Выпьем же чашечку чая...

Так выпьем же чашечку чая…
 «Во внешнем мире то шум и рев, то сон и тишь, бушуют войны, суетятся и умирают люди, одни нации гибнут, другие  приходят им на смену, чтобы в свой черед сгинуть, а посреди этой оглушительной круговерти, этих взрывов и всплесков, на фоне вселенского движения, воспламенения, крушения и возрождения бьется жилка человеческой жизни.
 Так выпьем же чашечку чая».
/Мюриэль Барбери,  автор бестселлера «Элегантность ежика», 2006/

   И грянула пандемия… 
Все катаклизмы, так или иначе,  сваливаются на голову человечества внезапно. Так и вирус  с  королевским наименованием  накрыл черной мантией  Воланда  весь мир.  Никто из нас еще в марте двадцатого не смог бы  поверить в то, что закроются границы, опустеют водные, воздушные и наземные пути сообщения, люди, замкнутые в пространства своих квартир, с тоской узников будут взирать на пустынные городские пейзажи из окон без решеток. А чуть удивленные, восхищенные отсутствием угрозы дикие звери все чаще будут бродить по улицам мегаполисов…
Врачи,  оказавшиеся во фронтовых условиях, будут ходить по лезвию смерти, ежедневно опасаясь принести вирус в семью или умереть.  Старики будут  вынуждены сторониться внуков или прозябать,  порой без помощи, в одиночестве.  Взрослым  детям придется ставить сумки с продуктами у дверей родителей и надеяться, что они не погибнут там, за этой мифической защитой, при отсутствии медицинской помощи от имеющихся хронических заболеваний.  Люди, потерявшие работу или ушедшие в вынужденные отпуска, будут судорожно искать средства к существованию,  стараться не скатиться в долговую яму и не обанкротиться. Ну  а власть имущие  будут экспериментировать с внедрением в приказном порядке правил, порой  не только идущих в разрез с правами человека, но и попирающих человеческое достоинство.  Все оправдает Пандемия:  и чрезвычайное положение, и социальный  мониторинг, и бесконечное продление карантина.  И не только то, что в настоящей реальности жизненно необходимо для спасения жизней, но и то, что в умах представителей власти каким-то диким образом трансформируется подчас в абсурдные приказы, штрафы и вседозволенность. Многое  стало зависеть от  их  порой недалеких умов и авторитарных решений.
Позже история  все разложит по полочкам и ответит на вневременные вопросы:  что сделали – не сделали,  правильно – неправильно,  кто виноват – не виноват и  за что или  для чего  нам было дано это испытание?

Я не берусь анализировать ситуацию ни с социологической,  ни с экономической,  ни с политической точек  зрения.  Это удел серьезных специалистов,  которые в настоящее время еще не в силах во всем разобраться.  Мне просто хочется описать чувства простых людей,  для которых недавно минюст  «разрешил использовать слово «простолюдин» в официальном делопроизводстве».  Это наши с вами чувства,  наша с вами боль и  наша с вами жизнь, тем более,  что основано всё на реальных ситуациях, о которых  я услышала из первых уст…

 Так нальем же по чашечке чая, и послушаем эти простые истории…


   Мария

    Симптомы все-таки проявились.  Зря я пренебрегла советами не выходить из дома. Но как же им следовать,  когда дочь с трехмесячным ребенком не может выйти ни за продуктами,  ни за лекарствами.  Да и  я еще не перешагнула черту группы риска  –  вполне еще бодра,  продолжаю работать в музее,  могу  закупиться  и принести детям всё необходимое.  Вот и «дозакупалась»,  схватила-таки  где-то заразу.  Итак,  что имеем:  температура  под 39,  дышать тяжело,  кашель.  Весь набор Covid-19.  Пора  звонить в скорую.  Звоню.  Час,  другой…  Дозвонилась.  Обещали приехать.  Состояние хуже и хуже.  Дочери боюсь говорить (как они без меня?),  может, еще обойдется,  может,  просто обыкновенная простуда?  Господи, почему не едут,  уже вечер,  так и помереть можно.  Что же выпить: аспирин, арбидол, парацетомол?  Советы разные,  боишься ошибиться и сделать хуже.
Звонят.  Приехали, наконец.  Открываю.
- Бабушка,  вам помощь нужна?
Я готова расплакаться:  во-первых,  –  из-за «бабушки»,  во-вторых  – «волонтер»  без маски  и  перчаток  и  больше 15-ти  я  бы ему не дала.
- Спасибо,  молодой человек,  но я пока справляюсь,  берегите себя…
Стараюсь  заслониться  шарфом  и  не дышать  в  его сторону.
- Вот телефон, позвоните,  если надо,  я в соседнем подъезде живу…
- Спасибо,  дорогой,  позвоню,  если понадобится…
Закрываю дверь.   Жду.   Скорая   приезжает уже ночью.  «Вызовов много», – устало сетует врач,  женщина лет пятидесяти.  Она без маски и перчаток (!)
- Что же вы так? – спрашиваю.
- Да нет у нас такого количества,  авось пронесет, –  машет она рукой и начинает осмотр.
- Ну что,  доктор,  в больницу  заберете?
- Почему же сразу в больницу,  у вас пока только подозрение  на коронавирус.   Да и выглядите неплохо,  сами передвигаетесь.  А больницы переполнены, заразитесь еще там.  Сидите дома,  пейте лекарства,  –  она протягивает рецепт,  –  если не поможет, – звоните.  А пока будьте дома на карантине 14 дней до выяснения.
Я расписываюсь  в  постановлении  и  нерешительно интересуюсь:
- Доктор,  а как же я в аптеку пойду, если  на  карантине,  да и сил нет…
О том, кто будет помогать дочери  с  внуком, уже не думается.
- Детей попросите,  купят.
- Да у меня у дочери грудной ребенок, она не сможет…
- У вас аптека   за углом.
- Но я же на изоляции,  выходить-то  нельзя?
- Ну,  это,  извините,  ваши проблемы,  у меня еще куча вызовов  до утра. Выздоравливайте.
Врач уходит.  Я, обессиленная,  заваливаюсь на кровать  и  забываюсь мертвым  сном до следующего  приступа  кашля.  И так всю ночь:  провалы, приступы,  жар,  дышать все хуже и хуже.
Утром звоню сестре в Москву. Она в ужасе:
- У вас в Питере что,  КТ  нет?  Тестов не делают?  Звони, добивайся, пусть  кладут  в  больницу!
Звоню.  Добиваюсь. Не только не кладут,  но  и  увещевают:
- Женщина, как же вам не совестно,  к вам же вчера приезжали,  а другие  еще  ждут.  У нас  врачи  по  две смены  дежурят,  больных – море, а вы…
Мне  становится стыдно.  И опять:  жар,  приступы  удушья,  дышать почти невмоготу.
Звонит сестра:
- Ну что, положили,  КТ сделали?
Описываю ситуацию.  Сестра в гневе.
- Какая больница?  Фамилия врача?  Жди,  сейчас разберусь…
Сестра у меня решительная,  всю жизнь на руководящей работе  трудилась, знает,  как с кем разговаривать,  требовать,  добиваться  (не то, что я, – амёбное и законопослушное создание).  И хотя сейчас уже тоже на пенсии, но  идет  Ва-банк.  Отключаться она не велела,  звонит по другому телефону, поэтому я все слышу.
- Здравствуйте, с кем я разговариваю?  Так,  с вами из Роспотребнадзора говорят.  Да, именно.  Нехорошие  сигналы  к  нам поступают, уважаемая.   Хотелось бы знать:  почему ваши  врачи  выезжают  на вызов без масок и перчаток?  Нет?  Ни того, ни другого? Почему не обеспечили?  Надеюсь…  А почему людей  с явными  признаками ковида  на  КТ  не  посылаете?  Сломался?  А что,  у вас  в Питере один аппарат компьютерной томографии? А по вызову,  когда состояние ухудшилось,  почему не выезжаете?  Да мне лично сейчас родственница  позвонила  в  тяжелейшем  состоянии:  подозрение  на ковид  и  никакой  оперативной реакции.  Да уж, надеюсь, записывайте…
Сестра  диктует  мои  данные,  и – о чудо! – уже через час  я в больнице, берут  анализы,  назначают  лечение,   и я понимаю,  что спасена.
Больница  и  правда переполнена,  врачи  не  справляются,  глаза у всех больные и усталые.  Но они, насколько хватает сил,  бьются за жизнь каждого,  –  низкий им поклон,  нашим врачам,  не имеющим порой средств защиты  и  рискующим  своими  жизнями.  На соседней  кровати  стонет женщина:  она  переведена  в  нашу  палату  после  аппарата  ИВЛ.  На нее страшно  смотреть,  видно,  случай  тяжелый.  Диагноз мой подтверждается: подозрение становится подтверждением,  –  поражено  65% легких.  И это еще ничего,  бывает хуже.  Я дышу сама  –  и это уже счастье!
   Дрожащими руками я беру с тумбочки стакан горячего терпкого чая и, обжигаясь,  делая  маленькие  глоточки,  шепчу:  «Доченька, внучек, я живу, не волнуйтесь,  скоро я буду с вами…»



