Слово о незнакомце

Глава 1. Встреча

Распахнулась дверь, в кабинет вошла радостная Маша. Сидевшая за рабочим столом Лиза тотчас вскочила с места и бросилась целовать подругу. Вдруг сразу же следом за Машей в кабинет заглянула медсестра Валя. Бурно жестикулируя, громко произнося слова, Валя звала идти с ней, скорее, мол, сам Нечаев приехал в больницу!
Лиза мягко отодвинула Машу за плечи, и сделала шаг по направлению к двери. Валя уже бежала по коридору, а Лиза, проводив её любопытным взглядом, повернулась к подруге и  прошептала:
- Ну что, пойдем, пойдем!

Кто такой Нечаев, Маша знала. Ни одна уважающая себя местная газета не упустила возможности возвестить о нём. Благотворитель, молодой бизнесмен, жертвователь крупных сумм на нужды тяжелобольных  пациентов. Не только дарил деньги, но и контролировал расходы, следил, организован ли надлежащий уход, получены ли препараты. А самое важное, он навещал  пациентов, и они видели в нём чуть ли не самого Господа Бога. В  особенности мамочки больных детей. Маша знала, конечно, кто такой этот Нечаев. Но ни разу его не видела, потому поспешила за подругой. Лиза летела по коридору. Маша едва поспевала за ней, колышущийся  белый край медицинского халата подруги гипнотизировал её…

Когда они спустились вниз, в вестибюле уже собралось столько народа, что яблоку негде было упасть. Маша что-то шепнула Лизе на ухо, та не отводя глаз от «больничного кумира», кивнула. Маша, влекомая непонятным чувством, протиснулась к больничной церковной лавчонке. Лавочница недовольно вздохнула, из-за Марии ей пришлось вернуться на рабочее место. Мария указала ей на блестящий предмет, сунула деньги, сдачу не взяла.

Сжав в кулаке покупку, она уверенно, с небывалым, неестественным напором ринулась в толпу, словно буровая машина. Кто-то толкал её, кто-то дёргал  за края  одежды, за рукава, но она сопротивлялась, извинялась, шла.
Подойдя совсем близко к Нечаеву, она остановилась, чтобы получше рассмотреть его. Молодой, высокий и темноволосый. Орлиный нос, небольшие тёмные круги под глазами, смуглый, с чёрными, как уголь, потухшими глазами, с усталым взглядом, но дружелюбной улыбкой. Маша шагнула. Кто-то рыкнул, куда! Сошла с ума, обнаглела!

Маша прижалась к Нечаеву, обняла его, и тот, растерянно обнял Машу. От Нечаева пахнуло лекарством. Маша своей правой рукой вложила в его правую руку какой-то предмет, и зажала его ладонь:

- Будьте здоровы, Александр Борисович!

Толпа сомкнулась, Александр Нечаев молча провожал глазами светлую макушку, пробирающуюся сквозь плотное кольцо. Она уходила. Откуда она взялась? Она - свет. И этот свет сейчас  удаляется от него. А он так ждал, так искал его всю свою жизнь. Откуда она взялась? Как узнала? Нечаев сжимал кулак, а внутри кулака незнакомый предмет впивался в подушечки пальцев и в бугорки ладони. Он, не взглянув на предмет, понял – хотя этот предмет был новым в его жизни, но в нём с этой минуты хранилось тепло объятий уходящего света; сразу понял – это распятие.

* * *
Лиза потеряла Машу из виду и решила подождать её у себя. Маша вернулась взволнованная, пунцовые щеки и горящие глаза выдавали в ней ту прежнюю девчонку, с которой Лиза была давно и хорошо знакома.
 - Ну, и где тебя носило? – спокойно, без тени раздражения спросила Лиза.
 - Вернулась ведь,  – буркнула Маша.
 - Ты хоть видела Нечаева?
 - Да, – быстро проговорила подружка, – не желая вдаваться в подробности.
 - Я тебе рассказывала о нём? Он тут теперь частый гость... Ладно, бог с ним.Я слышала, ты бросаешь пациентов?
 - Нет, Лиз, не совсем. Я просто... – Маша уселась поудобнее,  в её взгляде успокаивалась буря. – Я не могу брать сейчас новеньких, я предупредила Ларису Анатольевну, мне предстоит декрет, вот тогда придётся бросать... Мне трудно оставлять людей. Остался один Рома.
 - А, это тот, чьи картины висят по всему отделению?
 - Да, он.
 - Рисуете, значит.
 - Рисуем...
 - Тяжелый, Маш?
 - Кто? – встрепенулась почему-то Маша, будто не ожидала этого разговора. – Рома? Елизавета Васильевна, что за слова? Нет, Лиза, он прекрасный. А вот с его матерью я чувствую себя  бессильной...
 - Что с ней?
 - Трудно говорить, мне кажется, нет, не кажется, это очевидно. В общем, это страшно звучит, она его уже похоронила.
 Лиза подняла брови, они были чёрные и густые, да, такие брови всегда мечтала иметь её подруга, и Маша тут же отвлеклась на брови Елизаветы...
 - Как можно хоронить живого человека, тем более сына?
 - Проблема в том, что она не понимает этого. Она как тень возле него, а он это чувствует, ему нужна свеча, а она –  мрак... Но он все равно молодец. Он волшебный, Лиза...
 - Маш, а когда его не станет, что с ней будет, неужели можно заранее смириться с будущей смертью своего ребёнка?
 - Думаю, нет. Но я не хочу сейчас об этом...
 - Ладно, не будем о работе...  Как там твои?
 - Юра служит, мама воспитывает внучку, потому что я занимаюсь чужими детьми... Но... Лиза, после декрета я, наверное, не вернусь...
 - Вот это новость... – Лиза склонила голову.
Маша взяла подругу за руку, рука была холодной и гладкой.
 - Но мы же с тобой не расстаёмся...
 - Да мы и без того редко видимся. У тебя свои заботы,  у меня – свои.
 - Будем чаще, будем, я обещаю. Ты будешь крестной моего ребенка, а? Как тебе такое?
Лиза засмеялась и обняла подругу.




