Глава 9

- Ну, и в чем же ты себя обвиняешь? – мягко спросила свою воспитанницу миссис Эллона Мэйбл. – В краже?

Девочка утвердительно кивнула головой.

Сейчас они уже находились в спальне самой Лизы. Девочка никак не могла успокоиться, и даже затеяла очередную порцию разговоров о предполагаемом искуплении ее проступков, прямо в постели, когда Старшая уже укладывала ее спать. После всего, что они успели обсудить несколько ранее, в кабинете, расположенном там, на втором этаже этого дома. 

- Но те самые деньги, что ты взяла из моего стола… я ведь действительно, - Эллона снова выделила это слово, - специально их отложила. Я и вправду, хотела выдать их тебе, на карманные расходы!

Лиза отрицательно покачала головой и посмотрела на свою Старшую весьма укоризненно… Да так, что молодая женщина смутилась и отвела свой взгляд в сторону.

- Элли, ты очень добрая и хорошая, - сказала эта странная девочка. – Но не надо так шутить. Ты же все правильно поняла. Ты же знаешь, что я взяла деньги из твоего стола без спросу. И уже неважно, что именно ты с ними хотела делать.

- И все-таки... - Эллона попыталась как-то вяло протестовать, но девочка снова позволила себе настаивать на своей правоте. 

- Элли, ты ведь не оправдываешь меня, спасая от полиции, - Лиза, опершись на локоть, привстала и посмотрела на свою визави весьма серьезным взглядом. - Ты выясняешь, в чем я реально виновата. Я признаю свою вину. Да, ты не сердишься на меня… но это, как раз, не имеет никакого значения. Я воровка. И я обокрала свою благодетельницу.

- Тогда ты считала, что я тебя предала, - напомнила Эллона. – И в этом, правда, есть моя вина. Я допустила ошибку, которая спровоцировала тебя на эту глупость. Так что, я тоже не без греха - по этому самому поводу! Не было бы моей ошибки - ты вела бы себя совсем иначе.

- И все же, я виновата, - Лиза по-прежнему испытывала странное желание исповедаться перед своей Старшей. – Я хочу, чтобы ты меня наказала за это. Элли, ведь за кражу, не важно, денег или какой-нибудь вещи, пусть и предназначенных для тебя, твои родители поступили бы с тобою очень даже строго!

- Это правда, - Эллона чуть смутилась, однако тут же придумала для своей воспитанницы новое оправдание:
- Но ведь я обязана учесть то, что ты их мне вернула и то, что ты сама мне во всем призналась.

- Ты вправе учесть все это, и даже можешь меня пожалеть. Но я хочу, чтобы все было честно.

- В смысле? – Эллона смотрела ей прямо в глаза и понимала, что слово «честно» для этой девочки сейчас звучит как синоним слова «больно». И ее воспитанница… именно сейчас она ничего не боится. Сейчас Лиза желает доказать своей Старшей, что она, беглянка, достойна всего того, что та для нее сделала. И ей, взрослой женщине, остается, в такой ситуации, только принять это выражение любви и уважения и… по возможности, чуть-чуть смягчить ту боль, которую эта девочка сама определила себе, как своеобразную плату или воздаяние за право быть ее, Эллоны, воспитанницей.

- Я хочу, чтобы ты меня воспитывала точно так, как воспитывали тебя твои родители, - Лиза произнесла это очень серьезно, и Эллона отчего-то искренне обрадовалась этим ее словам. Странно, ведь ей не хотелось для этой девочки ничего такого, что могло бы ее обидеть. – Я знаю, у тебя не может получиться то же самое... ну, в точности! Но в основном... В основном ты ведь можешь сделать так, чтобы я выросла такой же, как и ты! Такой же... честной, доброй и смелой!  Такой же... хорошей! – добавила Лиза, чуть смутившись.

- Но неужели мне так уж нужно поступать с тобою сурово? – Эллона в свою очередь смутилась. Вообще-то она не считала, что все обстоит так уж фатально и Лиза - по ее вине! - обречена на некие страдания. В конце концов, степень этих возможных страданий целиком и полностью в руках ее Старшей, в руках Эллоны Мэйбл! А она вовсе не собирается быть жестокой, вовсе нет!

Впрочем, немного строгости этой милой девочке совсем не повредит. А уж по ходу наказания, она, как Старшая, постарается обставить все именно так, чтобы строгость была достаточно умеренной и почти что дружелюбной!

