Избранное

Рисунок выполнен художником Ксенией Ивановской, г. Пенза

РАССКАЗЫ

Кривая

Ефросинья невзлюбила соседку Нюрку. В сердцах называла её Кривой. У той с рождения правая нога была короче левой. В наше время, наверно, можно было бы устранить этот недостаток. Современная медицина шагнула далеко вперёд. Но женщине уже под пятьдесят, а мизерная пенсия по инвалидности не позволяет что-либо изменить. Ведь почти  все операции платные. Так и прихрамывает. 
Нюрка по-своему жалела Ефросинью: «Жизнь помотала её по белу свету…  Нажила себе девку без мужа. Металась, металась в поисках второй половины, да так и осталась вдвоём с дочкой».
Ефросинья не терпела, когда её поучали. А Нюрка не могла промолчать, если видела брошенной и полуголодной её дочь Танюшку. Она называла девочку ласково – Таточка.
Неугомонная мамаша устроилась работать кондуктором на автобус дальнего следования. Уезжала на несколько суток в другой город. 
Соседка в её отсутствии, бывало, зайдёт проведать девчонку и ахнет:
– Да ты на «картофельном мундире» сидишь! Так и ноги протянуть можно…
Брала Таточку к себе в дом и кормила её гороховым супом, сваренным с мясными обрезками. Та ластилась к своей спасительнице, шла к ней охотно. А когда возвращалась мать, замыкалась, смотрела зверьком. Ефросинья сердито ворчала:
– Опять эта кривая приходила. Что ей было нужно? 

Время бежало неумолимо. Татьяна повзрослела. В один из воскресных дней Ефросинья не вернулась домой  с  базара.  Девушка  прождала  её  до глубокой ночи, а наутро сообщила соседке об исчезновении матери. Она стала обзванивать все городские больницы и, наконец, нашла её.
Оказалось, Ефросинью сбила машина – открытый перелом ноги. Нюрка растерялась: «Как сказать Таточке?».
Узнав, что произошло, Татьяна, горько всхлипывая, уткнулась ей в плечо:
– Тё-тя Ню-ра, про-сти мою ма-му. Она не со зла обзы-ва-ла те-бя...
Нюрка молча гладила Таточку по голове и вытирала ей слёзы краем своего фартука. Она и не обижалась на Ефросинью.
После больницы пострадавшая стала прихрамывать, а потом и вовсе слегла. Кость срослась  неудачно.
Нюрка за ней ухаживала по мере своих сил. Временами Ефросинья смотрела на неё виновато и крепко сжимала ей руку.
 
Через полгода дочь повезла мать в Ортопедический центр на обследование.
Врач осмотрел больную и сказал:
– Без протеза здесь не обойтись. Их поставляют нам из Москвы. Операция бесплатная, а вот протез стоит недёшево. Осилите? Медлить не советую.
– Да, конечно. Я попробую взять кредит в банке,  – ответила озадаченная девушка.
Для проведения операции нужно было ещё найти трёх доноров. Двух Татьяна нашла среди своих подруг, а третьим – стала Нюрка…

Теперь Ефросинья ходит с палочкой, опасаясь за свою повреждённую ногу. Порой, просыпаясь при непогоде от ноющей боли, просит пощады у Бога. А когда видит сердобольную Нюрку, кланяется ей в пояс, чем приводит ту в смущение…


Кошатница

Юльку Полосаткину, мою подружку, прозвали Кошатницей. Ну, не могла она равнодушно пройти мимо  бездомной кошки. Непременно ловила её и тащила домой в надежде, что ей разрешат оставить несчастную у себя. За день могла подобрать не одну брошенку. А когда приходила с работы мать, те с воплями летели через забор. Слёз девчонки никто не мог унять. И на следующий день всё  повторялось.
– Да когда же это прекратится? Вот кошатница! – раздражённо выкрикивала Марфа, вышвыривая за калитку очередную кошачью семейку. Дочь умоляла её завести котёнка, но в ответ слышала:
– Ещё чего удумала! Тебе что, не хватает лишая, или ещё какой заразы?.. Терпеть не могу эту блохастую бродячую тварь.
Женщина была настолько брезглива, что даже духа кошачьего не переносила…

