И вот они пришли за мной

Петр Иванович был человеком серьезным, чурающимся безответственности и неоправданной веселости. Он порицал смех в рабочее время, выходы сотрудников на перекур. Человек он был режимный, и это за ним закрепилось со времен армии и заводской юности, когда вход и выход был четко по звонку, а прогулы карались не только публичной поркой.
Его генеральские замашки порядочно раздражали коллег как молодых, так и ровесников Петра Ивановича. Он был лишен абсолютно малейшего чувства юмора, неадекватно относился к шуткам коллег, не понимал смысла розыгрышей и осуждал особых юмористов коллектива. Коллектив же в тайне от него создал чаты в скайпе с названиями «Старая перхоть» и «Head & Shoulders», где активно обсуждался Петр Иванович и свежие приколы о нем и активная жизнь компании, в которой Петр Иванович не принимал и не хотел принимать участия.
В коллективе Петр Иванович давно прослыл занудой и снобом без чувства юмора, самодуром и солдафоном, старым хрычом и более изощренными и оскорбительными прозвищами. Что делать, но сотрудники не просто так не любили своего умудренного опытом товарища. Кроме своих престарелых замашек Петр Иванович был человеком честным и честным с перебором: докладывал начальству об опозданиях, о длительных перекурах, затяжных обедах, приходу на работу с легким амбре, неуставных отношениях и, разумеется, рабочих косяках. Надо понимать, что кляузничать Петр Иванович умел, но не сказать, чтобы любил, ибо делал он это не от радости душевной, а на благо производства, так как считал, что зло надо пресекать на берегу.
В то же время Петр Иванович семью имел большую: трое детей, семеро внуков, братья, сестры и их дети и внуки. И как бы это прозаично не звучало, но и в этом коллективе Петр Иванович не ходил в фаворитах. Дети избегали встреч с ним, внуки старались приезжать к бабушке только в дни, когда дед был командирован, а супруга, вышедшая на пенсию, устроилась вахтершей и частенько проводила вечера и ночи на вахте. Да, Петр Иванович был человек сложный, неуживчивый, но не злой. Он искренне не понимал нелюбовь к своей персоне, но все попытки его жены объяснить причину он обезоруживал довольно здравыми доводами.
-Он опоздал?
-Опоздал.
-Виноват.
-Да.
Или такой диалог:
-Его уволили за систематические опоздания и невыполнение плана, так?
-Да.
-Ему 28 лет. Так?
-Так.
-С чего я должен взрослому мужику давать денег? Он не по моей вине не в состоянии их заработать.
И вроде бы все было по делу, все было правильно, но как-то не по-людски что ли.
Петр Иванович в общем-то не сокрушался по этому поводу. Он свято верил, что своими действиями воспитывает в людях лучшее, что в следующий раз они подумают, все взвесят и будут ответственнее подходить ко всему в своей жизни. К своей, например, он старался подходить максимально ответственно. Выбрал жену под стать себе, из интеллигентной, но рабочей семьи, чтобы не создавать мезальянса и будущих недопониманий. Детей они родили до тридцати лет, так как Петр Иванович понимал, что женский организм имеет срок годности, и все надо успеть своевременно. Жене столь добропорядочный гражданин не изменял и всячески осуждал изменников. Работу он себе выбрал одну и навсегда. И если бы не перестройка, так бы и отдавал долг родине на заводе, однако, времена диктовали свои условия. Но и новая служба была максимально схожа с предыдущей: производство, сроки, качество, логистика. Изменилось только название и управляющие руки. Петр Иванович создал для себя четко выверенный план, которому следовал, что бы не случалось.
Однажды вечером, задремав с «ЖЗЛ» в руках в своем кресле, Петр Иванович увидел сон. Сон этот был очень реалистичным: он сидел на пирсе у себя на даче и рыбачил. Рыбачил Петр Иванович строго с четырех и до семи утра каждое воскресенье, и неважно, был ли улов. И вот, сидит Петр Иванович с удочкой в руках, а к нему подходит щегол в модном черном костюме и садится рядом.
-Ну, привет, Иваныч. – дерзко начал собеседник.
