Книга о Мириане Бахлаунде

Некоторые, фамилию Бахлаундов предоставляют персидским шахин-шахинам, а некоторые знающие дела глубоко их корни, в далекой Партии, ищут именно в той стране, подчинение, которого древнему Риму стояло дорого. Необъятен Иран и мистическая его столица Персополис, но вправду ли Мириан Бахлаунд, его предок Иоане и Бешкен и их фамилия,  сыновья этого жгучего солнца?

Все великие фамилии начинаются от одной блистательной, могучей личности, он своей уникальностью собирает вместе обращенные к нему людские ожидание, а также навыки и умение для осуществления этого ожидания. Таким рыцарем был Мириан Бахлаунд, сын Бешкена Бахлаунда, который влюбился в единственную наследницу Гиогрия Чорчанели, в его сестру, своей красотой прославленную, Латавру Чорчанели и женился на ней. Откуда ты идешь Бахлаунд? – слышится из истории вопрос. Из мошной мировых корней – есть ответ, что само собой подтвердил Басил Зарзмели в «жизнь Серапиона Зарзмели», когда озвучил тему породнения Бахлаундов и Чорчанелов и связанные с ним вопросы. В этом бессмертном произведении выдающийся грузинский агиограф и общественный деятель описал родоначальников  фамилии Джакелu: Сула, Бешкена и их брата Лаклака сравнил с Авраамом и Яковом.

В одном из книг написанном Багвашами к цезарю сказано: “предок Бахлаундов Мириани непобедимый ивериец, воевавший в армиях персов и парфийцев, их великий мастер катафракта и поэтому обвиненный в чужестранстве».

Именно об этом потомке Бахлаундов, Мириане идет рассуждение во дворце Чорчанелов. Выдающихся Чорчанелов со стойким всадником и его фамилией  незначительно связывает прошлое. Сейчас он далеко, но в мыслях Латаври Мириан поселился вечно. Только однажды, и то в царской свите увидела гордая дочь Чорчанели сидящего на рыжем коне, в белой тоге (в период империи император в знак уважения присуждал право ношения  toga praetexta), широким кантом пурпурного цвета,  наряженный в накидке гранатового цвета, юношу с серебряными стременами. Он блистательно знал обычаи дворца, потому что сам вырос у шаха Парфии, в палатах Азории и окрестностях агары знаменитым изумрудного цвета озерами. «… И не такой долговязый и статный Мириан, он строен и в то же время  изысканный, на губах улыбка играет и гордо держит чуть в сторону наклоненную голову с русыми волосами. Глаза цвета сапфира, точеные губы похожие на скульптуры древних элинов. Мириан, гибок как гепард, перед ним с восторгом танцуют индийские и парфийские девицы широкими бедрами, такая мысль блаженство и грех… Прислонилась к телу коня мечтательная дочь Чорчанели, мыслями ушла вдаль, пересекла степь агары, гору Арарат, окинула взором табун лошадей, дикие цапли, лучники курды и персов с мечами, в оазисе отдыхавшие, запыленным золотым песком пустыни шейхов и нубийских караванщиков. Её кругозор последовала за голубой рекой и далеко в белом дворце шаха Парфии,  заполненный арабами и парфиицами, иранцами и индийцами, нашла юношу иверийца, беседовавшего на арабском и индийском, Мириана и сердце сладко заколотился, в грудь бросила дрожь смеси радости  и грусти. Затуманенная этими мыслями, она не догадалась, как к ней приблизилась вместе с ней с детства выросшая, сроднившая сестра, шаловливая и неугомонная шестнадцатилетняя   девица из дома Багвашов.  Вдруг она приложила голову на белую, прекрасную, как скульптура эллинской Венеры, руку и прошептала: «сестра, сейчас наш сосед вернулся из  долгого похода, но что сказать, как отец говорит, очень силен и  своеволен Бахлаунд. Говорят твою руку просит, может, завоюет твое сердце, но другие правители никак этим не смирятся, никак, и из за тебя начнется кровопролитие.»

Притаилась привыкшая к бессловесности Латавра, доверилась коню и так прошла мимо Мзии Багуаша, что последняя сама почувствовала, что царевне излишне осмелилась и покраснела. Потом догнала подругу и вдруг руку поцеловала.

 «Я не обижена Мзиа, но знай, то, что нельзя не надо говорить»- сказала Латавра, выделенная окрашенными  в персиковый цвет щеками и  с той мыслю, что Мзие дам возможность подумать и по своему желанию немного подумаю, лошадь специально поторопила.

Тяжелы были переживания дочери великого правителя. Одно время величайшая фамилия Чорчанелов бездетно уходило из этой страны. Эта женщина, безгранично набожное и застенчивое существо, должна была взять на себя ответственность, чтоб усилить  знаменитую фамилию. Обуздать перевоплотившихся волков соседей, сдерживать желавших, проглотить саэриставо Чорчанов, выдержать до тех пор, пока достойный и благородный рыцарь не покорит сердце и разум женщины так, как представляла себе Латавра с шепотом беседующая с луной и звездами.

 «Из-за тебя будет кровопролитие», послышался девице и окинул своим духовным взором настоящее и прошлое, обессиленная отворила преддверие книгохранилище,  присмотрела на полках покрытыми фолиантами и пергаментами, царскими книгами,  учениями епископов, свитки шахов и цезарей, отпечатки мусубов и мусаибов.

Представила своего брата, Гиоргия ЧорЧанели, в галаза которого посмотрит и встретится как враг на поле боя или на состязание. Он воздержится поднять на него руку и не получится, потому что похож Гиоргий невинного ягнёнка. У Гиоргия нрав тоже как у невинного ягнёнка. Молодой правитель знаком с духом книг, всегда погрязший в книгах, но время от времени в скалах чорчани, в сопровождении монадиретухуцеси Сумбата, ловит орлов. Много веков Чорчанели следуют ловле орлов, на их гербе изображен орел и год один раз в июле знатные вместе со своими слугами ищут гнездо орлов, чтоб найти и притравит для охоты орлёнка. У дворян Чорчана самое большое количество охотничьих орлов в Иверии, приморском Понто Колхети и в царстве Киликии. На следующей неделе наверно пойдут охотиться на орлов и Латавра обязательно  за ними последует. Как всегда как мужчина вырядится и в сопровождении брата и охотников разыщет гнездо орла.

Думая об охоте, позабыла Латавра отца, старого правителя Чорчани. Потом встала, закрыла за собой дверь книгохранилища, и направился к башне отца. Латавра вдруг остановилась, заметила монадиретухуцеси Сумбата, он был не один, за ним выряженный в черное  кожаное платье, следовал молодй человек. Латавра оглядела его и убедилась, что он был совсем молодым. Он тоже почувствовал её взгляд и склонился перед царицей. Взгляд Латаври дотянулся только до бороды и  для женщины его глаза остались тайной. «Всегда смотри в глаза и постигнешь дух витязя»- вспомнила уроки греческой логики и обратилась к Сумбату.

– Дед Сумбат когда поднимемся на скалу?

– Завтра утром пойдем, моя царица брат ваш, правитель торопит. Вы тоже последуйте за нами? – покорно спросил Сумбаь монадиретухуцеси.

– Обязательно, одного деда Сумбата я некуда не отпущу, – сказала обрадованная Латавра и старика с любовью обняла, голову на грудь положила и крепко прижала обрадованного монадиретухуцеси.