…Прошло время.
Оказались наши с Юлькой квартиры в одной многоэтажке и даже в одном подъезде. Мы обе были уже на пенсии, но я продолжала работать. И каждое утро, уходя на службу, видела, как моя подруга с соседкой зазывали дворовых кошек. Разномастная кошачья братия выскакивала из своих убежищ, подбегала к ним, и, громко урча, стремительно уплетала завтрак.
– И как же ты, дурочка, опять опростохвостилась? Куда  теперь прикажешь девать этих  котят? А ты, рыжий, весь изгонялся, всё никак не угомонишься, – ласково журила своих подопечных теперь уже баба Юля.
А её строгая напарница, бывшая актриса театральной студии, частенько шугала домашних котов:
– Эй, Генерал, чего тут расселся? Ну-ка, марш отсюда!  Ишь, как разъелся, лоснишься весь!  На  вас, новых русских, никаких денег не хватит…
Пенсионерки держали кошачью «столовую» в идеальной чистоте, ревностно охраняя её от любых посягательств.
…Замуж моя подруга так и не вышла, да и детей не заимела. Зато у себя в квартире держит несколько кошек. Постаревшей Марфе пришлось смириться с участью дочери. Как-то раз, сидя на криво сколоченной скамейке, и держа на коленях трёхцветную кошку, она окликнула меня. Я подошла. Марфа смущённо произнесла:
– Зря ведь Юльку-то я свою ругала… Знашь, милая, рука перестаёт болеть и давление понижатца, когда эти паршивцы ко мне ластятся. Вот вить окаянные, как бы я теперь без них обходилась? Лекарства-то не укупишь, страсть какие дорогие стали. А кошки, они вот, кажись, и лечут.


Братан

Тёмыч торжествовал, когда в очередной раз ему удалось стянуть из магазина пакетик корма для прибившегося к нему бесхозного пса…

В одну из холодных неуютных ночей пёс голодными  глазами  уставился в его тусклые глаза с припухшими веками из-за недосыпания, недоедания и периодической так называемой «отключки» от мира сего. И после того, как Тёмыч поделился с ним украденной с прилавка хлебного магазина сушкой, животное не отходило от своего спасителя – сопровождало его всюду, укладывалось с ним на одной замызганной подстилке.
Тёмыч  дал  ему  кличку  самую что ни на есть человеческую – Братан. Это существо стало родным ему после смерти жены. Уволенный со стройки за бесконечную пьянку, он остался без средств существования. За жильё платить было нечем, и через год не заметил, как оказался на улице. С тех пор бомжевал: ночевал  то   в  подвале   своего  дома,  то  с   бездомными алкашами на задворках – начиная от теплотрассы, заканчивая подземным переходом.     Чтобы как-то продержаться, собирал картон, ржавые железяки, алюминиевые банки из-под пива, сдавал собранный хлам в пункты приёма за копейки.
Братан понимал хозяина без слов.
И сейчас в сморщенных трясущихся руках кормильца, выходящего из магазина, был зажат знакомый пакетик. Пёс облизнулся, радостно завилял хвостом. Но на этот раз ему полакомиться не удалось. Следом за Тёмычем вышел охранник, подхватил его под руку и повёл обратно. Потом подъехала полицейская машина, и виновного затолкали в её нутро. Машина тронулась.
Братан бежал следом, не отставая, и уже был на издыхании, когда   та   остановилась  у  двухэтажного дома. Пёс, прерывисто дыша, упал, ткнулся  мордой в передние лапы.
Тёмыч, увидев  Братана, дёрнулся  к  нему.  Тот жалобно взвизгнул. Полицейский ухмыльнулся:
– И стоило так опускаться ради этого? Пятнадцать суток тебе обеспечены…
Братан подполз ближе к человеку в форме и заскулил. Затем встал в стойку, крутанулся вокруг себя, присел и стал протягивать ему поочерёдно лапы. Полицейский не то удивлённо, не то одобрительно воскликнул:
– Да ты не глупый! Ну, дай мне ещё раз лапу!
Пёс обиженно отвернул морду в сторону.
– Ишь ты, человечина! – бросил сержант, в нерешительности оглядываясь на Тёмыча.
– А вы как думали? Это среди людей псы разные водятся, а собака – она братан человеку.
Полицейский помедлил. Затем нырнул в кабину, взял протокол и протянул его задержанному:
– Ладно, ступай с миром, только распишись вот здесь, где галочка. И больше не воруй! Да, и скажи спасибо своему Братану.
Тёмыч от неожиданности прослезился.
– Не буду, ей богу, не буду, вот те крест! – неумело перекрестился и пошёл восвояси. Следом, перебирая грязными лапами, поплёлся его верный друг.