Я её урою…

   «Я  её урою!!!»,  –  всегда спокойная  Настёна   вырывалась  из  рук  мужа, пытающегося  сдержать  ее  необузданный  порыв  души.  «Урыть»   она собиралась сватью,  весьма  экзальтированную  и  трепетно  любящую  себя особу.  Мало того,  что  та  звонила  каждые  пять  минут   беременной дочери  и  зятю  и  с придыханием  великой  актрисы  прощалась с ними навсегда,  утверждая,  что  поражена  коронавирусом.  Она еще требовала, чтобы те  вызвали скорую  (сама  не в силах,  а муж пьет валерьянку), записали  ее  на  КТ  (бесплатного  не  дождешься,  но  мы  последнее отдадим  ради здоровья),  нашли ей место в больнице  (сейчас редко кого кладут)  и прочая,  прочая.  Сватья  была  статной,  полной  сил  и  здоровья женщиной,  и в то,  что ее прихватила корона,  верилось  с  трудом.  Но уже неделю  все  родственники  были  подняты  в  ружье.  Нужно заметить: эпицентр  был  её  стихией.  Кто-то нес лекарства,  кто-то звонил врачам,  ну а зять с дочерью старались сделать все,  что в их силах. Бегали по магазинам, выполняя  очередную  «последнюю просьбу матери»,  готовили  и относили ей обеды:  мамочка захотела бульончик  (блинчики,  котлетку).
- А папочка сготовить не может?  –  саркастически  спрашивала  у  сына Настена.
- Мама,  Ирочка  говорит,  что  он  беспомощен  перед  ее  болезнью, сидит  рядом,  держит  за  руку  и  плачет.
- Беспомощен?  Плачет!?  –  негодовала Настя, –  он что её,  первый год знает?  Актриса доморощенная…  Ей только и надо,  чтобы все вокруг прыгали,  но дочь-то  беременную  зачем  волновать?  О  вас она подумала?  Так  и  передай  этой  актрисе  больших  и  малых академических  театров,  что  если  вы  заразитесь,  я ее урою.  Так и скажи,  что мама  вас  уроет.  Понял!?
- Да понял,  мама,  не нервничай,  главное  –  чтобы  не  подтвердилось.
- Скорая была?
- Четыре  раза.  И  тест  сделали,  ждут ответа.
- Почему четыре раза?  Скорые  же  перегружены, зачем лишний раз вызывать?  А врачи что сказали?
- Говорят, пока ничего страшного, оставайтесь дома. На карантин посадили.  Сейчас еще платную скорую ждут.
- Зачем?
- Не  верит, не понравились  ей  эти  врачи.
- Так.  Терпение  мое  кончилось,  еду туда.  Все,  до связи!
- Мама…
   Но «мама» уже повисло где-то в сети. Накинув плащ,  Настя выбежала  на улицу,  завела    верный « опель» и,  благо,  не в Москве,  –  в Подмосковье не было  таких  драконовских  мер  и  пропускной системы,  –   понеслась к сватье.
Пока летела,  позвонил муж  (все-таки сын нажаловался).
- Лопату взяла?  –  с места  в  карьер  поинтересовался  он.
- Какую лопату?  –  не  поняла  Настена.
- Ну  ты  же  ее  урыть  собралась?
- Виталий,  твой  едкий  сарказм  неуместен.  Она  уже  довела и нашего  сына,  и свою дочь, а той рожать вот-вот,  так что это нужно прекратить.  Или – или.
- Перчатки  и  маску  хоть  надень,  воительница,  –  со  вздохом  сказал муж,  зная,  что  не  в  силах  что-либо  предотвратить.
- Не волнуйся,  я  из-за её же собственного  яда  без   маски  с ней бы не встречалась…
- Ну ладно,  как закончу дела, –   подъеду.
- ОК,  –   Настя отключилась.
   Двери  открыл  сват.  Его взволнованное  бледное  лицо  говорило  о многом.  Кругом  царил  беспорядок,  пуговицы  на  его  пижаме  были застегнуты  наперекосяк,  редкие  волосенки  взъерошены,  очки съехали с носа.
- Ангелиночка  уснула,  может,  не будем тревожить,  –  робко спросил он,  умоляюще  посмотрев  на  Настену.
- Будем, –  твердо ответила Настя,  –   промедление смерти подобно.
И решительно направилась к спальне.  Подойдя, она услышала изможденный голос сватьи:
- Не плачь,  доченька,  я свое отжила,  50 – это почти старость, проживете  как-нибудь  без  меня…
Настена   решительно  распахнула  дверь:  сватья  живописно  возлежала  на ложе  в  темно-вишневом  роскошном  пеньюаре.  Рядом  виднелась  маска под  цвет оного.  «Когда успела маску-то под цвет соорудить?  –   подумалось Насте.  –  Королева  Елизавета,  блин,  –   «картина маслом».
- Привет,  Ангелина,  как ты?
- Дорогая,  будь  от  меня подальше,  мало ли…  –   сватья  изящно-обессиленно   прикрылась  маской.  –  Мишуня  вызвал  скорую,  это уже  четвертая,  но  все врачи  какие-то…
- Тест сделали?
- Да,  но  результатов  еще  нет…
- Скажи  мне  конкретно,  Ангелина,  что  у  тебя  болит?
- Всё,  –  сватья  смахнула  мизинчиком  несуществующую  слезинку.
- Что  «всё»?  Перечисли,  пожалуйста.
- Ты,  Настасья,  не  вирусолог  и  не  эпидемиолог.  Врачи  Скорой  тоже.  Поэтому  не  могут  разобраться.
- Чтобы разобраться,  нужно  знать,  что  тебя  беспокоит.  Температура есть?  Горло болит?  Дыхание затруднено?  По твоему цветущему виду,  прости,  не скажешь,  что ты больна…
- И ты, Брут, –  театрально вздохнула сватья,  –  ты тоже завидуешь моей красоте…
Настёна  чуть  не  задохнулась от  негодования,  но тут  подоспел озабоченный  сват:
- Скорая  приехала,  должны  быть  грамотные  врачи,  по протекции…
- Пусть заходят,  –  плавным,  величественно  позволяющим  жестом сватья  велела  супругу  впустить  приехавших.
Настя вышла.  Приехал Виталий.  Врачи все не выходили.  «Может  быть,  я не  права,  и  она  на  самом  деле  больна?  –   уже  начала  ругать  себя Настена,  –  И неважно,  –  коронавирус  это  или  что  другое,  а  я озлобилась…».
Позвонил сын:
- Мама,  мы в роддоме,  Танечка  переволновалась,  начались схватки…
Из спальни вышли врачи.
- Ваша  родственница  абсолютно  здорова,  только  что  справлялись  о результате  анализов  –  всё в норме,  но  доказать  ей  это  мы  не можем.  Видимо,  психосоматика.  Это явно не наша больная.
- Да,  нервы,  нервы…  Она  у  нас  тонкая и  чувствительная  натура, –  встрял  в  разговор  сват.  –  Пойдемте,  я  вас  провожу…
 В  прихожей  хлопнула  дверь.  Вышедшая  из  оцепенения  Настёна рванулась  к  спальне,  Виталий  бросился  наперерез,  перехватив  жену  почти  у  кровати  болящей:
«Пусти,  я  её урою!!!»,  –  тянулась  Настена  к  испуганно  забившейся  под плед  сватье.  Появился Мишуня.  Оценив  ситуацию,  рванулся  на амбразуру,  то есть  прикрыл  телом  любимую  жену.
- Если  ты  угробила  ребенка,  я тебя…   –   негодовала Настя.
- Какого  ребенка?  –  недоумевающее  поднялся  с  амбразуры  сват, сватья  же  осторожно  высунула  личико  без  маски  из-под  укрытия.
- Нашего  внука!  Дочь  ваша  рожает,  схватки  начались  после  твоего прощания…
- Да  я  же  так,  на всякий случай  попрощалась,  я  же  не  думала…
- А  пора  уже  в  твоем  возрасте  думать,  –  кричала  Настена, задыхаясь  от негодования.
Зазвонил телефон.
- Ответь, пожалуйста,  –  Настя,  дрожащей  рукой  протянула  свой мобильник  мужу.
- Да.  Мальчик,  2900,  51 см…  Таня в порядке,  –   повторил он вслух слова  сына  и  повернулся  к  жене:
- Всё  хорошо,  Настёна…
…Очнулась  Настя  на  диване,  тело  не  слушалось,  в голове  гудело.  Рядом хлопотала   ожившая  сватья,  а  сват  полушепотом  уговаривал  мужа  выпить  «рюмочку чая»  за  рождение  внука…


