Король и Мастер. Глава 17

                17

Испания, 1553/ 1554 годы

      Принц Филипп поднялся около восьми утра в спальне своих мадридских покоев, как поднимался каждое утро, не давая поблажек ни себе, ни секретарям, ни советникам. После быстрого, лёгкого завтрака он отправился в кабинет и уселся за государственные бумаги. Секретари уже находились в секретарской комнате при кабинете.

     В мадридский дворец Алькасар принц Филипп с советниками и челядью перебрался из Вальядолида с началом зимы. За ним потянулись гранды, ища себе достойного прибежища поблизости Алькасар, если не были приглашены проживать в королевском дворце, а за грандами – остальные придворные. В охотничьих угодьях близ Мадрида зимой можно было отлично поохотиться, удобно расположившись в охотничьем доме Эль-Пардо.

     В начале длинного, наполненного монотонным трудом дня принц положил на свой массивный рабочий стол послания от отца из Брюсселя и от посланника в Англии Ренарда из Лондона.

     С Англией император и наследный принц Испании вели активные и вполне успершые переговоры о браке принца Филиппа с Марией Тюдор, неожиданно ставшей королевой Англии после смерти юного болезненного короля Эдуарда. Император Карл посчитал это событие посланной самим Господом возможностью создать союз для противостояния Франции.

     Принц Филипп выразил отцу восхищение его высокими помыслами о государственном благе и своё немедленное согласие вступить в брак со своей двоюродной тёткой. По повелению Филиппа с его портрета, написанного в Аугсбурге Тицианом, сделали превосходную копию, которую он и послал в Англию.

     От английской королевы пришли восхитительные отзывы о портрете и выражение благосклонного расположения к предложению императора Карла и наследного принца Филиппа.

Делегацию, что отправилась в Лондон делать официальное предложение королеве Марии Тюдор, возглавил герцог Альба, хотя основную роль там играл блистательный граф Ламораль Эгмонт. Император Карл небезосновательно полагал, что своим красноречием и отменными манерами Эгмонт очарует англичан.

     В Англию с делегацией прибыл и Антинис Мор исполнить портрета Марии Тюдор, который художник дожнен привезти с собой. Для принца Филиппа это было скорее веление протокола, нежели желание взглянуть на портрет предполагаемой супруги. Он знал и без портрета: Мария Тюдор более чем десятью годами старше и не отличается красотой.

     Что же с того? В королевских семьях браки не имеют ничего общего с любовью или даже симпатией, и жену вовсе не обязательно любить. Его брак должен принести пользу стране, он – будущий король Испании.

     Именно в этом его предназначение по велению всемогущего Господа. Господь возложил на него эту ношу и он будет безропотно её нести. Отец-император мечтал теперь с его помощью прибрать к рукам или хотя бы иметь союзницей Англию и принц Филипп ничуть не возражал.

    Ему предстояло вскоре путешествие в Лондон. Конечно, это означало расставание с любезной доньей Изабель де Осорио. Но ему не удалось бы жениться на прекрасной донье Изабель, несмотря на их длившийся несколько лет роман. Император Карл никогда не дал бы согласия на этот брак.

     До отъезда в Англию он должен проводить больше времени с сыном, он поедет в один из дворцов, скорее всего в Эль Пардо, поохотиться и порыбачить вместе с Доном Карлосом. А сейчас, этой зимой он должен навестить донью Менсию де Мендосу.

     Донья Менсия де Мендоса, по велению императора Карла ставшая когда-то третьей женой Генриха III Нассауского, после смерти мужа вернулась в Испанию, вышла вторично замуж за наместника Валенсии, Герцога Каламбрийского и, как докладывали принцу секретари, которым он поручил разузнать о донье Менсии, устраивала в своём дворце в Валенсии частые приёмы и балы, на которых можно было встретить господ, не вызывающих доверия у Святой Инквизиции.

     Менсия всегда покровительствовала поэтам и художникам, обладала коллекцией живописи. Проведя несколько лет в Нидерландах, она обладала и нидерландскими работами.

