Бабушка Ольга

 Бабушка - Ольга Георгиевна, 1881-го  года рождения, дедушка Дмитрий Матвеевич – 1879-го. Подданные Российской империи. Им посвящается мой рассказ.
   
      По узенькой тропинке бежит маленькая девочка. Быстро, быстро, перебирая ножками, вот-вот  упадёт, споткнувшись о камушек. За девочкой бежит молодая женщина. Догоняет, хватает подмышку, несёт  обратно в маленький домик, привязывает пояском за ножку к ножке стола, целует, суёт в руки тряпичную куклу, рядом ставит тарелочку с ломтиком хлеба с сыром.
    – Сиди тихо, сейчас папа придёт. - И убегает по той же тропинке, которая выходит на широкую аллею. В конце аллеи - большой дом с верандой. Там живут господа. Мама  девочки – главная хозяйка дома над всеми господами. Она ходит по всем комнатам, всё убирает, ставит по своим местам, вытирает пыль, моет посуду. Она самая главная в доме. Господа не знают, что где лежит. Если им что-то понадобиться они просят  маму девочки .
    – Эде, - пожалуйста, принеси.  Эде, пожалуйста, подай.               
         Маленькая девочка это моя бабушка  Олга Крольман (Олга – Лавиза  Кроллмане). Она родилась в 1881 году в богатом латышском имении. Её мама Эде  работает в имении горничной, а папа – кузнец ( Кроллман Юрис, родился в местечке Эзере).
      Папа Георгий Крольман (так по-русски звучит его имя) приходит домой обедать. Отвязывает  Олю от стола, усаживает к себе на колено. Одной рукой держит её, другой - обедает. Папа Оли очень красивый. Он похож на русского бога Иисуса Христа, которого Оля видела в доме у русских, на красивой иконе. У папы такое же лицо, только без бороды. Когда Оля приходит  в гости в домик к русским, она говорит - мой папа, на хуторе у тёти Вильмы – мой тятис, у немцев Аниты и Курта– мой фатер.  Это когда она рассказывает о своем папе соседям, а когда к нему обращается сама, говорит «мой Юринька» - так, как называет его мама. Так Оля и выросла со знанием трёх языков, хоть её никто и не учил.
    Когда  Оле исполнилось  восемь лет, мама умерла.  Оля очень жалела маму, и жалела папу – как он будет без мамы. Она варила ему еду, стирала одежду, стелила постель, прибирала комнату. Она провожала его на работу до кузницы и приходила встречать, когда заканчивалась работа. Ничего не помогало – папа тосковал всё больше. Олю он послал учиться в латышскую  школу и не велел работать по дому. Когда стала приходить мадемуазель Зента варить для них еду и прибирать в доме, стала тосковать Оля. В конце концов, она ушла на хутор к тёте Вильме и попросилась жить у неё и пасти овец. Латышскую  школу Оля бросила, успев выучить алфавит. Тётя Вильма была рада старательной помощнице, а её сын Оскар,    её двоюродный брат,  тоже был рад компании. Вдвоём с братом они весело управлялись с многочисленными  хозяйственными делами и не замечали надвигающихся бед. Неурядицы, долги, земельные споры. Всё это ложилось на плечи тёти Вильмы– сестры Олиного папы. Муж её умер три года назад, простудившись на морском промысле. Чтобы заработать денег  для поправки хозяйства, отправился на промысел - подлёдный лов салаки, присоединившись к рыболовецкой артели своего родственника. Промысел был удачным. Заработал порядочно денег, но попал в жестокий шторм с ледяным ветром, заболел и умер.
         После смерти мужа, Вильма не смогла удержать хуторское хозяйство на достойном уровне. Пришлось отдать часть земли помещику за какой-то долг. Всё пошатнулось, молодая женщина искала выход. Всё чаще посещала мысль – уехать. Многие латыши – крестьяне куда-то уезжают, где много земли. От них приходят письма к родственникам, и тётя Вильма  узнаёт, как хорошо устроились в Канаде и в Америке её знакомые.  Поехать в Канаду…
     Это страна очень большая, расположена между  океанами Тихим и Атлантическим. Подумать только, сколько там земли. Лиепинь Вильма идёт советоваться к Пастору  Отцу Иоанну и к своему брату  Георгу Крольману. Уехать куда- нибудь из Латвии латышской семье – не диво. Многие уезжают. Уехал ещё один брат Вильмы – Освальд Иванович Крольман. Но он уехал не сам по себе. Его направило  Рижское акционерное общество «Сириус» директором чугунолитейного завода в Екатеринославле. Но это соседняя Украина, а не далёкая Канада, и Освальд образованный мужчина. Как же  Вильме одной, окончившей всего лишь  двухгодичную  школу пуститься в далёкий путь. « Да только я не одна – думает Вильма. -  Окончит Оскар гимназию, ему будет уже 17.  Дальше учиться он может и в Канаде…» . У них большое хозяйство. Хороший дом, лошади, коровы, маслобойка. Полно всякого инвентаря. Хозяйство вести помогают наёмные работники – батраки. Но земли мало и мало дохода. С трудом хватает денег расплатиться с работниками, налогами, долгами. Мысль уехать туда, где много земли, а здесь всё продать, не оставляет Вильму.
          Папа Оли женился на Зенте, у них родился сын Александр и они уехали в Ригу. Работа на вагоностроительном заводе умелого кузнеца обеспечивала семью приличным достатком. Оля с сожалением оставила тётю Вильму и брата Оскара. В Риге поступила в  русскую школу, научилась читать и писать по-русски, пристрастилась к чтению. Полюбила русских писателей, особенно Льва Николаевича Толстого. В Риге родилась сестра Отилия.
          Любимый папа Георгий Иванович Крольман превратился в уважаемого господина. Если в имении он носил одежду из домотканого  серого сукна, то в Риге  завёл чёрный костюм-тройку, часы с серебряной цепью, шляпу  и трость  для прогулок по выходным и праздничным дням. Обычная его одежда,  по-прежнему, –  несгораемая роба, негнущийся фартук, тяжёлые башмаки. Оля с сожалением видела, что папа – Юринька больше уже не похож на русского бога, и мачеха Зента не зовёт его «мой Юринька», а зовёт «Георгий». Оля заботится о своём «тётис» - папочке,  и следит  за мачехой Зентой,  чтобы  не ущемлялись  его  права.
