Где моя гармонбозия?

Перенос данных с вашего аккунта произошёл успешно.
Не так.
Я стал меньше пить.
И опять не так...
Всё началось с моего дня рождения.
Да что же такое!
Надо расставить всё по местам, каждому событию своё место на полочке. И я сразу представляю дундука из Интерстеллара, который запутался в своей книжной полке. Он несчастен, он один, он запутался в своей пустоте и от пустоты у него только скафандр, заполненный спиртом. Это уже другой фильм. Название не помню, но там скафандр заполнялся жидкостью, которой надо было захлебнуться чтобы начать ей дышать. Чувствуете, что обе эти кинокартины про алкоголизм?
Но опять понесло не туда.
День рождения это повод для слабаков, у меня всё началось гораздо раньше...

Москва.
Было шикарное утро, а у меня любое утро шикарно. У меня нет мобильного телефона, а на планшете стоит беззвучный режим, так что с watsapp'a до меня тоже не достучаться. За это меня не любят все мои знакомые и родственники. Друзья? Я уже несколько лет не наблюдаю рядом человека за которого мог бы отдать жизнь, а уж тем более он за меня.
Я эгоист. Я не хочу чтобы меня тревожили, когда я этого не хочу. У вас нет ничего срочного ко мне чтобы звонить по утрам и прочим отрезкам от суток. Вас не убивают, вы не в заложниках, вы не убегаете от бандитов. Тогда зачем вам мне звонить? Мне вы тоже помочь ничем не можете, да я ничего и не прошу. А потрещать за жизнь али ащё чаго  это только под настроение, а оно у меня редко. Извините.
У Сарштейна снова проблема с женщиной. У Сарштейна  с детства проблемы с женщиной. Женщина она всегда одна, как и мужчина. Могут менятся имена, лица, привычки, но только Адам и Ева. Иначе никак - так говорил Грай.
И вот я вижу 33 коровы пасутся в моём мессенджере с трёх утра. 33 раза они беззвучно промычали. Что могло случится за 7 дней до моего дня рождения чтобы стадо Сарштейна начало пастись в моём доме?

- Да, - слышу я, пахнувший всеночным коньяком, голос.
- Что,  да?
- Братиш, это ты! Братиш, я так ждал! Братиш...
- Умри. Что у тебя случилось?
- Братиш, бла-бла-бла...
- Через 2 часа я у тебя. Больше не звони.

Он звонил ещё 101 раз. Сволочь.

Ты открываешь холодильник, вливаешь в себя холодного пива и только потом тёплый душ. Сначала внутрь, потом снаружи. Внимание! Никогда не путать порядок этих манипуляций! Есть чрезвычайно дикий процент, что после холодного душа вы не захотите тёплого пива. Понимаете, как всё сложно? Здесь так легко запутаться...

И пешком до Совка. Совок это, где Глиста повязали, когда он продавал свеже - скоммуниженный телевизор прямо у вокзала. Мне туда. Глист хороший парень. Наверное. И телевизор он украл не ради блажи. Он был болен, ему был нужен героин от болезни. Лечение убивает, а он отсидел и не умер, и перестал, и у него супруга и дети. Но я всё равно прохожу мимо. Привет-пока. Потому что он никогда не пользовался Савёловским вокзалом по его прямому назначению.
Мир прекрасен. Я с каждым шагом приближаюсь к Совку. Купил пиво, пью пиво, прячу пиво в сумку на плече, несу пиво на вокзал. Это не моя мысль - я всего лишь такси для пива. Когда пиву надо будет выпить, оно ласково надавит мне на мочевой пузырь - это моя мысль.
Я таксист, который оплачивает пассажиру проезд. Гениально!