     При дворе она последнее время не появлялась вовсе и никого, за редким исключением, не принимала оттого, что была тяжело больна, смертельно больна.

     Что же он хотел от встречи с доньей де Мендосой, а он непременно желал видеть донью собственной персоной? Рассказа о Графе Нассауском Генрихе, который, точно как и она, покровительствовал живописцам, делился с молодой, образованной супругой рассказами о художниках и картинах из своей коллекции.

     Принц Филипп торопился, но он с неохотой признавался себе в причине сей торопливости: донья Менсия де Мендоса могла отдать богу душу в любой момент и Филипп опасался, что он может не успеть.

     В том, что донья Менсия его примет, если только будет в сознании и своём уме, принц Филипп не сомневался. Жаль было беспокоить находящуюся при смерти герцогиню, но принц Филипп непременно хотел услышать её рассказ.

     Карета испанского наследника с завёрнутым в меховой плащ принцем выехала из Алькасар ранним морозным утром. Как ни любил принц Филипп верховую езду и свежий, хрустящий от мороза воздух, но в этот неблизкий путь предпочёл отправиться в карете.

     В Валенсии, расположенной рядом с морем, должно быть ещё холоднее. Впрочем, дворецкий, готовивший путешествие, включил в походную процессию дополнительных лошадей на случай, если принцу вздумается поразмяться, проехаться верхом.

     На послание принца Филиппа, спрашивающее, может ли донья Менсия де Мендоса, исходя из её горестного состояния, его принять, пришёл краткий и исчерпывающий ответ: если она всё ещё будет жива, она сочтёт за великое счастье визит Его Высочества.

     Менсия де Мендоса уже почти не передвигалась, но, готовясь к визиту наследного принца Испании, она невероятными усилиями – своими и своих слуг – полусела на огромной роскошной кровати.

     Тяжёлое дыхание, одышка, одутловатое лицо, обрамлённое париком, оттого, что свои волосы вылезли – умирающая Менсия де Мендоса представляла собой печальное зрелище. Увидев герцогиню, принц Филипп невольно поконился донье Менсии.
   - Благодарю вас, герцогиня, что согласились, несмотря на болезнь, принять меня.

   - Я безмерно счастлива принимать Вас у себя, Ваше Высочество. И в моём теперешнем положении, когда я смотрю смерти в лицо, эти слова не просто дань вежливости, это правда. Однако, я осмелюсь спросить: что же привело Ваше Высочество из Кастилии в Валенсию, в мой дом? Вряд ли известие о моей скорой кончине. Вероятно, есть некое дело. Ведь Ваше Высочество проделали столь долгий путь. Буду чрезвычайно рада говорить о том, что Вас заинтересовало в моих картинах.

     Принца Филиппа  покоробило от прямоты доньи де Мендосы, хотя ни один мускул не дрогнул на лице, оно сохраняло спокойное, доброжелательное выражение с долей сожаления, как и полагалось в данном случае.

     Донья Менсия де Мендоса, испанка из древней и влиятельной семьи испанских грандов, знала каждую фразу, каждый оттенок тона голоса, которые сейчас полагалось произнести.

     Она прекрасно осознавала, какие чувства сей самый момент испытывает принц Филипп, но не смогла отказать себе в удовольствии, единственном удовольствии, каковое ей осталось – говорить то, что думает или хочет безо всяких опасений и страха пред чем бы то ни было. И это было сладостное чувство, чувство свободы.

     Единственное, чего она она боялась - что смертельно устанет до того, как успеет выяснить за чем же прибыл к ней столь высокий гость, ведь им предстояло беседовать о живописи, о картинах её коллекции. Принц Филипп – тоже коллекционер и, вероятно, хочет что-то узнать.

   - Ваше Высочество, прошу великодушно простить меня за прямоту и спешку, но я быстро устаю, а мне хотелось бы быть в силах и полезной Вам, чтобы говорить о том, что Вас интересует в моей коллекции.