           Олга, Отилия и Александр, подрастая, незаметно, из последователей «Младолатышей» превратились в сторонников «борцов за свободу»,  узнали об  организации «Новое течение». Еще не осознав своей миссии и опасности выбранного пути, они интересовались запретными воззрениями, читали по вечерам полу - запрещённые  книги, стихи Яна Райниса.  Доказывали таким же юным,  как они, свою точку зрения. Однажды полемика раскалилась до драки и брата  Александра  убили ударом в висок. Похороны, потрясение, строжайший запрет отца положили конец мятежным задумкам.
           Олга поступила на службу. Она стала «компаньонкой» мадемуазель Аниты  – единственной дочери рижского миллионера, владельца кожевенного завода. В обязанности компаньонки входило завтракать, обедать и ужинать вместе с Анитой, ездить с ней в её экипаже на прогулки, сидеть возле - в саду и разговаривать. Кроме того, сопровождать на уроки французского, хороших манер, бальных танцев и верховой езды. Так или иначе, компаньонке что-то перепадало из высоко оплачиваемых уроков, предназначенных дочери миллионера, и, естественно, сверх всего она получала жалование.
    У Олги появились модные  платья, золотая цепочка, она научилась делать красивые причёски из своих, слишком мягких волос. Когда они – госпожа и компаньонка были рядом, отличить, кто из них кто, было трудно.
          Однажды во время прогулки на их пути повстречался  молодой моряк в офицерской морской форме с кортиком. Это был Дмитрий Матвеевич Трубин – мичман флота его императорского величества. Звание мичмана крестьянский сын северного края Российской империи получил за грамотность, аккуратность в штабных делах, прилежание, трезвость, статность, красивую внешность и красивый почерк. Когда офицерское звание (хоть и самый низший чин в российском флоте) было присвоено, офицеры – дворянские дети - приняли Митю Трубина в свой кружок. Там он и обучился изысканным манерам, вернее манеры сами  собой вошли в него и остались навсегда. (Более того, они потом каким-то загадочным способом передались  его сыновьям и т.д., но об этом – позже).
           Итак, они повстречались - Олга Георгиевна Крольман и Дмитрий Матвеевич Трубин. Когда на очередное свидание мичман Трубин явился в военно-морской офицерской форме белого цвета, участь латышки Олги
Крольман, стать женой русского офицера,  была решена окончательно и бесповоротно. Правда, сама Олга утверждала, что военно-морская форма тут ни  при  чём, всему причина – карие глаза  славянина и «ростом и лицом» вышел. Состоялось венчание в Русской православной церкви. В имени Олга добавился мягкий знак. Стала – Ольга, Оля, Олюшка, а потом и бабушка  Оля. А пока поселились в городе Либава, где молодой мичман служил в порту (Порт Императора Александра III). Жили  на казённой квартире. В 1907году родился сын Саша, в 1909-Володя, в 1911 – Боря.   Оля  особо не задумывалась о своей принадлежности к Лютеранской церкви, хоть и прошла торжественный обряд конфирмации в 15 лет.  Детей она крестила по православному обычаю. Как же иначе? Муж – русский. Офицер флота Его Императорского Величества. На улице матросы отдавали ему честь и обращались: «Ваше благородие». Олю называли «барыней», когда она, принарядившись, ходила на рынок за продуктами. Супруги понимали, что по происхождению им не полагаются такие обращения, но не возражали. Жалования мичмана им хватало   хоть и на скромную, но безбедную жизнь.

      В 1910 году всей семьёй Крольманы и Трубины провожали в далёкий путь тётю Вильму  и двоюродного брата Оскара. Они уплывали на российском пароходе в Канаду.
    Вильма расплатилась с долгами, продала оставшееся имущество. С некоторой суммой  американских долларов, полученных в обмен на «латы», и остатками вещей они с Оскаром погрузились на пассажирский теплоход «Саратов» Русской морской компании. До этого они несколько дней жили в Либаве у родственников, дожидаясь нужного рейса Либава – Галифакс.  Другие эмигранты дожидались своих рейсов в Либавских «эмигрантских домах», которые были построены и открыты ввиду большого наплыва желающих уехать. Каждый день все  ходили на эмигрантский морской вокзал узнавать о прибытии пароходов.
    Морское путешествие заняло  более двух   недель. Океан был спокоен,  как и моря Балтийское и Северное, когда  они по ним плыли.  Оскар  часто бывал в Либаве и вид морских просторов ему был не в диковину. Но на Балтийском море, под Либавой на рейде всегда стояло несколько кораблей, и было ясно, что где-то вдали есть берег, хоть он и невидим. Когда плыли по Атлантическому океану, казалось, что  он безбрежен, нет ему конца, и никогда не будет. За всё время путешествия не встретилось ни одного судна или острова. Их пароход казался Оскару  отдельным, единственным в мире государством. Порядок,  царивший на нем, поражал Оскара. Каждое действие любого из членов команды было необходимо, предписано ему, и никто не ошибался ни в одном шаге.  А капитан был царём, монархом, богом и только одно его присутствие  на мостике приводило в движение все действия  команды парохода и через них  действия всех механизмов.
     - Маммите, я бы хотел стать моряком.
     - Вот как! А я думала, что тебе надоело путешествие, что тебе скучно.
     - Нет, мне интересно изучать государство.
    - Какое государство, Оскар,  где оно? Мы  же еще в пути.
    - Наш пароход – это государство. В нем всё разумно, все всё умеют, хорошо делают  и мы движемся вперёд. Я думаю, что вся жизнь должна быть так устроена. Когда мы получим землю в Канаде, мы с тобой всё устроим, как на пароходе,  и наше хозяйство будет в порядке, только бы нам дали землю.
    - Нам дадут землю, а обработать и засеять её мы с тобой сумеем. Я испугалась, что ты станешь моряком и оставишь меня одну на нашей земле.
    - Что ты, маммите, разве я могу бросить нашу землю. Просто я смотрю на моряков и учусь у них как надо делать дело. Когда я сказал, что хочу быть моряком, я имел в виду, что хочу быть таким умелым, как они.
