Где моя гармонбозия2

 Мы курим на балконе второго этажа. Курим на втором потому что балкон на третьем всё ещё не обзавёлся навесом. Можно завести много денег, но так и не знать куда их выбрасывать. И тогда деньги выбрасывают тебя. Дождь всё капает, пепел летит вниз на недоделанное крыльцо, её тонкие пальцы крутят тонкую сигарету. Она похожа на одну из постаревших трёх Чеховских сестёр. На Марию. Её муж уже умер, но счастье так и не пришло, и в Москву уже возвращаться без надобности. Господи, почему даже счастливая женщина - несчастна?

- Он начал пить. Вчера что-то случилось в их компании, он бегал за ними с лыжной палкой, а потом...
- Откуда у него лыжная палка?
- Я купила ему лыжи на зиму. А потом его принесли связанного домой.
- И как же он пил всю ночь?
- Я его развязала.
- Зря.
- Ты же знаешь, дело в нём. Это всё его шалава.
- И где шалава сейчас?
- Спит.
Я знаю, что сейчас будет.
- Сделай так чтобы она исчезла из его жизни.
Господи, зачем я сюда приехал? Господи, сделай так чтобы я исчез из этого дома. Только безболезненно для окружающего мира...
Она тушит сигарету в тонкую карманную пепельницу и уходит.
- Коньяк в баре.

Невыдержавший эмоциональных перегрузок, Сарштейн спит рядом со своей шалавой. Я сижу напротив на кресле и пью из бутылки. Левая нога шалавы, торчащая из под одеяла - шикарна. Лежащий рядом Сарштейн, который даже не снял кроссовок - безобразен. Оба они похожи на трупов. Бледны, грудные клетки еле вздымаются для вздоха. Какая хорошая у меня сейчас компания. Я пью с Ромео и Джульеттой после финальной сцены.
- Товарищ Шекспир, восстаньте из небытия и перепешите финал. Зачем эти сопли? Брат Лоренцо заваривает двери склепа изнутри и всю свою оставшуюся жизнь пьёт из дубовой бочки вино, наблюдая процесс скелетирования.
Я вспоминаю сцену из Херсановки. Нас двое, мы молоды и прекрасны и с нами Сарштейн.
- Блондинка моя, друзья.
- Как получится.
- Ну, я же всё придумал!
- Не важно кто придумал, Сарштейн. Главное у кого ружьё.
- Да и вообще твоя блондинка ещё не родилась.
Мы ошибались. Его блондинка родилась даже раньше него и теперь спит в его хаусе, соблазняя меня левой ногой.
Я выхожу из комнаты.

Пока я нашёл лес, я совершенно измотался. Сижу на качелях на пустой детской площадке и смотрю на лес. Какой идиот додумался построить загон для детей у кромки дремучего леса? Возможно он не идиот, а хитрый волчара. Он смотрит на меня сейчас из леса и злится. Что за тварь пришла вместо детей?
Отхлёбываю, кушаю шоколадную конфетку, распрямляю сиреневый фантик. У золотой птицы расправляются крылья и сейчас она взлетит с обёртки в серое небо. Может ещё дождя? Я отвлекаюсь от неба на шипящие голоса. Это дети залезают на карусель и злобно смотрят на меня. Дети с серыми лицами и цветастых одеждах медленно кружатся на синей карусели. Я закуриваю и направляюсь обратно в хаус. Если эти трупы ещё не воскресли, мне придётся применить запрещённые в РФ манипуляции с телами усопших.
- Дядя, дай сигарету.
Я оборачиваюсь и вижу серое лицо лет десяти. Эта серость крадёт моё дыхание.
- Лучше чтобы мы бычки курили?
- Ты не отсюда.
- Я с Гнильцова и чо?
Я ухожу.
- Казёл!
- Сходите в лес там волки курят.

Два хмельных лица курят на крыльце хауса. Вы не умерли, а жаль. У меня было столько планов на ваши трупы.
- Братиш! Ну, ты где был? Мы тебя искали.
- Под кровать не заглянули.
- Братиш, пошли выпьем.
- Привет, Катюша. Что снилось?
Она безразлично смотрит на меня, даже и не пытаясь натянуть на лицо приветливость. Это прекраснее, чем Савёловский вокзал в лучах солнца.
- Волки.
- Волки это хорошо. У вас тут и волчата имеются.
- ?
- На детской площадке.
- Ааа... Это с Гнильцова.
- Братиш, надо разобраться с уродами.