     Этим объяснением приличия кое-как всё же были соблюдены и посему принц Филипп сразу приступил к расспросам:

   - Извольте, донья Менсия. Ваша коллекция живописи, на которую я уже успел взглянуть перед встречей с Вами, заслуживает самых высших похвал. Я говорю это, как человек, который, так же как и Вы, любит искусство, ценит живопись и покупает картины. Но меня в особенности интересуют нидерландские работы, работы художника Иеронима ван Акена или Иеронима Босха.

   - Ах, Босх... ,– донья Менсия, показалось принцу Филиппу, удивилась, - впрочем, что же я удивляюсь, он настолько необычен и этим притягателен. Иной раз взгляда не оторвать от его мистических, противных гадов или фантастических строений. Всё так реально выписано, что кажется, они существуют здесь, среди нас, а не только в фантазиях художника. Хочется рассматривать каждую мелочь, каждую деталь.

Принц Филипп мысленно согласился с доньей Менсией, вспомнив свои впечатления от соприкосновений со странными творениями Иеронима Босха. Он тоже испытывал чувства, описываемые доньей Менсией.

   - Я владею двумя оригиналами Босха, они достались мне после смерти моего первого мужа Генриха, Герцога Нассау и Бреды. Остальные -  копии, есть и авторские копии. Авторские копии или просто хорошие копии с Босха нелегко было найти.

Я содержала специального поверенного в Антверпене, он по моим указаниям ездил по всем Нидерландам и покупал для меня картины нидерландских художников, включая и Иеронима Босха.

Как Вы изволили видеть, Ваше высочество, у меня значительная коллекция нидерландцев. Мне с самого детства были привиты любовь к искусству моим учителем Хуаном Луисом - одним из лучших учёных и писателей Испании.

     Несмотря на любовь к живописи  и покровительству художникам, я узнала о Босхе и познакомилась с его творениями только после встречи с Генрихом. Творчество его поразило моё воображение и вызвало острое любопытство, потому, что ничего подобного я ранее не видывала.

В Нидерландах, куда я перебралась вместе с супругом, Босх был знаменит, по стране ходили копии с него разного качества, когда в Испании о нём ещё мало кто знал.

   - Милостивая донья де Мендоса. Мне известно, что ваш покойный первый муж, Генрих Нассауский, был в знакомстве с мастером Босхом, - принц Филипп повернул беседу к волнующим его деталям.

     Донья Менсия устало прикрыла глаза. Ей нужно было время перевести дыхание и собраться с силами для дальнейшей беседы. Она позвонила в маленький колоколец, неизменно лежавший рядом с ней на кровати. 

     Сей же час в залу вбежала прислужница. Менсия знаком показала ей на воду, стоявшую на маленьком резном столике рядом с кроватью. Быстро и проворно прислужница помогла своей госпоже напиться. Утолив жажду и отдышавшись, Менсия услала прислужницу, наказав ей быть за дверью начеку.

     Всё это время принц Филипп, сидя на деревянной скамейке со спинкой искусной итальянской работы, терпеливо ожидал, когда донья де Мендоса будет готова снова продолжать разговор. 

Вряд ли эта молодая миловидная служанка знала кто он такой. Она поклонилась ему, как кланялась всем господам. Когда прислужница выскользнула за дверь, донья де Мендоса продолжила:

   - И да и нет, Ваше Высочество. Я прибыла в Нидерланды, когда Иеронима Босха уже не было в живых. Генрих был старше меня и действительно знал Иеронима Босха, а вернее, видел его раз или два, когда сопровождал Герцога Бургундского Филиппа во время его пребываний в Хертогенбосе.

   - Ах, вот как, - любезно отозвался принц Филипп.

   - Во время одного из таких коротких пребываний Гецог Бургундский Филипп и мой муж решили встретить знаменитого хертогенбосца и заказать ему что-нибудь, раз уж они находились в Хертогенбосе.

     Муж рассказывал мне, что это был один-единственный раз, когда он заказывал картину собственной персоной. Остальные заказы Генрих делал через посланников или покупал картины.

   - Когда же они посетили знаменитого художника? - Вставил вопрос принц Филипп.
   - О, это случилось после горестного события для Её Величества, королевы Испании Хуаны, тогда – Герцогини Бургундской.