Глава 2. Нечаев

–  Мама! –закричала маленькая Соня, выглядывая в окно. -- Там  масына окоя нас остановиясь. Смоти!
Маша подошла к окну, напротив их дома действительно остановился большой чёрный автомобиль. В марках авто она не разбиралась, ей было всё равно. Какая-то дорогая машина, и вряд ли принадлежит кому-то из  знакомых. Мама вернулась в дом, и почему-то смущённо обратилась к Маше.
–  Тебя спрашивают. Молодой, чёрный, как его машина...  Кто это, Машенька? Не ошиблись?
–  Не важно, мама. Я выйду. И потом… Знаешь что, я отлучусь.
–  А Юра, Маша? – с возмутилась мать. – Юра-то  знает? Нехорошо.
–  Юра в курсе, мам. Не забудь, пожалуйста, дать Соне лекарство в три часа.
– Снова убегаешь от нас... – проворчала мать.
Маша чмокнула Соню в щечку, а та изобразила на лице обидную гримасу.
Я скоро вернусь. Сонечка, –  попыталась смягчить расставание Мария и погладила беленькую головку дочери, – ты меня будешь ждать?
Будю, – ответила дочь, выпятив нижнюю губу.
Мария накинула кофту, выбежала во двор.
У ворот стоял Нечаев. Он посмотрел на Машу, и как-то неуверенно произнёс:
–  Здравствуйте!
–  Добрый день! – ответила Мария. – Подождите, сейчас поедем.
Нечаев даже не удивился, будто они давно имели договоренность насчет сегодняшнего дня, хотя он совершенно не понимал, что означает это вот «поедем», и даже не представлял, куда эта женщина направит его путь.
Мария вышла из-за дома с небольшой лопаткой.
– В багажнике есть место? –  серьёзно спросила она.
Нечаев на секунду замер, но потом кивнул –  да.  Они вышли за ворота, Нечаев открыл багажник. Внутри было пусто и идеально чисто.  Маша улыбнулась, вспомнив багажник машины мужа, вечно набитый каким-то хламом. Нечаев заметил её улыбку, что немного убавило напряжённости в его взгляде.
      –   Почему Вы улыбаетесь? – спросил он.
      - Да нет, плохого не подумайте, просто весёлая мысль.
Весёлая, подумал Нечаев и взглянул на лопату.
–  Поделитесь?
–  Пожалуй, нет. – сконфузилась Маша, аккуратно укладывая лопату в багажник.
Александр открыл дверь, Мария села на переднее пассажирское сиденье. Когда автомобиль завёлся, Маша тихо сказала:
–  Прямо, потом на перекрёстке налево, до светофора, после направо, дальше –  скажу.
Нечаев послушно вёл, взгляд его был прикован к дороге, но напряжённый вид выдавал невероятное «броуновское» движение мыслей и вопросов в его голове. Маша изредка сверлила его своими пронзительными глазами, и он ощущал это  своей кожей, но не отрывался от дороги ни на секунду.
Ломает теперь голову, куда мы едем, и зачем мне лопата, размышляла Мария. Осмелится спросить?
Они ехали некоторое время в молчании. Потом Александр решил всё-таки прервать его одним из вызревших, как ягоды виноградной грозди, вопросов:
– Мария, а…
– Здесь ещё раз направо, и потом съезжаем на грунтовку. – Маша перебила бесцеремонно и безжалостно, и от этого ей стало жутковато, она боится вопроса?
Ей пришлось продолжать. Трудное молчание было нарушено.
–  Думаю, Ваш автомобиль выдержит наше бездорожье, –  она снова улыбнулась, и Александр был очарован её улыбкой. 
–  Куда мы едем? – наконец-то спросил он.
–  В лес. – легко ответила Мария. – В мой лес. А, ну и на реку. Послушайте, а поедем на реку? Хорошая же идея. Так давно хотела поплавать, а муж  занят на службе… Здесь повернём налево, в сосны, ага.
Оставшиеся в грозди вопросы-виноградины повисли в воздухе, Нечаев не знал, что ему делать с этим ответом. В мае в лес – понимаю, но в реку...
Она скомандовала остановку, и он повиновался. Почему я повинуюсь незнакомой женщине, спрашивал он себя. Они вышли из машины, чудесный майский воздух пахнул в лицо благоуханием цветущего мира. Стало так здорово и приятно, что не хотелось больше думать о «грозди вопросов».
–  Не пойдете со мной?
–  В реку? – Нет уж, спасибо, как-то не хочется. Мария, давайте на «ты», раз уж Вы завезли меня чёрт знает куда и я вам доверился.
–  Вы сами ко мне приехали…  Саша, Ты сам. – хмыкнула она в конце фразы.
–  Хочешь узнать, зачем?
–  Нет... Хочу плавать! Слишком горячая голова, надо остудить. Не пойдешь, значит? Отворачивайся. Я буду раздеваться, это ведь импровизация, я не планировала сегодня плавать.
Александр отвернулся, облокотившись на бампер машины. Маша спустилась немного к воде, нашла удобное место, сняла кроссовки. И влажный грязно-серый песок обнял её ступни прохладой. Она разделась и вошла в майскую реку, едва очнувшуюся от зимовки и ещё не очистившуюся от ила, но уже почти прозрачную воду – и дуги стали расходиться по ребристой поверхности.
–  Всё, можно повернуться! – бросила она Нечаеву, и нырнула.
Александр успел увидеть лишь кусочек белого тела, мелькнувший перед его торопливым взглядом.  Через пару метров вынырнула светлая голова и, как поплавок, поплыла над тёмной, издали почти черной, неровной, беспокойной от ветра поверхностью воды. И откуда ты взялась, светлая? Одно и  та же мысль не оставляла в покое Нечаева, откуда же ты?
Маша помахала ему рукой с середины реки, он ответил так, будто они знают друг друга сто лет. Внезапно поймав себя на новой мысли, он захотел закурить. Но  не курил уже длительный срок... Откуда? Откуда она узнала…
–  Я возвращаюсь! – крикнула она из реки, тяжело дыша. –   Отвернешься ещё разок?
Теперь была просьба, а не команда, Александр принял её и порядочно исполнил.
Мария, задыхаясь, поднималась от заводи босиком.  Мокрые волосы, влажная одежда, и в руках кроссовки.
–  Потом обуюсь, дам песку обсохнуть, отряхну и обуюсь. – Она никак не могла отдышаться, но так широко улыбалась, словно светилась от радости. И Нечаев дрогнул.
–  Что Вы...  ты…
Он  обнял её и прижал к себе, вспоминая, как она легко вынырнула тогда из толпы и прижалась к нему, и решился ответно повторить её поступок.
Маша не сопротивлялась. Она только прошептала:
–  Саша, сразу –  ничего не будет, понимаешь. Не надейся ни на что, Саша. Я верная и любящая жена.
Он поцеловал её в мокрую макушку и поправил слипшиеся от воды светлые пряди её волос.
–  Как ты узнала? – ну, наконец-то он спросил... Словно долгое время задерживал дыхание, а теперь выдохнул.
–  Ну как. Я же в своём роде медик. Ты же теперь всё про меня вызнал, правда?
Он виновато опустил голову. Они сидели на молодой зелёной траве. Смотрели на реку,  тёмно-зелёной стеной красовался весенний лес, наполненный птичьим многоголосьем.
–  Зачем ты ко мне пришла? – он продолжил отрывать от грозди вопрос за вопросом.
–  Глупо, скажешь, но  я повинуюсь иногда своим порывам. Был порыв –  я пошла.  А так… Вообще… Я другу обещала. -- дальше она не знала, что говорить. Просто улыбалась, вспоминая, как это было. Потом она взглянула на него. Он молчал, что-то перебирая в своих пальцах. То ли травинку, то веточку… Она отодвинула его воротник, на шее сверкнуло. Он встрепенулся.
–  Крещеный?
– Наверное, нас всех крестили, мода такая была… Кто этот друг?
–  Ну и славно, – она посмотрела на часы, игнорируя вопрос. – Пора, Саша.
Они встали и подошли к машине. Точно, лопата... Вспомнил он.
–  Открывай багажник. – снова приказала Маша.
Они пошли по тропинке вглубь леса. Деревья окружали их, как окружает толпа. От ветра слегка покачивалась их крона – они тянули руки к весеннему небу, а люди шли мимо, опустив свои руки и головы к земле…
Вскоре Маша подбежала к одиноко стоящему дереву, осмотрела его, ощупала его шершавую кору, улыбнулась. Ах, отдал бы все за её улыбку, подумал Саша. Она нащупала ногой бугорок, взяла лопату и копнула пару раз, потом отошла немного подальше и копнула ещё разок, под лопатой что-то глухо стукнуло.
– Оно! Есть! – воскликнула она, и стала с азартом копать.
Вскоре, стоя на коленях, она извлекла из земли свёрток.
–  Знаешь, что это, знаешь? – сверкая глазами, спросила Мария Сашу,  который, не шелохнувшись, наблюдал за этой энергичной, по-девичьи заводной, неугомонной, и непредсказуемой женщиной. И Нечаев пожал плечами.
–  Эх, ты! Это же «капсула времени»!