   Потоп

   Позвонили  соседи  сына  (он застрял  в  пандемию  в  Таиланде)  и  сказали,  что он  их  топит.  Было  двенадцать  часов  ночи:  машину  я  не вожу,  простывший  муж  посажен  на  карантин  и  лишен  права  выхода  за пределы  собственности.  Пропуска  у  меня  нет,  –  значит  нарваться на бешеные  штрафы  можно  в любом  случае,  даже  такси  без  пропуска  не  возьмет  –  их  тоже  штрафуют.  Если  еще  в  милицию  не  упекут  за нарушение  режима.  Ко  всему  этому  –  я   в  группе  риска  плюс   хронические  заболевания.                                Позвонить  некому  –  у всех  похожая  ситуация:  в  условиях  самоизоляции выход  из  дома  карается  такими  штрафами,  –   вовек  не  расплатишься. Ситуация  безвыходная.  А  сколько  таких  по  Москве?  Ведь  пропуск нужно  заказывать  заранее,  оповещая  о  причине  поездки:  в больницу ли, на  работу  или  куда  еще.  Заказала  пропуск,  сказала  соседям,  что раньше десяти  утра  не  успею.  Они  успокоили:  поставили  тазик,  вроде  течет  не так  сильно.
Днем  решила  ехать  на  метро,  но  социальные  карты  заблокировали.  Пришлось  покупать  билет,  хотя  это  отнюдь  не  обрадовало.
Зайдя  в  квартиру,  я  ахнула:  натяжной  потолок  висел  пузырем  над  моей головой,  все  кругом  было  залито  водой:  оказывается,  затопили  нас,  а  к соседям  снизу  накапало  совсем  чуть-чуть. Над нами жила  недавно овдовевшая  пожилая  женщина  лет  за  восемьдесят.  Я побежала  наверх. Звонила  минут  пять, но  соседка  не  отзывалась.  Дома  никого  нет? – подумала  я  и  вдруг  услышала  слабые  стоны.  Боже,  да  ей  плохо!  Я  стала  стучать  к  соседям:  Скорую  вызывайте,  там человеку  плохо!
- Слесарю  нужно  звонить,  –  показалось  из-за  щелочки  маленькое седое  существо  в  маске.
- Позвоните,  пожалуйста,  у  меня  телефон  внизу,  а  вашей  соседке плохо.
- А  кто  ж знает,  как  ему  звонить…
- В  полицию  звоните,  МЧС вызывайте!
- Женщина,  вы  что  раскомандовались?  Да  и  определитесь:  в  МЧС, слесарю  или  в  полицию?  –  маленькое  эльфообразное  существо было  искренне  возмущено  моей  непоследовательностью  и повышенным  тоном.  Я  в  сердцах  выругалась  и   буквально скатилась  вниз,  на  этаж  сына.  Схватив  телефон,  начала  звонить слесарю  и  в  полицию  (слава Богу, обещали прийти).  Детей  у соседки  не  было,  значит,  ключи  только  у  нее,  и  дверь  надо ломать.  Хоть  бы  у нее  хватило  сил  продержаться,  –  неизвестно, как  долго  она  уже  там  мучается?
Приехавший  полицейский  наотрез  отказался  вскрывать  дверь:
- Это не мой участок  –  не имею права,  меня  просто  попросили заглянуть  по  вызову…  Родственников вызывайте!
Дальше  прозвучала  тирада  изощрённого,  непередаваемого  с  русского языка  мата…
- Да нет у нее никого,  умрет  же  старушка… –  жалобно протянула я, оставив  всплеск  его  эмоций  без  комментариев.
- Ладно,  растудыть  твою… –  сжалился  молодой  блюститель  порядка. 
- Сейчас  попытаюсь  через балкон. 
Однако  через  балкон  не  получилось:  все  было  застеклено  и  заставлено.
- Придется  МЧС  вызывать,  –  констатировал  участковый  не  нашего участка.
Я  прислонила  ухо  к  двери:  стоны  продолжались,  хотя  были  уже почти  не слышны. 
- Держитесь,  Анна Петровна!  МЧС  сейчас  подъедет!  –  прокричала я в  дверь,  надеясь  обнадежить  соседку.
Жалко ее было до слез:  милая  интеллигентная  женщина,  до пенсии работавшая  в  университете  профессором  философии,  муж  которой  умер от  инфаркта  в  прошлом  году.  Прекрасная  семья,  которая  как-то  даже  не побоялась  приютить  сына  с  друзьями  на  ночь,  когда  тот  потерял  свои  ключи.
    МЧС-ники  сделали  все  быстро.  Анна Петровна,  оказывается,  упала  в ванной  и  стукнулась  головой.  Сколько  пролежала  –  не помнит.  Вся квартира  залита  водой.  Отправив  соседку  в  больницу,  я  занялась устранением  последствий  потопа  в  двух  квартирах.  Слава Богу,  пришел слесарь.  Установил  новый  замок.  Попросил тысячу.  Ушел.  Я чувствовала, что  силы  на  исходе,  но  нужно  было  еще  продырявить  натяжной  потолок,  слить осторожно воду,  не  нарушив  электропроводку.  Для  меня это  было  хуже  высшей  математики.  Зареванная  и  обессиленная,  я позвонила  сыну.  Через  час  пришел  его друг,  ловко  со  всем  управился  и отвез  меня  домой  –  благо,  у  него  был  пропуск.
   Глубоко за  полночь,  не  в  силах  заснуть  от  пережитого,  я  пила обжигающий  зеленый  чай  и  с  ужасом  думала:  а если  бы я  побоялась  нарушить  чрезвычайные  меры  и  осталась  дома?
   Позже  выяснилось,  что  пролежала  Анна Петровна  на  холодном  полу ванной  три  дня,  а  кран  из  последних  сил  открыла  сама,  в надежде, что затопленные соседи  все-таки поднимутся  к  ней  и  спасут…



