Выбор

Глава 1.

На центральной улице провинциального города «Н», среди разноцветных фасадов  неизвестного направления архитектуры и редких, немногочисленных прохожих, прогуливались и вели беседу два молодых человека.

Первый — стройный, темноволосый парень с идеально уложенной прической. На его лице красовалась небольшая, но ухоженная эспаньолка. Одет он был просто: белая футболка, джинсы да потрёпанные временем кроссовки.

Второй — пухловатый блондин, со средними, слегка растрепанными волосами, больше походящий на старика. Лицо его, как сад, забывший заботу человеческой руки, покрывала небрежная борода, усы же торчали в разные стороны. Его одежда: белая рубашка под серым жилетом, такие же серые брюки и старые тёмно-коричневые ботинки — выглядели хоть и прилично, но довольно поношено. В руках он нёс чёрную кожаную сумку.

— Ну, что ты думаешь, Иустин? Оставайся, будет весело! — уговаривал остаться своего друга первый юноша.

— Да я бы с радостью, но, видишь, гол как сокол, — со вздохом произнес Иустин. —  Да и нахлебником я быть не хочу…

Это была лишь часть правды. С собой у него и правда было немного денег, но на счету в банке у него была некоторая сумма, которую он попросту не хотел тратить.

— Дружище, ты меня обижаешь! Ты мой гость и тебе не нужно ни за что платить! — воскликнул брюнет и, почесав затылок, произнёс: — Да у меня и у самого денег нет. Меня пригласили, сказав что угощают. Ты не переживай!

— По правде, не столько из-за этого я переживаю, друг мой Вульгарис, сколько из-за обещания. Договорённость у меня. Сегодня вечером, в своем городе, мы должны посетить встречу любителей мудрого вместе с другом, — с задумчивым лицом сказал Иустин.

— Ой, да ты тысячу раз ещё сходишь в этот свой кружок! Ты ведь не так часто и приезжаешь. Посидим, отдохнём… Ты не думай! — продолжал свои уговоры Вульгарис.

— Наверное ты прав… Нужно и отдыхать, успеется ещё! — поддавшись уговорам, ответил Иустин.

— Вот и отлично! Посидим, как в старые добрые…

Два товарища направились на назначенное друзьями Вульгариса место встречи, лениво беседуя о повседневных делах.

Время приближалось к завершению рабочего дня. Улицы, словно водный канал в сезон дождей, всё больше и больше наполнялись людьми и машинами. Этот бурлящий поток непрерывно куда-то спешил, только изредка появлялись в нём неспешно идущие люди, среди которых были и Иустин со своим другом.

— Точно, Вул, я тут видел выступление одного человека. Он так хорошо говорил на тему справедливости, одно удовольствие было его слушать. Но вот ответа на то, что есть справедливость, он так и не дал, — прервал разговор про работу Иустин. — Может ты знаешь,  что такое справедливость?

— Ну, справедливость — это когда государство не обманывает своих граждан! — почти моментально сказал Вульгарис.

— Это, конечно, хорошо, но ты не дал ответа на мой вопрос. Ты лишь привёл пример справедливого, но чтобы говорить о справедливом или несправедливом, нужно условиться что есть сама справедливость. — вздохнул Иустин.

— Ну да… Ты лучше послушай, как я несправедливость пресёк! — увиливая от размышлений, сказал Вульгарис и начал рассказ: — Иду я значит из бара домой и вижу, несколько школьников ломают памятник героям! Ну я и решил, что справедливость должна восторжествовать. Так наподдал им, что мама родная не узнает!

— Бог ты мой! И ты это считаешь торжеством справедливости?! Самосуд? — глаза Иустина вспыхнули, но, прокричав это и чуть успокоившись, он продолжил: — Отвечая несправедливостью на несправедливость, ты лишь оскверняешь себя и мешаешь истинной справедливости. В общем то, ты и сам становишься не справедлив, воистину, так считаю я и Платон!

— Не знаю, какой Платон что там считает, но тебе я отвечу. А что мне ещё делать? Вызывать полицию? — Вульгарис вопрошающе посмотрел на друга и, дождавшись кивка, продолжил: — Ты же прекрасно знаешь, что полиция и сама зачастую не справедлива. Они готовы закрывать глаза на несправедливость, которую творят богатые и власть имущие. Это ты со своим другом называешь справедливостью?

— Так с ходу и не отвечу. Дай мне время подумать… — попросил уходящий в размышления Иустин.