- Я виновата, - кажется, девочка действительно, полна раскаяния. Ее Старшей это, как ни странно, это было очень даже приятно! Но в то же время, все это и накладывало на нее, как на воспитательницу, огромную ответственность. За то, чтобы бесконечная преданность этой девочки не была оскорблена с ее, Эллоны, стороны, ни холодностью, ни жестокостью.

И ведь ей, наверняка, придется, все же, в итоге причинять боль этой милой девочке. Но делать это нужно будет очень аккуратно, так, чтобы Лиза почувствовала, что это делается с любовью, а вовсе не от злости или раздражения.

Впрочем… в голове молодой женщины понемногу проявлялась идея, как все это можно обыграть - достаточно красиво и символично! В смысле, так чтобы эта самая боль была принята ее воспитанницей без малейшей обиды и с пониманием. И так, чтобы ей самой не было так уж страшно и стыдно все это делать.

Стыдно?

Глядя в глаза своей воспитанницы, Эллона почувствовала, что где-то там, в глубине ее собственной души, сейчас происходит нечто странное.

Во-первых, ей, почему-то, захотелось исполнить просьбу Лизы. Причем, максимально точно, в жесткой и эффектной форме. Точно так, как она себе уже представила.

Во-вторых, Эллона теперь точно знала, что получит от этого жестокого действа какое-то необъяснимое удовольствие - почти что насладится особой властью над этим доверчивым ребенком, тем, что будет до слез и криков хлестать эту бедную девочку, так доверчиво обратившуюся к ней за суровым наказанием.

И в-третьих, она очень четко ощутила - где-то там, внутри себя - что это удовольствие относится к разряду запретных, даже недопустимых. И это чувство власти над девочкой, наслаждение ее покорностью и готовностью терпеть страдания от руки своей воспитательницы...

Да-да, ведь все это будет освящено благой целью. Воспитанием приютской девчонки, чувствующей ее, Эллоны, условное нравственное превосходство. Желающей пройти ту самую жесткую школу, что прошла сама миссис Мэйбл. Ведь розги будут применены ею не просто так, для причинения боли одной отважной девочке, но как некий, чуть ли не сакральный, символ власти Воспитателя, наставляющего и исправляющего. Лиза уверена, что боль будет ей полезна. Она очень хочет получить наказание и прощение за свои провинности...

И все же...

Господи, ну кого же она Эллона Мэйбл, хочет обмануть? Эту девочку? Да не надо ее обманывать. Она будет счастлива этому особому, лично от нее, наказанию, которое, похоже, кажется ей приобщением к неким прежним старинным обычаям и обрядам. Ей хочется этой особой ритуальной боли, как символа очищения. Ей, глупышке, кажется, будто эта самая боль будет причинена ей почти что... красиво...

Но уж кого-кого, а себя-то всей этой «красивостью» и «ритуальностью» не обмануть! И она, Эллона Мэйбл, медик, врач анестезиолог, сделает все это «ритуальное» и «эффектное» вовсе не для нее, а для самой себя. Просто, чтобы усладить это гнусное нечто. Ту часть ее Души, которая всего несколько часов тому назад - там, в холле! - требовала исхлестать этого отважного ребенка только что принесенными прутьями. И ведь Лиза бы тогда… совершенно покорно стерпела бы даже такое насилие!

Вот только… как она, Эллона Мэйбл, смогла бы, после такой жестокости, смотреть в глаза этой восторженной девочке? Той, что сейчас считает ее, свою Старшую, образцом Справедливости?

Все-таки, есть в этом нечто постыдное. И вовсе не для девочки, которая будет счастлива, отдаться этой странной власти своей Старшей. Именно для нее, для миссис Эллоны Мэйбл, в этом раскладе, есть некий… нравственный огрех, искажение, ошибка… Все это постыдно – и даже на грани бесчестия! - именно для нее самой. 

Просто потому, что она, Старшая, в ответе за все и вся. За судьбу этой девочки, что так странно возникла, «нарисовалась» в ее жизни. И за то, чтобы все, что она делает, свершилось именно во благо этой самой девочки Лизы, а вовсе не для тайного удовольствия ее Старшей, миссис Эллоны Мэйбл. А ее, Эллоны, собственные желания глубоко вторичны, или даже находятся в гораздо большем отдалении от явной необходимости для этого ребенка, для правильности того, что следует сделать.