     Им дали землю. Два пая.  Земли было много. Они купили дом. Наняли трактор вспахать и прокультивировать  залежь. Оплата после уборки урожая. Ах, какое это было поле! Участок канадской прерии с тёмно- каштановой  песчано-глинистой почвой, с  глубиной тёмноокрашенного слоя более  фута (тридцати сантиметров). Приобрели семена. Оплата за них также после уборки. В этом году у них будет яровое. Ячмень и овёс, немного картошки для себя. И ещё, кто бы мог подумать, они посеяли латышский серый горох. Они прихватили с собой решето гороха. Всего решето. Фунтов 10. Они взяли этот горох из своего старого дома из суеверных соображений как сувенир, на память,  или вдруг попадём в беду, нечего будет есть, и горох пригодится. Это  серый латышский  съедобный горох, популярный в национальной латвийской кухне, но неизвестный нигде в мире. Они не стали его есть, а посеяли на небольшом участке. О том, что после гороха остаётся плодородная земля - знали. Но они и не предполагали, как им повезёт с этим горохом. Осенью они вручную, бережно собрали и обмолотили созревший горох, не потеряв ни одной горошинки. Набралось около двадцати килограмм. Этого хватило на 10 сотых десятины, а на третий год собрали целый центнер. Хватило засеять половину десятины и на еду оставили. Дали попробовать приготовленное блюдо из гороха соседям. Получили заказ на следующий год на покупку семян. Когда вырастили две тонны гороха с десятины и распродали по цене хорошей гречневой крупы, можно было подумать о покупке трактора и  написать на родину, что у них все хорошо.
      Вильма и её муж  у себя на родине были хорошими хозяевами. Они прислушивались к советам агрономов, читали сельскохозяйственные журналы, применяли в своём хозяйстве новшества, о которых узнавали. Они были культурными  земледельцами, и у них могло бы быть хорошее хозяйство. Но земельная политика в Латвии была такой, что крестьяне беднели год от года и, в конце концов, разъезжались по всему свету. Тем удивительней стала для Вильмы  политика Канадского правительства, которое  всеми силами стремилось заселить канадские прерии  зажиточными фермерами.  В этом политика правительства и стремление Вильмы  и Оскара  Лиепинь   стать культурными зажиточными фермерами, как нельзя лучше, совпадали.
    Теперь они часто обсуждали своё новое положение. Читали о королеве Виктории, восхищались её политикой, горевали о том, что «матери конфедерации»  уже нет в живых.
      Однажды они сидели на берегу широкой реки, теперь уже их реки.
     - Давай, мы вместе со всеми будем отмечать  «День Королевы Виктории» -          
19 июня.
      - Как это мудро, что Канада открывает двери всем желающим. Разве Канада перестанет быть Канадой, если на её землях поселятся люди из других стран и станут канадскими гражданами.
     Неожиданно из-за реки налетел ветерок и донёс далёкий хор: «Лего-лего».
     - Маммите, ты слышишь!
     -Оскар, ты слышишь! Ведь сегодня 23 июня – день Лего.
     -Здесь наши земляки, они празднуют  «День Лего», давай пойдём к ним!
     Завтра мы возьмём лодку и переправимся на тот берег и найдём их там.
     -Да, да, Оскар. Но это, может быть, очень далеко.
     Ветерок упал,  хор стал неслышим, но радостное чувство осталось надолго.
           Примерно, в эти же годы покинул Либаву и Латвию дядя Ольги Освальд Крольман. По направлению акционерного общества «Сириус» он со своей семьёй переехал на Украину в Елизаветград. Имея хорошее образование, он стал работать управляющим чугунолитейного завода. В этой должности он состоял до 37 года. Арестован…

       Ольга Георгиевна Трубина растила своих сыновей и вела домашнее хозяйство, её муж мичман Трубин служил в порту АлександраIII . Утром уходил на службу, вечером возвращался, и всей семьёй шли гулять по набережной. 
       Счастливая жизнь кончилась  с  началом первой мировой войны. Пришлось собирать вещи, хватать детей и «бежать» от этого нашествия. Добрались до Елизаветграда, поселились в доме   дяди Освальда.  Когда стало известно, что германцы далеко от Либавы и появилась надежда, что война кончится, беженцы вернулись  домой. Их квартира пребывала в полном порядке, её даже никто не посетил  за время  эвакуации.
     Наступило некоторое затишье, но оно оказалось недолгим. В пятнадцатом году немецкое командование предприняло переброску войск с  западного фронта и наступление на восточном, в том числе и в Прибалтике. С  приходом в порт Либавы немецких военных кораблей и начавшейся бомбардировкой, бежать пришлось внезапно и без подготовки. Ольга прокляла всю немецкую нацию во главе с канцлером. Возмутилась до глубины души тем, как немцы притворялись гуманными, культурными, образованным, и какими они оказались вероломными, дикими, слабоумными. Нет! Не слабоумными, а безумными. И вся их наука и философия – обман, обман, обман.  И Ольга уже врезается в толпу беженцев на вокзале. Надо попасть к вагону воинского эшелона, в котором для семьи мичмана дали место. На одной руке Ольги узел и трёхлетний Боренька, другой - она тащит за ручку пятилетнего Володю, восьмилетнему Саше велела держаться за юбку. Но Саша не тащится за маминой юбкой, он ухватил её и сам тащит маму с братьями вперёд. Прокладывает дорогу, пинаясь и звонко крича: «Господа, пропустите даму с двумя детьми!». Как ни странно,  им все-таки уступают дорогу, и вот они в вагоне – вчетвером на одной полке. Муж едет в том же эшелоне в штабном    вагоне, с важными секретными документами. На  остановках он приносит им еды из солдатской кухни. Путь их лежит в город Архангельск.
     (Мы поместили здесь найденное в интернете фото 1942 года, но как оно отражает описанные события, и женщина похожа на Ольгу)
Ещё раньше эвакуировался с заводом отец Ольги – Георгий Иванович Крольман. Последние годы жизни он провёл в Российском городе Красноводске. Слышали от бабушки. Как он туда попал? Возможно эвакуировался со своим заводом. С началом войны российское правительство принимало меры по перевозке заводов на восток. На это были отпущены деньги, рабочим выдавалось пособие и оплачивалась дорога.
    Прощай Либава – самая западная точка Российской империи. Российский флот  покинул её. Корабли двинулись на защиту Петрограда. Укрепления, военные склады – всё взорвано. Войска эвакуированы. Небольшая часть военных, остававшихся в Либаве, сдалась в плен. Немцы захватили город почти без боя.
