Почти детективная история

Сознание возвращалось к Ивану медленно, урывками. Сначала он почувствовал озноб во всём теле, как будто его поместили в погреб со льдом, аж зубы застучали. Потом спиной ощутил, что лежит на чём-то твёрдом и бугристом, и это было неприятно, потому что бугры давили и кололи. Это, пожалуй, было всё, что он мог пока осознать. Голова гудела, как будто в ней разместился паровой насос вместе с бетономешалкой, там что-то ворочалось, стучало и било в затылок острой болью.
Он попробовал пошевелить руками. Руки слушались, но пальцы слегка покалывало, а подушечки словно онемели. Он провёл руками вокруг себя, сколько мог достать, и нащупал что-то волокнистое, жесткое и колючее вперемежку с бугристым и рассыпчатым.

«Трава, - догадался Иван. – Я лежу на траве. Почему? Как я сюда попал?»
Он потихоньку приоткрыл глаза и сразу же закрыл их: мозг взорвался фейерверком разноцветных огней. Подождав, когда они погаснут, а уханье в затылке чуть поутихнет, Иван снова осторожно поднял веки и посмотрел вверх. Над ним темнело небо с тускнеющими звёздами, где-то сбоку разгоралась заря, узкой полосой растянувшись над горизонтом. Луны не было, значит, наступало утро. Утро, а не ночь, как он полагал, когда сойдя с поезда и направляясь по знакомому адресу знакомым маршрутом, он шагал по асфальтовой дороге в наступающих сумерках.
«Как утро? – вяло подумал Иван, понемногу приходя в себя. – Утром я должен был проснуться в доме у Сашка! Ну, не в доме, то хоть в сарае на сеновале, а я лежу неизвестно, где, и неизвестно, как сюда попал». Он поднёс к глазам руку с часами. Светящиеся стрелки показывали половину второго. Секундная стрелка замерла и не делала никаких попыток двинуться ни вперёд, ни хотя бы назад.

«Стоят, - подумал Иван. – Чёрт знает что!» Он не помнил случая, чтобы «командирские» часы, привезённые отцом с Афгана и торжественно подаренные сыну в день совершеннолетия, когда-нибудь стояли, если только он не забывал вовремя их завести, но таких случаев в жизни было не больше двух. Он берёг отцовский подарок больше, чем что либо другое. Осторожно повернув голову (боль в затылке свернулась в кулак и ударила в черепную коробку), он посмотрел сначала вправо – там было темно, но между кронами деревьев угадывался слабый свет фонарей, а потом влево. Слева стояла густая непроглядная темь. Возле лица угадывались стебли осоки, а дальше ничего не было видно. Плеснула вода, потом ещё раз. «Лягушки, - догадался Иван. – Значит, где-то рядом пруд».

Пруд в посёлке был. Не особенно большой и неглубокий, а в это засушливое лето и совсем обмелевший, он лежал недалеко от станции и вблизи дороги к домам, но дорога обходила его стороной, так как в половодье пруд разливался широко и вода доходила почти до самого асфальта, а сейчас сжалась до размеров очень большой лужи, заросшей камышом и осокой. Крупная и даже средняя рыба в пруду не водилась, зато в изобилии имелись лягушки, ужи, пиявки, плавунцы и прочая живность, включая мелких, похожих на кильку, рыбёшек.

Светало. Опираясь на локти, Иван сел и огляделся. Всё точно. Он сидел на берегу пруда у самой воды. Вся бывшая на нём одежда промокла так, как будто Иван принимал в ней ванну, погрузившись с головой. Он запустил пальцы в волосы, пошевелил, пощупал, отодрал несколько прилипших пиявок и брезгливо швырнул их в воду. Кроме пиявок в волосах запуталась тина и какие-то водоросли. Тиной и водорослями были облеплены и футболка, и джинсы, и руки ниже коротких рукавов. Иван стал отряхиваться, попутно отдирая с тела других присосавшихся кровососов и кидая их подальше в пруд. С трудом поднялся (в глазах поплыли, перемешиваясь, земля и небо), постоял, дожидаясь, когда всё это придёт в норму, и сделал шаг. Ноги слегка дрожали, но идти было можно. Голова, если не делать резких движений, тоже вела себя почти прилично. В кроссовках хлюпала и чавкала вода, но сама мысль о том, что надо бы сесть и вылить её оттуда, заставляла голову кружиться сильнее.
Иван посмотрел. У берега, где он совсем недавно лежал, трава была смята, а камыши поломаны, как будто там волокли что-то тяжёлое. След шёл прямо к воде и терялся в ней, образовав довольно широкую прореху в растительности.
Способность соображать к Ивану вернулась, и он с изумлением понял, что это его, Ивана, волокли по этой прорехе в воду, предварительно хорошенько стукнув по голове. Но как он сумел выбраться? Здесь неглубоко, но, чтобы вода покрыла погружённое в неё тело, глубины хватит вполне. Значит, кто-то хотел, чтобы он захлебнулся, лежа без сознания, но план не удался. Почему же этот кто-то не подождал, чтобы наверняка знать, получилось или нет задуманное? Возможно, кто-то спугнул, но это вряд ли. Кто ночью попрётся на пруд, где ни рыбы толковой нет, ни купаться нельзя. Тогда что? Может, утопить жертву и не входило в планы напавшего? От мысленных усилий в голове застучало и заработало сверло. Иван поморщился и стал проверять, всё ли из имевшегося при себе есть в наличии. Вещи в холщёвой  сумке, оставшейся висеть на плече, были целы. Паспорт, обратный билет, электробритва и мобильник аккуратистка-жена Ивана упаковала в полиэтилен. Вымокли только сама сумка, деньги, которые Иван в последний момент сунул на дно, да запасные футболки с носками, которые Иван, не доверяя жене, упаковал сам. Даже очки от солнца не пострадали. Не было только кепки, но эту потерю Иван даже учитывать не стал.