— Давай, я пока другу позвоню, — улыбнулся Вульгарис.

«Несправедливость людей… Да… Чем я лучше тех сладкоголосых болтунов, треплющихся о справедливости, но не о том, чем она является? Справедливость, что же ты такое? Ничего не идет в голову. Как это делается? Слишком долго я откладывал размышления над чем бы то ни было. Слишком долго я не пользовался этим механизмом, он на столько заржавел и порос мхом, что запустить его просто с ходу кажется чем-то невозможным. Так, не туда я забрёл в своих размышлениях. Справедливость. Если я не могу дать этому слову определение, обратимся к тому, что я считаю справедливым. Уровень специализации человека и то чем должно заниматься человеку. Справедливо, ведь не должно дворнику настраивать станок на заводе, равно как и инженеру мести дворы. Дальше… Награда и соответствие ей выполненной работы как качественно, так и количественно. Тоже подходит, ведь не должно прорабу, направляющему работу строителей, получать меньше их. Как и работнику, выполнившему больше труда, получать меньше своего коллеги, сделавшему меньше. Выходит, справедливость это соответствие чего-то к чему-то? Не очень точное определение. А как определить что с чем соотносить и в каких пропорциях? Моралью? Больше ничего на ум и не приходит. Так и отвечу.»

— Справедливость — это соответствие между несколькими критериями, где предметы и пропорции определяются моралью, — после всех размышлений заключил Иустин.

— Теперь мне нужно подумать, — медленно произнес Вульгарис и после небольшой паузы ответил: — А если человек не всегда следует морали или он вообще аморален? Впрочем не важно, мы уже пришли. Только не начинай свою демагогию при остальных.

Глава 2.

Возле одного из домов с вульгарно-сладким фасадом Вульгарис вдруг остановился и, посмотрев на время, произнёс: — Ждём здесь, он скоро выйдет.

Через минуту из дома вышел худой юноша с бледным цветом кожи. На симпатичном лице его прямиком под глазами, словно два лепестка розы, красовались уже даже не мешки, а настоящие синяки. Русые волосы были аккуратно заправлены в пучок, но несколько прядей предательски выбивались из общей массы. Из одежды на нём была черные косуха и узкие штаны, с белоснежными кедами.

— Рейкулюс, — сказал незнакомец и протянул руку.

— Очень приятно, Иустин, — разглядывая его лицо, пожал он его руку.

После рукопожатий Вульгарис задал несколько дежурных вопросов новому спутнику, и беседа продолжилась бы в том же направлении, если бы не предложение Иустина отойти покурить.

—Зачем куда-то отходить? Кури тут, — недоуменно спросил Рейкулюс, после чего улыбнулся и продолжил: — А-а-а. Я тебя понял. Пошли.

Переулок, ведущий на задворки, с каждым шагом становился всё отвратнее. Чистый вход перетекал в кучи мусора и обшарпанные стены, испещрённые надписями сомнительного содержания. По мере продвижения по переулку, улыбка Рейкулюса сменилась на едва заметный тоскливый взгляд, но как только они оказались в конце пути, улыбка вновь вернулась на его лицо.

На выходе из переулка спутников поджидала полная разруха. Повсюду валялись шприцы, бутылки, разлитые по всюду биологические жидкости разного толка и прочие из атрибутов упаднического образа жизни. На стены зданий горько было смотреть. Не то что штукатурка, сами кирпичи на большей части осыпались. Тут и там, словно разбрызганные по полотну неизвестным творцом, гордо занимали своё место мох и плесень. На нижних этажах, вместо окон были железные пластины да решётки, а на этажах повыше целые стекла чередовались с битыми.

Иустин достал из сумки табак с трубкой и приступил к набивке.

— Что это? — потирая руки спросил Рейкулюс.

— Трубочный табак, — не отвлекаясь от своего занятия ответил Иустин.

— Понятно, — улыбка сошла с бледного лица, а её место занял едва уловимый грустный взгляд.

Заметив перемену в настроении товарища, Вульгарис решил завести беседу: — Недавно передачу смотрел про естественные права. Это такие права человека, которые у нас есть от природы. На жизнь там, на свободу.

— Ну и абсурд. От природы человеку даны только естественный отбор и смерть, — продолжая начинять трубку табаком, поддержал беседу Иустин.

—Да там много этих прав. Как их там… Там ещё… Равность. Нет, равенство, — запоздало дополнил Рейкулюс.