– За любовь большое спасибо, дитя – со слезами на глазах сказал старик Сумбат, в лоб Латавру поцеловала, и добавил – завтра спозаранку  пойдем на тропинку скалы.

– Жду не дождусь – охотничья страсть зашевелилась в девице Чорчанели.

Спозаранку, до пения петуха, небо чорчани, которое отдавало бронзовым цветом, на краеугольный камень трижды резанием меча, позвали Латавру. Отточился меч, сталь издала голос мольбы и тотчас Латавра  вскочила с постели. Помолилась, уже готова была в платье всадника, набросила кожаный плащ и опоясалась шпагой, перетянула отцовский кожаный пояс, которого он носил в битве против римлян. Надела лук со стрелой, сунула ноги в туфли из медвежьей шкуры, крепко перетянула пояса и кинулась во двор. Немногочисленный отряд делал последние приготовления во дворе дворца Чорчанели.было темно, охотники с кошачьими глазами, без света свечи находили все необходимые вещи, связывали котомку, готовили подвесные лестницы и крепежные пояса,  с чем охотники должны были повыситься при исканий гнезда орла. Накидывали на мулов провиант и в секунду были готовы. Молодой правитель Гиогрий Чорчанели чвоё сестру нашел среди теней, чтоб передать персидское лакомство, большой кусок леденца и слово сказать единственной   родной сестре. У Латаври заблестели глаза, леденец положила в кожаную котомку, потом чуточку обломила и затаившая стала сосать сладкий камень. Почувствовала к брату удивительную теплоту и любовь и на ей предназначенном муле вскочила по-мальчишески.

– Молодец, моя Латавра, хорошо на седле сидишь, охотничьи вещи тоже умело подготовила и так вырядилась, как богиня охоты – говорил Сумбат сияющими глазами  и разглядывал мул Латаври.

– Кто меня всему этому научил, если не ты дед Сумбат – Латавра звонко засмеялась и еще более обрадовала монадиретухуцеси.

– И вправду так, моя Латавра, но постарел Сумбат, сегодня я с вами на охоту не иду, проклятье, как будто кость спины остановилась. Сегодня, мой ученик, Тала будет всех сопровождать. Тала хороший охотник – сзади Сумбата стоял юноша, который  перед Латаврой с почтением преклонился. Было темно и не было видно ни лица, ни глаза Тали так, чтоб кто ни будь смог рассуждать о его душе.

Латавра осталась удивленной, но промолчала. Неизвестный охотник только разжигал её любопытство и почтение. Отряд тронулся, Тала шел рядом с правителем. Они не разговаривали с друг другом, потому что перед охотой разговор не был принят между Чорчанели. Все молча шли на тропинку скалы, когда миновали деревню Клде, отряд разделился надвое. Тала, вместе с Латаврой и правителем   остановились у скалы, посмотрел на небо, когда небо сталостального цвета,  прошептал «начнем восхождение на скалу». Тала за уши заяц  держал в руке, сажал в котомке и взваливал котомку  на спину.

Через несколько минут на обрывистые скалы привязывали себя и привязанные к скале ждали появления орла. На гребне скалы заяц был привязан, должны были схватить орла, чтоб натравить и вырастить для охоты. Может и орлят найдут, чтоб спасти от выклевания другими хищниками. Долго ждали появления орла, и наконец, как брошенное копье спустился с небесного свода и пролетел рядом с Гиоргим и Талой, у которых при виде крылев орла захватил дух, а Латавру почти толкнул  крилей.  В это время орел еще раз повернулся и бросился на зайца. Охотники затаились, первым Тала захотел схватить орла, но Гиоргий не позволил охотнику и когда орел в третий раз спустился к трепещущему зайцу, сразу с двух сторон соскочили Гиоргий и Тала и налетели на орла. Сам орел клевал обоих.  У Тали текла кровь.  В  заключении  Гиоргий нахлобучил на голову царя птиц колпак из медвежьей  лапы. Ударом одурманил, но в это время сам чуть не оторвался с утёса скалы, но Тала схватил правую руку Гиоргия. Орел сражался с охотниками, разъяренный дрыгал когти, крыля, клювом похожим на саблю, изрезывал десницы и искровенял охотников…

Таким образом, битва продолжилась, Гиоргий и Тала вес в крови испачканные стояли в оцепении. У обоих в руках опять были орлиные когти и смотрели друг на друга. Латавра увидев побледневшие лица и поднятые бровы Тала и Гиоргия удивилась. Обе искраивали гнев.

– Уступи орел, он мой, – говорил Гиоргий Чорчанели.

– Не могу отпустить правитель, когти глубоко врезались в руку, – так сказал охотник Тала.

– И я не могу отпустить орла, его, на форму арабской сабли похожие, когти врезались и скреплены в железо кожаной куртки. Тяжело орел сплетен в мой нарукавник, потому что мной он схвачен, – говорил Чорчанели.

У Латаври испортилось настроение, сердце сестры, наверное, перетянуло, и подумала «пусть будет соперник, хотя бы в поимке орла у Гиоргия, потомка отважных Чорчанели», – как будто эту мысль прочел охотник Тала и сразу сказал.

– Правая коготь орла держу я девица великого правителя и орел своим правым когтем мое правое запястье продырявил, оба правые вместе и орла и вашего слуги, великий правитель.

Тогда Латавра заметила, что и вправду Тала правой рукой держал правую ногу дрожащего орла, и у него текла кровь. Как видно Тала был тяжело ранен. Он питался освободить руку, но так как Гиогрий Чорчанели был ранен, ему никто не помогал. Латавра решила подползти у обрывистой скалы и помочь Тале, но как будто было уже поздно потому, что Тала перекачнулся. Вдруг орел высвободил левую коготь, сильно крыло о крыло ударил и с головы сбросил колпак из медвежьи  лапы. До этого такого случая не было. Горящими глазами, на саблю похожую коготь , клюнул в охотника Тала, свалил витязя и чуть не сбросил с обрыва. Столб пыли встал вокруг воющийх, орла и Тала, охотники вооруженные саблями и сокольими арканами поглядывали глазами цесарка по сторонам, но не знали, как атаковать и немощно туда-сюда бегали.

В это время Латавра определила и Гиоргия и остальных. Вдруг раскрыла покров каштановых волос и одним прыжком подскочила к орлу. Обоих, и орла и охотника, ведушие не на жизнь, а на смерть борьбу,  покрыла покровом. Как она умудрилась сделать это, никто не знает. На голову орла так быстро обмотала покров девственницы, что опытные мужчины на неё смотрели с изумлением.

Охотник Тала встал, у него лицо было в крови, но по-прежнему правой рукой держал правую коготь орла, и смешно, зубами держал левую коготь орла и на Латавру глядел жалкими глазами, как будто говорил что-то. Когда руку охотника освободила от когти орла, охотники Талу уложили на носилки, вином обмыли его изрубленные пальцы и стали со скал спускаться. Сам Гиоргий Чорчанели пошел за носилками, опечаленный судьбой Тали и тоже раненный.

В конечном счете у Латаври осталась изодранный крылами  и колпаком накрытый орел. Но как только охотники устроили орла, тотчас царевна справился о юном охотнике и о своем брате.