–  Аа-а-а-аха! – он тоже улыбнулся, но никак не мог поверить, что это происходит с ним. Он привёз чужую жену в лес, она купалась в ледяной майской воде, а теперь ещё откопала капсулу этого, чего? Времени? Того, чего у него почти не осталось…  Смешно, грустно, неправдоподобно, и вообще, как минимум, странно…

–  Саш, смотри. – Мария дрожащими руками содрала упаковку (то были грязные пакеты, бумажки) и открыла стеклянную банку. – Саша, это наши детские пожелания. Вот, сейчас найду своё, та-а-а-ак, это Коля писал, это Лена... где же? Ага, вот!
И она протянула Александру записку. На листочке красивым ровным детским почерком было написано: «Дорогие люди! Пожалуйста! Никогда не будьте одинокими!»

Этого послания Саша никак не ожидал.  Теперь ему стали ясны её мотивы. Он был обескуражен, сражен, он сдался… И рухнув лицом на Машины колени, разрыдался как маленький. А она молча гладила его  своими грязными от земли руками по спине и по голове, припадала губами к волосам. И тоже тихо плакала.

 - Ну, всё уже… всё… тихо… -- тёплое дыхание щекотало его ухо. – Плачь, если хочешь. Я  знаю. Я поняла, для чего тебе эти люди, которым ты помогаешь, среди которых ищешь подобных себе. Ты даришь надежду, которую сам  потерял, Саша. Сколько?
Вопрос встряхнул его. Он вскинулся, стыдливо отряхиваясь, сквозь зубы процедил – три.
Три, Боже мой. Три дня, три недели, три месяца, три года? Незачем интересоваться, потому что в любом случае это слишком маленькая цифра. Маша взяла его руки в свои, всматриваясь в его красные глаза, она ещё ни разу этого не делала.
Он прильнул к её лицу и, не спрашивая разрешения, поцеловал её. Она не сопротивлялась. Но потом повторила прежнее:
–  Ничего не будет, Саша. Ты разве не понял? Я – друг, сестра (мать? – подумала, но не сказала она), у нас с тобой иная связь. Не нарушай.
И он согласился…


Глава 3. Окружение

Юрий угрюмо подпирал щёки, сидя за обеденным столом. Чашка недопитого чая остывала перед ним. Маша говорила много, долго, следя за  реакцией супруга. После спросила:
–  Что ты скажешь? Осуждаешь?
Юрий вздохнул.
–  Юр, мне важно знать, ты не ревнуешь? Ты мне доверяешь?
–  Не знаю, Маша. Боюсь, наверное.
–  Чего  боишься?
–  Боюсь, чтобы ты не запуталась. Не заблудилась.
–  Юра, я – медик. Это мой священный долг – людей спасать. Ты же свой долг выполняешь.

Юрий опять вздохнул, покачал головой и посмотрел на жену в упор. Взгляд был тяжелый, усталый, но глубоко любящий:
–  Машенька, делай, как знаешь, это твой выбор. Наш город небольшой, сама понимаешь, слухи. Он ведь не женщина, чтобы быть твоей подругой. Он – мужик.
–  Да-а-а-а… Знаю. Потому прошу твоей поддержки, у кого просить ещё, ты – моя опора, моя любовь и надежда.
–  Ну… началось…

Маша подошла к мужу, обняла его сзади, по-матерински поцеловала голову. Запустила под рубашку руки, погладила ладонями по большой тёплой родной спине, точно искала на ней что-то новое.

–  Ты -- моя плоть, моя часть. Ты – это я. Помоги мне не  потерять тебя и себя.
– Хорошо, Маша, – Юра повернулся к ней лицом и, коснувшись губами мочки её уха, спросил, -- ты говоришь, что он одинок. Машенька, так спроси его, где его родители, где родные? Ты же его совсем не знаешь, а уже собралась спасать… Эх, ты – Мать Тереза.
В ответ Мария поцеловала супруга и заботливо пригладила его волосы, длинные, русые с проседью.


