Ведомый

Я сомневаюсь в себе.
Постоянно. Я сижу в поезде, едущем в аэропорт «Домодедово», откуда я полечу в Минск на встречу со своей девушкой украинкой. Только вот один нюанс: нас будет трое: я, она и её школьный друг, которому она доверяет больше, чем мне.
И я сомневаюсь. В том, что это правильно, что я позволяю это. В том, что я действительно, виноват в чём-либо, что могло бы заставить её опасаться за себя. Я сомневаюсь, что мне стоит ехать куда-либо. Я сомневаюсь, что мне стоит тратить своё время на неё.
Но наши неоднозначные и странные отношения с ней – это лишь малая толика сомнений, что гложут меня. Меня гложут сомнения, что я работаю не там, где я хочу. Да и не там, где я нужен. Я занимаюсь не тем, что мне интересно, нужно или просто полезно. Меня гложут сомнения, что я просто даже не знаю, чем я хочу заниматься.
Я уже знаю, насколько далеко могут завести эти сомнения, поэтому пытаюсь себя «успокоить». Ранее в этом году я с головой ушёл в работу. Я смог убедить бизнес спонсировать усовершенствование одной из систем, которая является неформальным лицом организации, так как им пользуются многие наши клиенты. Да и не просто убедил: я смог при этом договориться с разработчиками на цену в два раза меньше, чем ту, что они предложили изначально. Мне также предложили помочь нашим коллегам из другой страны, так как у них ушло несколько сотрудников и это также поглощает моё время.
Я чувствую себя продуктивным.
И всё же сомневаюсь.
Что если я мог всё сделать лучше? Что если я мог бы работать эффективнее? Больше? А может быть, мне стоит перейти в другую плоскость? Ведь меня так сильно начинают раздражать наши процессы, а со своей позиции я не могу на них повлиять. Или может просто сменить работу? А ещё лучше было бы бы просто сидеть дома и играть в компьютерные игры днями напролёт.
Мне 27, а чувствую себя лет на 60, если не 70. Недавно вычитал, что подобные настроения в моём возрасте могут быть признаком кризиса «четверти жизни». Помимо сомнений его характеризуют чувством одиночества, а его у меня в достатке: возможно потому я и луче в Минск, несмотря на то, что часть меня беззвучно орёт: «Не трать время! Она использует тебя! Ты даже ей несильно нужен! Сиди дома и не вылезай!».
Это не первая поездка, в которую я отправляюсь без родителей, но моё сердце колотится, как в первый раз. А что, если поезд сойдёт с рельс? Или самолёт не взлетит? Или взлетит и упадёт? Я пытаюсь успокоить себя, уравновесить, смотря в своё собственное прошлое, пытаясь понять, что пошло не так в моей жизни. Что сделало меня таким трусом?
Я помню, что я был довольно общительным мальчуганом, легко заводил друзей даже в каком-нибудь автобусе. Я был активный и жизнерадостный. По крайней мере, я помню себя таким где-то до начальных классов в школе. Класса до второго, кажется. Я думаю, переломный момент случился на контрольном списывании.
В то время мы сидели за одиночными партами, небольшими, но как раз подходящими для мелюзги, которой мы были. Я не помню уже почему, но большую часть времени я старался сидеть за первой партой в третьем ряду из пяти, то есть по центру. Возможно, это было следствием моей активности, неуёмной энергии и желанием выделиться, показать всем, что я «хороший и прилежный мальчик».
В тот день я сидел не по центру, а во втором ряду от окна. Слева от меня сидела девочка, о которой у меня сохранились не самые приятные воспоминания. А напротив неё сидела моя первая учительница. Не знаю, как в других школах, а в нашей, в кабинетах старались ставить столы для учителей, у которых с противоположной от учителя стороны была высокая стенка с нишами для всякой мелочёвки и книжек с методичками. Мне кажется, ни одна учительница не могла увидеть класс из-за это стены.
 У меня всегда был плохой почерк, но в то время я придавал особое значение тому, чтобы максимально аккуратно выводить каждую буковку и избегать всяких помарок или даже ошибок. Сейчас, повзрослев, мне кажется, что контрольное списывание – это не самое рациональное время препровождение для ребёнка, а тогда это был повод показать себя и, возможно, получить что-то от родителей. Для меня это было особенно важно по причине упомянутого плохо почерка: уже тогда над прописями мной было пролито немало горьких слёз за недостаточно круглые буквы. Поэтому, когда я заметил, что девочка слева пытается подглядывать в мою тетрадку я был возмущён. Ну то есть как возмущён: во мне горел огонь жажды справедливости и развития, так что я сказал учительнице, что эта девочка у меня списывает.