Он сидел в  охотничьем доме, когда к нему вошла царевна и поздоровалась. Тала Латавре низко поклонился и потом осмелился посмотреть царевне в глаза.

– у нас в знак благодарности женщине преподносим сабцинду – сказал Тала и Латавре протянул букет цветов.

– Как тебя зовут, охотник? – строго спросила Латавра и стала рассматривать глаза охотника.

– Тала только мое прозвище, для взаимоотношения с Сумбатом, а так зовут Мирваном, царевна, -сказал охотник  с улыбкой и у него в глазах сверкнули слезы.

– Из какой семьи? – напряженно спросила Латавра и снова с головы до ног осмотрела перед ней стоящего охотника, который снял с себя черный, из кожи,  охотничью одежду и из-за насечки накидки видна была дорогая рубашка из атласа. Чуткий ум и быстрые глаза женщины сразу почувствовали что-то необычное в этом мужчине, который так скрывал свое лицо и глаза.

 «Сестричка, ты здесь, как я вижу, с Талом разговариваешь, хватит играть в прятки, перед тобой Мириан Бахлаунд, глава Марзапана и воин царя грузинов на границе Таоса. Прошлой весной мы побратались,  и тогда я вправду подумал, что он Тала.  Именно тогда попросил, в моем имении, на несколько время,  доверить ему дело гонителя зверей. Он и Сумбата знал с плена  Чорчана. Сумбат тоже хорошо описал его геройства, тогда Тала признался и раскрыл, что был он Мирианом Бахлаунд, незаметно улизнувший со своего имения, путешественник и жаждущий изучит людские нравы и обычаи. Я, со своей стороны, предложил ему охоту и был олухом, что сразу не  раскрыл его имя». – сказал быстро в охотничий дом ворвавшийся юный правитель Гиоргий Чорчанели и приложился к подолу платья своей сестре.

Удивленная и покрасневшая Латавра Чорчанели смотрела стоявшим перед ней, знаменитым, но в то же время таким покорным,  на Мириана Бахлаунда,  со слезами наполненными глазами улыбался мудрой женщине Чорчанели, которая думала – »сразу сердце узнает сердце, а душа душу хотя бы в темноте находит».

Сула, Бешкен и Лаклаки.

Царица Самцхе, прекрасная Латавра, на рассвете с болями родила первенца. Супруг был в походе. Во дворце Чорчани, жителям Месхетии, рождение наследника сообщили толканием бруса. Выкрык ьруса, похожее на голос виолончела,  со своим характерным «диццц» «дицц», бросился на раскинувшиеся по склону горы месхетинские села, кровле дворян и замков великих князей. По приказу Латври двух гонцов отправили к отцу новорожденного. Чтоб достоверно известие достоверно достигло до,  одного отправили через ущелье джакисмана, а другого – горными тропинками.  Как раз в ту минуту, отец вел малочисленное войско к шее Грузии (сейчас это место называется гурджи богази и находится на територии Турции). Мириан хотел укрепить марзапан, окраиный замок Эристави и поставить защитников крепости на том месте, где часто между грузинами и византийцами происходили пограничные войны.

Рассветало. Молодой Мириан вел войско подбоченившись, и  смотрел на горы. Он тоже ждал новостей из семьи.  Как раз в это время отряд впереди заметил пламя огня. Латник бахлаунд окинул взглядом окрестность. Его взгляд нечего не упустил. Мириан в роще леса заметил спрятанного лучника, который со сто пятьдесят  шага смотрел и ждал его приближения.

У Мириана Бахлаунда, как и его предки, было необыкновенное предчувствие, похожее на волчье проницательное чутье. Во время испытания, в грудь вливался что-то как горячая медь и ноздрями  ощущал запах крови. На этот раз, у правителя сердце нагрелся и почувствовал такую неожиданность, что сразу принял решение.

– Щитоносцы щиты – как будто про себя промолвил Бахлаунд и члены его отряда сразу исполнили этот приказ.

– Стена – сказал Бахлаунд и на рощу леса указал спешенным всадникам.

Отряд быстро облачился в щиты. Сзади щитов все себя почувствовали спокойно и невредимо. Сам Мириан сошел с коня и начал собирать лук и стрелу.

Как раз в это время из леса выстрелили десять стрел, которые выскочили со свистом  и как нагретый свинец впились на щиты воинов.

– Остроконечная сталь, отряд византийских марзапан, – промолвил сотник Габриэл.

 «Что здесь было нужно византийцам? Это пока еще наша земля, может военный поход начали в Иверий» – подумал Мириан. Как подобает борцу, так быстро начал приготовления к атаке.

– Приведите коня катафрактов и следуйте за мной, – он сказал и оруженосец сзади отряда, в укрытие скалистой дороги  начал накрывать панцирем высокого коня. Катафракт было изобретение иранцев и парфийцев. Это было в сидящий в панцире   конь, чьи голени и колено тоже укрывались железом и цепью. Катафракт, копьем в три метра, мог одновременно повредить десять и больше воинов. На открытом степи  с помощью катафрактов перси легко побеждали римлян и впоследствии византийцев. Катафракт на скалистые дороги Месхетии конечно был в действии более ограничен. Но Мириан Бахлаунд, с детства воспитанный «;;;;;;; ;;;;», владел таинственными приёмами для разгрома врага.

Очень скоро, когда враг на малочисленный  отряд стремительно забрасывал стрелами, оруженосец примчался к Бахлаунду  с панцирем  накрытым конем, который встал на скорую руку, изготовленную треугольную лестницу – „;;;;;; ;;;;;;;;;;“ и сел на коня. Без этой лестницы катафракт не смог бы сесть на коне. Для противника, уже осёдланный катафракт являлся  большой опасностью и это все знали. Поэтому вокруг Бахлаунда со стороны врага ливень стрел почти удвоился. Византийские стрелы со свистом метнулись в латы серебряного цвета Мириана Бахлаунда, но как на камень брошенная солома падали назад.

– Урахх мелихамн киавур – на парфянском воскликнул Бахлаунд и вздыбленного коня пришпорил к вражеским рядам.

За Бахлаундом пошли его воины. Когда ворвались в пуще леса, у подножия большого дуба несколько византийских лучников валялись проколотыми длиннейшим копьем. Сам Мириан Бахлаунд нанизывал на древко копя одного лучника, сидевшего на ветви дерева. Последний  пытался подготовленную стрелу выстрелить  в Бахлаунда, но его тело из-за боли нанесенного от удара копьем уже онемело.

В конце выстрелила стрела, но данишматские латы Мириана Бахлаунда и эту стрелу отразили. В это время лучник соскользнул с ветви дерева и спасся бегством.

– Не надо преследовать, – приказал Бахлаунд и оглядел брошенный лагерь противника. Воины, которых смелость Бахлаунда оберёг без царапин, схватились за кожаными котомками и из них многие опустошили. Но нашли только несколько сухих ржаной хлеб бедных лучников, один-два моток волос лука и небольшие ножи.

– Это отряд разведчиков, скоро появится еще многочисленный отряд, на холмах отправим лучников. Здесь сядем в засаду, должны закрыть место, чтоб пехотинцы не смогли перейти в наступление.  Из пущи оставьте только один  выход, и тот тщательно скройте, – приказал Мириан бахлаунд и стал осматривать брошенную перед ним котомку. Сверху котомка была разрезана, и оттуда виднелся золотой переплет книги на греческом языке.

