Я по гороскопу врач

Было это в маленьком северном городе во времена абсолютного отрицания медицины, но веры в экстрасенсов. Народ заряжал воду у телевизора, лечился под магнетическим взглядом Кашпировского или Чумака. Всем хотелось абсолютного чуда, оно и понятно, ситуация в стране того и требовала. Люди теряли работу, массово спивались, семьи держались на старых взглядах, что один раз поженились и навсегда. И тут, как гром среди ясного неба, невероятные волшебники, да и еще в такой доступности: не нужно куда-то идти, чудеса по проводу, дистанционно.
Как и любая семья того времени, семья Строгиных – Аниськиных также концентрировалась на сеансах тв-медиков. Деда Саша лечил подагру, для большего эффекта прикладывая ногу то к кинескопу, то к задней крышке телевизора, чтобы так сказать, закольцевать сигнал и сконцентрировать его на болевой точке. Баба Люба заряжала воду и пила ее в пропорциях один к одному со святой, потому как была человеком сомневающимся и перестраховывающимся. Ольга, дочь деда Саши и бабы Любы, ни на что особенно не жаловалась, но на всякий случай, чтобы вдруг не заболеть, от сеансов не отлынивала. И только ее муж Толик всю дорогу усмехался да прыскал. Избежать просмотра он не мог, ибо мог быть осужден, предан анафеме, наказан сифонной клизмой и лишен обеда, что Толика особенно пугало. Помилованы были только дети и то благодаря Ольге, так как та считала, что телевизор – дело взрослое, а дети должны больше читать.
Все в этой семье было, как у всех: на стенах висели ковры и календарь с античной статуей, на витражах дверей были наклеены прекрасные японские девушки во всей красе: красные губы, выбеленные лица и черные брови. Во всех комнатах стояли диваны-книжки, телевизор был один, и стоял он в зале. Зал с коридором разделяли шторки из бамбуковых палочек, длинный коридор украшала ковровая «дорожка». На подоконниках каждой комнаты была разведена оранжерея каких угодно цветов. Входная дверь закрывалась исключительно на ночь, а в остальное время доступ в квартиру имел любой желающий. Стационарный телефон имелся только у соседки по лестничной клетке, к которой нередко захаживала баба Люба. Дружили всем подъездом, сплетни обсуждали всем домом, в последний путь отправляли всем двором, пили всем городом.
Баба Люба и дед Саша давно были на пенсии: она занималась домом, он руководил страной с дивана. Ольга была парикмахером: из-под ее чутких рук выходили красавицы с модным в то время золотистым цветом волос и буйными кудрями. Толик работал в больнице и часто отсутствовал. Но когда же вся семья была дома, по старой советской привычке, идущей еще со времен дефицитного Союза, все концентрировалось на просмотре телевизора.
И вот в очередной такой вечер, деда Саша, максимально приближенный ногой к носу Чумака, растянулся в своем кресле и пыхтел «беломором». Вокруг бегали дети, баба Люба наливала себе чай и усаживалась поудобнее в продавленное место в старом пружинном диване. Ольга лениво полистывала «бурду», периодически поднимала взгляд на телевизор, потом обращал его на скучающего мужа и снова принималась читать.
-Вот ты же сама не смотришь даже. -  шепотом сказал Толик.
-Я слушаю. Я могу делать несколько дел одновременно. – не отрываясь от журнала отвечала жена.
-А какой смысл? Здесь же смотреееть надо, вникать всем существом.
-Толик, отстань.
-Что значит «отстань»? Я вот тоже хочу…
-Тихо вы! – гаркнула баба Люба.
-Мам, не кричи, детей напугаешь. – все также лениво отвечала Ольга.
-Можно я уйду. – не унимался Толик.
-Нет. – коротко ответили ему.
Толик крутился в углу дивана и не мог найти себе места. Дым «беломора» растекался по комнате и проникал в каждую клеточку жилища. Толик протер глаза, вздернул брови и старался не уснуть. Он снова посмотрел на свою супругу, которая все также листала вязанье и изредка поглядывала в телевизор.