Поразмыслив, Иван пришёл к выводу, что напавшему на него человеку был нужен именно он, а не его небогатое имущество. Нарики или алкаши не оставили бы при нём и копейки, значит… Что именно это могло значить, Иван решил обдумать вместе с Сашком, когда до него доберётся.
Пока Иван шаг за шагом, осторожно ступая, чтобы не растрясти всё ещё гудевшую голову, преодолевал пологий берег, совсем рассвело. Выйдя на асфальтовую дорогу, он потихоньку двинулся по ней, из осторожности посматривая по сторонам, но дорога в обе стороны была пуста. Уже дойдя до поворота на грунтовку, которая вела к дому Сашка, он увидел двух мальчишек лет десяти, выскочивших из переулка. В руках у мальчишек были удочки, ведёрки, сачки и прочие принадлежности для рыбной ловли. Мальчишки перешли с бега на шаг, слегка притормозили, увидев Ивана, вытаращили глаза, потом торопливо обежали его и, пройдя ещё несколько шагов, обернулись и засмеялись.

- Дядя в пруду ночевал! – сказал один другому.
- Ага! – подхватил второй. – Он этот, как его… Ихтиандр! Человек-амфибия, помнишь, по телеку фильм был!
Мальчишки захихикали и побежали дальше.

«На речку, рыбу ловить пошли», - подумал Иван и зашагал дальше, прикидывая, какой же у него должен быть неприглядный вид, если даже мальчишки заметили.
Иван шёл по знакомой с детства улице, узнавая и не узнавая её. Ещё два года назад, в последний свой приезд сюда, он не видел многочисленных строек за высокими заборами, тогда там за дощатыми заборами ещё ютились старые домишки с хозяйственными постройками, лаяли собаки и бродили куры, а теперь высились недостроенные особняки из кирпича и дикого камня.
«Уже сюда буржуи добрались, - с неприязнью подумалось ему. – Подмосковье всё захватили, теперь и здешние места  осваивать взялись».
 С этими думами он дошел до Сашкиного двора и толкнул никогда не запиравшуюся калитку. Сашкин двор остался таким же, как и был два года назад. Тот же заросший травой двор, кусты сирени под окнами, вишни с редкими оставшимися наверху не тронутыми дроздами ягодами, да пара яблонь, на которых уже начинали наливаться красным яблоки.

Иван удивился, что его не встретил Пират, не выскочил из будки у сарая, гремя цепью, вертя хвостом и лая для порядка. Будка была пуста, цепь свёрнута и лежала рядом. И ещё что-то неуловимо изменилось во дворе, хотя на первый взгляд ничего определённого заметить было и нельзя. Иван пожал плечами и поднялся на крыльцо. Постучал, не услышал ответа и постучал сильнее, хотя каждый стук болезненно отдавался в голове. За дверью завозились, загремел засов и на пороге возник друг детства Сашка, всклокоченный со сна, в трусах и в майке.