Сергей Палыч

– Сергей Палыч, опять с женой поссорился? – спросил своего шефа ведущий инженер Тихон Андреевич.
– С чего ты взял?
– Как с чего? На тебе рубашка чёрт те знает какого цвета…
– Не ссорились мы с Алёной. Ты же знаешь, что я дальтоник: мне, что чёрный цвет, что зелёный – всё едино…
Столкнувшись в коридоре лицом к лицу с модницей Лизой, племянницей Тихона Андреевича, услышал её насмешливый возглас:
– Что это Вы, как петух гамбургский, вырядились?
Обескураженный Сергей Палыч ничего не ответил  бесцеремонной  девчонке и  лишь  подумал  с досадой про жену: «Ну, Алёнка, вот стерва, опять меня выставила на смех».
Коллеги и друзья уже давно заметили, что после семейных разборок является он на работу то в ярко-красной рубашке, то в ядовито-зелёной. В такие дни ходит как в воду опущенный.
Алёна Никифоровна, взбалмошная и импульсивная особа, каким-то образом умудрилась женить на себе устоявшегося холостяка-тихоню, когда ей было уже под тридцать, а ему – под сорок. Стройная брюнетка с большими голубыми глазами, она притягивала мужские взоры,  но  это  нисколько  не  волновало женщину.  Молчун Сергей занял главную нишу в её сердце. Вскоре у них  родилась  дочь.  Тёща   тоже  полюбила   зятя,   часто приговаривала: «Кому достался хороший зять, тот приобрёл сына, а кому дурной – тот потерял дочь». И не догадывалась она, что Сергей Палыч вскоре после прибавления в семье стал погуливать налево.
В свою очередь Алёна Никифоровна, осведомлённая  о  его похождениях, некоторое время закрывала на это глаза. Иронизируя, она говорила своей подруге:
– Представляешь, мой   всю  Пензу  обежал,  до Заречного добрался! Сегодня получила поздравительную открытку оттуда на его имя. Видишь ли, какая-то мадам поздравляет его с рождением дочери. Спрашиваю, о какой дочери идёт речь, а он молчит, как рыба. Так я в отместку нарядила его, как дурачка, и целый день радуюсь! Вечером буду разбираться по всем пунктам. А с другой стороны, он мне всё разрешает. Говорю ему на днях: «Шубку померила, как царица в ней была. Вот бы купить». А он: «Ну и купи, Алёнка!». Я ему снова: «А деньги?». Отвечает: «Нет денег!». Поедем, бывало,  на  дачу,  а  он   повиснет  на   тяпке:  голова, видишь ли, у него закружилась. Смотрю, а ведь и правда, он меньше тяпки, жалко станет. Говорю: «Да иди, Серёжа, я сама…». Так и живу с ним.
Но однажды, узнав через пятые руки о новом увлечении мужа, Алёна собрала в чемоданчик его вещички   и   поставила   у   входа.   На   этот   раз   он задерживаться на работе не стал. В квартиру она его не впустила, выйдя навстречу с чемоданом.
– Ну что, мой дорогой, давай дадим имя твоей очередной дочке. Да и с Надькой пора прояснить отношения. В общем, сейчас пойдёшь со мной.
Кинув чемодан ему на грудь, стала подталкивать его в спину к лестничной площадке. Он и не сопротивлялся…
Пройдя два квартала, свернули в переулок. Поднялись на третий этаж девятиэтажки. Остановились у обтянутой дерматином двери. На стук вышла их старая знакомая Надька.
– Не поняла, а вы в дверь чё ломитесь? – возмутилась она, – звонок, што ли, не работает?
– Слушай меня внимательно! Забирай моего мужа, пока отдаю, другого случая не будет.
– В честь чего? Зачем он мне нужен?
– Как зачем? Картошку тебе с дачи моей носит, луку и моркови натаскал, ещё мешок сахара вынес из дома. Забирай и его в придачу, причём насовсем!
Долговязая Надька, нырнув обратно в комнату, захлопнула за собой дверь, повернув ключ в замочной скважине. Уже за дверью громко взвизгнула:
– Убирайся, чокнутая! Нужен мне твой недотёпа…
Алёна, с лицом победителя, подцепив мужа под руку, повела его обратно. Заглядывая в бесцветные глаза, затараторила:
– Ну, видишь, как ты ей нужен? Верзила Надька старше  тебя – на  сколько?  На  десять…  А  я? Моложе – на семь. Старый стрекозёл ты, Серёжа. Ну, сказал бы мне, что нужда у Надьки. Так уж и быть, выделила бы ей две сотки, и пусть сама на себя  пахала бы. Получается весь мой труд кошке под хвост. Да ещё и с дочкой какая-то зазноба из Заречного поздравляет. Тебя, наверное, даже Москва знает.
Сергей Палыч, не выдержав натиска, пошёл в наступление:
– Чего городишь? Какая Москва?!
– Какая, какая…– пробурчала Алёна, – хотела вчера купить тебе спортивный костюм, так грузин-продавец посмеялся надо мной: «Ты такой хороший женщин, где нашла такой шпиндик?». Я аж обмерла.
Сергей Палыч плёлся за женой, держа в руках старый чемодан, и думал: «Трещит и трещит, как сорока, ну и пусть себе трещит. Стирает, готовит, ухаживает, да ещё как любит меня! Что ещё надо?..».


