Девочка и море

В восьмидесятые годы прошлого (аж страшно подумать!) века в городе-герое Севастополе на улице Юмашева жила-была простая советская девочка по имени Алге. Ну, как простая? Мало у кого из простых советских девочек (даже в Севастополе) имелся свой собственный пляж на берегу Чёрного моря у мыса Фиолент – одном из самых красивейших мест побережья. А у Алге он был, и назывался Яшмовым.

Папа Алге в чине капитана 3 ранга служил командиром роты одного из учебных отрядов Черноморского флота – «школы ракетного оружия», что дислоцировалась на Фиоленте рядом с тогда ещё позабытым-позаброшенным будущим Балаклавским Свято-Георгиевским мужским монастырём. Яшмовый пляж у подножия монастырской скалы тоже принадлежал его «учебке».

Территория воинской части, несмотря на то, что прямо к воротам её КПП приводил конечный маршрут городского автобуса № 19, на несколько километров вокруг считалась закрытой для «гражданских» и бдительно охранялась военными моряками. От её шлагбаума и до самой Балаклавы простирался испытательный полигон частей БРАВ – береговых ракетно-артиллерийских войск КЧФ. Не стоит забывать, что и сам Севастополь в те годы был «закрытым» городом, Главной Базой Флота, куда въезд осуществлялся только по спецпропускам и прописке в паспортах его жителей. Посторонним вход в него был категорически воспрещён. Исключение составляли лишь командировочные удостоверения для военных или временные пропуска по заранее поданным и рассмотренным заявкам для иногородних цивильных родственников севастопольцев.

На должности старшин постоянного состава в своё подразделение папа Алге старался подбирать во флотском экипаже призывников-литовцев. Так сказать, «на вырост». Ему нравилось разговаривать с ними на родном языке, а им – служить под началом своего земляка-офицера, которого они безмерно уважали. Спрашивал он с них строго, но прислушивался к их мнению и краткосрочные отпуска на Родину после определённого периода службы (как правило, раз в год) никогда не зажимал. Ведь даже в учебных отрядах на флоте командиры отделений и замкомвзвода служили тогда по три года.

Поэтому неудивительно, что рота отца Алге по всем показателям практически постоянно числилась в «учебке» лучшей.

И если катаевский Ваня Солнцев был сыном полка, то Алге росла настоящей пушкинской «капитанской дочкой». Когда она после школы, в свой выходной или на каникулах приходила на службу к отцу, для неё отворялись самые секретные двери, а курсантские «коробки» с улыбками на загорелых матросских лицах переходили на чёткий строевой шаг, охотно отрабатывая команды старшин «Смирно! Равнение направо!». Ну, или «налево», смотря с какой стороны от строя стояла смущённая девочка.

Акватория бухты у полукилометрового Яшмового пляжа, куда с крутого обрыва мимо развалин монастыря уступами вела широкая каменная лестница из почти девятисот ступеней, весной, летом и ранней осенью использовалась курсантами и постоянным составом школы оружия для занятий по шлюпочной подготовке.

Недалеко от лестницы возле уреза воды здесь находился небольшой эллинг, в котором стояли шестивёсельные ялы, а также хранилось парусное и прочее мореходно-шкиперское хозяйство к ним. От эллинга по разноцветной пляжной гальке к полосе прибоя вёл тридцатиметровый пандус-аппарель, по которому согласно учебного плана моряки с шутками-прибаутками спускали иногда на воду свои тяжёлые шлюпки. А потом, после занятий греблей или парусных гонок по водной глади, с помощью ручных лебёдок и блоков дружно заводили их обратно в ангар.

В остальное же время весь Яшмовый пляж всецело принадлежал одной лишь Алге. Даже чайки, безраздельно хозяйничавшие на его берегу, при её появлении с недовольными криками моментально снимались с камней и перелетали всей своей галдящей стаей на огромную Георгиевскую скалу, что высилась в бухте не далее полутора-двух кабельтовых от пляжа. Но как только девочка, подхватив полотенце, уходила вечером домой, вся стая немедленно совершала массовый перелёт обратно.