Мониторинг социума или
«Социальный мониторинг на унитазе», -

так  назвала  свою  статью,  выложенную  в  сети,  моя  подруга.  Она  была  в бешенстве:  «Это возмутительно!  Этот  недоделанный  социальный мониторинг  доведет  меня  до  инсульта!  Звонят  мужу  каждые  час-полтора и  требуют  делать  селфи.  Тот,  еле  живой,  спит  часами,  только  забудется –  сигнал,  в туалет  пойдет  –  сигнал,  а  если  сексом  люди  занимаются  –  и тоже сигнал?  Не ответишь  –  штрафы  по  четыре  тысячи.  Слышала  по телеку?  Там  женщине  –  лежачей  больной  (год не встает),  уже  пять штрафов  пришло  за  нарушение!  А  куда  она  могла  выйти  –  лежачая??!!! Или  программу    доделали  бы,   или  людям     нервы не  портили  бы,  тупицы!  Ну,  я  им покажу!  Сделаю  такие  снимки,  что  упадут!»
   Все  мы  заволновались.  Как  будут  реагировать  родные  и  знакомые? Кошмар,  если  эти  хулиганские  фотки  окажутся  в  сети!  Заберут  в психушку  (если  не поймут сарказма)  или  отдадут  под  суд   за надругательство  над  системой  (если  поймут). 
   Между  родственниками  и  подругами  началась  интенсивная  переписка на  предмет  того,  как  удержать  разъяренную  Наталью  в  рамках приличествующего  ей  возраста.  Тем  временем  посвященным  высылались все  более  откровенные  пробные  фото,  после  просмотра   которых  те  либо  пили  валидол,  либо  восторгались  смелостью  автора.
- Может,  муж  ее  остановит,  не  будет  секси  сниматься,  не  мальчик же  уже,  за  полтинник  перевалило…
С  надеждой  спрашивала  одна.
- Паша  бессилен…   
Обреченно  констатировала  другая.    
- Что  же делать?
    Вопрошала  третья…
- Поздно,  девочки,  –  резюмировала  четвертая,  –  фотки в сети…
Все  прилипли  к  компьютерам:
- Слава  Богу,  в  маске!
- Хорошо,  что  не  обнажёнка!
- Радостно, что  выложила  не  всё,  что  нам  посылала!
И вдруг:
- Девочки,  а  вы  бы  так  смогли?
   Над  онлайновскими  посиделками  подруг  зависла  пауза.

   Да,  смело,  не  каждый  сможет  выложить  такие  натуралистические  фото без  прикрас,  будто  за  тобой  подглядывают  в  замочную  скважину  и заставляют  жить  по чьим-то  «застекольным  безнравственным  правилам». Слежка  за  самим  собой,  добровольно  установленная  нами  самими  на свои  же  собственные  смартфоны…
   До  чего мы дошли? Неужели страх  ковида  парализовал  нас  настолько, что мы готовы по  первой  команде  послушно сделать  всё,  что  угодно, пойти  на  что  угодно,  лишь  бы  выжить?  Ведь  на  самом  деле  реально, что  так   недалеко и  до того,  что  мы  сами  будем  пришивать  себе  звезды на  робы  и   покорно идти  в  гетто…

  …А  на  следующий  день  флэшмоб  «мониторинг  на  унитазе»  подхватили  единомышленники.  Нет,  друзья,  так  просто  нас  не  возьмешь: ведь  невозможно  победить  того,  кто  не  сдаётся!