Аванес Григорян

В память о трагедии в г. Спитак
            7 декабря 1988 г.

Аванес Григорян переехал в Россию из Армении, из города Спитак, после страшного землетрясения в декабре 1988 года. Тогда ему было двадцать девять лет.
«Мощные подземные толчки за полминуты разрушили почти всю северную часть республики, охватив территорию с населением около 1 млн. человек», – писали в «Правде».
Молодой человек остался без семьи и крова: под развалинами погибли родители, две сестры, жена – танцовщица Лиана, и шестилетний сын.
Аванес  был  третьим  ребёнком в семье. Мать его, русская, до замужества жила в Пензе. С его будущим отцом Тамразом познакомилась в Калуге, на курсах повышения квалификации. Они ходили в театр, гуляли по набережной Оки, ездили на экскурсии.
– У нас почти в каждой семье по пять-семь детей, – рассказывал тот  об  армянских традициях. – По праздникам собираемся  всей  роднёй.  Вместе готовим, накрываем столы, поём, пляшем. И работать, и отдыхать мы умеем.
– ЗдОрово, а у нас редко решаются завести третьего ребёнка. Я вот одна у родителей…

По окончании курсов они обменялись адресами,  полтора  года  переписывались,  а  потом сыграли свадьбу по армянскому обычаю. На церемонии звучали музыка и песни армянского ансамбля «Кинтаури» из грузинской диаспоры.

…После землетрясения Аванес перебрался к шурину,  одноэтажный дом которого уцелел. Угрюмо отмалчивался,  когда к нему обращались. Не  находя себе места, искал ответ  на  вопрос  «Инчу?».*   Ему  казалось,  что  жизнь  для него утратила смысл. БрЕдя во сне, вдруг увидел себя прежнего, своего шустрого сынишку и улыбчивую жену. Лиана протягивала к нему руки и умоляла: «Спаси на-шего сы-ноч-ка…».
Чуть свет он рванул к развалинам родного дома, разгребал булыжники, разрывая кожу на руках. Рядом работал бульдозерист: поднимал и укладывал в штабеля плиты. Когда показалось окровавленное бездыханное тельце сына, Аванес рухнул наземь…
Потом ещё не раз ходил туда в надежде отыскать хоть что-то, хоть какую-то вещицу,  напоминающую  о его  семье,  ковырялся в  останках дома. Нашёл фотографию мальчиков-близнецов и положил её на видное место, прижав камнем: «Может, их родственники тоже придут...». 
Глядя на страдания Аванеса, шурин думал, как бы помочь бедолаге?  И вдруг его осенило: «Надо предложить ему взять на воспитание сына его погибшего друга – девятилетнего Вардана».
В короткий срок, без каких-либо колебаний и помех, Аванес Григорян усыновил сироту. А через полгода переехал с ним в Пензу, к родственникам матери. Первое время жил у её одинокой тёти. Устроился асфальтоукладчиком в строительно-дорожное управление. И через пару лет купил небольшой, но ещё крепкий домик в пригородной лесной зоне.
Посёлок назывался Ахуны, одноэтажные дома его тянулись вдоль тихой Суры, берега которой на много километров занимали сосновые и широколиственные леса. Изобилие древесины натолкнуло Аванеса на мысль заняться столярным ремеслом. Начал вырезать  предметы  быта, статуэтки. Сделал резные наличники на окна своего жилища. Скамейку у калитки оформил фигурками медвежат.
Проходя мимо, люди нередко останавливались, рассматривая работу. Так появились заказчики. Но сам он выделял фигурку «Танцующая девушка». Она напоминала ему счастливую молодость и жену Лиану.
 Больше Аванес не женился и, несмотря на привязанность к Вардану, очень тосковал по сынишке. А приёмыш рос крепким, почти никогда не болел. Особых хлопот с ним не было: учился хорошо, помогал по дому, записался на курсы  программистов. С седьмого класса сам налаживал компьютер, разбирался и в иной электронной технике. Как-то раз он пожаловался на придирки ровесников, и Аванес посоветовал:
– Стой позади кусающего, но впереди лягающего.
Так не раз говорил ему в детстве отец. Вардан понимающе улыбнулся.
Незаметно промелькнули годы его учёбы: защитив диплом, остался программистом на  кафедре   компьютерных   технологий.  Через   год  женился  на
однокурснице. Сразу после свадьбы новобрачные сняли квартиру. Хотели жить независимо.
– Отец, не переживай за нас. Ведь мы уже взрослые. Ну, ошибёмся в чём-то, шишки набьём, крепче будем. Сам же учил этому…
– Ладно, сын, у вас, молодых, и дорога, и пища своя: что себе в миску накрошите, то и в ложке у себя найдёте.

