Почему молчат камни. Глава7. День рождения

  Лена стояла у окна гостиницы. Виктор появился без десяти девять, как всегда, крупными спокойными шагами прошел по площади в горисполком. Лена набрала номер его телефона
- Я вас слушаю!
- Это я. И я хотела бы вас увидеть, - Лена почему-то не могла сказать «ты».
- Аленушка, я только что хотел сам тебе позвонить, я только что пришел, - его голос был прерывистым, будто он задыхался от быстрого бега. - Ты где? Я сейчас свободен, а потом мне надо готовиться к отчету — мэрша назначила на завтра заседание, а у меня еще не подписаны бумаги на котел, который обогревает город.
- И ты занимаешься водопроводом? Это что, тоже культура? - Поздравлять по телефону Лена считала просто непривычным.
- И водопроводом, сработанным уголовниками, строившими наш прекрасный городок, - тоже. Я выхожу, встретимся за Дворцом, в сквере.
Светило солнце, было тепло, и оба были одеты почти по-летнему. Сели друг против друга на длинных стадионных скамейках, недалеко от тонких кривых топольков.
- Я поздравляю тебя с днем рождения. Я очень поздравляю тебя с днем рождения и желаю быть здоровым, счастливым, сильным. Она видела свое перевернутое лицо в его глазах, серых и грустных.
Спасибо. Ты первая меня сегодня поздравила. Домашние всегда забывают. Я бы и сам забыл, если бы не ты. Он смотрел, как Лена доставала шампанское, яблоки, стаканчики и шоколад. Глаза у него были грустные, хотя он улыбался.
- Я не ожидал, что ты помнишь. Виктор откупорил шампанское мастерски: с шумом вылетела пробка, вино зашипело и стало пузыриться, не вылившись из бутылки.
Они не обращали внимания на прохожих, и обоим было весело, и говорили о веселом.
- Я видел тебя сегодня во сне. - Виктор, не улыбаясь, смотрел на Лену как бы со стороны. - Мы взял тебя на руки и нес по проспекту Шота Руставели в Тбилиси, самому красивому проспекту в мире…. А через два дня у меня отпуск и я уеду к друзьям в Орджоникидзе.
- Позвонишь, когда приедешь?
- Да, и мы опять поедем на Бештау.
Ветер безжалостно срывал листья с деревьев, сдувая их к кромкам дорожек. Туман нависал на верхушки веток тяжелым бледным омутом, скрывающим небо.

Через день был краевой смотр художественной самодеятельности, подготовка к которому велась давно и бурно. Хор Ватагина, агитбригада Минкина, эстрадный и танцевальный кружки, оркестр народных инструментов — все репетировали каждый вечер, намереваясь занять все призовые места и поразит Ставропольскую комиссию. Был собран и большой духовой оркестр из профессиональных музыкантов, живущих в Пятигорске и Лермонтове и играющих в военном оркестре, в санаториях — на танцах, в ресторанах.
До смотра оставался ровно час, когда пришел во Дворец Виктор, он тоже был в комиссии.
Первыми выступали девочки старшей группы балета. Минкин стоял за кулисами сцены и не сводил глаз с Лены.
- Гипнотизирует, чтобы споткнулась, что ли? - подумала Лена. Ей был неприятен взгляд косящих минковских глаз, и она сосредоточилась на музыке. Она волновалась, но старалась сыграть как можно лучше, и играла, как никогда, с воодушевлением.
Потом Лена играла в квартете «Серенаду» Шуберта партию фортепиано, на ионике играл Морис, сам расписавший ноты; были еще скрипка и ксилофон. Необычное звучание заставило зал замереть.
Еще оставался номер, где Лена должна была играть с духовым оркестром. На репетициях народу собиралось немного, сейчас же это был мощный оркестр, музыканты сидели в пять рядов, сверкали тромбоны, басы и валторны, поблескивали кнопки кларнетов, гобоев и флейт. Сыграли «Полюшко — поле» блестяще. Стали играть блюз — и тут-то произошло невероятное: Лена не сыграла переход ко второй части а без проигрыша оркестр не вступил. Лена подумала, что они завершили выступление и встала. Поднялись все музыканты. Поспешно поплыл занавес, а на Лену посыпались ругательства и проклятия: тромбонист не сыграл соло! - и откуда взялась эта проклятая девчонка, - оборвала игру на самой кульминации. Ругались свирепо. Лене было ужасно стыдно, что она так подвела товарищей, сорвала финал концерта. Она пошла в гостиницу, легла на койку и стала плакать.
Зашла Тамара, сказала, что всем дали лауреатов, что с оркестром все обошлось — никто ничего не понял.  Когда она ушла, Лене не стало легче: стыл и отчаяние продолжали душить.
В детстве Лена спала на огромной кровати с никелированными шарами и не могла подолгу уснуть: чудился черный страшный лес, и Баба-яга, и леший, и чудище с рогами — они танцевали и летали. И когда она засыпала, то кругами — звенящими, стремительно проваливалась в беспечность сонного дыхания детства.
Детство — звон соборских колоколов по утрам, гудки пароходов на Волге, плоты, с которых они ныряли, театр, когда сидишь близко к сцене, чтобы дышать её особым запахом...
Если прикрыть глаза, то в сомкнувшемся черном пространстве, прямо напротив зрачка, напластываются лица. Вот бабушкины глаза и её мерцающие гладкие волосы, она молода и спокойна. А если вызвать лицо, которое хочется?  - и наплывает лицо, исчезая, уступая место другому: тайна засыпающего мозга и зрачка…