Маразм крепчал

- Да чтоб вам всем пусто было, –   орал, отбрыкиваясь  от
 охранника  и  преодолевая  забор  Центра  занятости,  еще  вполне  справный,  но уже  немолодой  интеллигентного  вида  мужик.  Ладно бы это был  доведенный  до  отчаяния  гастарбайтер,  а тут  –  хорошо одетый,  не так давно,  видимо,  пополнивший  ряды  безработных  мужчина.
Проходя мимо Центра  и  наблюдая  эту  живописную  картину,  я приостановилась.  До чего же  нужно  довести  нормального человека,  чтобы он  полез  через  забор,  несмотря  на  охрану,  к объекту  отнюдь  не стратегического  значения?
- Да,  вы правы,  довели мужика,  –  произнесла стоявшая рядом  со  мной  женщина.
Я  поняла,  что  невольно  произнесла  вопрос  вслух и поинтересовалась:
- А что случилось?
- Вам,  наверняка,  никогда  не  приходилось  стоять  на  бирже  труда  по безработице?
- Бог миловал, –    отозвалась я.
- А вот я стою. Пандемия.  Сколько  человек  работу  потеряли, – пояснила  она.  –  А вы – счастливица,  если  не  сократили.
- Так что же произошло?
Я  и  столпившиеся  около  учреждения  люди   продолжали  наблюдать  за ходом  событий.  А  там  было  жарко:  охранник  –  толстый  здоровый мужик,  стоял насмерть,  закрывая  телом  вожделенную  дверь.  Одной рукой он  сдерживал  натиск   прорывавшегося,  другой  сжимал  телефон, надсадно  запрашивая  помощь.
- Мы  отмечаться  сюда  пришли,  –  продолжила  моя  собеседница.
И, в ответ на  мой  недоумевающий  взгляд,  пояснила:
- Каждые  две   недели,  в  определенный  день  и  час  безработные должны  отмечаться  у  куратора.  Если  не  отметишься  –  снимают пособие  по  безработице.  С  сегодняшнего  дня  по  Москве  вводят пропуска,  всех  ловят  и  штрафуют.  В  здание  вход  закрыли, телефоны  кураторов  не  отвечают,  и  мы  просто  не  знаем,  что делать.  Одна  женщина  дозвонилась,  ей  сказали,  что  с  ней свяжутся,  но  никто не перезвонил.  А другой  сказали,  чтобы дозванивалась  сама,  у  куратора  деньги  на  телефоне  закончились. Представляете?  Создается  впечатление,  что служащие  сами  не знают,  что  делать  и  говорить  людям.  Видимо,  без  пособия останемся.  Вот мужчина  и  полез  отмечаться  или  хотя  бы  выяснить,  что  к  чему.
- А  онлайн  отметиться  нельзя?  –  удивленно  спросила  я.
- Нет,  только по телефону  или  лично,  разве  мы  стали  бы пробираться сюда через пикеты?  С пропусками  еще  ничего не понятно, но уже штрафуют,  а денег и так нет:  чем семьи кормить? Легко сидеть  дома тем, у кого есть,  на что.  А нам что делать? –  вздохнула женщина.
Тем  временем  вслед  за «первопроходцем»  через забор полезли еще несколько  отчаявшихся.  И тут из окна второго этажа  раздался крик:
- Граждане  безработные!   Прекратите волнения!  Не переживайте,  расходитесь  по домам, ждите  звонка! Здесь  вам  не  Зимний,  штурмом  брать  не  нужно!  –  разносилось через  рупор.
- А раньше  сказать  было  нельзя?  Мы  здесь  с  утра  стоим!  Почему телефоны  ваши  не отвечают?  За людей нас не считаете!
Возгласы  возмущения потонули  в  звуках сирены:  из-за угла появилась полицейская машина.  Народ  мгновенно  рассосался.  Связываться  с полицией  не  хотелось никому. Я  тоже  ретировалась:  мало  ли,  всегда найдется,  за что  штрафануть  в наше  самоизоляционное   время. Подумалось:  доколе  в  нашей  стране  будут  так дико,  непродуманно претворяться  в  жизнь  указы  и  постановления, спущенные  власть держащими  своим подчиненным?  Все настолько  трясутся  за  свое  место под  солнцем,  что  порой  сами не знают,  как  выполнять  то  или  иное распоряжение свыше,  и   загоняют  людей  в нелепые, кафковские  ситуации.
   Да, каждому  поколению выпадает на его век различные катаклизмы:   стихийные  бедствия,  социальные катастрофы,  мировые войны.  На нас обрушилась  Пандемия.  Но при любом  раскладе  главное  –  сохранять человеческий  облик  в  любых,  даже самых  несообразных ситуациях,  иначе жизнь  наша  станет  брехтовским  театром  абсурда.