Новый 2004 год договорились встречать вместе. Аванес с нетерпением поглядывал в окно, поджидая дорогих гостей. И вот у калитки остановилось такси. Первым на снег выпрыгнул пёс, затем – Вардан с пакетами и, наконец, его молодая жена.
– Хороший дом непременно должна украшать собака, – едва переступив порог, заявил сын. – Отец, это Криз, он породистый, лабрадор.
Григорян  был  доволен.  Признаться, ему давно уже хотелось завести пса, чтобы зимние вечера не коротать одному. За два дня возле крыльца смастерил просторный вольер и будку.
Январь показывал характер, и на ночь Аванес забирал животное в дом. Теперь долгие зимние вечера не казались ему столь одинокими. Он растапливал голландку, садился на скамеечку перед открытой  дверцей  и,  слушая  гудение ветра в трубе, глядел  на языки  пламени.  Криз,  по  обыкновению, укладывался рядом с хозяином и тоже смотрел на пляшущий в печи огонь. В памяти стареющего Григоряна начинали поочерёдно всплывать эпизоды прежней жизни: выпускной вечер в школе, учёба в художественном училище, женитьба, рождение сына, семейные праздники…
Особенно часто вспоминал день выписки жены с сыном из роддома и его крещение.
Зелёными ветвями, как символом продолжения рода, был украшен их  подъезд,  перед  домом торжественно  играла музыка. Аванес, по обычаю, клал руку на голову друзьям, соседям и каждому желал семейного счастья:
– Таросе кес.**
Отец  Вардана  тогда подарил  ему символическую картину художника Альберта Габриеляна с изображением гранатового дерева, корнями которого являются мужчина и женщина. В руках у них семечко, что означает традиции. И заканчивалось дерево геммой2, подчёркивая, что вся жизнь ребёнка ещё впереди... Эта картина висела у них в гостиной на самом видном месте.
В течение сорока дней мальчика не показывали никому, кроме близких. После его крещения на восьмой день Лиану вместе с сыном сорок раз облили водой из карасункатаса.*** За рождение наследника Аванес одарил жену дорогим браслетом, изготовленным в воскресение перед Пасхой – считалось, что это украшение будет их оберегом. Первых полтора месяца младенец спал с родителями, а после – в детской кроватке. Предварительно в неё клали кошку, чтобы она отгоняла злых духов.   
Аванесу так не хотелось памятью возвращаться в тот страшный зимний день, который разделил его жизнь  на   «до»  и   «после».  Невольно глаза его увлажнялись. Криз, словно чувствовал состояние  хозяина,  –  тёрся  лбом о его колено. Тыкался влажным носом в руки, пытался заглянуть в глаза и поскуливал.
Трепля его загривок, мужчина приговаривал:
– Ничего, дружище, мы ещё поживём. И внуки по дому бегать будут, готовься, брат, достанется тебе…   Нас,  Григорянов,  за  дёшево  не   возьмёшь!
Жизнь продолжается: была зима, – будет и лето. Там, где детей нет, считай, очаг без огня, – продолжал он, а Криз начинал радостно вилять хвостом…

_______________________________________________________
   * Инчу? (арм.) – почему?
  ** Таросе кес (арм.) – передаю тебе.
 *** Гемма (лат.Gemma) – украшение с вырезанными изображениями.
**** Карасункатас – чаша, из которой поливают водой ребёнка после крещения.