- Ты, что ли, Ванька? – спросил он, протирая глаза и щурясь от яркого света.
- А ты кого ещё ждёшь? – вопросом на вопрос ответил Иван. – Я, впускай, давай!
Сашок попятился в сени, пропуская друга вперёд, и закрыл за ним дверь. Они протопали в дом и тут Сашок, рассмотрев как следует друга, прыснул со смеху и ударил себя ладонями по коленям.
- Ой, не могу! – приговаривал он, приседая, оглядывая Ивана и снова прыская. – Ты в речке, что ли, спал? Откуда такой утопший?
- Ещё один, - проворчал Иван. – В пруду. Ты бы сел куда-нибудь, а то, гляди, упадёшь от смеха. 
Почувствовав серьёзность в голосе друга, Сашок опустился на табуретку, вытер глаза от выступивших слёз и уставился на Ивана.
- Да не, я серьёзно, - сказал он, делая озабоченное лицо и приготовившись спрашивать дальше. Потом спохватился:
- Да ты раздевайся, я сейчас переодеться тебе найду, на тебе же нитки сухой нет! Где тебя угораздило так? В поезде лишнего выпил, что ли?
- Не пил я, - мрачно ответил Иван, садясь на освободившийся табурет и стягивая футболку.
- А что тогда? Как ты в пруд-то свалиться сумел, он же от дороги в стороне?
Сашок рылся в шкафу и одновременно посматривал на Ивана, который попытался наклониться, чтобы развязать шнурки на кроссовках, и чуть не упал, но вовремя выпрямился и схватился за голову.
Сашок даже испугался слегка.
- Точно не пил? А шатает почему?
- По кочану, - буркнул Иван, пытаясь вернуть на место закачавшуюся вдруг комнату. – Ударили меня по кочану и в пруд бросили.
- Да кто ударил-то? И за что? Ты его видел? – Сашок даже забыл, зачем открыл шкаф, так и замер, держа в руках старые тренировочные брюки.
- Никого я не видел и не слышал. Шёл по улице, упал…
- Так ты сам упал или помогли тебе? А в пруд как…
Тут Сашок замер, обдумывая, и брякнул первое, что пришло в голову:
- Зря я тебя вчера не встретил. Шли бы вместе, ничего бы не случилось. Но ты ж у нас гордый, не хочешь, чтобы тебя встречали. «Дорогу помню, я мужик, один дойду» - передразнил он Ивана. – Вот и дошёл, куда шёл.
- Я мужик, что меня встречать? Не маленький, да и светло ещё было.
- Так ты дневным поездом приехал, что ли? А я решил, раз тебя нет, наверно, опоздал и ночным поедешь. Спать лёг, я ж не знал, что такое дело, а то бы…
- Что «а то бы»? – Ивана начали злить рассуждения Сашка. – На подмогу помчался бы? Так извини, я голубя почтового с собой не ношу, весточку дать не мог.
Сашок помолчал, обидевшись, потом стал рассуждать.

- Вообще-то тихо у нас, ничего такого вроде и не происходило. Позавчера только парни-десантура бывшая праздник отмечали, ходили по улицам, орали «слава ВДВ» и петарды запускали, но не тронули никого и между собой не передрались. Я из рейса вернулся, только прилёг, а они… А так… Тихо у нас всё.
- Ну, ты про десантуру не заливай, бывших десантников не бывает, - сказал Иван со значением.
- Пардон, подзабыл, - усмехнулся Сашок. – Вы же белая кость, куда нам, погранцам, до вас! Ладно, шучу, ты всерьёз-то не принимай.
-  Тихо, однако, - задумчиво сказал Иван, оперся рукой о стену и стал снимать джинсы. – Ты лучше, чем предположения строить, кроссовки снять помог бы, голову наклонить не могу.

Сашок бросил на пол треники, подскочил к другу, отвёл к дивану, посадил и стал стаскивать мокрые кроссовки.
- Ты извини уж, - уже мягче сказал Иван. – Наследил я тут у тебя, Светка, небось, ругаться будет. Кстати, где она?
Сашок отвернулся, отошёл к столу, вытащил из пачки сигарету, закурил и сел возле стола на стул. Выпустил из ноздрей дым и выдохнул:
- Ушла она. К матери своей убежала. Надоело ей, видишь ли, что я по неделе дома не бываю, всё в рейсе, да в рейсе. Можно подумать, что я деньги заработанные ей не отдавал, а я ведь всё в дом, всё в дом! А она всё недовольна, стерва! Ну и чёрт с ней, живу вот один, холостякую, и никто мне не указ. Тебе не говорил, потому что… Ну в общем, не говорил, и всё. Точка.
Сашок хлопнул рукой по столу, загасил в блюдце сигарету и встал. Поднял с пола штаны и кинул Ивану. Тот на лету поймал, охнул и схватился за лоб.
- Извини, брат, - засуетился Сашок, - не подумал. Ты ляж, полежи, тебе, небось, покой нужен. Ща я льда наколю в холодильнике, приложим.
- Давно ушла? – спросил Иван.
- Да с полгода уже. Поначалу ждал, надеялся, что одумается, вернётся, так нет. Осела у матери и возвращаться не желает. Дура!
- То-то я смотрю, чего-то не хватает во дворе. Бельё не сушится на верёвке, вот что! У Светки каждый день стирка была, то одно, то другое. А теперь нету. И Пирата нет. Где Пират-то?
- Нет Пирата, - со вздохом ответил Сашок. – Два месяца, как не стало. Старый был. Я когда я рейс уходил, соседей просил за ним присмотреть, накормить. За деньги, конечно. Они и смотрели, и кормили, только скучал он сильно. Я из рейса вернулся, он из будки-то выскочил, запрыгал от радости и упал. Всё.- Сашок покрутил головой, отгоняя неприятные воспоминания. -  Нового заводить не стал. Куда мне? Я и дома-то бываю раз в год по обещанию, и сторожить у меня нечего. Ты лучше скажи, как твои там? Настасья дома осталась, не поехала с тобой?
- Настасья с младшей на даче у свекрови, ждёт меня, вернусь – в Крым рванём, к морю. А старший в лагере, до конца лета там будет. С собой решили не брать, а то весь отдых испортит. Переходный возраст, туда-сюда, пусть дисциплине учится. 
- Понятно, - протянул Сашок. - Ты лежи, я тебе сейчас постелю что-нибудь, а вещи в машинку суну, они быстро готовы будут.
- Не надо мне стелить, я так, - отозвался Иван. - Тряпку если только какую-нибудь, а то я грязный после купания.