Шестьдесят пять плюс

– Машка, Мария! Ау, « 65+», ответь, зараза! Где ты там?
 Надежда сидела у скайпа и «тыкала» в клавиатуру куда ни попадя, вызывая  на связь подругу, такую же, как она, из группы «65+».  Обе  уже перевалили  чуть за 70, и «65+» даже несколько льстило, поэтому со времени начала  пандемии, когда всех разделили на «до 65-ти» и «после», они ощущали себя даже бодрее, так  как  новый «позывной» не только оживлял и повышал  тонус, но и обязывал. Наконец на дисплее  что-то замелькало. Мария,  видимо, была в огороде, поэтому долго не отвечала. «Да, в собственном доме  – тишь да гладь, да божья благодать: ни тебе масок, ни перчаток», подумалось  Надежде.
– Мария, ну где же ты?
– Да здесь я, не видишь, что ли? Включилась, уже полчаса ору тебе с  огорода «подожди пять минут»…
– Кому орешь, если ты в огороде, а компьютер дома? Не включилась еще, а надрываешься. Не  вижу тебя, ткни на видео!
– Да я уж тыкаю…
На  экране показалась – нет, не Мария, а что-то непонятное, с рогами...  Козёл! – поняла  Надежда. И в ужасе отшатнулась:
– Господи, что это?
– Козла не видела, что ли? Увязался, будь он неладен. Сожрал мои посадки, я за ним, бес его дери, а тут твой позывной, я его за собой и  потянула, пока все не дожрал, окаянный…
– А откуда он у тебя?
– Да  соседка  держит для радости…
– Какая же радость от козла? – не поняла Надежда, – Иди, привяжи  радость эту куда-нибудь, а то пока говорим, в доме тебе все переколотит…
– Подожди тогда чуток, я мигом…
Пока Мария разбиралась с парнокопытным, Надежда успела просмотреть последние новости. Наконец подруга появилась перед экраном.
– Все, – плюхнулась на стул перед компом Мария. Рассказывай.
– Что рассказывать-то? Как говорит моя внучка: полная печалька. 
– С жиру ты бесишься, Надежда, козла моего на тебя нет,– вот тебе и печалька!
– Ну, у меня же квартира, куда мне козла…
– При чем тут козел, я об Иване!
– А что Иван? Он у тебя спокойный, не то, что мой…
– Так что у тебя?
– Да Анька моя, паршивка, позвонила, накрутила брата. Сёмка карточки-то у меня и отобрал, дверь на ключ закрыл, сказал: сидите, мама и не высовывайтесь, вы в группе риска, так не рискуйте!
– У вас что, уже карточки ввели?! А я и не закупилась! Вот говорила мне соседка…
– Ты у меня совсем ку-ку, что ли? Банковские карточки!
– Тьфу, напугала! Ну, детям виднее, как сейчас лучше. А продукты-то Сёмка привозит?
– Привозит, у двери ставит, а сам не заходит, – ни тебе обнять ребенка, ни поцеловать. И внуков не приводит, –  всхлипнула Надежда. – И когда эта пандемия проклятая  закончится…
– Внуков захотела!  Да ты радуйся, что отдохнешь  немного, а то каждый день, как на работу – школа, тренировки, кружки…О себе подумать некогда. Вот сейчас и займись!
– Чем? У тебя дом, огород, а у меня квартира и балкон.
– Расти над собой!
– А расти уже не для чего: вечный отдых перед Вечным покоем…
– Фу-ты ну-ты, слушать тебя противно, все настроение испортила! Один  огород потоптал, другая – душу! Отключаюсь!
– Подожди, Машунь, я же философски…
– Ты мне такую философию брось, мы еще 65+, еще покажем…
– Кому ты, Машка, и что собралась показывать?
– Ну не деду же своему, – разразилась громогласным хохотом Мария.
– Машунь, а что это вы о нас вспомнили? – в дверях показался Иван:
– Здравствуй, Надежда! Жива еще?
– Вот и дождались комплимента!–прокомментировала приветствие мужа Мария. –  Слов на них нету, одни  междометия. Дураки старые…
– А вы, можно подумать, у нас молодые! Как там Арсений, Надь? Что там у вас в Москве, совсем запугали? Все по пропускам? Туалетной бумаги нет? Карточки ввели? На осадное положение перешли уже? Метро закрыли? Трупы на стадионах складывают? – как из пулемета застрочил Иван.
– Дурак  старый! Что несешь по скайпу, – опять встряла жена, – сейчас по твою душу чекисты-то придут и посадят, а то и расстреляют! Надька, тебе на телефон программу ставили? Социальный мониторинг называется?
– Да, ставили, у Арсения температура была, вызывали скорую, они бумагу дали подписать  – 14 дней карантин, и программу поставили, отмечаемся: сигналит то каждые два-три часа, то вообще заткнется. Недоделанная она какая-то.
– Доделанная она. Это и есть прослушка. Все под колпаком у Мюллера.   Жди теперь, Иван, загребут нас, как в  сталинские времена. Готовь тревожный чемодан, находка ты моя для шпиона, – докрамольничался!
– Дура ты, Машка, сравнила! Нам сейчас все можно, мы уже просто никому не нужны, как тот неуловимый Джо!
– Здравствуй, Иван! – обозначился перед экраном Арсений.
– Здорово, Арсений! Вот ты, как бывший чекист, скажи им, что я прав, а то раскудахтались.
– А что сказать, Иван? Оцифровали  нас: ты только подумаешь, а твое лицо и мысли – на дисплее у кого надо обозначились. И чипирование грядет, жди…
На лице Ивана отразился недоверчивый ужас: 
– Ты сейчас серьезно? – краем рубахи он вытер со лба испарину.
– Да шучу я, шучу, – беззлобно рассмеялся Арсений. – Нечего глупости  молоть. Ладно, – Надька с Машкой, но ты-то должен соображать!
– Так начитаешься в этом интернете, – волосы дыбом становятся!
– А ты фильтруй.  В Америке – читал, что творится? Там еще больше заболевших.
– А что нам Америка? И своих больных хватает. Сейчас, вроде, на спад  пошло…–  заметила Надежда.
– Какой  спад? – ввязался  Иван. – Парад пройдет, проголосуем за  Конституцию, – и  вновь начнется…
– Ты опять нарываешься? – заволновалась Мария, – аполитичное  ты создание!
– Почему аполитичное? Я – не как некоторые – все поправки уже прочитал, тем более, что за голос, сказали, давать что-то будут. 
– Оборзел  вконец, – вздохнула Мария, – то мы никому не нужны, то хобби наши ему не по нраву…
– Хобби ваши: у соседки – козел, у тебя – помидоры, – едко усмехнулся Иван.
– А сам-то на помидорчики охоч –чуть не захлебнулась от возмущения Мария. –  В магазине все заразное, а у нас – с грядки! Вот ты, Надька, все  продукты, небось, санитайзером брызгаешь, а что потом в животе? Все  одно – травишься. А  я  ему  все экологически чистое, а он не ценит!
– А ну вас к бесу! Пока, Арсений, с ними разве поговоришь о серьезном? Потом сами созвонимся, пусть несут здесь чепуху.
– Вот даже копьем махать не хочется на твою мельницу, – парировала Мария, – идите уж…
Отправив свои половины за пределы общения, подруги продолжили разговор.
– Кстати о Конституции. Ты знаешь, что у Аньки внучка учудила? – спросила Надежда.
– Нет, я с  ней давно не разговаривала.  Внучке- то её сколько? За двадцать, наверное?
– Ну да, 21.
– Ну и что там она? И при чём тут Конституция?
– Так она бабке заявила, что запрещает ей за нее голосовать. Так и сказала, что если, мол, ты за поправки проголосуешь, я с тобой в контрах!
– Ну а Анька что?
– Ясно что: ответила, что не снеслись еще те яйца, которые  курице запрещать что-либо делать будут.  Мы, сказала, свой мир строили, как могли, и убеждения свои имеем, ну а вы дальше стройте, как хотите, а  нас не трогайте.
– Молодец Анька. Поучать они могут, лучше бы учились, да мозги развивали. Вот у нас на самоизоляции  хоть какие-никакие хобби появились…
– Хобби ваши, конечно, странные, зато сенсорная  депривация вам не  грозит, – резюмировала Надежда.
– Ты, Надька, не выражайся! Давно на пенсии, а смотри-ка – что не надо  – в башке держится, а что надо – не помнишь. Что за деривация такая?
– Депривация. Сенсорная. Это отсутствие новых впечатлений, сейчас это  актуально.  Хобби ваши – тоже какое-то разнообразие в жизни…
– Не знаю уж, чем они тебе не угодили, зато мы – не то, что некоторые,  не в меланхолии, а в трудах неустанных!
– Ой, Машка, ладно, не до споров, в дверь звонят, до связи!
– Погоди, а кто там к тебе пришел в карантин, что засуетилась? Колись! Педикюршу вызвала?– Мария воинственно уперла руки в бока.
– Ну да, вызвала, к ней же я не могу пойти…
– Вот кто у нас несознательный?!  Мало того, что ты на карантине, а если  она больная? Заболеете? – затараторила взволнованная поступком  подруги Мария.
– Заразишься или  не заразишься – воля случая.  А вот если умру в таком  виде: без педикюра и маникюра – позорище! Да и кто мне потом,  мертвой, делать его будет, – ты, что ли?
– Ну, Надюха, лихо  хватила: кому твои руки-ноги нужны  в гробу будут? Да и не боись: всё прикроем!
– А что ты меня хоронишь раньше времени? Ладно, позже наберу. Пока, Мария, иди  к своему козлу, а то грядки  потопчет…
– К какому именно? –  уточнила  Мария.
– Да это уж на выбор, – засмеялась Надежда и отключилась.
Но не успела Мария отойти от компьютера, скайп снова засигналил.
– Ау, «65+», ты где? – на дисплее вновь обозначилась возмущенная Надежда.
– Не прошло и полгода, – усмехнулась Мария. – Случилось что? Ты почему такая вздрюченная?
– Да мой-то, представляешь? Педикюршу мою  выставил! Все, такого мастера теперь днем с огнем не сыщешь, да еще в пандемию эту треклятую!
Зазвонил телефон. 
– Что? Егор? – послышался взволнованный голос Арсения, заставивший  подруг замолчать. – А диагноз подтвердили? Хорошо, да не паникуй  ты  раньше времени! Да, звони, конечно, если что…
Надежда вопросительно посмотрела на мужа.
– Соседа нашего, Егора, с подозрением на ковид в больницу забрали, а  всех домашних даже не проверили, – пояснил Арсений.
– У них же дети, внуки…  Все вместе живут. На  карантин-то посадили?  –  закудахтала тревожно Мария.
– Да какой уже карантин? Месяц назад подъездами и кварталами изолировали, а теперь уже все на самотек, кто выживет – тот выживет,  а кто помрет…
– Вот как оборачивается, – задумчиво протянул подошедший Иван.
– Арсений, а ты же в магазине с Егором позавчера встречался? – в ужасе  вспомнила Надежда.
– Ну что теперь, никто не застрахован…
Надежда схватила валидол и сунула под язык. Наступило затишье. Первым  его  нарушил  Иван:
– Ладно, девки, не хороните раньше  времени, Егор крепкий, сдюжит.
– Дай Бог! Такая  у нас сейчас  жизнь. Все по своим клеткам, но и они не  надежны… Мы-то пожили, а дети, внуки?
– Надежда, печаль твою, кто у нас психолог? Живы пока! Мир-то огромный, постоянно катаклизмы какие-то, не  жить теперь, что ли? Давайте-ка выпьем по чашечке чая, я сейчас мяту с огорода принесу! Будем жить, дорогая!



