Ялтинское рандеву поэта Полонского

   Непохоже, чтобы Яков Петрович Полонский считал себя значительным поэтом, не видел он и в собственной живописи сколь-нибудь интересного для искусства явления, однако и то, и другое любил, отдаваясь творчеству со всей полнотой своей увлекающейся натуры. Жил он безалаберно, настолько весело, что это однажды потребовало поправки здоровья и посещения Крыма, куда он направился по совету друзей. Поселился Полонский в массандровском имении Воронцова, откуда ежедневно совершал неторопливые пешие прогулки в Ялту. Поэт постепенно успокаивался, забывая привычную гульбу, пьянство и мутный водоворот с бутылками и любовницами, имена и лица которых безнадёжно перепутались в памяти; теперь его вдохновляли морской вид, неподвижные горы, простые мысли и не требующие предварительного расчёта поступки, такие, как посещения приятеля или же пропущенный мимоходом стаканчик вина с шоколадной конфетой. Хотелось жить, глядеть на сбегающие по склонам одноэтажные домишки, умиляться до слёз и как можно меньше думать. Благо, воздух был целебной пищей, делавшей ненужными лекарства, а люди не утомляли. Но - тишина! Она поглощала душу, очищала её от земной скверны. Как-то раз в порыве чувств Полонский даже сделал запись: «Когда ветру нет и море не бурлит, с одного конца Ялты можно ясно слышать, как на другом конце города стучат копыта, гремит неожиданный экипаж или приезжий громко спрашивает, где гостиница».

   Однажды ялтинская тишина и неторопливая прогулка подарили Полонскому встречу с некоей мадам де Волан, романтически настроенной красоткой, как и он, скучавшей у моря в привлекательном одиночестве, ходившей по набережной с зонтиком туда-сюда в ожидании свежих впечатлений. Поэт влюбился с первого взгляда, увлёкся поволокой синих глаз и пышным рубенсовским бюстом; завязался роман - настоящий, с букетами роз, горящими взглядами и доходившим до дрожи нетерпением, если намеченная встреча почему-то задерживалась. Чувство с обеих сторон росло, превращалось в страсть, грозившую потерять контроль, стать пикантной курортной историей, пищей для неизбежных сплетен. Нервы мадам де Волан не выдержали; она приняла сторону благоразумия и решила уехать к себе в Одессу.

   Цепляясь за ускользающую надежду, Полонский увязался проводить мадам до самого парохода, занёс вещи в каюту, где состоялось головокружительное объяснение, потребовавшее красноречия поэта и натиска, сокрушившего остатки изрядно расшатанной твердыни. Несчастная де Волан успела только сказать: "Я пропала!" А потом она уже ничего не помнила. Любовники не услышали ни звона рынды, ни истошных воплей провожавшей публики, не почувствовали и лёгкого покачивания парохода, деловито отвалившего от пристани. Когда счастливые и возбуждённые они, наконец, появились на палубе, то прошлое и будущее утратили всякий смысл, преобразившись в упоительный миг полного земного счастья. Море было огромным синим, со всех сторон окружавшим их пространством; чайки кружились в небе, а пароход дымил трубой, всё дальше и дальше уплывая по курсу на юго-запад от маленькой уютной Ялты, превратившейся к этому времени в почти невидимую синюю полоску.