Петр Иванович оглядел с ног до головы незваного гостя: до сорока лет, черные волосы, зачесанные по моде на пробор, щетина, рубашка, не застёгнутая до верху, да без галстука, лакированные туфли. Петр Иванович же был всегда одет от и до, никаких расстёгнутых пиджаков, никаких щегольских рубашек без галстука, никаких вызывающих туфель. Цвет его костюмов всегда был коричневым, что совпадало с настроением и состоянием, ибо только такая степень счастья должна быть у подобного роботизированного человека.
Незнакомый молодой человек, но с каким-то узнаваемым лицом, улыбался белыми зубами и выжидал реакцию.
-Добрый день… утро. – поправил он сам себя, - Мы знакомы?
-Более чем, Иваныч. – проговорил незнакомец, зачесывая буйную шевелюру назад.
Петр Иванович, не осознавая, провел рукой по поредевшей черепушке, вторя движению гостя.
-Я, знаешь, чего пришел-то? – глядя вдаль говорил молодой человек, - Просрал ты нашу жизнь.
-В смысле просрал? – заморгал глазами Иваныч, набирая воздуха в легкие.
-В прямом. Что у тебя было-то? Баба – одна за всю жизнь, приключений не нажил, денег не заработал, детям ничего не оставил. Каждый день с работы на работу. Жену-то последний раз, когда радовал? – подмигнул человек.
-Мы люди в почтенном возрасте. Как можно? – возмутился Иваныч.
-А что с возрастом у почтенных людей что-то отмирает?
Петр Иванович залился краской.
-Марья Николаевна уважаемая и любимая мной женщина. Как я могу оскорбить ее в таком возрасте…
-Каком возрасте? Ну ты и дурень старый, конечно. Ей пятьдесят шесть лет. Ты ее за грудь-то в каком году последний раз схватил? До перестройки небось.
-Это просто непозволительно! Вы кто вообще? Почему Вы так со мной разговариваете?! – вдруг очнулся Петр Иванович.
-Ох, Петь, наделал ты дел, конечно. – донеслось откуда-то с другой стороны.
Петр Иванович оглянулся и увидел гладко выбритого и аккуратно постриженного мужчину лет тридцати – тридцати пяти в простой белой рубашке и молочного цвета костюме. Он излучал всем своим видом добро, ему хотелось верить.
-Как же так, Петь? Время идет, а ты все не туда, не сюда. – разводил руками новый собеседник, - Вроде все правильно, да без души; вроде и не делаешь плохого, да и хорошего от тебя никто не видел.
-Что происходит? Кто вы такие? – нервничал Петр Иванович.
-Мы, Иваныч, это ты, - с горечью усмехнулся черный костюм и похлопал по левому плечу.
-Не понимаю. – заблеял Иваныч снова.
-Ну, что ты не понимаешь? Время твое пришло, а куда тебя брать, никто не знает. – ответил белый костюм, положив руку на правое плечо Петра Ивановича.
-Какое мое время?
-Ну такое: сейчас у тебя случился инфаркт. Тебя пытаются откачать, но не получится. И тебе надо идти дальше. Но брать тебя себе на баланс никто не хочет, так как позиция ты ненадежная, гарантии никакой нет. Никто не хочет нести ответственность за тебя. – вещал черный.
-Зачем ты так? – укоризненно посмотрел на товарища белый, - Ты, Петруш, не переживай. Тосковать по тебе сильно не будут, сложностей ты не создал родственникам в общем-то, тут молодец: завещание составил, волю последнюю изложил, место выкупил заранее, денег отложил на похороны. Похвалить могу только.
-Ну, так я, да, я же, ну…
-Ответственный. Знаем, знаем. К слову, о завещании. Кому чего?
-Так мне и завещать-то нечего в общем-то, я все изложил. Вот шесть соток, государством выданные, ему же и возвращаю. Волгу, заводом презентованную, тоже государству. Квартиру бы тоже передал, так мы ее приватизировали, да и Марье Николаевне жить где-то надо.
-Чудеса. – восхитился черный, - И ведь он действительно не понимает ничего.