Честно говоря, смотря на это по прошествии лет я не уверен, что не стал бы так реагировать. С одной стороны, какая разница, откуда она списывает, да и может ей плохо видно было с её места, а с другой… Ведь ей же хуже, если она не сама будет выполнять задание. Даже при том, что потом всё равно будут случаи списывания у других, но в тот момент для этого не было реальной необходимости. Кроме возможного плохого обзора, о котором я тогда уж точно не думал.
В любом случае, мне кажется, что именно этот момент разрушил мою карьеру «друга всех», если даже у меня была такая карьера, конечно. Довольно быстро я прослыл «стукачом» и большинство начали держаться от меня подальше. У меня, по сути, оставался только один друг, с которым мы были знакомы с детского сада, но и с ним отношения со временем охладели из-за инцидента с «матерной бумажкой». Фраза отца, брошенная им в то время, точно не придала мне уверенности в себе и своих моральных принципах: «Уж лучше пусть матерится, чем стучит».
Естественно, я был ещё мал в том время, поэтому чувство одиночества застало меня не сразу. Да и постоянные пропажи пенала, рюкзака или отдельных вещей создавали иллюзию единения с обществом. Смотря назад на то время, я не помню, чтобы я даже как-то сильно злился или обижался на эти подачки. Может быть, ещё не понимал, а может быть воспринимал как «норму», как «наказание за стукачество».
Но по факту это, видимо, начало сказываться на моей производительности классный руководитель, помня инцидент с «матерной бумажкой» предложила моим родителям «свести» меня с девочкой-отличницей из нашего класса. Так получилось, что она долгое время училась из дома: вроде бы как в каком-то происшествии сломала позвоночник. Логика учителя и родителей была, что я «умный раздолбай», а она вся такая умная и прилежная, потому сможет вернуть меня на прежние уровень эффективности, а может быть и вывести на новый уровень, а я, в свою очередь, стану для неё хорошим другом и буду поднимать ей настроение своими чудачествами.
Но вы ведь знаете, как дети реагируют, когда видят, как мальчика и девочку постоянно сажают вместе, посылают на олимпиады вместе и прочее? Думаете, они радуются за них двоих? Поддерживают? Нет. Усмешки, издёвки – вот награда за такое недобровольное сводничество. Я помню, что в это время начали случаться эпизоды, когда пеналы уже не просто прятались, а целенаправленно выбрасывались или изрисовывались. Не помню, чтобы что-то подобное было с тетрадками или учебниками, но пеналов я сменил тогда штук 5 за год. Как думаете, родители знали, что происходило с пеналами? Нет. Я говорил, что я их потерял, забыл, и прочее. Не думаю, что они даже могли подумать, что кто-то целенаправленно с ним что-то делает.
Также в то время были первые стычки, переходившие в драки. В том числе с тем мальчиком, которого я считал другом в детском саду. Не так, чтобы меня избивали, а я ничего не делал – нет. Я давал сдачи, возможно, даже пару драк начал сам. Значения этому никто не придавал, конечно же: ну подрались мальчишки, ну бывает. И так прошёл конец 2 класса и 3. А за 3 был 5 (4 класса почему-то не было). Год, когда мелкие трещины между мной и социумом превратились в глубокие каньоны. И для этого было несколько причин.
Во-первых, меня всё так же продолжали ассоциировать с той девочкой. Если раньше я был ещё достаточно мал, чтобы просто принимать это как данность, в это время мне это уже не нравилось. Я не имел ничего против неё самой, нет, тем более у неё был ноутбук, что было редкостью, а у меня был диск с тремя играми на нём и не было ни ноутбука, ни компьютера. То есть я получал какую-то выгоду. Но ведь парням в классе было всё равно. Для них это было «фу», в любом случае. Тем более её не считали красивой: меня могли бы «понять», если бы я проводил время с красивой девушкой, но с ней – нет. В её защиту скажу, что может писанной красавицей она не была, но и уродиной я бы ей не назвал – вполне обычная внешность.