Воины стали исполнять приказ Бахлаунда. Один из них поднос Бахлаунду кожаную котомку и Бахлаунд взял в руки книгу на греческом языке. Его изумлению не было границ, когда прочел заглавье – «Сула» так называлась работа неизвестного автора, на коже выведенным к греческим буквам, были вставлены золотой нитью выведенные листы и красной кистью выполненные каймы.

– Сула, великий полководец Рима, – Мириан Бахлаунд громко повторил и начал читать.

Мириан Бахлаунд сидел на коне и читал книгу, пока солнце еще встало на верхушке копья, и так натопил латы, что в нем сидящий катафракт сам не захочет отбросить латы и остаться без них. В то же время он ждал атаку. Видно было, что враг следил издалека, потому что врожденное свойство фамилии Бахлаундов, познание врага, сейчас тоже выявилась. Рыцарь в ноздрях чуял запах крови.

– Мой марзапан, когда солнце разожжет латы, тогда византийцы перейдут в наступление – низким голосом промолвил скрытый о выступе скалы оруженосец, который брал черную шелковицу из шлема и протягивал  своему коню.

– Габриэль, у твоего жеребца чрево заболеет и на поле боя тебе будет трудно, – произнёс Мириан на низком голосе, в подлокотник положил книгу и взглянул на окрестность.

Габриэль сразу прекратил кормление коня шелковицей, что принудило коня искать в пыли сладкую и приятную пищу. Габриэль покорил коня и привязал к стене скалы, но жеребец разгорячился и громко заржал. Воины засмеялись, Габриэль еще больше разозлился  и решил хлестнуть плетью  жеребца.

– Перед битвой,  нельзя наказать лошадь, Габриэль, угомонись.  Сейчас незаметно подкрадутся византийцы. Всем спешно направится на свои места, приготовить выходов из рощи так, чтоб пролезли всадники, – только это сказал Мириан и продолжил чтение книги.

Нескольких стрел выстрелили с противоположного лесного массива и показались идущие на лесной тропинке византийцы. Они тяжело двигались к лагерю Бахлаунда и широко раскрывали оба фланга, центр которого создавал один, посередине стоявший всадник в латах. Всадник был в зеленной накидке и своим маленьким копьем показывал направление атаки.

– Один центурий, с такими солдатами воевал сам Юлий цезарь, который всех побеждал. Но точно с таким войском последующего императора Византий разгромили вторгнувшиеся гунны. Поэтому не надо  бояться, мы со своим воинским раскладом сильнее гуннов, персов и хазаров, вдруг как будто хлынувший ветер строго сказал Мириан Бахлаунд и битва началась.

Византийцы нанесли удары стрелами. Но встречающие были хорошо укреплены в роще леса, пращами и  стрелами осложнили положение перешедших в наступление византийцев. Один византиец упал оглушенный или заколотый от удара праща. Византийцы одного воина чорчанели  насадили на стрелу и зашумели.

– Сейчас перейдут в атаку, а ну приготовьте дамбы – приказал Мириан и в ожидании наступление византийцев бросил взгляд на Габриэля. Он ласкал своего жеребца и опять угощал шелковицей.

– Говорят язычник Габриэль, – он вспомнил разговор кого то Чорчанели, который всем рассказывал, что Габриэль понимает язык лошадей и даже разговаривал с собаками.

Атака началась, греки своеобразно крикнули и как вихрь ворвались для разброса и уничтожения стройных рядов иверийцев. Но водруженные дамбы и натянутые между ними цепи, канаты и ямы сделали своё и задержали византийцев. Перед ним встали остроконечные кол, местами сетки. Греков, на поле большим количеством разбросанные, куски обсидиана  изрезывал ступни. Это обязательно должно было привести изменение направления атаки греков. Точно в это время Мириан Бахлаунд вздохнул ноздрями время победы и своего в латах посаженного коня тронул в тот единственный проход, которого воины чорчана хорошо замаскировали, но по его приказу оставили открытым. Посаженный в разгоряченные латы Мириан Бахлаунд, с длиннейшим мечом тронулся с южной двери рощи, быстротой, как со скалы скатившийся каменная глыба.  На сухой почве копыта его лошади вызывал звук, подобнее  столкновения молота на наковальню. Окрестность окуталось пылью. Когда Мириан Бахлаунд прибавил скорость, грекам почудилась, как будто на них двигалась целая тысячная кавалерия.

Мириан бахлаунд на простые мишени не обратил даже внимание, только разом взглянул на оголённые головы и плечи греков. Так как все, увидев его сидящего в латы коня, убегали, сейчас он свой меч направил на стратегоса, который как будто спокойно, но рассеянными глазами смотрел в сторону Мириана.

Когда стратегос догадался, что какфракт двинулся в его сторону, было уже поздно. Он даже поменять оружие не смог и остался с одним коротким копьем, сверкнул древко копья, что  последний выстрелил против перешедшего в наступлении, в железо сидячего кентавра. Короткий меч слегка задел позолоченное древко шлема Мириана.  Между тем,  длиннейший меч Бахлаунда невиданной силой ударил и вышиб нагрудные латы и вонзился в грудь византийца.  Мириан оставил меч в груди противника, разорвал поводья лошади, зубами схватил и вскинутой саблей помчался к грекам. Приблизительно сто, сто пятьдесят греков резво, бегом оставляли поле битвы. У атаки Мириана Бахлаунда, на расклад византийцев  был страшный вид, потому что и тот последний, раненный греческий стратегос, шел сзади со своей лошадью и на зрителя оказывал опечаленное влияние.

Увидев сбежавших византийцев, Бахлаунд выплюнул в зубах разжеванные вожжи лошади грека. Оглянулся, полоскал византийского коня, всмотрелся  в опрокинутого и  мечом воткнутого стратегоса. Кровь текла на среднюю часть  тела. Благородное животное испуганными глазами смотрело на пролитую кровь  хозяина.

– Византийца положите на носилки и присмотритесь за ним,  может жить будет, – сказал Бахлаунд и посмотрел на своих воинов. Они обрадованные прибежали к Бахлаунду, покрыли поцелуями стальные наколенники и потом раненное тело греческого стратегоса переложили на носилки.

Мириан приказал снять разгоряченные латы и Габрэль кувшином с водой примчался к нему. Начал охлаждение водой  подлокотники витязя. Мириану холодная вода доставило удовольствие и он оглянул окрестность. Говорят, кто справился  с битвой, тот особенно смотрит в сторону дома и витязь начал смотреть туда, где ждал Чорчани и его прекрасная жена – Латавра. Кто знает как нелегко сейчас моей супруге – подумал он и начал осматривать дорогу. В сердце почувствовал что-то предвещающая радость  и в ожидании известия невольно улыбнулся. Через некоторое время, на дороге идущей из Чорчана встал большое марево пыли. Бахлаунд почувствовал, что это был гонец и прервал Габриэла, который смачивал латы водой. Пришпорил коня и помчался туда откуда шло марево пыли.

Они встретились через несколько минут. Гонец дома Чорчанов-Бахлаундов, в синей накидке, зашумел сдалека,  и Мириану Бахлаунду послышались только эти слова:

 «Великий правитель, родился сын правителя… во  здравие и мать и сын. Иисус Христос помилуй новых  Чорчанели.»

