Хозяйка

         Той осенью мы работали у корейцев. Убирали лук. Поле было возле Ново-Григоровки. Были там люди не только из Ново-Григоровки, но и с Прибужан, Ястребиново, Таборовки и даже Александровки. Рано утром за нами приезжала машина и отвозила в поле. Работали там люди разных возрастов и разного интеллекта, от таких, которые едва умели читать и писать, до тех, у кого было среднее и даже высшее образование. Я не считала работу в поле чем-то унижающим мое достоинство. Я думаю, что честный труд не может кого-нибудь унизить. Другое дело – воровство или мошенничество. Хотя есть люди, которые со мной не согласятся; которые считают, что воровство в особо крупных размерах не только не унижает, но, напротив, возвышает человека над толпой. В принципе, все наши олигархи и есть воры, ограбившие свой народ, и благодаря этому нажившие свои миллионы. Не честным же трудом они их заработали. Честным трудом можно заработать только мозоли на руках, да горб на спине. Но не будем отклоняться от темы. Итак, той осенью я вместе с другими работала в поле у корейцев. Я к тому времени уже вышла на пенсию и решила поработать какой-то месяц, чтобы, как говориться, улучшить свое материальное положение. Хозяйку нашу звали Наташа. То есть, как ее звали на самом деле, мы не знали, просто она сама так себя называла. Все корейцы себя называли русскими именами. Скажем, зовут его Чан или Ли, а он назовется Геной или, к примеру, Сашей. Боялись, наверное, что мы их имена иностранные не запомним. Хозяйка наша была баба вредная и злая. Конечно, не все корейцы злые, встречаются среди них и добрые. Некоторые даже кормили рабочих горячим обедом. Наша Наташа обедом нас не кормила. Ели мы то, что взяли из дома, хотя взять иногда нечего было, так как приезжали мы домой поздно, часов в девять, а утром в шесть уже приезжала машина за нами, поэтому что-то приготовить порой просто не хватало времени. Вот и брали порой на поле только хлеб и воду. Но хозяйку нашу это меньше всего волновало. Вряд ли она в нас людей видела. Мы были для нее просто рабсила, не больше. К сожалению, среди корейцев она была не единственной, кто так к нам относился.
      Однажды мне пришлось наблюдать безобразную сцену. Я тогда жила с мужем, и мы вместе были на поле. В то время, как мы работали, подъехала машина, из нее вышли два корейца: наш хозяин и еще один, вероятно, его друг или родственник. С ними был еще пацаненок лет пяти.  И вдруг этот милый малыш стал поливать нас нецензурной бранью. Он стал кричать: «А ну, работайте!» Дальше шел сплошной мат. Корейцы стояли по бокам чудо-ребенка, как телохранители, и удовлетворенно улыбались. Нет сомнения, что они сами подучили его так выступить. Я хотела поставить его на место, но муж одернул меня, сказал, что не стоит связываться, неприятностей не оберешься. Так что мы все это молча проглотили. Остальные тоже промолчали. Мне рассказывали один случай, будто корейцы живьем спалили людей, что у них работали.  К ним нередко прибивались люди, которым негде было жить, так называемые бомжи. Они работали у них сезон: с весны до глубокой осени, и лишь тогда получали расчет. И вроде те корейцы, чтобы не платить, купили им водки, закуски, а, когда все перепились, подожгли балаган, и все сгорели, лишь одному удалось спастись, он потом и рассказал. Я тогда не поверила, слишком диким все это показалось. Но зато я знаю подлинный случай, когда они палками забили насмерть одного моего знакомого, и ничего им за это не было. В милицию жаловаться на них было бесполезно. Я не раз видела, как менты приезжали на поле и загружали под самую завязку свою машину овощами. Конечно, корейцы – народ трудолюбивый. Этого у них не отнять, но жестокость – видимо, это их национальная черта, во всяком случае, таких среди них немало.