Отголоски войны

Взрывной волной Асю отбросило в сторону. Она потеряла сознание. Очнулась от острой боли в правом предплечье. С трудом открыла глаза. Высоко в небе медленно проплывал самолёт, за которым тянулся длинный белый шлейф. Шевельнулась – и будто начала проваливаться в глубокую чёрную яму, но тут ощутила странное прикосновение. Возле неё, поскуливая, сидел большой лохматый пёс. Это он лизнул ей руку. Ася повернула голову и увидела, что лежит на краю воронки. Затем глянула на рану – от запаха крови её замутило.
– Барс, ко мне! – раздался рядом мужской голос.
Пёс приподнялся, вильнул хвостом, но с места не тронулся – отрывисто и призывно залаял. Приблизившись, мужчина наклонился над пострадавшей:
– Ой-ё-ёй, – сокрушённо покачал головой. Затем покопался  в охотничьей сумке, достал  пузырёк и  бинт.  Обвёл рану зелёнкой, осторожно перевязал. – Всегда  ношу  аптечку  с  собой. Мало ли
чего может случиться на охоте… Сейчас на попутке в  больницу  поедем,  только придётся немного самой пройти. Трасса недалеко. Поднимайся потихоньку, облокотись на  моё плечо. Главное – ты жива, и рука, кажется, не сильно повреждена. Наверное, в рубашке родилась…
Стиснув зубы, девушка встала и выдохнула сквозь ссохшиеся губы:
– Спасибо… И что это было?
– Эхо войны… А тебя каким ветром сюда занесло?
– Я к тёте Тоне приехала… на консультацию… Она травами лечит… Мама у меня болеет… 
После короткой паузы мужчина поинтересовался:
– Тебя как зовут?
– Ася.
– Редкое имя. Красивое. А меня – Егор Данилыч. Можно – Егор. Не намного, поди, старше тебя. Я сюда приезжаю каждое лето. Эта самая тётя Тоня – моя мать. Правду о ней говорят: многим людям помогла. Сама она,  знаешь, сколько за жизнь свою натерпелась?! За отцом ухаживала почти десять лет. Инсульт случился после того, как двух моих младших братьев похоронили. Утонули они. А ты держись. Верить надо в хорошее.
Конечно же, Ася верила. Пришла ведь сейчас помощь – впереди вприпрыжку бежал пёс.
– Умный он у вас. Наверное, дрессированный.
– Это точно! Мы с ним на уток ходим. Никогда без добычи не возвращаемся. На охоте ему цены нет! Да, Барс?
Тот прыгнул хозяину на грудь, попытался лапищами обнять – чуть с ног не свалил. Егор потрепал его по холке.
– Фу, перестань! Рядом!
Но пёс умудрился-таки лизнуть Егора в щёку и послушно затрусил по тропинке.
В больнице Асе сделали обезболивающий укол, хирург зашил рану:
– До свадьбы заживёт! Повязку меняйте раз в день.
Егор заулыбался:
– Ну, что я говорил?! Теперь едем в Минаевку! Думаю,   мама    сделает   всё,   что   в  её  силах. А ты
молодец, даже не ойкнула, когда я тебе руку перевязывал… и когда врач накладывал шов, держалась. Терпеливая.
– Егор, гляди-ка, Барс твой, как ты ему приказал, так и сидит у дверей. Ждёт нас.
Ладно смотрелись Ася и Егор – ни дать ни взять – пара! Привлекательность девушки не портили даже редкие веснушки на носу. А мелкие кудряшки на висках придавали лицу детское, игривое выражение… Егор выглядел старше лет на десять. Солидности прибавляла густая русая бородка и серьёзный взгляд.

Антонина встретила гостью радушно, усадила вместе с сыном обедать. На столе уже стояла квашеная капуста, присыпанная сверху молодым укропом, в глиняной миске красовались солёные белые грузди. Запах только что испечённого хлеба приятно щекотал ноздри. Хозяйка расставила тарелки, положила вилки, достала из загнётка глубокую миску с картошкой:
– Угощайтесь! Ну, рассказывай, девонька, что тебя в наши края привело? Отчего рука перевязана? 
Глядя на еду, Ася поняла насколько проголодалась, сглотнула слюну.
– Всё война о себе забыть не даёт, – ответил за девушку Егор.
– Господи, да сколько же это будет продолжаться?!   Сапёры сюда ездят,  ездят,  никак мины не повытаскивают, – Антонина скрестила натруженные руки  на   груди   и  скорбно  замолчала.
Затем продолжила:
– Во время войны немцы за селом полигон устроили.     А     перед    тем,   как   драпануть,   поле
заминировали. Сколько лет прошло, а на минах тех то человек, то скотина подорвётся.  Сейчас  наше   село  – Минаевка,   а   раньше называлось Ключи. Родников здесь много, чистое место, если бы не эти мины проклятые.
Ася сочувственно коснулась руки женщины: 
– Ключи?..  Мама моя родом из  Ключей. Может, это  её родное село? Может, здесь и отец мой живёт? Его Данила звать. Только они не поженились, потому что он в мамину сестру влюбился. Она говорила, что даже мальчишку её усыновил...
Ася, глядя на хозяйку дома, увидела, как та мгновенно изменилась в лице, побледнела. 
– Ой-ёй-ёй! Неужто племянница?! Помер твой  отец... Столько лет ничего про вас не слыхала! Катерина тогда так неожиданно уехала. Что с ней? Как она теперь?
– Болеет, – прошептала сконфуженная девушка. – Врачи руки опустили, говорят, недолго осталось жить. А я не хочу в это верить. 
– И правильно, и не верь, детка. Всё образуется, – поддержала Антонина.
Затем Ася грустно вымолвила:
– Значит, отца моего больше нет, и я его никогда не увижу...
Егор оторопел от услышанного:
– Вот так поворот – стало быть, ты сеструха мне?! А я глаз на тебя положил…
– Ой, как же я сразу не догадалась, ты же вылитая мать, – дрожащим от волнения голосом проговорила Антонина.
Потом сунулась в чулан за голландкой и достала оттуда холщовый мешочек:
– На-ко, девонька. Самая что ни на есть чудодейственная  трава,  её  духа любая  хворь боится. Настойку из этого сбора по моему рецепту сделай, – и дала   пожелтевший   от   времени  листок бумаги. – Пусть Катерина каждый день перед сном с молоком принимает, да, слышь, пусть молится и в выздоровление верит. И ты верь. Болезнь отойдёт от неё. Вера... она – сила! Горы сворачивает.