- Я принимаю твое признание, - произнесла Старшая, после неловкого молчания - после небольшой паузы-размышления о том, что, почти что с неизбежностью, будет дальше. – И я склонна трактовать его как обстоятельство, смягчающее твою вину.

- Спасибо! – кажется, ее воспитанница была теперь искренне благодарна ей. И девочка тут же улыбнулась ей, как-то грустно и понимающе. – Но, Элли, по меркам твоего детства я заслужила розги. Ведь тебя бы твои родители за что-то подобное непременно бы наказали?

- Да, наказали бы, - ответила Эллона. – Но стоит ли нам с тобою делать то же самое? Зачем?

- Я хотела, чтобы ты воспитывала меня так же, как воспитывали тебя, - Лиза не постеснялась в очередной раз повторить уже высказанное. И Эллона, тоже в очередной раз, с пониманием кивнула головою.

- Это довольно строго! – она все еще как-бы пыталась отговорить эту отважную девочку от почти уже принятого ею решения. – Почему ты хочешь, чтобы все было именно так?

- Так тебе привычно и понятно, - просто и почти логично заметила Лиза. – И ты справишься со мною… наверное… 

Она недоговорила, но Эллона все сразу поняла и опять подняла и приняла в объятия эту девочку. Лиза прижалась к ней и снова замолчала, ни говоря ни слова и не отпуская свою старшую. Впрочем, примерно через минуту, Эллона коротко поцеловав ее в ушко – при этом Лиза смущенно ойкнула! – отстранила от себя свою воспитанницу, чтобы подытожить этот разговор.

- Я накажу тебя, - сказала она. – Но я все-таки оставлю за собою право быть к тебе чуточку помягче. Ты ведь не обидишься?

- Нет, не обижусь! – улыбнулась Лиза. – Я тебе верю!

Она, подчиняясь аккуратным, но весьма настойчивым действиям своей Старшей, улеглась обратно в постель. Миссис Эллона Мэйбл поправила на ней одеяло, потом улыбнулась ей, и девочка смущенно отвела свой взгляд.

- Я знаю… что за ложь в детстве тебе доставались розги, - сказала Лиза, - и если  я солгу тебе... 

Она смущенно покраснела и недоговорила.

- Ты из-за этого решила, что тебя следует наказывать именно так строго? – уточнила Эллона.

- Не только, - кажется, эта девочка и впрямь серьезна. – Просто я знаю, что ты вправе это делать.

- Хорошо, - сказала Элли, - я согласна. Мы сделаем все в точности так, как ты сказала. Но вот насчет всего остального…

Она многозначительно покачала головою и, сделав секундную паузу, продолжила:
- Пожалуйста, Лиза, доверься мне. Раз уж ты настаиваешь на строгости, - это слово миссис Эллона Мэйбл выделила явным своим неудовольствием, - позволь уж мне, взрослой, решать, где проходит грань этой самой строгости.

- Хорошо, Элли! – улыбнулась ее воспитанница. - Я тебе полностью доверяю!

- Спасибо, моя дорогая! – вполне искренне отозвалась Эллона. И сразу же добавила, несколько неожиданно:
- Кстати, Лиза, ты ведь мне кое-что обещала.

- Ты про… - девочка смутилась.

Естественно, она все поняла. Сразу же и совершенно точно. 

- Да-да! – Эллона Мэйбл была настойчива. – Ты все правильно поняла. Ты обещала попросить прощения у Него. Пожалуйста, сделай это!

- Хорошо, я попробую, - Лиза явно была не в восторге от необходимости реализовать эту идею. Но обещание, данное своей Старшей, ее ко многому обязывало. И к этому в частности.

Девочка вздохнула и, сложив руки, как будто для молитвы – даром, что полусидела в своей постели, опершись спиной на подушку! – начала импровизировать.

- Господи! – произнесла она чуть ироничным тоном голоса своего. – Я признаю, что была неправа. Я… Что-то не так?

Этот вопрос девочка адресовала Старшей, которая и лицом своим, и жестами только что выразила явное неодобрение. Ну, по поводу столь неуважительного обращения к Высшей Силе.

- Совсем не так! – Эллона, несомненно, огорчилась этой ее эскападой. Она отрицательно покачала головой, недвусмысленно обозначив собственное неудовольствие тем, что сейчас увидела и услышала.
   