-Петруш, вот супруга твоя дражайшая и дети твои столько лет на твоих шести сотках здоровье убивали, а ты их государству отдаешь?
-Все верно. Попользовался и возвращаю. Все честно. Дети сами заработают, а Марье уж и не надо в общем-то будет.
-А Волгу? Ну хотя бы на запчасти, или в трейд ин пусть дети передадут? – с надеждой спросил белый.
-Нет, никаких схем мутных. Все честно должно быть. Все по закону.
-Ой, Иваныч, темный ты человек. Все и так по закону. Волге твоей уже лет сто. Да и не нужна она никому, ее и так, и так на запчасти разберут, дурак ты.
-Это уже не мое дело. И вообще, что вы тут несете? Это что опять кто-то с работы какие-то свои дурацкие шуточки на мне отработать хочет? Я все доложу! Найду управу на вас! – гневался Петр Иванович.
-Ну, все, все. Поняли, прям тигр, прям управу. – ерничал черный, - Только шуток тут нет, не на кого управу искать. Лучше давай помогай нам определить, кому такое ярмо на шею в виде тебя прилетит.
Белый достал небольшую тетрадь, на обложке которой красовалась надпись: «Карачун Петр Иванович. 26.03.1962 – 01.03.2020 год», и начал зачитывать оглавление:
-Рождение, сад, начальная школа, средняя школа, старшая школа, техникум, институт, армия, снова институт, завод, брак, частная компания, пенсия. Слушай, Петруш, список, как у всех твоих ровесников, но книжонка, прямо-таки скажем, тонковата.
-Да, да. – подхватил черный, - У народа только за время студенчества пара-тройка томов набирается. Как-то прям скучно, хило прожил.
-У меня была правильная, честная жизнь.
-Это мы все знаем. Но вот скажи, ты, правда, ни о чем не жалеешь?
-Нет. Я все сделал в нужное время, все сделал правильно. Никогда не воровал, никогда не подставлял, всегда отвечал за свои поступки.
-Это уж точно! – усмехнулся черный, - Заложил соратника и ему же честно об этом сказал.
-Но ведь он спал на рабочем месте! В день, когда у нас катастрофически не хватало ресурсов, горячий сезон! А он спит и ест, ест и спит!
-Все так, все так, Петруш. Но за это он сам бы перед кем-то из нас и ответил. Ты же ведь не знаешь причины. А вдруг у него жена ночью родила или умер кто-то? – уточнил белый.
-А что умер кто-то? - вдруг совестливо спросил Иваныч.
-Да нет, он реально лодырь и гнать его надо было в шею. Но, тем не менее, не тебе было решать его судьбу.
-Ну, обидно было!
-Обида. – задумчиво почесал подбородок черный, - Обида – это хорошо, обида – это грех. Все-таки человек ты – говно, пойдешь со мной, видимо. – проговорил он не слишком радостно.
-Погоди, вот, - указал белый пальцем в тетрадь, - 1982 год спас тонущего ребенка…
-Воот, - протянул Петр Иванович.
-…написал в прокуратуру заявление на спасателя, который не уследил за этим происшествием.
-Ну вот как быть с тобой, Иваныч? Ты одной рукой что-то путевое делаешь, а потом тут же срешь кому-то в жизни. – не унимался черный.
-Подарил супруге на двадцать лет совместной жизни путевку в санаторий…
-Молодец, - похвалил черный.
-в Беларуси. – закончил белый.
-Ну как так?
-И путевку не купил, а подарил ту, что ему от производства выдали. – перевернул страницу белый.
-Так экономил! Детям надо было добавить на квартиру! – вдогонку говорил Иваныч.
-И не добавить, а дать в долг. – выхватил глазами текст черный.
-Им нужно было научиться отвечать за каждую копейку. Учиться жизни, учиться ответственности в конце концов.
-И ты уж научил. Слушай, белый, я не готов брать его себе. Он мне там всю анархию на корню загубит. С жалобами не разгребусь. Где это видано, чтобы в Аду, Я – поднял он палец верх, - много работал?