Иустин, закончил забивку и, раскуривая трубку, сказал: — Ещё смешней. Какое у людей равенство? Умственные, физические, да все показатели сильно разнятся от человека к человеку, что я, кстати, считаю прекрасным. Единственное равенство, которое я могу допустить — равенство перед законом. И то в справедливом государстве, — Иустин выпустил струю дыма и передал трубку Рейкулюсу.

— Ну, по сути, мы все просто куски мяса, нанизанные на кости, с примерно схожим наполнением, — Рейкулюс затянулся и, закашлявшись, передал свою очередь курить Вульгарису.

— Я тоже думаю, что люди должны быть равны. В демократии у людей, как минимум, должно быть равное право голоса, — Вульгарис начал курить трубку, но по нему было видно, что он не привык к такому способу курения.

— Можно? — попросил трубку Иустин и, вернув её себе, продолжил:  — Отвечу вам обоим. Допустим и куски, но ценность представляем разную. Один может быть безработным алкоголиком, побирающимся на площади, другой же перспективным учёным, разрабатывающим вакцину, которая спасёт сотни тысяч или даже миллионы жизней. Что же до равного голоса, возьмем в пример тех же персонажей в демократическом обществе. Почему худшему должно решать наравне с лучшим? Пускай даже худший — не самый худший и лучший — не самый лучший, — Иустин движением руки предложил покурить сперва Вульгарису, на что тот ответил отказом, потом Рейкулюсу, который, согласившись, сделал затяжку и, вновь раскашлявшись, отдал трубку назад.

— Кх-кх. А я вообще считаю, что государства быть не должно! Оно препятствует свободе человека! Ограничивает нас! Люди сами вольны решать свою судьбу, — вдруг что-то вспомнив, вывалил на собеседников Рейкулюс.

— Конечно ограничивает. А как иначе? Ведь большая часть людей даже не может решить, чем им заняться в свободное время, а если и найдет чем заняться, то с огромной вероятностью это будет бесполезное, а может даже и вредное занятие. Дав им свободу без ограничений, начнётся полный кошмар. Нет дружок, государство нужно и важно, а управлять им должно достойнейшим из нас, — Иустин вздохнул и покачал головой.

Рейкулюс посмотрел на Иустина, думая за что бы зацепиться, и спросил: — А как мы определим достойнейших?

В этот момент Вульгарис сказал, что ему звонит друг и отошёл чуть поодаль. За это время Иустин обдумал ответ и сказал: — Достойнейшие — это те из нас, кто одновременно справедлив, обладает высоким уровнем специализации в полезных отраслях и отличился заслугами.

Из переулка показался пухлый мужчина, одетый в модные, обтягивающие штаны, кофту популярного бренда и чудаковатого вида кроссовки. Легко было бы спутать его с подростком, но его зрелый возраст выдавали морщины и седина, пробивающаяся из каштановых волос, как первый снег на осеннюю землю.

— Ну что вы тухнете тут, чуваки? Погнали! — крикнул гость.

Иустин вытряхнул полностью истлевший табак из трубки, оставив пепельный след на этой свалке жизни, и компания пошла прочь от туда.

— Кстати, Инфант, знакомься, это мой друг, про которого я говорил — Иустин, — представил своего друга Вульгарис.

—Очень приятно, — пожали они руки.

Глава 3.

Люди на улицах всё ещё в спешке куда-то текли, когда компания остановилась возле синего непримечательного здания. Разве что надпись «Кафе» над входом да небольшие скамейки в промежутках между большими окнами могли заставить задержать здесь свой взгляд.

Иустин увидел рядом со входом маленькую, почти не заметную девчушку лет 20. Кудрявые волосы средней длины, словно карий водопад, небрежно падали на хрупкие плечи. Её  темные глаза с первого взгляда ничего не выражали, но где-то в глубине ощущалось непреодолимое желание чего-то непонятного Иустину.

Все, по очереди обняв, поприветствовали девушку. Иустин же, стоя чуть в стороне, лишь сухо произнёс: — Привет.

—Люксурия, знакомься, это мой друг — Иустин, — после приветствий сказал Вульгарис.

— Приятно познакомиться.

Когда они вошли в здание, их встретил узкий, освещённый тускло-красным светом коридор. Левая часть коридора была полностью серой, лишь несколько незамысловатых картин служили ей украшением. Правая сторона была выкрашена в чёрный. На ней находились светильники, по форме напоминавшие свечи. В конце коридора, по левую руку, находился вход в полупустое кафе, из которого доносились звуки какой-то скучной беседы. По правую же руку, в темноте пристроилась ведущая куда-то вниз лестница.