- Прости! – ее воспитанница, кажется, и сама была не в восторге от того, что только что сделала. – Я просто не знаю, как правильно обратиться к Нему.

Лиза, как могла, обозначила это слово уважительной интонацией.
 
- Ты говоришь по-латыни, - добавила она. - Ну, когда ты молишься, - уточнила девочка. – А я могу что-то такое высказать только на простом английском языке.   

- Не ерничай, Лиза! – Эллона Мэйбл высказала это очень мягким тоном, вовсе не ругая и не осуждая ее за явную дерзость. – Дело ведь вовсе не в латыни! Ты просто хочешь сделать так, чтобы я от тебя отстала и больше уже не сердилась. Но ведь я и не сержусь на тебя! Я просто хочу, чтобы ты искренне попросила прощения. Да-да, просто вот так вот, искренне и честно! От всего сердца, своими словами, как получится!

- Но ты же знаешь… - девочка, не договорив, снова тяжело вздохнула.

- Лиза, я все понимаю, - сказала ее Старшая, а после… изящным движением соскользнула с края ее постели, куда присела незадолго до этого, и опустилась на колени прямо возле изголовья постели своей воспитанницы.

Лиза чуть было не выскочила из-под одеяла – ну, чтобы просто поднять ее из этого положения! Однако миссис Эллона Мэйбл одним четким мимическим жестом – отрицательным движением головы! – пресекла все эти условные оправдательные поползновения со стороны своей воспитанницы. Напротив, это она молча заставила Лизу подвинуться-наклониться вперед, поправила за ней подушку и сразу же уложила девочку в постель как положено. В смысле, в положение «лежа». Потом она снова прикрыла ее одеялом, натянув его своей воспитаннице – почти, что по самые плечи. 

- Элли, прости меня…

Лиза высвободила свои руки и потянулась, чтобы обнять свою Старшую. Эллона не стала противиться этому ее движению навстречу. Она даже ответила на эту ее ласку, но потом все же заставила свою воспитанницу разжать пальцы, а после этого обозначила свое отношение к ней, коротко поцеловав ее руки – каждую отдельным поцелуем.

Лиза смутилась от такого знака внимания, но все поняла. Она молча кивнула, легла на постель снова и постаралась расслабиться. Эллона еще раз погладила-поправила на ней одеяло и улыбнулась.

- Я не сержусь, Лиза! – сказала она. – Я понимаю, что убедить тебя в том, что Господь вовсе не такой мерзавец, как это тебе внушили там, в приюте, за столь короткое время - всего-то за один день нашего с тобою честного общения по душам! - у меня вряд ли получится. Увы, я не всесильна. И даже не питаю иллюзий насчет моих способностей убеждать кого-нибудь – особенно тебя! Сейчас я просто прошу тебя… Попроси у Него прощения. Не пытайся сочинить какую-то новую эффектную молитву. Не в молитве дело, не в тонкостях словесных формулировок твоих прошений.

- А в чем? – Лиза расстроилась. -  Ну, не могу я у него просить прощения! Ведь я…

Девочка уже чуть не плакала.

 - Ты просто не хочешь Ему поверить, - тихим голосом отозвалась на эту фразу ее Старшая. И сразу же добавила кое-что значимое:
- И ты боишься… все время боишься, а вдруг Он не захочет тебя простить…

- Он… злой и жестокий, - отозвалась Лиза. Впрочем, на этот раз сие высказывание она произнесла не столь агрессивным тоном, как прежде.

- А вот я верю Ему! – улыбнулась Эллона Мэйбл. – Скажи мне, Лиза, разве я плохая? Злая и жестокая?

- Это ты… - Лиза снова вздохнула и отвела свой взгляд куда-то в сторону.

- Он выше меня, - Эллона улыбнулась ей еще раз. – И Он лучше меня! Поверь!

- Я верю тебе! – Лиза особо выделила это самое местоимение. Ну, просто упорствуя в своем мнении.   

- Тогда поверь мне еще и в этом! – Эллона нагнулась и снова поцеловала руку своей воспитанницы, окончательно ее смутив. Потом выпрямилась и закончила свою мысль:
- Пожалуйста, попроси у Него прощения! Ради меня!

- Хорошо, - Лиза уже была согласна. Хотя, вряд ли изменила свое мнение. – Ты… послушаешь? Ну, как я это сделаю?