Мириана не удивило упоминание новых Чорчанелов, потому что он вошел знаменитый дом Чорчанелов как зять, дал слово размножить эту фамилию.

 «Как назовём, правитель,  наследника Чорчанети?» – перед ним стоял покрасневший гонец и на Мириана покорно смотрел.

 «И вправду, как назовём моего сына? Гиоргий? Как великих Чорчанелов? Нет, нет, может, что то героическое, обозначающее сегодняшнею победу», – подумал Мириан Бахлаунд и внезапно заметил из подлокотника торчавшую книгу, взял в руки и торжественным видом сказал:

 «Ежели стратег Римской империи был непобедим, не боявшийся опасности и не притесненный, пусть таким будет мой сын, и имя его будет – Сула».

Бешкен

Суле исполнился два года, когда к Латавре во дворце Чорчани прибил гонец. Уставшая была царица Месхетии, лежавшая на тахте была занята рукоделием. У ее ног играл  златовласый  Сула.  Латавра была беременна, через восемь недель ждала она рождение ребенка. Бодрая  женщина Чорчанели, в последнее два года, от многих горестей чуть постарела. В её тяжелых косах появилась чуть заметная седина, а вокруг глаз – темные круги. Кто посмотрит в эти глаза, обязательно захочет царевне рассказать о  скрытой тоске сердца  и попросить  совет.  Поэтому серебряными орлами,  украшенный портала дома Латаври всегда хватало посетителей из Самцхе, Джавахети, Картли и Эгриса. Во дворец Чорчана сперва родственники пожаловали, потом родственники родственников и в коре, все  Грузинские дворяне посчитали Латавру мудрой женщиной. А у мудрого кто исчерпает жаждущих вразумления.

Последние два года обременил и остепенил душу царицы Самцхе. Сперва отец, после три месяца после  свадьбы, скончался. Как будто не было неожиданным  его кончина, но внезапно нагрянувшая вторая беда  в камень сердце женщины превратила. Через несколько недель после смерти отца её брата, правителя Гиоргия Чорчанели, большого покровителя всей Месчетии, Бог забрал к себе. «В молитвах истлела великий род Чорчанели», – правильно заметил один из  соболезнующих. Вся Месхетия глубоко скорбела из за ухода в царство небесное,  истинного Христианина, молодого правителя Гиоргия. В это время во дворце Чорчана прибил сам блаженный отец Серапион Зарзмели, святой стал на колени и горькими слезами оплакал покойника. Потом встал отец Серапион и приказал дворцу:

 «Грузины, не хочу больше слышать ваш плачь, ушел витязь в божий престол, , только для того, чтоб подчинится страсти рыдания и мольбам,  эту честь уступить не должны».

Потом повернулся отец Серапион к рыдавшей, но в то же время улыбающейся Латавре, перекрестил и известил:

 «Ты догадалась дочь правителя», – благословил и оставил родных покойника. После этого Латавра и рыдает и в то же время улыбается. Когда перед ней раскрывается радуга, тогда её душу  озарит,  и царевна улыбается большой надежде и закрытыми глазами молит бога, Иисуса Христа, всем счастье и всех во Христе кончину.

***

Полная луна встала над окрестностью, на исходе был сентябрь, когда во дворце из каштана, послышался шорох шагов незнакомого пехотинца. Латавра сразу догадалась, что к ней совсем незнакомый пришел. Сперва подумала, что желающий вразумления и помощи нашел  след дворца царицы. Но когда приметила  со второго этажа восходящего мужчину, чуть сердце заколотило, но изловчилась женщина Чорчанели. Выпрямилась, подошла к престолу отца и брата, опустилась на него в месте с маленьким Сулой. Ребенок хотел убежать от матери и сопротивлялся, но Латавра вдруг почувствовала внезапный страх и прошептала маленькому: »поверь, угомони душу».

У гонца была красная борода, покрашенное хной Магриба, что означало – он был знатного происхождения. В глазах  сверкала волчья проницательность, в руках что то прятал и уставился на царицу. Его изумила красота царицы.  Друг Латавра почувствовала страх перед этим незнакомым человеком  и из окна выглянула во двор. Не одного из прислуги, во внутреннем дворе дворца, не было видно. Все было охвачено сумерками. Охрана дворца, кажется, не охраняла особым вниманием миролюбивый дворец Чорчанели.  Латавра опять посмотрела на гонца и удивилась  гость, выделенный красной бородой и волчьим взглядом, еле удерживал слезы и двигался к ней.

 «вы же гонец, дайте письмо моего супруга» – приказала она незнакомому и в ответ услышала только слова похожее на вой волка.  Гонец упал на базальтовый  пол и горько заплакал.  Его плач не был похож на человеческий,  это было приблизительно как вой волка и собаки. Латавра почувствовала сострадание к этому существу. Она встала, прижала Сула к груди и на несколько шагов приблизился к плачущему. Потом рядом с ним опустился на колени, и своими прекрасными пальцами коснулась его кожаным капюшоном украшенной головы.

Будто черт вылил  холодную воду, витязь вскочил на ноги. В его глазах волчий взгляд  принял форму огненной пламени и решил схватить царицу. Царевна этого не ждала, она отступила и строгим взглядом посмотрела направляющему  к ней  нападающему. Посмотрела в газа и строго, безмолвно  приказала стать на колени. Латавра,  после последнего осмотра, обнаружила, что у витяза было знакомое лицо. В мыслях многие лица сменили друг друга, и Латавра вдруг вспомнила, что этот витязь, несколько лет назад был в числе сопроводителей отца . латавра также вспомнила. Что именно этот витязь исчез с дворца Чорчани и потом его дворяне Чорчана видели его в армии Хазаров. Что понадобилось служившему у хазаров сегодня в Чорчани? Этот вопрос зажег сердце Латаври. Внезапно она  успокоилось, и невозмутимым  голосом сказала нападающему мужчине.

– Я опознала тебя, ты служил в свите моего отца и потом исчез. Что сейчас привело тебя сюда? Может, ждешь успокоение какой- то язвы, потерпи и раскажи что с тобой?

Опять нападающий начал вить. Все лицо покраснело. Из глаз потекли слезы и вдруг только это смог сказать:

 «Мммменя пппоручилли убить Мириана, яя пришшел ццарицца, иссцццели меня от черта»

С этими словами нападающий обнажил огромную финку с ручкой из оленьего рога, и быстро за спинной спрятанной кожаной котомке обрезал голову. Из него потекла черная кровь и показалась черты пожелтевшего лица человека.

– Для чего ко мне принес голову ? – увела глаза девица Чорчанели от в котомке завернутого предмета  и за ее спиной, на правительском престоле сидящему, оторопевшему Суле голову к серебряному орлу повернул.

-Этто ммой брррат . он отдал приказ уббить, Латавра, исццели а то сейчас же перережу горло – заговорил нападающий и к груди прижал финку. Подготовил запястье для взмаха и опять незнакомо завыл.