«Господи, - говорит Ольга, - какое счастье, что нам удалось бежать из-под обстрела, и все мы живы!»
      Семья Трубиных,  вместе с Либавской портовой службой,  прибыла в  Архангельский аванпорт «Экономия», недавно построенный. Поселились в пустой казённой квартире. Матросы, сочувствуя беженцам, натащили с кораблей  «мебели», постелей, одеял, посуды.  Дмитрий Матвеевич заступил на пост надзирателя порта.
    Ольга Георгиевна, засучив рукава, занялась налаживанием быта семьи. От прошлой благополучной жизни в Либаве  ничего не осталось. Всё надо было приобретать вновь, начиная от иголки. И всё, в конце концов,  откуда-то взялось. Лавки  в посёлке  торговали всем необходимым. Жалование
служащего позволило со временем   обзавестись  одеждой, столовой посудой, постельным бельём.
    Старшие сыновья Саша и Володя открыли для себя полезный промысел. Чего только ни было на брошенных кораблях. Там можно было найти молоток, напильник, пилу-ножовку, горсть гвоздей, моток проволоки, дверную ручку и прочее, прочее. Много чего мальчики приносили из своих походов. Однажды притащили  два весла от шлюпки – вдруг понадобятся.  В другой раз – икону Николая Угодника. Родители сначала ужасались – может это нельзя брать, но со временем успокоились – можно. Икону  мама повесила в углу, как это принято у русских. Ели они из одной миски, тарелок у них не было. Ничего, русские тоже так едят. Так,  даже весело и дружно. Весело было также приспосабливать для жизни разные найденные предметы.  Американские баночки  из-под консервированных фруктов  пригодились для составления чайного сервиза. Дощечки от всевозможных  поломанных вещей использовали для полочек и шкафчиков. Со временем  всё это поменялось на настоящие,
купленные вещи. И над всей этой  суетой витало счастливое сознание спасшихся от войны, избежавших смертельной  опасности людей. И крепло сознание, что главное это то, что они все живы. Живут в безопасном месте под защитой кораблей Российского флота, которые здесь с Севера охраняют всю Российскую империю.  И сами они здесь нужны  потому, что Дмитрий Матвеевич Трубин служит надзирателем порта «Экономия» и без него в порту не будет порядка. Он знает,  куда поставить прибывший корабль для разгрузки, и как  обеспечить погрузку   на корабль, отбывающий в дальний рейс. Он обязан обеспечить проход кораблей к причалу и выход их в открытое море. Сложное хозяйство порта, в котором Трубин незаменимая деталь,  работает как часы. И вдруг – сбой. Матрос в шесть часов утра докладывает  о  самовозгорании   выгружаемых бочек. В бочках «мелинит»  - взрывчатое вещество. Трубин пытается остановить разгрузку. Ему возражают офицеры, заинтересованные в скорейшей разгрузке  корабля. В момент, когда он докладывает по телефону в управление порта о сложившейся обстановке, гремит взрыв. 13 января 1917 года в аванпорту «Эконимия» Архангельского порта взлетел на воздух, гружённый военными грузами  и  взрывчаткой  ледокольный пароход «С.Челюскин». Гремят ещё взрывы, вспыхивает пожар, горит весь посёлок, вернее, развалины, оставшиеся после взрыва.
               
    Ольгу ударило, толкнуло, засыпало. «Меня похоронили, но я же жива! А где дети! Что случилось, почему темно?». Сквозь пыль и дым  проступила гора обломков, только что бывших их квартирой, под обломками  её дети. Они убиты, искалечены!  Ольга разгребает обломки. Быстрее, быстрее, вдруг они ещё живы. Вот ватное одеяло, что под ним? Поднимает. Три пары глаз смотрят с изумлением: «Мамочка, мы ничего не делали. Оно само». Оказалось, что дети почувствовали что-то, наверное, начало вспышки. И как по команде, накрылись с головой одеялом. Толстое ватное одеяло спасло – ни одной царапины. Какое счастье!
    Но где же Митя? Ведь его позвали туда, где начало гореть. Он погиб!
    А он  бежит сквозь развалины. Что с семьёй? Лицо в крови.
    - Митенька! Какое счастье! Ты живой!
    В момент взрыва он звонил по телефону из конторы и стоял лицом к окну. В лицо впились тридцать осколков стекла. Но глаза целы и руки и ноги на месте.
    Хватит радоваться. Надо среди развалин квартиры найти зимнюю одежду, документы, парадную мичманскую форму с кортиком, Сашин ранец и гимназическую форму, приготовленные для поступления в реальное училище. Надо уходить из горящего посёлка. До Архангельска 25 километров. Ехать им не на чём. Аванпорт «Экономия»  прекратил своё существование. Его построят заново. Он нужен Российской империи. Дмитрий Трубин вернётся сюда для ликвидации последствий взрыва, а сейчас он должен проводить жену и детей в безопасное место. В Соломбале  они нашли квартиру и обосновались в ней на какое-то время, как оказалось, до начала интервенции. Успели обжиться. Дмитрий Трубин работал в порту по ликвидации последствий взрыва, и по организации отправки военных грузов в верховья Двины.  Ольга кое-как организовала порушенное хозяйство, одновременно готовилась к отбытию. Семья была внесена в списки на эвакуацию. В любой момент мог поступить приказ грузиться на пароход. В таком ожидании  прошли  полтора года  жизни в Соломбале.  Старший сын успел закончить один класс реального училища. Но вот  и приказ.  С последним  пароходом Трубины отправились в сторону Котласа, в очередной раз спасаясь от военной угрозы.
    2 августа 1918 года при поддержке  17 военных кораблей Архангельск был захвачен силами  США, Великобритании, Франции, Финляндии, Италии и Российской Белой армии. Союзников привлекало обилие военных грузов скопившихся в портах Архангельска. Возможность использовать Архангельск как плацдарм для проникновения вглубь России. Планировался захват Котласа, соединение с армией Колчака.
     Военная кампания на Северной Двине закончилась 21 февраля 1920 года освобождением Архангельска, а за ним и всего Севера,  от союзнических войск и белогвардейцев.