Во-вторых, в этот год у нас было 3 новеньких, пришедших из других школ. А может и больше, сейчас уже не так память, но 3 из них были наиболее значимы для меня. 2 мальчика и 1 девочка. Девочка наименее интересна в данном контексте: один раз её родители задерживались и позвал её к себе домой, так как жил я, натурально, в соседнем от школы здании. Ничего особенного не было, мне даже помнится только то, что мама выгнала меня тогда из комнаты, когда я начал снимать колготы прямо при этой девочке. И… Наверное, это всё-таки был конец 3 класса, а не 5 класс: мне кажется, что в 5 классе я уже не носил колгот. Но в любом случае, информация о том, что эта девочка была у меня дома быстро распространилась по классу вместе со слухами, что она вообще-то «встречается» с одни из тех двух новеньких мальчиков, который мне тогда казался «интеллигентным». Хотя если это был конец 3 класса, то мальчик был один.
В любом случае из этих 3 новеньких был один мальчик, с которым мы нашли общий язык. Честно говоря, он казался мне ещё большим раздолбаем, чем был я и, вроде бы, когда он нас покидал 2 годами позже, это было по причине неуспеваемости, а не каких-то других обстоятельств. Мне казалось, что он даже пытался «равняться» на меня: уж точно хвалил мою одежду, так как это был единственный год без формы. Наша классный руководитель в то время, видимо, тоже считала, что мы можем оказать положительное влияние друг на друга, поэтому были школьные проекты, где мы были вдвоём и с той девочкой, с которой меня начали сводить раньше.
Да и в принципе, эта классный руководитель, как мне кажется, видела, что между мной и классом образовывается пропасть, и пыталась предотвратить это. В том году я сломал руку играя в футбол пробкой на перемене: редкий случай, когда я был частью местного социума. О что-то споткнулся, упал, а дальше – опухшая правая рука, сильная боль, травмопункт и гипс почти на всю руку. В итоге почти месяц я не ходил в школу, потому что не мог писать. Классная руководитель навестила меня дома с тортиком и не только: она организовала класс исписать лист бумаги всякими пожеланиями мне. Пропасть это не залатало, и, в итоге, мне кажется, что она даже сдалась в своих попытках сделать это.
Но я отвлёкся. Из упомянутых новеньких учеников в 5 классе разрастанию пропасти помогли только слухи о той девочке. Значимость двух ребят будет затронута позже. Самое главное: «в-третьих».
Так сложилось, что у нас часто менялись учителя английского языка. Мы были разбиты в разное время на 2 или 3 группы и моей прямо очень не везло. В конце 5 класса мы более-менее стабилизировались у одной учительницы, с которой мы работали класса до 8. Но вот меня она невзлюбила. Вот совсем. Она постоянно придиралась, что у меня какое-то не такое произношение, что я ничего не помню, утверждала, что я выскочка. Началось, как мне кажется, всё с того, что я часто поднимал руку, чтобы ответить на вопрос, но она игнорировала меня, даже если больше никто не поднял руки. А так как я был довольно нетерпеливым ребёнком, то в какой-то момент я стал всё равно отвечать на её вопросы, даже когда она меня игнорировала.
А самое интересное, я сидел за партой вместе с той самой девочкой, с которой меня сводили. Так как у нас в то время было много «диалогов», зачастую мы зависели друг от друга и от того, выучили мы оба наши реплики или нет. Учительница считала, что я негативно влияю на эту девочку, потому что иногда она забывала фразы. Она открыто это заявляла, и я не удивлюсь, если эти слова говорились и родителям девочки. Возможно, они перевели её в другую школу из-за этого. А может быть и нет: я отчётливо помню, как во время «контрольных диалогов» дрожали её руки. Это был огромный стресс для неё.
Не знаю, дрожали ли у меня руки, когда я что-либо сдавал этой учительнице, но она была источником моего стресса на протяжении всего обучения. И причиной необоснованной траты денег: из-за того, что она постоянно занижала мне оценки не только до троек, но и до двоек, моя мама наняла репетитора. Репетитора монашку. Я не берусь судить о ней как о репетиторе, так как не с кем сравнить, но православия она слишком уж сильно навязывала. В любом случае, занятия с ней мне ничего не дали, так как я всё также учил те же тексты, как и раньше. И рассказывал их абсолютно также. И оценки мне продолжали занижать.
В итоге учительница поменялась после 8 класса, и июньские дни потом не тратились на пересдачу ей всех тем за год, а годами позже на своей первой работе в школе английского языка с носителями (англичане, шотландцы, американцы), я узнал, что у меня отличный английский и нормальное произношение, пусть и с русским акцентом, который так бесил эту учительницу.