– Не смей, вошедший в дом Христа сам у Христа гостит и у его стола страдает от любви.  Образумленный благодатью Христа,  сам волк ягненком,  а аспид голубю становится.  Не оскверняй  веру, что сделал, воевал с чертом,  а что после создашь с Христом. Дай меч и я исцелю тебя, дай, сейчас же – Латавра Чорчанели почти вспыхивая,  сказала последние слова  и у нападающего разгоряченную, в крови испачканную руку схватила. Нападающий к Латавре обернулся, глазами пронзила заплаканную царицу. В ее глазах он почувствовал из сердца направившую силу надежды и потихоньку уступил из руки меч. Латавра сразу меч с окна метнула  во двор. Меч упал камнем мощеную тропинку и сразу бывших во дворе охранников  разбудил. Охрана задвигалась. Все двинулись на место пребывания царицы. «Как этот человек проник к царице, кто он? Что случилось?» – слышалось на лестнице, когда привыкшие к спокойствию охранники дворца Чорчани, ворвались с в стене вставленной лестницы в зал Латаври.

Латавра оглянула своих воинов, у которых на лицах был изображен гнев к нападающему. Потом посмотрела на перед ней стоявшим дрожавшим витязем, заслонившим рот рукой, который как будто самим собой разговаривал  и сказала:

– Он к нам прибил для лечения, бивший охранник моего отца.

Один охранник дворца Чорчани вышел вперед , всмотрелся в нападающего и сказал: «Это крайне опасный человек царевна, это Ласур, дворцовый страж хазаров, их лазутчик. Кто знает что он тает в душе?

Как раз в это время Ласур перед ним бросил котомку,  и охранники оторопевшим взглядом начали смотреть на выкатившую голову.

 «Это его же брат, тоже сотник хазаров» – сказал охранник и обнажил кинжал. Так же поступили другие и кинулись к Ласуру.

 «Стойте» – хотела вскричать Латавра, но безоружный Ласур что-то громко вскрикнул,  воем и зажженный воплем, начал атаку на охрану. У одного вырвал кинжал,  и ударил перед ним стоящему охраннику, который несколько минут назад опознал его.

Латавра лишилась дари речи, когда увидела раненного, из рани текла кровь. Ласури размахивал мечом и громко ревел. Охранники хотели завлечь его в уголь, но зря, Ласури несколькими взмахами их отбивал и продвигался к порталу. Последним ударом кинжал Ласура ранил безусого юношу в области рта и зубов. Юный охранник душераздирающе вскричал и свалился назад. В это время Ласур выскочил во двор, перепрыгнул через ступени лестницы и исчез на осветленную луной мощеную тропинку. После побежал к ограде дворца и в ту минуту у Латаври начались схватки.

Маленький Сула ревел оторопевший, охранники друг другу сообщали о спасении. С ограды города послышался оглушительный крик,  и в этой суматохе Латавра Чорчанели почувствовала, что сидевший в животе ребенок все рвал и спешил родиться.

Латавра Чорчанели,  охваченная безжалостными болями присела на знаменитый престол отцов и вскричала – «помогите бабки». Повитухи примчались и начали привести в чувство потерявшего сознания женщину. Латавра Открывшими  глазами окинула взором потолок дворца предков и усиленная молитвами повитух, с низу  до неё дошел  возглас. «пробрался, с утра будем преследовать», – кричал какой то юноша.

 «Спасся», – промелькнула в мыслях у Латаври и боль лишила дара речи. В скоре на свет появился мальчик, которого по поручению отца, назвали Бешкен. На рассвете гонец оставил конюшню дворца Чорчани и помчался в Спери.

У новорожденного Бешкена были каштановые волосы, карие  глаза строгий как у Мириана,  вперед выступающий подбородок.

Лаклаки

Когда в третий раз забеременела царица Чорчана и Месхетий, как раз в то время, невидимые шурти пристали со всех сторон к стране. На горе Арсиани, на одной из высоких вершин горы расположились лагерем шурти. Они были людьми  лазутчики, разведчики, бесшумно убивавшие и отчасти искатели старых порядков. У шуртов была одна миссия, они в Иберии  должны были найти и восстановить старые, разрушенные молельни огня. Как видно, этот поход они посвятили восстановлению притаившегося  Зороастра. Так как сами эристави и люди были приверженцы Христа, незаметно, тайно от эриставов, вдали от деревни восстанавливали молельни плача.

На горе арсиана, впоследствии на месхетинских склонах хребта, шурти обнаружили старейшие молельни плача. Сам храм поклонников огня  был разрушен.  Но его части и главная стоа, стены облаченные в голубой туф , были покрыты кустами и держидеревом. Может  из за этого уцелел потухшая  слава бога огня. Отделение шуртов, быстро, кривыми мечами вырубили кусты. С подвязанным ртом работали несколько дней, пока у главного жертвенника молельни,  у одного обессиленного шурта не подкосились ноги. Тогда главарь шуртов, имя которого отряд не знал, отдал приказ, отдохнуть один день.

Сняли шурти лицевую сетку, и уже хорошо была видна их непорочная юность и потускневшие от усталости глаза. Главарь шуртов не захотел показать свое лицо и лег в храме. Там должны были очистить глиняную трубку, откуда храм, для разжигания  святого огня,   должен был принять необходимый природный газ.

Только старший шурта знал, откуда шел природный газ к храму. У него была и карта, на которой на иранском была указана хребет  Арсиана  и внизу, на других хребтах, местонахождения предполагаемых молельни.

У шурти был приказ, в один день, в честь Зороастре, водни и ту же минуту и секунду, разжигать огонь в триста потухшем храме огня и страну внезапно обратить в старейшую веру.

На карте, тайным шрифтом было что-то указано, но прочесть это мог только старший шурта.  Только у потомков шаха Ирана было право знать скрытую азбуку, в одно время бесподобного Сахака большого и Сасаниса.

Шурта много раз думал, что означало тонкие, желтые узкоголовые буквы на карте, но зря. Одного шурта догадался, может в этих  надписях была упомянута местонахождения  старого сокровища Ирана, что один полководец, во время битвы с Византий, зарыл в грузинской земле.

Может это была ловушка, для выявления предателя шурта. Кто знает. Если надпись была только ловушка, шурта догадался, что ждало его и его семье в южном Иране, если он споткнется на какой то заманчивой уловке. Шурта еще догадался о том, что те ямы, которые могли привести человека к сокровищу, могли хранить  опасные тайны. Поэтому шурта одним  стуком кулака на лоб избавился от навязчивых мыслей и продолжил поиск  глиняной трубки.

Глубоко под землей построенной старейшей  коммуникации лежала старейшая глиняная трубка, для получения необходимого природного газа.  Шурта  с трубки снял хорошо замаскированные откатные ворота  и догадался, что она спускалась  далеко, к склону скалы, а потом исчезала к реке тайным туннелем.

Там, далеко село гурджов, кто знает, сколько мужчин и женщин пахали землю, шурта догадался, что исходное место природного газа, откуда таинственная земля, выбрасывал этот таинственный воздух, должен был искать как раз в окрестностях деревни гурждов. Шурта крепко сжал губы, искривилось лицо. Что он теперь должен был предпринять? Как пойти туда, и что сказать? Он должен был подумать. Поэтому шурта сел на землю, руки вниз опустил и задумался.

Так, не шевельнувшись, сидел некоторое время, как будто у шурти остановилось сердцебиение. Сидел надменно, опустив голову и напряг мысли. Как раз в это время он вспомнил, чему ему учили, чтоб  снискать доверие. Первый способ был одеться купцом и войти так между крепостью и воинским порядком. Но где шурте найти такой товар, чтоб его  и его сопровождающих беспечные гурджи и вправду приняли купцом.  Как раз неимением такого товара  привело шурта к другой мысли. Он похвалил за эту мысль себя и решил превратиться в лекаря.