Вот он. Великолепный Савёловский вокзал - Совок! Он весь красивый, а страшные люди становятся ещё страшнее на его фоне. Но не важно, мне хорошо и я такой же урод, как и все. Урод бросает сумку на транспортёр дабы там просветили мои пиво, нож и томик писем Булгакова. Из кармана на тумбу около рамки вываливаются планшет, ключи, две зажигалки и кредитная карта. Привычно пищит пряжка моего ремня, всё в порядке. Этим формам всё равно, что у меня нет пропуска на выезд, что я отошёл от дома дальше, чем на 100 метров. О чём я говорю? Я даже без маски...

В вагонах скучно до безумия, спасают только чужие письма. Что это за мания такая читать чужие письма?
Не так.
Что это за фигня такая, после смерти человека публиковать его письма? Нет. Я тоже виновен. Я читаю их, они меня спасают. Господи! Помоги Михаилу, я так хочу чтобы его брат разобрался с недобросовестными немцами!
Я читал Жёлтую стрелу. Там Виктор говорит о том, как в разных странах люди слышат звук, издаваемый колёсами при попадании на стыки рельс. Читали? Там нет моего звука детства...

Дадей - дадей, дадей - дадей.

Лобня.
- Да. Да. Саепал, не звони больше. Да. Ты меня слышишь? ..... Приеду, убью.
Лобня красивый город. Нет, я там не родился, не рос, но бывал часто. Там депо встречает поезда, там остановили немцев в 41ом, там... Чего пристали? Сказал же, хороший город. Точка.
Некий Дмитрий, отлучив себя от фантастики, написал роман, где главный герой - житель Лобни. В таких мрачных тонах я не видел этот славный город даже, когда проснулся на диване у своей подруги, коренной лобненки, с дикого похмелья  перед экзаменом по патанотомии. Дмитрий, вы даже там не родились и не жили. Что же заставило вас превратить этот чудный город в беспросветное царство тьмы? Ваш папа, переводчик сербской поэзии? Ваше обучение в школе на Арбате? Работа в Лионе? Второе Я - славный парень Антон Городецкий?

Я еду в такси. Таксист угрюм, мелкий дождь тук-тук по лобовухе, я дышу перегаром. Говорить я с ним не хочу. Нет. Вот если бы он первый начал, то я бы поддержал беседу, может быть даже и перехватил иннициативу, но он молчит и это хорошо. Я не трачу энергию, которая мне пригодится в убогом местечке, даун-хаусном-посёлке Долбачи. Мы слушаем Щит Фм. Всё, как обычно, в порядке.

Долбачи.
Сарштейн бежит мне на встречу, эта тварь пьяна. Эта сволочь пьяна настолько, что когда лезет ко мне обниматься, перешибает мой эгоистический перегар своим, ночным долбачёвским. Я не выдерживаю и отталкиваю его.
- Сейчас всё ровно?
- Братиш, эти суки ещё спят. Сейчас мы всё устроим!
- Умри.

Мы идём вдоль забора, слева один и тот же дом за другим. И рабы этих домов тоже все одинаковые. Даже привидения в этих домах одинаковые потому, что у всех один и тот же скелет в шкафу. Это я тоже видел в кино и опять не помню названия. Там главный герой сдох, пытаясь выбраться из западни, а женщина его вроде спаслась. Ты понимаешь это Сарштейн? Женщина спаслась, мужик сдох. Но нет. Он не умер, он идёт рядом и он трещит мне в левое ухо - бла, бла, бла...

Вот его хаус. Это он называет его так - хаус. Ты маус в своём хаус, Сарштейн. Сарштейн, ты хаос в своём маусе.
Сарштейн. А кто он такой? Хороший парень, которого в 90х ставили на кассеты друзья (он их так называл), ставили на деньги недруги (с его же слов), ставила на колени женщина (со слов Грая). Жизнь кровоточила, ломались рёбра, иглы, мировоззрения, люди исчезали навсегда, не менялся только Сарштейн. Что же меня с ним связывает? Когда морят тараканов, они убегают в вентиляцию, но кто же морит меня? Это интересный вопрос, но я не могу на него ответить. Дверь открывает его мама...

Ps. Если кому интересно продолжу. Спасибо.