Картинки детства. Дом, село Урейск

            Иногда мне снится, как я возвращаюсь в места, где жила в детстве. Вот опять во сне я иду под обрывом по лужайке, которую в половодье, как раз до этого обрыва,  заливает вроде бы совсем небольшая речка, протекающая вдоль единственной тогда улицы села. Кроме густой, ярко зеленой травы на лужайке вижу редкие кустики и небольшие деревца. Раньше их не было. Но главное, что меня поразило в этом сне, так это воздух – чистый, прохладный, неимоверно вкусный. Я стараюсь как можно глубже вдохнуть и наслаждаюсь каждым глотком этого воздуха, как каждым глотком ключевой воды в летний зной…
            Иду дальше. Вот-вот покажется тропинка, по ней я поднимусь наверх и увижу свой дом. Каким он стал?!  Через столько лет…   
            Но… как всегда, сон прерывается на самом интересном месте. 

            Теперь я подключаю память и возвращаюсь не в сон, а в свое, уже такое далекое, детство.   
            Я иду по лужайке под обрывом, склон которого покрыт мощными зарослями крапивы, со стеблями в мой рост. Когда она была еще молодой, мне, бывало, приходилось ‘’шморгать’’ ее на корм уткам и поросенку.
Вот и тропинка проглянула среди крапивного  “леса”.  Босые ноги легко взбираются по крутому склону, и я уже стою на дороге. Она полого спускается слева от меня, и через десяток домов, уже по обеим сторонам улицы, село заканчивается. Перехожу дорогу, передо мной дом, в нем я прожила четыре года. Перед домом палисадник, огороженный побеленным штакетником. Однажды, помню, мама посадила там хризантемы, и осенью они порадовали нас большими белыми цветами. Слева от дома – здание клуба, с уже пристроенной к нему кинобудкой (раньше этой будки не было, и кино ‘’крутили’’ прямо в зале).  Там же была и библиотека, в которой работала мама, и в которой ‘’пропадала ‘’ я.   Открываю калитку  в дощатом заборе вокруг двора, меня, весело прыгая и повизгивая, встречает Снап, наш небольшой пес ‘’дворянской’’ породы. Это он за калиткой караулит чужих велосипедистов, особенно почтальона, чтобы  яростно облаять. Уж не знаю, почему он так их не любит!
            Дом, как и все местные дома, – деревянный, построен, видимо, давно. На углах в торцах бревен уже появились довольно глубокие трещины. Я их использовала в качестве своего тайника для хранения важных для меня мелочей и изредка перепадающих мне копеек. Вокруг дома шла насыпная земляная завалинка, огороженная дощечками, чтобы не осыпалась. На противоположной от дороги стороне дома были сени и кладовка. В сени вела лесенка из нескольких ступенек. На этих ступеньках, сколько я помню, так и оставались въевшиеся пятна от рыбьего жира. Им пыталась потчевать меня мама, а я его разлила (интересно, долго еще продержались эти пятна  после нас…). Еще во дворе стояла стайка для коровы, теленка и поросенка, землянка для кур и примитивная печка, на которой летом готовили еду, чтобы не топить печь в доме. Тут же у забора был стол и авиационный бензобак, с вырезанным отверстием. Его обычно использовали как емкость для воды, и он всегда переезжал с нами. Как сейчас вижу, как на этом столе лежит таймень, пойманный отцом. Он был такой большой, что голова свешивалась с одного края стола, а хвост – с другого.