Иван засмеялся было, но боль снова стукнула в виски, и он замолчал.
- Кто ж тебя всё-таки мог приложить? – задумчиво сказал Сашок, роясь в шкафу.
- Инопланетяне, ага! – зло сказал Иван, устраивая голову на диванной «думке». Тарелка, понимаешь, пролетала, увидела меня, по кумполу стукнула, в пруд сбросила и обратно улетела. Потом подумала, вернулась, вытащила и снова тю-тю! Не знаю я! Часы вот жалко. Отца подарок. Столько лет служили безотказно и отцу, и мне, а вот на тебе!
- Стоят? – заботливо спросил Сашок.
- Стоят, так их… - Иван крепко выругался и охнул. – Вот тебе и водонепроницаемый корпус. Хотя от времени и он мог протечку дать.
- Отец у тебя классный, я его хорошо помню. Помнишь, как он тебя ремнём отодрал, когда мы в совхозный сад за яблоками лазили и сторожу попались? Ведь не за яблоки отодрал, сам в детстве в тот сад за ними пробирался, а за то, что сторожу попались! Это ж сказать кому, не поверит!
- Он в разведке в армейской в Афгане пять лет оттрубил, и представь, ни одного серьёзного ранения! Вот это мужик! Никогда меня не бил, как другие отцы пацанов, а тут взыграло, видно. Да он и сейчас ещё ого-го! Каждое утро вокруг стадиона по четыре круга бежит в любую погоду! Врежет он мне, если узнает, что я так по-глупому в историю влип, ох, врежет!
Иван улыбнулся, представив, как его, тридцати с лишним лет мужика, отца двоих детей, лупит собственный отец, и от этой мысли даже в голове на этот раз не зазвенело.

 - Часы, часы… - пробормотал Сашок. – Слушай, так Андрюха их живо в порядок приведёт! Он же мастер, он всё починить может, от будильника до компьютера. Он и машину, и холодильник запросто в строй поставит! Руки золотые! Кулаки пудовые, сам как шкаф здоровый, в ВДВ отслужил, а такую ювелирную работу сделать может, что и не подумаешь никогда. Андрюху-то помнишь? Он, когда вы уехали, ещё пацаном сопливым бегал, а сейчас встретишь, так и не узнаешь. Женился, посолиднел. Точно! Оклемаешься малость, пойдём к нему, покажем твои часы. Я лёд ща принесу, а ты пока устраивайся поудобней, вот, возьми постелить, - и кинул на диван старое одеяло.

К вечеру Иван почти уже пришёл в себя. Голова ещё слегка гудела и позванивала, но это не сравнить было с тем, что было утром. Он встал, сполоснулся под душем (новшество, два года назад ни водопровода на участках, ни воды в домах не было), натянул на себя почти высохшие джинсы, футболку, сунул ноги в предложенные Сашком сандалии. Мокрые кроссовки сиротливо жались в сенях, набитые старыми газетами.
- К твоему отъезду высохнут, - оптимистично пообещал Сашок, – тебе ехать когда?
- Билет на двадцатое. А тебе в рейс?
- И мне как раз через два дня. Я бы тебя подбросил хотя бы до полпути, но мне в другую сторону.
- А билету моему пропадать, что ли? Ты уж не суетись, давай. Работка у тебя, прямо скажем… Устаёшь, небось?
- А то… Иной раз приедешь домой, ляжешь спать, а перед глазами всё дорога, дорога… С делами-то как, успеешь?
- Успею. Я ж продажей сейчас не стану морочиться, посмотрю, как там дом, к деду с бабулей на кладбище схожу, вот и все мои дела.
- Продавать дом будете, значит?
- А куда его? Жить из нас сюда уже никто не вернётся, да и не наездишься. У тёщи дача недалеко, там и будем летом вкалывать.
- Жалко… Родительское гнездо ведь.
Иван задумался, потёр рукой лоб, прикрыл глаза.
- Жалко, а то нет! Как вспомню, как жили здесь все вместе, пока отца в Москву не позвали, так и щемит внутри. А что поделать, когда-то и надо… Вечного ничего не бывает.