Спустившись на дно, компания упёрлась в массивную деревянную дверь. Инфант постучал, покачиваясь в отбиваемый ритм, и произнёс: — Эй, чувак, открывай! Это я, Инфи!

Замок щёлкнул, и через мгновение дверь отворилась. В нос резко ударил сладкий табачный дым. Их взор преградил одетый во всё чёрное высокий старик с длинной бородой и такими же длинными волосами, на которых, словно вырубленная в лесу поляна, красовалась плешь.

— Ну и кого ты привёл, малыш Инфант? — нахмурив брови, проворчал старик.

—Спокойно, Хар, всё пучком. Так сказать, с Всевышним согласовано! — подмигнул Инфант.

«Страж» кивнул и, костлявой кистью указав на длинный зал с отдельной барной зоной в конце, отошёл в сторону. По обе стороны зала находились комнаты, отделённые между собой и проходной частью помещения деревянными перегородками. Всего 8 пар комнат и зона у барной стойки. Из некоторых комнат вылетал дым, грациозно кружа в красном свете, лившемся из ламп, висящих на сводчатом кирпичном потолке.

— Давайте сядем в одной из комнат второго или третьего ряда? Не хочу глубоко заходить, но и у входа сидеть не хочется, — стреляя по залу глазами, медленно произнесла Люксурия.

— Идите в левую второго, — наклонившись к самому уху стоявшей позади всех Люксурии, грубо произнёс тот, кого Инфант назвал Хар.

В нужной комнате, по обе стороны от входа стояли столы с деревянной столешницей и мягкие диваны, в которых сидящий будто тонул. Свод потолка продолжал плавно перетекать в пол. Левый стол был свободен, но оттуда веяло сквозняком. Правый стол занимал полный мужчина в официальной одежде, листающий бумаги.

Первым вошел Вульгарис, — Мы присядем? — он поднял брови, ожидая ответа.

Мужчина бегло посмотрел на Вульгариса, после чего — на остальную компанию, вошедшую следом, задержал взгляд на Люксурии и, улыбнувшись, ответил: — Если вас не смутит скромный судья, занимающийся бумагами.

Пока все садились за стол, Инфант успел сбегать за посудой для питья и большой бутылкой водки и с тремя видами сока. Иустин же достал из сумки купленную по дороге бутылку вина. Все, кроме Иустина, пили в одинаковом темпе. Когда каждый допивал 5 стакан, он ещё пил первый бокал вина.

В один момент все, исключая Инфанта и Иустина, куда-то ушли, даже судья собрал свои бумаги, будто его и не было вовсе. Комната погрузилась в неловкую тишину.

— Ну и ворчливый старпёр этот Хар! Ненавижу стариков, — с пренебрежительным лицом прервал молчание Инфант.

— Почему это? — полными непонимания глазами посмотрел на него Иустин.

—Чувак, ты угараешь? Старики только занимают места. Дорогу молодым! Старость — это балласт. Ей нет места в современной жизни. Уж лучше умереть молодым и счастливым, чем старым и больным.

— Полностью не согласен. Ей есть место в жизни каждого человека. Стать старым, стать старцем — то, к чему должно идти человеку. Под конец своего жизненного пути, став зрелым духовно, постигшим мудрость в течении жизни, умиротворённо доживать свои дни, будучи готовым к собственной смерти — вот чего я хочу, — мечтательно произнес Иустин.

— Ну хрен знает, всё равно как-то стрёмно стареть. Старики никому не нужны, — с какой-то грустью в глазах, но всё ещё пренебрежительным выражением лица сказал Инфант.

— Создай большую семью, воспитав достойных людей. Тогда вопрос ненужности отпадёт сам собой.

Как только Иустин закончил говорить, в комнату вошли остальные члены компании. Рейкулюс, шмыгнув носом, что-то спросил у Инфанта, переключив внимание на себя. Иустина не очень то волновало, что его собеседник ушёл от разговора, больше его заботило то, что через Инфанта, пусть даже и в самой малой части, он увидел себя, и это вызывало в нём отвращение.

Люксурия, резко встав, обратила на себя внимание всех находящихся за столом: — Это не то состояние, в котором я хотела бы находиться! — воскликнула она и, передавая глазами свои намерения, полностью осушила только что налитый стакан.