             За двором  сначала был пологий склон сопки (так здорово было зимой скатываться с него на санках!). Дальше склон становился круче и начинался лес, куда зимой мы с отцом ходили за елкой (за сосенкой, конечно, елей там не росло), а летом можно было набрать маслят, а если повезет, то обнаружить хитро спрятавшийся груздь. Сама я ходила только с самого края, а с мамой или бабушкой поднимались наверх, переваливали за сопку. Там на открытой солнечной полянке можно было набрести на вкуснейшую, ароматнейшую землянику, к сожалению, ее было там мало…
              На этом склоне был и наш огород. Его огораживал забор из жердей, лишь бы скотина не зашла. Зимой эти жерди замедляли дующий  ветер, в огороде наметались высокие, плотные сугробы. Из них мы с братом вырезали снежные кирпичи, строили крепость, и можно было начинать ‘’войнушку’’ снежками. Летом же там сажали картошку. Был еще небольшой участок с парником и грядками сразу за двором. Вот его огораживали  высоким забором из длинных веток вербы, чтобы куры не перелетели и не покопались в грядках. Верба такая живучая, что палка, просто  воткнутая в землю, вполне могла дать ростки и новые веточки.
               Прямо на улице, а то и на огороде я часто находила интересные для меня камни: то с вкраплениями слюды, то необычной расцветки, а то и покрытые щеткой крупных или помельче, блестящих кристаллов. У меня собралась целая коллекция таких камней, включая красивые, полупрозрачные камни желтовато-коричневатого цвета, собранные на берегу Онона.

                Поднимаюсь по ступеням, захожу в сени, и рука привычно тянется направо к ручке входной двери.
                Конечно, в доме главной была печь. Именно от нее шли дощатые перегородки, выделявшие комнату для родителей, поменьше для нас с бабушкой, а из сеней сразу попадали в большую комнату, служившую кухней,  и вообще, там обычно собиралась вся семья. Бывало, на стол высыпалась горка кедровых орешков, и начиналось всеобщее щелканье. Особым шиком считалось, когда орешек разгрызался на две ровных половинки…
               В доме были гитара и мандолина. По-видимому, на гитаре могла играть мама, но я почему-то не помню таких моментов. Зато отец неплохо играл на мандолине и даже учил меня. Он рассказывал, что в юности со струнным оркестром играл в кинотеатре, сопровождая немое кино. Эта мандолина потом еще долго была со мной, пока ее однажды не разбили случайно мои дети.
                Долгими зимними вечерами мы с бабушкой часто оставались вдвоем. Брат в старших классах учился в другом селе и жил там, отец часто был в разъездах, а мама сидела в библиотеке. Вечером как раз собирался народ – и журналы почитать, и в шашки-шахматы сыграть. У меня всегда в запасе была книга почитать и даже не одна, а у бабушки любимой настольной книгой была «Робинзон Крузо». А еще я устраивала концерты для одного зрителя – бабушки. Я пела, танцевала, читала стихи. Зато, какая радость была, когда с клубами ледяного пара появлялся отец, особенно, когда у него был для меня подарок ‘’от зайчика‘’: кусочек хлеба с кусочком сала, оставшиеся от припасов, взятых с собой в дорогу. Бывало, что из таких поездок отец привозил косачей, тетерок, рябчиков, а однажды даже живую раненую тетерку…
                Из забавного еще помнится…  Одно время у нас был мотоцикл, голубой ИЖ-49, если я не перепутала. Летом отец ездил на нем по работе или  на рыбалку. Брат иногда отвозил маму на дальние полевые станы. Как библиотекарь она должна была заботиться о наглядной агитации, привозить книги и журналы. Представьте себе – после тяжелого трудового дня люди еще и книги читали! Зимой же мотоцикл закатывали в комнату. Он стоял так, что переднее колесо висело в воздухе. Меня очень интересовало, можно ли, покрутив колесо, изменить показания спидометра. Не один раз я долго и упорно его крутила, но мне кажется, что цифры на спидометре так и не сдвинулись…
                В памяти всплывают эти, да и другие эпизоды ярко, часто с мельчайшими деталями, но так иногда хочется, чтобы как на машине времени вернуться туда, хотя бы на часок. Вместе  с тем понимаю, что если бы каким-то чудом я вернулась в те места, то только разрушила бы мир, сохранившийся в моей памяти.
                Снова сон, уже другой…
Теперь я иду по улице, тщетно пытаясь увидеть знакомые места. Но ничего не могу узнать, как не могу узнать свой дом на современной фотографии, среди других домов на так изменившейся за прошедшие более чем полвека улице. И опять до дома я так и не дошла…
                На фотографии я с мамой и бабушкой Полей. За нами видна крыша дома.
11.08.20