Ей захотелось как бы «отчитаться» перед своей Старшей. Дескать, «Вот, посмотри, твоя просьба исполнена! Все в порядке. В смысле, я старалась. А получилось… Ну уж как получилось! Вот!»

Но ее визави отрицательно покачала головою. И даже погрозила девочке пальцем.

- Нет-нет, Лиза! – сказала она, снова многозначительно улыбаясь своей воспитаннице. – Я хочу, чтобы ты говорила с Ним сама! Это твой личный разговор! И ты должна его начать сама. Наедине и без шуток!

- Хорошо, - Лиза снова вздохнула. – Я попробую…

- Обещаешь? – кажется, ее Старшая была искренне рада именно такой реакции девочки. Естественной и… неоднозначной.

- Обещаю, - ответила Лиза.

- Тогда спокойной ночи! – Эллона поцеловала свою воспитанницу в щечку и снова поправила на ней одеяло. – Все, отдыхай! Я тоже уже ложусь… там, у себя, наверху!

- Спокойной ночи, Элли! – Лиза улыбнулась ей.

Миссис Мэйбл, махнув рукой, вышла, не забыв щелкнуть выключателем на стене и погасить свет в ее комнате. Девочка осталась в темноте и одна… Вернее, наедине со своей проблемой морального свойства.

Конечно же, поутру она могла бы и соврать. Сказать, что помолилась и извинилась. Что никакого внятного и понятного ответа на ее обращение не последовало, а значит, по умолчанию, все нормально. И все обошлось безо всяких штрафов и прочих наказаний Свыше.

Никто ведь не проверит. Ну, чтобы так… объективно.

Но ведь… Элли, чувствительная ко всякой и всяческой фальши, наверняка заподозрит неладное. Лиза вряд ли сумеет теперь солгать ей без видимых последствий – ну, как тогда, про «амнезию». Обязательно смутится, покраснеет, потупит очи долу… А ее воспитательница…

Нет, она ее не накажет за эту самую ложь. За отказ общаться с Богом, столь любезным ее сердцу, она ее, Лизу, не ударит, да и ругать тоже ни в коем случае не станет. Вот только выражение лица ее будет…

Огорченное… Обиженное…

От которого стыдно… Стыдно до невозможности, до слез, до рева… 

Стыднее, чем если бы миссис Эллона Мэйбл ее, Лизу, на самом бы деле отхлестала ремнем… или даже выстегала бы прутом - подобным тем, что висят в «воспитательном уголке» своеобразными образцами. 
 
Девочка и впрямь, едва не разревелась, представив себе, как ее Старшая будет огорчена очередным враньем своей воспитанницы. И ведь даже если она, Лиза, сама попросит высечь ее, наглую лгунью, за столь пакостное поведение, миссис Мэйбл не согласится ее наказать. И она продолжит эти свои моральные увещевания снова и снова. До тех самых пор, пока точно не будет уверена в том, что все-таки добилась своего! Похоже, для нее это дело принципа!

- Господи, и что же мне теперь делать? – пробормотала она. 

Произнеся это, девочка сразу же замолчала, осеклась, сообразив, что именно она сейчас сказала. А после усмехнулась, коротко и зло. Как же все-таки может прозвучать-отозваться, казалось бы, обычная и всем привычная фигура речи! В ее особой ситуации.

Несколько минут подряд Лиза ворочалась с боку на бок, то пытаясь договориться с Ее Величеством Совестью - про себя и серьезно! – то пытаясь отогнать ее от себя куда подальше.

Ничего не получалось. В итоге, Лиза, разнервничавшись до состояния «сна ни в одном глазу», по-тихому выскользнула из своей спальни и посетила… э-э-э… пикантное заведение, тихонько, чтобы не побеспокоить свою Старшую, отворив соответствующую дверь под лестницей, ведущей наверх, на второй этаж. Потом она зашла на кухню и выпила полстакана воды. Тихонько прошла по холлу обратно в свою комнату, обратив внимание на то, что свет в доме уже погашен, а из всех звуков слышен только шум сосен на ветру – и даже этот сопроводительный аккомпанемент полуночи ощущается лишь фоном, подчеркивающим общую тишину.