Иван махнул рукой, поднялся.
- Ну, я готов. К Андрюхе сейчас сходим или уж до завтра подождём, а то поздно вроде.
- Ничего не поздно, время детское, всего-то восемь вечера. У Андрюхи мастерская своя, на Шоссейной, тут рядом. Он там обычно допоздна сидит, всё с железками своими колдует. Придём – поужинаем. Я картошки с салом нажарил, подогреть только. Ты ж от обеда отказался, так хоть вечером поедим.

Друзья вышли из дома и зашагали в сторону Андрюхиной мастерской. В мастерской – ладном сарайчике без вывески, с широкими двухстворчатыми дверями и окном почти во всю стену, занавешенным весёлой занавеской, был виден свет.
- Работает Андрюха, а ты сомневался, - сказал Сашок, открывая калитку и входя во двор. – Сейчас мы его озадачим!
Стукнув в дверь пару раз для приличия, Сашок толкнул одну из створок и, не спрашивая разрешения, вошёл в полутёмное помещение, заставленное шкафами и стеллажами.

- Какие люди к нам! – раздался хрипловатый голос, и из-за шкафа в дальнем конце комнаты выдвинулся молодой парень в тельняшке и армейских брюках, со слегка помятой физиономией. – С чем пожаловали?
Задавая вопросы, парень вышел из угла, обо что-то споткнулся, выругался, протиснул крупное тело за стол, заваленный  какими-то железяками, и плюхнулся в кресло. Габариты парня впечатляли. Рост – под два метра, широченные плечи, мощная шея, мускулистые руки и ладони размером со штыковую лопату, с неожиданно длинными пальцами.

Иван и Сашок, сами далеко не маленькие, размерами и весом всё же значительно уступали Андрею. От того так и веяло богатырской силой и уверенностью. Впрочем, сейчас парню явно не хватало устойчивости. Он не с первой попытки поймал и пожал протянутую Сашком для приветствия руку, приподнявшись с кресла, покачнулся и тяжело осел обратно.

- Да, браток! – хохотнул Сашок, разглядывая Андрюху и вытаскивая руку из его тисков. – Крепко вы погуляли позавчера с корешами! Я с рейса, а тут шум, гам – десантура празднует! Который день празднуешь? Третий? Оно и заметно!
Увидев, как Андрюха поднимается с кресла, сразу пошёл на попятный:
- Молчу, молчу, не моё дело! День десантника – святой день. Мы, может, не вовремя? Помешали?
Андрюха поморщился и пробурчал:
- Да не, нормально. Я на сегодня завязал уже, а то заказов полно, а я и не начинал. Показывай, что принёс.

Сашок повернулся к стоявшему чуть в отдалении Ивану, кивнул.
- Давай свои часы!
Иван оторвался от стеллажа, на который опирался, снял с руки часы и протянул другу. 
Тут Андрюха поднял глаза, и наконец, заметил, что Сашок пришёл не один.  При виде Ивана лицо его вытянулось, лицо вспыхнуло, глаза налились кровью.

- А этот ферт что здесь делает? – спросил он грозно, вылезая из-за стола. – Мало ему досталось, так ещё захотел?! А ну, пшёл отсюда, пока не добавил! Ну!
Слегка растерявшийся от такого поворота событий Сашок подставил было навстречу надвигавшемуся Андрюхе плечо, но с таким же успехом можно было пытаться остановить танк или бронетраспортёр. Отодвинув Сашка, Андрюха почти вплотную приблизился к Ивану и навис над ним, сжав кулаки.
Притиснутый мощным торсом Андрюхи к стеллажу, Иван почувствовал себя букашкой, которую вот-вот размажут по стене. И за что? Он ничего не мог понять. Голова закружилась от выдыхаемых Андрюхой паров.