        Работал у нас тогда один молодой парнишка из Александровки, лет восемнадцати-двадцати. Звали его Дима. Работал он очень хорошо. Мы собирали лук в корзины, а мужчины эти корзины носили и сваливали лук в кучи, а там уже его ссыпали в сетки и отвозили на базар. И, если другие мужики старались иногда отлынивать, то Дима работал без устали, бегом относил корзину и снова бежал за новой. Наташа, наша хозяйка, пока мы работали, сидела на куче лука, скрестив ноги по-турецки, и наблюдала за нами узкими злыми глазками. Стоило кому-то присесть или встать, расправляя усталую спину, как тут же следовал строгий окрик: «Эй! Ты чего стоишь? Работай давай!»  Зрение и слух у нее были отменные, поэтому между собой мы переговаривались шепотом (если это касалось ее), чтобы, не дай бог, не услышала.
      Однажды Дима пришел на работу пьяным. «Всю ночь пьянствовал, - объяснил он, - еще не протрезвел». Наташа сразу заметила его состояние и начала ворчать на него, хотя работал он, как всегда, хорошо. Во время 15- минутного перерыва на чью-то реплику о том, что Наташа будет теперь пилить его до вечера, он ответил: «Да пошла она! Я докажу, что я и пьяный могу работать не хуже, чем трезвый!» На беду Наташа эти слова услышала. Она подлетела к нему и закатила пощечину.
       «Ты кого посылаешь? – зашипела она. – Я тебя научу вежливо разговаривать!» Ударив его несколько раз по лицу, она, наконец, отошла.
       Мы обалдело переглядывались, не смея заступиться. А Дима сказал: «Я пойду домой!» Я ему возразила: «Доработал бы уже до вечера, уже полдня прошло, за полдня тебе никто не заплатит». – «Ну и плевать! В гробу я видел эту работу! Я больше здесь не появлюсь!»  С этими словами он развернулся и направился к дороге.
       И надо же было такому случиться, что в этот момент подъехала машина и из нее вышел муж Наташи. Та сразу же начала вопить, указывая на Диму: «Он меня оскорбил, а теперь собрался домой. Верни его, пусть работает!» Кореец сел в машину и поехал догонять Диму. Мы, бросив работу, наблюдали эту сцену. Мы видели, как догнав, он набросился на парня. Сначала бил руками, а, когда тот упал, стал пинать ногами.
       «Да что это делается! – стала кричать я, - Он же его убьет! Мы что, рабы тут?»
       Остальные, потупившись, молчали. Наконец, экзекуция закончилась. Кореец посадил Диму в машину и привез назад. Когда Дима вышел из машины, мы ахнули: все лицо в кровоподтеках, один глаз был подбит и уже заплывал, тело тоже было все в синяках. Все снова промолчали. Лишь одна женщина из нашего села воскликнула: «Правильно сделала, Натаха! Если б ты его не тронула, я сама бы ему морду набила!» Я гневно сверкнула в ее сторону глазами.
      Позже, когда мы уже ехали домой и рядом не было этой чертовой Наташи, я спросила у ее защитницы, у которой, кстати, была взрослая дочь и внук: «Чего ты вызверилась на парня? А если бы это был твой сын?» - «У меня нет сына», - был ответ. – «И поэтому тебе его не жаль?» - «А пусть не оскорбляет женщин!» - «А он и не оскорблял!»
       «А чего ты его защищаешь?» - был встречный вопрос. – «А кого я должна защищать? Корейцев? Которые нас бьют и унижают? Ты просто выслужиться решила. Привыкла всем, кто выше тебя, сраки лизать!»
       Я пренебрежительно отвернулась от нее и уставилась в окно. Мы уже подъезжали к нашему селу и говорить ни о чем не хотелось, а в голове настойчиво звучали строчки из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»:
                «Люди холопского звания
                Сущие псы иногда.
                Чем тяжелей наказание,
                Тем им милей господа»
               
                12.06.20 г.