Я не люблю братишку Сарштейна. Но теперь я догадываюсь почему я рядом, когда у него случаются уроды. Ему слишком много досталось в детстве и слишком мало потом. Наличие крупных сумм денег не заткнуло эту брешь. Ты несчастен даже когда плюёшь в Grand canyon, обнимая любимую змею. Ведь змея потом уползает к более крупным суммам, братишка. А тебе остаётся только прыгнуть вслед за своим плевком. Это идиотский поступок. Нет ничего хуже идиотских поступков. Поэтому я рядом братишка. Поэтому я смываю кровь очередного урода со своего кулака в одной из твоих ванн, братишка. Поэтому ты сегодня покажешь мне, где у бутылки дно. Или я тебя свяжу и буду бить лыжной палкой.

Вечер, но ещё светло. Это чуть дальше середины июня и всё ближе к моему дню рождения. Вокруг светло, внутри пусто, в руках бутылка вина. Синяя карусель кружится.
- Завтра, братиш, мы поедем на озеро. Я познакомлю тебя с шикарной женщиной. Это по твоей части братиш, она читает книги.
- Катюш, он о чём?
Мимо пролетает тёмно - зелёный лес, мимо пролетает серый забор. Можно сконцентрироваться на чьём-то лице и всё прекратится. Берём в фокус ближайшее и фон размывается.
- Моя подруга из Гнильцова.
- И что она читает?
- Книги.
Я снова меняю фокус. Лица расплываются. Лес -забор, лес - забор.
- Братиш, какая разница, что она читает? Что ты ей дашь, то и будет читать. Всё просто, братиш!
Я бы воткнул сейчас остриё лыжной палки ему в живот, но палки нет. Есть небо, лес и забор. И два размазанных по всей вселенной лица. Я так вижу эту картину, я так себе художник.
- У меня закончилось вино, мальчики.
- Вино в Долбачах никогда не кончается! - кричит Сарштейн и падает с синей карусели к серому забору.

У человека слишком много ключей для понимания жизни. Так много, что он запутан до конца дней своих. Стоит перед каждой новой дверью и перебирает увесистую связку в поисках подходящего ключа. Так и пролетает вся жизнь. Так пролетают и наивные люди с отмычками. Ключ от всех дверей? Нет. Я не смотрел этот фильм, я уснул в объятьях прекрасной дамы, но название запомнил.

Темно. Сарштейн давно уже спит, неснявши свои кеды, а я стою у осины и курю. Я похож на одну из ветвей этой осины. Меня дырявят зелёные глаза шалавы. Я ветви, она листья. Бесспорно она прекрасна сейчас. Короткое белое платье и эта её левая нога, правая же обезображена татуировкой какой-то хрени, отдалённо напоминающей пиннокио с крыльями. Зачем вы метите себя люди? Вас уже давно можно опознать по днк.
- Пойдём к озеру?
- Ты не русалка.
- А кем мне надо стать?
- Бутылкой коньяка.
- Ты хочешь меня выпить?
- Я хочу тебя разбить.
- Так пошли на озеро там и трахнешь об камень.

Я пью на автобусной остановке. У меня нет телефона и я ожидаю рассвет и первого автобуса. Щека горит от зеленоглазой ладошки, но это лучше, чем будет гореть что-то внутри. Я не знаю что это, а люди говорят - совесть. Но я не верю людям, они слишком заняты подбором ключей к очередной двери, к очередному сердцу, к очередному сейфу. Они перевели мир из аналога в цифру и влепили мне пощёчину за игру не по правилам. Я не обижаюсь. Я представляю, что я мог сделать с этими разными ногами и внутри начинает жечь. Я закуриваю, а около меня останавливается чёрный автомобиль.
- Дарова, братан. Где здесь точка?
- Дальше.
- А Гнильцово где?
- Дальше.
- Ты чо такой оборзевший?

Я не живу в кинофильмах 90х, поэтому я лежу в кустах. Мне не больно, просто неприятные ощущения в теле. Было бы рядом озеро, а не лужа. Я смываю чёрной водой кровь со своей эгоистической морды.
Карма.
Я что-то читал такое. Всё возвращается. Сначала ты моешь руки у братишки в ванной, а потом моешь морду в луже. Всё по-честному. Слышу характерный для местного автобуса шум мотора:
- Дрр - тыщ - тыщ - дрр.
- Не мог пораньше приехать?
Шипение, открывается дверь.
- У меня только карта, полбутылки за проезд сойдёт?
Он видит меня, он понимает, что я не представляю никакой опасности для него.
- Не надо ничего.
Я захожу и напраляюсь к задним сиденьям. Если Бога нет, то кто мне прислал этих всадников апокалипсиса, а потом апостола Павла?

To be continue?