И ладно бы, если бы она была единственным источником стресса все эти годы, но, к сожалению, это было не так. Я начал толстеть. Мне кажется, в 5 классе это было ещё не так заметно, а вот начиная с 6… Сказать, что меня называли толстым – ничего не сказать. Уроки физкультуры, для которых надо было идти в раздевалку были моим кошмаром, от которого меня частично спасало лишь то, что я был старостой (назначенным той самой классной руководительницей в попытке подружить меня с социумом), а значит таскал классный журнал, что позволяло иногда выгадать момент и переодеться до или после основного потока ребят.
Насмешки, естественно, были не только в раздевалке. До физических они, правда доходило редко, потому что я давал сдачи. И это, с одной стороны, спасало меня, а с другой… Помните, я упоминал новенького мальчика, с которым я вроде бы подружился? С ним было 2 инцидента, когда он получил от меня в лицо.
Я плохо помню, в чём была суть первого инцидента, кажется, я из-за него чуть не повредил классный журнал. А вот второй мне запомнился хорошо. На перемене я проходил мимо кабинета английского языка, и он общался там с 3 или 4 другими ребятами. Кто-то из них решил, что будет забавно бросить в меня кусочек бетона, отвалившегося от стены и попасть прямо в голову. Я до сих пор не знаю, кто именно это решил, но тот парень, которого я ещё пытался считать другом заржал как лошадь. Я, думая, что это и был он, кто кинул в меня бетоном, ударил его. Все парни тогда опешили, говорили, что это не он даже был. Но я так и сказал: «Может и не он, но смешно-то ему стало, так что он не лучше». Дружба на этом, естественно, закончилась окончательно.
Но вместо дружбы я получил определённое спокойствие: меня и мои вещи почти перестали трогать. А если что-то происходило, то получалась драка, и снова наступала тишина. Был только один случай, где всё пошло совсем плохо, но это не было связано со школой напрямую, хотя проходило рядом со школой и тоже повлияло на меня в дальнейшем.
Вспоминая это событие я прохожу в зал ожидания в аэропорту. За огромными окнами взлетает самолёт, а я улыбаюсь мысли: «Те удары были сравнимы с ударом самолёта о землю». Это было либо в весенние каникулы, либо даже уже в летние. У меня были знакомые брат с сестрой, и в тот день мы гуляли с этим братом в районе мой школы, на спортивной «коробке». Там же гуляли трое или четверо других ребят, чистая шпана, но брат знал, как минимум, одного из них, и у них был мяч… Мы присоединились к ним.
Кажется, мы вначале поиграли в 33, когда нужно бросать мяч в баскетбольное кольцо с целью набрать 33 очка. Но нас было много для подобной игры, она уже начинала надоедать, поэтому «главарь» той шпаны предложил игру, где каждый по очереди «садится» на воздух, опираясь спиной на стену и должен простоять какое-то время, которое он предложил прировнять к 5 минутами.
Знатоки узнают в этом описании упражнение «стульчик» и поймут, что просидеть так 5 минут не так легко для неподготовленного человека, как может показаться на первый взгляд. Не помню, как обстояли дела со временем у остальных, но помню точно, что они столько не высиживали. А платой за это были своеобразные «пенальти»: нужно было встать лицом к стене, а «главарь» ударял мяч в твою сторону, словно ты – ворота. Ударов было столько, сколько промежутков по 10 секунд ты не досидел.
Уже понятна цель такой «игры» - показать, кто тут самый главный. То есть при любом раскладе победил бы именно «главарь». Но, я думаю, многие знают, какого это для юнцов (да и некоторых взрослых) фраза: «Ты чё не пацан что ли?». Так что играли все, в том числе и я. Я смог так просидеть около 30 секунд, может 40. Я встал в оговоренную позу для «наказания» и, скрепив зубы, ощущал, как самолёты врезаются в мой зад.
Тут стоит отметить два важных факта. Первый: если кто-то не знает, у мальчиков спереди, с противоположной стороны от зада, кое-что выпирает, а значит, в такой позиции, каждый удар по заду неминуемо отдаётся и поэтому «кое-что», которое оказывает словно между молотом (летящим мячом) и наковальней (стеной). Не удивлюсь, если это был один из факторов, повлёкших за собой бесплодие. И второй: «главарь» очень охотно промахивался по своим приспешникам, так что они получили максимум по пару ударов.