После этих слов Иустину вдруг почудилось, что комната стала меньше, а в голове у него пронеслось: «Да, это не то состояние и место, в которых бы я хотел находиться.».

Вскоре водка закончилась, и все начали думать, что делать дальше.

— Слушай, Инфант, друг, может займешь мне 10 медяков на водку, — хитро улыбнулся Рейкулюс.

— Рей, братан, ты и так мне торчишь 15!

—Хорошо, — вздохнул Рейкулюс и, порывшись в кармане, подал 15 монет другу. — Займёшь 10-ку?

Инфант закатил глаза, после чего положил в руку Рейкулюса 10 медяков и сразу же их забрал: — Это твоя часть вклада. Вульгарис, с тебя тоже 10, отдашь потом.

Записав долги в телефон, Инфант пошёл за добавкой. Вернувшись с новой бутылкой, он присел рядом с Люксурией и, положив ей руку на плечо, сказал: — Люкси, детка, тут такое дело… Не хватило ещё 10-ки. Чтобы продолжить, придётся вкинуться.

Люксурия бросила на стол монеты и воскликнула: — Несите, кто хочет, я туда не пойду!— после чего подмигнула Иустину.

— Мне не сложно. Заодно разомнусь, — поднимая со стола деньги, бросил Иустин и пошёл к барной стойке.

Очутившись в барной зоне, он вдруг почувствовал как от холода пробежали мурашки.

«В таком маленьком помещении и трое охранников.», — пронеслось в его голове, когда он заметил трёх секьюрити, стоящих чуть поодаль от бара.

Сама барная стойка, хоть и сделана была из синего стекла, в купе с холодом походила на глыбу льда. За ней сидели трое похожих на постоянных гостей посетителей: самый дальний активно беседовал с барменом, центральный задумчиво глядел в стакан, а ближний, высокий худощавый мужчина с рыжими волосами, крепко спал.

Иустин подошёл с краю и, протягивая монеты, окликнул бармена: — Инфант передал.

Бармен взял монеты, подкинув, пересчитал их, кивнул и вновь продолжил беседу с постояльцем. Вдруг спящий мужчина повалился на бок и, падая, схватился за Иустина. Взглянув в его исступлённые глаза, смотрящий тот час испытал бы те боль, страх и скорбь, которые в них бушевали.

— Я ведь любил Его! Любил больше всех! Зачем?! Почему именно я должен был сделать это?? — хриплым, полным печали голосом заплакал мужчина.

— Не обращай внимание. Просто пьяница, пропивший последние 30 монет, — успокоил Иустина бармен.

Вернувшись к столу, Иустин застал, показавшийся ему очень забавным, разговор.

— Люди, понимаешь… Люди сами решат по какому закону им жить, — пьяной запинкой констатировал Рейкулюс.

—Ну да… Власть за народом… Но! Выбранная нами власть должна карать за нарушение закона! — ударив кулаком по столу, закончил Вульгарис.

Вновь Иустина посетило чувство, что стены стали ближе, ему стало душно. Разговор так бы и продолжался в том же русле непонимания, если бы не грустная попсовая песня, зазвучавшая из соседней комнаты.

— Столько воспоминаний… — задумчиво произнесла Люксурия и начала рассказ: — Прошлым летом я познакомилась с одним парнем на вечеринке. Он был такой хороший, такой красивый… Я так полюбила его, так страдала без него… — казалось слезы вот-вот пойдут из её глаз, но она продолжала: — Целых три дня! После чего он обратил на меня внимание. Я с провела с ним вечер и послала нахрен!
Люксурия игриво стрельнула глазками на Иустина, который, пока весь стол, включая её саму, разражался хохотом, задумчиво глядел на бокал.

«Почему я вижу часть себя в этом подобии женщины? Мне так мерзко от этого.», — пронеслось у него в голове, и, дабы заглушить это чувство, Иустин залпом выпил оставшееся в бокале вино. Вино встало поперёк горла. Тело и разум обдала духота. В голове стояло чёткое ощущение того, что если он хоть на мгновение задержится в этом месте, стены раздавят его, словно пресс выброшенную на свалку груду металла.

Иустин встал и начал медленно пробираться к выходу. Когда до свободы оставалось совсем чуть-чуть, путь преградил старый Хар: — Куда? — положив на беглеца руку, проворчал он.

— Пусти, старик! — жадно вдыхая воздух, с силой оттолкнул его Иустин.

Глава 4.