…Прошло два года.
– Редко,  но   случается  такое  в  нашей  практике, – сказал Асе лечащий врач Катерины после очередного приёма. – Матушка ваша здорова. Чудо? М-мм… Видимо, действие гомеопатических препаратов. Ну, конечно, ещё терпение и вера... А из каких трав вы настойку делали? 
Девушка улыбнулась, достала из сумочки листок бумаги, исписанный родным почерком, и положила на стол врачу. Тот, не скрывая любопытства, внимательно прочёл его, затем прикрепил к настольному календарю.

«Ну, вот и утих отголосок ещё одной войны...», – вспомнились Асе  слова  тётушки  и  её   счастливое лицо, когда та узнала, что недуг от сестры отступил.


Рыжие

– У вас девочка. Полюбуйтесь на своё сокровище, – врач поднял розовый комочек над роженицей, – гляньте,  завитушки  у неё, как ручейки на солнышке, переливаются. Назовите малышку Белкой.
– А разве есть такое имя? – недоверчиво спросила совсем юная мамаша.
Ещё несколько минут назад она издавала раздирающие душу звуки, а теперь глаза её светились.
– Назовёте, и будет, – вполне серьёзно ответил врач.
Он был доволен благополучным исходом сегодняшнего дня. Трое малышей появились на свет. Два мальчика и эта златокудрая девчушка.
– А почему Белкой? – поинтересовалась женщина.
– Потому что белки тоже такие рыжие. Думаю, красивое имя, неизбитое. А то вокруг одни Наташи да Насти.

Новорождённую записали Изабеллой, а  звали Белкой. Но в школе ей приходилось чаще отзываться на зов Рыжая. Соседка по парте, тощая Валька, потешалась над ней, и часто довольно зло:
– Рыжуха ты, а никакая не Белка. Не выношу этот цвет!
Девочка становилась замкнутой, даже дома предпочитала забиться в угол дивана…

К концу учебного года в их шестой «А» пришёл новый ученик, Максим. Но к нему сразу прилепилось прозвище Колос. Неунывающий нрав парнишки подчёркивали торчащие во все стороны рыжие вихры.
В отличие от Белки, он гордился и тем, как его   зовут, и своими волосами. Удивлялся её реакции
на дразнилки одноклассников. Часто успокаивал после очередной девчоночьей стычки:
– Завидует тебе Валька. Не рыжая ты, а золотая, ещё и одарённая! Слышал, как круто поёшь. Голосина у тебя-а-а!..
Они быстро подружились. Рядом с ним Белка стала чувствовать себя уверенно и спокойно.
А с годами эта золотоволосая девушка расцвела. Длинные кудрявые волосы, гордая осанка, плавные движения притягивали взгляды мужчин разного возраста, вызывали зависть женщин. К тому же, она стала профессиональной певицей, много ездила по стране. Когда выходила на сцену, от одного только сияния её волос в зрительном зале становилось светлее, а глубокий голос будто расширял пространство…
Однажды, во  время  гастролей   в   родном городе,  к ней подошла женщина.  Белка  с  трудом  узнала одноклассницу, которая своими колкостями   когда-то портила ей жизнь. Элегантно одетая, Валентина выглядела успешной и довольной.
– Валя, да тебя не узнать! Глаза так и светятся счастьем!
– Это точно. Вот ждём с Максимом пополнения, – она провела ладонью по слегка округлившемуся животу. – Защитника своего помнишь?
– Как не помнить?! – удивлённо воскликнула Белка.
– Да ты же терпеть не могла рыжих! Неужели аукнулось?
– Может, и так... А вообще-то всё просто. После армии Максим предложил мне выйти за него, и я согласилась. Две дочки у нас уже – ры-жи-е! – и, хитро прищурившись, Валька расплылась в улыбке…