Может быть я был слишком толстозадым, но на мне меткость «главаря» резко возросла. Он не пропускал ни одного удара. Я выдержал около десяти таких попадания, после чего я просто сошёл с места и, слово за слово, послал его в пешее путешествие.
Я помню, как я стоял на освещённой солнцем части площадки, а «главарь» и двое приспешников напротив меня, в месте покрытым тенями деревьев. Словно в кино: героя освещает солнце, а злодеев покрывает тьма. Где был «брат», я не помню. Главарь сказал, что я должен встать перед ним на колени и извиниться, иначе он меня прибьёт. Я помню ощущение тёплого, почти горячего асфальта на своих коленях, когда я встал на них, но… Он знал, что я просто издеваюсь над ним, что я не собираюсь серьёзно извиняться ещё до того, как я начла что-либо говорить. Мне в лицо прилетело ещё 3 самолёта. Или больше? Что-что, а помимо меткости у него был хорошо поставленный удар. Смотря на это сейчас, считаю, что мне повезло, что у меня не произошло сотрясения или переломов.
Когда он отвлёкся на что-то, я просто встал и… Убежал домой. Кто-то может сказать, что я повёл себя как трус. Мой отец точно считал так. И это точно стало одной из причин, почему я постоянно сомневаюсь в своих решениях. Ведь меня, да и многих других детей того времени, растили с посылом, что трусость – это что-то плохое. Что убегать – это трусость, и это плохо. Что надо идти напролом. Если подумать, то и многие мультики зачастую несли именно такой урок: иди напролом, наперекор всему. Только вот в жизни же не всё так просто. И иногда страх или бегство – это такое же оружие, как и кулак или дубина.
В любом случае, на это инцидент не был исчерпан. Каким-то образом на следующий день у моих родителей был телефон родителей «главаря». И естественно, мама попросила отца сходить со мной и поговорить с «главарём» и его отцом. Что забавно: на туже самую площадку. Когда мы собирались и шли на эту встречу, во мне закипала злость, я был в боевом настрое. Да и отец сказал, чтобы я был готов вмазать этому «главарю», когда он мне скажет.
Сейчас, садясь в своё место в самолёте, я понимаю, что моя злость была направлена не туда, куда ожидалось. Не на парня, который «избил» меня. Скорее на «диссонанс»: почему, когда я повёл себя «правильно» ранее, сказав, что девочка списывает у меня – я был плохим, а сейчас, когда я повёл себя «неправильно», убежав от проблемы – я хороший? Я злился на невозможность понять, на… Лицемерие взрослых. На двойные стандарты. Особенно, учитывая, что отец не хотел идти вначале. А потом, судя по всему, был даже рад, что пошёл на эту встречу.
Когда я увидел отца «главаря» от моей злости не осталось и следа. Уже тогда я мог сказать, что этот человек – типичный алкоголик, скорее всего неудачник по жизни, который самоутверждается за счёт своего ребёнка, которого он периодически избивает. Это вполне объясняло меткость и поставленный удар парня. Я не помню, о чём разговаривали отцы, не помню, о чём разговаривали мы сами, кроме того, что парень извинился. Возможно, его отец ударил его пару раз до этой встречи, «вбил» в него слова извинения, но в тот момент, его слова звучали искренне. Потому что он оказался в такой же позиции, в которую он поставил меня.
Мне было жаль его.
А мой отец потом пошёл «гулять», то есть пить алкоголь с отцом этого парня. Отличный пример для подражания, не находите?
Это последнее «яркое» событие моей школьной жизни, по крайней мере с таким оттенком. До 9 класса всё было довольно серым. Периодические издёвки и короткие драки, да и всё. Тот «интеллигентный» мальчик, который пришёл к нам ранее почему-то стал видеть меня словно муравья. Он даже перестал со мной здороваться за руку. Все остальные ребята, пусть у нас и были натянутые отношения здоровались со мной, а он – нет. А если он вдруг разговаривал со мой – то всегда с высока. До сих пор не знаю, с чего вдруг.
Возможно, что эта «серость» была в том числе благодаря другому новенькому. Кажется, он пришёл к нам в 7 классе. Его обзывали значительно чаще чем я. И «прикалывались» с его рюкзаком, из-за чего он стал носить его почти постоянно. Драк между ними при этом не помню, и со стороны могло даже показаться, что все эти ребята друзья, однако, я этого не видел. Он был шутом. И признаюсь, я тоже не раз его обзывал.