* * *
 - Почему мы встречаемся всегда у тебя в кабинете? – входя к Елизавете спросила Маша.
 - Потому что у меня море работы, в отличии от некоторых, – как-то недобро встретила Машу её любимая подруга.
 - Что-то случилось? – сразу же уловила интонацию Мария.
 - Ничего не случилось. У меня. – эти короткие фразы начинали резать слух, на сердце у Марии стало неспокойно.
      Лиза сидела ровно, неприступно, точно императрица. «Ей бы ещё скипетр и державу», – промелькнуло в голове у Маши. Молчание наполнило кабинет. Мария продолжала смотреть на подругу, мысленно примеряя ей царский венец, ожерелье на декольте и верных псов по обе руки...
 - Маша, – Елизавета прервала маскарад  Машиного воображения, внимательно посмотрев ей в глаза.
 - Ну, и что «Маша»?
 - Что у тебя с Нечаевым? – прямо в лоб, без лишних церемоний спросила подругу Лиза.

             Маша покраснела. Она чувствовала, как за доли секунды кровь хлынула к её беззащитному лицу, и ничего не могла поделать со своей натурой...
Что у меня? Новый пациент.
 - Какой пациент? Ты же мне сама говорила, что никого не будешь больше брать! Ты солгала? Или... или... – взволнованно, но все так же властно, проговорила Лиза, – или врёшь мне сейчас?
 - Лиза, ты же моя подруга, когда я врала тебе?
 - Так. Маша, весь город только и говорит, как о новой страсти Нечаева – тебе!
  - Ой, ну я не в курсе о его страстей, ты прекрасно знаешь, я отношения не завязываю с пациентами... – Мария запнулась. И покраснела ещё сильнее. В это мгновение она вдруг осознала, что отношения есть.
 - Лиза, мы с ним – друзья.
 - «Просто друзья»?  Это так называется теперь, угу. Да ты с ним видишься чаще, чем с собственным мужем!

«Теперь и ты будешь читать мне мораль. Ты, моя подруга, уже много лет, а веришь всяким сплетням с улицы...» – с досадой подумала Маша, но ничего не сказала вслух. Она знала – в таких случаях слова ничего не решают. Сейчас ей было не только досадно,  какая-то тупая боль пронзила поясницу, точно её ударили ножом в спину. Она не испытывала боль от ножа, но это сравнение больше всего подходило к возникшим чувствам.
Мария медленно, обняв свою папку с акварельными листами, вышла из кабинета Елизаветы Васильевны. Не попрощавшись, не улыбнувшись, не пошутив напоследок, как было прежде. Забыв о своём приглашеннии в крёстные.


* * *
 - Это ещё что за подарки?  – игриво спросила Маша, обводя взглядом палату, наполненную коробками.
 - Это всё Александр Борисович мне принёс, – улыбнулся довольный Роман.
 - Нечаев? – уточнила, как будто не ожидала услышать ответ, Мария.
Она посмотрела на окно, плотно закрытое жалюзи. Подошла  и с шумом подняла белые пластинки. Клиника внушала ей отвращение. Как эти бедные люди могут в ней находиться столько времени? Конечно же,  с ними она никогда бы не стала это обсуждать.
 - Мария Андреевна... – замялся Рома.
 - Ты тоже хочешь спросить, в каких мы отношениях с Александром? – опередила его Маша и тут же пожалела об этом...
 - Тоже? Нет, – невозмутимо ответил ребёнок. – Я знаю. Я же Вас просил...
Это заставило Машу улыбнуться и забыть о сожалении.
 - Вы с ним как и со мной.  – добавил Рома.
 - Сам догадался или Нечаев рассказал?
 - Сам. Да, кстати, не слушайте никого. Это ведь не важно, это просто слухи. Обычные люди. Все эти медсестры, врачи и моя мама.
 - Друг мой, – Мария приблизилась к лицу Романа, – а как твоя мама?
 - Ничего нового, Мария Андреевна. Есть слабые люди. Вот моя мама слабая. А есть борцы, как вы, например.
 - Это я-то? – удивилась Маша. – Почему ты решил, что я – борец?
Вы боретесь. За меня, за Александра... За других... Забывая о себе самой. О своей семье... Моя мама – не борец, у неё маленькое  слабое сердце... И мой папа тоже... Слабый, не борец.
 - Он был в субботу? – вспомнив нечаянно про Оскара из легендарного спектакля про Розовую Даму, выпалила Мария Андреевна.
 - Он? Нет... Оправдался работой. Мама говорит, что он должен оплачивать моё лечение. Хотя... Александр взял эту заботу на себя...
 - Нечаев? – снова повторила Мария, как заевшая пластинка.

Рома промолчал, он почесал свой нос косяшками пальцев левой руки, потом провел ладонью по своей лысой голове, ещё раз провёл по ней и взглянул на Марию своими красивыми, не по-детски умными, синими глазами.
 - Мой друг.
 - Почему ты постоянно гладишь себя по голове? – не желая больше говорить о Саше, поинтересовалась Мария.
 - Лысину? – засиял Рома. – Она меня  успокаивает. Лысина такая гладкая, ничего лишнего, ни одного волоска –  идеально. Кажется, я знаю, почему тибетские монахи все лысые! Лысина помогает им достичь внутренней гармонии.
Рома засмеялся. Маша тоже улыбалась:
Хочешь сказать, ты и до этого сам дошёл? Или прочитал где-то в сети?
Сам, всё сам. – продолжая смеяться, сказал Рома, – У меня для этого масса времени...
«Масса времени» – отстукивало в сознании Маши, когда она спускаясь по ступенькам, думала о Роме. Как может ребёнок так скоро взрослеть.  Жаль, что во мне нет проницательности Розовой Дамы... У Ромы недетские мысли. Маленький мальчик, но уже большой философ. И это не мешает ему жить и верить, что у него масса времени...




Глава 4. Родители

Новые встречи с Нечаевым были назначены там же. Как и прежде, с одним только условием, он ждал её на перекрестке, а она, как блудница, прячась от людских взоров, бежала на свидание. Потом уже они ехали в лес. Гуляли по дорожкам, покрытым травой и первыми цветами. Улыбались солнцу и молчали.
– Саша, могу я спросить тебя?
–  О чем?
–  Откуда ты приехал, кто твои родители? Нечестно получается, ты знаешь обо мне всё, а я о тебе ничего не знаю. А ещё говорил, что мне доверился. Наоборот, получается.

Нечаев улыбнулся. Он хотел бы рассказать ей о своём красивом городе с фонтанами и разводными мостами, с прекрасной архитектурой, скульптурами. Но это всё восхищало его раньше… О родителях он не хотел… Даже вспоминать… Зачем о родителях?