     И снова принц Филипп почувствовал себя не в своей тарелке от строптивости и прямоты доньи Менсии де Мендосы. Она не обошла титул его бабки Хуаны, как сделали бы придворные, если бы им пришлось её упомянуть, а совершенно определённо, без обиняков назвала её королевой Испании.

     Мало того, из докладов придворных о донье Менсии он знал, что по возвращении из Нидерландов в Испанию она не раз  пыталась посетить безумную королеву Хуану, но стараниями инквизиции её не допустили даже в Тордесильяс.

     Донья Менсия остановила рассказ, попыталась устроиться поудобнее в подушках, которыми она была обложена, снова потянулась, было, к колокольцу, но махнула с досадой рукой, не взяла колоколец, продолжила:

   - Умерла её мать, королева Изабелла Кастильская, и герцогиня Хуана стала королевой Кастилии. Герцог Бургундский Филипп стал королём-соправителем. Герцог и граф посетили художника  в Хертогенбосе незадолго перед отбытием в Испанию.

     Герцог Филипп заказал мастеру Босху большой триптих, изображающий Страшный Суд, сказав при этом, что триптих должен быть исполнен в манере, которой Босх так знаменит. Герцог намеревался сделать роскошный подарок своему отцу – императору Максимилиану.

     Принц Филипп с замиранием сердца слушал историю своей семьи, своих предков, которую он знал, но которая теперь звучала из уст человека, к его семье не принадлежащего, впрочем, если углубиться в родословные,то, возможно, и отыщутся какие-то связи.

     Он испытывал особый трепет ко всем событиям, связанным с его дедом Филиппом Красивям, первым Габсбургом, прибывшим в Испанию, в честь которого он носил своё имя и с которым, поэтому, чувствовал соединение не только семейно-кровной, но и необъяснимой духовной связью.

   - А что же заказал Босху ваш покойный супруг Генрих Нассауский? – принцу Филиппу было это известно от Вильгельма Оранского, но он желал услышать повествование доньи Менсии.

   - Генрих.. – донья Менсия покачала головой и усмехнулась, - в то время была ещё в живых его предыдущая жена, а я только на свет появилась. Вы были в Нидерландах, Ваше Высочество и, несомненно слышали о Генрихе III, Графе Нассау и Бреда, ведь это одна из знатнейших семей Нидерландов.

     Он был человеком весёлым, лёгким, с эксртавагантными вкусами. Его Императорское Величество, венценосный Карл не раз пенял Генриха, что тот полон грехом гордыни и праздности.

     Что ж, если так, то мы все грешны, кто более, кто менее. И Босх нам всем это превосходно показал. Генрих в ту встречу не просил художника исполнить негодующе-едкую или смешную картину.

     Он захотел что-нибудь совершенно особенное, триптих, который поражал бы воображение всех, кто его увидит. Если судить по картинам, этот самый Иероним Босх был не менее экстравагантным. Имеет ли границы его фантазия? Мастер исполнил желание Генриха и ещё как!

     Он написал триптих, который, когда его открывали, поражал внезапно и ослепительно, как молния. Ничего подобного я больше не видела в своей жизни ни до этого триптиха, ни после. Мне не удасться описать Вам эту картину, это просто невозможно, её нужно лицезреть.

   - В этом нет надобности, любезная донья Менсия, я видел триптих когда посетил дворец Вильгельма Оранского в Брюсселе. Как вы красноречиво и правильно описали, он поражает словно молния. Странно, что у вас нет копии.

Менсия поёрзала на подушках и махнула рукой с выражением смешливой безнадёжности на одутловатом лице.

   - Мне хотелось увезти триптих с собой, но Генрих завещал его своему сыну, Принцу Оранскому Рене, а тот не пожелал продать, сколько бы я не предлагала. Это и понятно. Я тоже не продала бы такую разительно отличительную картину, а передала бы её своим потомкам.