Врачи, лекари неограниченно путешествовали идущей с Индий на разветвление шелковой дороги и свою мудрость еще больше обогащали, встречая новые заболевания и исцеляя их. Шурта знал некие законы лекарей, понимал причины вызывающие боли и еще знал, что должен был заметить и наблюдать для установления характера и остроты болезни.

***

За древнейшим порогом Чорчанели, в большом, годами почерневшем в зале,  выстроенном камнем, кипели люди. Слышался шепот, ни кто громко не говорил. Женщины со страхом смотрели на бородатого  мужчину, спускающего внутренней лестнице, одетого в пурпурной накидке.  Он изумленным лицом смотрел на окружающих и глядел, куда-то далеко.

-Как здоровье царицы? – опять послышался вопрос из присутствующих в зале. В ответ мужчина пурпурного цвета накидке только глазами уставился в зале возложенным иконам, и с щеки упала слеза.

– Люди, чего ждете, побыстрее приведите лекаря. Срочно пошлем человека к византийцу Дука, пусть поторопится – приказала стоящая, между щитоносцами Натия Багваши и зал опять всполошился.

– Обе лекаря отправили в Тифлис, сын Тадеоза с лошади упал на скалистый склон. Лекари Турман и Мамре умирающего сначала собрали. Утром прибудут, скачут лошади, но утром кто доберется до Чорчана? Вот в чем вопрос – сказал человек в пурпурной накидке и преклонил голову перед Натией Багваши и её свитой. Они из-за осложненной беременности Латаври притянулись  в Чорчани.

– Опять снего пошел в горах Месхетии, должны очистить перевал, о то лекари добраться  утром не смогут – тоном приказа прозвучал голос Натия Багваши и откуда- то послышался стон.

– Больно, ей очень больно, срочно надо помочь – прошептал монах Нестор и с зала выбежал в дверь. Все почувствовали, что царица Самцхе Латавра Чорчанели, находилась в тяжелейшие секунды и все стали молиться.

Через несколько минут монах Нестор опять ворвался на высокий порог зала Чорчанели. Позади него шел  тщательно в черную одежду укутанный незнакомец. Все тотчас взглянули на него. Не было время, чтоб  спросить и допросить. Смуглое лицо незнакомца, зубы цвета слоновой кости, каштановые волосы и черноватые оливковые глаза, указывалы на его египетское происхождение.  Натия Багваши с недовольством посмотрела на незнакомца и повернула лицо. Монах Нестор, что то прошептал местумретухуцеси, одетого в пурпурного цвета накидке. Местумретухуцеси строго и безжалостно оглядел незнакомца в черном. Потом одним движением руки приказал  идти вперед и подняться на лестницу.

– Лекарь, путешествует, собирает лечебные травы, он перс – зовут Куталмаш. Уже третьего безнадежного больного смог поставить на ноги. И здесь пригодится, может вылечит царицу – промолвил монах Нестор и с доброй улыбкой встретил недоверчивый взгляд придворных дам.

– Правоверный христианин? – послышался вопрос из-за потухших подсвечников. Женщины зашептали на это вопрос, а мужчины приняли такие лица, как будто не слышали такой вопрос. Сперва посмотрели друг на друга, а потом на монаха Нестора внимательно уставились.

– Он не христианин, но да простит нам бог.

***

Когда монах Нестор одетого в одежде лекаря шурта ввел келью царицы, несколько придворных дам отошли от кресла царицы. Одна направилась в сторону шурти.

Шурта не привык к обществу дам. У него  вдруг разум помутился, вспыхнул, но его актерство и мрак эту переменчивость оставили незаметной.

– спросим  на персидском? – спросили придворные дамы и зашелестели вуалями.

– Знает грузинский язык – сказал монах Нестор и положил  руку на плечо шурти.

Тяжелая десница бывшего полководца монаха Нестора сразу вывел из задумчивости шурту. Он стоял у окна и искал луну на небо. Потом он разглядывал звезды, которые, как его учили,  в своем мерцаний хранили тайну излечения.

– Учит зодиак неба – предоставим самому себе, он обязательно вылечит любимую царицу и нашу мать – сказали придворные дамы и стали смотреть со всех сторон на шурту.

Шурта знал, что больная царица была беременна и скоро ждала или мальчика или девочку. Он сразу догадался о причинах обморока и рвота царицы. Зал сразу же освободил от висевших на стенах ковров и пестрых палас. Потом широко открыл окно и впустил холодно дующий, освежающий воздух. Похолодало. Придворные дамы с изумлением смотрели на шурту, просяшего вино, кукурузное зерно, немного муки и сухие листья акации.

Приверженец Заратуштры  шурта, прямо у кресла царицы зажег каменный светильник, извлеченный с пазухи. Сжег листья акации и вдруг начал плясать у обессиленного тела Латаври Чорчанели.

 «Пусть Заратуштра будет твоей волей, Заратуштра делает тебе добро. Дай Заратуштру,  тому, кто нуждается в нем, войди Заратуштра и согрей того, кто мёрзнет, Заратуштра восстанови того, кто восстановить себя не может… Заратуштра» – шурта пел на персидском пронизывающим голосом. Ходил вокруг бубенчиками и со светильником и кроме обессиленной царицы, которая не выявляла признаки жизни,  не смотрел ни на кого.

 «Ахура Мазда войди в тело этой женщины и даруй ей облегчение, роди её мальчика здоровым и невредимым, войди Ахура Мазда»… пел шурта, очарованный белыми, благородными чертами царицы, продолжал самозабвенно  плясать.

 «АШа» войди в эту оду, «Друдж» выходи из этой оды, Аша и Друдж, правда и ложь, никогда вместе не пересекайте порог этого дома. Правда – названая Ашой» – пока переступишь этот порог,  всегда побеждай то, что называется ложью…» пронизывающим голосом шурта осуждал большой грех – ложь Ахура Мазды и предвещал над ней победу правды.

Вдруг царица приподнялась с кресла и открыла глаза. В зеницах Латаври были зачаты страх и трепет. Вокруг нее кружились пламя огня и какой-то незнакомец, на чужом языке, пронизывающим голосом пел ей, женщине находящей в беспамятстве, в животе которой, уже несколько дней окаменела ожидание.

 «Астротути, Заратуштра – введи огонь во влагалище роженицы и восстанови плод» – на персидском пел шурта  и на одной ноге прыгал перед царицей.

Вдруг царица вспыхнула, хотела прокричать «избавьте  меня от этого чужеземца», но как раз в это время Латавра в животе почувствовала подпрыгивание, оборачивание, сильное движение  плода и от радости собралась  встать на ноги.

– Зашевелился мой маленький, он жив, жив – промолвила и окружавших  придворных дам оглядела лучезарными глазами. Дамы зеницах Латаври увидели сияющих звезд, пламя огонька и лезвие кинжалов. Изумились  придворные дамы и прибежали к    царевне. Увидев их, шурта очнулся от «опьянения мудрость Ахура Мазды» и тоже посмотрел на царицу. У женщины щеки были розового цвета. Когда первый раз шурта  сунул голову в её келью, женщина лежала побледневшей. «Побеждает Аша над Друджом» – шурта затянул песню. Через несколько часов, в нижнем зале благородным сообщили, что царевна насколько выздоровела, что съела немного еды.