– Я из Питера, Маша.

Она оглянулась, потому что шла впереди. Потом остановилась, глядя ему в глаза. Саша подумал, что сейчас она станет восхищаться его родным городом, а он улыбаясь будет рассказывать где и как прошло его детство, по каким улицам он любил бродить, что лучший джаз играют уличные артисты, а Бродского он  может дикламировать… Но Маша проговорила скороговоркой:
–  Саша, а родители, родители где?
Это обожгло его изнутри, словно ведро кипятка влили в горло. Он схватился за шею, и захлебываясь своим молчанием, ринулся вперед, не  разбирая дороги.
–  Куда, Саш? Заблудишься! – Маша поняла, это было непрофессионально, её некорректность привела к такой реакции, что же она так неосторожно! Прикусив губу, догоняя его, красного, вспотевшего от бега, Мария, отдышавшись, извинилась.
–  Прости, я не хотела обидеть… Всё, не хочешь –   не будем.

Она достала из рюкзака бутылку с водой. Предложила сначала спутнику, но получив отказ, сама стала жадно пить воду. Александр прислонился спиной к дереву и не сводил глаз с этой женщины, пытливой, своеобразной, считающей себя имеющей право лезть в чужую жизнь. И зачем он к ней привязался? Неужели нет других, умных, красивых, или лучше глупых и красивых, готовых пойти за ним хоть на край света, с его-то возможностями?! Ну, что эта курносая смешная, глазастая  с большим ртом, зачем она ему? И тем более она не его женщина, она его друг!  Друг? Когда в последний раз он произносил это слово «друг»? Что происходит с его жизнью? Вернее, с  остатками жизни. Зачем в конце пути ему друг?
–  Дружище, –  прервала Маша беспорядочный ход его мыслей, -- я больше не стану. Если только ты сам захочешь, ладно? Ты только скажи, они живы?
Саша кивнул: живы.
Притянул Машу к себе и заключил в объятия.
 - Я хотел о Бродском, – сказал он.
 - С удовольствием, – подмигнула она.


* * *
 - Мария Андреевна... – с глубоким вздохом, неопределённо начал Рома.
Маша повернулась к мальчику, его вид заставил её отложить кисть. Рома впервые заговорил с ней, отворачивая своё лицо. Ей почудилось, он читает невидимый текст, который  написан кем-то чужим и вывешен за окном.
 - Мария Андреевна, когда меня не станет, моя мама будет в отчаянии. Вы знаете, сколько раз уже  ей приходилось трудно, сколько раз её откачивали врачи, сколько она пьёт всяких успокоительных... Я осмелюсь просить вас позаботиться о ней. Больше мне некого просить. Вы просто будьте с ней рядом в эту минуту, больше ничего не надо, просто рядом. Я знаю, я уже всех измучил своими просьбами, вы не думайте,  я не пользуюсь своим положением,  мне так хочется, мне невероятно хочется, чтобы всё это закончилось как можно скорее...
Рома схватил трясущимися пальцами свою кисть, стал небрежно водить синей краской туда-сюда по бумаге. Из глаз его тонкими струйками сбегали ручьи. Рома плакал беззвучно, как полагается бойцу.
Маша молчала. Немного погодя, тихим голосом спросила:
– Ром, как думаешь, твоя мама сможет научиться так же прекрасно рисовать?
Рома вытер щёки рукой, по лицу пошли синие разводы, будто на белом снегу появились первые проталины. А до новой весны ещё далеко...


* * *
Через несколько недель, на заднем сиденье своей машины Нечаев обнаружил сверток. В подарочную бумагу была бережно завернута книга. Он сразу понял, чей это подарок. Она насмехается, подумал Нечаев, разворачивая томик Бродского. Из книги выглядывала самодельная закладка с цитатой : «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе. Исх. 20:12»
Хитрая женщина. Александр поднял брови и тут же опустил. Совсем не хочет держать слово.   Издевается надо мной? Зачем она лезет в мою жизнь, она в ней ничего не смыслит! Она ничего не знает о моей семье, о моих близких. А разве не я влез в её жизнь? В её семью? Разве нет у неё права знать обо мне столько же, сколько я знаю о ней?
Что, собственно, я знаю о ней? Я до сих пор никак не могу понять, что я к ней испытываю. Но рядом с ней, я точно забываю о себе, о своих невзгодах,о своих страданиях и своей болезни. Рядом с этой женщиной я живу, а не умираю. Что ещё мне нужно?
В четверг Александр написал Маше на электронную почту (они переписывались теперь чаще, чем встречались): «Мария! Я получил твоё послание и вначале немного разозлился и вознегодовал. Пойми, что есть в моей жизни темы, которых мне бы не хотелось касаться, я воспринимаю их болезненно. Но раз ты так настойчива, я прошу тебя  приехать ко мне домой в Питер.»
Вот ещё! – фыркнула Маша от неожиданности. С чего вдруг?  Что он, маленький? И как я это преподнесу мужу? Он и так долго терпит всю эту историю. Потом она продолжила читать: «Из-за той же настойчивости я решил познакомить тебя с моими родителями. Надеюсь на положительный ответ. Твой А.Н.»
Мария  вздохнула и взглянула на спящего мужа. Ты ещё ничего не знаешь, дорогой мой, и я не знаю, но чувствую – тебе,  родной, и с этим придётся мириться. Юра спал, запрокинув голову. Его волосы волнами обнимали поверхность подушки. Маша любила его волосы, считая каждую седую прядь  нитью Ариадны.

***
 - Вот твой билет – Саша протянул Маше билет, не оставляя ей шанса на отказ. Маша опустила голову:
 - Саш, ты вообще отдаешь себе отчет? Я замужняя женщина.
 - Ты – мой друг, кроме тебя у меня никого нет, и ещё... – он замялся в нерешительности, а Маше даже показалось, что он не смотрит на неё, как и Рома тогда со своей просьбой...
 - Что?
 - Ещё надо мне навестить моего врача.
От этих слов у Маши поледенели кисти рук, словно питающая их кровь от испуга резко перестала поступать , словно кто-то с силой сжал её запястья и она вот-вот закричит от боли... Маша стала нервно тереть ладони друг о друга. Саша подхватил их и стал согревать дыханием. А на улице стояло лето.
Я пройду очередное обследование, и ты как раз приедешь.
 - Лето, Саша, – заплакала Мария. – Уже лето, время уходит...
 - Для одних уходит, а для других приходит, – и он осторожно дотронулся до её живота. – А в Питере белые ночи, не отказывайся, Машенька.
Александр впервые назвал её  ласково, Маша потерлась носом о его грудь и поцеловала его пальцы.
Хорошо. Только с одним условием. Ты сам поговоришь с Юрой.
 