- Э, э, э! – очнулся, наконец, Сашок, спеша на помощь другу. – Андрюха, ты чего? Перепил? Это же Иван, Ванька, он тебя пацаном в речке плавать учил!
Андрюха на минуту замер, соображая. Мысли в голове у него шевелились так, что казалось, волосам передаётся их движение.
- Иван? – переспросил Андрюха, – Иван! А ты зачем жену мою, Наташку, увёл? Мало тебе своей, что ли? За Наташку убью и тебя, и её заодно. Сучка, стерва, нашла, с кем амуры крутить! Ну до тебя-то я, наконец, добрался!
- Андрей, Андрей! – вмешался Сашок. – Какую жену, какую Наташку? Иван только вчера приехал, а по дороге ему кто-то голову чуть не раскроил. Это не ты? Ты, часом, сколько с друзьями своими на грудь принял? У тебя ж всё в чугунке твоём перемешалось, если человека чуть не убил ни за что!

- Не убил, так сейчас убью, - мрачно сказал Андрей и приблизился к Ивану ближе. Тот шарил рукой по стене, нащупывая дверь, понимая, что с пьяным Андреем ему с больной головой не справиться, да и Сашок мало чем сможет помочь.
- Ты погоди, погоди! – сказал Сашок как можно спокойней. – Погоди, разберёмся сначала. Убить его всё равно успеешь, поговорим давай!
- Не о чем мне с ним говорить, - стоял на своём Андрюха. Пускай жену вернёт, тогда, может, и прощу, а так – пусть готовится к переходу в лучший мир.
Опершись руками о стеллаж, Андрюха оторвался от Ивана, ещё постоял, покачался немного и медленно побрёл к столу, по дороге оборачиваясь и бросая на своего мнимого соперника злые взгляды.
- Так у тебя что, жену увели, что ли? – осторожно спросил Сашок, – Наташку? Вы ж поженились, ещё полгода не прошло. Сама ушла или увёл, вправду, кто? Ты что, бил её?
- Кого? –Андрюха в упор уставился на Сашка. – Наташку? Да я её на руках носил, пылинки сдувал, а она? Нашла москвича какого-то сраного, и сбежала с ним. Каково, а? Нет, ты скажи! Да я ж её, её… - тут из глаз Андрюхи покатились слёзы, он сел в кресло и обхватил голову руками.

Сашок с Иваном переглянулись. Иван пожал плечами – сам, мол, ничего не понимаю.
- Может, выпивал ты, а ей не нравилось? – осторожно задал вопрос Сашок.
- Кто, я? Да я… ну, в праздники, бывало дело, а так ни-ни. Я ж с техникой работаю, понимаешь? Много я заработаю, если пить стану?
- По каким праздникам, по светским или по церковным? - ехидно спросил Сашок, стараясь снять напряжение.

- Каким церковным, я ж не верующий, поклоны в церкви с бабками не бью. Ну вот на день ВДВ выпили с ребятами, не скрою. Сначала по городу гуляли, потом ещё добавили. Я вечером-то к себе пошёл, а тут, смотрю, хмырь какой-то впереди костыляет, ну вылитый Наташкин хахаль! И рост, и фигура, ну всё, как у того. Ну, я подкрался и вдарил. Ты ж мои кулаки знаешь, почище кувалды бьют. А чтобы сразу не наткнулся никто, я его к пруду уволок да в воду затащил, там мелко, не утоп бы. Пошёл я обратно, а сам думаю, а вдруг захлебнётся ещё! Вернулся, выволок его на берег и домой отправился. Что, не так было? – спросил он у Ивана.

- Так, наверное, - сказал ошарашенный Иван, едва начиная понимать происходящее. Только ничьих жён я не уводил, у меня своя есть, и ребят двое. Мне чужого добра не надо, сроду такими делами не занимался! А Наташку твою ни разу в жизни в глаза не видел, понял, дубина ты стоеросовая?

Пришла очередь Андрюхи удивляться.
- Как не уводил? Как не ты, я ж тебя, гада до конца жизни помнить буду! Стоит у вагона с Наташкой, обнимается, морда кирпичом, шевелюра, как скирда соломенная, очки тёмные в пол лица… Тьфу!
- Нет, ты погоди, погоди, - опять встрял Сашок. – Ты где их видел? На вокзале?
- Ну, на вокзале. Уезжали они, а мне ребята стукнули. Я на вокзал-то прибежал, а их вагон далеко, почти в самом начале. Я пока их искал, растерялся малость, потом вижу – стоят, голубчики, милуются. Ну, пока добежал, они уже в вагон зашли, и поезд тронулся. Хотел догнать, почти уже на подножку вскочил, так проводницы как зашипят, как змеи. «Сорвёшься, -  кричат, - а нам отвечать!» Ну, я и отстал. Подумал, что потом найду и разберусь. Я этого хрена соломенного ещё отыщу, попляшет он у меня!