Но главное для меня было: «Хорошо, что не я».
Думаю, что ориентировочно в тоже время я стал «углубляться в себя». Скопища людей мне были неуютны, разговаривать с кем-то я не стремился, да и вообще, было ощущение, что меня вот-вот накроют эмоции, но… Не мои. Может быть это была развивающаяся эмпатия, может быть что-то ещё, но в какой-то момент я стал пытаться писать, словно для выплеска этих эмоций.
Естественно, в своих набросках я был героем, я спасал какую-нибудь девушку от злого демона. Естественно, находясь на грани смерти. Я даже прогулял один день в школе, а когда об этом узнали и учителя, и родители, я так прямо и сказал: «На меня нашло вдохновение». Что было правдой: я тогда напечатал 3 или даже 4 главы книжки, которую я так и не закончил в том виде, в котором начал. А потом я написал небольшой рассказ эротического содержания. Его даже можно ещё найти в Интернете, но лучше не искать. Суть в том, что его нашёл кто-то из одноклассников, он распространился… У школьников появился ещё один повод для насмешек.
Одно хорошо, в тот момент, из-за того, что я «ушёл в себя», мне всё стало всё равно. Как будто надел какую-то броню. Когда закончился 9 класс, мама предложила перейти в другую школу, но я отказался, сказав, что надо «добить» эту. Потому что это было легче. А развивающиеся пофигизм и безэмоциональность лишь способствовали ещё большему облегчению ежедневной жизни в школе.
Я понимаю, что кому-то всё это может показаться каким-то незначительным. Не было каких-то катастроф в жизни, целенаправленно не избивали кроме одного раза. Многим приходится значительно хуже. И я не буду спорить с этим. Однако стоит учесть, что наша память имеет свойство «замазывать» или «смазывать» плохое с целью сохранения рассудка, поэтому мои воспоминания не так ярки, как были сами события. И ведь вы не будете же утверждать, что у меня совсем не было источников стресса?
А стресс имеет свойство накапливаться.
Летя в самолёте, у меня снова возникает мысль, что было бы, наверное, не так уж и плохо, если бы он сейчас упал. Меня не волнуют жизни и проблемы других – мне просто хочется, чтобы закончилась моя собственная жизни. Вполне возможно, что подобные мысли теперь всегда будут где-то в глубинах моего сознания, ожидая удобного момента, чтобы выйти наружу, и у меня всегда будет расходоваться немного сил на борьбу с ними. По крайней мере, мне уже приходится бороться с ними несколько лет.
Стресс, накопленный в школе, начал медленно «рассасываться» в институте за счёт новой среды, новых людей. Жизнь началась с чистого листа. Появились люди, которых я мог даже назвать друзьями. Но это всё продлилось не так долго, до конца третьего курса, когда у меня умерла мама. Сказать, что это событие сильно на меня повлияло…
На тот момент было бы ложью.
Та самая безэмоциональность, которой я начал обладать в школе, но которая чуть отошла на второй план в институте, дав волю определённой «игре», вернулась с новой силой. Мне было всё равно. На похоронах я не проронил ни слезинки и лишь вечером на работе (а я работал в вечернюю смену), я отпросился раньше, потому что у меня жутко раскалывалась голова. Это сейчас я могу предположить, что это была защитная реакция, чтобы привыкнуть к новой реальности, приспособиться, закрепиться на работе, закрыть сессию, что было для меня критичным на тот момент, так как мне не от кого было ждать поддержки.
Да, была бабушка, но у неё уже тогда были и возраст, и здоровье, которое не становилось лучше, да и опять-таки – она сама только что потеряла дочь. Была собака, которая, откровенно говоря, чувствовалась обузой на тот момент: он тоже уже был в возрасте и со своими болячками, а мне приходилось как-то совмещать учёбу, работу и его. Да, отец иногда гулял с ним, но в лучшем случае через раз.