* * *
Маша не спала всю ночь, рисовала себе встречу двух её мужчин: мужа и друга (или пациента?). Неужели Юра был прав? Она не может определить, кем является для неё Саша.
Когда все-таки сон сковал её веки, она ощутила свой полёт над Невским. Она летела высоко над крышами домов, а бабушка Шура кричала ей откуда-то снизу: «Шубу сними! Лето на дворе!»  Как можно снимать шубу? Холодно. Вверху всегда холодно: ветер свистит в ушах, задувает в рукава и под полы шубы. Вдруг она оказалась на вокзале. И уже без шубы. Навстречу ей шла маленькая девчушка с белокурыми волосами и ангельским лицом. Маша спросила девочку, откуда она, где её родители? Та ответила, что заблудилась и ничего не помнит, ни кто её родители, ни где её дом. Всё, что она знает о себе – она ехала на двух поездах; всё, что есть у неё – красивая белая лошадь и большая широкополая шляпа.
 - Мама! Узе десить тисов! – Машу разбудил детский голосок, дочка ползала по маме и заглядывала ей в лицо.
 - Да-да, встаю, Сонечка, уже встаю...  – теряя слова, сказала Маша, а сама повернулась на другой бок. Только уснула, а уже десять часов... Как десять часов?!
Маша вскочила, схватила часы, а на них половина восьмого.
 - Ах, Сонька, вот проказница! Я тебя сейчас съем!
 - Неть-неть! – хохоча неподдельным детским смехом, визжала Соня .– Ты ни мозись миня есть, я твыя юбимая дотинька!
За завтраком Маша думала, вот ведь как странно – во сне все люди говорят моим голосом. Голосом моих мыслей. Я им думаю, им пишу. Это мой внутренний голос. Она вздрогнула от телефонного звонка.
 - Алло.
 - Маша, твой пациент просит встречи со мной. – звучал голос Юрия.
 - Встретишься?
 - А надо?
 - Надо...
 - Хорошо. К ужину не ждите. Он меня пригласил.
 - Понятно...
 - Я тебя тоже люблю.
 - Спасибо, Юр...
 - Ладно, потом.
Руки тряслись – Маша чуть не выронила свой телефон. Что он может сказать Юре?  Лучше и не думать...

* * *
 - Ну что, спасительница? – с сарказмом говорил Юрий.
Маша молчала, потупив глаза, как школьница.
 - Молчишь?
 - Что он сказал тебе? – не выдержала Мария и сверкнула глазами.
 - Что сказал? Да много всего. По крайней мере был честен. И, кажется, мне он симпатичен. Как тебе объяснить... В общем, я ему доверяю. Можешь поехать с ним, если хочешь. Развейся... Но только недолго, Машенька! Я без тебя не могу, ты знаешь. И... Не забывай, что у тебя под сердцем мой сын...
 - Роднуля, Юра! – Маша бросилась к ногам мужа. Обняла его колени и стала целовать их.
 - Ну ты что! Успокойся! Выполняй уж, что себе назначила. Нечего отступать.
Спасибо, Юра...
 - Маша, – вдруг посерьёзнел и словно в разы постарел Юрий, он взял лицо жены в свои руки.
Маша застыла, она догадалась, о чём муж хочет просить её.
 - Я знаю, родной. – она закрыла глаза. – Обещаю дров не ломать.


Глава 5. Питер

Питерское утро оказалось гораздо светлее, чем Мария могла себе представить. Она вышла из такси и вдохнула этот сырой, но показавшийся ей знакомым аромат большого, едва пробудившегося города. Тротуар был мокрый и блестящий, словно тысячи, нет, миллионы виноградных улиток только что проползли по нему. Маша огляделась. Нечаев взял ее за руку и потянул. Она пошла, влекомая им. Остановились на лестничной площадке у двери в квартиру.
Это моя старая квартира, – сказал Нечаев, – остальные все проданы. Предупреждаю, может быть беспорядок. Несколько недель назад отсюда съехала одна пара.
Александр открыл дверь, и они на мгновение погрузились во мрак. Щелчок. Свет озарил прихожую. Хотя, это было сложно назвать прихожей. Так сначала показалось Марии,  привыкшей к типовой обстановке квартир. Саша прошёлся по комнате. Потом взглянул на Машу, прислонившуюся к двери, и рассмеялся:
 - Ты чего к двери прилипла? Проходи давай! Это тебе не в лесу гукать!
Он с силой дёрнул занавески, в комнату полился солнечный свет. Пыль закружилась в воздухе, возрождая атмосферу квартиры. Скупо обставленная комната отличалась простором и оригинальностью. Что пришлось Марии, влюбленной в свободу, по душе. Она прошлась по ней, задорно жмурясь, потом присела, схватила что-то и протянула хозяину:
 - А вот след прошлых цивилизаций.
Саша улыбнулся – он взял из её руки фантик от конфеты.
 - Сладкоежки были те, из прошлой цивилизации, –  с демонстративным недовольством проворчал он, отправляя бумажку в мусорное ведро.
 - Ладно, я тоже сладкое люблю. – сказала просто так Мария и плюхнулась на диван. Через некоторое время можно было слышать её мерное дыхание – она спала. Устала от дороги и переживаний, думал Саша, укрывая её пледом. Сам он решил позаботиться об обеде для них с Машей.

Вечер того же дня Маша определила достаточно подходящим для поездки к родителям Нечаева. Маша торопилась вернуться домой. Кроме того, ей, должно быть, не хотелось оттягивать и этот, скорее всего неприятный, момент встречи с нелюбимыми родителями.
 - Сколько ты уже не виделся с ними? – спросила она Сашу по дороге.
 - Много. – буркнул он. И это означало слишком долго.


***
 - Здравствуй, мама, – опять этот неуверенный тон, откуда он берется у него, ведь нет же этих нот, когда он общается с людьми.

Мама Саши поправила платье (зачем-то) и проговорила довольно громко, точно забыла отрегулировать звук:
 - Боря! Иди сюда быстрее!