Мне исполнили копию триптиха, но...может быть, мастер Иероним использовал долю магии, когда работал над заказом Генриха...моя копия не производила того разящего действия, какое производил сам триптих и какое, несомненно, было частью замысла художника. В конце концов, однажды, находясь в состоянии досады, я уничтожила копию.

   - Мне также не приходилось видеть ничего похожего, донья Менсия. Мастер Босх был полон гордыни, когда писал триптих.

   - По словам Генриха, мастер Иероним изобразил страх перед Страшным Судом и желание людей не отправляться ни в Ад, ни даже в Рай, а подольше задержаться здесь, на грешной земле, наполненной сладострастием, глупостью, местью, злобой и разрушением, но также добродетелью, великодушием, мудростью, красотой и созиданием...я как нельзя лучше понимаю это сейчас, когда вот-вот за мной придёт отвратительная старуха с косой. Я не хочу отходить в мир иной, не хочу ни в Рай, ни в Ад, я хочу жить, быть здесь, в этом мире.

   - Ад Босха страшен, но одновременно, от него не оторвать взгляда.
   - Да, Вы правы, Ваше Высочество. Зло тоже бывает притягательно.

     Но когда смотрящий отрывается от триптиха, собираясь отойти, то самый последний свой взгляд он бросает в светящийся, сверкающий красками центр картины. Как не мрачен и жесток мир, доброе и светлое всё же победит. Мне думается, этот триптих - своего рода последнее слово художника, хотя это не последняя работа, Босх жил ещё несколько лет после написания триптиха Генриху.

   - Светлое? Грех прелюбодеяния...правда, должен признать, – принц Филипп подыскивал слова, которые бы выразили его мысль помягче.
   - Грех прелюбодеяния выглядит по детски, вполне невинно, -  закончила донья Менсия его мысль.


     Принц Филипп не пожалел, что отправился зимой в столь далёкий путь повидать донью Менсию. Он много узнал из их разговора. Отсутствие у доньи Менсии страха перед чем бы то ни было, кроме неминуемо приближающейся смерти, придало беседе некий оттенок откровенности.

     Вскоре после визита в Валенсию принцу Филиппу пришла весть о кончине доньи Менсии де Мендосы, Герцогини Каламбрийской. Посланник от герцогини вместе с вестью о смерти госпожи передал принцу Филиппу большой прямоугольный свёрток, который она на смертном одре велела доставить Его Высочеству.

     Ешё только услышав о послании доньи Менсии, принц Филипп готов был поклясться, что это картина Босха. Велев развернуть свёрток, принц Филипп увидел две картины. Менсия не не послала принцу благостных, коленопреклонённых Святых. Одна запечатлела развесёлый крестьянский пляс, другая – ужасный пляс ведьм.

     Старухи были несказанно отвратительны, так и просились на костёр. Принц Филипп ни на единое мгновение не усомнился, что картины эти происходили из мастерской Иеронима Босха, Менсия де Мендоса не позволила бы себе послать подделку.
               
     Последущие дни принц Филипп не пропустил не одной мессы, наслаждаясь торжественной и в то же время сладостной музыкой, вливающейся в душу, очищая её от всего грешного. Он истово молился, испрашивал у Господа мудрости и сил для укрепления католической веры и борьбы с ересью.


     Дружная, быстро наступившая весна пробудила двор от зимней спячки. Белые соцветия цветущих апельсиновых деревьев вдохновляли испанских идальго на сочинение рыцарских поэм или лирических сонетов, а их пьянящий, сладковатый аромат побуждал не только идальго на свершение любовных подвигов, плодами которых через определённое Творцом и природой время будет соцветие ребятишек.

     Но для доньи Исабель де Осорио пришло время печали. Предстоящий брак наследного принца с королевой Англии не являлся тайной для двора. И хотя при донье Исабель, то ли из жалости к ней, а скорее, предугадывая негласное желание принца Филиппа, никто не осмеливался обсуждать будущую королевскую свадьбу, донья Исабель ощущала на себе постоянные, бросаемые вслед взгляды придворных.