    Семья Трубиных,  после нескольких разорительных эвакуаций, осела на родине Дмитрия Матвеевича, в Северном крае,  где в 1921 году родился их  четвёртый сын – Юрочка. Дмитрий Матвеевич, освоив специальность счётного работника, работал в разных организациях в Кичменгском Городке, Никольске, Устюге, Котласе. Ольга Георгиевна гордилась тем, что её муж служащий, и, особенно,  тем, что он «член профсоюза». После освобождения Архангельска от интервентов он получил телеграмму с приглашением вернуться на прежнюю должность в Архангельском порту. В телеграмме стояло: «Ваша вакансия сохранена». Пуститься в обратный путь  по пройденным дорогам войны  решимости не хватило.
      Жизнь семьи наших бабушки и дедушки Трубиных, оказавшихся под обстрелами немецких кораблей в Либаве; в эпицентре взрыва, уничтожившего порт  «Экономия»;  в осаде  «Антанты» и белогвардейских войск,  подробно описана в книге Дмитрия Владимировича Трубина  (внука  Ольги и Дмитрия Трубиных) – «Свидание с дедом» и в книге «От первого до последнего десятилетия 20-го века».
     Кончились ли злоключения этой семьи с установлением Советской власти? До очередного нападения Германии на Россию в 1941 году старшие сыновья успели выучиться и стали работать: Александр – учитель, Владимир – агроном, Борис – квалифицированный рабочий и коммунист. Младший – Юрий поступил учиться в Карельский педагогический институт на физико-математический факультет.
     Очередная  беда постигла семью Трубиных в 1937 году. Владимира Трубина, занимавшего должность главного агронома Подосиновского  Райзо  Северного края,  арестовали. Нашего, лучшего в мире папу, лучше которого только Сталин, посадили в Подосиновскую тюрьму. И тогда наша бабушка Ольга  сказала: «Невинную крошку бросил в тюрьму проклатый Сталын!» - так сказала  Ольга Георгиевна со своим латышским акцентом, и мы, её внуки, это запомнили. Запомнили, но никому не сказали, что наша бабушка Ольга прокляла Сталина. В садике я, как и прежде, звонко произносила: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Это надо было произносить по сценарию, на коллективных  выступлениях, я и произносила.
      Но бывают удачи в жизни. Когда Владимир Трубин уже отбывал свой срок, 12 лет, в Соликамской тайге  пришло освобождение. Нашего папу освободили в 1939 году. Признали невиновным. Это было чудо, это было счастье. Но остался тяжёлый, неизгладимый след, клеймо, обида. Брату Борису, как члену партии, было запрещено переписываться с семьёй Владимира и с родителями. Дмитрия Матвеевича не хотели принимать на работу в «приличные» организации, исключили из профсоюза.
      Обе семьи, за время заключения Владимира Дмитриевича в тюрьме, потеряли квартиры, большую часть своего имущества. Пришлось продать. Семья Владимира – жена Александра Ивановна  (Саня) и трое детей Рита, Лёва, Боря (последний в грудном возрасте) остались без средств  к существованию. Ольга Георгиевна   забрала всех детей к себе в деревню, где в лесопункте в глухой деревне  нашлась работа счетовода для Дмитрия Матвеевича. Друзья помогли устроиться на работу жене «врага народа» в Подосиновский леспромхоз, где директором был друг Трубина Александр Александрович Паутов. Будучи специалистом – землеустроителем, она смогла работать в экспедиции от лесной организации на станции Пинюг,  пока дети были у бабушки Ольги, и заработать денег на жизнь и на продуктовую посылку мужу в Соликамскую тюрьму.  Можно сказать, что наша бабушка Оля спасла нас тогда  от голодной смерти.
      В 1939 году дочери Владимира Трубина, т.е. мне, предстояло идти в 1-ый класс,  и наша семья собралась на станции Пинюг, где  нам  Пинюгский лестранхоз предоставил  комнату  в коммунальной квартире. Там и нашёл нас наш папа Владимир Трубин, освободившийся из тюрьмы.
         О том чтобы вернуться в Подосиновец не могло быть и речи. Квартира была занята, встречаться с прежними и новыми  служащими сельскохозяйственных организаций и с другими свидетелями ареста, желания не было. 
          Работа для наших родителей  агронома и землеустроителя нашлась на Архангельской опытной станции по полеводству в деревне Губино Котласского района. Работа увлекла. Директор станции Михаил Фёдорович Артамонов разглядел в агрономе Владимире Трубине будущего учёного. Через несколько месяцев Трубин уже заместитель директора по науке. Спустя год, был составлен  научный отчёт  на 270 страницах  машинописного текста за год работы станции. В оформлении отчёта Владимир Дмитриевич и Александра Ивановна Трубины применили всё своё умение и квалификацию полученные в Великоустюгском сельскохозяйственном техникуме  и за 9 лет практической работы в Подосиновском Райзо. В планах было поступить в институт на заочное отделение, посвятить себя сельскохозяйственной науке. Ольга Георгиевна – бабушка Оля поддерживала в этом сына и невестку, обещая взять на себя заботу о воспитании троих детей.
      Война поставила точку на планах, мечтах, творческих начинаниях не только семьи Трубиных, но и всего народа. «Только бы выжить»  – это заклинание стало главным для всех.
        Но выжить удалось не всем. Три сына Ольги Георгиевны и Дмитрия Матвеевича Трубиных:  Александр, Борис и Юрий ушли на войну и погибли. Убиты в боях, на войне между двумя народами, которым нечего было делить между собой, не было причины ненавидеть друг друга.
       У Александры Ивановны – жены сына Володи - было два брата  Алексей и Георгий Томиловы –  погибли оба. Владимир Дмитриевич Трубин был невоеннообязанным из-за порока сердца, остался живой – один из шести – «какое счастье».
       Старший сын Трубиных Александр Дмитриевич  наш дядя Саша был учителем математики, и он был очень добрым, мягкосердечным человеком. Когда он уходил на войну, сказал матери при расставании:
     - Вот я иду на войну, мама, а ведь я не смогу убить человека.
     - Так ведь тебя убьют, Сашенька, - так на это ответила Ольга Георгиевна. Оба заплакали.
      С тем и ушёл на войну учитель и в первом же бою убит  под Москвой на Ржевском направлении.  Прожил он 37 лет. Его единственный сын, которого он так и не увидел,  умер, не дожив до года.
             Третий по счёту сын бабушки Ольги  - Борис Дмитриевич,  дядя Боря, родился в 1911 году.