Каждое её «бр» отскакивало от  языка и попадало Маше прямо в барабанную перепонку. Захотелось закрыть сразу и уши и глаза, если бы хватило рук, и бежать отсюда со всех ног... Но Саша сжимал её руку, а она отвечала своей.
 - Ты как... сюда? Ты где был-то? – отец выронил что-то, все засуетились вокруг, никто не понял в переполохе, что это было. Только Маша, оставаясь неподвижной у двери, не сводила глаз с разбитой рамочки, из которой красовался портрет улыбающегося юноши, вероятно, выпускника, скорее всего, это был портрет Саши...
 - Маша, проходи, – Саша виновато взглянул на неё, – пойдем, я познакомлю тебя со своими... с моими предками. Он хотел было это сказать в своей обычной ироничной манере, но у него не вышло.
 - Это Мария, моя... моя подруга. Мы познакомились там, в том городе, где я жил. В общем, кроме неё...
 - Саша, – Мария дернула его за рукав.
 - А, да. Сейчас. Маша, познакомься, это – моя мама, Татьяна Васильевна. Это – папа, Борис Константинович.

Папа имел весьма потерянный вид. Его седые кудрявые волосы торчали в разные стороны и напоминали шутовской парик. Он то и дело крутил на руке часы, изредка поглядывая на супругу.

Мать же, напротив, имела вид осанистый и горделивый. Не теряя самообладания, не пуская слёз в связи с долгожданной встречей единственного сыночка, как это представлялось накануне Маше, Татьяна Васильевна проговорила:
 - Я сделаю чай. Прошу, пройдёмте в нашу столовую.
И все безропотно повиновались ей.

Как и ожидалось, за столом была напряженная атмосфера. Никто не притронулся к чашкам и, уж тем более, не пробовал угощение.
 - Чем же ты занимался всё это время? Сын, – нарушила тишину Татьяна Васильевна. Фразы произносились ровно и разделялись паузами.
 - Работал. – просто и коротко ответил Нечаев.

Маша внимательно следила за матерью Саши: выражение её лица постепенно менялось. Когда она говорила, её верхняя губа пренебрежительно приподнималась и подёргивалась,  женщина старалась не смотреть на того, к кому обращала свою речь, взгляд её блуждал от окна к люстре, от люстры к чашке.
 - Вам нравится Петербург? – вежливо спросил Марию, вроде бы смирившийся с неожиданными обстоятельствами, Сашин отец.
 - Да, наверное. Правда, мы ещё нигде не были, сразу поехали к вам.
 - Сразу! – вспыхнула мать, наконец, пламя, сжигающее её изнутри, вырвалось наружу. Она всплеснула руками, и тут же превратилась из высокой особы в высокого качества хамку. Несмотря на то, что сыну её было уже не 15 лет, она позволила себе такие слова, от которых затошнило Марию, и она была вынуждена покинуть их общество.

Вот и всё. Мать ругалась с Сашей. Саша ругался с матерью. Маша сидела в кресле за стеной и закрывала ладонями уши, чтобы не слышать оскорблений и в свой адрес в том числе. Ну, а чего ты хотела?

Немного погодя, из столовой вышел отец семейства, хлопнул дверью, но тут же остановился, увидев Машу. Он подошёл к ней и начал неуклюже извиняться.
 - Ничего, Борис Констатинович, я потерплю ради Вашего сына.
 - Ради... моего..  сына...? –  фраза, сказанная Машей, повергла старика в ступор, оттого он произнёс свою в три подхода.
 - Да, ради Саши. Не знаю, что, не знаю, какой у вас с ним разлад... Я за лад.
 - Вы за лад? – отец повторил за Машей окончание.
 - Так, так, так... Вы за лад... Вы, вы, вообще, знаете что-нибудь о моём сыне?
Мне достаточно.
 - Ах, значит, ничего вы не знаете, дорогая моя! Ничего! Ладно...
 - Думаю, знаю больше Вас. – перебив Бориса Константиновича, Мария покраснела.
 - А чего я не знаю о нём? – поинтересовался старик Нечаев.

Маша раскрыла было рот, как в столовой резко оборвались крики...

Тишина повисла во всём доме. Как паутина на плафонах, на занавесках, на мебели пустого помещения...  Борис Константинович метнул обеспокоенный взгляд на дверь, а потом на Марию. Та подняла брови, медленно опустила их, закрыла глаза. Теперь всё. Больше нет тайны Александра Нечаева.

* * *
Татьяна Васильевна уговорила Сашу остаться ночевать у них. Маше тоже пришлось оставаться, хотя ей этого не хотелось. Ей выделили бывшую комнату Сашиной младшей сестры Насти. У Саши, оказывается, есть сестра. Правда, она живет в Торонто, но есть же, есть сестра. Как, думала Маша, как человек может оставаться в мире одиноким, имея мать, отца, сестру?
Она сидела на кровати, после недавних событий ей не спалось. За стеной был одинокий Саша. Был ли он одинокий?
Маша почувствовала необходимость взглянуть на него. Встала, вышла из своей комнаты, прислонилась щекой к Сашиной двери, прошептала:
Саша, ты спишь?
Нет, – ответил какой-то чужой, сухой, незнакомый голос,  – войди.
Она осторожно вошла. Медленно и тихо притворила за собой дверь. Саша был черён. Круги под его глазами приобрели теперь почти фиолетовый оттенок.
Что с тобой? – вырвалось у Маши, хотя до этого она всегда держала себя в руках.
Да ничего. Голова болит. Кажется, я давно не принимал лекарства...
Маша села рядом с ним.
Прости меня, Нечаев. – сказала она и провела ладонью по его спине. Он внезапно съежился и застыл.
Нет,  что-то не так.
Все нормально, Маша! – грубо пресек он. – Мама была у меня. Только что.
А почему я не слышала?
Она была тихо. Сам не узнаю её. Вот так новость потрясла старуху. – он попытался ухмыльнуться, а получился какой-то дьявольский оскал.
Что за жизнь я прожил, Машка? Что я прожил? Как жил? – Саша повалился на кровать, раскидав руки в разные стороны, взглядом упёрся в потолок.
Хватит! Хватит жалеть себя, Нечаев! – вдруг выпалила Мария. – Я с тобой сюда приехала, а ты нюни распустил! Давай к врачу дуй! Когда у тебя там твой приём?
Да никогда!
Мария поднялась, подошла и склонилась над лицом Нечаева, теперь его глаза упирались в её лоб.
Обманул?
Он зажмурил глаза, а она прошептала:
Главное, себя не обманывай больше.
И ушла.