     Однажды она услышала сказанную вполголоса, но так, чтобы она услышала, фразу о королеве Англии, которая вовсе не так молода и привлекательна как донья Исабель де Осорио.

     Принц Филпп понимал, что его любовнице приходится нелегко, однако, занятый предсвадебной перепиской с Англией и отцом, государственными делами, которые он предпочитал большей частью решать сам, он уделял ей мало времени, ничем не облегчал её состояния.

     Он предложил донье Исабель  достойных её положения кандидатов в мужья, но но она и слышать не хотела о замужестве, спросив принца Филиппа позволить ей остаться незамужней, по крайней мере на ближайшие годы. Принц Филипп пожал плечами и согласился: он хотел благополучно устроить её судьбу, но как будет угодно донье Исабель.

     С наступлением весны принц Филипп начал приготовления к отплытию в Англию: проверялись и латались старые суда и строились новые, шились роскошные наряды для Его Высочества и сопровождающих придворных, обмундирование для пажей и прислуги, проверялось и приводилось в порядок парадное оружие, начищались старые и ковались новые доспехи для турниров, закупался провиант для путешествия, набиралось сопровождение из музыкантов, певцов, чтецов, шутов и карликов, составлялись списки книг, которые Его Высочество возьмёт с собой и будет читать во время путешествия, готовились подарки королеве Марии и её придворным, просматривались и заключались последние соглашения брачного контракта.

     Филипп сбивался с ног, проверяя, как идут приготовления. На старательные попытки Руя Гомеса убедить принца в том, что «Его Высочеству нет необходимости инспектировать самому», принц Филипп отвечал формальными словами благодарности за радение о нём и о деле и продолжал собственные инспекции.

     Другою заботою принца Филиппа были его сады, разбитые по подобию нидерландских. Он выписал новых садовников из Нидерландов обучать их испанских собратьев искусству содержания садов. Со временем его сады, разбитые на благодатной, напоённой солнцем испанской земле превзойдут нидерландские, думал принц Филипп.

     Несмотря на энергичные и торопливые приготовления, главные думы принца Филиппа занимал его девятилетний сын и наследник, дон Карлос или Карл, как звал его дед-император. Предстоящее расставание с сыном  побуждало его каждое свободное мгновение проводить с мальчиком.

     Принц Филипп перебрался на время в охотничий дворец Эль-Пардо недалеко от Мадрида – дон Карлос обожал торжества и веселье охоты и отец решил порадовать сына. Принц Филипп, любивший ещё и ловить рыбу, приучал к ловле дона Карлоса и вёл с сыном столь редко случавшиеся беседы.

     Но тихое, мирное, не обладавшее пышностью охоты занятие не увлекало дона Карлоса. Нервный, подвижный ребёнок не выдерживал спокойствия и спрашивал у Филиппа позволения удалиться во дворец. А однажды с ним случился необъяснимый припадок злости, он поломал все рыбные снасти и убежал.

     Дон Карлос беспокоил Филиппа. Неизвестно чем вызванные приступы ярости, жестокость к содержащимся во дворце животным и певчим птицам, которых так обожал Филипп, грубое обращение с прислугой не было нормальным поведением для девятилетнего ребёнка, не испытывающего недостатка ни в чём.

     Правда, у него не было матери. Будучи ещё и чрезвычайно болезненным, дон Карлос нуждался в постоянном присмотре врачей. О том, чтобы взять сына с собой не было ни речи, ни дум.

     Дон Карлос – его наследник, наследник испанской короны, который однажды станет королём Испании. Он, поэтому, должен воспитываться на испанской земле, в испанском духе.

     Но он возьмёт с собой дона Карлоса, когда отправиться собственной персоной к границам Португалии встречать свою сестру Хуану. По смерти супруга -  португальского принца, она, по прозьбе императора и велению сердца, возвращалась в Испанию и оставалась регентом вместо принца Филиппа.

     После встречи дорогой сестры и нескольких аудиенций, на которых они обсуждали её регенство, у принца Филиппа остался один визит, который он обязан был нанести перед отбытием в Англию – визит в Тордесильяс.