- Стой! – Сашка вдруг осенило. – Соломенного, говоришь? Блондина, значит?
 - Ну, блондина…
- Чудак ты на другую букву, на Ивана глянь! Какой он тебе блондин, всю жизнь чернявым был, его ещё трубочистом ребята дразнили! Блондин, так твою! Соображать надо, а то с пьяных-то глаз ещё не то покажется! На меня глянь! Вот я блондин, и не скрываю! Только я твою Наташку не уводил, хоть от меня жена тоже ушла. Я теперь ни к одной бабе не подойду, за километр обходить буду! Ну! Понял теперь?

Андрюха попытался сконцентрировать взгляд, уставившись на Ивана красными от напряжения глазами. Ивану показалось, что он слышит, как тяжело ворочаются в хмельной голове Андрюхи мысли.
- Точно, брюнет… - прошелестел Андрюха. –Так это не ты, значит?
- Я – это я, сказал Иван раздражённо. И вчера был я, и всё время я! И я твою жену тоже не уводил, на хрен она мне сдалась! Понял или ещё повторить?

Андрюха обхватил голову руками и застонал.
- Что ж я наделал-то, мужики! Что ж я натворил! Вы ж меня посадите теперь?
- Куда посадим? Офигел совсем?
- Ну, на зону…
- За что?
- Ну, за хулиганство! Вдруг у него, - Андрюха кивнул в сторону Ивана, - сотрясение от кулака моего или трещина какая в черепе!
- А ты, когда бил, о чём думал? – зло спросил Иван. – Ты ж убить хотел, вот и отвечал бы по всей строгости. Спохватился теперь – «посадят». А если бы убил?

Андрюха положил сжатые кулаки на стол и опустил на них голову. Потом поднял её и с надеждой спросил:
- Так тебе может, это… Фельдшерицу нашу привести? Таиску! Пускай посмотрит, вдруг там сотрясение мозга или трещина в кости.
- Ты дурной? – вмешался Сашок. – Что твоя Таиска в мозгах понимает, когда у неё и своих-то нет? И рентгена нет, а без рентгена она только зелёнкой помажет, и всё. Или йодом. – Сашок подмигнул Ивану, тот незаметно кивнул.
 
- Ну всё, мужики, ладно, кончаем, - сказал Иван твёрдо. – Сажать тебя, Андрюха, никто не собирается. Чего в жизни не бывает, кто не ошибается, да ещё выпивши. Я же тебя мальцом помню, плавать тебя учил, на велике кататься. Забыл? Да и… Десантники, они как браться друг другу, без этого не выжить. Забыли всё. Но ты, друг дорогой, в следующий раз, когда соберёшься кого-нибудь в пруду топить, думай прежде головой, да чтобы она у тебя трезвая была, а то вон, каких дел по пьянке наворотил, это же надо! Любовника жены со старым знакомым спутал, убить хотел! Ну ты, блин, даёшь!

Иван покрутил головой, подошёл к столу и протянул Андрею часы.
- Починить сможешь?
- А что… О! Командирские! Уважаю! С такими аккуратно надо, не дай бог, чего.
Он бережно принял часы, аккуратно положил их в ящик стола, задвинул его и спросил Ивана повеселевшим голосом:
- А ты правда в десанте служил? А где, если не секрет?
- На северах.
- Сколько прыжков?
- Не считал. Нас часто вывозили. Наверное, тридцать или побольше.
- Уважаю! – присвистнул  Андрюха. – У меня десять только.
- Тоже немало, у других-то порой и одного не наберётся. Ты вот скажи мне честно, неужели не видно было, что волосы у меня чёрные, а не соломенные? Как ты спутать-то мог?
Андрюха путупил взгляд, помолчал и забормотал:
- Так это, темнело уже, фонари через один горели, а на тебе кепка светлая была, вот я и подумал…
- Подумал он! А в пруд когда тащил, не разглядел?
- Так пока тащил, совсем стемнело… И кепка…

Не зная, куда девать от стыда глаза, Андрюха закрыл их руками и засопел.

- Ладно, мужики, мы так до утра не договоримся , - встрял Сашок. – Значит, решили: ты часы починяешь и завтра вечером, не позднее, нам приносишь. Где я живу, не забыл?
- Не забыл, - подтвердил Андрей, не отрывая рук от лица.
- Вот и ладно. И мы в с тобой в расчёте, и никто ни на кого не в обиде. Мир? Давай пять. А сейчас иди, и чтобы к утру был как стёклышко! Напортачишь с часами, мы тебе вдвоём башку свернём, не посмотрим на твою силу.
Обменявшись с Андреем рукопожатиями, Иван с Сашком вышли из мастерской и отправились домой ужинать. Вскоре и в сарайчике Андрюхи погас свет.

Преступление было раскрыто, инцидент исчерпан.
*******

Ночью Ивану не спалось. В доме было тихо, только иногда поскрипывали, рассыхаясь, старые половицы, да из соседней комнаты слышалось негромкое похрапывание Сашка. Тихо было и в посёлке, не лаяли даже утомлённые дневной жарой собаки. В окно светила луна, заполняя комнату голубоватым светом.