 Семилетку закончил примерно в 1926-27 году. Дальше учиться не довелось, так как в эти годы учились  старшие братья Саша и Володя, и им надо было помогать – третьего студента  семье Трубиных было «не потянуть». Кем стал работать Борис, я не запомнила. Знаю только со слов бабушки, что он был умелым и активным работником, комсомольским вожаком, хорошим организатором, весельчаком. С таким «реноме» он уехал в Ленинград и стал работать на фабрике «Равенство» по части связи (телефон, радио, электричество).
     В Ленинграде  вступил в ВКП(б), скорее всего, был активным партийцем. В 1937 году, в связи с арестом брата Владимира, ему вышел строгий запрет на переписку с семьёй брата и с родителями. Сам он, надо думать, оставался на «хорошем счету» в парторганизации и на фабрике. После освобождения и оправдания брата запрет на переписку был отменён.
     В 1939-40 годах от дяди Бори стали приходить письма с советско-финской войны, на которой он был политруком (кажется младшим). Мои родители и бабушка с дедушкой взволнованно обсуждали дяди Борины письма. Иногда смеялись – дядя Боря был большим юмористом и,  даже, самые опасные события мог описывать с юмором. Я часто слышала слово «кукушка» и из разговоров  поняла, что  это финские разведчики и снайперы, которые на высоких деревьях устраивали  себе укрытия,  откуда вели огонь  и разведку, подчас наносили большой урон нашим  частям.  Отряд, в котором дядя Боря был политруком, обнаруживал «кукушек» и обезвреживал, иногда захватывал в плен. Это был отряд особого назначения и действовал он в тылу неприятеля. «Охота на кукушек», возможно, была попутным занятием, главное – разведка. Так у меня отложилось в памяти об участии дяди Бори в финской войне. Мне тогда было 8 лет, и кое-что я соображала в военном деле.
     Когда война с финнами закончилась,  дядя Боря вернулся на фабрику «Равенство» и вскоре был направлен в Эстонию на Кренгольмскую мануфактуру в городе Нарва. Для пополнения рядов партии в Эстонии проверенными, активными коммунистами. Там и застало его нападение фашистской Германии.
      Снова армия и подразделение «такое же, как в Финляндии», т.е. по тылам врага - узнаём об этом из письма  от 11 августа 1941 года.  В последнем письме от 9 сентября сообщение: вылетаю в Тихвин. Больше мы от дяди Бори ничего не получали. Не было ответов также и на  запросы брата Владимира,  нашего папы, после войны. 
   Там, куда вылетел Борис Трубин осенью 1941 года, шли бои за исход войны: оборонительные и  наступательные; наступательные и оборонительные.  Это были бои во втором кольце блокады Ленинграда. Город Тихвин был взят немцами в октябре, в декабре освобождён советскими войсками. Немцы  бросили сюда всё своё военное искусство, военную технику,  пригнали людские резервы со всей Европы. В ответ русские обрушились всей силой своего возмущения. В лесах и болотах в одиночку, небольшими группами, отрядами, а затем и целой партизанско – красноармейской бригадой помогали фронту.  В книге военного историка Николая Виссарионовича Масолова «Необычный рейд»  описан военный путь   подразделения из военных, партизан, помогавших им, подпольщиков, объединившихся под  командой  Сергея Дмитриевича Пенкина – бывшего чекиста и политрука и воентехника первого ранга Виктора Александровича Паутова (войну Паутов закончил в чине гвардии подполковника, награждён орденами и медалями). Наравне с регулярным подразделением Красной Армии эта бригада смельчаков, оставаясь неуловимой для врага, осуществляла диверсии  в районе скрещения железных дорог, идущих к Москве и к Ленинграду, взрывала мосты, машины с военными грузами, проводила разведку.
     Может быть, Борис Трубин, направленный в окружённый Тихвин,  попал в это войско. Время и военное положение совпадают. В книге «Необычайный рейд»  даже  упоминается фамилия Трубин среди разведчиков. Инициалов нет, но это мог быть, Борис Дмитриевич, третий по счёту сын бабушки Оли, наш дядя Боря. Свою дочку, родившуюся в блокадном Ленинграде, он не увидел.  Она умерла в возрасте 7 месяцев.
    Четвёртый по счёту сын нашей бабушки  дядей Юрой  стать не успел. Был просто Юра. Бабушка Оля звала Юринька. В семейном архиве я нашла письмо от него.  Привожу  здесь это письмо полностью как известие о  судьбе младшего из папиных братьев, и как свидетельство очевидца присоединения Молдавии к России.
                Письмо Юрия Трубина от 16 августа 1940 года
                «Добрый День Володя, Саня, Рита, Лёва и Боря!
     Пишу письмо из гор. Косова, в который вернулся всего 10 дней назад. Больше месяца я был в Бессарабии и Северной Буковине. Границу Бессарабии мы переходили на танках и на них же достигли новой границы по реке Прут в городе  Липканы. О мирной сдаче Бессарабии мы узнали только тогда, когда перешли через границу, там мы увидели красные флаги на домах и толпы встречающих нас с цветами бессарабцев.
Румынские войска не успели ещё очистить территорию,  около Черновиц  мы нагнали румынскую пехоту и часть кавалерии, а ещё дальше   захватили                штаб одного соединения румынского войска.  В Липканах  10 дней несли пограничную службу на реке Прут.  Я  со своим отрядом охранял участок в 3 км. Каждую ночь мы задерживали человек по 5 бессарабцев, возвращающихся из румынской армии.  После сдачи границы пограничникам мы занялись копкой окопов над Прутом и в то же время делали много маршей. Марши были в полной боевой выкладке. Последний марш совершали от Липкан до Косова
Сейчас мы находимся в лагерях около Косова.
Через час т.е.18 оо 16-го августа 40 г. мы выходим  на Венгерскую границу (150 км).
Ну пока у меня всё.
                До свиданья.
   Ю.Трубин
Полевой станции у нас нет, пишите по постоянному адресу, письма будут пересылать»
    Это письмо написано, когда дяде Юре было 19 лет. Он убит в бою в декабре 44 года, за 4 месяца до конца войны.