-Воот, пошло. – на раскат сказал дед Саша.
-Что пошло, бать? – усмехнулся Толик.
-Эффект! Чую. Тепло ноге стало, покалывает.
-Так ты ее задрал кверху, конечно, покалывает. Ща сведет, вообще ходить не сможешь.
-А ну цыц! Поговори мне еще тут. Много он понимает. – внезапно обратился к Ольге отец, - Умный, в институтах учился, а пороху не нюхал. Но все учит. Тьфу.
Толик закатил глаза.
За окном было темно, но один надоедливый фонарь ярко светил в квартиру первого этажа, а точнее прямо в лицо Толику. Толик прятался от него, наклоняя голову, но все было тщетно – фонарь слепил его, и Толки решил закрыть глаза.
-Анатолий, внимай. – ковырнула сознание мужа Ольга.
Толик открыл глаза, подпер голову рукой и попытался смотреть. Время тянулось, как тесто, мерзко прилипая к сознанию. Толик вздыхал, крутился и все-таки уснул.
-Анатолий! – откуда-то издалека раздался возмущенный голос супруги. – Открой глаза, кому говорят!
Толик лениво разлепил глаза и закрыл, открывшийся во сне рот. Слюна медленно сползала по подбородку вниз и капала на трико. Толик оттер рот рукой и посмотрел вокруг. На него уставилось три пары недовольных глаз.
-Какое неуважение! И ведь аж храпит! – взвизгнула теща.
-Сразу видно, не служил, тьфу. – брезгливо проговорил тесть.
-Вообще-то у меня была военная кафедра, я врач вообще-то. – спокойным тоном сказал Толик.
-Врач он! Ага! – не унимался дед Саша, - А ногу-то мою, ногу? Вылечил? Нет! Бездарь! Как тебя не выгнали с учебы этой твоей?
-Я не врач общей практики, я хирург. Хотите, отрезать могу.
-Чтооо?! – командирский голос деда Саши разрезал квартиру пополам и улетел прочь из дома куда-то в сторону севера. – Хамить?! Сопляк!
-Ну, началось, - закатив глаза проговорил Толик.
-Мать, ты слышала?! Слышала, что говорит этот враг народа?! – теща кивала и вторила своему мужу, с укоризной глядя на избранника дочери, - В мое время посадили бы тебя! И не таких сажали, умных, в очках, профессура. - продолжал гримасничать дед Саша, - А чуть что, работа тяжелая или война, все – понадевали свои халаты да прячутся по углам.
-Ну что ты несешь, бать? Врачи всю войну в окопах, да в гарнизонах. Кто перевязывал? Кто с поля раненых уносил? Санитарки. Кто жизни спасал? Медики.
-Белоручки, - не слушая продолжал дед, - всю страну разворовали. Перестрелять всех вас.
-Так все! – очнулась Ольга, - Вы негативите, это плохо влияет на атмосферу в доме, мы все наполняемся дурной энергией. Вот не зря сегодня у рыб эмоционально тяжелый день. – качала она головой.
-А у дев? – заинтересовалась баба Люба.
-Сейчас посмотрю. – открыла газету Ольга, - Вот: «Девам надо сохранять спокойствие в любой ситуации. Возможно, Вы станете жертвой энергетических вампиров. Постарайтесь дать отпор и сохраняйте внутреннюю гармонию».
-Дочь, а у меня что? Кто я там? Апрельский. – оживился дед.
-Овен ты, пап. «Овнам можно позавидовать терпению, так как провокаций со стороны будет немало. Постарайтесь выдержать давление и не показать слабины. День будет тяжел в моральном плане».
Все разом посмотрели на Толика. Толик оглядел семью, вздернул бровь и выдохнул весь воздух из легких.
-Пожалуй, мне надо погулять.
-Сядь! – громогласно приказал тесть.