Войдя к себе, Лиза притворила за собою дверь, потом бросилась в постель и снова прикрылась одеялом по самый подбородок. Нет, в доме сейчас было вовсе не холодно, и этот ее поход по темному дому в одной ночной рубашке из числа вещей своей Старшей – из серии «сильно на вырост»! – в общем-то, не заставил ее так уж мерзнуть. Сейчас она дрожала под одеялом вовсе не от холода. Нет, ее била странная дрожь нервного происхождения. Четко подтверждая тот неоспоримый факт, что беглая приютская девчонка, обретшая дом и покровительницу, сейчас отчаянно трусит.

И все-таки она решилась. Отчаянным усилием воли перестала, прекратила стучать-и-лязгать зубами, выбивая эту непроизвольную «дробь», определенно свидетельствующую о нервном напряжении. Перевернулась навзничь, прикрыла свои глаза и… наконец-то позволила себе обратиться к той самой темной пустоте, дальше которой ничего духовно-субъектного для нее сейчас не просматривалось.

- Господи! – сказала она, то ли про себя, то ли даже вслух. – Я не знаю Тебя. В смысле, я не знаю, кто Ты есть… и есть ли Ты где-то на самом деле.

Первая часть ее выступления вышла искренней, честной и даже эффектной. По-своему, конечно. Впрочем, никаких беспокоящих знаков в ответ не последовало, и тогда девочка приободрилась.

- Я никогда Тебя не видела, - продолжила Лиза свой молитвенно-извинительный спич. – И я не слышала Твоих слов. Уж извини, - добавила она.

Лиза снова помедлила, собралась с мыслями и перешла к главному и жесткому. В смысле к обличениям, каковые все еще не были высказаны ею полностью. Просто потому, что девочка пыталась себя сдерживать, уважая религиозные чувства своей воспитательницы. Однако теперь… Ей отчего-то захотелось выговориться. Пускай это будет даже такой «диалог с пустотой», темной и безмолвной, не удостаивающей ее никаким внятным ответом. Даже если она просто выскажет все то, что у нее наболело там, внутри… Это не будет для нее, для Лизы, вовсе бессмысленным, отнюдь нет! Просто, ей станет легче! Возможно…

- Я была в приюте, - сообщила Лиза. Потом смутилась, поправилась и продолжила:
- Ну… Ты в курсе… Если Ты есть, конечно же… Так вот, там Тебя прославляли… как существо, исполненное злобы и жестокости, по отношению к нам, людям. Говорили, что Ты желаешь убить всякого, кто Тебе не по нраву. Тех, кто для Тебя грешники… А грешники для Тебя все! Да и прочих… Ты тоже не жалуешь. Так мне сказали. 

Лиза снова сделала паузу, а потом продолжила, все более распаляясь и смелея. А что? С нее хотели честности и откровенности, дескать, это главное условие истинного диалога с Богом? Так вот же вам, нате! Получайте!

- Я – грешница! – заявила Лиза, почти громким голосом, как будто бы она хотела надавить на незримого своего Собеседника эдаким акустическим способом. – И я Тебя возненавидела! Ты знаешь это, да! Если Ты есть…  Да, Ты знаешь… Ты должен… Ты обязан знать, что я тогда говорила – там, в классе! Те слова, за которые меня стегали от твоего имени! Да, все это было сказано мною… от души! И, если бы Ты меня убил, прямо там… Ну, за те мои слова… Я приняла бы это как обычную Твою реакцию на человека. На обычного человека, из плоти и крови, слабого и… грешного!

Лиза перевела дух. Девочка даже оглянулась-прислушалась - не разбудила ли она, не побеспокоила ли свою Старшую излишне громким эмоциональным выступлением? Да еще и на столь щепетильную тему.

Нет, вроде бы все спокойно. И миссис Эллона Мэйбл вовсе не спешит к ней на выручку, в страхе от того, что ее воспитанница могла огрести проблем на Дороге Сна. Лиза сделала глубокий вдох, потом медленный, «длинный» выдох, успокоилась и продолжила.

- Да, я тоже человек! – заявила она. – Я… такая как есть, грешница, не стану спорить. И я Тебя реально ненавидела. Поэтому я убежала от тех… тварей, которые поклонялись Тебе! Да! Они для меня не люди! Ничтожества! Вот уж воистину, «рабыни божии»… Твои рабыни! Так они о себе говорят! И Ты с ними… ни разу не спорил! А значит… Они действовали от Твоего имени и в Твоих интересах! И стегали они меня… именно как Твои прислужницы!