     На этот раз Ольге Георгиевне не пришлось «бежать» от войны, семья единственного, оставшегося в живых сына,   жила в тылу, в Архангельской области, в Котласском районе, потом в Каргопольском. Но  предстояло пережить смерть сыновей; двух маленьких внуков (детей Александра и Бориса); смерть мужа. И ещё Ольге Георгиевне  пришлось пережить голод. Голод был такой, который  не приходилось наблюдать и испытывать за всю её жизнь, и он продолжался всю войну и ещё четыре послевоенных года.  Смотреть, на выросших за годы войны внуков, и видеть противоестественную их худобу было невыносимо.
      Примерно к концу войны бабушка Оля стала думать и говорить о смерти, хоть ей и было всего около 65 лет. Она любила поговорить с нами, с внуками,  об этом. У неё были припасены на смерть хорошее платье, отрез белой материи и красивый шёлковый платок. Но за годы войны мы так поизносились, что, ничтоже сумняшеся, Ольга Георгиевна отдала отрез белой материи на бельё сыну, платье – мне, чтобы было в чём ходить в школу,  платок – тоже   мне. Ещё бабушка любила говорить о том, что кому достанется после её смерти: «Риточке – перина, Лёвику  - «чюмедан», а Бориньке – облигации государственного займа».
     Прошли годы. После войны родились еще  внуки  – Серёжа и Митя. Какой подарок судьбы!  «Митенька, какое счастье для меня, ты, - приговаривала бабушка. - Наверное, я всё-таки мало грешила в жизни, и за это мне выпало такое счастье».
     Потом, от единственной оставшейся живой ветки Трубиных, стали рождаться правнуки бабушки Ольги: у Риты двое детей Наташа и Толя; у Лёвы – Оля и Лена; у Бори – Ира и Юля; у Мити – Володя и Таня. Итого восемь правнуков. А затем пошли и праправнуки. Это  дети  правнуков Ольги Георгиевны. Лена и Юра – Наташины; Женя и Костя – Толины; Серёжа, Оля и Гоша – Ленины; Толик – Ирин; Настя и Артём – Володины; Дёма и Вика – Танины. Следующее поколение – мои правнуки, а бабушки Ольги пра- пра-правнуки. Их десять: Алексей, Иван, Мария – это Ленины; Анна и Александр – Юрины; Семён, Стефания и Александра – Женины; Савелий и Мирон – Костины.
    Всего в генеалогической ветке  рода, начавшегося от Олги Крольман и Дмитрия Трубина,  более сорока родственников, а, если добавить  семейные роды  породнившихся с нами семей, то это будет уже весь мир.
     Разменяв девятый десяток, Ольга Георгиевна стала мечтать о спокойной жизни в пансионате «Заостровье», стала просить сына устроить её туда. «Володя, мне  хочется побыть одной, всё вспомнить, подумать о прошедшей жизни. « Заостровье» это такое подходящее место. Недалеко «Экономия», где мы чуть не погибли». Уговорила. Через некоторое время заскучала, надумала вернуться домой. За разговором об этом, и обо всех внуках и правнуках  с внуком Борей, лёжа в постели, закрыла глаза, вроде бы на секунду, и больше уже не открыла. Умерла так, как она хотела – как будто бы заснула. Это было  в 1964 году, на 84-м году жизни. Не ведала уже, что от латышской   ветки нашего древа жизни произросла родня – семейство, на сегодняшний день, сорок человек. Расселились, в основном, в Северном крае. Пока не забываем, что не в таком уж далёком прошлом была в нашем роду бабушка латышка, родоначальница ветки из сорока побегов, Ольга Георгиевна Крольман (Олга – Ламиза Кроллмане, Её отец - Юрис Кроллман, маму Ольги  - мою прабабушку -  звали Эде).
        Оборвались связи с латышскими родственниками, переселившимися за океан, в Канаду. От тёти и двоюродного брата последнее известие получено ещё до начала первой мировой войны. Дядя Освальд на должности директора  чугунолитейного завода в Екатеринославле пребывал до 1937 года, далее связь оборвалась.   Отец Ольги Георгиевны последние годы жизни провел в городе Красноводск. Очевидно, он выехал туда 1914 году с заводом, на котором работал, в связи с тотальным вывозом всей промышленности от наступающих немцев.
          Семья бабушки Ольги к концу её жизни сократилась до одного из четырёх сыновей. «Какое счастье, что Володя жив и у него большая семья» - так думала и говорила бабушка Ольга с окончания войны и до самой своей смерти в 1964 году.
       Чудом оставшийся в живых, один из четырёх сыновей бабушки Ольги, Владимир Дмитриевич Трубин и его жена Александра Ивановна Трубина,  окончив   Северодвинский сельскохозяйственный техникум в Великом Устюге, став дипломированными специалистами  агрономом и землеустроителем, занимали ответственные  должности в районных сельскохозяйственных организациях. Карьера заслуженного агронома В.Д.Трубина началась с должности агронома-льновода районного земельного отдела села Подосиновец Северного края. В 22 года он был уже главным агрономом РАЙЗО. Владимир Трубин  стал агрономом Северного края на долгие годы. Точнее – сорок лет жизни  отданы сельскому хозяйству Севера.  Село Подосиновец, входило в состав «Северного края», образованного в 1929 году с включением в его состав Архангельской, Вологодской, северо-Двинской губерний, автономной области Коми, островов Северного ледовитого океана и Белого моря. Такая огромная «страна» в составе РСФСР с главным городом  Архангельск, создана для строительства новой жизни. Просуществовала эта административная единица до 1936 года. За время её существования Владимир  Трубин  работал в Районном земельном отделе по организации сельского хозяйства на новый лад, то есть на основе невиданных  крестьянских объединений – колхозов.
     Поверив в перспективность коллективных хозяйств, молодые специалисты отдавали свои силы и знания на  их организацию. Владимир Трубин в свои двадцать два года уже возглавлял эту работу на посту главного агронома  Райзо. В 1937 году у него уже была семья: жена Александра Ивановна и трое детей. Младший родился в марте 1937 года. В декабре этого года  оборвалась карьера родителей и наше счастливое детство. Мне, автору этих строк, тогда было шесть лет. Через два месяца исполнилось семь и я на девятом десятке своей жизни не могу понять, простить, забыть, почему моего отца вели  под конвоем по улице Подосиновца. Я стояла у ворот нашего дома и вдруг увидела своего папу в первом ряду  колонны арестантов. Он был выше всех на голову. Мой папа был красивее всех, умнее и сильнее. И он всегда был впереди. Но почему он оказался в первом ряду среди арестантов? Этого не может быть. Я не побежала к нему через дорогу. Я побежала к маме, закричала: «Папа в тюрьме, его ведут по улице!»  Мама не успела увидеть. Колонна шла быстро. По краям – конвоиры с винтовками. И это среди белого дня, на глазах у всех. Почему я тогда не побежала к папе через дорогу, чтобы освободить его? Может, конвоиры пристрелили бы меня, и мне не пришлось бы писать об этом свои книги. Хотя это вряд ли. Просто поймали бы за шиворот и отшвырнули с пути. Потом папа написал нам, чтобы мы не расстраивались, что он даже был рад, что его погнали пешком в Устюг, и он мог вволю надышаться чистым воздухом.