Рота не дышала. Масло само нарезалось в кубики, сугробы расчищались, трава красилась в зеленый. Срочник Анатолий Аниськин перестал моргать.
-Я вот все сижу днями и думаю: что не так в моем доме. Цветы у матери почти перестали расти, нога у меня все больше и больше болит, Ольга отощала вся…
-Так она худеет…
-Молчать! – гаркнул генерал.
-А это ты из нас кровь пьешь, все соки жизненные вытягиваешь…
-Ну, позвольте, это уже форменный бред. – не выдержал Толик, -Вы же взрослые умные люди. Вы действительно верите в то, что расположение звезд как-то влияет на вашу личность, на жизнь? И более того, сегодня каждая Дева, каждый Овен и Рыбы должны испытывать сумасшедший стресс? Но я – то только здесь, а не где-то еще давлю на других Рыб, Дев и Овнов.
-Что он говорит? – нахмурился дед Саша.
-Он опровергает труды великих умов об астрологии. – пояснила Ольга, - Ты такой узколобый, зашоренный. Как я могла этого раньше не увидеть? Мы же совершенно разные люди.
-О, Боже! – возопил Толик.
-Не упоминай, Господа, нехристь! – открыла рот свекровь, - Надо тебя святой водой, Олюшка, омыть.
-Да как так? Вы верите в этих шарлатанов, в астрологию, в Бога. Вы с религией вообще не определились? Оля, ну что за чушь? Не будь ты дурой!
Ольга разразилась рыданиями. «Бурда» была отброшена. На всхлипы матери прибежали дети и тоже начали рыдать. Теща стала обнимать дочь, рыдая громче самой Ольги, и приговаривать:
-Говорила тетя Галя, ой, говорилааа, - растягивала она окончания как опытная плакальщица, - несчастье принесет этот докторишка, погубит жизнь твою. Что ж ты не послушала? Все же тетя Галя знала наперееед.
-Вы еще по гадалкам ходите?! – медицинский мозг Толика, отвергнувшего все верования, кроме науки, начинал взрываться, - Оля, ну никто не может предсказать нашу жизнь! Мы сами ее строим! Сами! Как ты не поймешь?!
-Детки-то сиротинками останутсяяя, безотцовщинамии… - не унималась теща.
-Я вообще-то некуда не ухожу.
-Да кто ж тебя, паразита держит?! Уйди с глаз! Вон из моего дома! – опомнился дед Саша.
На глазах Толика разыгрывался театр абсурда. Сюрреализм ситуации заставлял его бояться и смеяться одновременно. Казалось, еще немного и с висевшего календаря к нему спуститься Афродита, погрозит пальцем внезапно отросшей руки и накажет за атеизм, экстремизм, терроризм и прочие измы. Толик схватился за голову обеими руками и закричал. Его крик разорвал порочный круг запасенных на черный день слезных потоков и принес тишину.
-Значит так, родственники! Вы, - указал он пальцем на детей, - живо уроки делать. И пока я не разрешу, из комнаты не выходить, иначе оба получите ремня.
Дети, не касаясь пола, устремились в смежную с залом комнату и закрыли дверь. Толик дождался их ухода и поджал губы. На его лице гуляли желваки, внезапно появившаяся морщина разрезала гладкий доселе лоб, зрачки перекрыли голубую радужку, отчего Толик стал являть собой что-то демоническое. Наконец он поднял глаза от пола в поисках новой жертвы.
-Оля. Милая моя Олюшка. Идешь в нашу спальню, собираешь наши вещи, и мы переезжаем в нашу квартиру. Мне все равно, что с мамой тебе привычнее. Мне также все равно, что об этот думает твой отец. Мне надо, чтобы в моем доме был один хозяин – я. Мне надо, чтобы моя жена принимала и мою позицию тоже. Я женился на тебе, а не на твоей матери и твоем отце. А теперь вставай и иди за вещами. И в библиотеку запишись! Начнешь, пожалуй, с «Отцов и детей» свое развитие. И никаких гороскопов, гадалок и прочей ереси, иначе я тебя, как ведьму…
-Толь…
-Я сказал! – рявкнул Толик, и Ольга скрылась почти также невесомо, как и дети.