Крайнюю фразу Лиза произнесла со слезами в голосе и тоже на повышенных тонах. И снова притихла, стыдясь столь явного выражения своих обид. Тех самых, которые пыталась изжить у нее миссис Эллона Мэйбл.

Кстати, о ней… О ее, Лизы, Старшей тоже следовало произнести несколько слов. Хотя бы для объяснения причин того, что девочка, так ненавидящая Надмирное Существо, все же вынуждена извиняться – пускай даже так, глупо, грубо и нелепо!

- Я… должна была погибнуть, - сказала девочка после очередной короткой паузы. И далее… слезы, которые были, так сказать, у нее «на подходе», несколько выступили, почти до состояния «немного кап-кап». – Замерзнуть там, на дороге. Просто потому, что никто не стал бы меня подбирать, чтобы подвезти… Просто некуда мне было ехать. Понимаешь? Некуда! Но меня спасла… Элли. Моя Элли! – зачем-то уточнила она. – И она говорит… Да, она считает, что это все подстроил Ты. Чтобы дать ей надежду и еще… чтобы спасти меня. Так сказать, «два дела в одном!»

Она усмехнулась со слезами на глазах. И заявила несколько неожиданное. То, что никак уж не вытекало из прежних ее бунтовщических речей. То, о чем попросила ее молодая женщина, принявшая на себя труды и хлопоты по ее, Лизы, воспитанию.

- Если она права… Если это все и вправду исполнил над нами именно Ты, то… Спасибо! Возможно, я была неправа. Прости меня... Если можешь.

Так сказала Лиза Лир, наказанная богохульница, беглянка, и… воровка – да-да, именно воровка, пускай и оправданная одной молодой женщиной, пострадавшей от ее деяний! Кстати, оправданная более чем условно…

Странно, но слез в ее глазах стало больше. То ли от того, что припомнила ту, кто ее спас, то ли… отпустило.

Лиза хлюпнула носом, пытаясь облегчить дыхание. Что-то у нее все-же получилось. И она продолжила снова. О ней же, об Эллоне Мэйбл.

- Ты знаешь… - сказала девочка, и ее голос звучал теперь куда как мягче, чем прежде! – Элли… она хорошая. Она самая хорошая из всех, кто был в моей жизни… ну, после Мамы… - добавила она сконфуженным голосом. – И она, в смысле, Элли, отчего-то любит Тебя. Как-то по-особому, изнутри своего сердца. Сегодня я это ощутила. И это было…

Лиза хотела сказать «Здорово!» - причем, произнести это слово она собиралась с особым выражением! И… не смогла. Она только «подумала» это самое слово, как бы «про себя», совершенно беззвучно – даже губы не шевельнулись! А высказать его не получилось вовсе.

Иногда слезы бывают очень некстати…

На этот раз, ей пришлось подняться с постели – ну, чтобы добраться до своего носового платка. Девочка высморкалась и снова легла – отложив сие тканое сопле-слезовытирательное средство на тумбочку. Вдруг… пригодится? В смысле, еще раз.

А после… Лиза продолжила этот свой странный разговор с темнотой. Девочка уже справилась со своими слезами и она уже почти не чувствовала позывов такого «внутренне-трогательного» рода. Тех, что способствую таким… эксцессам чувств.

- Я… никогда такого не чувствовала, - сказала она вслух, но очень тихо. – Но она… действительно Тебя любит. И она меня попросила, да… Сама бы я не стала, Ты знаешь! Элли хочет… очень хочет, чтобы я у Тебя попросила прощения! Я люблю ее. И я ей… верю. Ей, не Тебе… Ты уж извини! Ой… прости…

Девочка почувствовала, что говорит сейчас что-то не то. Она встряхнула головою и продолжила, компенсируя быстротой речи свою неуверенность в правильности произносимого.

- Блин, душа! Я даже не знаю, как тебе это все сказать… по-честному! – заявила она, чуть ли не обиженным тоном. Даром, что адресат ее обращения как бы и вовсе не реагировал на ее речи. В смысле не реагировал гневом и обидами на высказанное. В отличие от нее самой. – Короче, Элли считает, что Ты хороший! И я… должна с Тобою помириться. И попросить у Тебя прощения.

Девочка сделала еще одну короткую паузу. И завершила свое выступление подытоживающим рефреном. В смысле, повтором уже сказанного ею.