      Обвинителем на суде агронома Трубина был прокурор Подосиновского района  Фёдор Васильевич Тендряков. Он требовал для заведующего Подосиновского Райзо   Ефима Георгиевича Хватова высшей меры – расстрела, а для  агронома Трубина 20-25 лет тюрьмы. «По истечении этого срока – присовокупил прокурор  в своей обвинительной речи -  он будет равноправным членом общества».
     Такое вот у прокурора Тендрякова было убеждение. Откуда оно? Считал ли он себя правым?
      Может, забылась бы со временем эта фамилия, если бы не повторялась она многократно на титульных  листах книг его сына Владимира Фёдоровича Тендрякова – известного  советского писателя. Но точно ли это, что он его сын?  Я читаю все книги Владимира Тендрякова, его биографию убеждаюсь, что  да - это сын Подосиновского прокурора. В своих произведениях Владимир Тендряков не раз обращается к образу отца, использует его в качестве прототипа своих героев. Скупые строчки воссоздают его образ. «Мой отец, подпасок и чернорабочий, красногвардеец и комиссар полка, член большевистской партии с 1918 года…»
      «…прошёл через две войны. Отличался прямотой, честностью, горячо верил во всемирную справедливость. Для меня не существовало более достойного человека, чем мой отец…»
      Свой небольшой обзор по страницам книг Владимира Тендрякова, касающийся прокурора Тендрякова, закончила так: «Я не свожу счёты с прокурором Фёдором Васильевичем Тендряковым за многие тяжёлые дни моего детства, и я не обижаюсь на писателя Владимира Фёдоровича Тендрякова за то, что он ничем не попрекнул в своих произведениях прокурора Тендрякова. Я прошу прощения у их памяти за то, что не могу забыть слова, сказанные прокурором на закрытом судилище моего отца, 28-летнего агронома: 20-25 лет тюрьмы» (Из книги «Агроном Северного края»).
      Но  как тесен Мир и неисповедимы его пути! Книгу с воспоминаниями Маргариты Лола  прочитала дочь Владимира Тендрякова – Мария Владимировна. Не прошла мимо, откликнулась философским письмом-памфлетом о дедушке Фёдоре Васильевиче, которого никогда не видела, и о своём отце – писателе Владимире Федоровиче Тендрякове, защищая их память и честь.
      Первого – «рыцаря революции, для которого искренняя вера в революцию и создание нового мира, верность жестокой утопии марксизма-ленинизма обернулась  соучастием в репрессивном механизме. Он был сильным и не трусливым человеком, честно воевал с врагами. В гражданскую войну был комиссаром, прошёл через две войны. Отличался прямотой и честностью, горячо верил во всемирную справедливость».
      Второй – « писатель яростно не принимавший советскую власть, всю свою сознательную жизнь за письменным столом,  положивший на то, чтобы понять, что произошло со страной, осознать тупиковость и обреченность на кровавый провал коммунистической утопии, цену Великой Отечественной войны, безнравственность того, что творилось именем народа».   И вот они – отец и сын так и не встретились, не сошлись в словесном поединке два мира,  два несокрушимых убеждения. Они расстались в 1941 году, когда Фёдор Тендряков, покончив с прокурорской должностью, пошёл воевать и погиб, а Владимир Тендряков, дождавшись 18-летия, тоже пошёл воевать. Раненый в боях, после войны нашёл себя в писательском творчестве и рассказал на страницах своих книг,  какая она, на самом деле, эта жизнь. А Владимир Дмитриевич Трубин, единственный из четырёх сыновей бабушки Ольги, оставшийся в живых, отец пятерых детей, наш папа, в 41 году принял нелёгкую вахту по добыче хлеба для воюющих солдат и для голодающего населения всей страны на посту агронома Северного края. 40 лет жизни отданы этой работе в Северном Крае. После Северо-Двинского сельскохозяйственного техникума девять лет работы в Подосиновском районе. В начале войны – главный агроном МТС в Котласском районе, с 1944 года – директор Каргопольской МТС.   В 1950-1954 г.г. – начальник Архангельского сельхоз управления по делам МТС. На этой должности объехал все машино-тракторные станции Архангельской области. Отметая все недостатки, встречающиеся в этих путешествиях, подчас не замечая убогости обстановки и оборудования некоторых МТС, Владимир Дмитриевич всё больше проникался идеей стопроцентной механизации в сельском хозяйстве.  За сорок лет работы в сельском хозяйстве Архангельской области он досконально изучил особенности климата, свойства почв, оценил неиссякаемый источник солнечной радиации в вегетационный период растений, постиг мудрость ученья академика Прянишникова о «Резервном миллиарде».  Имеется  в виду миллиард пудов зерна, который можно получать в Северном крае при посредстве научно обоснованной системы удобрения. К этому В.Д.Трубин  добавлял свою идею стопроцентной механизации в укрупненных хозяйствах и освоение и соблюдение научно обоснованных севооборотов.  Свои идеи ведения продуктивного сельского хозяйства  на Севере РСФСР в Архангельской области В.Д.Трубину довелось осуществить на должности директора совхоза Шыпицынский.  Образованный из шести ранее укрупненных колхозов.  Совхоз расположился вдоль  Северной  Двины,  от  Приводино до Туровца, протяжённостью двадцать километров. Об организации и начале работы этого совхоза-гиганта написано в книге Дмитрия Владимировича Трубина со слов отца Владимира Дмитриевича. За эту работу В.Д.Трубин получил Орден Знак почёта, но и первую серьёзную болезнь. Последние двадцать лет жизни посвящены краеведению и музейному делу. Об этом периоде работы – в книгах  Д.В. Трубина и М.В.Лола-Трубиной.