Да, отец. Он что был, что его не было. Он сразу начал пытаться строить свои порядки, что сводилось к пропажам вещей из квартире, появлению женской бижутерии в ней после гостей, да и, собственно, самих гостей, когда меня не было дома. Я не буду вдаваться в подробности наших отношений на тот момент: это можно чуть ли не книгу написать, учитывая, что наша битва длилась около двух лет, а то и больше. Достаточно лишь того, что в итоге он натурально отрёкся от меня, когда я решил не делать так, как он приказывал. Он так и сказал: «Ты мне больше не сын». А я и не навязывался. Сейчас наши отношения сводятся к сообщениям с поздравлениями с Новым Годом или Днём Рождения, и меня это даже устраивает, так как нервы целее, но тогда это было одним из последних ударов в мой гроб, хоть я и не осознавал этого.
Мне кажется, прошло всего несколько дней с того момента. Я пришёл из института, пообедал и… Мне было ужасно пусто: сомнения выели дыру. Всё казалось каким-то бессмысленным. Я казался бессмысленным. А что? Отец же считает, что я «ведомый»? Ну да, я не лидер, не герой, во мне нет ничего выдающегося, да и в целом, я скорее неудачник, ничего толком не умею…
Подобные мысли привели, вызванные всем тем стрессом, копившемся с начала школы, вызванные давлением со стороны сверстников, учителей и родителей, привели меня в ванную. Я стоял напротив зеркала со старыми маникюрными ножницами в правой руке, направленными кончиками лезвий прямо в мою шею, в горло. Я медленно давил на них, пока не почувствовал метал, согревшийся от моей руки на коже рядом с почти незаметным кадыком. Ещё чуть-чуть и больше силы и должна была потечь кровь.
Сомнения.
Сомнения мешали, путали мысли. Зачем мне жить, если я такой бесполезный? Я ведь просто занимаю чьё-то место! Ведь, если я сейчас истеку здесь кровью, мир никак не изменится от этого. Всем будет плевать. Я буду словно раздавленный муравей, чей труп уберут собратья. Я буду словно разбившийся самолёт: патологоанатомы прочтут мой чёрный ящик, а потом я буду утилизирован служащими аэропорта. Это самое большее и лучшее, что я могу сделать для Вселенной: стать компостом для растений.
Но ведь это значит, что моя жизнь ничего не стоит? А если она ничего не стоит, то и моя смерть ничего стоит? Ведь даже компост можно найти в сто раз лучше и эффективней, а мой труп будет разлагаться годами! Что принесёт моя смерть?
Боль.
Боль? Кому? Разве что мне, так как мне будет ужасно больно, пока я буду истекать кровью на кафеле. Но я не хочу боли… А таблетки – это деньги, да и не факт, что подействуют…
Под чувством моей беспомощности и бесполезности слёзы начали течь из глаз, я уронил ножницы в раковину, звон их падения эхом отдавался в моей голове, когда я медленно спускался на колени и упирался головой в край раковины. Я плакал впервые с момента смерти матери. Когда слёзы высохли на моём лице, мне не оставалось ничего кроме как лечь спать, ведь на следующий день мне надо было снова идти в институт.
Если бы это было кино или какой-то мотивационный рассказ, то сразу же после такого всплеска эмоций я бы стал новым человеком, но, к сожалению, это реальность, а в реальности такого не происходит. Да, было некоторое чувство облегчения, но не более того. Наверное, несколько дней моя голова была абсолютно пустой, хотя я уверен, что где-то в глубинах сознания уже шли какие-то процессы: поиски нового пути.
Да и сейчас идут. Прямо сейчас, пока самолёт идёт на посадку в Минске. Путь до сих пор неизвестен, ведь я не пророк и не какой-то супер-аналитик, который может продумать что-то на годы вперёд. Я лишь знаю, что сейчас я должен буду увидеть девушку, чья холодность в разговорах со мной после моих рыданий в ванной стала моей мотивацией. Моей навязчивой идей. Я хочу, чтобы она была моей, но ещё больше я хочу, чтобы она хотела меня, чтобы я был нужен ей.
И да, узнай об этом мой отец, это лишь подтвердило бы его слова, что я ведомый. Ну и пусть. Я уже совершил кучу ошибок, ещё больше совершу, но, если для того, чтобы сделать ещё один шаг вперёд, мне нужны стать ведомым – мне кажется, это не такая уж и большая плата. Сейчас я, возможно, ещё не уверен в себе, но я уже не чувствую той неуверенности, что я раньше, а страхи уже не кажутся столь фантастичными. И пусть сомнения будут преследовать меня всю жизнь, сейчас я знаю точно, что у меня есть достаточно сил, чтобы ступить но землю другой страны и пойти на встречу новым впечатлениям.