Всё дело в шляпе…

– Везёт нам сегодня, Вань. Как по маслу всё идёт. Правильно говорят: надо загадывать желания в первые дни растущей Луны, – проворковала Лена.
Тот усмехнулся в усы, прикрепляя один конец рыболовной сети к сучку на дереве. 
– Ну, если ты такая умная, скажи, сколько сегодня поймаю рыбёшек?
– Три карася! – не задумываясь, выпалила она.
– Это я из-за трёх карасей сюда приехал?!
– Ну и что? Отдохнём на природе, искупаемся, костерок организуем. А на уху и трёх карасей хватит.
Лена посмотрелась в боковое стекло машины. Поправив соломенную шляпу на голове, разбежалась и плюхнулась в воду. Брызги разлетелись в разные стороны.
Рыбак пробурчал что-то под нос, собрал сеть в пучок, осторожно зашёл в озеро и начал привязывать её к раздвоённым кольям, торчащим из воды.
– Ле-ен, откуда ты знаешь, что я поймаю только трёх?
– А всё дело в шляпе, – выходя из воды, ответила та.
– Не понял. В какой шляпе?
– В этой.
Она сняла соломенную шляпу, бросила её на рядом растущий куст и стала вытирать концы намокших волос полотенцем.
– Хорошо-то как! Свежо…
– Что за шляпа? Не видел её у тебя раньше. Купила, что ль?
– Не-а! Сосед наш по даче подарил, дядя Стёпа. Говорит, наденешь её, враз откроется канал  информации.
Шляпу эту бабка его носила. Провидицей была. Спрашивали её, откуда, мол, наперёд знает, отвечала, что всё дело в шляпе. Никто бабке не верил, но дивиться не переставали – многое предсказывала. 
– Да лапши тебе на уши сосед навешал!
– Не скажи. Он мне тако-ое рассказывал! Не выдумывал. Точно.
– Ну, ладно, хватит об этом, – раздражённо оборвал её Иван.
Пожав плечами, она отошла в сторону и принялась собирать хворост для костра.
– Вот это ты правильно решила. Нечего лясы зря точить? Сколько поймаем, все наши будут.
– Знаешь, а я верю: некоторые люди далеко видят, в будущее заглядывают, – и покосилась на мужа, но,  заметив его недовольство, подчеркнула:
– У каждого свой дар есть. Взять хоть тебя к примеру. Кто лучше костёр может развести? А шашлыки какие вкусные жаришь!
Тот, с едва скрываемым любопытством посмотрев на супругу, ответил:
– Гм-м, ну, против таких слов я ничего не имею.
– А я про что? Ты у меня на все руки мастер, – улыбнулась Лена, прильнув к мужу.
Тут к ним подошёл незнакомец:
– Как сегодня карась?
Иван легонько оттолкнул жену в сторону и пояснил:
– Мы   просто   так   приехали. Не ловил я рыбу. Вообще-то моросит, в такую погоду карась гуляет.
Как только мужчина скрылся за ольховником, Лена кивнула на сети:
– Не боишься? Если застукают, штраф придётся платить.
– Хорош каркать! Таких, как я, во-оон, по всему берегу. Постоят сети часок – вытяну…
Лена налила из канистры воды в закопчённый походный котелок, повесила на рогатины над огнём.
– Отменный чаёк получится! Подруга научила заваривать из травяного сбора.
– Ну, давай, давай. А суп будем есть?
– А как же? Ушишку!
– Да рыбы-то нет!
– Поймаешь! – уверила она.
Опять закрапал дождик. Но вскоре солнце поднялось в зенит. Иван пошёл снимать сеть. Озеро прогрелось, стало тёплое, как парное молоко. Отдыхающих прибывало. Неподалёку от супружеской пары остановилась шумная компания. Двое из ребят стали устанавливать палатку.
Лена с интересом смотрела, как муж подтягивает сеть к берегу, и вот блеснула чешуя трепыхающегося карася, затем другого и… третьего.
– Иди, вытаскивай своих трёх! И откуда ты могла знать? Как в воду глядела, – хохотнул Иван.
– Ну, я же тебе сказала, что всё дело в шляпе...