* * *
Маша вернулась в свою комнату, залезла с головой под одеяло и стала слушать своё сердцебиение, которое в другое время не давало ей уснуть. Странное человек существо, думала Маша, всё ему не так. Живет – плохо, умирает – тоже плохо. Но она не домыслила, в дверь постучали. Что за ночные похождения, удивилась она, словно сама никуда не ходила.
За дверью была Татьяна Васильевна. Вернее, то, что от неё осталось.
Машенька, – прошептала женщина, – вы же не спите? Маша. Я вас умоляю!
Она рухнула на колени, словно никогда и не была ровной, осанистой, властной, а всегда, всегда была несчастной старухой. Ещё одна неудавшаяся императрица, всплеснула руками Мария.
Встаньте, – прошептала Маша, – я всё понимаю, я его не оставлю, я своему мужу пообещала...
 - Мужу? – подняла голову ошеломленная мать Саши, – Святые! Да он же вас любит!   Саша вас любит, он же держится за вас, вы – его свет, единственный свет в этой жизни!
 - Знаю... – отвернувшись, будто от самой себя, ответила Мария. – Я тоже люблю его...
Помедлив, добавила:
 - Как сына...
Мать Нечаева разрыдалась в голос, на эти рыдания прибежал отец, его руки тряслись, он хотел что-то сказать, но из его рта вырывалось только «хль», «фль», «шль»... У Маши от жалости к ним сжалось всё внутри. Она не выдержала, вышла из комнаты.

Посмотрела в большое окно-витрину на сверкающий огнями город под покрывалом седой питерской ночи.  Зачем мы строим вокруг себя непроходимые крепости, зачем укрепляем их день за днём, чтобы никто не посмел разрушить их, разорвать ранимую, хрупкую и уязвимую внутреннюю сущность. Эта высокая статная дама без своей крепости оказалась беззащитной, сутулой старухой, к которой ничего нельзя испытать, кроме жалости.

Какова же моя сущность, думала Мария. Кто я на самом деле? Для чего я в этом городе, в этом доме, в этом мире? Не для того ли, чтобы любить? Наверное. Она зевнула, потянулась и, не возвращаясь в комнату, прикорнула в кресле.
«Машенька, любите его, любите, ему так мало осталось!», веки спящей Марии дрогнули: «Все там будем, Татьяна Васильевна, все... там...когда-нибудь...»  Что за странная фраза «все когда-нибудь». Когда это? Где это «там»? Маша открыла глаза. Перед ней сидел одетый Нечаев. Он сбрил бороду. У него была борода? Мария никак не могла очнуться от сна, никак не могла сообразить, где она, кто перед ней сидит.
 - Саш, это ты? – она попыталась разлепить губы.
 - Я собрался к врачу.
 - Подожди, к какому врачу? Ты же вчера...
Я был зол. На себя, на весь мир... прости... Ты останешься тут?
- Нет, нет, забери меня отсюда.

Нечаев улыбнулся. Помог Маше подняться, через полчаса они уехали из родительского гнезда.







* * *
Пока Нечаев ходил по врачам, Маша гуляла по Питеру. Ей было хорошо наедине со своими мыслями. Иногда они были странные, например, искупаться в Неве. Тогда она в отместку им закутывалась от ветра в пальто. В моём городе, размышляла Маша, лето уже набрало силу, а здесь только начинает цвести сирень. Старушки на углах продают букетики ландышей. Словно моя весна продолжается здесь... Она купила себе букетик и всю дорогу нюхала, нюхала, вспоминая весну дома, в родном лесу. Вспомнила и первую встречу с Нечаевым, перевернувшую её жизнь.
 
Эх, не зря же говорил Хемингуэй, что дружба между мужчиной и женщиной возможна только при пылкой неразделенной любви. Бедный мой Саша, жалела она, ведь я же заморочила тебе голову... Ну и пусть, пусть любит всё то время, что ему осталось. Это лучше, чем потерять связь с этим миром до срока. Пусть, хоть ничего и не будет, я его предупреждала, я ему обещала...

Мысли её забрели бы ещё дальше, если бы не телефонный звонок из дома.  Он отвлек её от бесконечных размышлений о влюблённом Нечаеве.

С ним они договорились встретиться вечером у Невы. А потом, Саша хотел задержаться, чтобы показать разведение моста. Мария чувствовала усталость. В назначенное время она была на месте. Ждала.
  Саша не сразу подошёл к ней. Он долго наблюдал  издали. Смотрел, как ветер треплет её волосы. Золото, свет, которым он дорожит и не хватает  сил отпустить его.
Вечер плыл. Серый, мглистый, беспощадно холодный. Александр приблизился к Марии. Она почувствовала его своей спиной, не поворачивая головы, спросила:
 - Ну, что говорят врачи?
      Нечаев ответил не сразу, он облокотился грудью на гранитную изгородь набережной, дрожащими руками протянул папку с документами.
 - А не все ли равно... врачи...
Саша... Я не выполнила последнюю просьбу Ромы...
 - Последнюю? – Александр не понял, они редко говорили о Роме, у каждого из них были свои, особенные отношения с этим мудрым, но чрезвычайно хрупким ребёнком.
 - Саша... – Маша поёжилась, – пока тебя не было, мне позвонили... Пока нас не было, Саша... Рома ушёл...
     Мария подошла вплотную к Нечаеву и, прильнув своим плечом к его плечу, тоже грудью оперлась на гранит. Они стояли так, смотрели на противоположный берег. На нём не было леса, там росли величественные каменные здания, холодные и безжизненные. Вместо птичьего щебета, весеннего лесного гомона, слышались плеск волн, шум людских голосов, автомобильных шин и гудков.
 - Здесь все мои анализы, справки... – Нечаев снова подвинул к Маше папку.
Мария не прикоснулась к ней, продолжая рассматривать здания на противоположной стороне.
 - Красивый твой город, Саша.
Александр вздохнул:
 - Что же, в общем, ещё поживу.
Мария молчала.
 - В общем, – для чего-то повторил он, понимая всю неуместность своей речи, осознавая острое нежелание мириться с плохой новостью, – я здоров. Маша, возвращайся домой. Замерзшими пальцами Саша достал пачку, вынул сигарету, закурил.
           Маша запрокинула голову вверх, к небесам. Закрыла глаза. Постояв так с минуту, она уткнулась носом в рукав его куртки. Саша выбросил окурок и утопил свои пальцы в её мягких светлых волосах.