Он отвык от тишины, прожив несколько лет рядом с шумным московским проспектом. Там никогда не было тихо, даже ночью по проспекту неслись машины. Особенно шумным было их движение после дождя, когда мокрые шины скребли по мокрому асфальту и от этого казалось, что рядом гудит мощный мотор.

Иван думал о завтрашнем дне, который уже скоро, через час, другой начнет наступать. Они с Сашком наметились сходить на кладбище к родным, а потом зайти в старый дом, где ещё два года назад жили дед и бабушка Ивана, Николай Михайлович и Зинаида Семёновна. Когда семья сына, Иванова отца, уехала из посёлка, и дед, и бабуля были крепкими стариками, привязанными к своему хозяйству и дому, который до революции построил дедов дед. В город, как ни звали отец с Иваном, ехать наотрез отказались. Так и жили вдвоём, занимались привычными делами. Деда не стало в одночасье. Пошёл утром нарубить дров для печки, да там и остался – инфаркт. Сердце у него ещё с войны барахлило, сказывалось ранение, но жаловаться и ходить по врачам дед терпеть не мог. А через месяц после похорон деда слегла бабуля, и за три дня её не стало. Врачи сказали – тоже сердце не выдержало.

Ивану представился их дом. Не очень просторный, но ладно построенный, из толстенных брёвен, под шиферной крышей. Такой дом ещё сто лет простоит и не дрогнет. Вокруг дома был сад, небольшой, всего три яблони, груша с мелкими невкусными плодами-гнилушами, да пара вишен. Была ещё слива, но Иван не помнил, чтобы на ней когда-либо созревали ягоды: все они осыпались, ещё будучи зелёными мелкими твёрдыми камушками, не пригодными для еды. Вдоль забора росла малина, а ближе к дому – два смородиновых куста. За домом был огород – несколько грядок с огурцами и луком. Другой зелени старики давно не сажали. Угол, когда-то занятый картофельными грядками, потихоньку зарастал крапивой и бурьяном.
 
А какие варенья и компоты из садовых урожаев варила бабуля! Иван до сих пор помнил их вкус. Ни у жены, ни у тёщи такие не получались даже из своих ягод, собранных на даче. На зиму бабушка делала заготовки – закатывала банки, морозила ягоды в морозильнике, специально купленном для неё Иваном. Когда он с семьёй приезжал в гости, бабушка перед отъездом под завязку загружала их банками с «консервацией», как говорили все в посёлке. Иван и Анастасия отнекивались, отказывались брать, но разве бабулю уговоришь! Так и ехали обратно, нагруженные, как ишаки, а в следующий приезд гремели пустыми банками, которые бабуля требовала возвращать, и везли дефицитные крышки для бабулиных заготовок. 
 
Всё было и всё прошло. Как за столом сидели все вместе, празднуя приезд или отъезд… Слегка выпив – много дед пить никому не позволял, запевали песни. Начинали всегда с одной - «На речке, на речке, на том бережечке мыла Марусинька белые ноги». Начинала бабушка высоким красивым альтом, дед подхватывал втору приятным баритоном, потом присоединялся отец. Ни у Ивана, ни у матери музыкального слуха не было, поэтому они больше слушали и подпевали про себя. Ивану всегда представлялась их речка, не речка - река с омутами и перекатами, - гуси с утками, собравшимися на ней со всего посёлка, и Марусинька по колено в воде. Марусинька виделась ему дебелой блондинкой в сарафане, с длинной перевязанной лентой косой. Кончик косы полоскался в воде, с ним играли маленькие шустрые рыбки. Всё вокруг пронизано солнечными лучами, от них по воде бегут блики. Гуси - степенные, неторопливые, наблюдают за Марусинькой и хотят подплыть к ней поближе, а Марусинька машет на них руками и шипит по-гусиному: десать, плывите, воды не мутите, а то свёкор, не ровён час, узнает, где это Марусинька ночь ночевала.

«М-да, - думал Иван, лежа без сна и глядя в дощатый потолок. – Вот и матери уже три года нет, и дед с бабулей в земле лежат, а теперь и дом продавать придётся». От этих мыслей заныло в затылке. Он поднялся, прошёл в кухню, при свете луны нашарил на столе оставленную Сашком пачку сигарет, вытащил одну и закурил. Он давно уже бросил дымить, но тут вдруг потянуло. Посидев недолго и приведя немного нервы в порядок, вернулся на диван, лёг и закрыл глаза. Надо поспать хоть немного, завтра, или уже сегодня, предстоял трудный день.

Иллюстрация: картина художника Рема Сайфульмулюкова