спутницу студенческих лет, "закалённый полевой волк", как он себя уже определял, поинтересовался её личной жизнью.
     - Всё нормально, работаю картографом на кафедре почвоведения. Андрей организовывает вычислительный центр на каком-то заводе, и я "получаю" его только к ужину. Вот родители вчера позвонили и попросили, чтобы на выходные к ним в Закарпатье приехала. У Оли душевная трагедия, плачет. Надо вывести её из этого состояния.
        Женька хорошо помнил красавицу-блондинку Олю, Ноннкину младшую сестру. Она часто приезжала из закарпатского посёлка погулять с сестрой по волшебному для неё Львову. Как-то раз и ему доверили сопроводить эту смешливую девушку на Высокий Замок, точнее, на обзорную смотровую площадку, венчавшую огромный холм среди каштано-осинового парка. Не было секретом, что Оля встречается со своим пареньком - бывшим одноклассником Менди. Так звучало модернизированное обычное еврейское имя Мендель. Женька не знал насколько серьёзны их отношения, но слышал, что тот из достаточно скромной семьи. Отец – бригадир на местной лесопилке, а мать медсестра в поликлинике. Сейчас Оля вместе с Менди заканчивали строительный техникум в Мукачево.
      - Что такое могло случиться? – недоумённо спросил юноша.
      Нонна, как-то чуть с укоризной, глянула на него и со вздохом сказала:
       - Менди с семьёй уезжает в Израиль.
       - Ого! – Только и нашёл, что сказать Женька.
        - Вот тебе и "ого", - передразнила его Нонна. –Там у нас в Закарпатье уже многие еврейские семьи уехали. Это, вы, советские евреи, вместе с нами строите коммунизм, а они не верят в это призрачное будущее. Родители наших еврейских ребят выросли в довоенной Венгрии, Румынии, Чехословакии, спаслись от фашистов и жизнь при социализме их не устраивает. Кроме того, у некоторых есть родственники в Израиле, попавшие туда ещё до войны или сразу после неё.
      - Да, дела… - протянул Женька и тут же добавил:
     - Ну, ты успокой Олю. Так суждено, значит. То, что кажется трагедией в молодости, часто оказывается обычным делом в жизни, так мне мама говорила. Да такая красавица и дня одна не будет. Выберет себе кого захочет. Любой парень сочтёт за счастье быть рядом с ней.
       - Оно-то так, - согласилась Нонна, - но Оля плачет и говорит, что любит только Менди, и никто другой ей не нужен.
      - Все мы в молодости так думаем, - назидательно сказал Женька, - а жизненная реальность меняет судьбу.
     - Это ты о себе и о Лиде? - в лоб спросила девушка.
    - Да и о нас тоже, - также напрямую ответил он, понимая, что нечего юлить перед Нонной, ведь их, с Лидой, историю она знает не по рассказам подруг. Пожелав всяческих успехов, Женька попрощался.
         Вышагивая по массивной брусчатке львовских улиц, он думал о том, сколько ещё личных драм разыграется в судьбах молодых людей на национальной почве. Тут в большом городе уже с подросткового возраста еврейские мальчики и девочки как-то понемногу начинали держаться вместе, создавая компании с еврейским костяком. Вспомнил, что слушая Лидины рассказы о школьных годах, удивлялся, какой там в Закарпатье, был интернационал, любая марксистская партия позавидует. Часто в одной компании проводили время представители наций всех соседних стран, да ещё дети из семей, приехавших в этот красивый благодатный край из разных республик Союза.
                Послесловие
      Последняя треть двадцатого века была, наверное, гораздо спокойнее первых двух, но и на эти годы хватило событий, круто изменивших судьбы обычных людей. Распад великого и грозного Союза раскидал людей по разным странам, а остальных заставил приспосабливаться, хоть и на прежнем месте, к совершенно новым условиям бытия и принципам человеческих отношений.
       По возвращению из прохладной Прибалтики, друзья ещё два-три года продержались вместе. Затем почти одновременно женились: сначала Илюшкина сестра познакомила Женьку со своей школьной подругой, а та, в свою очередь, представила Илью своей коллеге по работе. Ещё через год, он, с новой семьёй, отбыл за океан и, сменив уютный романтичный Львов на дымный шумный Чикаго, начал новую страницу жизни в огромной бурлящей стране. Женька же, прожив ещё лет пятнадцать в Союзе, уже в сорокалетнем возрасте с женой и дочкой, оказался на Святой земле, поселившись на берегу вечно тёплого Средиземного моря.
          Света через несколько лет всё же перешла на работу в тот же закрытый институт, где проходила стажировку в годы студенчества. Бориса там давно уже не было и о нём постепенно стали забывать. Спустя год туда же приняли её однокурсника, отслужившего в армии офицером химической защиты. Он ещё юным студентом вздыхал по Светке, а, оказавшись с ней рядом, бросился штурмовать эту светловолосую крепость уже как молодой серьёзный мужчина. Через полгода они поженились и живут в Москве.
         Борису разрешили выехать в Израиль только в 1979 году, что и было сделано вместе с пожилыми родителями. Зная немного иврит, он уже через полгода был принят в лабораторию одного из химических заводов на Мёртвом море. Естественно, обладая серьёзными знаниями и редкой работоспособностью, через два года бывший советский секретный химик, стал заведующим этой же лабораторией, а ещё через пять лет - заместителем главного технолога предприятия. Личная жизнь как-то не складывалась, и женился он уже после сорока пяти на разведённой женщине. 
        Надя долго не выходила замуж, хотя недостатка в поклонниках не было, но, у каждого претендента на её сердце, она находила какой-либо изъян. Лишь к тридцати годам ответила взаимностью на пылкое признание в любви капитана, слушателя военной академии связи. Помотавшись более десяти лет по отдалённым гарнизонам азиатской части Союза, он так и не обзавёлся семьёй. Встретив случайно у общих друзей Надежду, понял, хотя и был ярым атеистом, что именно небо послало ему эту женщину в награду за многолетний неустроенный холостяцкий быт.
        Лида, отработав несколько лет в Тернополе, вернулась в родное Закарпатье, поменяв работу в областном подразделении на местное районное архитектурное управление. Через несколько месяцев она вышла замуж за украинского парня, инженера местного лесокомбината, познакомившись с ним на какой-то областной производственной конференции.
        Ольга, погрустив по уехавшему Менди, отдала своё сердце и красоту соседскому юноше, знавшем её ещё с дошкольного возраста. После распада Союза они, уже из независимой Украины, переехали жить в Чехию.
        Менди, приехав в Израиль, ровно через год одел военную форму. В войне Судного дня был ранен, лечился, но лёгкая хромота осталась. Женился только через восемь лет и стал соблюдать еврейские религиозные законы.