Для Алге этот великолепный пустынный пляж под почти двухсотметровым обрывом стал местом силы. Здесь девочка чувствовала себя Ассолью из сказки Грина. Летом она дни напролёт играла на берегу в ласковом прибое, складывая башни из камушков, загорала, читала, мечтала, плавала в прозрачном тёплом море, ныряла с маской за крабами или собирала ракушки. Иногда, с разрешения отца, компанию ей составляли близкие подруги-одноклассницы. Это было замечательно. Стоит ли говорить, что более чем восемь сотен ступенек лестницы «в небо» Алге пробегала на одном дыхании?

Примерно на середине этого бесконечного лестничного подъёма (или спуска) находилась каменная терраса. В тени деревьев небольшой рощицы, к склону горы на ней притуливалось караульное помещение с аккуратным маленьким двориком. Отсюда открывался шикарный вид на бескрайнее синее море перед тобой, пляж под ногами, утёсы Фиолента, участок бухты и Георгиевскую скалу в ней.

В «караулке» постоянно дежурили матросы, которые охраняли шлюпочную базу учебного отряда. По приказу папы Алге они заодно зорко приглядывали и за ней, чтобы с дочкой командира ничего вдруг не случилось в воде. Еду с камбуза и компот им регулярно приносили дневальные в ранцевых бачках-термосах. Тогда в обед над скалами Фиолента, вспугивая окрестных чаек, раздавался усиленный мегафоном строгий военно-морской голос: «Алгаааа!!! Иди обедать!!! Скорее, пока не остыло всё!!!» И эхо металось по кручам.

А потом девочка выросла. На исходе восьмидесятых папа ушёл в запас, получив вместе с пенсией по выслуге лет звание капитана 2 ранга. Ещё до развала Союза они с мамой переехали в Вильнюс, где купили квартиру, а шестнадцатилетняя Алге ещё на пару лет задержалась в Севастополе, поскольку после восьми классов поступила в местное медучилище. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Лет десять спустя, уже на рубеже веков (или даже в начале двухтысячных), Алге вновь приехала в город своего детства и юности. И однажды отправилась на Фиолент, совсем не рассчитывая проникнуть на территорию бывшей воинской части своего отца, и уж тем более попасть на Яшмовый пляж, которые тогда, даже несмотря на весь творившийся вокруг пожар в борделе во время наводнения, всё ещё оставались закрытыми для посторонних. Она даже не знала, какому флоту теперь что где здесь принадлежит.

У памятного ей по школьным годам полосатого шлагбаума, который перегораживал дорогу автобусу № 19 за одну остановку до конечной, и где должны были сходить все «гражданские», всё также скучал под «грибком» у большого раскидистого вяза молодой матрос со штык-ножом на ремне заправленной в брюки робы. Справа недалеко от дороги в солнечное море круто обрывался берег Фиолента, а слева по холмам и балкам уже массово лепились «фазенды» немыслимой тут прежде стихийной дачной застройки нового времени, больше похожей на бразильские фавелы.

Алге подошла к моряку у шлагбаума и начала объяснять, что её отец раньше служил здесь командиром роты в школе оружия, что она часто бывала у него в гостях и очень любит это место, что она понимает: её просто так не пропустят, но очень хотелось бы спуститься на Яшмовый пляж, пройтись по нему хотя бы ещё разок, это не займёт много времени, она быстро, дорогу знает...

Дневальный, хлопая ресницами, слушал весь этот лепет, поначалу явно не понимая, чего от него хотят. А потом вдруг изумлённо округлил глаза:
– Простите, вы – Алге?!
Тут уже оторопела молодая женщина:
– Да...
– Проходите! – и поднял для неё шлагбаум.