У царицы спозаранку начались схватки. Шурта сидел рядом с ней пел «Заратуштре Ахура Мазда» победе Аша над Дриджом, книге Авета, вечно живому огню космоса. Когда у царицы были сильные боли, он её  запястье держал рукой. В тот момент руки шурти были горячими как огонь.

– Лицо у него горячее и пот  льется с перса градом – шептали иногда друг другу забившийся в углу испуганные придворные дамы. Они чувствовали, что перед ними было воздвигнуто огромное, невидимое тело, из за нее они горели, но от этого жжение им было   прятно.

Утром послышался крик Латаври. Утомленный шурта спал у порога спальни Латаври. Он вскочил, попытался вломиться  в спальню. Но придворные дамы не пустили его в женскую. Ребенок уже рождался. В последнюю минуту Шурта изловчился.  Взломал дверь женской, на несколько минут у матери и придворных дам вырвал новорожденного.

Когда придворная дама из Пхови, прекрасная Куртаули  прибежала к шурте, чтоб отнять ребенка, он стоял улыбающийся  и пел маленькому песнопение «Ахура Мазды». Куртаули не стерпела и с большим усердием завернула заплаченного ребенка в  удельную кожу тигра, фамилии Бахлаундов. Старательно прижала к груди и потом передала местумретухуцеси.

Обрадованный местумретухуцеси быстро оглядел новорожденного и возвестил зал:

– Родился Лаклак Чорчанели наследник – властитель ворота Самцхе

На рассвете зал грянул месхетинский мравалжамиери. А Шурта стоял молча. К нему подошел монах Нестор, пригласил на овечью похлебку и один кувшин аладастури.

Возведение Джакис-цихе
Как кончать с  врагами в Грузии? Часто воевал Мириан Бахлаунд, окраинный Эристави земли Чорчана. Рано детей разлучили с матерью и как по правилам приучили к войскам чорчана. Мать родила еще одну дочь и подчинила себя ее воспитанию.

Сула врос в коня и лук. Его пущенную стрелу Самцхийцы в один голос хвалили. Бешкен научился строить замки. Последовал за стратегосами,  каменщиками и стал воздвигать неприступные замки. Однажды Бешкен пошел вдоль pekи джакис-цкали, захватил собой строителей.  Чтобы  закрыть ущелья начал искать место, для построения крепости. В это время из заросли колючих кустарников выбежал кабан. За ним побежали охотники собаками.

Там же был Сула. Он взял лук на изготовку и в кабана вонзил с далека. Но стрела отскочила  от дрожавшей спины кабана. Лаклак, которому к тому времени исполнилось 12 лет,  бросился к кабану. Крикнул и собрался вонзить меч в кабана. Обернулся зверь, прислонился спиной к выступу скалы, опустил голову и приготовился к бою. Лаклак уклонился от ожесточенного врага и сел в засаду. Охотники спустили собак и  они набросились на кабана. Но свершилось чудо, кабан одной атакой обратил в бегство шесть собак. Собаки жалобно заскулили и прибежали к своим хозяевам. Они приласкали и еще более оторопевшие посмотрели на кабана. Кабан стоял неподвижно и стойко ждал  атаку. Вдруг пошел дождь, в лесу закружилась запах весны. Из покатого склона леса выдох с шумом  туман. Вдруг охотники и кабан, стоявшие на макушке скалы окутались туманом. Туман окутал окружность,  везде стала тьма.

 «здесь всегда бывает туман, как самка оленя  приляжет на макушке скалы и до следующего утра неподвижно сопит. Пошли дети правителя, как видите, убежал кабан, где зверь, спрятался или кабан там, но не видно следа. Быстрее дети правителя, или мы или он находимся на макушке скалы»-  крикнул один монадиретухуцеси и задумался Бешкен. «всегда приляжет туман? – подумал и оглянул окружность. Вокруг лес, полон зверями. С этого места чувствовался аромат, открывался  целостность природы и это также был стратегический ключ ущелья.

«ущелье Джаки, бесстрашный и непокорный кабан, туман, который окутает и скроет выступ скалы, пространство и самое главное дорога ведущая в Византию» – подумал Бешкен и очнулся от возгласа брата.

«кабан исчез, дьявол наверное» – кричал Лаклак, любивший мясо кабана и пронизывал мечом  находящие вокруг низкие кустарники.

Сула спускался по крутой тропинке, Лаклак воевал с кустарником, а Бешкен обошел  выступ скалы. Одобрил все стороны из-за  неприступности и начал чертить будущий замок на пергамент.

В мае окружили строители месхи выступ скалы. Основательно вырубили кустарник. У подножия горы стали собирать строительный материал и смазочный жир. Между холмами построили мосты и к выступу, для продвижения материала,  провели иверийские каналы.

«во время вырубки деревьев и кустарников нашли логово кабана» – говорили каменщики. «не кабана, а медвежья берлога. Как видно перевелись медведи и на его место обосновался кабан. Для чего кабану такое большое логово? Оно –  медвежья» – говорил один ремесленник, выходец из Ломсии.  «не медвежья и не кабана, это логово»  – отверстие "деви". Слышал от своих дедов и прадедов, что здесь "деви" жили и потом на их развалинах обосновался сперва человек. Одиночество и неимение говорящего  так его ожесточил, что зимой, шедшие сюда греки  увидели его, превратившегося в медведя.  Они так испугались, что оставили вес товар, вьючные мулы и убежали «- говорил местный каменщик. «здесь  идущий прямо к реке тоннель "деви", но сейчас  закрыт, кто знает что здесь случилось» – говорил один, старейший погребщик, который по поручению Бешкена, на основании строительство внутреннего замка, проектировал марани.

Следующей весной епископ мцxетский посетил строящий замок и благословил наскоро воздвигнутую, изящную церковь. В ноябре, на центральный замок крепости высыпалuс, торжественно наряженные, разъяренный от воин, Мириан Бахлаунд, царица Латавра, трое сыновей и дочка и  замерли.

– «Мой сын, kak ты называешь крепостью?». – спросил поседевший приграничный Эристави Мириан Бахлаунд своего среднего сына Бешкена и окинул взглядом покрасневшие щеки Лаклака.

– «Отец, одно время это скала была пещерой для "деви", потом человек  выдворил "девa", человека – медведь, медведя съел кабан, а кабана мы насадили на вертеле. Из этой истории видно, что победивший ни "дев" и не человек, ни медведь и не кабан. Поэтому отец, вашим именем хочу назвать эту крепость «крепость Мириана».

– Улыбнулся Мириан, сердце согрели слова сына. Но и он догадался, что сын этим ему говорил. Поэтому он оглянул затерянную в зелёный сосняк окружность, посередине ущелья колышущую маленькую  речку   и сказал:

– Называю я крепость эту именем Джаки, а тебя владельца называю Бешкенom Джакели.

Царь Чорчана и епископ мeсхетский благословили крепость. Бешкен только после этого приказал так построить дворец, чтоб пещера "девa" или развалины человека, логово медведя или нора кабана тщательно был запрятаны между квеврами правителя.

Джакели, потомки Бешкена, среди вин особое вино перебродили  в котлах человека, медведя и кабана.