Вульгарис, выбежавший вслед за Иустином, взволнованным голосом спросил: — Что с тобой случилось? Ты даже сумку забыл!

— Я не могу там находиться! Мне там очень душно. Если бы я пробыл там хоть немного дольше, то был бы полностью выжат, — сжимая кулаки ответил Иустин и ,будучи не в силах сдерживать рвотные позывы, излил своё отвращение под ближайшее дерево.

— Я захватил твою сумку, давай присядем на скамейку, покурим, — улыбнулся Вульгарис, заметив облегчение в глазах друга.

Когда они сели на скамейку, Иустин принялся методично набивать трубку. Улицы в такой поздний час казались одинокими. Лишь редкая машина или проходящая мимо болтливая парочка нарушали городскую тишину. На небе сияли тысячи звезд, а луна, завернутая в серую шаль облаков, холодно озаряла весь город.

— Видел, как Люксурия весь вечер поглядывала на тебя? — подмигнул Вульгарис.

— Старался не обращать на такое внимание, — безразлично ответил Иустин, продолжая набивку.

— Ну и зря, — пожал плечами Вульгарис. — Не понимаю я этой твоей асексуальности, или как это там называется?

— Да нет, друг мой, влечение-то я как раз таки испытываю, наверное, как и все нормальные люди. Моя позиция заключается в том, что поистине человеком может считаться лишь тот, кто может стоять выше своих инстинктов. Но половой акт, как часть отношений между мужчиной и женщиной в паре, я считаю приемлемым, — неспешно раскурив трубку, ответил Иустин и передал её собеседнику.

— А зачем держаться выше инстинктов? Гораздо приятнее окунуться в них с головой и плыть по течению своего влечения. С последним-то я согласен. Я сам считаю, что измена — это тупо, — сказал Вульгарис и после пары затяг, откинувшись на спинку скамейки, передал трубку обратно, — Накурился.

— А зачем придумывать законы, создавать государства, делать научные открытия, творить искусство, поклоняться богам? Чтобы не отождествлять себя с животными, — подняв указательный палец в просьбе подождать, Иустин сделал три затяжки, практически не делая между ними перерыва, и продолжил: — Про измены я, конечно, согласен, но ты не так меня понял. Да и изменой я считаю нарушение неких договорённостей, но не суть. Я имел ввиду, что не приемлю для себя сексуальных контактов без отношений с человеком.

Их беседу прервала выбежавшая под песню о какой-то Эсмеральде Люксурия. Кружась в танце, она восклицала: — Я Эсмеральда! Я Эсмеральда!

В глазах её горело иступленное умиротворение, будто она получила то, чего так страстно желала. Танцуя, она приблизилась к скамейке и рухнула на колени Иустина.

— Встань пожалуйста, — попросил Иустин, не прекращая курить.

Она, полная недоумения, посмотрела на Иустина и, заметив в глазах непонимание, а на лице отвращение, грациозно спрыгнула. В этот момент из двери вышли Инфант с Рейкулюсом, и она моментально повисла у них на шеях.

Вульгарис предложил прогуляться, и компания отправилась бродить по ночному городу. Все пошли вперёд, активно что-то обсуждая, лишь Иустин, держась на небольшом расстоянии, думал о чём-то своём и с каждым шагом жадно затягивал трубку. Процессия неожиданно остановилась, когда разговор перерос в приятельский спор. Иустин, сохранив дистанцию, встал в стороне, размышляя о сегодняшнем вечере и не выпуская изо рта трубку. Сперва протвостояние было двусторонним, но постепенно союзники отделялись и, когда перегревшаяся трубка выпала из рук Иустина, спор перерос в масштабный конфликт всех со всеми. Каждая сторона кричала что-то своё, даже не слушая слова своих оппонентов.

Иустин кашлем обратил на себя внимание. Конфликтующие, прекратив кричать, повернулись. Уже готовые взорваться, каждый из них нашёл союзника, не принявшего пока сторону. Все думали: «Вот он — спаситель, который встанет за меня, и победа будет гарантирована!».

— Ну же, что ты думаешь?!— вопрошали они.

— Я считаю, что мы все неправы, — печально сказал Иустин, поднимая трубку. Он был готов принять всю ненависть на себя.

Эпилог.

На центральной улице провинциального города «Н», среди разноцветных фасадов, неизвестного происхождения архитектуры и редких, немногочисленных прохожих, куда-то шёл и вёл внутренний диалог одинокий молодой человек.