-Теперь мама. Мама моей Оли – моя мама. Все, точка. Вы не лезете в нашу жизнь. Вы не науськиваете Ольгу против меня. Вы при себе оставляете свое мнение по поводу меня, нашей жизни, моей работы и прочего. Хотите погрязнуть в сериалах и гадалках – Ваше право. Но любая попытка перетянуть Ольгу в свою секту будет пресечена. Будет два предупреждения, потом Вы перестанете видеть внуков. Доступно? – шипел Толик.
Баба Люба хрюкнула, ее губа затряслась.
-И стоп! – вздернул Толик брови, - никаких рыданий по поводу и без. Все, закрыли фонтан.
Теща утерла глаза и исчезла в кухне переваривать произошедшую сцену. В зале остался только Толик и дед Саша. Гнетущая тишина давила на обоих, и, казалось, скоро она придавит их к полу.
-Ну, молодееец. – удовлетворительно качал головой тесть, - Мужик! – показал он сжатый кулак, - Место бабы знать должны! Где это видано, чтобы крутить так мужиком? Вот я сейчас достану рюмочки, мы с тобой это дело отметим.
-Вы старый и больной человек. Ваша подагра не уходит в ремиссию из-за избытка жирной, соленой и жареной пищи. Вы едите мясо на завтрак, обед и ужин. Вы совсем не пьете воды. Каждый вечер Вы пьете алкоголь. И абсолютно игнорируете все, что Вам говорил врач, все, что Вам говорил я. Вам нравится быть хромым, потому что Вы верите, что больная нога – доказательство Вашего труда. Но Ваша больная нога – доказательство Вашей глупости и ограниченности. Вы всю жизнь подавляли свою жену, свою дочь и пытались подавить меня. Не выйдет. Всего доброго.

Новый 92 год. Вся страна по старой привычке готовилась к нему с первого января уходящего года. Не исключением стала и семья Строгиных – Аниськиных. На столе стоял холодец, яйца под майонезом, мандарины. На большом блюде расположился нарезанный батон, намазанный маслом, на который аккуратно были выложены по 4 икринки на каждый кусочек и веточка укропа. В центре стола стояла бутылка советского шампанского, бережно хранившаяся целый год, и запотевшая бутылка самогона. Вареная картошка приятно заполняла своим запахом зал, рядом стояло блюдо с мясным салатом, чуть поодаль блюдо с тонко нарезанной вареной колбасой. Елка радостно мигала своими огнями, телевизор говорил о Наде и Жене, Ипполите и Гале, собаке и тете и об отсутствии оригинальности в названиях улиц и изготовлении ключей.
Время близилось к двенадцати. Семья суетилась вокруг стола. Баба Люба открывала соленья, Ольга расставляла тарелки, дети веселились возле елки. Дед Саша пытался настроить радио и послушать новости и ворчал. Толик сидел в кресле уставший после смены.
-Год обезьяны наступает, - проговорила Ольга и повесила на елку игрушку – маленькую мартышку.
-Дед наш в этот год родился.
-Обезьяна – овен. Интересное сочетание, противоречивое. – сообщила Ольга.
-Страна у нас обезьянья, а не я. Поразворовали все, а теперь вон че устраивают, клоуны. – ворчал дед Саша, - Дай Бог, этот год легче будет.
-Ванга говорила, нечего от 90-х ждать хорошего.
Семья все еще суетилась, а Толик уже закрыл глаза. Где-то вдалеке били куранты, слышался звон бокалов, люди кричали «ура». Все это было далеко, а здесь рядом была семья, абстрактный ковер на стене, календарь с греческой богиней был заменен на календарь православных праздников. Дети танцевали, елка мерцала, а Толик думал, почему же масло в армии всегда нарезано кубиками.