-Но я тоже не хочу его брать. Он же не даст людям время молитве посветить. Будет постоянно Господу какие-то прошения да кляузы направлять. Канцелярия замучается с его проблемами разбираться, вместо своих прямых обязанностей.
-Ну и что с тобой делать? – спросил черный.
Иваныч пожал плечами, вздохнул и опустил голову. Он вдруг понял, что жизнь прожил честно и правильно, да всем неугодно. Семье он, как выходит, не нужен, там его не любят, на работе тем более. С соседями он не общается, друзьями не оброс, а тут еще и на том свете его не хотят видеть ни в одном из цехов.
-Ребят, а может, это, чистилище, или как бишь его зовут?
-А там ты больно нужен кому-то. Там люди делом заняты, разбирают дела, сортируют поступки, анализируют грехи, спорные вопросы, там вся судебная система, знаешь ли. Ты там вообще адекватно ни одно дело не разберешь. Наберешь мне святош, которые смыть забыли за собой. И что мне с такими делать? – продолжал черный.
-В общем, думаю, вот что надо делать, господа. Отправляем Петра Иваныча в кому на месяц – два. Будем смотреть, как его близкие будут себя вести. По их отношению и определим, куда Петр Иванович отправится после земного бытия.
-Верно, братюнь, так сказать, на зеркале проверим. Если нормальный человек, будут ходить к тебе, переживать. А если все же говно, то на порог больницы не ступят. Сам и поймешь, Иваныч, как ты жизнь прожил, каких детей вырастил.
Петра Ивановича бросило в жар, потом в холод. Он не боялся ада, но внезапно стал бояться равнодушия детей и супруги. А вдруг он и правда был плохим мужем, плохим отцом, вдруг он действительно плохой человек. Так ему стало горько от этой мысли, что впервые в жизни он расплакался, вспомнил все моменты, когда был на стороне учителя, а не ребенка, вспомнил, когда заставлял жену делать третьего ребенка, хотя она и с двумя была уставшая, обессиленная и со слабым здоровьем. Вспомнил он все дни, когда не учил ездить на велосипеде, не помогал с домашним заданием, не дал отеческого совета, не поддержал. Перед глазами проносились коллеги, неплохие в общем-то люди, наказанные за промашку, о которой Петр Иванович не упустил доложить. Так и просидел он в слезах и самоанализе с самобичеванием на пирсе, когда пришло ему в голову, что самый простой способ закончить это все – утопиться, и нырнул в воду.
-Чума, конечно. – засмеялся наблюдавший за этим черный.
-Надо помочь же как-то, надо что-то сделать… - суетился белый.
-Видишь, человек наконец-то осмысленно грех совершает. Пусть закончит. И мы по делам разойдемся.
-Так ведь из хороших соображений, из раскаяния делает. Надо что-то сделать.
Петр Иванович не боролся с жизнью, смотрел сквозь воду на белое и черное пятно и понемногу терял сознание. «Вот и все», - пронеслось в его голове.

Чистилище и правда было похоже на какую-то серую контору, в которой носились туда-сюда люди с огромными стопками бумаг. Длинный коридор с нескончаемым количеством кабинетов удалялся в даль. Петр Иванович оценивал обстановку и понимал, что суета какая-то напускная, все давно можно отправлять, передавать по интернету. Найдя архив, он ужаснулся отсутствию упорядоченности в документах, бардаку на стендах и пыли. Руки сами потянулись к бумаге и начали писать докладную, но вовремя остановились – писать-то в общем-то некому.

-Петенька, - кто-то трепал дремавшего Петра Ивановича за плечо, - Петь.
-А, что, где? – вскочил он с кресла.
На него смотрели глаза его дражайшей супруги, обеспокоенные, полные любви. За что она его любила, он сейчас и сам не понимал. Но вдруг понял, что дали ему время, а он должен этим временем как-то правильно распорядиться.
-Давай, может, путевку куда возьмем? – предложил он.
Марья Ивановна удивилась.
-Например.
-В Турцию какую-нибудь.
-Может, в Италию? – предложила Марья.
-Нет, в Италии Евро, дороговато…