Пройти через зал,  не сгибаясь…

   Все можно забыть: оскорбления, обиды, несправедливости, но унижения не  забывает ни один человек.  Звери  преследуют друг друга, дерутся, убивают, поедают, но не унижают.  Только люди унижают друг друга».
/А. Рыбаков «Дети Арбата»/

… Она пила  уже  третью рюмку  ракии.  Заметив  мой   неодобрительный взгляд, обронила,  как  бы  оправдываясь:
- Только что с самолета, перелет был тяжелый…
- Вы  из Риги?  И сколько часов?
- Три  с  половиной дня…
- ???
- Знаете,  даже  вспоминать  трудно, позже  расскажу,  когда  уляжется…
Через несколько дней  мы  встретились в небольшом приморском  кафе, террасса  которого  выходила  на  море, и  я  услышала  ее  историю.
Ульяна  –  гражданка  Латвии.  Если  говорить  точнее, то паспорт у нее латвийский,  но  относится она  к людям  особого юридического  статуса «неграждане».  Как,  впрочем,  все  русскоязычные,  оставшиеся  после распада  СССР  в  теперь  уже  бывшей  союзной  республике.  Работа ее была связана с частыми поездками на историческую родину, в  Россию, и  там, среди своих, она  отдыхала душой.  Но и  с  Ригой  расстаться  она  не  могла, да  и не хотела, тем  более,  что  с  детства  прекрасно  владела  латвийским языком. Когда  Евросоюз  открыл  границы  шенгенской  зоны, она  полетела в Болгарию,  где  который  год  жила  в  весенне-летний  период  в купленных несколько  лет  назад  аппартаментах.
Обстановка  в  аэропорту  и  в  самолете  в  условиях  пандемии  была соответствующая:  в  масках,  перчатках,  с  соблюдением  дистанции.  Летела  через  Австрию,  где ее,  единственного  на  этом самолете  транзитного  пассажира,  поселили  на ночь  –  причем бесплатно! – в отель, предоставили  ужин  и  завтрак,  а утром сопроводили  в  самолет  до Болгарии.  Она  выдохнула:  лететь  оставалось с овсем  немного,  впереди ожидали  море,  солнечный берег и месяц наслаждения.  Оглянувшись по сторонам,  отметила:  в  масках  лишь  она  и  стюардессы.  Самолет полупустой.  Снять, что  ли?  На  душе  становилось  спокойнее,  тем  более, что  эпидемиологическая  обстановка  в  Болгарии  была  более-менее стабильной.  Но,  как оказалось,  расслабилась она  рановато.
 В  аэропорту  Варны,  без объяснения причин  ее задержали, поместив  в «обезьянник».  Она  терялась в  догадках, что  именно  могло насторожить  блюстителей  порядка:  латвийский паспорт,  национальность, статус «негражданина»,  штампы,  свидетельствующие о поездках в Россию,  или что-нибудь еще.  Единственное, что приходило в голову, – это то, что предписания,  запреты и ограничения,  которыми  сейчас  руководствуются  работники  таможни,  весьма противоречивы  и  детально не  расписаны.  И служащим  лучше  «перебдеть»,  чем «недобдеть», оказавшись впоследствие  крайними,  потому как   лишиться работы в столь сложное  время было непозволительной роскошью.
Начались  письменные  переговоры:  бумаги в соответствующие  государственные  органы  Болгарии  и  Латвии,  письмо  в  посольство Латвии…  Время шло, она сидела.
- Понятно,  сейчас  везде  строгие  меры, и  каждый  может оказаться  по ту  сторону  закона  чужой  страны.  Но  все  мы,  в первую очередь, – люди,  независимо от того,  в каком статусе  оказались.  Но   такого унижения  я  никогда  еще  не  испытывала,  –    судорожно сглотнув, сказала  Ульяна,  закурив очередную  сигарету  и  заметила:
- Курить  я  там  начала,  в  обезьяннике,  от голода и стресса.  Теперь, видимо,  не  скоро брошу…
- От голода? – я  посмотрела  на  неё  с  недоумением.
- Ну да,  з а все  время  этой отсидки  мне не  разрешали выходить  даже на  воздух, не  то, что  за  едой, – пояснила Ульяна. 
- И как  же, –  три  дня  не  пили и не  ели?! – с ужасом уточнила я.
- К счастью,  вспомнила, что прошлым летом познакомилась в автобусе с  одной  милой  болгаркой,  жительницей  Варны,  и обменялась с ней телефонами. Позвонила – она  меня  вспомнила  и, спасибо ей,  выручила:  принесла  воду, печенье,   чипсы.
- А  работники  аэропорта?  Что,  даже  не  предложили  ничего?
- Нет,  хотя  я  просила   купить хоть  что-нибудь.  За  мои  же  деньги, естественно.  Не положено, говорят.  Умоляла  выпустить  хоть  на  пять  минут на воздух –  подышать.  Бесполезно. Но самое страшное  – не  это. Самое страшное, –  бессилие  и  бесправие. Ты   сидишь, как  преступник или  подопытное  животное, в  камере,  где  ведется  видеонаблюдение.  И  вынужден беспрекословно  подчиняться  своим надзирателям,  ибо только они здесь могут казнить или миловать. Там  была  маленькая  душевая,  приходилось  выходить  в  полотенце, переодеваться, зная, что за тобой наблюдают.  Психологически выдержать  все  это очень трудно.  Я не очень здоровая женщина: то сердце пошаливает, то давление скачет.  Лекарств с собой  – по минимуму.  Одежды – в чем ехала, в том три дня и была.  Кровать  в изоляторе  –  страшно ложиться,  но что делать – не стоять  ведь  все время  ногах? – Ульяна  вновь потянулась  за сигаретой.
Взрослая,  образованная,  самодостаточная женщина.  Состоявшаяся Личность.  Будь  она глупее,  моложе,  несколько менее  свободолюбива, быть  может,  тогда  ей было бы легче пережить эти три дня  бесправия. Ведь  моральное  унижение  убивает сильных  и  проходит незаметно для слабых  и обездоленных.   Чувство  собственного  достоинства  свойственно  не всем.  Но тем, у  кого оно  есть, понятно, что это  фундамент, без которого  нет  человека.  И потеря  или  разрушение  этого фундамента  может  стать серьезной  психологической  травмой  на  всю  жизнь.
Мне  очень  хотелось  расспросить  ее  подробнее,  но  было  неловко,  и она это  почувствовала.
- Простите, не могу это вспоминать, просто нет сил и хочется забыть, как чудовищный  сон.  Хотите, –  почитайте  мои  записи.  Они, правда,  фрагментарные:  писала в блокноте  на  коленке, но общее мое  состояние  сможете  понять.
- Спасибо, – я с признательностью  взяла из  ее  рук  небольшой блокнот.
Она пила вино,  задумчиво глядя на спокойное, безмолвное море, раскинувшееся  под нами бескрайней голубой гладью,  а я читала:
 «Первые  часы  была  надежда,  что все образуется: я  ничего  не  нарушила, не  могут  же  меня  здесь  долго  держать?  Когда  принесли  постельное белье,  –   брезгливо  отодвинулась,  придя  в  ужас  от  того,  что  придется здесь  заночевать.  Так  и  просидела всю первую ночь  в  ожидании,  что вот-вот  откроется  дверь  и  меня  выпустят.  Но утром сменилась охрана, и стало ясно,  что  вопрос мой  быстро  не  решится.
- Не  могли  бы  вы  разрешить мне хотя бы пять минут побыть на свежем воздухе?  –  обратилась я  к  охраннику.
- Не  е позволено… –  безучастно,  как автомат,  ответил «охранител», даже  не  глядя  в  мою сторону.
- Но  комната  без окон  и  кондиционера,  жарко… Может, позволите? – попросила  я. И с чувством отвращения  услышала  в  своей  просьбе заискивающие  нотки.
- Не  е позволено, – повторил охранник  и  удалился.
Футболка на мне  была мокрая от пота, и я решилась, несмотря на видеокамеры,  пойти в душ.  Вода  принесла  некоторое облегчение,  но выйдя из крошечной клетушки, я,  замотавшаяся в куцее полотенце, почувствовала себя,  как под софитами…»
Запись  в  блокноте прервалась.  Я перевернула  страничку.
   «К вечеру второго дня ничего не  прояснилось.  Еду  не  предлагали.  Спасибо случайной  знакомой  из  Варны, если  бы  не  она – я осталась бы  голодной.  Но  помочь  мне  выбраться  отсюда она не могла.  Даже поговорить со мной ей  не разрешили, только  взяли  передачу. Как  в  тюрьме.  Как преступнику. Ужас.  Страшно  раскалывалась  голова,  нервы были  на  пределе,  воздуха не хватало.
- Мне нужен врач, –  обратилась  я  к  охраннику.
- Какъв е проблема? – раздраженно спросил тот.
- Мне плохо, таблеток нет, задыхаюсь и голова болит.
- Задушаване? – обеспокоился, наконец,  охранник,  услышав  опасное при  пандемии  слово  «задыхаться».
- Изчакайте…Ждите… 
Я  воспряла духом.  Пришла  врач.  Померила давление – 170 на 120.  Сделала укол,  сказала,  что ничего страшного.
- Всичко ще бъде наред… Все хорошо будет, – улыбнулась  она  и протянула  мне  бумажный  стаканчик  чая.
Я  постаралась   изобразить в ответ  что-то наподобие  ответной улыбки. Но, видимо,  неудачно,  потому что  та,  еще раз  с  сожалением  посмотрев на меня, только  покачала  головой  и  вышла…
Осознав, что  вторую  ночь  на  стуле  не  выдержать, я,  естественно, не раздеваясь,  легла  поверх одеяла  на узенькую кровать.  Какие мысли блуждали в  моем  воспаленном мозге  знает лишь тот, кто побывал на моем месте…»
- Ну  как, закончили? – Ульяна  смотрела сквозь меня, как  бы заново проживая  те  минуты,  часы,  дни, сложившиеся в единое текучее время безнадежности  и  ожидания.
- Еще  страничка, – виновато  произнесла я,  в надежде дочитать  записи.
Ульяна  взяла еще одну сигарету,  молчаливо предоставляя  мне  эту возможность.
…«Утро третьего дня.  Мне кажется, что я прошла все пять стадий осознания неизбежного:  отрицание,  гнев,  торг,  депрессию  и, наконец,  принятие. Состояние  принятия  было  отупляющим  и  мучительным.  В посольство  я уже обратилась, –  ответа пока не было,  оставалось одно: обратиться к Всевышнему.  Я молила Бога,  чтобы  все  благополучно  и  побыстрее завершилось  и  давала  ему  слово,  что не буду мстить и озлобляться. Не хочу.  Да  и  не  в силах...»
Я отложила блокнот. Записей больше не было.
- Знаете, –  нарушила  молчание Ульяна, –  каждый день, стоя  под струями  душа, я  сдираю с себя  мочалкой это унижение,  запрещаю себе  вспоминать, но  не  получается.  Придется с этим жить, –  тяжело  вздохнула  она.  –  Но как?..
- Все проходит, и  это пройдет, –  неумело попыталась  я  её утешить и осторожно спросила:  «Как же все разрешилось?»
- Из  Риги  направили ноту  в  Болгарию,  и  меня  отпустили,  даже  не  извинившись, к вечеру третьего  дня.
- Знаете,  а вы правы, незачем  озлобляться:  эти люди, которые вас охраняли,  быть может,  и  не  понимали  вашего состояния.  Для них это было нормой: нарушитель изолирован и ничего, не предписанного инструкцией, ему позволять нельзя. 
- Вполне может быть. Но если это так,  тем ужаснее. Люди перестают быть людьми, становясь пешками, выполняющими  предписания.
- Но унижая других, они унижают себя…
- Если бы они это понимали…
- Не помню, кто сказал: «Раны обиженных долго зияют на кармах обидчиков» …
Ульяна  давно  ушла, а  я  все сидела  за  столиком  и  думала, к ак  трудно человеку  вытащить  себя  из  мрака  подобных,  ранящих   душу воспоминаний.  Остается  только  одно:  найти  в себе силы  встать и усилием воли пройти через зал – не  сгибаясь,  как  в  свое время Рузвельт…