- Так вот, я прошу у Тебя прощения, - сказала она. – Я хочу, чтобы ты меня услышал. Иначе… зачем это все, ведь так?

Лиза вздохнула и снова повторила. В третий раз и снова очень быстро. Как будто боялась, что передумает. Что попросту испугается это повторить.

- Пожалуйста, если для тебя важна ее любовь… любовь моей Элли… Прости меня. Она этого хочет. Ради нее прости. Если можешь…

Лиза перевела дух. Вроде бы, просьба ее Старшей, миссис Эллоны Мэйбл была выполнена. Можно, как говорится, и расслабиться. И даже отсыпаться. Но странное ощущение какой-то незавершенности разговора ее на отпускала. Поэтому девочка прикрыла свои глаза и настроилась на эту самую темноту, живую и ждущую слов, открытую, так сказать, перед нею сугубо на прием.

Там по-прежнему было как-то… пусто. Но при этом, Лиза уже не колебалась – в части того, готовы ли ее выслушать и есть ли в том хоть какой-нибудь смысл. Она высказала все то, что в эти секунды пришло ей в голову. Но… безмолвно, про себя, так сказать, «изнутри».

«Если Ты обиделся на то, что я тогда сказала, то… Ты ведь помнишь о том, что меня отхлестали за мои… слова о Тебе? Так вот, я не знаю цену вопроса, сколько боли полагается за то, что я тогда сказала. Если Ты считаешь, что меня наказали недостаточно, прими в оплату своих обид ту самую боль, которую я получу завтра».

Высказав это, Лиза вздохнула и досказала остальное, пояснив свою мысль – все также молча, про себя, стесняясь произнести это вслух.

«Элли… она добрая, она не хотела… не хочет… Но я уговорила ее завтра наказать меня. Розгами, без жалости. За кражу. Это Твоя заповедь, «Не укради!», ведь так? Я нарушила ее и пожелала ответить за это деяние. Так будет правильно… наверное. Элли простила мне то, что я от нее убегала… Два раза! Простила мои дурные мысли о ней… Она добрая и щедрая, да… Но я попросила ее мне помочь… Вот так вот, болью… Она согласилась и завтра выдерет меня. Так что, если тебе показалось мало того, что мне выдали в приюте, если цена вопроса Твоего прощения выше - тогда прими эту боль. Я думаю, этого хватит, чтобы Ты счел себя отомщенным. Просто, если Ты меня простишь, Элли сразу же это почувствует, ну раз уж она любит Тебя. И ей будет приятно. Дай знак, что Ты меня простил. Или мне, или ей, не важно. Обозначь, что Ты простил меня. Пожалуйста».

Лиза сделала еще одну паузу, снова открыла глаза и огляделась вокруг. Ее глаза различали сквозь темноту комнаты рельеф окружающих предметов, чуть-чуть освещенных краешком Луны, светящим в окно. Но никаких знаков – ни звуков, ни бликов, ни теней! – она не заметила.

И тогда Лиза решила воззвать к Его Совести.

Забавно, вот никто и никогда не задумывался, есть ли у Бога Совесть? Вопрос такой… неудобный и даже в чем-то… еретический! 

«Послушай, - сказала она, прикрыв глаза и снова всматриваясь в темную пустоту. – Пожалуйста, дай мне хоть какой-нибудь знак! Ну, что Тебе стоит, а? Если Ты можешь все… Ну сделай же для меня такую малость! Пожалуйста!»

Немного «помолчав», девочка продолжила увещевание своего упрямого Адресата-Собеседника, почти всерьез пытаясь Его взять «на слабО»! :-)

«Ну, пожалуйста, дай мне знак, хотя бы маленький! – попросила она изнутри себя самым льстивым тоном. – А я попробую в Тебя поверить! Я постараюсь, правда-правда! Обещаю!»

Произнеся всю эту восхитительно наглую тираду в адрес Божества, Лиза широко раскрыла свои глаза и замерла, напряженно вслушиваясь.

Ждать пришлось недолго, наверное, даже меньше, чем полминуты. Где-то издалека, со стороны шоссе, донесся протяжный гудок большегрузного трейлера-автопоезда. И Лизе даже показалось, будто бы в окне чуть-чуть промелькнул-показался отдаленный отблеск его фар.

- Спасибо! – сказала она вслух. А потом с чистой совестью повернулась на бочок и уснула.