   Фанни

   Знаете, чего больше  всего  не  хватает  во  время пандемии?  Ни  масок и перчаток,  ни  лекарств,  ни  аппаратов  ИВЛ  и   ни  санитайзеров. 
 Не хватает объятий.  Да, простых,  не замечаемых нами  ранее,  «обнимашек-целовашек».  Мы  не  можем  обнять  наших детей:  они  берегут  нас,  появляясь,  как деды морозы,  с  сумками  продуктов  и  не  проходят  дальше порога,  остерегаясь  занести  заразу  в  дом  пожилых родителей.  Мы  не можем  обнять  внуков,  которых  взрослые  дети  боятся  подпустить  к  нам, опять  же  для  нашего  же  блага.  Мы  не  можем  обнять  любимых,  родных и  друзей.  Мы  сторонимся  друг  друга.  И мало того, что мы оказались запертыми  в  своих  квадратных  метрах,  мы  оказались  запертыми в  разных  странах,  границы  которых  теперь  разделяют души  тянущихся  друг  к  другу  людей.
   Есть  культуры  народов  сдержанных,  для  которых  все это – сантименты,  не  более. Но  мы  сотворены иначе,  отсюда  депрессии  и  тоска,  ноющая боль в  груди  и  комок  в  горле.
   Недавно  я  увидела  за  витриной  плюшевого  Слоника.  Он  был достаточно  большой,  с  грустными  глазами  и  смешными  «лопушинными» ушами.  Из тех,  которых,  из-за недостатка ласки,  прижимают  к  себе, засыпая,  дети  и  старики.  Его  участливый  взгляд  заставил  меня остановиться.  Я  зашла  в  магазин  (благо, он был уже открыт)  и, не раздумывая,  купила  этого  славного  Слонёнка.  Фанни  (так я его назвала) теперь  со  мной,  и  я  прижимаю  его к себе  вместо всех своих любимых,  будто  желая  почувствовать  милый сердцу  стук  родных  сердец…
/Март-май 2020/